Два года назад, когда популярность сериала «Не родись красивой» просто зашкаливала, журналисты гадали, кто же тот принц, который сумел покорить сердце Ольги Ломоносовой, которая играла в фильме одну из главных героинь – Киру Юрьевну. А когда стало известно, что им стал режиссер Павел Сафонов, все сразу заговорили, что оба эти человека просто созданы друг для друга.
В фильмографии 29-летней Ольги Ломоносовой – около двух десятков ролей в кино
Их судьбы даже чем-то схожи между собой. Ольга – бывшая балерина, которая нашла свое призвание в актерстве. Павел – бывший актер, которого Москва знает как талантливого театрального режиссера. С первой же роли в фильме «Кобра» Ольга была оценена как очень способная актриса. Первый же серьезный спектакль, который поставил Павел Сафонов(по чеховской «Чайке»), заставил заговорить о нем всю театральную Москву. Сейчас у 35-летнего режиссера уже более десятка удачных постановок, а в фильмографии 29-летней Ольги Ломоносовой – около двух десятков ролей в кино. В феврале этого года у них родилась дочка Варвара. 29 ноября в кинотеатрах Москвы стартует фильм «Ночные сестры» режиссера Алексея Мурадова, в котором Ольга сыграла главную роль.
«Хочется показать, что я актриса, которая способна сыграть различные роли»
- Ольга, вы с детства занимались балетом. Готовились стать знаменитой танцовщицей, а стали знаменитой актрисой. Это для вас крушение мечты или наоборот – подарок судьбы? - Наверное, и то, и другое. Я, конечно, мечтала стать великой балериной. Но, вы знаете, я очень реально смотрю на вещи. Да, у меня были неплохие способности танцовщицы балета. Но этого мало для того, чтобы стать прима-балериной. Я не верю, что девочка из кордебалета может выбиться в звезды. Примами рождаются. Балетмейстеры их видят в ученицах с малых лет. Но реализоваться мне очень хотелось. По-видимому, это желание и проявилось как нельзя кстати в актерстве.
«У нас с Павлом как-то все само по себе получилось…»
- Оля, а вас не обижает, что многие зрители вас знают только как Киру Юрьевну из сериала «Не родись красивой»? - Это уже не совсем так. Я даже благодарна этому сериалу, так как меня узнали люди, которым до сих пор не по карману ходить в кино. Другое дело, что хочется пробиться через образ Киры Юрьевны, показать, что я актриса, которая способна сыграть и другие роли. Телевидение – это колоссальная сила. Оно делает людей известными, но оно часто и диктует образы. С другой стороны - без него никуда. Поэтому не стоит обижаться, что из-за телевидения у зрителей сложился какой-то стереотип обо мне. Думаю, что скоро в стране будет достаточно кинозалов, чтобы у народа появился выбор между сериалом и полнометражной картиной.
«Телевидение - это колоссальная сила. Оно делает людей известными»
- Об истории вашего знакомства с мужем ходило столько разных слухов. Будто Павел влюбился, увидев вас полуобнаженной на сцене в спектакле «Калигула»… - У меня была там просто чудовищно маленькая роль (смеется). И полуобнаженной быть я никак не могла. На самом деле мы познакомились в самолете. Все было очень красиво…
«Не стоит обижаться, что из-за телевидения у зрителей сложился какой-то стереотип обо мне»
- А я ожидала услышать красивую историю… - Красивого любовного романа действительно не было. Познакомились в «Щуке». Я была студенткой. Павел уже ставил спектакли в училище. Я в них принимала участие. А вообще все как-то постепенно и как бы само собой получилось.
- Ольга, это какой-то потрясающий секрет! Много есть и быть в форме – мечта всех женщин. Как вам это удается? - Это, наверное, потому, что всегда занималась спортом, танцами. После рождения Варвары – сами понимаете, сплошные хлопоты с маленькой. Потом на работу вышла. (Павел, по-видимому, решив, что диеты девушки готовы обсуждать часами, отвернулся в сторону телевизора, по которому в этот момент шел футбол). А еще Павел любит такие передачи, как «Дорожный патруль», «ЧП», где ужасным голосом рассказывают, как какой-то маньяк зверски убил бедную женщину…
«Я всегда занималась спортом и танцами, поэтому рождение дочери никак не отразилось на фигуре…»
- С 29 ноября в московских кинотеатрах в прокате фильм «Ночные сестры», где ваша героиня ничуть не пугается того шалаша, куда ее приводит избранник. Вы тоже выбираете рай в шалаше? - Поскольку Павел – не олигарх, и никогда в моей жизни не было олигархов, то мы с моей героиней в чем-то похожи. Хотим простого человеческого счастья, пусть и в шалаше. Когда шли съемки над фильмом – это было в Подмосковье - я была беременной, и ко мне каждый день приезжал Павел. Поддерживал меня. Все было так трогательно.
Текст: Ольга Лаптева Фото: кадры со съемочной площадки фильма «Ночные сестры»
Съемочной площадкой нового детективного сериала «Богиня прайм-тайма» по роману Татьяны Устиновой стал весь телецентр Останкино, а профессиональному мастерству актрису обучали корифеи телевидения.
Какие тайны скрываются за объективами телекамер? Что таится в закулисье телевизионных студий? Знаменитый телецентр Останкино стал съемочной площадкой детективного сериала "Богиня прайм-тайма" по книге Татьяны Устиновой о святая святых ТВ. В роли теледивы, оказавшейся в центре криминальной истории, - известная молодая актриса Ольга Ломоносова.
- Оля, к списку ваших героинь добавилась еще одна, теперь - богиня? - Моя героиня Алина - журналистка, телезвезда. Она ведет новостную авторскую программу, как, например, "Сегодня". Словом, она - лицо канала. Мне было очень любопытно прикоснуться к этой сфере, к тому же картина снимается по детективу популярной писательницы. Кстати, недавно мы встретились с Татья-ной Устиновой в студии программы и познакомились. По ее словам, я - именно та героиня, которую она описывала, и призналась, что очень рада такому точному попаданию.
- Кроме детективной линии в фильме есть и любовная? - Да, конечно, есть и любовь. Он - телеоператор (его играет Саша Дьяченко). Этот союз ок-ружающие считают не совсем возможным, потому что она -звезда, а он стрингер, постоянно ездит в горячие точки. У нее же никак не складывается личная жизнь, и, несмотря на всю свою звездность и красоту, она чувст-вует себя несчастной ... Но тут моя героиня оказывается втянутой в интригу, криминальная история дает толчок их роману.
- Вам посчастливилось подглядеть, как работают настоящие телезвезды? - Фильм расскажет о телевизионной кухне, и у нас в кадре появятся знаменитые и популярные ведущие. Снималась потрясающая Мария Ситтель. Она очень искренняя, открытая, безумно интересный человек. Невероятно умная (у нее несколько образований) и очень обаятельная! Мария произвела на меня необыкновенное впечатление.
- У вас возникал образ героини, навеянный какой-то реальной ведущей? На кого подсознательно хотелось быть немного похожей? - Знаете, у меня не было опре-деленных прототипов, и режиссер не делился своими представлениями. Хотя, наверное, больше всего моя Алина похожа на ведущую "Первого канала" Екатерину Андрееву. Правда, как только меня утвердили на эту роль, я стала внимательнее следить за новостными ведущими: как они себя ведут, во что одеваются, как говорят, где улыбаются и где остаются серьезными. Во время съемок я познакомилась с Владимиром Соловьевым. Он такой активный товарищ! (Смеет-ся.) В Останкино Соловьев просто царь и бог! (Смеется.) Однажды он нас построил и сказал: "Сейчас я вам покажу, как снимать фильм. Зачем вам три дубля? Надо все успеть сделать за один раз. Когда вы в прямой эфир уже выйдете?" Ему долго объясняли, что это кино и что прямого эфира у нас быть не может. (Смеется.) С удовольствием пообщалась с Михаилом Осокиным, он очень интеллигентный, мягкий человек и прекрасный собеседник.
- Не приходилось делать в кадре что-то экстремальное? Все-таки детектив ... - Обошлось без экстрима. Мне запомнилось, когда в пави-льоне программы НТВ "Сегодня" я сидела за столиком с микрофоном в петличке и по телетексту говорила: "Здравствуйте, с вами ... " Так вот, когда звучала команда "Мотор!", ужасно волновалась. Ощущение, что я действительно в прямом эфире!
- Это страшнее, чем выходить на сцену? - В тот момент показалось -да. Хотя можно было в любой момент сказать "стоп". Но со мной разговаривали из аппаратной, отдавали команды "в ухо", и я почувствовала себя настоящей телеведущей! Хотя прямой эфир -это очень тяжело, жуткое напряжение. И ни с чем не сравнить эйфорию после того, как произнесешь на камеру слова: "Спасибо, с вами была ... "
Ольга Ломоносова:"Очень сложно играть перед ректором".
Актрису Ольгу Ломоносову зрители знают по ролям в сериалах «Не родись красивой» и «Богиня прайм-тайма». Ей часто приходится играть успешных и деловых женщин. Поэтому весьма необычно она смотрелась в роли неграмотной простушки и уличной девчонки Элизы Дулиттл. А именно такой она предстала перед амурской публикой в антрепризном спектакле «Пигмалион» по одноименной пьесе Бернарда Шоу. Наш корреспондент встретился с ней сразу после спектакля.
— Ольга, сильно устали? — Да. Но больше из-за разницы во времени. Не успели перестроиться, не сразу легли спать.
— Какое-то время вы не играли в «Пигмалионе»… — Да, три месяца, из-за некоторых проблем. Поэтому на нас была большая ответственность — сыграть на фестивале. Играть было сложно, ведь председателем жюри был Владимир Абрамович Этуш — наш ректор (от ред. — ректор театрального училища им. Б. В. Щукина).
— В спектакле играют артисты, которых мы знаем по сериалу «Не родись красивой». — Сначала был сериал, потом состав на сцене. (От ред. — кстати, в «Пигмалионе» мы увидели и мужа Ольги Ломоносовой — актера и театрального режиссера Павла Сафонова, он сыграл отца ее героини Элизы Дулиттл.)
— После съемок в сериале вам стало больше поступать предложений? — Конечно же, сериал «Не родись красивой» принес популярность. И до сих пор дает полные залы. Но я надеюсь, что меня будут узнавать и по другим фильмам. Я много снималась после беременности и родов. Думаю, что это будет достаточно интересно зрителям. Поэтому приходите в кино — это лучше, чем сериалы.
— Вы сыграли в фильме «Богиня прайм-тайма» тележурналистку. Никогда не мечтали освоить эту профессию? — Мне дали такую роль, я и сыграла. Но о журналистике никогда не думала.
— Несколько лет назад вы профессионально занимались балетом и даже окончили хореографическое училище, в спектакле «Пигмалион» даже показали несколько па. Не скучаете сегодня по балетному прошлому? — Нет, я хожу на балет как зритель, и я — благодарный зритель.
— После съемок в сериале «Не родись красивой» вы мечтали завести ребенка, мечта сбылась — родилась дочь. Вы считаете себя заботливой мамой? — Думаю, да. Но какая я мама, будет видно, когда моя дочь вырастет.
В психологическом триллере «Чизкейк» Ольга ЛОМОНОСОВА с Сергеем ЧОНИШВИЛИ играют семейную пару. Наш корреспондент побывал на съемках последних эпизодов картины в парке на Рублевке и сразу же отметил, что после рождения дочурки Оля еще больше похорошела и, несмотря на сложную роль, пребывает в прекрасном настроении.
- Ольга, а с кем же вы оставили свою малютку? - Слава Богу, у меня есть мама, она мне здорово помогает. Я чувствую себя совершенно спокойно, знаю, что ребенок будет вовремя накормлен и ухожен. А сосредоточенность для этой роли особенно важна.
- Ваша героиня почти ничего не говорит, хотя она - одна из главных действующих лиц … - В картине вообще очень мало слов. Когда я прочла сценарий, он мне напомнил по стилистике японские фильмы. Люди ходят, встречаются, расходятся: минимум слов и внешних эмоций - все на приглушенных тонах. Но за кажущейся простотой - огромное внутреннее напряжение.
- А в каких еще фильмах мы вас увидим в ближайшее время? - Это мини-сериал «На острие ножа». Кроме того, я снимаюсь в фильме «Непрощенный».
- Все съемки проходят в Москве? - Да, несмотря на помощь мамы и мужа (режиссер Павел Сафонов. - П.А.), я все же не могу надолго уезжать из дома.
Сказка для взрослых
…Трое незнакомых друг с другом людей - актриса Наташа (Ольга Ломоносова), врач Михаил (Сергей Чонишвили) и 13-летний мальчик Алеша (Паша Меленчук) - снялись в рекламном ролике торта «Чизкейк». За обеденным столом пьют чай папа, мама и сын. Мама передает сыну кусок чизкейка. Все улыбаются друг другу, все счастливы… Конец рекламы. Прошло время, каждый из участников съемки попытался вернуться к обычной жизни, но… «Чизкейк» сыграл с ними злую шутку, жестоко перекроив привычную реальность…
- Сложно ли было подобрать актеров? - спрашиваю у режиссера фильма Евгения Звездакова. - Я боялся, что на поиски главного героя уйдут месяцы, но мне сразу же предложили Пашу Меленчука, и я понял: он тот, кто нам нужен. Для роли мамы пробовали несколько актрис и остановили выбор на Ольге Ломоносовой. Сергей Чонишвили очень подошел для роли обаятельного, мужественного человека.
Ничего удивительного, что режиссер выбрал именно Пашу Меленчука. В его актерском багаже уже более десятка фильмов. Отцу Павлика Игорю даже пришлось стать продюсером сына, поскольку предложений сниматься поступает много.
- Судьба героя фильма «Чизкейк» Алеши напоминает нашу, - рассказывает Игорь. - Мы случайно оказались на съемках рекламного ролика фруктового напитка, потом - минеральной воды. Затем Пашу пригласили на небольшую роль в фильм Митты «Раскаленная суббота». А в картине «С Новым годом, папа!» Паша уже сыграл серьезную эмоциональную роль. Так что актер он со стажем.
А в понедельник незначительный конфуз произошел с актерами Григорием Антипенко и Ольгой Ломоносовой, героями сериала «Не родись красивой» (Андрей Жданов и Кира Воропаева). В рамках кинофорума они участвовали в антрепризе «Пигмалион». Спектакль начался в 8 часов вечера и затянулся до 11 ночи. Пока актеры передохнули и оделись – уже почти 12 часов. А кушать после тяжелого дня (перелет, разница во времени, репетиция в новом зале) хочется - ужин-то общий, естественно, пропустили. Григорий и Ольга решили нормально поесть горяченького где-нибудь в приличном месте. Увы, помыкались по городу, а все закрыто. И подсказать некому. - Нас привезли в какой-то большой супермаркет, мы набрали, с голоду, всякой еды. Поели, конечно, но это не то, чего хотелось бы после трудного дня, - сказали актеры. Надо сказать, что никаких недовольств по этому поводу Антипенко и Ломоносова не высказывали, просто были удивлены, что в городе, где проходят такие грандиозные мероприятия, как кинофорум, так рано закрываются рестораны.
В детстве ее не называли хорошенькой, да и сама она себя Мальвиной не воображала. В зеркало смотрелась нехотя, когда заставляли. Теперь-то она, конечно, красавица. Впрочем, большого значения, как и прежде, этому не придает. Несколько лет назад не побоялась распрощаться роскошными волосами длиной ниже талии и постричься наголо для роли Корделии в "Короле Лире". А сейчас - играет роль Элизы Дулиттл в спектакле своего мужа, режиссера Павла Сафонова, и на глазах у зрителей превращается из дурнушки-цветочницы в очаровательную леди…
- Оля, а ваш муж стал для вас — как для женщины, для актрисы — Пигмалионом? Ольга Ломоносова. Наверное, каждый мужчина, который оказывается и твоей жизни, что-то тебе дает, что-то в тебе меняет, вносит какую-то свою частичку. Паша, безусловно, дал очень много, начиная с того, что у меня есть ребенок. Но невозможно разделить, что он мне дал как режиссер, как мужчина, как человек.
- Есть у мужа какие-то черты, привычки, которые вам хотелось бы изменить? О. Л. Это у меня имеется досадная привычка, вернее, свойство натуры: я не в ладах со временем, оно у меня растягивается, и я без конца опаздываю. Я теряюсь в пространстве и не могу распределить себя правильно. Пытаюсь с этим 6ороться, как-то сосредоточиться, но не всегда получается. У меня разжижается мозг, когда я не понимаю - успеваю или нет. А вот Марина Александрова, моя подруга, до такой степени организована, что для нее 10 минут опoздания - смертъ. Она выросла в семье военного. И считает, что все должны быть такими. Она меня все время дрессирует. Когда мы с ней должны встретиться, вдалбливает: «Оля, запомни, это будет в три часа, а не в четыре!» И всегда приезжает раньше меня. Ни разу еще, по-моему, не было, чтобы случилось наоборот.
«Красивая, молодая, перспективная, эмоциональная, нежная. Она пришла из балета. Это всегда чувствуется.» ..... Павел Каплевич, художник
- Ну а если говорить не только о мужчинах — кто влиял на ваш характер, кто формировал вас с детства: мама, папа, учителя? О. Л. Наверное, все в совокупности. Прежде всего, родители. В пять лет, еще в Донецке, они отдали меня в художественную гимнастику. Приняли такое решение, потому что я была большой трусихой. Я и сейчас трусиха, но в каких-то других вещах. А тогда боялась всего, даже каких-то предметов. Спорт начал меня закалять. Не могу сказать, что меня насильно гнали на гимнастику, но, как и все дети, я хотела делать только то, что мне нравится, то, что получается. Мне не хотелось ничего добиваться, и, бывало, меня просто заставляли выполнять сложные элементы. Я плакала... Мама меня достаточно строго воспитывала, при том, что очень любила. А вот папа — это было что-то такое радужное, редко появляющееся в моей жизни. Нет, все было хорошо, он жил с нами, но он всегда был очень занят, много работал. Я помню, как мы с мамой учили для школы гимн СССР. И у меня никак не получалось запомнить слова: "Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки Великая Русь...", потому что я их не понимала. А мама заставляла учить. Но тогда было такое время... А вот сейчас я не стала бы Варю заставлять. Не хочешь, неинтересно тебе это — не надо, либо попытайся объяснить, зачем это нужно. В общем, все это - среда, родители, спорт — оказало на меня большое влияние. Позже мы переехали в Киев, и меня отдали в школу Олимпийского резерва Дерюгиных. У них занимались взрослые девочки, я одна была такая маленькая. И вот это было уже очень серьезно. В общем, у меня не было детства как такового. Куски детства - это лето, когда меня "выдирали" (улыбается) из рук мамы и увозили к бабушке, где были сестра, брат. Иногда мы ездили вместе с бабушкой на море. А спорт... Я считаю, что прошла женскую армию. После этого в хореографическом училище мне было легко.
- Надо же! А говорят, в хореографических все очень жестко! О. Л. По сравнению со школой Дерюгиных - это был курорт (смеется). Нет, конечно, курорт был вначале. Позже, когда мы попали к настоящему педагогу, Валерии Ивановне Сулегиной, все изменилось. Мы много занимались, нам стали прививать воспитание художественного вкуса. И это касалось не только балета. Нас учили видеть. Валерия Ивановна показывала картины великих художников, очень много рассказывала о композиторах. Она была для нас настоящим гуру. А в переходном возрасте, когда ты начинаешь взрослеть, у тебя обязательно появляются авторитеты. И это, как правило, не родители. Вот она была для нас настоящим авторитетом.
- И как женщина? Часто именно учительницы становятся для детей идеалом красоты, стиля... О. Л. Как женщина? Нет, я не думала об этом вообще. Не помню, чтобы у меня в детстве в этом смысле были какие-то эталоны. Женственность во мне проснулась намного позже. Маленькой я была скромной домашней девочкой. И даже внешне ничем не выделялась.
- Неужели никто не говорил, что вы хорошенькая? О. Л. Ни и коем случае. Чтo я хорошенькая, услышала, наверное, лет в 16. Я никогда не росла Мальвиной. Меня абсолютно не интересовало, как я выгляжу - и в зеркало смотрелась нехотя, когда мама заставляла.
- А мама красиво одевалась, следила за собой? О. Л. Мама красивая женщина, но у меня не осталось никаких ассоциаций, связанных с этим. У меня ощущение, что мне это было все равно. И я, в отличие от многих других девочек, никогда не любила брать мамину косметику, красить губы, глаза… Я этого не помню. Так что никаких предпосылок к тому, что стану актрисой, не было. А в 16 лет в первый раз влюбилась — и потому стала обращать внимание на то, как выгляжу. Когда же я почувствовала, что могу нравиться, изменилось и мое отношение к ceбe.
- Первая любовь была взаимной? О. Л. Все, что надо, от первой любви я получила: и какой-то манок взаимности, и не взаимности, потому это чувство не переросло ни во что. Но я не питала никаких иллюзий по поводу того, что все закончится свадьбой. Нет, конечно, я могла об этом мечтать, но понимала, что это практически несбыточно. А вообще, любовь бывает разной. Бывает взаимная, но заканчивающаяся быстро и та, что перерастает в счастливый семейный союз, а бывает неразделенная, в том числе такая, что рвет на части всю жизнь, причем именно потому, что она невозможна. Это легко понять на примере фанатов. И такая любовь может длиться очень долго, годами, именно потому, что человек не переболевает этим — у него нет шанса встретиться с объектом страсти, понять, что он представляет из себя на самом деле.
- Вы вышли замуж в 25 лет. Это был осознанный шаг? О. Л. Да какой осознанный, если мы через год разошлись! Конечно, это не были чувство 15-летней девочки, по мне кажется, что я просто позже стала созревать. Когда человека воспитывает улица, он намного раньше взрослеет, понимает, как и что. А я жила в изолированном мире, на некоем "острове". Когда же поступила в Щукинское училище, вообще не сразу поняла, где я. Во мне было очень много наива - до этого я ведь общалась только с балетными, а их мир очень замкнут, сосредоточен только на себе. Редкость, когда они интересуются чем-то еще, вырываются куда-то, смотрят что-то. Говорят только о балете, о спектаклях, о балетмейстерах. Я в этом жила. И попав и институт, естественно, оторопела, ничего не понимала — там учат и мыслят по-другому, мировоззрение, фантазия в этом мире намного шире. В общем, поначалу в "Щуке" пришлось тяжело.
- Что давалось сложнее всего? О. Л. Мне все тяжело давалось, потому что я совершенно ничего не понимала, наверное, курса до третьего. А на третьем, если можно так выразиться, прорвалась. Сделала самостоятельные отрывки — и поняла, что получилось. Думаю, что мой руководитель Родион Юрьевич Овчинников тоже долго не понимал, что со мной делать, потому что я была абсолютно никакой. Он не говорил этого, но я сама чувствовала, что он не знал, как со мной быть, кто я такая, что мне играть. Дал один материал - так себе, другой — то же самое, амплуа моего не видел... Но потом Паша сделал спектакль "Прекрасные люди" (по Тургеневскому «Месяцу в деревне»), где я сыграла Наталью Петровну, — и все встало на свои места. Сниматься в кино вы начали еще студенткой.
- Это как-то повлияло на вас, изменило самоощущение? О. Л. А как же. В картину «Смерть Таирова» меня пригласили на третьем курсе. И это очень даже повлияло на мое самоощущение, потому как в то время редко кто из студентов снимался. На нашем курсе, к примеру, только Марина Александрова работала в кино. К тому же с "Мосфильма" было написано официальное письмо Владимиру Абрамовичу Этушу. Меня официально отпустили на месяц из института. Я снималась в картине про Таирова, в историческом кино, а не в какой-то фуфляндии (смеется). Когда меня утвердили, помню, что я не шла по Тверской, а летела! Я вообще не верила в это. И опять же, я попала в другую среду. Меня, грубо говоря, как котенка бросили и сказали: "Выплывай". Мной никто там не занимался. Но я была среди настоящих звезд: Демидова, Козаков, Петренко, Лазарев.
- Страшно, наверное, было... О. Л. "Страшно" — это не то слово! Когда рядом такие актеры, а у тебя вообще нет никакого опыта, ты плохо понимаешь, что делать, и режиссер (Борис Бланк) с тобой общается очень экстравагантно, ты чувствуешь себя ужасно. Но худо-бедно я как-то выплыла. И это дало мне очень многое - главное, наверное, "школу", потому что я смотрела на мэтров.
- Вне кадра с кем-то из мэтров общались? О. Л. Да, мы ведь все были в одной гримерке. И они все со мной общались. Даже Демидова как-то разговорилась, спрашивала, что я делаю и институте, какие у меня педагоги. У меня от общения с ней осталось ощущение какой то глыбы. До нее не дотянуться. Алла Сергеевна была очень сосредоточена на роли. Она вообще не болтлива. Что тоже говорит о ее величине... Алексей Гуськов сильно поддержал. Я помню как на меня страшно кричал Режиссер, это была непереводимая игра слов, и Гуськов сказал мне: "Не слушай, ты прекрасна!" Помню, даже гримеры, когда я билась в истерике в гримерке, сказали: "Не плачь! Пойди к нему и спроси прямо - чего вы от меня хотите?"
- Вы можете прилюдно заплакать, не сдержаться? Многие воспринимают вас холодноватой и очень сдержанной. О. Л. Ой, у меня слезы так близко находятся... Помню, советы гримеров мне безумно помогли. Я подошла к режиссеру и четко, внятно спросила: «Что вы хотите? Давайте поговорим». И он мне сказал: «Ты должна быть обаятельна и красива». И мне стало легче. Всегда нужно разговаривать!.. Вот почему я очень много вопросов задаю режиссерам. Без этого нельзя. Я сама не могу разобраться. Есть актеры, которым режиссер не нужен. Но я без режиссера ноль. Ноль без палки.
- А зависти со стороны сокурсников не было? О. Л. Нет, наоборот, это я иногда чувствовала себя ущербно, потому что они сдавали самостоятельные отрывки, а я их из-за съемок пропускала. И у меня было тогда дикое желание доказать, что я это могу, огромное желание борьбы. Репетировала ночами. У меня появился азарт, потому что поступила-то я немножко "левой ногой" и довольно долго думала: "Что я здесь делаю, зачем я это делаю?" Не совсем понимала: хочу я быть балериной или актрисой. То есть сидела на двух стульях, и поэтому, наверное, ничего не получалось в институте... Потом меня за что-то похвалили, что-то получилось — после этого захотелось чего-то по-настоящему.
- У вас подрастает дочка. Какой у нее характер? О. Л. Мама говорит, что я сама в детстве была очень упертой, говорила: "Нет!" - и все. Сейчас нечто похожее вижу в своей Варе. Ругать ее бессмысленно. Взывать к ее разуму?.. Она еще маленькая, eй всего два года. Хотя она все понимает, говорю: "Варя, пойдем гулять'. — "Нет. Не хочу". — "Смотри, там детки пошли уже". — "Нет, не хочу. Я остаюсь дома". - "А я ухожу гулять". — «Иди...». Ее можно уговорить только чем-то интересным: "Пойдем, покормим кого-то..." Вот, может быть, тогда удастся. Это характер. Если ты ее просишь, и она сказала: "Нет" - она уже не может сказать: "А, да, пойдем". Можно только загнать ее в «угол», и результате мы вдвоем будем с ней там сидеть. Но у Паши больше терпения, чтобы объяснить, перевести все в игру. Он потрясающий отец. У них очень хороший контакт. Она его безумно любит.
- Какое слово Варя сказала первым: мама или папа? О. Л. Мама, конечно. Heт, мама - это мама! У каждого своя ниша. Очень показательно то, что она любит, чтобы ее укладывали и мама, и папа. Если мы вдвоем дома, то практически невозможно, чтобы один занимался чем-то в комнате, a второй ее укладывал. Я с ней сижу, а она кричит: "Папа, иди сюда". Кто-то из нас читает, кто-то слушает (смеется).
- В чем изменила вас Варя и сам факт ее рождения? О. Л. Иногда мне кажется, что она моя жизнь, потому что рождение ребенка – это космос. Я даже не могу подобрать слов, которые скажут о моих чувствах и ощущениях. Ты дал кому-то жизнь... то есть вдруг появился человек, который потом начинает ходить по квартире, начинает говорить, а потом ты видишь, что это уже сознательный человек. Она все понимает. Поэтому, естественно, с рождением дочки я поменялась и меняюсь. Я стала намного ответственнее по отношению к себе, да и вообще ко ВСЕМУ.
- Вам приходилось жить, экономя, считая копейки? О. Л. На копейки жила. Но экономия — это, увы, не про меня. Когда приехала из Киева в Москву, 100 долларов, которые мне высылала мама, тратились за один день. Может, я утрирую, но, тем не менее, я могла пойти и купить дорогую для меня на тот момент вещь, а потом сидеть на бобах. Так и сейчас. То есть как тогда я не знала счет деньгам - и не потому, что такая расточительная, а просто они у меня как-то выплывают из рук, - так и сейчас. Правда, в последнее время я трачу скорее на дом, поскольку это новая квартира, на Варю, на Пашу, а вот на себя, наверное, меньше, чем могла бы себе позволить. Недавно увидела платье — и... умерла, отложила его, а потом это прошло, и я за ним не поехала.
- Есть разница в самоощущении в 20 лет и сейчас, в 30? О. Л. Абсолютно нет! Хотя когда-то мне казалось, что 30 лет - это чуть ли не старость. А сейчас совершенно этого не понимаю. Мне кажется, что я еще девочка (смеется). Не знаю, это в силу профессии или же и дальше так будет, независимо ни от чего. Ведь когда 60-летние солидные дамы встречаются, говорят: "Мы с девчонками...". И моя мама встречается со своими девчонками. Так что, наверное, это естественно. Пусть так и будет.
Его зовут Павел Сафонов. Сам он не местный. Из Санкт-Петербурга. На фоне юношеского максимализма и самостоятельности в 1990-м году поступил в Щукинское училище в Москве и закончил его в 1994-м. В Питер возвращаться не стал, а стал работать актером в театре им Евг. Вахтангова. Первой его громкой работой стал спектакль «Прекрасные люди», поставленный с дипломниками Щукинского училища в 2002-м году. Потом была «Чайка» А. П. Чехова в театре Вахтангова со звездами: Людмилой Максаковой, Юрием Яковлевым, Сергеем Маковецким и Вячеславом Шалевичем. Последняя его работа — спектакль «Калигула», премьера которого состоялась в том же театре весной этого года. Что еще можно сказать о режиссере? Его спектакли похожи на него. Смотрите!
[Павел, Вы начинали свою карьеру как актер. Как произошел внутренний переход от актерского сознания к режиссерскому?]
Как всякий переход, это случилось не сразу. Чем неудачней был спектакль, в котором я играл, тем больше мне хотелось его изменить. Я играл небольшие роли, поэтому у меня была возможность следить за процессом и видеть его со стороны. Когда я начал ставить в училище, я все равно много показывал, проигрывал сам как актер для студентов, хотя это и не правильно. Но никогда не пытался, делая отрывок (как это часто делают педагоги в Щукинском училище), показывать, как бы я это сыграл. Я старался заниматься режиссурой — мне было важнее выстроить композицию. За это поставленные мною отрывки как раз и ругали, так как в училище это не поощряется. Актеры должны уметь выполнять задачу режиссера. Существование актеров на сцене, правила игры, которые и задает режиссер. Например, как двигаются актеры — медленно, быстро, условно или бытово.
[Когда Вы поступали в театральный, не было мыслей поступать на режиссерский факультет?]
Нет, конечно. Какие в 18 лет режиссерские амбиции могут быть?
[Всякие же случаи бывают.]
Бывают, но я считаю, что это был бы неверный путь, потому что режиссерская профессия — она все равно итоговая, обобщающая многочисленные знания. Режиссер — это очень зрелый человек. Он должен обладать сформировавшимся взглядом на мир. Бывают, может быть, какие-то исключения из правила, но тогда я не мог себе такого позволить. Режиссер должен знать, что такое работа актера, чтобы уметь правильно ему подсказать, иначе это то же самое, что идти учиться сразу на директора крупного предприятия.
[То есть Вы считаете, что сейчас уже в достаточной степени сформировались как личность, чтобы заниматься режиссурой?]
Ну, во-первых, так в жизни не бывает, чтобы человек вдруг говорил себе: «Я сформировался как личность и могу теперь уже стать режиссером». Вряд ли так вообще люди поступают. Люди не говорят: «Я уже достаточно повзрослел, я теперь влюблюсь». Люди влюбляются просто потому, что приходит время влюбится. И в мою актерскую, творческую жизнь профессия режиссера тоже вошла подводным течением, уже где-то существовала внутри, формировалась, отбирала… Я работал с режиссерами, смотрел, как они работают. Мне постепенно все больше хотелось делать так, а не иначе, я начинал спорить с режиссером, и это все меня толкало на то, чтобы что-то делать самому. Сложно начать. Был период, когда я все ходил и говорил: «Надо что-то сделать», а мне говорили: «Да делай уже!» И так сложилось, что, не особо задумываясь, и не где-то там, а в родном Щукинском училище со студентами, с которыми я общался, не будучи педагогом, я начал делать самостоятельные работы. Какие-то были удачные, какие-то менее удачные, но мне стало очень интересно. Потом мы сделали отрывок по «Месяцу в деревне» Тургенева, который очень хорошо прошел, и нам предложили сделать дипломный спектакль.
[Критики и зрители часто любят указывать на подражание в режиссуре: «Это было у Гинкаса, это у Някрошюса» и т.д.]
Через это все проходят. Подражать хорошим примерам — это нормально. Я тоже переживал такие моменты и не изжил их еще. Но окончательно сформировавшийся стиль и манера, наверное, у меня еще впереди. Надеюсь. Мы не можем избежать повторений, потому что вращаемся в одном мире, это бессознательный процесс, который невозможно контролировать. Критики часто упираются в то, что начинают выискивать у тебя в спектаклях почерк выдающихся режиссеров. Например, у нас в театре Вахтангова есть интересный спектакль «Ревизор», поставленный Римасом Туминасом, которого все обвиняют в подражании Някрошюсу. Возможно, это так и есть, но для меня важнее, что сам режиссер существует в этой манере. И все равно их режиссерские манеры различаются, потому что все люди разные. Плохо, когда спектакль собран из клочков, и они (клочки) ничего не выражают в итоге. Поэтому если ты уж украл, то сделай это так, чтобы зрители и критики, по возможности, забыли об этом, чтобы это вплелось в ткань спектакля.
[Кто из режиссеров, с которыми Вы работали как актер, повлиял на Вас в наибольшей степени?]
Я думаю, что в какой-то степени все повлияли. Повлиял Петр Наумович Фоменко — он делал спектакли в нашем театре, но не могу сказать, что его манера мне очень близка. Мне нравятся его спектакли. Меня больше захватывали и восхищали спектакли Някрошюса. Думаю, Владимир Владимирович Мирзоев тоже повлиял на меня, потому что и «Сирано де Бержерак», в котором я участвовал, и «Амфитрион» — очень интересные спектакли. И его режиссура в чем-то мне близка и интересна. Да, на определенном этапе это на меня, конечно, повлияло.
[Говорят, «Чайку» Вам предложила поставить Людмила Максакова.]
Людмила Васильевна посмотрела «Прекрасных людей», восприняла этот спектакль с воодушевлением и предложила сделать какую-нибудь работу с ней. Мы стали думать, что взять, отталкиваясь от того, чтобы играли Людмила Васильевна и Аня Ходюш, которая в «Прекрасных людях» исполняла роль Верочки. В училище я сделал довольно успешный отрывок из «Чайки» — последнюю сцену, очень важную для этой пьесы. Соответственно, атмосфера и ощущения от «Чайки» у меня были яркие, и потому в общем обсуждении возникла идея поставить эту пьесу из расчета, что есть Аркадина — Максакова и есть Заречная — Аня, а дальше уже можно думать.
[Не ощущали ли Вы робость, дебютируя на сцене театра Вахтангова пьесой, которая считается одной из самых сложных в мировой драматургии?]
Страха от того, что это «Чайка», у меня не было. Я считаю, что хорошая драматургия, конечно, сложна, но она и хороший помощник молодому режиссеру, если только он имеет серьезные задачи и цели. Понятно, что если бы у меня не было таких хороших актеров, это был бы совсем другой спектакль — тут уже можно гадать. Подобные пьесы становятся скучными, когда человеку самому уже скучно в жизни или он их делает, потому что он заслуженный режиссер и может теперь уже смело взяться за «Гамлета». В данном случае меня не пьеса пугала, а ответственность, связанная с работой с большими актерами.
[Были ли сложности с тем, чтобы Ваши коллеги по сцене стали воспринимать Вас как режиссера, а не как актера?]
Я не знал, конечно, как с ними работать, как им показывать, как с ними общаться. Я выходил с ними на сцену в других спектаклях «восьмым грибом», я в детстве смотрел с ними фильмы — а тут мне надо ими командовать! Если бы это был человек со стороны, они могли бы его «съесть». Но так как они посмотрели мой первый спектакль и сами дали согласие на эту авантюру, то старались доверять, старались идти навстречу во многом. Иногда возникало непонимание и нежелание что-то делать, или им что-то не нравилось. Иногда было очень сложно, но все равно ведь надо двигаться в неизвестном направлении — делать спектакль. Ты говоришь: «Мы хотим дойти до той горы. Я ее сам не видел, эту гору. Мне приснилось, что есть такая гора. Идемте, там прекрасно! Там очень здорово! Как туда идти? Ну вот я примерно знаю, что надо спуститься по реке, переплыть озеро, а потом пройти густой лес». И вот мы спускаемся по реке, она в три раза бурнее, и никакое не озеро, а каньон, вместо леса — пустыня, и я должен говорить: «Ну да, спокойно, это не лес, это пустыня». Я несу ответственность за то, что веду людей куда-то. Они все равно спрашивают с меня, когда всем становится тяжело. И вот все взяли свои рюкзаки и без особых разговоров идут вперед, и я только командую, куда идти. И так доходим до горы. Тогда всем уже становится хорошо. Тут мне во многом помог Володя Епифанцев, которого я взял на роль Треплева. Он мой давний большой друг, а также прекрасный актер и режиссер, хотя и специфический. Но в какие-то сложные моменты я всегда мог с ним пообщаться, что-то обсудить после репетиций. Он мне очень помогал в этом смысле, хотя у меня были особенные проблемы, связанные с его ролью.
[Как Вы относитесь к тому, что Ваш спектакль «Чайка» зрители называют «самурайским»?]
Такое определение мне понятно, его в какой-то степени правильно угадали. Нам хотелось достичь в спектакле этой ритуальности, а японский стиль жизни и смерти — это всегда ритуал. У нас с Володей Епифанцовым такие ассоциации частично возникали в связи с самоубийством Треплева. У меня существует по отношению к Чехову такая «японская» ассоциация — в его пьесах японская природа, японская музыка. Я в своих отрывках использовал японские мотивы, в постановке их было меньше. Японцы, кстати, очень любят Чехова. Спектакль не сразу обрел себя, как это часто бывает. К сожалению, критики приходят смотреть спектакль сразу после премьеры. А я считаю, что спектакль по-настоящему сложился, когда мы его заиграли на большой сцене, обрел свое настоящее звучание и масштаб, потому что на малой сцене своя атмосфера, но восприятие было неверное, и мы что не сразу поняли. Актеры очень любят его играть, и это приятно. Спектакль стал очень сильным, мощным, он все время набирает силу, не расползается.
[История появления на свет спектаклей «Прекрасные люди» и «Чайка» теперь понятна, а как возникла идея поставить пьесу Альбера Камю «Калигула»?]
Пьеса мне нравилась очень давно, но очень абстрактно — просто читал и думал, что в ней есть что-то близкое для меня, не задумываясь о том, что буду ее ставить. А тут надо было искать новый материал для постановки. У меня были дна варианта — либо «Ромео и Джульетта», либо «Калигула». «Калигула» — пьеса скандальная и очень сложная. Меня волнует этот персонаж — со всеми его парадоксами, несоответствиями и соответствиями, поисками. И очень хотелось в роли Калигулы увидеть Володю Епифанцева, поработать с ним. Эта пьеса и ему была близка, хотя в этом же оказалась и сложность, потому что близкий тебе материал иногда очень сложно разбирать, надо находить в этом еще что-то, кроме того, что просто тебе близко. И было очень интересно создать весь этот мир поверх текста, преодолеть философский и литературный аспекты пьесы, найти динамику и пластику. Вот так постепенно и возник «Калигула».
[Для некоторых режиссеров важнее сам момент репетиций, рождении спектакля, и с выходом премьеры они словно отпускают его и затем уже не очень следят за его жизнью. Вы часто смотрите свои спектакли?]
Да почти всегда! Я думаю, что любой режиссер в первые годы своей работы смотрит свои спектакли, потому что сам учится у этих спектаклей, сам должен увидеть своп первые ошибки. Театр все-таки не кино — спектакли меняются в худшую или в лучшую сторону день ото дня. Я волнуюсь во время спектакля и не могу отрешенно смотреть, как он прошел сегодня, как реагирует зритель. К тому же мне кажется, что, так как это не застывшая вещь, все равно нужна корректировка. Я не говорю, что перед спектаклем делаю какие-то серьезные разборы и замечания. Можно иногда просто пообщаться, поговорить. Может быть, я сделаю два-три замечания, но в той пли иной степени это все равно какая-то настройка. Симфонический оркестр настраивается же каждый раз, хотя они могут и так сыграть. Мне кажется, важно, чтобы режиссер все-таки приходил к актерам.
[У Вас не возникало желания за время существования Ваших спектаклей что-то изменить в них, переделать какую-то сцену?]
Не помню таких озарений.
[А если актеры играют не так, как Вы поставили?]
Некоторым актерам очень сложно делать замечания. Точные замечания вообще делать очень сложно. Стараюсь поговорить с актером, если вижу абсолютно неверное поведение на сцене. Актер не может изменить решение сцены. Он либо теряет ритм, либо много «играет с залом». Эти вещи я, естественно, говорю. Бывают моменты, когда кажется, что можно было бы совсем по-другому сделать. Если на эту тему фантазировать, то, конечно, можно придумать все. В фантазиях я понимаю, что могут быть и другие решения.
[Как приходит видение спектакля, как у Вас начинается работа над постановкой?]
Не могу сказать, что У меня есть четкая схема. Во-первых, я пытаюсь сначала услышать то, что лежит между слов, динамику, музыку этих слов. Во-вторых, возникает скорее кинематографическое видение, житейское, не театральное, а ситуационное, может быть, даже не так, как описано в пьесе. Например, разговаривают люди, а мне кажется, что они разговаривают рано утром в лесу, собирая грибы. Иногда, если мне трудно, я фантазирую, пытаюсь сдвинуть действие — а если это все зимой происходит? Это можно отмести позднее, но все равно это сдвинет сцену. Я стараюсь увидеть, как это могло бы быть в самой жизни, а не в театре. Потом уже можно будет перевести на язык театра, уже будет проще, но я буду понимать, в чем была суть сцены, к чем она выражалась У автора. Все зависит от пьесы. Например, Чехова возможны такие ходы, а в «Калигуле» мне было сложнее и такие ходы не всегда помогали.
[Когда Вы работаете с материалом, формулируете ли Вы четко для себя, о чем эта пьеса? Говорите ли Вы себе фразу «Эта пьеса о…»?]
Эта фраза ничего не решит, если говорить, допустим, что пьеса Тургенева «Месяц в деревне» — о любви женщины к юноше. Мне кажется, что важнее как раз уловить общее ощущение от пьесы, ее энергию, ее посыл, в котором и выражается идея. Короче говоря, мне важнее ощутить не сухую идею в словах — она может возникнуть ближе к концу, —"а попытаться ощутить материю пьесы, ее настроение, нюансы, и как это вместе существует, как реализуется. Мы шутили и придумывали названия для «Чайки» — «Как бы шутя сгубили парня». Так и зритель может выражать для себя идею спектакля в простых фразах и словах, для нас даже нелепых. Но почувствовать он должен намного больше. Почувствовать, задуматься, прожить, а для этого ему нужно дать почву, материал. 51 формулирую это на своем языке, непонятном для других. «Чайка» была про исчезновение чистоты — я формулировал так, ничего никому не объясняя. Актеры опытные покивали, сказали: «Отлично!» Про исчезновение, не про исчезновение — я буду играть, как я умею. Кому это важно для работы? Главное, чтобы я понимал, как ставить. Для меня важнее ассоциация, чем сознательная мысль «Я делаю спектакль про то, как человек перешел грань дозволенного и его за это покарал народ» —что можно было бы сказать про «Калигулу», например. Для меня эта пьеса совсем о другом.
[О чем же?]
У нас возникла ассоциация с Иисусом Христом — со спасителем человечества, спасителем от обыденности, от мелкого благополучия, которое сейчас очень распространено, о том, как мучитель становится мучеником. Очень трудно сформулировать, про что.
[Возвращаясь к вопросу об идее пьесы — зрители тоже по-разному воспринимают спектакли, кто-то любит искать ответы на вопросы, понять, про что режиссер поставил спектакль, почему обратился именно к этой пьесе и т. д.]
Понятно, что людям хочется ответов на вопросы. Мне всегда важнее передать некий эмоциональный посыл, чем посыл в сознание. Я уверен, что в эмоции заложено гораздо больше сдвигов, которые можно произвести в человеке. В «Калигуле», например, поступки героя находятся в страшном противоречии с ним самим, а мы сочувствуем ему, несмотря на то, что он жесток. Этот персонаж добивается истины так — через жестокость к другим людям, к самому себе, через обречение себя на проклятие, на ужасное одиночество, но он что-то ищет — для меня это было принципиально важным. Он ищет истину и он ее находит, он добрался до вершины, но остался на ней один —в этом его трагедия.
[Вы не планируете завершить карьеру актера и заняться только режиссурой?]
Да я, по большому счету, уже перестал играть. У меня в спектаклях небольшие роли, которые я доигрываю. Какому режиссеру нужен еще один режиссер? Я не думаю, что можно сидеть на двух стульях,' если серьезно заниматься какой-то одной из профессий. Очень сложно играть в своем спектакле — я это однажды испытал, сыграв Шпигельского в «Прекрасных людях» из-за случившейся накладки. Это все равно что автору залезть в свою книжку. Подглядывать проще, чем быть активным персонажем.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 236
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума