21 сентября 1934 года в Монреале (Канада) родился Леонард Коэн (Leonard Norman Cohen), замечательный и любимый многими певец и автор песен, поэт и писатель.
Родился 21 сентября 1934 в Монреале, Канада. Фигура Леонарда Коэна в мире современной музыки стоит совершенно отдельно. У него много подражателей и еще больше тех, на кого его творчество оказало влияние, но его песни не поддаются какому-либо однозначному жанровому определению. И сама биография Коэна нетипична для популярного музыканта.
К тому моменту, как в конце 1967 появилась первая его пластинка Песни Леонарда Коэна (Songs of Leonard Cohen), 33-летний Коэн имел достаточно высокую репутация поэта и писателя. В 1956 вышла его первая книга стихов Давай сравним мифологии (Let Us Compare Mythologies), а затем сборники Солонка земли (The Spice Box of Eearth), Цветы для Гитлера (Flowers for Hitler) и два романа Любимая игра (The Favorite Game) и Прекрасные неудачники (Beautiful Losers) (в 2001–2002 эти сборники были изданы на русском языке). Эти произведения стали известны не только в Канаде, но и в американской интеллектуальной и контркультурной среде.
В середине 1960-х Коэн приходит к выводу, что писательство не гарантирует ему достаточно обеспеченной жизни, и он решает стать «кантри-певцом». Он переезжает из Монреаля, но не в Нэшвилл, столицу «кантри», а в Нью-Йорк, где знакомится с некоторыми деятелями новой американской музыкальной сцены, в том числе с фолк-певицей Джуди Коллинз, которая включает в свой альбом 1966 года две его песни, вскоре ставшие знаменитыми, Сюзанну (Suzanne) и Рэгтайм генеральной репетиции (Dress Rehearsal Rag).
Первую пластинка Коэна продюссировал Джон Хэммонд, работавший ранее с Билли Холидей и Бобом Диланом, и она приносит ему огромную популярность. Ее звучание получилось вполне в жанре распространенного в те годы фолк-рока, но содержание было довольно необычным. Это были песни в большинстве своем печального или элегического настроения, глубокие и пронзительные, очень личные. Тексты были необычайно поэтически насыщены, а мелодии красивы.
Следующий диск вышел в 1969 и назывался Песни из комнаты (Songs from a Room). Его звучание точно отражало внутреннее состояние исполнителя на тот период времени, которое он сам определял как «очень неуверенное». Но тем не менее, эта пластинка подтвердила репутацию Коэна как интересного и необычного поэта, композитора и певца. Он гастролирует по США, Канаде и Европе в сопровождении группы, которую называет своей «Армией».
Третий альбом, Песни любви и ненависти (Songs of Love and Hate, 1971), стал свидетельством ухода Коэна из области фолк-рока в сторону абсолютно индивидуальной манеры, которую иначе, как «песнями Леонарда Коэна» назвать нельзя. Настроения меланхолии и грусти усиливаются до мрачности, в некоторых песнях Коэн поет весьма агрессивно. Это очень глубокий и зрелый альбом.
Занимаясь музыкой, Коэн не прекращает работать над поэтическими сборниками. Выходят его книги Паразиты небес (Parasites of Heaven), Избранное 1956–68 гг. (Selected Poems 1956–68), и Энергия рабов (Energy of Slaves). В 1972 выходит концертный альбом Песни живьем (Live Songs).
В 1974 появляется пластинка Новая кожа для старой церемонии (New Skin for Old Ceremony). Тихие песни соседствуют на ней со взрывами резкости и отчаяния. «Горечь… разочарование…», – такими словами описывал сам автор содержание своих произведений.
Следующий альбом продюссирует знаменитый Фил Спектор (работавший также над Пусть будет так (Let it Be) «Битлз»). Он ведет себя авторитарно и практически не подпускает Коэна к работе над пленками. В результате диск Смерть ловеласа (Death of the Ladies' Man, 1977) получается неожиданным для самого певца: внушительно оркестрованный, он временами напоминает скорее «Пинк Флойд» («Pink Floyd») периода Темной стороны Луны (Dark Side of the Moon), нежели какую-либо из предыдущих работ Коэна. Вскоре выходит книга стихов и прозы с похожим названием – Смерть любовника (Death of A Lady's Man). В творчестве Леонарда Коэна постоянно звучат темы краха, конца, потери.
Для работы над следующим альбомом Коэн приглашает продюсера Генри Леви, чтобы больше не терять контроля над звучанием своей музыки и с его помощью записывает альбом Недавние песни (Recent Songs), вышедший в 1979. По признанию певца, это любимая его пластинка. Ее атмосфера скорее меланхолична, чем печальна, и тем более в ней нет мрачности некоторых предыдущих альбомов. Следом за Недавними песнями выходит концертный альбом Полевой командир Коэн (Field Commander Cohen), и Леонард на долгое время отходит от музыкальной деятельности.
Он углубляется в дзен-буддизм, под наставничеством учителя Роши, работает над книгами стихов. Только в 1984 появляется его новая пластинка Различные положения (Various Positions). «Мне всегда хотелось соединить это ближневосточное или восточно-европейское звучание с возможностями джазовой или рок-н-рольной ритм-секции», – говорил Коэн. Это во многом объясняет популярность песен Леонарда Коэна в России.
В 1988 появляется диск Я – твой мужчина (I'm your Man), где окончательно утверждается фирменный стиль Коэна, его знаменитый голос звучит низким вкрадчивым тембром.
В 1980-х Коэн проявляет себя в некоторых неожиданных для его слушателей областях: снимает по собственному сценарию короткометражный фильм Я – отель (I am the Hotel), эпизодически принимает участие в сериале Полиция Майями-Бич: отдел нравов (под таким названием сериал шел в Российском прокате) (Miami Vice), продолжая также выпускать собственные книги. В начале 1980-х выходит Книга милосердия (Book of Mercy), а в начале 1990-х – Музыка Незнакомца (Stranger Music), в которую вошли тексты многих песен.
В 1992 выходит альбом Будущее (The Future), который стал очень популярным. Песни этого диска часто звучат по радио, включаются в звуковые дорожки к фильмам (например, Прирожденные убийцы (Natural Born Killers) Оливера Стоуна). В песнях этого альбома Коэн сосредотачивается на теме, которая занимала его всегда, но только теперь он выводит ее на первый план. Это тема грядущей катастрофы, Апокалипсиса, который жители Земли готовят сами для себя своей порочной, бессмысленной и жестокой жизнью.
После турне с презентацией этого альбома, Коэн, который приближается к своему 60-летию, снова на долгое время оставляет музыку и удаляется в дзэнский монастырь на Маунт Болди (Южная Калифорния), к своему учителю Роши.
Но он не прекращает работать над стихами и текстами для песен. Там, в спокойной обстановке, рождается его альбом Десять новых песен (Ten New Songs, 2001). Это самый мягкий и спокойный диск Леонарда Коэна. Интересно, что музыка к песням альбома написана не им, а его давней приятельницей Шарон Робинсон, которая уже сотрудничала с Коэном на нескольких последних дисках в качестве бэк-вокалистки и соавтора. Робинсон же исполнила в этом альбоме все женские вокальные партии. Поэтому, по словам Коэна, этот альбом можно расценивать как дуэт. Коэн еще раз продемонстрировал, что он по-прежнему удивительный автор и исполнитель, несмотря на монашеское уединение.
Композиции Леонарда Коэна исполняло и исполняет огромное количество различных певцов. Многие знаменитые музыканты дважды собирались вместе, чтобы выразить признательность Леонарду Коэну в виде диска-«трибьюта» (дань уважения и памяти), на котором они представили его композиции в своем исполнении. Один такой альбом Я твой поклонник (I'm your Fan) вышел в 1991. Он объединил многих известных музыкантов «независимого рока»: Ника Кейва (Nick Cave), Джона Кейла (John Cale), Пиксиз (Pixies) и других, а в 1995 дань уважения Коэну отдали и поп-музыканты: в альбоме Башня Песни (Tower of Song) были представлены коэновские песни в исполнении Стинга (Sting), Боно (Bono), Элтона Джона (Elton John), Билли Джоела (Billy Joel) и многих других.
2 января 1884 года в большой семье тифлисских армян Якуловых появился на свет девятый ребенок. Нарекли его Георгием, однако все вокруг звали маленького, шустрого и озорного любимца и баловня Жоржем. Особенно не чаяла в нем души мать – Сусанна Артемьевна; любовь матери и сына прошла через всю их жизнь, доставляя обоим духовную умиротворенность в тяжелые периоды неровной и противоречивой действительности. После смерти отца, известного в городе адвоката, не оставившего, однако, по словам художника, “ничего, кроме друзей и имени”, забота о многочисленных детях (а их осталось в живых шестеро) целиком легла на плечи необыкновенной женщины-армянки. Позднее Георгий Якулов писал матери: “Нет человека… которому я был обязан так, как Тебе! Нет ночи, утра и дня, чтоб не вспомнил Тебя, будь то на войне, среди друзей или работы... Знай, моя единственная и бесконечно милая моему сердцу, что я всегда с Тобой и за Тебя. Живи, потому что это поддерживает меня. Люблю и целую Тебя. Твой сын Жорж”.
В 1893 году вся семья переезжает в Москву, где мальчика определяют в интернат известного армянского Лазаревского института восточных языков. Впрочем, здесь он не задерживается – его вынудили уйти, не окончив полного курса, “за неумение подчинятся условиям гимназийской жизни”. Действительно, уже здесь юноша начал проявлять независимый и непоседливый характер, который впоследствии также будет создавать ему массу сложностей и неприятностей…
Проявившаяся к этому времени страсть к искусству приводит Жоржа в 1901 г. В Училище живописи, ваяния и зодчества. Однако и в этом весьма известном в Москве учебном заведении наш армянин проявил себя оригиналом – занятий в училище почти не посещал, предпочитая работать дома, отрицал всякую учебу и навязывание себе “чужого мировоззрения”!
Воспитанный в детстве на музыке и поэзии, он стремился, как признается в своей автобиографии, “добиться в живописи умения выразить, прежде всего, эмоции”. Следствием подобной “непокорности” явилось то, что в 1903 г. “ученик головного класса” Георгий Якулов расписался в получении на руки своих документов… Однако это не помешало исключенному ученику спустя почти пятнадцать лет приобрести мировую славу одного из лучших театральных художников! Для строптивого питомца училища подобное развитие событий, конечно же, имело судьбоносное значение – он потерял отсрочку от воинской службы и был «забрит в солдаты» на Кавказ...
Надвинувшаяся русско-японская война забросила офицера запаса Якулова в буквальном смысле слов «на сопки Манчжурии». По воспоминаниям друзей, на войне Якулов показал себя ««отчаянно храбрым воином», «ходил в атаку со стеком в руке». Но молодой художник не только воевал – он пытливо изучал окружающую природу Кавказа. Друг Якулова, художник Семен Аладжалов пишет: «Смена контрастных впечатлений от «хладных гор Кавказа до маньчжурских сопок», осевшая в сознании особенность здешних пейзажей с голубой полоской неба, «которая, как радуга, обрамляла силуэты гор, деревьев и зданий», спиралеобразные вихри тайфунов, тонкая «линеарность» китайского искусства – все это способствовало якуловской теории света, приведшей к идее о красноцветном солнце».
Якулов увлекся этой идеей и стал строить теорию соотношения движений линий и цветов и тех психических особенностей в основных настроениях различных народов, которые ими вызываются, и построил для себя ту теорию происхождения стилей, которой оперировал в своем искусстве до конца жизни. В своей автобиографии Якулов упоминал, что теория создана им в 1905 году, обнародована впервые в Москве в 1905-1906 гг. в Обществе свободной эстетики, затем представлена в Париже художнику Роберу Делоне, а в 1914-м опубликована в виде статьи «Голубое Солнце» в журнале «Альциона». Итак, художник творил не только кистью, но и пером: не получив систематического научного образования, унаследовав лишь широту темпераментного мышления отца и мудрость матери, он исключительно самообразованием, обладая отличной памятью и природным даром, создал сам себя! Юношей Якулов, наблюдая природу, изучая световые эффекты в разных географических средах, пришел к весьма оригинальному выводу, что на формирование культуры народов и ее стиля влияет характер солнечного света. Он постоянно изучал влияние солнца на художественное мышление человека, пытаясь об'яснить явления природы «через призму разных темпераментов». С. Аладжалов медко подметил: как нет жизни без солнца, так нет искусства Якулова без его «разноцветного солнца». Вот как пояснял свою «теорию» сам художник: «Сравнение солнечного света в различных частях земного мира говорит глазу человека, что цвета солнца различны. Если солнце Москвы белое, солнце Грузии розовое, солнце Дальнего Востока голубое, а Индии желтое, то, очевидно, солнце есть та сила, которая движет культуры, как планеты вокруг себя, сообщая каждой из них ее собственный ритм – характер движения, темп – скорость этого движения и общий путь по своей орбите – развитие одной (основной) темы в многообразии духовных и материальных форм. Эти свои взгляды Якулов выражал в статьях «Спорады цветописца», «Свет с Востока» и др. В одной из них он размышлял: «...поскольку жизнью управляет солнце, а солнце есть цвет, то и экраном искусства управляет цвет... Нет другого пути для художника, как познать стиль через природу, а природу через определения, какие давали ей стили. Сама природа знает стиль и проявляет его в живописи (гамма солнечного света, раскраска растений и животных)...». Якулов и себя называл «цветописцем».
В «Спорадах цветописца» (1922) есть, например, такие рассуждения: «Если величественное своей земеностью плоскогорье Арарата в Армении, на котором разбросаны как бы после борьбы богов с Титанами громадные глыбы камней под коллосальным куполом неба, сравнить с волнообразными холмами ландшафтов Китая, напоминающими «колеблющиеся в линии улыбки волны», освещаемые синим светом, то станут понятными гранитная, земная титаническая тяжеловестность Ассирии, как и изящная легкость Китая... Если сравнить манчжурских лошадей с арабскими или карабахскими(Армения), изображенными на ассирийских барельефах «Охота Сарданапата», сохранившимися в природе до сих пор, то серповидные кони Аравии, приземистые карабахи Армении и Ассирии гораздо больше имеют родственного сходства, каждая порода четвероногих с породой двуногих, несмотря на разницу конструкции человека и животного, чем между родственными по конструкции лошадьми или людьми разных рас. Китаец по ритмическому строению родствен своей лошади, как ассириец своей и араб-человек арабу-коню... Так же точно органически или гармонически связаны вкус, звук и извилины мысли каждой расы, имея ту же самую размеренность и строй...».
Можно, конечно, соглашаться или не соглашаться с мыслью художника, но в оригинальности и необычности мышления ему не откажешь! По Якулову, стиль – это манера мыслить, а мысль толкает воображение на создание художественных образов. Наряду с теорией «солнечного луча» Якулов занимался вопросами взаимоотношений культур Востока и Запада: «Если бы ни Восточное, ни Западное искусство не имели всечеловеческих элементов, то едва ли азиаты наслаждались великими произведениями Запада, а Запад – восточными». Художник был убежден, что декоративное искусства Востока, его эмоциональное мышление, выраженное в символических образах, можно и нужно сочетать с рационализмом и техницизмом европейского реализма. Якулов считал, что нельзя замыкаться в прошлом, кому бы оно ни принадлежало – западу или востоку, но «надо его понять».
Художник порою эпатировал своими «теориями» и «мыслями» окружающих, привыкших к его «фокусам» в живописных работах. Но время было такое: все новое, шокирующее приводило в неописуемый восторг жадную до «доселе невиданного и неслыханного» публику начала века... Целый ряд интересных, а порою «сногсшибательных» мыслей высказан Якуловым в многочисленных статьях, опубликованных в 1914-1928 гг. («Из дневника художника», «Человек толпы», «О проблеме синтеза «Восток – Запад», «Об эксцентрическом искусстве», «Пикассо», «Станковизм и современность», «О театре, кино и искусстве Закавказья», «Мой жизненный путь», «Театр и живопись» и др.). Его печатали самые авторитетные журналы художественно-театрального направления – «Вестник театра», «Жизнь искусства», «Театральная Москва» и др. В одной из работ – «Человек толпы» (1924) – из серии статей, посвященных общим вопросам искусства и обоснованию собственного творческого метода, - Якулов высказывал, например, такие мысли: «Все знаниуя иксусства – это мироощущение. Вне собственного мироощущения нет и не может быть художника», «Верю в одно: искуссство обязано недостатки превратить в достоинство», «Всякая вещь становится значительной, когда восходит от вещи к символу»... И наконец: «Художник должен увлекать людей самой крупной гранью своего духа»! А в том, что Якулов нередко проявлял самые высокие порывы духа, сомневаться не приходилось ни его современникам, ни последующим историкам искусства и критикам...
О яркой личности художника-творца, не обделенного и литературным даром, в разные годы писали А.Луначарский, А.Эфрос, В.Серов, В.Маяковский, М.Шагинян, В.Мейерхольд, А.Таиров, А.Коонен, М.Райзман и др. А картины Якулова после его смерти экспонировались на всех крупных выставках русского и армянского иксусства – в Москве, Ленинграде, Париже, Лондоне, Вашингтоне, Ереване... Поистине, человек завидной судьбы!
Неуемная энергия Якулова щедро выплескивалась в метких критических статьях в художественных журналах, в частности в «Гостинице для путешествующих в прекрасном», издаваемом имажинистами Есениным, Мариенгофом и Шершеневичем, с которыми художник был очень близок в то время. Якулов все в жизни, по оценке С.Аладжалова, воспринимал «сквозь призму своего темперамента», имел оригинальную индивидуальность, свою собственную манеру выполнения, свое собственное мышление, часто неожиданно парадоксальное, пересыпанное афоризмами, и свою собственную идею в искусстве, «яркую, дерзко-отважную». И это не суб'ективное мнение «земляка-армянина», так оценивала незаурядного художника вся культурная Москва... В 1908 году Якулов впервые путешествует по Италии. Посещая Венецию, Флоренцию, Рим и другие города, он не только восхищается великой культурой этой европейской страны, но и проверяет свою идею о влиянии солнечного света на стиль культуры, о чем уже говорилось выше. В живописи выдающихся итальянцев прошлых эпох он нашел воплощение тех же принципов, которыми руководствовался в собственном искусстве. Боттичелли пленил Якулова и принципы творчества флорентийца разделялись им: “Каждый видит только то, что видит и постигает для себя самого, всегда через и те же очки”.
“Открытие Парижа” для уже известного художника состоялось в 1911-1912 гг., тут он нашел своего единомышленника, занимавшегося теми же проблемами движения света и цвета в живописи,-Робера Делоне, в обществе которго много работал “при чрезвычайно обостренном умственном напряжении”. Контакт был обоюдно положительным: свидетельство тому последующие поездки Якулова в Париж в 1923, 1925 и 1927 гг.
В результате Европейского турне появляются новые работы «монументально-станкового характера», как определил сам художник,-«Ломбардия», «Бой», «Декоративное панно», «Женщина за столиком», картины с урбанитической тематикой-«Улица», «Городок Италии», «Монте-Карло» и др. Все они были показаны на выставке в Берлине, Вене, Москве и Петербурге.
Казалось, будущее весьма радужно, но... началась первая мировая война, и вновь художник, он же офицер русской армии, оказывается в действующей армии. Зимой 1914 года, получив тяжелое ранение в грудь, задевшее от природы слабые легкие, Якулов был эвакуирован в Петроград. В канун 1915 года художник поправился и , до возвращение в строй, будучи в отпуску, бурно наслаждается радостями жизни в Москве, в кругу друзей и матери. До возвращения на фронт он учавствует в выставке декоративного искусства, представляет в том же 1915 году на выставке «Мир искусства» в Москве работы «Бар Олимпия», «Кафе Савой» и др., а в Петрограде буквально поднимает переполох своими «Спиралями», которые были весьма резко восприняты ктитикой («эти выкрутасы заразительно действуют на молодежь»).
Политические события сотрясали обе российские столицы. Якулов и его поколение оказались, как писал В. Брюсов, «на грани двух разных, спорящих миров». Самодержавие рухнуло... 7 июня 1917 года в Петроград было направлено ходатайство об освобождении группы московских художников от воинской повинности. В списке, наряду с Кончаловским, Петровым-Водкиным, Судейкиным, Фальком, Сарьяном и другимы, фигурировал и Якулов. Таковой оказалась награда Временного правительства деятелям искусства... Отныне художник мог всецело заняться искусством, и на первых порах весь свой пыл он отдал оформлению различных кафе-«Питтореск»(Красный Петух»), «Стойло Пегаса» и др. А в зале и на эстраде здесь «царили и творили» такие знаменитости, как Есенин и Блок, Брюсов и Маяковский, Хлебников и Каменский, Малевич и Мариенгоф, другие хорошо известные Москве и России поэты, писатели, художники. Споры и дискуссии, викторины и импровизации, декламации стихов людей искусства сменяли здесь друг друга из вечера в вечер... Примечательно, что именно в «Красном Петухе» произошла первая встреча Якулова с Есениным, переросшая в последствии в большую дружбу. Трагическая судьба поэта, его смерть спустя годы, потрясла художника – в конце 1925 года Якулов писал: «Сережи Есенина больше нет. Это для меня самая большая потеря. Я его любил и у нас было очень много общих интересов. Он был для меня настоящим другом».
В водовороте московской кипучей жизни художник не забывал своих армянских корней. Еще в 1919 г. Он сотрудничал с драматической студией, организованной в Москве и сплотившей армянскую интеллигенцию, в частности Евгения Вахтангова, Карена Микаеляна, позднее Рубена Симонова и Алексея Дживелегова. В 1924 г. Студийцы показали «Высокочтимых попрошаек» А. Пароняна в постановке Р. Симонова. Спустя два года в Ереване ему предложили оформить «Венецианского купца» Шекспира, и он согласился с охотой, хотя прекрасно знал, Якулову нравилось в Армении, ее природа, суровая и величественная, и он как-то признался актеру В. Качалову: «Ты не можешь представить себе поэзии Кавказа, если не видел Арарата и Севана». Гостеатр Армении поручает ему в 1927 году «Кума Моргана» А. Ширванзаде, поступают предложения и из театра Грузии. В этот период Якулов мечется между Ереваном и Тифлисом – и здесь и там он работает над предложенными ему в обеих столицах постановками. К сожалению, премьеру спектакля по пьесе Ширванзаде в Армении ему не удалось увидеть – он был спешно вызван в Москву, откуда выехал в Париж, в связи с постановкой Сергеем Дягилевым здесь балета «Стальной скок», посвященного современной действительности совтской страны. Работа эта имела большой успех в Париже, а затем в Лондоне и Риме а отзывы в европейской прессе свидетельствовала о том, что героем постановки был и художник спектакля – Георгий Якулов! Нарком А. Луначарский, давая художественную и идеологическую оценку творчеству художника писал, что «аплодисменты тянулись в течение всего спектакля», а Якулов «несомненно придавший всей постановке наиболее оригинальный, по-нашему пахнущий характер, был вызван публикой 8 раз». Естественно, триумфу в Париже художник был «необ'ятно рад» и не мог сдержать творческой и чисто человеческой радости – общался здесь с друзьями, веселился, кутил... Кстати, в Париже Якулов встретился с Мартиросом Сарьяном, находившимся во Франции в эту пору в творческой командировке.
Мой папа дружил с великим букинистом Львом Абрамовичем Глезером. Я думаю, что москвичи (и не только), имевшие хоть какое-то отношение к книге, имя это слышали. Лева - так его называли и в глаза, и за глаза, невзирая на возраст, - практически всю жизнь проработал в Пушкинской лавке. А начинал еще мальчишкой-книгоношей у Китайгородской стены. Через его руки проходили такие книги, которые могли бы составить гордость любой библиотеки и музея. Он помог собрать блистательные коллекции выдающимся людям. К нему в полупоклоне и с великим почтением заходили артисты, писатели, ученые и номенклатура. Звучные имена, яркие личности. Он знал всех серьезных библиофилов и коллекционеров. И все знали его. Лева был роскошный, приветливый, шумный, ироничный. Бонвиван и любитель выпить. Предпочитал самый дорогой ,самый редкий и самый вонючий коньяк. Папа его в рот не мог взять, не то что составить Леве компанию, поэтому Лева всегда просил : - Боря, приведи ребенка, будет с кем употребить. Ребенком, понятно, была я. Под рюмаху он рассказывал такие истории, что дух захватывало. Почти вся компания футуристов были его личными знакомцами, а с Алексеем Крученых, который жил неподалеку от Пушкинской лавки, в проезде Художественного театра, он приятельствовал всю жизнь. Папу моего Лева нежно любил, хоть по возрасту в отцы ему годился, приглашал, опекал и помогал. Но как-то сам попросил его выручить. В Москву из Парижа приехала дочь Шагала, Ида Марковна. Ей срочно понадобилась книга «Искусство Марка Шагала», изданная «Геликоном» в 1918 году. Книга не просто редкая - раритет. И это издание – единственное, которого не было в библиотеке Шагала. А нужна она была позарез и срочно для большой монографии. Минкульт разрешил Иде Шагал сфотографировать картины её отца в запасниках нескольких музеев, а книгу отыскать так и не смогли. И обратились к Льву Абрамовичу. А он – к моему папе. Потому что точно знал, что экземпляр есть в папиной библиотеке, сам помог когда-то его добыть. Леве папа отказать не смог. Тот передал книгу Иде Шагал. А спустя год Льву Абрамовичу привезли личный подарок Марка Шагала – монографию, изданную в швейцарском издании «Скифа» с автографом. И этот изысканный фолиант Лева передал папе. Я держала его в руках. Там, помимо автографа, от руки было приписано что-то непонятное. Папа перевел : «Шутка сказать, что он, этот народец, создал. Захотелось ему – создал Христа и христианство. Захотелось ему – дал Маркса и социализм. Так возможно ли, чтобы он не явил миру живопись ? И явит! Убейте меня, если нет». Это были строки из книги Марка Шагала «Ангел над крышами», которую он написал на идиш.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 4
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума