МИТРОФАНОВА: Как говорится, здравствуйте! РУТБЕРГ: Здравствуйте! ГОЛУБКИНА: Здравствуй, Юля!
МИТРОФАНОВА: Юлия Ильинична Рутберг к нам в гости пришла, мы ее просили, и она к нам пришла. РУТБЕРГ: Да, в городе праздник, и меня пригласили, как у Кортасара, правда ведь?
МИТРОФАНОВА: Да, только я почему-то в детстве, когда у меня друг начал в 8 классе его читать, я его считала наркоманом. Я как-то сразу клешни или клише ставила. РУТБЕРГ: Вот, клешни - правильно. Ты ставила клешни.
МИТРОФАНОВА: В юности же ты максималист, как мне кажется, а потом уже конформист и вредная бабка, это я про себя. ГОЛУБКИНА: Да, а горбатого могила исправит, бывают и такие люди.
МИТРОФАНОВА: Тебя обидело что ли, что я Кортасара… РУТБЕРГ: Пока не успела.
МИТРОФАНОВА: Мы же на Кортасара гоним. Актеры - женщины - удивительные люди. Я наблюдаю близко 2,5 месяца Марию Андреевну. Конечно, нервные вы люди, я бы так сказала. Или это зависит от уклада? Так как-то, вы впечатлительные. РУТБЕРГ: А как ты хотела, это часть нашей профессии. Ты хотела, чтобы мы были спокойными, и чего бы ты увидела на сцене?
ГОЛУБКИНА: Вышла бы и высказалась в зале. Мы на сцене, а ты в зале. РУТБЕРГ: Мне все-таки кажется, что это часть профессии, возбудимость такая эмоциональная.
МИТРОФАНОВА: А потом надо успокаиваться же. ГОЛУБКИНА: А это очень тяжело. РУТБЕРГ: Смотря как, у меня уже не очень тяжело это, опять же ты прогнал поезд, потом он остановился так тихонечко. Тормозной путь обязательно должен быть, потому что ты же живой человек. А потом все нормально.
МИТРОФАНОВА: И обратно к уборке на кухне, загрузка посудомоечной машины. РУТБЕРГ: Почему? Пожалуйста, можно пойти попить кофе и выпить какого-нибудь винца, посидеть, поговорить с чудесными людьми, которые тебе что-нибудь расскажут про спектакль, который они только что увидели. Просто, мне кажется, после тяжелых, да после любых спектаклей надо это сбрасывать. После комедий гораздо легче это все делается, потому что флер какой-то такой положительный. А когда серьезные спектакли…
МИТРОФАНОВА: А в кино люди сбрасывают? РУТБЕРГ: В кино люди сбрасывают количество ожидания. Потому что прежде, чем ты вошел в кадр, когда ты вошел, и переставили свет со среднего на крупный и с общего на средний... В кино самое трудное - это ожидание…
ГОЛУБКИНА: По 12 часов, да. РУТБЕРГ: Да, это ужасно, потому что амортизируется. Одно дело, когда идет спектакль, ты в движении, ты пошел, пошел. А здесь ты пошел, и тебя остановили.
МИТРОФАНОВА: А за границей тоже так же долго этот процесс длится? Или там несколько камер и они оптимизируются? А вы снимались, кстати, Юля, в загранке? РУТБЕРГ: Да, я немножко снималась. Но дело все в том, что все равно это процесс-то общий. Просто, может быть, у них за счет количества камер и за счет того, что планирование несколько лучше.
МИТРОФАНОВА: Мария Андреевна так внимательно меня слушает, а чего я-то разговариваю, ты тоже в шоу участвуешь… ГОЛУБКИНА: Я, наоборот, замолчала, потому что, думаю, сейчас опять про себя начну рассказывать. А ты спросила про артистов, я уж, было, воздух набрала, а потом думаю: все-таки у нас Юля пришла в гости, а не Маша Голубкина. Поэтому нет вопросов. МИТРОФАНОВА: Я, наоборот, я просто так особо близко с актерами не общалась. ГОЛУБКИНА: У нас в предыдущем часе обсуждали тему: "Жить с творческими людьми". И ваша семья-то вся творческая, но при этом очень дружная какая-то, и папа такой замечательный. У меня такое впечатление, что вы не ругаетесь дома. РУТБЕРГ: Нет, это у тебя ошибочное впечатление. Мы, наверное, поэтому такие дружные, что, если уж и ругаемся, то от всего сердца. Просто у нас никогда не принято накапливать информацию негативную. Если кто-то что-то сделал, значит, идет реакция. Конечно, можно подождать, потому что, может быть, человек одумается. Когда мы жили на Ленинградском проспекте, мы жили на первом жилом - второй этаж, внизу Госстрах, и у нас открыты окна были. Моя подружка проходила, например, идет за хлебом в магазин: ор стоит такой, просто что-то такое - итальянский квартал, грузинский квартал, мы очень в этом смысле похожи. А потом она идет обратно: чуть ли ни "Сулико" все поют на четыре голоса или на пять. И ты знаешь, это стиль нашей семьи.
ГОЛУБКИНА: Да, но вы не ссоритесь, у вас нет конкуренции в семье. Вы как-то друг друга поддерживаете, помогаете, при том, что все творческие. МИТРОФАНОВА: Мы кто - актеры? Кто на радио работает. Знаешь, как рабочие люди говорят: бездельники, - вот так, между нами. Как музыкантам все говорят: ты, когда вырастешь, кем станешь? Творческая личность, действительно, к себе больше внимания требует, что ли. В быту тяжело, с детьми черт-те как, не пойми чего. РУТБЕРГ: Если рядом с тобой тоже творческий человек и он нормальный…
ГОЛУБКИНА: А где же ты возьмешь нормального-то? РУТБЕРГ: Существует понимание, у кого сейчас больше проблем. Тот, кто выпускает спектакль, у кого экзамены или что-то такое, тот является первым, и все подчиняют свой график в данный момент, если они смогут, просто перераспределяются обязанности. Естественно, у нас мама, хотя она великолепный музыкант и потрясающая учительница музыки была, она у нас - древо желания, и мы сидим у нее всю жизнь на ветках. Она - такое прекрасное дерево, а мы - такие птицы все из себя.
ГОЛУБКИНА: Все-таки нашелся кто-то один…. МИТРОФАНОВА: Кто пожертвовал своим талантом и божьим даром ради чего-то. РУТБЕРГ: Но она не пожертвовала, так сказать, до такой степени. Мама растила и всех детей, и внуков, и, так сказать, от этого прибыль. И очень смешно, что например, когда я выпустила "Медею", мама очень часто ходит ко мне на спектакли, она смотрела 35 спектаклей, потому что ей было легче находиться рядом со мной, смотреть "Медею". Я говорю: "Мам, опять же будет то же". И какие разные спектакли, нежели сидеть дома и пережидать. И ей это очень нравилось. Ей нравится ходить, ей нравится смотреть, потому что для нее это не рутина. Для нее всю жизнь у нас дома ставились спектакли, у нас все принимают участие, все стояли на табуретках, читали стихи и так далее, все играют на пианино, на чем-то другом. Это просто образ жизни. Если человек не понимает этого образа жизни, ты его не перетянешь, я думаю, что это бесполезол. А уж то, о чем ты говоришь, - это порочная практика, когда люди начинают конкурировать: мужчина и женщина. Да, мы два существа с фамилией Рутберг, папа - великий человек и я - его хвост. Понимаешь? Но у нас уже у каждого своя биография. И в какой-то момент ужас фамилии Рутберг, как клеймо, как будто меня везде пропихивают и так далее… Появилось собственное звучание. Фамилия общая, но собственное имя. Уравновешивают все очень простые вещи. А когда начинают искать сложные, то это уже какие-то экивоки и компромиссы, на самом деле, это - глупость, потому что все очень просто. Как только ты понимаешь, что все просто, что надо просто пропустить того, кому нужнее, кому важнее, что надо в этот момент ему помогать. Знаешь, это как в песочнице: надо поделиться.
ГОЛУБКИНА: Ты - творческая, у тебя три мужа было, все три творческие. Почему три, и все хорошие, кстати. МИТРОФАНОВА: И расставания почему? ГОЛУБКИНА: И мирные, кстати, расставания. РУТБЕРГ: А я ведь на эти темы не разговариваю, девочки, вас это не касается. У меня были прекрасные мужья, и есть.
ГОЛУБКИНА: Так я их знаю всех. МИТРОФАНОВА: Так мы их тоже все знаем. РУТБЕРГ: И, на самом деле, просто я принадлежу к тем женщинам, которые сами выбирают, как им жить дальше. И, если мне чего-то не интересно становится, надоедает и так далее… Поэтому все, что написано про меня в Википедии… Я перестала читать всякую фигню.
ГОЛУБКИНА: Я все из-за кулис театра Вахтангова знаю, зачем мне Википедия. РУТБЕРГ: Поэтому, понимаешь, мне очень смешно. Я ведь не даю никаких опровержений. Везде в газетах пишут, что меня все бросают. Меня это так раздражает.
ГОЛУБКИНА: Нет. РУТБЕРГ: Да подожди, что ты "нет" говоришь, когда я тебе говорю "да". Мне подкидывают эти…
МИТРОФАНОВА: А я даже не знала про это. РУТБЕРГ: Видишь, а теперь знай. А я не отвечаю на все это, потому что мне смешно. Что я буду говорить? Вы знаете, как было по правде. По правде было так, что я проживаю ровно ту жизнь с прекрасными людьми, что я выбираю тех, кто будет рядом со мной. И это всегда очень яркие, очень умные, это талантливые, и желательно умнее меня и талантливее. Потому что мне всегда нужно за кем-нибудь тянуться. Дело совершенно не в возрасте и не в профессии, просто мне очень повезло, что как-то мы встречались, может быть, в какой-то ровной ситуации. Но все мои мальчишки прекрасные, все рванули так, и поэтому я испытываю гордость, потому что и в моем продвижении есть колоссальное их участие до сих пор. И в их судьбе до сих пор есть, понимаешь, поэтому надо быть какими-то нормальными людьми.
ГОЛУБКИНА: Это я и хотела спросить как раз по поводу того, что как все творческие опять же, и особенно дядьки творческие особенно в нашей семье, например, они все равно как-то подавляли? РУТБЕРГ: Ничего подобного. Как только они пытались сделать…
ГОЛУБКИНА: Я имею в виду женщины мужчин просто. РУТБЕРГ: Нет, меня никто не пытался подавлять, то есть, пытались, но бесполезно, потому что, как сказать, иначе со мной не надо иметь дело.
ГОЛУБКИНА: А ревности творческой профессиональной никогда не было? РУТБЕРГ: Может быть, она и была: и творческая, и профессиональная, но в таких малых дозах, что это позволительно. Потому что все мы живые люди, и кому-то может шлея под хвост попасть. И до сих пор рядом со мной такие люди. Если мы не интересуем и не впечатляем друг друга, то рядом с нами на какое-то время или надолго не оказывается человек, потому что это же еще энергообмен, мне же надо еще обязательно поговорить.
ГОЛУБКИНА: Мы в предыдущем часе вроде как говорили,, что у нас с творческими людьми практически невозможно жить, а тут у тебя получается, наоборот, столько народу… И все, кстати, я-то знаю, это правда. МИТРОФАНОВА: Можно жить пока живется. РУТБЕРГ: Ты прекрасно знаешь Аллу Александровну Казанскую, она когда-то сказала гениальную фразу: нет ничего страшнее одиночества вдвоем, как у одного, так и у другого. Я не понимаю иногда, зачем люди сохраняют эту коробку, в которой нет никакой начинки, для чего? И точно так же, как люди начинают рассказывать про своих близких какие-то гадости. Интересно, ты оборачиваешься назад и раз, перечеркнул, два, перечеркнул, три, в какой-то момент ты понимаешь, что у тебя сзади смиренное кладбище. И чего ты прожил в своей жизни? И так ты и живешь на кладбище, дальше продолжаешь эту кладбищенскую тему, а зачем?
ГОЛУБКИНА: А часто люди, причем не творческие даже, так делают. РУТБЕРГ: Ты знаешь, я поняла, что с не творческим человеком мне еще сложней. То есть, сначала, наверное, прекрасней, потому что человек как-то тебя обожествляет и так далее. Во-первых, я терпеть не могу. Для меня ровные отношения гораздо пользительнее, чем "то хула, то хвала". Я к этому отношусь спокойно, потому что есть 4-5 человек в этой жизни, мнение которых, как в положительную, так и в отрицательную сторону являются для меня информацией. А иногда я могу взять палку, дать по голове человеку, который говорит: это потрясающе, это гениально, а я знаю, что сегодня был ужасный спектакль. А стоит, и прямо у него брызжет, хочется сказать: замолчите. Люди иногда не понимают, это странно и меня это очень раздражает. Так для того чтобы этого, упаси господь, не было, все-таки человек должен, знаете, так сказать, заходить на эту территорию. И потом, мне кажется, что по первому образованию, что он не сразу должен быть артистом… Я очень люблю донжуанов, у которых и любовь к геометрии, чтобы мозги были структурированы, чтобы они моги соображать. Есть определенные игры…
ГОЛУБКИНА: Где ты их брала, таких хороших все время, кстати? Я всегда ищу и ничего… РУТБЕРГ: Ты знаешь, все случайно было. Я просто поняла когда-то в жизни, что, если ты думаешь: сейчас я встречу кого-нибудь, сейчас я обязательно… Да, никого ты не встретишь. Занимайся делом, детка, люби тех, кто рядом, отвечай взаимностью тем, кто рядом, и все у тебя произойдет. Потому что, понимаете, не может несчастный человек такой, это в редчайших ситуациях, притянуть к себе кого-то радостного, счастливого. Если ты переполнен негативными эмоциями, если тебя жаль, если у тебя все время слезы, и если ты не можешь говорить, и "дайте мне 50 грамм", "подождите, я сейчас нервничаю", - два месяца это люди потерпят.
МИТРОФАНОВА: Шарахаться будут. РУТБЕРГ: На самом деле, человек должен всегда себя вытаскивать за волосы, даже самые близкие друзья. Ребят, мы же интеллигентные люди, два месяца люди с тобой нянькаются, три, а что, у них нет своих проблем? А ты, значит, рыдаешь, сидишь, обложенный подушками, кувейтский шейх, а тебе это дадут, то дадут. Маленькая, пожалуйста, не плачь. Маленькая, встала и пошла. Пошла, сделала зарядку, пошла, погуляла по улице, пошла, сделала свое дело. Почему театр - замечательная профессия, потому что в спектаклях ты можешь выкинуть из себя то, что накапливается.
МИТРОФАНОВА: Что же, теперь все в актрисы пойдут, что ли? И так спасу нет уже, всех зовут только фотографироваться, нас гоняют, а актрис только фотографируют. РУТБЕРГ: Я тебе хочу сказать, что просто надо делом заняться, надо переключить это свое несчастье. Несчастье - это тоже энергия, переключи эту энергию в какое-то русло: посади цветы.
МИТРОФАНОВА: На могиле поэту какому-нибудь. РУТБЕРГ: Почему нет?
ГОЛУБКИНА: Я думаю, что творчество как раз сейчас спасает, потому что даже вышивать на пяльцах - это тоже творчество. РУТБЕРГ: На самом деле, творчество - это то, что человек делает руками и куда он прикладывает свою фантазию. Когда он может, понимаешь, переключать свое сознание. Переключи себя на что-то…
ГОЛУБКИНА: А, бывает, не могут. МИТРОФАНОВА: Это как Довлатов говорил, что ли, что все равно, как "стань блондином", ему говорили так. Не расстраивайся, стань блондином - совет. ГОЛУБКИНА: Ван Гог ухо себе отрезал, не мог ничего, а сейчас самый дорогой художник, а он об этом не знает. МИТРОФАНОВА: Даже обидно как-то. РУТБЕРГ: Ван Гог, если ты помнишь, тоже исключительный человек, он и руку бы себе отрезал и все, что угодно. Но ты знаешь, что…
МИТРОФАНОВА: Ногу тяжело было пилить. РУТБЕРГ: Кисточкой, которой он сражался с картинами… Почему такая энергия идет у него же особая, когда было вскрытие сделано, он последние 4 минуты мертвый рисовал. МИТРОФАНОВА: Да вы что? РУТБЕРГ: Я тебе говорю.
МИТРОФАНОВА: Юль, ты что такое говоришь, у нас с НТВ сейчас приедут люди. РУТБЕРГ: Пускай приедут, надо знать такие вещи. Потому что это была воля, потому что он должен был закончить. И как только он сказал себе: все, - он упал.
МИТРОФАНОВА: Да вы что? А это откуда ты узнала? РУТБЕРГ: А я читала о Ван Гоге и много читала. В Амстердаме существует великолепный трехэтажный музей Ван Гога. И когда я в нем оказалась, у меня была температура - 39,6 - после того, как я вышла оттуда, такая энергия идет от этого художника. Меня еле дотащили до корабля, отпаивали аспирином, потому что на тебя идет такой поток и такая энергия. А посмотри его портреты, три висят подряд.
ГОЛУБКИНА: А хорошо или плохо получается тебе, если 39 - это нехорошо? РУТБЕРГ: Я тебе хочу сказать, что это хорошо, просто это дозой надо понимать.
ГОЛУБКИНА: Перебрала. РУТБЕРГ: Для меня нельзя находиться среди таких художников в таком музее. Живопись больше 2 часов нельзя, дальше человек делает вид, что он что-то видел, он просто сходит с ума и у него начинается калейдоскоп…
МИТРОФАНОВА: Даже, когда Никаса Сафронова рассматриваешь? Это же конфеты оформлять. РУТБЕРГ: Это лучше делать 5 часов, тогда день будет точно не зря прожит.
МИТРОФАНОВА: Дорогая Юлия Ильинична, мы тебе подготовили микросюрприз, песню Стинга, которая не звучала на радиоточках годы, мне кажется. Очень редкий трек, специально для тебя. РУТБЕРГ: Спасибо.
МИТРОФАНОВА: Про творчество мы говорили, про Ван Гога, что нельзя в таких количествах это все. Меня поразило, что с Ван Гогом связано. И что, оказывается, у него жена была, и как они уживались? РУТБЕРГ: Уживались. А потом у них было дикое соперничество с замечательным совершенно Гогеном, они же были очень большие друзья. Поругались страшно, он у него денег занял, а потом написал вторых "Подсолнухов", потому что тот выбрал. Он говорит: выбери любую картину, которую ты хочешь у меня. Он выбрал "Подсолнухи", а Ван Гог сказал: не отдам. Он говорит: ты сказал любую. Он говорит: нарисуй. Есть же две картины, два варианта "Подсолнухов".
ГОЛУБКИНА: А что это такое - картину не отдам. Чего так жалеть-то? РУТБЕРГ: Значит, в этих "Подсолнухах" такого мрачного человека была скрыта часть солнца, наверное, потому что они такие потрясающие. Мы, кстати, с вами Стинга послушали, фантастическая композиция. Если есть какие-то понимания о том, что такое искусство, какое оно должно быть, потому что самое прекрасное, - да и в кино, и в театре, во всем, в музыке, - когда ты испытываешь гамму чувств, когда есть ощущение улыбки.
ГОЛУБКИНА: Влюбленности. РУТБЕРГ: Когда ты хочешь поплакать, когда вдруг происходит симфонизм. Стинг безупречный по вкусу человек. На меня он воздействует колоссально. Однажды у нас на спектакле "Вся эта суета" у меня был просто момент: я остановила спектакль и сказала, что, знаете, я больше не могу. А зритель сидит. Я говорю: мне нужно три минуты перерыва. Давайте, музыканты что-нибудь поиграют, а я, говорю, посижу и послушаю вместе с вами и буду пить коньяк. А у меня же там коньяк немножко заряжен. И я села, и вдруг ребята стали играть Стинга. У меня так лились градом слезы, я понимала, что сейчас все уйдут, наверное. Там просто две смерти подряд было очень близких людей, я просто не могла, потому что понимаю, что меня просто разрывает. Полное молчание, я сидела на стульчике на низком, ребята играли Стинга. И я вдруг поняла, что это был совершенно необыкновенный спектакль. Он - кабаре, он предполагает отсутствие четвертой стены. Это был такой живой момент, ты же не можешь себе позволить в рамках четвертой стены, в репертуарном театре. А это ты можешь себе позволить, поэтому я очень люблю кабаретные спектакли, потому что туда привносятся какие-то вещи, которые ты совершенно не планируешь, которые ты не ожидаешь, и когда ты действительно находишься в ощущении импровизации на заданную тему.
МИТРОФАНОВА: А скажи, если ты заговорила, я, например, не понимаю ничего в этом, где можно посмотреть такой спектакль-кабаре? РУТБЕРГ: Кабаре я сейчас играю в "Альма-матер", но в связи с выпусками двух спектаклей подряд 4 месяца я это дело отменила, сейчас лето, не хочу. С сентября.
ГОЛУБКИНА: А ты в июле что делаешь? Ты работаешь? РУТБЕРГ: Нет, мы до 4 июля работаем, а потом я еду в "Орленок" на 4 дня на фестиваль киношный, а потом еду на международный фестиваль в Друскининкай, который делает Римас Владимирович Туминас, и мы туда везем "Крик лангусты".
МИТРОФАНОВА: "Крик лангусты", мне очень понравилось название. ГОЛУБКИНА: А мы должны сходить в театр к Юлии Ильиничне. МИТРОФАНОВА: Обязательно. Юлия сказала, что очень много хороших спектаклей. И это удивительно, я думаю, что эту фразу и сами названия спектаклей должны наши слушатели узнать, поскольку, кто-то знает, кто-то не разбирается, у кого-то нет времени просто физически и химически. РУТБЕРГ: В Театре Вахтангова вы можете увидеть очень разнообразные и по жанру, и по смыслу спектакли. Но очень рекомендую посмотреть "Дядю Ваню", "Евгения Онегина", "Пристань", "Ветер шумит в тополях", "Улыбнись нам, господи". Впрочем, как и "Медею", и "Крик лангусты", - спектакли, которые идут на Малой сцене, пока на Малой, а будут идти на новой, как она выстроится. Потому что это очень все разное. Когда я имею отношение не к спектаклям, а к театру, я с большим удовольствием могу сказать: это очень хорошие спектакли. А деток можно привести на "Кота в сапогах" - очень яркий, красочный такой спектакль.
ГОЛУБКИНА: Я еще хочу добавить, мой племянник Андрей Удалов… РУТБЕРГ: Да, играет Кота. Уже, наверное, отыграл, сейчас уже меняют.
ГОЛУБКИНА: Уже кто-то другой с успехом, там ему цветы носили. РУТБЕРГ: Да, они вдвоем - он и Денис Самойлов - совершенно два разные Кота. Один такой арамисистый и дартаньянистый и так далее, - это так раз Андрюшка. А другой портосистый, толстый такой, - это как раз Денис Самойлов. Это прекрасная практика, что придумал Владимир Владимирович, когда студенты четвертого курса, весь четвертый курс в профессиональном театре играют спектакли для детей. Это очень здорово.
МИТРОФАНОВА: Это хорошая, действительно, история. А скажи, пожалуйста, когда мы говорили насчет "Крика лангусты", такой вопрос… Мне даже страшно о нем говорить, но ты предполагала, что я знаю нюансы жизни Сары Бернар и точно знаю, что с ней, кто она и вообще. То есть ты предполагаешь, что бывают люди, которые кого-то не знают из того мира, в котором ты живешь. РУТБЕРГ: Так я им и рассказываю. Во-первых, я все-таки думаю, что 50 процентов среагируют на то, что это Сара Бернар. Спектакль не называется "Сара Бернар", он называется "Крик лангусты". Приходит человек, смотрит, о чем. Ему говорят: Сара Бернар. Реагирует? Реагирует. Не реагирует? Не реагирует. Потому что ему потом говоришь, что это Сара Бернар и Питу, и в конце он выходит с информацией. Поэтому совершенно может придти чистый лист бумаги.
МИТРОФАНОВА: Я, знаешь, к чему клоню, что сейчас так много информации, музыки, спектаклей, интернета, нюансов… То есть современному человеку, мне кажется, тяжелее, чем, когда не было даже интернета. РУТБЕРГ: Ты знаешь, если спектакль затрагивает твои сердечные, душевные ноты, то вся эта белиберда, которой ты переполнен, уходит, потому что ты начинаешь реагировать. Ты начинаешь сочувствовать, начинаешь думать. Очень интересный у нас спектакль идет 1 час 35 минут. Когда мы играли первый спектакль премьерный, у нас с Андрюшкой Ильиным было ощущение, что мы играем 10 часов. А люди говорят: почему у вас спектакль идет 25 минут? Вот тебе, пожалуйста - текущее время Сальвадора Дали. С одной стороны, мы в одном пространстве находимся. С одной стороны - 10 часов, хорошо, а у других ощущение, что 25 минут, понимаешь. И ты рассказываешь историю. Потом, существует связь времен. Театр ведь не только увеселение, что-то такое развлекательное, это еще и просветительское.
МИТРОФАНОВА: Просто много конкурентов у театра, вот к чему я клоню. РУТБЕРГ: Да никаких конкурентов нет у хорошего театра. Какой может быть пластиковая штука или живой человек и сиюминутные эмоции, которые ты испытываешь здесь и сейчас в данный момент. Какие у тебя есть конкуренты? Нет, их просто нет.
МИТРОФАНОВА: Да? А мне кажется - есть. Кино есть хорошее. РУТБЕРГ: Это разные жанры.
ГОЛУБКИНА: Абсолютно другое. Ты понимаешь, это как ты слушаешь музыку в записи или ты приходишь на живой концерт, - это совсем другое. И впечатления. РУТБЕРГ: Эффект сопричастности.
МИТРОФАНОВА: Сару Бернар мы знаем, она была, как ее называли, знаменитая актриса за всю историю XX века. РУТБЕРГ: Это была первая звезда…
МИТРОФАНОВА: А сейчас даже актрис, если тебя попросить назвать, их много, и гениальных, талантливых… То есть нет знамени какого-то времени. Так и театр потерял, мне кажется, такую массовость, и он стал действительно интертейнмент, одной из части интертейнмента. РУТБЕРГ: Подойди к нам в театр, у нас сейчас билетов нет на три месяца вперед. Ни одного, ни одного билета никуда.
МИТРОФАНОВА: Не всем, видимо, театрам так везет, правильно? ГОЛУБКИНА: Я хочу сказать, что в театре Вахтангова просто очень хороший художественный руководитель. РУТБЕРГ: Да, и директор, и вся команда.
МИТРОФАНОВА: Команда - это, ужас, как важно. ГОЛУБКИНА: Это все. Если у тебя артисты непонятно, какие-то гастролеры, и будь ты хоть трижды не знаю, кто… РУТБЕРГ: Будь ты хоть негр преклонных годов…
ГОЛУБКИНА: Любимов там, допустим. И Театр Вахтангова как раз тоже, как один из немногих театров Москвы, который сохраняет традицию академическую, целостность и, более того, не пыльный имеет репертуар. То есть, это театр, в который я могу пойти поучиться, как сесть. РУТБЕРГ: Я тебе хочу сказать, что к нам прилетают люди из Нью-Йорка, из Лондона, из Торонто просто на спектакли. Они заказывают билеты, прилетают на два дня из Берлина. Я просто знакома с этими людьми, которые прилетают просто посмотреть спектакль. Это как Венская опера.
ГОЛУБКИНА: В Театре Вахтангова играют только артисты - все выпускники Щукинского. РУТБЕРГ: Сейчас уже давно не так.
ГОЛУБКИНА: А откуда вы берете артистов-то? РУТБЕРГ: Сейчас Римас Владимирович в студию берет очень многих, так у нас появился Алеша Гуськов, у нас появился Гриша Антипенко. Сейчас у нас играет Андрюша Ильин, и очень много в студии ребят не из Щукинского училища, потому что он открыл шлюзы и сказал, что будет смотреть всех.
ГОЛУБКИНА: Хорошо, но, в любом случае, костяк и основа все равно - это вахтанговцы, и все-таки мы друг друга понимаем. Вахтанговец вахтанговца видит издалека. МИТРОФАНОВА: Слушай, психологическое воздействие и твоей личности, и твоего энтузиазма, и энергии, и энергетики… Например, если ты с такой гордостью и счастьем говоришь о том, что люди приезжают, я, дубина, живу рядом даже, у меня мысли не было пойти в Театр Вахтангова до встречи с тобой. Я просто говорю, мы беседуем сейчас, как подружки. Мне стыдно сейчас, мне плохо. РУТБЕРГ: За этим я и хожу куда-нибудь.
МИТРОФАНОВА: То есть, я к тому, что есть люди, которые заняты чем-то другим, я вижу докторов, которые не видят света белого. Врачи, я люблю врачей, я люблю лечиться, люблю с ними общаться, люблю помогать кому-то вылечить что-то адское или еще чего-то, я такой коммуникатор. Но я их вижу, и они прекрасные люди, умнейшие, хорошие, добрейшие, они не видят эти театры, кино, они не знают даже, кто такой Оззи Осборн. РУТБЕРГ: Я тебе хочу сказать, что лучший подарок для врача - билеты в театр.
МИТРОФАНОВА: А, то есть конфеты и бухло не дарим. РУТБЕРГ: Нет, конфеты и бухло - это есть везде, и у них прекрасные коньяки стоят. Но, чтобы сделать что-то особенное, человеческое, - это, возможно, пригласить в театр. И люди настолько радуются, настолько отдыхают, сбрасывают, даже когда это спектакль "Медея" или "Крик лангусты", где намешано.
ГОЛУБКИНА: А, скажи, а смешные спектакли есть в театре? РУТБЕРГ: Есть.
ГОЛУБКИНА: Какие самые смешные? РУТБЕРГ: Самый смешной, наверное, это «Обычное дело», который Владимир Владимирович ставил, Машка Аронова играет. Ну, "Дядюшкин сон" вряд ли можно сказать, смешной спектакль, но там так смешно играет та же Маша, и смешной очень Владимир Абрамович.
ГОЛУБКИНА: Владимир Абрамович Этуш был нашим ректором, наш любимый педагог. Сколько ему сейчас лет? РУТБЕРГ: 91.
ГОЛУБКИНА: Играет в спектакле смешном, можно умереть со смеху. РУТБЕРГ: Да, нет, он играет и в «Пристани» гениально совершенно. Он играет «Цену» Миллера кусок, Соломона, это можно сойти с ума. Это грустно и смешно дико вообще невероятно. Ну, да, это вообще гениальный спектакль, там играют все наши старики. Там играет Галина Львовна Коновалова, которой 98 лет. Там играет Владимир Абрамович, которому 91 год, а Шалевичу сейчас исполнилось 80.
МИТРОФАНОВА: Вот бы слушали нас сейчас другие театры, которых, может быть, не так любят или посещают. Но вот действительно в момент команды, я каждый день об этом понимаю. Вот с тех пор, как команда к нам пришла и сказала, что надо работать реально, всем нравиться невозможно. Нужно реально ориентироваться на своих, на свою публику, на своих друзей, на тех, кто тебя действительно любит и ценит, а не которые тебя гасят за углом, мешают, только потому что ты не нравишься. РУТБЕРГ: Нет, ну, это, кстати, очень правильная мысль, потому что, если ты сажаешь в зал себе подобных и делаешь спектакли только для себе подобных, чтобы ты сам оценил, ты сам понял, ты работаешь для людей, абсолютно ставя их с собой или себя с ними в один ряд. Только тогда есть результат. Либо ты кого-то подтягиваешь, либо там как-то, но тогда есть момент того, что ты работаешь адресно. Если ты пытаешься обслужить, я еще раз говорю, я не официантка, я не являюсь частью сервиса, спектакль и театр - это не сервис.
ГОЛУБКИНА: Это все антрепризы. Я попробовала, ты знаешь. РУТБЕРГ: Но не все антрепризы, я тебе хочу сказать. Я играю уже шесть лет «Пигмалион», где играет великий артист Сережа Колтаков, который играет Дулитл так, что это невозможно увидеть ни в одном театре. Люди аплодируют стоя просто.
МИТРОФАНОВА: А кто режиссер? РУТБЕРГ: Паша Сафонов.
ГОЛУБКИНА: Хороший Паша, опять наш выпускник. РУТБЕРГ: Да, там играет и Гриша Антипенко, Оля Ломоносова, я играю маму Хиггинса. То есть там тоже очень хорошая команда. И сделан просто, как театральный спектакль. Вот у них еще есть «Старший сын» по Вампилову. Тоже, казалось бы, антреприза, но прекрасный совершенно спектакль.
ГОЛУБКИНА: Но тоже все зависит от команды, потому что, знаешь, мы тут пробовали… РУТБЕРГ: Знаешь, от чего это зависит? Есть у тебя совесть или нет, вот и все.
ГОЛУБКИНА: Ты знаешь, у меня совесть была, и 300 тысяч рублей были, а вот у некоторых партнеров моих совести не было, поэтому 300 тысяч рублей у меня больше нет, а спектакль я сделала, но играть мы его, к сожалению, были не в состоянии, потому что, я говорю, деньги мои не бесконечны. Я делаю спектакль не для того, чтобы все отдать, а я тоже что-то есть должна. РУТБЕРГ: Ну, я тебе говорю, опять же мы упираемся в то, что называется команда. Команда, потому что, если люди отвечают за то, что делают, если они договариваются на берегу. Я тоже ушла из такого спектакля, и сейчас к антрепризам очень вообще…
ГОЛУБКИНА: С опаской. РУТБЕРГ: Но, вы знаете, после того, как у меня много лет, 10 лет уже с копейками идет «Суета» и появилась еще чтецкая программа. Так вот с чтецкой программой, когда выходишь на аудиторию, не важно это 100 человек или 1200, с прекрасными стихами, отобранными тобой, когда читаешь прекрасную литературу, ты вдруг понимаешь, что люди восхищены, что они по этому соскучились, и что ты им напоминаешь, что и Окуджава, и Вертинский были три в одном, что они еще это сами пели, что они сами писали это, что они поэты блистательные и исполнители. Ты знаешь, я получаю от этого большое удовольствие, потому что, во-первых, мне не все равно, что я говорю этим ртом, которым я потом буду есть хлеб. Поэтому, если есть сомнение какое-то в материале, не-не-не. Уже столько истрачено фаустпатронов. И, в общем, любая антреприза - это кусок прожитой жизни. С какого-то момента надо очень рачительно относиться к своей жизни. Она пролетает со свистом, и если ты хочешь ее проживать нормально, значит, ты должен идти в ту команду.
ГОЛУБКИНА: И никакие деньги не компенсируют. РУТБЕРГ: Никакие. Деньги это бумага.
ГОЛУБКИНА: Абсолютно, резаная. РУТБЕРГ: А у тебя сжирает такое количество нервных клеток. А любая антреприза, все, что на колесах, это помноженное, это ты идешь с человеком в поход, в дорогу, ну, не в разведку, но, во всяком случае, в дорогу.
ГОЛУБКИНА: Это должны быть абсолютно только друзья. Вот так мы ездили в собранной антрепризе, очень тяжело, я оттуда быстро свалила, я говорю: ну, ребят, что же теперь, из номера что ли не выходить? Просто энергетика некоторых артистов давит. РУТБЕРГ: Нет, понимаешь, одно дело, когда ты по штатному расписанию обязан в театре это делать, а с другой стороны, антреприза, где, наоборот, можно встретиться с теми, кого ты никогда по обычаям наших репертуарных театров, вот не могла я играть с Андрюшей Ильиным, не могла я играть с Гришей Антипенко, потому что они был в другом театре. И вдруг так получилось, что мы соединились, причем на театральной основе. А когда я прихожу в другие места, я спрашиваю, кто артисты, ты начинаешь репетировать, и вдруг ты попадаешь на такие золотые россыпи, понимаешь? А ты мог бы пройти мимо этого. Вообще ведь во всем надо искать то, что тебя каким-то образом, ну, как-то обогатит не с точки зрения суммы прописью. Встреча с личностью, встреча с талантом, встреча с тем, с кем ты не встречался, возможность прорваться в другой жанр. Вот я сижу за кулисами и смотрю, как играет Сережа Колтаков, и учусь, потому что каждый раз вживую, по-разному, что он делает с залом.
МИТРОФАНОВА: Слушай, Рутберг нужно прям вообще благодарность выписывать. Я хоть узнала, кто такой Сережа Колтаков. Я даже не знала. РУТБЕРГ: «Зеркало для героя», «Остановился поезд», он просто на 20 лет туда уезжал. Грандиозный артист.
МИТРОФАНОВА: Понимаешь, провалы памяти. Вот видишь, а я теперь пойду, посмотрю, почитаю и еще пойду. И, может быть, кто-то, такие же, как я, занятые чем-то непонятно, чем. ГОЛУБКИНА: С тобой собраться-то хоть сходить в театр. МИТРОФАНОВА: А мы сейчас расписание посмотрим спектаклей. ГОЛУБКИНА: А если на три месяца вперед расписаны билеты, как людям быть-то? РУТБЕРГ: Да нет, ну, у меня существуют квоты. Вас посодят, а ты не воруй.
ГОЛУБКИНА: А простой публике, как попасть в ваш театр? РУТБЕРГ: Записываются, стоят в очередях, когда открываются кассы, они знают, когда начинают продавать билеты. По интернет-записи заявки оставляют.
ГОЛУБКИНА: Ну, да, в любом случае в европейском театре всегда билеты покупают заранее, потому что, на самом деле, в «Камеди Франсез» на три года вперед расписано все. Это правильно, это нормально. МИТРОФАНОВА: Маш, когда будут у нас на 5-й улице Ямского Поля стоять люди и встречать нас перед или после шоу, мы поймем, что это успех. Вот раньше такое было, когда радио только начиналось. Вот, когда я на радио «Максимум» работала в 17 лет, там люди стояли внизу, после эфира меня встречали, цветы дарили, наклейки, какую-то чушь, конфеты, просто было отношение действительно, и я понимала, что я для кого-то делаю.
ГОЛУБКИНА: Конечно. Ну, в театре пока что все это есть, значит, мы вдохнем театральную энергию в радиостудию? МИТРОФАНОВА: Ну, попробуем это сделать. ГОЛУБКИНА: Где цветы? МИТРОФАНОВА: Ну, сейчас будут, бумажные. ГОЛУБКИНА: Тьфу-тьфу, чур меня.
МИТРОФАНОВА: В буфете. Юля, а мы тебе еще одну песню нашли. Там, в принципе, Стинг в последние 40 секунд вступает. Но это Тина Тернер On silent wings. Хотели тебя про любовь спросить. Я тут статью пишу, можно ли жить с одним человеком, любить всю жизнь одного? Так сомневалась, все подруги разведенные, по восемь раз встречались, женились. А, представляешь, если человек в ЗАГС идет, и ему вот такую статью показать. Я до сих пор почти уверена. РУТБЕРГ: Ну, ты знаешь, поскольку у меня родители, вот у папы был второй брак, но они с мамой прожили уже 52 года, ты знаешь, просто что-то изменилось в нас самих и в мире, потому что нежность, верность и ответственность за тех, кого ты приручил, за детей, за семью, она либо как-то растворилась и нивелировалась, потому что в этом тоже есть определенное мужество. Человек не может все время, как бабочка пархать и медок такой собирать. Вот я сама другая. Если, это вообще противоречит, если от этого страдают дети, нет, ну, как-то люди умудрялись проживать единую жизнь. И вот эти прекрасные слова «попугайчики-неразлучники», когда люди переплетались, когда для них семья это дом, таких всегда было мало. Это неправда, но такие были и, честно говоря, я в своей жизни ориентируюсь на таких и чего я желаю своим детям и внукам, вот такого постоянного. Потому что мне кажется, что это распущенность людей, такая распущенность, такие перепихи и так далее. Мне кажется, что иногда человек за копейку теряет такое, что он никогда больше не вернет.
МИТРОФАНОВА: О, золотые слова. РУТБЕРГ: Но он просто даже не готов это осознать, потому что за следующую панюху, ну, вот выделено тебе 19 минут счастья, самый счастливый человек проживает, это та доза, которую вычислили ученые. 19 минут, самый счастливый человек. Вот как ты эти 19 минут на 100 лет распределишь? Вот, как, где?
ГОЛУБКИНА: У меня было минут 45. РУТБЕРГ: Это значит ты, так сказать…
МИТРОФАНОВА: А я не считала. Помнишь, как это, а я вас побью сейчас. РУТБЕРГ: А я, а мне, да, идите к черту. Тем не менее, как можно рассчитать эти минуты этого счастья, если у человека замыливается все, если для него инстинкт. Если человек идет обратно к животному, ну, честно говоря, я могу таких людей только пожалеть. Я, честно говоря, могу себя в этом смысле, ну, как, тоже пожалеть, потому что, наверное, я не выдержала очень важного в жизни испытания. Я не выдержала предназначения, которое есть у женщины, вот за это меня стоит похоронить за оградой. А за то, что я артистка, не надо.
ГОЛУБКИНА: Зато ты в Вахтанговском театре. Ничего, ничего, это отлично, супертеатр, даже ничего страшного, сын-то есть роскошный? РУТБЕРГ: Да, и внуки есть, у меня все есть, у меня все роскошно.
МИТРОФАНОВА: Дай, бог, здоровья, тьфу-тьфу, чтобы не сглазить. Хорошо, что можно порадоваться чужой радости, а не посочувствовать. А мы тогда, по-моему, прощаемся. Ну, с тобой мы, как встретимся. ГОЛУБКИНА: А песня споется? Не споется? МИТРОФАНОВА: Уже не влезет, она четыре минуты. Мы можем в начале следующего часа ее поставить. РУТБЕРГ: Да, пожалуйста, пускай это будет мостик от меня в следующий час. Я хочу построить мостик, можно?
МИТРОФАНОВА: Да. Мы тебя еще позовем, можно? Спасибо. РУТБЕРГ: Спасибо всем, до свидания.
В многосерийном телефильме "Орлова и Александров" режиссера Виталия Москаленко, который готовится к показу на "Первом канале", Юлия Рутберг сыграла роль Фаины Раневской. С заслуженной артисткой России встретилась корреспондент "Известий" Анна Позина.
- Сложно ли было создавать образ актрисы, воспоминания о которой еще свежи? - Очень трудно, потому что Фаина Георгиевна действительно пережила свою фактическую смерть. Прежде всего своими блистательными работами, снятыми на пленку. Приближение к таким удивительным людям - тяжкий труд и, конечно, огромная ответственность. Нужно набраться мужества и делать это все-таки безответственно: если все время находишься под дамокловым мечом, каким для меня была Фаина Георгиевна, вряд ли сможешь что-то сыграть. В первый съемочный день у меня был ступор.
- Вам кто-то помогал рассказами о Раневской? - Мне помогал режиссер. Кажется, я исследовала все, что написано о ней, пересматривала по 150 раз ее работы. Существует всего две телевизионные передачи с ее участием - "Кинопанорама" Ксении Марининой и интервью Натальи Крымовой.
- Страшно, что будут сравнивать и критиковать? - Нет. Волков бояться - в лес не ходить. Сравнивают всегда, сравнивают всех и вся, просто для меня Раневская - дорогой человек. Изначально я отказывалась ее играть - это все равно что подписать себе смертный приговор, а потом режиссер и замечательная съемочная группа убедили меня, что, с их точки зрения, я все-таки человек, обладающий некой культурой и действительно много знающий о великой актрисе - есть возможность защитить ее, чтобы эту роль сыграл не случайный человек. У меня на третьем курсе была чтецкая работа "К 90-летию великой русской актрисы Фаины Георгиевны Раневской", написанная Сергеем Юрским. Благодаря этой работе я получила диплом от Якова Михайловича Смоленского. Когда училась в 10-м классе, волею судеб оказалась на последнем спектакле Раневской - "Дальше тишина". Что будет - не знаю. Но я приложила максимум усилий, не позволила делать пластический грим, потому что у нас с ней довольно схожий тип лица.
- Фаина Раневская - великая актриса и очень одинокий человек. Вы какую Раневскую играете? - Во многом я играла свое отношение, свое понимание того, что есть Фаина Георгиевна Раневская. Пыталась попасть в стилистику ее юмора, манеры игры. Это было погружение в прекрасную эпоху, в мир невероятных людей, когда на площадке ты "встречаешь" Эрдмана, Пырьева, Утесова, Александрова, Орлову. Время само расставляет акценты. Фаина Георгиевна Раневская беспрецедентно живет в умах, сердцах и душах не только моего поколения, но и следующих. То, что она делала, не умирает. Сам фильм и попытка вспомнить Любовь Орлову и Григория Александрова, удивительных людей того времени, заслуживают уважения. Я не жду никакого успеха и прекрасно понимаю, что кто-то будет плевать мне в спину. Я попыталась наладить с Фаиной Георгиевной свои собственные отношения.
- Уже сняты сериалы о Зыкиной, Фурцевой, Зое Федоровой. Через них хотят понять прошлое или это дань обывательскому любопытству? - Это знаковые фигуры. Зыкина - символ эпохи, Фурцева - это эпоха. Зоя Федорова - эпоха и женщина невероятной судьбы. Всегда интересно рассказать о незаурядной личности, биография которой уже уникальный сценарий, в отличие от 25-х по счету "Ментов" и тому подобного. Нам что, больше нечем гордиться, кроме как "подвигами" бандитов, проституток и уголовных элементов? Ну еще "больницы" сейчас в моде. В биографии нашей страны есть выдающиеся ученые, деятели искусства, писатели, политики, поэтому, мне кажется, не стоит весь бюджет тратить на "ментов".
- В спектакле Театра имени Вахтангова "Крик лангусты" по пьесе Джона Маррела вы играете роль еще одной великой актрисы, Сары Бернар. Что вы хотели сказать этим спектаклем? - Финал спектакля и есть ответ на этот вопрос. Именно там Сара Бернар и Оскар Уайльд говорят о том, что такое был для них XIX век, и задаются вопросом, смогут ли потомки понять их блаженное неведение: умение ценить красоту, жизнь как таковую, любовь. Наряды созданы не только для защиты от холода. Смогут ли понять это люди, которые придут после них - загнанные, дерганные, озабоченные? Так они рассуждали по поводу XX века. Ведь XIX век для них был кумиром. Все, кто участвует в спектакле "Крик лангусты", - Андрей Ильин, я, Михаил Цитриняк - представители XX века. Это наш XX век. И в спектакле мы говорим о его ценностях, которые исчезают.
- Актерское поколение Раневской и старых вахтанговцев не работали в театре, а служили ему. Сегодня молодые актеры так же относятся к театру? - Это зависит от человека, его воспитания и от того, зачем он приходит в театр. Молодые - разные. Есть совершенно чудесные, верные, собранные, а есть гламурные, циничные. Очень эгоистичное поколение. Для нас было понятие "мы", они заряжены на "я". С этим уже ничего невозможно поделать, а если и возможно, то только во время работы, контакта, когда им немного перенаправляют прицел.
- Вахтанговцы гордились тем, что театр для них - это дом, семья. Эти традиции живы? - Наверное, такого уже нет - стремительно изменилась жизнь. Но для меня театр - это дом. Да, я снимаюсь в кино, у меня куча всякого разного, но самое ценное и важное - это театр. Остались коллекционные люди, которые со мной с момента моего прихода сюда. Это и гримеры, и костюмеры, и осветители, и реквизиторский, звуковой цехи, монтировщики. Вместе с ними я проживаю жизнь. Театр - особая территория. Актеры всегда ценили театр намного больше, чем случайные связи с кинематографом или концерты. В театре ты находишься в атмосфере взаимного уважения, товарищества, взаимопомощи. И эта атмосфера не может родиться только от названия и лозунгов, она создается годами.
- Вас можно увидеть и на других сценах. Вы за разнообразие жанров и подмостков? - Да, за разнообразие. Для меня антреприза - это возможность встретиться с первоклассными артистами из других театров. Уже семь лет идет "Ханума", где играет Ольга Владимировна Волкова, где когда-то играл Михаил Державин, Толя Лобоцкий, Дима Харатьян, то есть совершенно замечательная актерская команда. Я играю Кабато - усатую, кривоногую грузинку. Совершенно обожаю эту роль, это была моя мечта - сыграть грузинку. Наряду с тем, что в театре у меня и Медея, и Сара Бернар, и Коза в "Улыбнись нам, Господи". Это же все трагические персонажи, а я-то артистка с клеймом "характерная", поэтому у меня и "Ханума", и "Пигмалион". И тот, и другой спектакли сделаны хорошими режиссерами - Ниной Чусовой, Павлом Сафоновым. Что касается моих сольных проектов - "Вся эта суета" и поэтические вечера, - опять же они для меня необходимы, потому что это проявления моей вольности и свободы.
- Зрители любят вас в том числе и за это. - Есть навыки, есть арсенал, но то, что ко мне зритель уважительно относится, - это самая большая награда. Для меня это стимул, который не дает расслабиться. И, конечно, огромная ответственность. Помню, была в Сибири у нефтяников. И вот едем по ледяной дороге, в какой-то маленький городок, где в клубе уже ждут люди. Перед отъездом мне сообщают: умер Юрий Васильевич Яковлев. В его лице я потеряла близкого человека. Присутствие этого артиста на сцене означало для меня, что Театр Вахтангова жив. Ужас, что со мной было после этого известия. Я приехала в этот маленький клуб, вышла на сцену, собралась, держалась до последнего. Было так трудно читать, но я понимала, что сегодня Юрий Васильевич все видит и что я не имею право сорваться. В нашем поколении еще существует братство, кровные узы, когда человек становится тебе родным. Для меня Михаил Александрович Ульянов и Юрий Васильевич Яковлев, Алла Александровна Казанская - большие душевные привязанности.
Актриса Театра им. Вахтангова Юлия РУТБЕРГ родилась в потомственной артистической семье. Отец Илья Рутберг – один из основателей театра «Наш Дом», бабушка и дедушка по материнской линии были танцорами в ансамбле НКВД (театр «Остров танца»). И ей, конечно, не удалось уйти от искусства. Окончила «Щуку», снялась в фильмах: «Осенние цветы», «У вас будет ребёнок», «Однажды в Ростове» и др. В запасе у актрисы – третья часть сериала «Марьина Роща», где Юля сыграла секретаря райкома товарища Делягину.
- Юлия, у вас имидж интеллектуальной актрисы. Это влияет на роли, которые вам предлагают? – Я сыграла Коко Шанель, Анну Ахматову, Фаину Раневскую и... гениальную щипачку. Она работала в шикарных ресторанах, и энкавэдэшники ничего с ней не могли поделать. Они стояли, разговаривали с ней, зная, кто перед ними, а через 5 минут у них уже пропадало удостоверение. У неё был потрясающий талант воровать, и это была, конечно, интересная женщина с трагической судьбой. Глупых женщин я не могу играть – не получается. Стыдно перед родителями. Зачем тогда они воспитывали и знакомили меня с такими прекрасными людьми?
– Именно поэтому вы сказали: «Я не играю со звёздами шоу-бизнеса – не хочу быть им паровозом»? – Были случаи, когда на съёмочной площадке мне приходилось сталкиваться с непрофессиональными людьми, которым захотелось сняться в кино – и они заплатили. На что я сказала, что если ещё раз произойдёт подобное, то я просто встану и уйду. Я не из тех людей, кто покупает за деньги и кто продаётся за деньги. Я выходила на одни подмостки с Юрием Яковлевым, Михаилом Ульяновым, Аллой Казанской... Зачем мне те люди?
– По вашим словам, спектакль «Медея», где вы играете главную роль, – это реквием сильной личности, которая противопоставляет себя обществу. У вас есть герои современной эпохи? – Есть люди, которые вызывают у меня уважение. Это – Валерий Гергиев, Владимир Васильев, Сергей Урсуляк, Елена Камбурова, Андрей Макаревич... Это люди, которые делают своё дело с честью, достоинством, уважая публику.
– Как вы отнеслись к баннеру, который вывесили в мае на фасаде «Дома книги» с фотографией Макаревича и с подписью: «Пятая колонна! Чужие среди нас!»? –Андрей Вадимович – настоящий патриот, я с ним хорошо знакома. И то, что он, как мыслящий человек, как поэт и художник, может думать и выражать свои мысли не в русле государственной политики, – это абсолютно нормально. Если в обществе находятся только единомышленники, то это – Северная Корея. Я баннер не видела, но считаю, что высказывать своё мнение – это нормально, а вот разжигать национальную рознь и стрелять – нет. Ненормально искажать факты, как это делают в США и в настроенной против нас Европе. Ненормально не выпускать из аэропорта людей только потому, что они русские. Так было с моими знакомыми. До стыковочного рейса оставалось 7 часов, и двух женщин не выпустили погулять по Лондону потому, что испугались, что они захватят город.
– Вы считаете себя патриотом или человеком мира? –Для меня это не исключающие понятия. Патриот – тот, кто, живя в стране, не разворовывает её, а в меру своих знаний и умений что-то приумножает и делает это не только для себя, но и для людей. Однако не нужно путать патриотизм с оголтелым шовинизмом и национализмом, которые ведут к войнам. В Третьем рейхе, например, были сплошные патриоты. Все должны были быть арийцами, а если чей-то череп не соответствовал, то его надо было уничтожить. Любое явление должно быть дозировано. Когда передоз, то это уже отрава. Сейчас на Украине мы видим бандеровский патриотизм, когда человека могут избить только за то, что он идёт в красной куртке.
– Как вы отнеслись к присоединению Крыма к России? –Люди сами об этом попросили. Посмотрите, какая явка была на референдуме! Я никакие письма в поддержку не подписывала, но как только выпустила спектакли, то поехала в Харьков играть «Пигмалиона». Зал был набит битком, люди встали и кричали браво! А потом я увидела пустой город... Когда мы были в гостинице, то на центральной площади собралось большое количество людей. В итоге – драка, пять человек в реанимации, трое в «скорой». Всё это ужасно! Такое впечатление, что люди заигрались в какие-то чудовищные игры.
– На вашем счету более ста фильмов. Вы трудоголик или деньги зарабатываете? –Я трудоголик, но не считаю, что быть нищим правильно. Когда-то мои родители вкладывали в меня, а сегодня они пожилые люди, и мне важно, чтобы все были одеты и обуты. Поэтому я зарабатываю деньги, но в то же время мне не стыдно за то, что я делаю. Мне не стыдно, когда читаю стихи, когда играю в театре, когда сольно пою в музыкальном спектакле.
– Вашему внуку Грише два года. Вы разрешаете ему называть вас бабушкой? – Конечно, а кто же я?! Гриша меня зовёт: «Баба, баба». С сыном и внуком мы живёт рядом, часто общаемся. Для меня этот двухлетний малыш такой позитивный и такой добрый человек! Иногда гляжу на него и думаю: «Дети такие прекрасные существа и кто из них потом вырастает?»
Юлия Рутберг называет себя импульсивным человеком, но умеет не всякую правду говорить в лицо (фото 2002 года). Фото: PHOTOXPRESS
Незадолго до этого дня наш обозреватель поговорил с актрисой о внутренней свободе, чувствах и... бремени славы ее отца.
— Юля, ваш отец — известнейший актер Илья Рутберг. Наверное, не просто нести двойное бремя — за себя и за отца? — Нет, за отца у меня не было ответственности. Она появилась позже, когда поняла, что я — продолжатель династии. Я поняла, что папина тень, которая стояла за мной, превратилась в ангела-хранителя и в оберег. Сегодня это два человека, мужчина и женщина, носящие фамилию Рутберг, каждый из которых занимает свое место.
— Вы редко бываете на тусовках, объясняя это тем, что вам там скучно. Зачем же тогда вообще приходить на них? — Нет, мне с людьми не скучно! Для меня общение — это не протяжное «приве-е-ет», а возможность получить и обменяться с собеседником какой-то информацией. Но на этих раутах все время нужно соответствовать вечеринке: есть тарталетки, запивать их соком и все это делать под грохот музыки. У меня устает мозг, я начинаю нервничать.
— Характер формируется с детства. Есть ли качества, которые вы перенесли во взрослую жизнь? — Я по-прежнему максималистка. Мудрость приходит, но медленно. И еще я импульсивный человек, реагирую на уровне эмоций. В то же время у меня есть фермент счастья и если вижу что-то талантливое, то подключаюсь к нему: смеюсь, иногда невпопад с тем, как реагирует публика.
— А как вы выживали в лихие 90-е, когда театр никому не был нужен? — Я не выживала, я жила. Жила прекрасно, творчески. Я не человек стада, белая ворона. Апатия и упадок сил — это не про меня. Я знала про красные пиджаки и пальбу на улицах, но меня это вообще не коснулось. Я благодарна моему коллеге по сцене Максиму Суханову. Помню такой случай. У меня маленький ребенок, а в магазинах — шаром покати. Звонок в дверь. Открываю — стоит Максим с большой коробкой «ножек Буша». Где он их достал, ума не приложу.
— Что вам приносит ощущение счастья? — Счастье — это секунды. Человек не может быть постоянно счас т ливым. Если он счастлив всегда, то ему впору обратиться в клинику Ганнушкина. Я становлюсь счастливой от искренних комплиментов. Проявления лучшего в людях дарят мне радость. Но, увы, это бывает так редко… Я равнодушна и к хуле, и к похвале. Когда меня начинают хвалить, я чувствую неловкость и начинаю «уползать». Ведь по гороскопу я — Рак. А когда слышу искреннее слово или вижу настоящий поступок, я как свеча начинаю «плыть».
— А что для вас «любовь»? — Это как ушат воды. Если ты по-настоящему влюблен — это ошеломление. В человеке будто восходит солнце, он поиному смотрит, думает, говорит. Люди, которые знали любовь, получили от Бога подарок. Но ведь очень много и тех, которым это чувство не знакомо.
— Вы сказали однажды, что актеры — это птицы, которые клюют не только там, где насыпаны зерна, а еще умеют летать. Но ведь не все предпочитают летать? — Артистам, которые себя не берегут и пришли в эту профессию не за деньгами, полет ведом. Ты как будто вылетел из себя, продолжаешь говорить текст, а чувствуешь что-то невероятное. Даже словами передать сложно... Говорят, артисты немного шизофреники. Может, оно и так. Когда Мне дают сценарий, я его внимательно читаю, чтобы понять, смогу ли я это сыграть. Ведь вживаясь в роль, ты погружаешься в нее эмоционально, чувствуешь и думаешь, как твоя героиня, и тем самым притягивак себе какие-то вещи — мысль-то материальна. Порой происходят и мистические истории. Скажем, у Булгакова, Гоголя, Шекспира и Цветаевой. Если им что-то не нравится, они взрывают и сжигают спектакли, наносят артистам увечья, что-то происходит с режиссерами...
— Вы легко выходите Из образа? — Если актер застревает в образе, ему нужно менять профессию. Один умный человек сказал мне, что если я не буду видеть себя со стороны и не буду играть роль, то меня ждет клиника. Актер бритвой режет вены, а потом выходит на поклон. И мы видим, что он жив. НаШа профессия — это классная игра. Играя первые пять спектаклей «Медеи» я думала, что умру. Я похудела на 11 килограммов, у меня кровь текла с коленок, губу разбила в кровь, плакала, но режиссер кричал: «Дальше играй, дальше, не останавливайся». Он был прав, потому что нужно было накопить сил... Ведь это как в космос полететь. Друзья после спектакля подходили ко мне и говорили, что боялись тревожить меня, видя мое состояние на сцене. А я им отвечала, что это была игра на сцене, спектакль окончен, и я опять — Юлия Рутберг.
— А как вы наполняетесь после такого опустошения? — От зрительного зала. И это не опустошение, а энергообмен.
— Как вы воспитываете своего сына? — Я лишь изредка корректирую его поведение. В целом меня устраивает его жизненная позиция и отношение к людям и самому себе.
— Можете назвать себя свободным человеком? — Смело. Ведь самое большое счастье — проживать собственную жизнь, иметь собственное мнение. Не надо меня заставлять думать так, как думают другие. Я решу сама, как мне думать. Я разделяю мысль, что правда, высказанная не вовремя — глупость. Я не правдоруб, но быть страусом не хочу и не буду.
— Мне импонирует в вас ваша внутренняя свобода, вы не боитесь показаться некрасивой. Через что нужно пройти и что преодолеть, чтобы стать такой, как вы? — Нужно понять, что красота лица, номер бюста или красивые ноги — это пять минут восхищения окружающих. А человек завоевывает пространство в этом мире нутром — если у него есть сердце, есть душа, если ему есть что сказать и у него есть мозги.
— А какое у вас секретное оружие, которым вы обольщаете мужчин и привлекаете к себе людей? — Наверное, вот этим модным сегодня словом «харизма». У меня есть что-то свое, ведь самое важное — это обаяние. Станиславский говорил, что у кого-то обаяние в улыбке, у кого-то в манере себя вести, кто-то придумал себе образ и нашел себя в нем. Я непридуманная и неструктурированная, а вот такая, какая я есть. Я конечно, меняюсь с годами и во мне происходят какие-то изменения, но я непридуманный человек. Сегодня, как ни странно, это стало таким качеством, которое привлекает людей. Но есть люди, которые не принимают меня такой, и слава богу: я не доллар, чтобы нравиться всем.
ДОСЬЕ Юлия Рутберг родилась в 1965 году. Окончила Театральное училище имени Щукина.
С 1988 года играет в Театре имени Вахтангова, с 1989 года снимается в кино. Заслуженная артистка Российской Федерации (2001), лауреат премий «Чайка» (1997) и «Хрустальная Турандот» (2012).
На вечеринках Юлия Рутберг устает (фото из портфолио 2005 года). Фото: РИА Новости
2007 год. Актриса вместе с сыном Гришей и мужем Анатолием Лобоцким. С тех пор сын вырос и два года назад подарил ей внука, тоже Гришу. Фото: PHOTOXPRESS
Гость в студии программы — заслуженная артистка России Юлия Рутберг. В интервью Евгению Додолеву она рассказала о том, как относится к присоединению Крыма и ответила на вопрос, какой должна быть доля самоиронии в человеке. Эфир от 04.08.2014. Полную версию интервью ведущему программы «Правда 24» Евгению Додолеву смотрите на портале канала «Москва 24»: http://www.m24.ru/videos/58055
На международном театральном фестивале VASARA-2014 один из спецпризов был присужден заслуженной артистке РФ Юлии Рутберг - за высокий профессионализм и актерский героизм, проявленный на сцене.
Юлия Рутберг — о том, почему она согласилась взяться за роль великой актрисы, вахтанговском братстве и секретах антрепризы
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Анна Исакова
10 сентября открывает сезон театр имени Вахтангова. С ведущей актрисой театра, заслуженной артисткой России Юлией Рутберг встретился корреспондент «Известий».
— В сентябрьском репертуаре — постановка Михаила Цитриняка «Крик лангусты» по пьесе Джона Маррела, где вы играете Сару Бернар. Что вы хотели сказать этим спектаклем современному зрителю? — Финал спектакля как раз и есть ответ на этот вопрос. Именно там Сара Бернар и Оскар Уайльд говорят о том, что такое для них XIX век, и задаются вопросом: смогут ли потомки понять их блаженное неведение — умение ценить красоту, жизнь, любовь. Наряды созданы не только для защиты от холода. Смогут ли понять это люди, которые придут после них — загнанные, дерганные, озабоченные? В спектакле мы говорим о ценностях XX века, которые исчезают. Это один из очень серьезных побудительных мотивов, чтобы создать этот спектакль.
— По формату — это антрепризная пьеса. — Если вы обратитесь к биографии пьесы, то ее играли Елена Юнгер и Виктор Гвоздицкий, Светлана Немоляева и Александр Лазарев — блестящие артисты, об антрепризном влиянии речи здесь не может быть. Кроме того, антрепризой может быть всё что угодно, включая «Войну и мир», — смотря кто, где, зачем и при каких обстоятельствах ставит. Кстати, Сара Бернар когда-то приезжала к нам по приглашению антрепренера Корша, и это были антрепризные гастроли, так что Россия узнала Сару Бернар благодаря антрепризе.
— Сара Бернар уже мифологическая личность, а вот память о Фаине Георгиевне Раневской, роль которой вы играете в новом сериале «Первого канала» «Орлова и Александров», до сих пор живет. Сложно было создавать образ актрисы? — Очень трудно, потому что Фаина Георгиевна действительно пережила свою фактическую смерть и осталась в памяти людей. Прежде всего своими блистательными работами, снятыми на пленку. Приближение к таким удивительным людям — тяжкий труд и, конечно, огромная ответственность. Нужно набраться мужества и делать это все-таки безответственно: если всё время находишься под дамокловым мечом, каким для меня была Фаина Георгиевна, вряд ли сможешь что-то сыграть. В первый съемочный день у меня был ступор.
— Вам кто-то помогал рассказами о Раневской? — Мне помогал режиссер. Кажется, я исследовала всё, что написано о ней, пересматривала по 150 раз ее работы. Существует всего две телевизионные передачи с ее участием — «Кинопанорама» Ксении Марининой, интервью Натальи Крымовой.
— Страшно, что будут сравнивать и критиковать? — Нет. Волков бояться — в лес не ходить. Сравнивают всегда, сравнивают всех и вся, просто для меня Раневская — дорогой человек. Изначально я отказывалась ее играть — это всё равно что подписать себе смертный приговор, а потом режиссер и замечательная съемочная группа убедили меня, что, с их точки зрения, я все-таки человек, обладающий некой культурой и действительно много знающий о великой актрисе — есть возможность защитить ее, чтобы эту роль сыграл не случайный человек. У меня на третьем курсе была чтецкая работа «К 90-летию великой русской актрисы Фаины Георгиевны Раневской», написанная Сергеем Юрским. Благодаря этой работе я получила диплом от Якова Михайловича Смоленского. Когда училась в 10-м классе, волею судеб оказалась на последнем спектакле Раневской — «Дальше тишина». Что будет — не знаю. Но я приложила максимум усилий, не позволила делать пластический грим, потому что у нас с ней довольно схожий тип лица.
— Фаина Раневская — великая актриса и очень одинокий человек. Вы какую Раневскую играете? — Во многом я играла свое отношение, свое понимание того, что есть Фаина Георгиевна Раневская. Пыталась попасть в стилистику ее юмора, манеры игры. Это было погружение в прекрасную эпоху, в мир невероятных людей, когда на площадке ты «встречаешь» Эрдмана, Пырьева, Утесова, Александрова, Орлову. Время само расставляет акценты. Фаина Георгиевна Раневская беспрецедентно живет в умах, сердцах и душах не только моего поколения, но и следующих. То, что она делала, не умирает. Сам фильм и попытка вспомнить Любовь Орлову и Григория Александрова, удивительных людей того времени, заслуживает уважения. Я не жду никакого успеха и прекрасно понимаю, что кто-то будет плевать мне в спину. Я попыталась наладить с Фаиной Георгиевной свои собственные отношения.
— Уже сняты сериалы о Зыкиной, Фурцевой, Зое Федоровой. Через них хотят понять прошлое или это дань обывательскому любопытству? — Это знаковые фигуры. Зыкина — символ эпохи, Фурцева — это эпоха. Зоя Федорова — эпоха и женщина невероятной судьбы. Всегда интересно рассказать о незаурядной личности, биография которой — уже уникальный сценарий, в отличие от 25-х по счету «Ментов» и тому подобного. Нам что, больше нечем гордиться, кроме как «подвигами» бандитов, проституток и уголовных элементов? Ну еще «больницы» сейчас в моде. В биографии нашей страны есть выдающиеся ученые, деятели искусства, писатели, политики, поэтому, мне кажется, не стоит весь бюджет тратить на «ментов».
— Актерское поколение Раневской и старых вахтанговцев не работали в театре, а служили ему. Сегодня молодые актеры так же относятся к театру? — Это зависит от человека, его воспитания и от того, зачем он приходит в театр. Молодые — разные. Есть совершенно чудесные, верные, собранные, а есть гламурные, циничные. Очень эгоистичное поколение. Для нас было понятие «мы», они заряжены на «я». С этим уже ничего невозможно поделать, а если и возможно, то только во время работы, контакта, когда им немного перенаправляют прицел.
— Для старых вахтанговцев театр был домом, семьей. Эти традиции живы? — Наверное, такого уже нет — стремительно изменилась жизнь. Но для меня театр — это дом. Да, я снимаюсь в кино, у меня куча всякого разного, но самое ценное и важное — это театр. Остались коллекционные люди, которые со мной с момента моего прихода сюда. Это и гримеры, и костюмеры, и осветители, и реквизиторский, звуковой цехи, монтировщики. Вместе с ними я проживаю жизнь. Театр — особая территория. Актеры всегда ценили театр намного больше, чем случайные связи с кинематографом или концерты. В театре ты находишься в атмосфере взаимного уважения, товарищества, взаимопомощи. И эта атмосфера не может родиться только от названия и лозунгов, она создается годами. В нашем поколении еще существует братство, кровные узы, когда человек становится тебе родным. Для меня Михаил Александрович Ульянов и Юрий Васильевич Яковлев, Алла Александровна Казанская — большие душевные привязанности. Помню, была в Сибири у нефтяников. И вот едем по ледяной дороге в какой-то маленький городок, где в клубе уже ждут люди. Перед отъездом мне сообщают: умер Юрий Васильевич Яковлев. В его лице я потеряла близкого человека. Присутствие этого артиста на сцене означало для меня, что театр Вахтангова жив. Ужас, что со мной было после этого известия. Я приехала в этот маленький клуб, вышла на сцену, собралась, держалась до последнего. Было так трудно читать, но я понимала, что сегодня Юрий Васильевич всё видит и что я не имею права сорваться.
— Осенью Щукинскому училищу исполнится 100 лет. Вахтанговцы гордились тем, что только из учеников этого училища формировалась труппа театра. Но в «Крике лангусты» ваш партнер «пришлый» — Андрей Ильин. Приглашенные актеры это дань времени? — Мне кажется, что в этом беды нет. Если знать историю театра Вахтангова, то бывали исключения: Лукьянов был принят в Омске в труппу Рубеном Николаевичем, Плотников тоже был не вахтанговец. Для Римаса Владимировича (Туминас, художественный руководитель театра. — «Известия») нет такой прерогативы, он считает, что должны быть крепкие артисты, интересные индивидуальности, поэтому смотрит выпускников ГИТИСА, Санкт-Петербурга, Омска и Воронежа. Сегодня все школы испытывают большой кризис, на мой взгляд. Конечно, есть определенные педагоги, которые сильно держат школу, но сегодня поступают не во МХАТ, ГИТИС или Щукинское училище, а к конкретному педагогу. А дальше уже выходят хорошие или плохие артисты.
— Вас тоже можно увидеть на других сценах. Вы за разнообразие жанров и подмостков? — Да, за разнообразие. Для меня антреприза — это возможность встретиться с первоклассными артистами из других театров. Уже 7 лет идет «Ханума», где играет Ольга Владимировна Волкова, где когда-то играл Михаил Державин, Толя Лобоцкий, Дима Харатьян, то есть совершенно замечательная актерская команда. Я играю Кабато — усатую, кривоногую грузинку. Совершенно обожаю эту роль, это была моя мечта — сыграть грузинку. Наряду с тем, что в театре у меня и Медея, и Сара Бернар, и Коза в «Улыбнись нам, Господи». Это же всё трагические персонажи, а я-то артистка с клеймом «характерная», поэтому у меня и «Ханума», и «Пигмалион». И тот и другой спектакль сделаны хорошими режиссерами — Ниной Чусовой, Павлом Сафоновым. Что касается моих сольных проектов — «Вся эта суета» и поэтические вечера — опять же они для меня необходимы, потому что это проявления моей вольности и свободы.
Юлия Рутберг. Имя этой удивительной актрисы знакомо каждому, кто любит театр. Когда на сцене Рутберг, в зале аншлаг. Она называет себя рабочей лошадью, удачно впряженной в удивительную актерскую команду легендарного театра имени Вахтангова. Конечно же, Юлия немного лукавит, за четверть века не просто самоотверженной работы, а настоящего служения искусству когда-то выпускница знаменитого Щукинского училища, а ныне звезда Российского театра и кино, Юлия Рутберг, сыгравшая десятки ярчайших ролей, главных и эпизодических, превратилась в настоящий бриллиант российского театра. Она уникальна, и сама по себе – театр. У Рутберг свое амплуа, свои режиссеры, своя публика, и свой голос в искусстве – значительный, неподражаемый, и всегда узнаваемый.
Юлия Рутберг: Я считаю, что за 25 лет, в этом театре, мне было сделано такое количества подарков, и мной так занимались, и так растили, что меня сделали профессиональным человеком – абсолютно! И поэтому сегодня где бы я ни оказывалась, я могу делать хуже, могу лучше, у меня может быть контакт с режиссером, а может быть абсолютный не контакт, но я способна не упасть ниже определенного уровня.
Юлия Ильинична Рутберг – актриса театра и кино, заслуженная артистка России, лауреат российской театральной премии "Чайка", кавалер ордена "Слава Нации" за значительный вклад в области искусства. Актриса в разное время работала с такими известными режиссерами как Роман Виктюк, Владимир Мирзоев, Петр Фоменко, Евгений Гинзбург, Михаил Казаков. На счету актрисы более пятидесяти ролей в кино и десятки театральных работ, в том числе знаменитая "Медея", отмеченная зрителями и критиками за уникальную актерскую игру престижной театральной премией "Хрустальная Турандот".
Юлия Рутберг: 25 лет в театре - это очень важный этап, потому что это не только что-то длинное, прожитое, пережитое, это тот этап, когда ты приходишь в театр, и у тебя по жизни возникает "последний, серьезный ноль". Когда мы заканчиваем школу, и получаем отличный аттестат, мы поступаем в институт, а то, что касается театрального института, сюда поступают лидеры, очень "заряженные ребята" отовсюду. И вот 31 августа, в театральном училище имени Щукина собрались ребята – лидеры из 30 мест, и пошел еще один ноль, это была некая стартовая ситуация, где проявились чьи-то индивидуальности, кто-то был впереди, кто-то сзади, ситуация менялась за эти 4 года. И вот, я, закончив с очень мощным репертуаром, а у нас был очень сильный курс, Щукинское училище, попав в театр Вахтангова, оказалась в очередной раз в "божественном нуле". И это уже начиналась взрослая жизнь, и такая большая дорога, которая состояла из неких больших, прекрасных тропинок, которыми были детство, отрочество, юность. И здесь уже надо было набирать не только мышечную массу, но и духовный (душевный) опыт, потому что театр – это во многом борьба индивидуальностей, потому что очень яркие люди.
Мне, конечно же, очень повезло, потому что первый спектакль, с которым меня сюда взяли – это "Зойкина квартира" Булгакова, это тот редкий случай, когда дипломный спектакль Щукинского училища, переносится на большую сцену Вахтанговского театра. И этот спектакль стал событием не только училища, но и театра, и его до сих пор называют "поколенческим" спектаклем, потому что, помимо того что мы пришли молодые: Максим Суханов, Оля Чиповская, Лена Сотникова, Евгений Князев, Сергей Маковецкий, - мы все слились, объединились – так очень мощно прозвучало поколение. Мы первый набор Михаила Александровича Ульянова в качестве художественного руководителя. Надо отдать должное Михаилу Александровичу, что он, будучи артистом, прекрасно понимал, что артистом становятся не за счет интервью или журналов, фотографий. Артистами становились только те, кто все время выходил на сцену! Когда-то Рубен Николаевич принял решение, что на сцене есть первый ряд играющих актеров: Ульянов, Яковлев, Шалевич, Лановой, Борисова, Пашковы (обе), Целиковская и т.д. Михаил Александрович сделал из нас артистов, потому что мы играли все время. Первые 8 лет моего нахождения в этом театре, у меня было по две премьеры в год, при этом была режиссерская коллегия. И у нас одновременно в штате работали как штатные режиссеры: Черняховский, Виктюк, Кац и Фоменко, а так же приглашенными режиссерами были: Струа, Шапиро. Михаил Александрович сам для себя сделал выбор, что он не будет ставить спектакли, он делал ставку на первоклассную режиссуру, что вообще "старо как мир", но он был человеком совестливым.
Михаил Александрович – это было такое чудо в нашей жизни. Я никогда не могла сказать, что это был просто художественный руководитель или чиновник какой то, или просто артист – это было такое хитросплетение поразительных человеческих качеств и одаренностей: великий артист, добрейший человек, обожающий театр как самое главное дело своей жизни. И это он нам привил. Он сделал так, чтоб мы играли все время, и говорил: "Растите, растите, "лошадки". И мы сегодня беговые лошади театра Вахтангова, мы то поколение, на котором сегодня держится театр.
Мне комфортно в кино, мне просто очень повезло, потому что первый человек с которым я столкнулась, это был Евгений Александрович Гинзбург, и надо отдать ему должное. Я не знаю, за что он меня, маленькую девочку заприметил, полюбил. И вот, я девчонка, пять минут как артистка, оказалась среди Джигарханяна, Абдулова, Коли Лаврова, Талызиной, Мамукики Кикалейшвилли, Арининой, Ярмольника и т.д. Там были музыкальные номера, я там хулиганила, а Гаранян разрешил мне все самой петь. У меня помимо страха осталось ощущение очень интересного другого мира.
Потом я попала к Владимиру Яковлевичу Мотылю, где я играла прислужницу-княгиню, по Фазилю Искандеру, "Расстанемся, пока хорошие", с усами, с горбом, кривую. Когда Владимиру Яковлевичу показали мои пробы, он попросил набрать мой телефон, и поговорил лично со мной. Он сказал мне: "Здравствуйте, милая, передо мной ваша фотография, сделанная в момент проб. Скажите, Вы согласны так сниматься?" Тогда я задала ему вопрос: "Необходимо еще что то, еще больше горб?" На что он переспросил: "Вы вот так согласны сниматься?" Я ответила: "Конечно!" Ведь она же, героиня, больная, она же урод. На что он мне ответил: "Пприезжайте скорее, я хочу еще раз посмотреть на вас в жизни, вы утверждены". Мы с ним настолько сошлись, я помню, была настолько адская ситуация, т.к. мы не успели снять сцены в Гунделене (ущелье в Кабардино-Балкарии), погода в горах меняется резко, все растаяло, и виднелись фиалки, оператор съемки показал это Владимиру Яковливечу. Посмотрев, Владимир Яковлевич сказал – отмена, и не стал это снимать. Необходимо было снять кадр как я в снегу, подслушиваю, и меня хватает главный герой (грузинский актер), поливает керосином и хочет поджечь. Это нам пришлось снимать на Мосфильме, во дворе, в 35 градусов мороза. Владимир Яковлевич позвонил и сказал, я буду сам растирать тебя водкой, буду сам стоять, я отвечаю за твою жизнь. Тебя будут обливать с ног до головы (в 35 градусов на улице). Я приехала, кадр сняли, тут же в вагончик растирать водкой, заходит оператор и говорит: "Переснять – соринка".
Иногда бывает прекрасный сценарий, кому-то выпадает играть и Чехова, и Толстого, и Достоевского, но не всегда это бывает убедительно, а иногда сценарий оставляет желать лучшего, но артисты (кто не ленится, у кого остался стыд), изобретают такие прекрасные вещи, что это доставляет тебе удовольствие.
Театр – это одно, если я занимаюсь только театром – я устаю. Если сниматься в сериалах или только в кино, я тоже устаю. Самое главное, чтобы не было монотона, монохрома.
Чего бы я хотела себе пожелать? "Беги, Лола, беги", и чтоб на это здоровья хватало. Со всем остальным я справлюсь. Потому что по своей натуре я оптимист. Если я что-то могу делать в этой жизни, выходя на сцену, так это доставлять людям радость, заставлять их думать, чувствовать, довести до них, что театр – это не "развлекуха" и не служба быта, где артисты выходят их обслуживать. Это место, где люди находятся в диалоге артиста и публики, где есть возможность избавиться от негативных эмоций, зарядиться позитивными эмоциями и в чем-то изменить свою жизнь.
http://www.tula.aif.ru/culture/person/1365412 21/10/2014 Юлия Рутберг в Ясной Поляне: от угла к овалу 18 октября в Ясной Поляне прошел необычный вечер. Сюда приехала актриса театра и кино Юлия Рутберг, дочь известного актера Ильи Рутберга Ольга Свирцова
Юлия Синютина / АиФ
Так много историй, связанных с усадьбой Льва Николаевича Толстого, и их становится всё больше. С этими выходными пришла ещё одна: актриса театра и кино Юлия Рутберг, дочь известного актера Ильи Рутберга, изложила в поэтическом вечере историю своей жизни, становления, изменений.
Фото: АиФ / Юлия Синютина
Первый снег в честь Юлии
Фойе Дома Культуры в Ясной Поляне наполняется людьми. Вечер обещает быть необычным: сегодня даже воздух особенно свеж, а на зеленой траве и желтых листьях лежит только что выпавший снег. В зале все меньше и меньше свободных мест – Рутберг здесь точно ждут. - Ожидаю прекрасного вечера, хороших стихов, - говорит от себя и соседок по первому ряду Светлана Кущенко, - в Ясной Поляне бываем часто - живем недалеко. И актрису очень любим. Приятно, когда зрители знают, куда пришли и с кем имеют дело. Но нет ничего страшного в незнании: узнавать и прикоснуться к прекрасному никогда не поздно. Собираются люди разные: мужчины пожилые и не очень, женщина с ребенком, семья с совсем юной дочерью. Вечно обруганная молодежь здесь тоже присутствует.
Фото: АиФ / Юлия Синютина
- Мы первый раз на таком мероприятии, - рассказывает Кристина Алексеева, сидящая вместе с мамой, - актрису эту знаем, любим. Ожидаем чего-то интересного и хотим духовно развиться. Попали сюда случайно – билеты нам подарили. Подарки такие полезны, однозначно. Тем временем, зал полон. Все на местах. Гаснет свет, остаются софиты. На сцену совершенно скромно, с саквояжем в руках, в чёрном длинном костюме, который делает её ещё выше и навевает мысли о герое поэмы Есенина, выходит Юлия Рутберг. Она приветствует зрителей, они аплодируют, и Юлия сразу переходит к делу. В Ясной Поляне она не впервые.
Не могу сказать, что сегодня выходить на сцену, на этой священной, энергетически намоленной земле, связанной со Львом Николаевичем Толстым, волнительно. Но я взнервлена от того, что есть особые имена, которые входят в твою жизнь в детстве, отрочестве, юности, зрелости – неважно, главное, чтобы они вошли. И то, что я сегодня гость этого места – огромная честь. Я с саквояжем, но не потому, что с корабля на бал. Мне сказали, что будут записки. Юлия РУТБЕРГ
Юлия оставляет дорожную сумку на краю сцены, поручая зрителю Владимиру складывать переданные из зала бумажки в нее, и обещает ответить на вопросы после окончания литературной части программы.
Для меня чтение стихотворений – это повод к размышлению. Я не читаю стихи, которые меня заставляют. Бывает так, что по долгу службы я должна что-то прочесть. Но если это стихотворение не остается в моей душе, и если оно меня как-то не сопровождает по жизни, то больше я его не читаю. Юлия РУТБЕРГ
Идея поэтического вечера пришла к Рутберг с канала «Культура»:
Нам позвонили и сказали, что они затевают проект «Послушайте». Я попросила тайм-аут и подумала, что в этой чтецкой программе я могу сказать публике, именно я, вне зависимости от авторов. И я подумала, что в моем случае лучше сделать программу, начиная с моего детства. Какие стихи вошли в мою жизнь, какие стихи научили меня общаться с поэзией. Сегодня мы сталкиваемся с проблемой, что детишки не хотят читать книжки. Их нужно приучать, иногда заставлять – это труд. А уж что касается стихов, то это тяжкий труд. Я решила сделать маленькую линию жизни тех стихотворений, которые пришли ко мне в детстве, рассказать, с чего началось мое знакомство с поэзией, кто из поэтов на меня повлиял. И чтобы вместе с этими стихами вы поняли, как я росла, как я развивалась, и как эти стихи удивительным образом воздействовали на меня. Это маленький спектакль, где каждое стихотворение – это не только текст автора, это текст автора, нанятый конкретной артисткой, а главное – конкретным человеком. Через эти стихи я попробую рассказать что-то о себе. Юлия РУТБЕРГ
Детство
Свою линию актриса начала с прекрасного детского поэта. Книжка оказалась у них в доме прямо из рук автора – Вадима Левина. - Это мои первые детские стихи, которые мне читал папа. Они с Вадимом Левиным дружили. Эту книжку я помню наизусть. Называется она «Глупая лошадь». Я очень люблю лошадей. Не могу сказать, что я копия лошади, но это имеет ко мне отношение, - шутит над собой актриса.
Детство Юлии пришлось на 70-е годы: Мы жили в стране, где было три доминантных цвета – серый коричневый и чёрный. Поэтому любая цветная вещь казалась чем-то чрезвычайным. Я помню как мне купили оранжевый свитер, синие брючки и жакетик. Конечно, я это надевала только в хорошую погоду, в гости – это была такая выходная одежда. А когда холоднее и грязнее – то поплоше. Философская притча о моем детстве: лошадь купила четыре калоши, пару хороших и пару поплоше… Юлия РУТБЕРГ
Актриса была страшно упрямая. Всем и в семье доставалось из-за этого упрямства, а иногда не только окружающим, но и самой Юлии. - С годами это качество из дурного перешло в положительное – моё упрямство заставляет доводить до конца начатые дела. Опыт показывает, что очень многие могут придумать, гораздо меньшее количество людей могут придумать и начать, и совсем не многие могут придумать, начать и доделать, - рассуждает Рутберг. Стихи Вадима Левина натолкнули актрису на английский юмор: «Английский юмор – самый любимый мною в литературе, в драматургии, я обожаю Оскара Уальда, в детстве очень любила Диккенса, очень люблю Бернарда Шоу. В этой английской линейке всегда есть эстетский, умный юмор. Первое английское слово услышала и узнала я именно благодаря Вадиму Левину».
Отрочество
У Юлии была учительница, Лидия Николаевна Горожанкина, которая открыла ей дверь («даже ворота») в русскую литературу и отчасти в зарубежную. Она бесконечно заставляла учеников писать сочинения. И на темы, которые они проходили, и раз в неделю – обязательно – сочинение на свободную тему. Ей было интересно, как ученики менялись, реагировали на мир, взрослели.
Фото: АиФ / Юлия Синютина
Однажды ребята пришли в класс и увидели на доске два стихотворения: «Угол» Павла Когана и «Овал» Наума Коржавина. Лидия Николаевна предложила им сравнить не только две геометрические фигуры, но и два мировосприятия, два способа жизни, два способа взаимодействия с социумом. Она хотела понять, кому какая фигура ближе не по конструкции, а по душевной организации.
Поскольку я была в два раза худее, чем сейчас, была всегда угловатая тяготеющая к Модильяни, Альтману, во мне гуляли пикассизмы, то, конечно, угол был близок мне в качестве формы, но еще больше – в качестве содержания. Я была абсолютной максималисткой: обожаю – ненавижу, гений – бездарь, подлец – потрясающий. Я прошла через этот юношеский максимализм очень мощно. И поэтому в тот период Павел Коган со своим «Углом» был мне неизмеримо близок. Юлия РУТБЕРГ
- Это мне 14 лет, - прокомментировала актриса, прочитав вышеупомянутое стихотворение. - Но шло время, и жизнь нас меняет, не полностью меняет, но добавляет нам мудрости, закономерного перевоплощения. Мы меняем свои статусы. С течением времени этот угол для меня смыло, абсолютно точно – в овал» - за этим высказыванием последовало стихотворение «Овал» Коржавина, которое объяснило это мировоззренческое изменение артистки. «Вот такой жизненный путь от угла к овалу».
Сегодня
Отдельная глава в жизни Юлии – это Александр Сергеевич Пушкин. Юлия в детстве любила страшные сказки на ночь, их читали вслух мама и бабушка. Пушкин для нее начался со «страшного» лукоморья: «Это переулки моего детства, это та музыка, это тот русский язык, который в меня вошел. Я откликалась на эти слова. Этот двадцать пятый кадр сделал для меня очень многое».
Фото: АиФ / Юлия Синютина
Юлия прочитала Антакольского, Бродского, Ахматову, жизни которых до глубины затронули актрису. После прочтения «Мне голос был. Он звал утешно…» многие в зале прослезились. Но артистка не только читала. Песни Булата Окуджавы «Баллада о любви» и «Песня черепахи Тортиллы» она исполнила под аккомпанемент рояля, за которым сидел Алексей Воронков, и контрабаса, на котором играл Николай Мызиков. - Уже две, - заметила артистка, заглянув мельком в саквояж. Зал заволновался. Количество записок стало пополняться. Рутберг вручили яркий желто-оранжевый букет. - Любимые мною цвета и обожаемые мною цветы, - оценила Юлия.
Фото: АиФ / Юлия Синютина
После музыкального исполнения Вертинского, актриса ответила на вопросы зала. Но, как показалось, была ими расстроена. Не все они были этически корректны. На выходе три женщины высказывали свое мнение о вечере: «На одном дыхании», - вторили друг другу они, - «на одном дыхании».
Уже после окончания поэтического вечера Юлия Рутберг нашла время, чтобы побеседовать с корреспондентами «АиФ в Туле» в неформальной обстановке. В фойе своими впечатлениями с пресс-секретарем Ясной Поляны Ириной Афониной делилась Фёкла Толстая.
В прошедшие выходные в Ясной Поляне принимали харизматичную актрису театра и кино Юлию Рутберг, дочь известного актёра, заслуженного деятеля искусств России Ильи Рутберга.
Поэзия - большая сложность
Юлия читала стихи, рассказывала о поэтах, формировавших её мировоззрение: Вадим Левин, Павел Коган, Наум Коржавин, Леонид Мартынов, Павел Антокольский, Константин Симонов, Александр Пушкин, Иосиф Бродский, Анна Ахматова, Давид Самойлов, Булат Окуджава, Александр Вертинский…
Люди искусства могут сделать гораздо больше, чем пушки и танки. Фото: АиФ-Тула / Юлия СИНЮТИНА
С глубокой обеспокоенностью говорила об общественных проблемах. Туляки, затаив дыхание, слушали актрису, а порой, расчувствовавшись, плакали. Как сказала после встречи с Рутберг одна из зрительниц, «это вечер, когда прекрасная русская поэзия затмевает быт и реальность, когда душа наполняется светом и чистотой». А вот о том, что чувствовала актриса, она сама рассказала нам.
Фото: АиФ-Тула / Юлия СИНЮТИНА
- Огромную радость. В этой тишине есть натянутая струна, нерв. Человеку не всегда свойственно высказать своими словами то, что написано великой поэзией. Поэзия - это большая сложность. Это очень трудная вещь, но без неё невозможно. Она словно двери души открывает.
- Да и Ясная Поляна располагает к поэзии и открытию души… - Это удивительно энергетическое место, «намоленное», красивое. Огромная благодарность людям, сохраняющим его, - потомкам Толстого, которые так рачительно пытаются держать всё в хорошем состоянии. Поляна - оазис: когда сюда попадаешь, в меру своей образованности и внутренней способности к восприятию начинаешь что-то понимать, о чём-то задумываться. Для кого-то это просто красиво, для кого-то - интересно. Но всё вместе это приобщение к Толстому. И, может быть, захочется почитать «Детство. Отрочество. Юность», а потом «Войну и мир», а затем «Анну Каренину» и «Севастопольские рассказы». Это огромная литература. Очень важно не только услышать учителя, говорящего, что «произведения Толстого гениальны, это надо, это русская культура», а подышать воздухом, увидеть, потрогать. Наша дача находится рядом с Мелиховом, где расположен литературно-мемориальный музей Чехова. Я часто приезжаю в музей. Мне нравится смотреть на чеховские вещи, описанные в его пьесах и рассказах. Они для меня оживают. Там чудесные люди. И волшебная атмосфера: будто входишь в диалог с Антоном Павловичем. И тулякам советую: бывайте чаще в Ясной. Здесь есть то, что даёт силы и энергию.
Сила в уважении
- В чём вы видите силу современного искусства? - Люди искусства могут сделать гораздо больше, чем пушки и танки. Когда зрители смотрят спектакли, они не задумываются о национальности актёров, режиссёров. Они испытывают к ним уважение, если видят то, что их восхищает. Сегодня, наверное, самая устойчивая вещь на земле - это уважение. Именно оно должно спасти мир.
- А как же любовь? - Любовь такая разная! Любовь к детям - одна, к внукам - совершенно другая, любовь к родителям - столь сильная и столь мощная и густая, любовь к мужчине, любовь к профессии. Если у человека есть этот спектр, то ему ведома абсолютная любовь.
И тулякам советую: бывайте чаще в Ясной. Здесь есть то, что даёт силы и энергию. Фото: АиФ-Тула / Юлия СИНЮТИНА
Я вижу равенство любви и дружбы. Жизнь дала мне понимание: любят нас по-настоящему только люди, которым не важно, где мы - на пике славы или где-то в глубине, успешны мы и богаты или бедны, - нас любят просто так. Если у вас есть в жизни такие люди, к которым можно повернуться спиной, не ожидая удара, люди, готовые сделать что-то, чтобы вам стало лучше, то вы счастливы.
- Какие ценности проповедует ваша семья? - У нас вся семья творческая, поэтому в ней бережно сохраняются культурные ценности. Папа всегда учил меня беречь честь и достоинство, чем бы я ни занималась. А я этому учу своих детей и внуков.
К. Ларина ― Вот мы встречаемся на разных мероприятиях, вроде как-то рады друг другу, так бросаемся, целуемся, а поговорить некогда. И вот наконец-то мы выкроили время друг для друга и для вас, прежде всего, уважаемые друзья. Я с удовольствием представляю нашу сегодняшнюю гостью – актрису Юлию Рутберг. Юлечка, здравствуй, приветствую тебя. Ю. Рутберг ― Здравствуй.
К. Ларина ― Юля, напомню, ведущая артистка Театра Вахтангова, работает много, активно. Я думаю, что в особом представлении точно для нас не нуждается, поскольку вы эту актрису хорошо знаете. Объявляю номер SMS: +7 (985) 970-45-45 – для ваших вопросов. Милости просим, мы открыты для любых вопросов. Но начать я хотела бы с грустного, с печального, с тяжёлого даже, может быть (для Юльки уж точно), поскольку в конце октября ушёл из жизни её отец – замечательный артист Илья Рутберг. Я знаю, что этот человек значил для Юли – не просто как отец, а всё, вот мир целый. Поэтому мне бы очень хотелось, чтобы мы вспомнили о твоём отце и рассказали о нём то, что тебе захочется о нём рассказать. Ю. Рутберг ― Как ни странно, есть непреложные истины, которые мы очень часто произносим, и даже как-то верим в то, что мы понимаем, что мы говорим. Но до тех пор, пока ты не потеряешь человек, ты не понимаешь в полной мере (а я думаю, что я в полной мере ещё не осознала), кто он был для тебя, особенно когда это касается родителей. И моё счастье, что, будучи сама бабушкой двух внуков, я при этом имела папу и маму, и это ощущение продлённого детства и ощущение прикрытости со всех сторон. Но это было не только биологически для меня, потому что, прежде всего, родители – это биологический оберег, когда ты не крайний. Это мой воздух, кислород. Это то, чем я начала дышать с детства. Это моя детская, которая меня выручает, спасает, оберегает и направляет всю мою жизнь, потому что родители никогда в жизни меня не заставляли, не насиловали. А то, что касается искусства. Было бы, наверное, даже странно, если бы я стала, например, врачом. Совсем не странно, если бы я стала учителем, потому что вот все педагоги, все в рамках своих профессий творческих преподавали. Уж папа, у которого такое количество учеников… Вот завтра у нас 40 дней, мы как раз сегодня успели, потому что папа ещё здесь, и он, наверное, меня слышит прямо очень хорошо. Поэтому прилетают его ученики из Тюмени, из Казани, срываются с гастролей. 7-го и 8-го числа прошлого месяца, как раз когда у папы было 9 дней, ему в подарок ученики его и кафедра пантомимы (которая так и называлась – единственная в мире кафедра пантомимы, которую папа создал), они сделали фестиваль в ЦДРИ. И хотели в подарок, а получилось в аккурат – в память. Я поражаюсь ребятам, потому что многие из них взрослые, многие из них, я бы сказала, продукты своего времени. Но что с ними сделал отец… Почему, когда они приезжали к нам или приходили к нам в дом, например, привозили из Тюмени кедр или черешню, или вишню с корнями, чтобы посадить? Почему они смотрели на него с ощущением такой нежности? Почему его слово тихое… Папа не умел кричать. Папа умел давать вздрючку, но папа не умел кричать и унижать людей, это вообще категорически с ним было не связано. И поскольку он сам был ученик Марии Осиповны Кнебель, то вот эти слова, вернее, словосочетания «Поэзии педагогики» абсолютно стали кредо в педагогике. Я вообще считаю, что мой папа – это человек, который уровня Леонардо. Я ему успела об этом сказать. Потому что когда я вдруг как-то осмыслила, что папа был гениальным совершенно физиком… Всё, что касалось физики, математики – на раз. Мосты строить, турбины… Первое образование – физик, причём очень такой серьёзный. А то, что касается актёрства: замечательный, удивительный, запоминающийся для всех. До сих пор меня люди останавливают в аптеках, в магазинах, стесняясь, подходят и хотят сказать: «Мы соболезнуем вам, у вас был потрясающий отец». Таксисты говорят: «Ой, а как ваш папа, вот Рутберг? Он такой чудесный артист! Ой, мы так любим его!» Это всё время.
К. Ларина ― Роли-то небольшие в кино были, но запоминающиеся. Ю. Рутберг ― Почему? У него были и большие. Кстати, поначалу иностранцы, например, у него были. Когда он начинал в Объединении Гайдая, он-то как раз начинал очень крепко и хорошо. Просто потом он сделал свой выбор.
К. Ларина ― Слушай! Я тут вспомнила замечательный фильм, короткометражку такую сатирическую, где он играет стилягу. Ю. Рутберг ― Да, вот это и было.
К. Ларина ― О, фантастический вообще фильм! Ю. Рутберг ― Да-да-да, это его первая большая главная роль. И вот тогда пошло-пошло. Но он сделал свой выбор – он стал писать книги о пантомиме, он ушёл как бы и здесь в науку. Плюс пантомима – да, это продажная девка, которая с ним всю жизнь. И он, конечно, достиг невероятных высот и сам. И то, что он сделал школу пантомимы, и то, что он собрал невероятный архив… Ни у кого нет такого архива по спектаклям со всем мира, по видеозаписям, по методологии, по семинарам! Вот у нас на даче просто золото. Это золото. Это собрано за всю его жизнь его студентами. Там вещи есть, которые присланы были когда-то Марселем Марсо, Болеславом Поливка, из Германии Эберхардом Кубе, Леонардом Питтом (это брат Питта, который тоже занимается пантомимой, который из Америки приезжал, они очень дружили с папой). Вообще в этом смысле папа вышел за пределы Советского Союза. И его знали, его очень любили и уважали. Вы знаете, как странно… Вот он брал смычок и пилу – и затри дня научился играть на пиле, не зная ни одной ноты, музыкальной грамоты. Он подходил к инструменту, к роялю – и играл Гершвина двумя руками. Вот что это такое в нём было? Он замечательно пел, он был такой шансонье. Он взял гитару когда-то, что-то там колки настроил – выяснилось, что он настроил на цыганский строй, неправильно. Но он так научился себе аккомпанировать на гитаре. Вот я говорю, что это человек Возрождения был, и это абсолютно. Я думаю, что если бы он захотел построить дирижабль, поскольку он сам построил катамаран… Он построил корабль своими руками с дядей Витей Гринёвым, с его очень близким другом. Это человек, который был театральным художником. Гений, просто гений! Вот руки были гения. Зодчий. Это был такой в дереве вот Андрей Рублёв, Феофан Грек. Он мог восстановить любую мебель XVIII, XIX века. И вот Господь куда папу поцеловал, каким образом его в мир вынес, вытолкнул, выбросил? Может быть, папа вообще летел, и у него какие-то крылья выросли? Но я могу сказать, что последние пять лет, конечно, папа достаточно тяжело болел и вроде бы как ушёл… А для артиста это очень тяжело. Ничего подобного. Во-первых, я должна сказать о Володе Мирзояне на канале «Культура», который сделал в объединении… Я просто несколько фильмов озвучила: «Больше, чем любовь», «Матисс и его возлюбленная», «Федерико Феллини и Мазина». Очень много вообще всяких потрясающих пар, которые прожили всю жизнь. И вот вдруг решили сделать про папу и про маму. И называется этот фильм «Рутберги». Это, конечно, поразительное произведение искусства.
К. Ларина ― А уже был фильм? Ю. Рутберг ― Да. Я просто не понимаю, как это сдетонировало просто. Потому что когда я шла по улице, и вдруг зазвонил телефон… Ну, звонили миллионы людей. И вдруг я услышала голос Камы Мироновича Гинкаса, который сказал: «Я вторые сутки разыскиваю твой телефон! Что за безобразие?! Я уже позвонил завтруппы, я позвонил… Ну что?!» Я говорю: «Что случилось, Кама Миронович? Что? Что-то произошло?» – «Ну это же потрясение! Мы же с Геттой плакали. Мы видели не с начала… Ну что же вы за люди-то такие? Ну как же?.. Вот ты рассказала, как ты легла на пол, а родители легли рядом с тобой на пол. Можно я украду это? Можно я украду? Я знаю, это кульминационное место спектакля. Вот только ради этой мизансцены надо ставить спектакль». И я была совершенно потрясена, что чистые, какие-то незамутнённые, абсолютно хрестоматийные отношения папы и мамы, естественно, окрашенные жизнью, естественно, окрашенные поколением шестидесятников… Но то, что люди прошли эту жизнь так долго вместе, 53 года – это вызвало бурю эмоций. Мои партнёры, ребята, мальчишки мне звонили, ну, мужчины, и один сказал потрясающие слова: «Я не мог выключить. Я должен был уходить. Я не мог выключить экран. Я плакал. Я понял, что я так никогда не смогу, и что это счастье меня минует. Будет что-то другое, но я так не смогу». Вообще папе было свойственно производить неизгладимое впечатление. И то, что моя работа у Римаса Владимировича Туминаса в спектакле «Улыбнись нам, Господи!», то, что она фактически бессловесная, я же играю козу – это, конечно, посвящение папе. И это генетическое моё не перевоплощение, а это какая-то прямая трансляция. Потому что язык тела, язык жеста… Папа очень много занимался Михаилом Чеховым, поскольку Мария Осиповна вообще была подружкой Михаила Чехова. Мимика, выражение лица, глаза… Вот здесь в этой роли, которая почему-то на людей производит тоже какое-то очень сильное впечатление, хотя там всего действительно одна фраза – это папа, это то, чему он меня научил, это то, что он вложил в моё тело, это такая песня.
К. Ларина ― А он занимался вообще? Ю. Рутберг ― Со мной?
К. Ларина ― Да. Ю. Рутберг ― Я месяц у него занималась, хуже меня не было никого, и он меня выгнал. Ну, это мой папа. Что вы, никогда никаких снисхождений! А уж если он чем-то со мной занимался, то обязательно я должна была быть лучшей. Я его понимаю, потому что я такая же мама и такая же бабушка. Однажды и пришла со школы и сказала: «Папа, я получила две двойки». Он сказал: «Что? Две двойки? Доченька, как же так?» Я говорю: «По математике и по литературе?» – «Как по литературе?! Ну, по математике-то можно ещё чего-то не понять. Как по литературе?» Я говорю: «Папа, я получила одну двойку – по математике». – «А, по математике можно чего-то не понять». У нас вообще чувство юмора, отношение к жизни… Папа и мама меня воспитали в таком, знаете, добре по отношению к людям. Папа очень любил людей. Он людей любил вообще. Вот к нему подходил неизвестный человек – и папа никогда не мог предположить в нём сволочь или негодяя. Папа всегда был с открытым забралом. В нашем доме толпы людей всегда бывали – при том, что мы были нищие и голь перекатная. И очень долгое время, ещё даже когда я училась в Щукинском училище, мы жили в долг. Но у нас ели все. 5-литровая кастрюля с борщом была всегда – и для одноклассников, и для однокурсников. И вот когда папы не стало, то в Дом актёра пришли его одноклассники, его однокурсники по энергетическому институту, его однокурсники по ГИТИСу, кто жив, из театров актёры. Мои одноклассники пришли попрощаться с папой, мои однокурсники. И я должна сказать, что, конечно, папа мне абсолютно это как-то внушил – не внушая, а как 25-й кадр, – что добро и любовь неизмеримо сильнее, чем ненависть и зло, неизмеримо сильнее. Что эти два даже не то что качества, а эти два способа существования – в любви и добре – приносят неизмеримо большие плоды просвещения, продлевают жизнь, украшают жизнь, делают её цветной.
К. Ларина ― Юля, я знала, с чего начать, конечно, эту программу. Прекрасно. А если говорить о каких-то врождённых качествах? Поскольку всё-таки мы знакомы давно, и знаю, что есть помимо чувства юмора природного, иронии (как я понимаю, это всё семейное) вот это обострённое чувство справедливости, которое свойственно Юлии Рутберг. Это тоже от отца? Ю. Рутберг ― Конечно, это от родителей.
К. Ларина ― Когда не могу молчать. Ю. Рутберг ― Ну да, у меня же, как сказать, такой экстремизм с детства был, потому что у меня никогда не было середины. Чёрное и белое, негодяй и великолепный, обожаю и ненавижу. Вот именно поэтому, когда я…
К. Ларина ― Такой максимализм, да? Ю. Рутберг ― Да. Я когда была маленькая, то есть мне было 12, 13, 14 лет, я очень любила стихотворение Когана «Угол». А по прошествии многих лет ко мне в палитру размышлений вошла другая геометрическая фигура – «Овал» Наума Коржавина. И это не потому, что я перестала обострённо что-то чувствовать, совершенно нет. Просто жизнь научила, что есть вещи, в которых стоит принимать участие, на что стоит реагировать, а есть вещи, когда нужно поберечь энергию для своих близких, родных.
К. Ларина ― А были такие пограничные ситуации, когда отец или мама, или кто-то оберегал от радикальных действий, говорил: «Лучше не надо»? Ю. Рутберг ― Да. Но это было и в профессии, и в том, что я хотела уходить из театра, и в моих каких-то семейных коллизиях. И, наверное, по их реакциям на спектакли, потому что для меня самыми трудными и самыми прекрасными зрителями всегда были папа с мамой. Потому что при полной доброжелательности и влюблённости в меня они не давали никакого спуска, потому что они видели все мои работы. И кто-то мог говорить, что это потрясающе и гениально, а папа опускал глаза и говорил: «Доченька, я это видел. В общем, с моей точки зрения, у хорошего артиста должно быть хотя бы 120 штампов».
К. Ларина ― Обижалась? Ю. Рутберг ― Нет, никогда. На папу, на маму – нет. Я могла сделать вид. Во-первых, на них невозможно обижаться. У нас, знаете, как-то в семье смешно… Вот открыто окно на втором этаже, идёт моя одноклассница, с которой мы просидели десять лет за одной партой. А мы жили в соседних подъездах: она с той стороны, а у нас подъезд с этой стороны. И вот открыто окно, она идёт в магазин. Ор стоит такой! Просто было такое ощущение, что ещё пять минут – и будет лететь посуда, впрочем, как и живые люди. Она идёт из магазина, и всё поют: «Где же ты моя, Сулико?» Это абсолютно… Вот это – наша семья. Потому что она и еврейская, и грузинская. Поэтому это абсолютно. И уже люди привыкали. Они знали, что у нас есть справка, что мы больные. Но при этом никто никогда не носил камней за пазухой. У нас непринято было говорить (то есть это было наказуемо, я бы даже сказала так): «А ты помнишь, как две недели назад?.. А ты помнишь, месяц назад?..» Вот это как-то было подлостью. Вот это было подлостью. А если ты в сердцах разбил тарелку… Нет, вообще у нас была очень эмоциональная семья. Я помню, как мы пришли с моими однокурсниками. Первый курс, я только поступила в Щукинское училище. Мы заходим в подъезд, и из нашей двери (она закрыта) идёт пар. Ну просто преисподняя! Вот что можно представить? Мы стоим втроём, я звоню в дверь. А были такие три ступеньки. Открывается дверь – и стоят мама и бабушка в ботах и под зонтами. Оказывается, нас залило горячей водой. И там пар! Это что-то… Это какой-то Феллини! И они в ботах стоят! Они внутри квартиры находятся. И вот мы зашли с ребятами, были в ужасе, всё начали вытирать. И прошло, наверное, где-то дней десять, и на стене из-за горячей воды начали вырастать грибы.
К. Ларина ― Кошмар! Ю. Рутберг ― К нам пришли из ЖЭКа и сказали: «Вы подождите, пока вырастут грибы. А вот когда они вырастут, всё высохнет, мы тогда вам сделаем ремонт». А день рождения был у четверокурсника, который, естественно, тоже справляли у меня. И мы пошли с мамой… Ну как, грибы на стене. Мы пошли с мамой, купили чёрную и золотую краску и превратили эти грибы… Значит, решётку летнего сада нарисовали.
К. Ларина ― То есть дизайн такой. Ю. Рутберг ― И это был такой плющ, грибы на решётке. И все, когда пришли… Вот у нас была решётка, вот так вот. А на кухне висела полка, где единственное, что у нас было на свете – это хрусталь какой-то, который оставался и от папиных родителей, и от маминых. Вот полка с хрусталём. Внизу стояла очень красивая лампа, которую нам подарила Вера Феликсовна, которая преподавала когда-то французский в ГИТИСе и уехала в Париж. Стояла очень хорошая бутылка коньяка, которую нам из Тбилиси привезли, и мамино клубничное варенье. И вот где-то в пять утра полка со всем хрусталём упала на лампу, перекувырнулась, разбила бутылку с коньяком, коньяк залил всё варенье. Значит, я вышла, бабушка вышла, папа с мамой – все вышли посмотреть. А было где-то, наверное, пять, полшестого. Зажгли свет, стоят четыре человека и говорят: «Упала полка». – «Упала полка». – «Упала полка». – «Упала полка». Погасили свет – легли спать. В полдевятого все вышли и сказали: «Боже мой, упала полка! Вы посмотрите! Разбился наш хрусталь!» Вынесли шесть вёдер хрусталя, залитые коньяком и клубничным вареньем. А это был, на секундочку, 1984 год, и жили мы…
К. Ларина ― Всё, что нажито. Ю. Рутберг ― Вот всё, что нажито непосильным трудом, с грибами и с решёткой летнего сада – всё было выкинуто. И мы стали жить дальше.
К. Ларина ― Ну, из этого вообще можно книгу делать, а не только передачу одну на канале «Культура». Я думаю, наверняка такая идея витает в воздухе. Ю. Рутберг ― Надо наговаривать как-то. У нас было такое количество историй, причём, ты знаешь, очень смешных и очень трагических. Я не могу вспомнить какую-то, вот если о чём-то хочется рассказать, среднестатистическую историю. Мне трудно вспомнить, потому что то, что действительно вот так запало в душу и запало всем тем, кто приходили ко мне домой, ребятам… Это всегда было связано с какими-то праздниками или, наоборот, с чем-то очень таким…
К. Ларина ― Драматическим. Ю. Рутберг ― Драматическим. Потому что я никогда не забуду, когда умерла бабушка, мамина мама, это произошло в деревне. И это очень было тяжело, потому что её надо было везти, жара, не было холодильника этого. Просто когда сталкиваешься с такими вещами, это всё… И вот мои друзья подхватили меня. Мы знали, что в Боткинскую мама приедет с папой. Привезли бабушку. Мы удалили маму вообще, мама ничем не занималась, и всё делали сами. И когда нужны были поминки, мы пришли в «Грабли». Это Димки Липскерова тогда был (это ближайший друг). И он куда-то убежал. И вот мы помянули бабушку, я подхожу к официантке и говорю: «Будьте добры, счёт, пожалуйста». Она говорит: «Нет-нет, всё оплачено». Я говорю: «Как оплачено?» – «Нет-нет-нет. И вообще запрещено с вами говорить на эту тему». Это Димка Липскеров сделал, потому что наша семья – для него это дом родной был. И не обсуждалось.
К. Ларина ― Юлия Рутберг в нашей студии. Мы сейчас слушаем новости, потом возвращаемся в программу и пойдём дальше в разговор.
респект
администратор
Сообщение: 12598
Зарегистрирован: 12.09.10
Отправлено: 10.12.14 21:32. Заголовок: продолжение К. Лари..
продолжение
К. Ларина ― Вот нам пишут, слушая Юлин монолог замечательный памяти отца. Ирина пишет: «Юля – замечательная достойная дочь Ильи Рутберга, который был человеком талантливым, доброжелательным, скромным. Ужасно жаль, что он ушёл из жизни». Сейчас ещё скажу. «Очень большое впечатление получила от игры актёров в спектакле «Улыбнись нам, Господи!», – пишет Наталья, – где Юлия Рутберг неподражаемая. Великолепно исполнила роль козы! Это настоящее искусство – создать такой образ. До сих пор в глазах её великолепная пластика. Эта бессловесная роль запоминается надолго, наряду с великолепной игрой всех артистов. Огромное спасибо за прекрасный спектакль!» И ещё (мы уже к театру переходим): «Юля, с таким голосом вы сможете встать в один ряд с Верико Анджапаридзе и Алисой Коонен. Найдите место, где сможете играть или читать трагедию», – умоляет Надежда. У нас для вас есть трагедия. Юля, ну расскажи про «Медею». Ю. Рутберг ― Да, приходите, пожалуйста. Я нашла время и место три года назад.
К. Ларина ― Для трагедии. Ю. Рутберг ― Да. Прежде чем трагедия нашла меня, я нашла её. Правда, это не Софокл и не Еврипид, потому что, во-первых, условия Малой сцены не позволяли делать античный театр, где должны быть хоры, котурны и так далее. А во-вторых, это абсолютно наш выбор с режиссёром Михаилом Григорьевичем Цитриняком. Мы обратились к Аную осмысленно, потому что всё, что касается Софокла и Еврипида – это, к сожалению, театр слуха, созерцания. Потому что очень трудно подключиться к гекзаметру, это настолько древнее и больше к музыке и к опере тяготеет.
К. Ларина ― А Гинкаса вы видели спектакль «Медея»? Ю. Рутберг ― Нет, не видела ещё.
К. Ларина ― Там всё такое древнегреческое. Сделал человек. Он умеет найти какой-то ход. Ю. Рутберг ― У него и Бродский есть там. Нет, Ануй – это для нас был выбор, потому что благодаря этому удивительному драматургу вообще артисты и театр получили возможность сохранить античные мифы и продлить их существование. Продлить не только номинально как литературу и с точки зрения ушей, а ещё и как восприятие, когда у тебя открыто сердце. Экзистенциальная драма, которая возникла после Второй мировой войны – это для меня просто очень важная вещь, поскольку диалоги и проза позволяют сделать это абсолютно современным спектаклем. Причём я не имею в виду с точки зрения какого-то определённого десятилетия. После войны произошло очень много всяких событий, но тем не менее Ануй – один из самых ставящихся авторов: и «Орфей и Эвридика», и «Антигона», и «Медея». Поэтому то, что касается нашей трагедии – это экзистенциальная драма, которая, безусловно, тяготеет к трагедии. Есть в спектакле куски, которые можно назвать абсолютно трагическими. И жанр этот очень трудный, уходящий, потому что сегодня трагедию, как выяснилось, играть немногим по плечу актёрам. А ещё я узнала (для меня это было, конечно, большим комплиментом, это уже когда мы выпустили), что, оказывается, когда вообще появился этот репертуар античный, «Медея» и «Царь Эдип», то женщина, которая могла поднять материал «Медеи» и сыграть Медею – вот это являлось мерилом того, что она настоящая артистка. А у мужчин только одна роль – это царь Эдип. И вот интересно, что в уже достаточно зрелом возрасте прикоснулась к материалу, который подтверждает, что я не зря поступала в Щукинское училище. Для меня вот только это подтверждает. Приходите. Этот спектакль наполнен страстями, впрочем как и мыслями. На этом спектакле очень тихо, звенящая тишина, и очень часто плачут, и много плачут.
К. Ларина ― Юля, поскольку в театре работаете давно, в одном и том же практически театре, сразу после окончания училища… Всегда было хорошо у вас лично? Ю. Рутберг ― Я могу сказать, что начиналось-то просто козырно, с тузового покера, при всём при том, что я не пошла в Театр Вахтангова. Потому что когда мы пришли туда по первому зову Михаила Александровича и худсовета, нам не могли объяснить, что мы будем играть. А меня педагоги научили тому, что надо идти туда, где тебе дают работать.
К. Ларина ― Кто там был тогда художественным руководителем? Ю. Рутберг ― Мы – первый набор Михаила Александровича Ульянова.
К. Ларина ― Уже Ульянов. Ю. Рутберг ― И вдруг я ушла в Центральный детский театр к Бородину, где успешно проработала две недели. Всё-таки, знаете, это стаж. И там я получила действительно две большие роли. И по гроб жизни буду благодарна Бородину Алексею Владимировичу, который отнёсся ко мне с таким вниманием и с таким уважением. И для него было личной потерей то, что я ушла потом из театра. Тем не менее он всегда приходил ко мне на премьеры, и я всегда его звала. Я считаю, что он проявил ко мне не просто человеческие, а даже отеческие какие-то качества поразительные. И я вернулась, когда постановка «Зойкиной квартиры». Нас сначала было 11, потом 9 человек. И началась моя такая удивительная жизнь, когда девочка с сомнительными внешними данными на протяжении всего поступления да, в общем, и учёбы (мне давали в основном бабушек с чемоданами), получает роль. Причём я не стояла в очереди. У нас очень любят говорить: «Кто первая Турандот, кто вторая, кто третья, кто пятая, кто седьмая, кто девятая?» А я сыграла один раз. И бесконечно я наслушалась этого… Ну, с одной стороны, наверное, это здорово, что это какой-то такой спектакль, где все проходят через него, как через святую воду. Я была просто номером два Зои Денисовны Пельц после Цецилии Львовны Мансуровой, что «страх и отчаяние в Третьей империи моей» было.
К. Ларина ― Это был режиссёр, насколько я помню, Гарий Черняховский. Ю. Рутберг ― Гарий Маркович Черняховский.
К. Ларина ― Он был вашим педагогом? Ю. Рутберг ― Да, конечно.
К. Ларина ― То есть он сразу знал, что хочет именно Юлия Рутберг, да? Ю. Рутберг ― Да. Когда в театр – да. Потому что в училище играла Тонечка Венедиктова. Я сыграла только, по-моему, два спектакля, заменив её. А когда в театр… Я не знаю, как там получалось, но Тоня ушла тогда в Театр Гоголя, а я с ребятами пришла в Театр Вахтангова, потому что предложили такое распределение. И надо сказать, что, конечно, не всё получалось с самого начала, хотя об этом спектакле огромное количество прессы было, и он считался очень успешным и поколенческим спектаклем. Потому что помимо нас – ребят, кто играл – на сцену вышел в роли китайца Серёжа Маковецкий, Ольга Чиповская была Манюшкой. Лена Сотникова, Маша Есипенко, Максим Суханов…
К. Ларина ― Молодое поколение Вахтанговского театра. Ю. Рутберг ― Да. То есть совсем семечки, и уже колосистая рожь, которые уже пришли туда. Даша Михайлова. Ну огромное количество! И одна молодёжь. И этот спектакль, конечно, произвёл такую бомбу. Во-первых, потому что он стал как бы триптихом. Вышел «Брестский мир» гениальный у Стуруа, который сразу развернул общественность в сторону Театра Вахтангова. Вышел «Кабанчик» Шапиро замечательный. И третий спектакль вышел – Булгаков, «Зойкина квартира». И театр взлетел! Театр взял высоту и начал лететь. И тогда Михаил Александрович сформулировал своё кредо и сказал, что для него театр силён режиссурой, а артисты, которые будут играть на сцене, должны становиться артистами благодаря тому, что они будут всё время играть роли.
К. Ларина ― Прекрасно. Ю. Рутберг ― Да. И у нас в театре оказалось четыре режиссёра: это Пётр Наумович Фоменко, это Роман Григорьевич Виктюк, Аркадий Фридрихович Кац и Гарий Маркович Черняховский. Это при том, что ещё приглашали и Стуруа, и Шапиро, и так далее. В общем, это было очень-очень здорово. И начала я сильно, с точки зрения великолепной режиссуры, из меня делали артистку. Да, это была школа, это уже университет такой совсем.
К. Ларина ― И что, такой фарт все 20 с лишним лет? Ю. Рутберг ― Нет. Конечно, нет. Первые 8 – да, по две премьеры в год. Потом было по-разному, потом было по-другому. Но я никогда не бедствовала. Я уходила на сторону, я уходила на телевидение. Что значит «уходила»? Я продолжала играть спектакли.
К. Ларина ― Параллельно просто. Ю. Рутберг ― Да. Я играла в Театре Станиславского с Максимом Сухановым и с Володей Симоновым. «Хлестакова» мы играли 18 лет и покорили всех и вся. И уж каких только премий мы ни получали. Я играла у Жолдака Аркадину в Театре Наций в «Чайке», и мы проехали полмира с этим спектаклем, с грандиозными совершенно ребятами-актёрами: с Таней Друбич, с Машей Мироновой, с Федей Добронравовым, с Сашей Усовым, с Балуевым Сашей, с Володей Симоновым, с Наташей Колякановой… Господи, кто же ещё там? С Димой Харатьяном. То есть там пиршество было! Просто замечательные совершенно! Ритка Шубина, Лада Марис.
К. Ларина ― Вот вы рассказали, когда мы говорили про семью, что был период, когда вы хотели из театра уйти. Ю. Рутберг ― Да, я хотела. У нас был очень серьёзный конфликт с Пётром Наумовичем на «Пиковой даме». И в какой-то момент я просто поняла, что надо сделать не просто творческий выбор, а человеческий выбор. И я его сделала – положила пьесу и ушла. Но до того, чтобы отдать заявление об уходе, не дошло. И удержала меня моя вторая мама, абсолютно по-настоящему вторая мама, Алла Александровна Казанская, к которой я приехала. Это была великолепная актриса, изумительно красивая женщина, такая умная и такая прекрасная. Когда я ей позвонила… Ну, вот у нас как-то так отношения сложились и во время учёбы, но особенно после. Я позвонила Алле Александровне, говорю: «Я написала заявление об уходе из театра». И Алла Александровна мне сказала: «Значит, давай, сейчас приедешь ко мне. Только бутылочку водочки захватишь». И я приехала к Алле Александровне, которая была в своих грандиозных камеях, которая была в изумительно красивом платье. И она говорит: «Ну, рассказывай про свою невыносимо тяжёлую жизнь». Монолог мой был часа два с половиной. Алла Александровна тоже всплакнула пару раз, пару раз хохотала мне в лицо. Я ей говорю: «Зачем, почему вы смеётесь?!» Она говорит: «Нет-нет…» Да, она периодически переходила со мной на «вы». Она говорила: «Ну что вы? Продолжайте, Юля!» А потом говорит: «Нет, это потрясающе интересно!» А потом, перейдя со мной на «ты» и выслушав (я уже выпила, наверное, рюмки три), она сказала: «А теперь я тебе расскажу, что такое горе…» И я никогда не забуду эту ночь, потому что дальше она меня уложила, прикрыла. И на следующее утро я пошла в театр заниматься делом. И заявление это я порвала. Хотя если бы не она и не папа с мамой (в данной ситуации даже в большей степени Алла Александровна, в данном конкретном случае), я бы, конечно, написала и отдала. И с Пётром Наумовичем мы помирились. Я бы сказала так: мы с ним не просто помирились… То, что я прошла через такое горнило… Если говорить о том, кто из меня сделал настоящую профессиональную актрису, готовую ко всему – не в смысле настоящую актрису, а профессиональную – это, конечно, Пётр Наумович.
К. Ларина ― Пауза небольшая. РЕКЛАМА
К. Ларина ― Обязаны, конечно, успеть поговорить про сегодняшнюю жизнь творческую Юлии Рутберг. Спектакль, который я ещё не видела и очень хочу посмотреть – это «Смех лангусты», это Сара Бернар. Ю. Рутберг ― Только не «Смех», а «Крик».
К. Ларина ― «Крик», простите. Ю. Рутберг ― Нет-нет, ты права, потому что «Смех лангусты» – это то, что играли…
К. Ларина ― Немоляева. Ю. Рутберг ― Да, Светлана Владимировна и Александр Лазарев-старший.
К. Ларина ― Но пьеса та же? Ю. Рутберг ― Редакция Джона Маррелла. Насколько я понимаю, у них была редакция какая-то или перевод Вульфа, а у нас другой перевод. И это пьеса Джона Маррелла, а сценическая версия французского режиссёра… Простите, забыла. Ну неважно. Поэтому там есть разночтения, да. И там был «Смех лангусты», а здесь «Крик».
К. Ларина ― Это всё равно Сара Бернар? Ю. Рутберг ― Конечно, Сара Бернар и Питу.
К. Ларина ― Скажи, зачем тебе хотелось сыграть Сару Бернар? Ю. Рутберг ― Потому что Саре всегда хочется сыграть Сару – это во-первых. А попробовать добраться до уровня Бернар… Всё-таки поразительная женщина, поразительная актриса.
К. Ларина ― Всё-таки возрастная роль. Ю. Рутберг ― Да. Знаешь, мне 77, 27, 38, 11. Ну что ты, там дело не в возрасте. Там дело в судьбе и в невозможности творческого организма не проживать истинные эмоции. Ведь она дошла до того, собирая вообще тысячные залы Америки, Франции, Англии и так далее… Я уж не говорю о том, что когда она упала, и ей не подстелили тюфяк в «Тоске», она же потеряла половину ноги. Десять лет всем этим занимались и потом отрезали ногу выше колена.
К. Ларина ― И играла всё равно. Она играла такие роли! Ю. Рутберг ― Конечно. В постели, лёжа, играла. Осмелилась играть «Гамлета» перед Королевским двором. А Бернард Шоу говорил, что она абсолютно неталантливая. Ой, я всегда так радуюсь… Уж если про Сару Бернар кто-то говорил: «Вы знаете, но ведь она-то бездарная». Её терпеть не мог кто-то, по-моему, Немирович-Данченко. А Станиславский, наоборот, говорил, что она великая. Или кто-то наоборот… Ну, это всегда ужасно интересно, что уже существуют величины… Она же первая женщина, которая получила такую кличку или, может быть, титул – «звезда». Это первый раз прозвучало, вот она стала звездой. Жизнь её была переполнена всяческими эмоциями, складывалась очень трудно, потому что в детстве отца она не видела никогда, а мама была совершенно с определёнными вывертами, и поняла в какой-то момент…
К. Ларина ― Это всё в пьесе? Или ты всё читала? Ю. Рутберг ― Конечно. Нет, я и читала.
К. Ларина ― А зачем тебе читать? Ты – профессиональная артистка. Ты можешь уже с листа играть. Вот это меня поражает. Столько лишней работы. Ю. Рутберг ― Нет, ты знаешь…
К. Ларина ― Вот важно знать всё. Ю. Рутберг ― Я могу читать только с чистого листа, понимаешь, меня так научили, потому что «начало было так далеко, так робок первый интерес». Мне кажется, что про Сару Бернар все девочки, женщины, которые приходят уже в театр, обязательно должны прочесть, потому что вообще вот это ощущение цветов и шампанского, ощущение славы и так далее. Чем дальше ты проживаешь жизнь… Дело не в том, чтобы у тебя так же она складывалась вообще. Меня в автомобилях никто не носил. Но то, что мы за всё расплачиваемся… Расплачиваемся за каждый спектакль, за каждый успех, расплачиваемся не только потерями людей в своей жизни, не только потерями здоровьями – конечностями, локтями, коленями, разорванными менисками, порванными связками! И идём на это, и идём дальше. Мне кажется, что вообще артисты – это смесь олимпийских чемпионов с космонавтами, и ещё они должны выглядеть, как модели. Актёрская профессия настолько жестокая! И ты никогда не скажешь, в какой момент ты можешь получить пулю, и получить её в лоб, в висок или между лопатками. Такое количество негативных эмоций, которые вынуждены проживать люди! И очень немногие, которые способны выставлять как бы защиту и способны не реагировать на это. Хотя не реагировать на это невозможно, это неправда. Реагировать в той мере, чтобы это не грозило опасностью для жизни. Артиста можно убить просто словом. Человека любого можно убить словом. Артиста вдвойне можно убить гадостью, неуважением, презрением. Или сказать ему правду, которая высказана будет невовремя и которая будет глупостью. А глупость – это самое страшное, что есть, по глупости совершаются самые непоправимые поступки. Поэтому для меня Сара Бернар – это собирательный образ моего преклонения, уважения перед великими женщинами. И, с другой стороны, что это такое? Талант. Когда она сидит в кресле с одной ногой, и рядом с ней один человек Питу, и она проигрывает с ним всё. И у неё поднимается настроение! И она расцветает! И она молодеет! И она говорит: «Принесите, в правом ящике моего секретера лежит пьеса одного молодого поэта, он прислал мне её прошлой зимой. Я была уверена, что не успею сыграть. Принесите мне её. И напишите моему поэту, что если он хочет, чтобы играла я, пусть изменит возраст героини». На что Питу говорит: «Позвольте, если он её состарит…» Она перебивает и говорит: «Я хочу, чтобы он сделал её моложе, Питу». Вот в этом… «Моложе – не потому что хорошенькой, а потому что будет жить дальше. И вообще у меня много планов на сегодняшний день. Да и на завтрашний. У нас впереди ещё много времени», – говорит она, прекрасно понимая… Вообще, слова – это слова, буквы – это буквы. Какой смысл ты вкладываешь в это? Вот у меня папа умирал, а я играла Сару Бернар. И для меня вот эти фразы были невыносимы: «И вообще у нас впереди ещё много времени». Когда вдруг поколение наших божественных стариков уходит, уходит и уходит – сиротливо… И поэтому Сара Бернар – это какая-то попытка ещё играть и разговаривать с людьми, с которыми мне интересно. Не потому что мне неинтересны люди моего возраста, среди них масса прекрасных, среди молодых. Но просто эти уж какие-то такие замечательные, что хочется тратить время на них.
К. Ларина ― Я вспоминаю ещё… Конечно, Юлии невероятно повезло, что в таком театре работает, пришла в такой театр, где через одно рукопожатие от каких невероятных гениев. Вспомнила сейчас Галину Коновалову. Это же просто какой-то удивительный человек, замечательная актриса Театра Вахтангова, которая ушла из жизни тоже совсем недавно, не просто прожив 90 с лишним лет, а выходя на сцену в таком возрасте. И я всё время думала об этом несовпадении – трагическом, страшном, несправедливом. В жизни самое несправедливое – это несовпадение, когда душа у человека невероятно молодая, яркая, азартная, хулиганская, обаятельная, манкая, женская…
Ю. Рутберг ― 98 лет. К. Ларина ― И посмотри. Да?
Ю. Рутберг ― Мы спектакль-то посвятили ей как раз, потому что я с ней очень много общалась, очень много дружила. Она видела, успела увидеть этот спектакль. Конечно, она была для меня прототипом. И мне сказали, что когда я играла после её смерти спектакль, в какой-то момент я стала безумно на неё похожа в конце. Это было для меня высочайшим комплиментом, потому что, естественно, я держала её перед глазами. А то, что я играю и Медею, и то, что Галина Львовна могла получить и сыграла такую звёздную роль, и то, что играем «Крик лангусты», и то, что в театре есть какой-то творческий невероятный подъем… Я очень хочу сказать большое спасибо Римасу Владимировичу Туминасу и всей его команде, потому что у нас в чести таланты и очень уважают актёрский труд. Ты можешь предложить, тебе никто не завязывает руки, но пройдёт тот спектакль, который, с точки зрения наших отцов-основателей и Римаса Владимировича, обладает художественными ценностями. Это единственный критерий. Просто приятно работать в театре, который сегодня такой сильный, такой умный. Папа очень любил ходить к нам в театр, и папа успел посмотреть оба спектакля. И он мне говорил в больнице: «Доченька, я мечтаю… Я ведь поправлюсь?» Я говорю: «Батя, конечно, ты поправишься». Он говорит: «И пойду к тебе на спектакли». Вчера я играла Медею, а сегодня, папуля – «Улыбнись нам, Господи!». И как-то божественная режиссура неба даже название спектаклей распределила так, что завтра – в 40 дней – перед тем, когда тебе Господь улыбнётся уже, наверное, где-то, улыбнёмся и все мы здесь. Правда?..
К. Ларина ― Спасибо большое, Юля. Юлия Рутберг. Огромное спасибо Юлии передают наши слушатели, которые здесь массу хороших слов пишут. Юля в прекрасной форме, тьфу-тьфу, поэтому больших достойных ролей и долгой-долгой-долгой творческой жизни. Спасибо тебе большое! Рада, что мы сегодня встретились. Ю. Рутберг ― Спасибо всем большое! Спасибо, Ксюшенька.
В грандиозной церемонии открытия Ярыгинского турнира приняла участие известная российская актриса театра и кино Юлия Рутберг. Она читала стихи, посвященные Ивану Ярыгину.
После окончания церемонии актриса поделилась своими впечатлениями: - Я знала, кто такой Иван Ярыгин, но совсем немного, и это для меня очередной урок, что наша необразованность является тормозом к получению каких-то истинных впечатлений жизни, ведь мне было только известно, что это олимпийский чемпион, - говорит Юлия. - Но я благодарна судьбе, что меня сюда пригласили, Для меня это огромная честь! Ивана Ярыгина я бы сравнила… с Шаляпиным. Казалось бы, они не сопоставимы? Потому что то, что они могут то, что не может повторить никто другой. Для меня Иван Ярыгин – это разновидность Шаляпина в спорте. На таких людях держится земля! Я даже не думала, что меня до такой степени все это так эмоционально захватит! Мне кажется то, что я оказалась здесь, прежде всего для меня инъекция «человеческого витамина». Это бесценно, потому что сегодня можно купить все, а это нельзя. Я не знаю, почему выбрали меня, может быть, потому что не первый раз работаю с оркестрами, художественным словом и благодаря тому, что я - человек избирательный, выбор пал на меня. Меня поразил такой формат открытия турнира. Это удачно и замечательно, что произошло обращение к античности в сопряжении с Ярыгиным. А классическая музыка - это единственный способ спеть оду радости, это тот масштаб, который поднимает человека на пьедестал.
Накануне на сцене Липецкого областного центра культуры и народного творчества по приглашению областной филармонии выступила популярная актриса театра и кино, звезда театра Вахтангова Юлия Рутберг.
Юлия Рутберг сыграла немало великих женщин, своих кумиров — Анну Ахматову, Фаину Раневскую, Коко Шанель. При этом насчёт своих женских прелестей актриса постоянно иронизирует: то назовёт себя «девочкой с сомнительными внешними данными», то заявит «свет мой зеркальце, заткнись — я только причесаться».
В Липецк Юлия Рутберг привезла литературно-музыкальный моноспектакль «Стихов немеркнущие строки». На фоне автобиографических монологов-воспоминаний актриса читала любимые стихи классиков — Александра Пушкина, Анны Ахматовой и исполнила песни из репертуара Александра Вертинского и Булата Окуджавы под аккомпанемент музыкантов Алексей Воронков (рояль) и Николай Мызиков (контрабас).
— Этот спектакль возник из программы, которая была на канале «Культура» — это цикл передач о поэзии, — рассказала после концерта липецким журналистам Юлия Рутберг. — С этим концертом я выступала в Московском международном доме музыки — для меня это не просто чтецкая программа, это стихи, которые остались со мной по жизни — с детства, и я постоянно их добавляю, у меня ещё целая пачка лежит, потому что я достаточно много читаю стихов, много работаю с текстами, мне это очень нравится. По моему убеждению, поэзия — это способ размышления, в поэзии есть вопросы, которые человек сам себе задаёт, и на них есть ответы. Это временем отобранные не просто буквы и не просто слова — это мысли человеческие. Мне кажется, когда я выхожу к зрительному залу, и это всегда так было — что ты разговариваешь с себе подобными. Я никогда не предполагаю, что в зале сидит человек, который глупее меня, который чего-то не знает, не понимает. Но и если человек что-то не знал — это нормально, он может чем-то заинтересоваться и что-то прочитать после, захотеть об этом узнать. Мне кажется, что в искусстве, в театре, в художественном слове — во всем этом есть момент просветительский, образовательный. Публика — это паства, а актёр — это пастырь. Нужно очень внимательно и аккуратно относиться к тому, что ты говоришь, про что ты говоришь, есть ли у тебя возможность помочь людям, как-то облегчить им душу. Наша жизнь сейчас во многом разрушена, и за время спектакля, когда я читаю стихи, о чём-то говорю с людьми, при том, что я одна, и что я женщина, не такая уж мощная, у меня есть возможность гармонизировать и что-то собрать по кусочкам. А как мне кажется, цель искусства — из разрухи сделать какую-то гармонию, собрать. Тогда у людей возникнет ощущение не распада, а какой-то целостности мира. А только в целостном мире человек себя чувствует нормально и спокойно — в разрушенном мире человек себя чувствует ужасно, он себя чувствует песчинкой, одиноким, и это ведёт к нервным срывам, к депрессии и так далее. В спектакле я выражаю не только собственные мысли, потому что я не отличаюсь таким талантом, как Пушкин, Окуджава, Вертинский, Антокольский — я с большим удовольствием использую слова великих людей.
— Много ли молодежи ходят послушать стихи? — Молодёжи много, я даже специально выступаю перед молодёжью. Я им предлагаю альтернативу социальным сетям и Интернету, но насильничать я никогда не буду, и указующего перста от меня никто не дождётся. Когда человеку интересно — он тянется, совершает какие-то собственные поступки. Может, после такого спектакля, ребята посмотрят в компьютерных сетях, кто такой Гумилёв, Ахатова, чем Босх отличается от Брейгеля. Я верю в то, что посмотрят, что я не зря выступаю, что происходит обмен энергией!
— В нашей стране наступил очередной кризис. Раньше, когда у вас были трудные времена, вы искали себя в кино, на радио и телевидении. Как сейчас с новыми ролями и проектами? — Кризис наступает прежде всего для тех людей, которые умеют плохо делать свое дело. Но если у тебя есть мозги, и ты умеешь делать своё дело, у тебя всегда должна быть альтернатива. Да и заниматься только одним скучно, я не люблю, когда мне скучно, и вообще, люди теряют КПД, когда им скучно. Поэтому у меня всегда есть театр, кино, концерты, мои собственные проекты — мне не сидится, я стала очень много работать с оркестрами, что мне тоже очень нравится. У меня разнообразная деятельность, я люблю пробовать себя в разных жанрах, мне так интереснее существовать. А кризис подстёгивает, в кризис обнажаются очень многие вещи. К сожалению, очень многие молодые люди сегодня являются дилетантами, а это очень шаткая позиция на все времена. Только профессионалы являются опорой общества, это гарант его безопасности в жизни.
— В каких картинах и спектаклях мы вас увидим в ближайшее время? — В марте на первом канале выйдет сериал «Орлова и Александров», в котором я сыграла Фаину Раневскую. У нас начинается мировое турне со спектаклем по роману Григория Кановича, где я играю козу — так что этот год тоже мой! Большие гастроли у недавней моей премьеры — спектакля «Крик лангусты», где я играю Сару Бернар. Очень много гастролей у театра Вахтангова — просто невероятное количество! Я достаточно много езжу по стране — только приехала из Красноярска, где проходил международный турнир по борьбе памяти выдающегося спортсмена, олимпийского чемпиона Ивана Ярыгина. Там я читала стихи — работала вместе с красноярским оркестром и лондонским дирижёром. А недавно я читала с двумя оркестрами — народным оркестром Зыкиной и оркестром древних китайских инструментов, которые играли «Времена года» Чайковского. Такого звучания никто не слышал никогда! Для меня выступление с оркестром — это какой-то допинг!
— Как отдыхаете при таком напряженном графике? — Надо спать, и главное, чтобы рядом была вода — я водный знак, и с меня вода очень снимает напряжение. И тишина — я очень люблю тишину. Если у меня есть свободный день — можно поспать, побыть с родными, близкими, любимыми, почитать книжку. Я люблю отдыхать, как-то общаться с людьми, ездить, смотреть мир, ходить к коллегам на спектакли — я закладываю это в свой график, это обязательно. То, что я такой трудоголик — это потому, что я дико ленивая, а организована я потому, что я безалаберная. Лень и безалаберность — мои два качества, которые заставили меня быть трудоголиком и быть организованной.
— Сегодня людям, уставшим от виртуального общения, как никогда раньше нужно живое слово, — считает Юлия Рутберг. По приглашению Липецкой филармонии актриса выступила на сцене областного центра культуры и народного творчества с литературно-музыкальной программой «Стихов немеркнущие строки». Весь вечер Рутберг читала своих любимых поэтов и рассказывала о том, какие воспоминания с ними связаны.
Фото Николая Черкасова
«Глупая лошадь» Вадима Левина как привет из детства. «Угол» Павла Когана и «Овал» Наума Коржавина словно напоминание, что на смену юношескому максимализму приходит житейская мудрость. Бессмертное пушкинское «Я вас любил», баллада об Иеронимусе Босхе Павла Антокольского, страстное посвящение Кармен Теофиля Готье на чистейшем французском, строки Анны Ахматовой, Леонида Мартынова, Давида Самойлова и других замечательных поэтов. Украшением программы стали музыкальные номера под аккомпанемент Алексея Воронкова (рояль) и Николая Мызикова (контрабас). Актриса не побоялась взяться за творчество классиков жанра и блестяще справилась с невероятно сложной задачей. Ее интерпретации пронзительной баллады Александра Вертинского «На смерть юнкеров» и «мантры интеллигентного человека» — песенки черепахи Тортиллы авторства Булата Окуджавы со словами «Не покупается доброе имя, талант и любовь» вызвали самый живой отклик у зрителей. После спектакля Юлия Рутберг ответила на вопросы журналистов.
— Юлия Ильинична, что вдохновило вас на создание проекта с таким особым, личностным отношением к поэзии? — Эта программа возникла из цикла передач о поэзии на канале «Культура», в ней участвовало много хороших актеров. Постоянно что-то в неё добавляю, я достаточно много читаю стихов, много работаю с текстами, мне это очень нравится. По моему убеждению, поэзия — это способ размышления, в ней есть вопросы, которые человек сам себе задает, и на них есть ответы. Это не просто буквы и не просто слова — это проверенные временем человеческие мысли. Сейчас в театре, в литературе, на эстраде слишком много всего легковесного, развлекательного. Я же выхожу к публике для серьезного разговора на равных. Никогда не думаю, что в зале сидит человек, который глупее меня, который чего-то не знает, не понимает. Все знать невозможно, это нормально, он может чем-то заинтересоваться и что-то прочитать после. Мне кажется, что в искусстве, в театре, в художественном слове — во всем этом есть очень важный просветительский, образовательный момент. Публика — это паства, а актёр — пастырь. Нужно очень внимательно и аккуратно относиться к тому, что ты говоришь. Наша жизнь сейчас во многом разрушена, и за время спектакля, когда я читаю стихи, о чём-то говорю с людьми, при том, что я одна и что я женщина, не такая уж мощная, у меня есть возможность гармонизировать и что-то собрать по кусочкам. А как мне кажется, цель искусства — из разрухи собрать какую-то гармонию. Тогда у людей возникнет ощущение не распада, а целостности мира. А только в целостном мире человек себя чувствует нормально и спокойно. Я не отличаюсь таким талантом, как Пушкин, Окуджава, Вертинский, Антокольский, поэтому с большим удовольствием использую созвучные моим, мысли великих людей.
— Вы говорили, что люди устали от социальных сетей, виртуального общения, бездумного потребления информации, когда «одновременно включаем видео, аудио и при этом говорим по мобильнику с Клаудио». Удается ли вам вытащить на ваши выступления молодежь из Интернета? — Молодёжи много, я нередко специально выступаю перед молодёжной аудиторией. Я ей предлагаю альтернативу, но насильничать никогда не буду, и указующего перста от меня никто не дождётся. Когда человеку интересно — он тянется, совершает какие-то собственные поступки. Может, после такого спектакля ребята посмотрят в сети, кто такие Гумилёв, Ахматова, чем Босх отличается от Брейгеля. Я верю в то, что посмотрят, что я не зря выступаю, что происходит обмен энергией!
— Сейчас, когда в нашей стране наступили непростые времена, как у вас обстоят дела с новыми ролями и проектами? — У меня всегда все есть. Кризис наступает прежде всего для тех людей, которые плохо умеют делать свое дело. Но если у тебя есть мозги и ты умеешь делать свое дело, у тебя всегда должна быть альтернатива. Да и заниматься только одним скучно, а я не люблю, когда мне скучно. Поэтому у меня всегда есть театр, кино, концерты, мои собственные проекты. Я стала очень много работать с оркестрами, что мне тоже очень нравится. У меня разнообразная деятельность, мне так интереснее существовать. Кризис подстёгивает, он обнажает очень многие вещи.
— У вас есть роль-мечта? — Я никогда не говорю об этом. Зачем? Мне повезло, я играла Анну Ахматову, Фаину Раневскую, Коко Шанель на французском языке. Это приближение к очень особенным, великим женщинам, каждая из которых для меня в чем-то является образцом. Говорят, не сотвори себе кумира, но эти личности мне здорово помогали в жизни. Ради этих ролей можно жертвовать здоровьем, сном, общением с любимыми людьми.
— В каких проектах мы вас увидим в ближайшее время? — В марте на Первом канале выйдет сериал «Орлова и Александров», в котором я сыграла Фаину Раневскую. У нас, в театре Вахтангова, начинается мировое турне со спектаклем по роману-притче Григория Кановича «Улыбнись нам, Господи», в котором я играю козу. Большие гастроли у недавней моей премьеры — спектакля «Крик лангусты», где я играю Сару Бернар. А ещё недавно я работала с двумя оркестрами — народным оркестром Зыкиной и оркестром древних китайских инструментов, которые играли «Времена года» Чайковского. Такого звучания никто не слышал никогда! Для меня выступления с оркестром — это погружение в какой-то океан музыки, когда ты словно пребываешь в её нежных объятьях.
Вчера в Московском театре «Кураж» состоялся юбилейный творческий вечер Петра Семака, народного артиста России, лауреата Государственных премий, ведущего актера Академического Малого драматического театра – Театра Европы под руководством Льва Додина. Один из ведущих актеров МДТ отметил 55-летие дважды. Сначала в Санкт-Петербурге, а потом – в Москве, где у него много друзей. На творческом вечере мастер прочитал отрывки из произведений Чехова, Бабеля, Булгакова, Зощенко, сыграл фрагменты из своих любимых театральных постановок. Вторая часть вечера была отдана друзьям юбиляра, которые поздравляли его со сцены, говорили много теплых слов и вручали подарки.
- Мы с Петром знакомы еще с 1985 года,- рассказала актриса Юлия Рутберг. - Поэтому я принесла ему подарки нашей молодости: бутылку хорошего красного вина и хорошую книжку. И хочу пожелать, чтобы ему всегда хватало денег на книги и портвейн. Книга называется «В саду Римаса Туминаса», это чтобы наш юбиляр не обольщался, что в романтическом театре он остался один. Это не так, Петр, вас, все-таки, двое! Завтра со спектаклем я улетаю в Киев. И до сегодняшнего вечера мне было как-то страшно и волнительно, в связи с ситуацией на Украине. А сейчас послушала песню на украинском языке в твоем исполнении и поняла, что везде есть хорошие люди, и что на любом языке мы можем друг друга понять.
Свой творческий вечер Петр Семак объявил благотворительным. Собранные от продажи билетов деньги он передаст семье своего друга и коллеги, актера Алексея Девотченко, трагически погибшего осенью прошлого года.
Марианна Милославская, фото Алексея Родченко (ИА «Столица»)
Бутылка вина и хорошая книга-важный атрибут творческой интеллигенции советской эпохи
Премьера на Первом канале - история уникальной любви. Великая актриса и гениальный режиссёр. Любовь Орлова и Григорий Александров. Он искал ту, которую полюбит вся страна. Она ревновала его к Марлен Дитрих. Как снимались великие советские кинокомедии, сказки о счастливом настоящем и светлом будущем, какие страсти кипели, и трагедии случались в жизни их создателей, а главное, как началась и стала легендарной история, быть может, самой невероятной любви ХХ века – любви выдающегося режиссёра Григория Александрова и его музы, страсти и ангела-хранителя, главной советской звезды Любови Орловой? Этот кинороман - не только о таланте и успехе, но и о бешеной ревности и чёрной зависти. "Она какая-то невероятная для меня. Никогда про своего человека - не дать слабину, не сказать что-то или усомниться в нём, или сделать ему замечание. Женщина, которая никогда в жизни его ни в чём не упрекнула", - говорит актриса, исполнительница роли Любови Орловой Олеся Судзиловская. "Образ человека, одержимого своим делом, прежде всего - а это значит, и истеричного где-то, где-то и срывающегося. Он эмоциональный, открытый человек искусства", - говорит заслуженный артист России, исполнитель роли Григория Александрова Анатолий Белый. Александров верил, что снимет самое смешное кино в мире, и на главную роль искал актрису, которую зрители полюбили бы с первого взгляда и навсегда. И, кажется, что судьба в лице Леонида Утёсова не могла не свести их. Эта встреча была для Орловой и Александрова вспышкой молнии, огнём страсти, который будет пылать почти полвека. "Мне хотелось показать человека очень непростого, очень непростого, порой щедрого, порой настолько скупого, стремительного, жёсткого", - рассказывает заслуженный артист России Николай Добрынин, исполнитель роли Леонида Утёсова. Вместе, во всём поддерживая друг друга, они пережили не только обиды близких людей, но и самые нелепые обвинения — в плагиате и шпионаже. Их прослушивали, копались в личных вещах и прошлом. Но зрителям их жизнь казалась сказкой. Никто и не догадывался, что зажигательно танцуя в кадре, Любовь Орлова ещё минуту назад рыдала - вновь арестовали кого-то из друзей.
"Орлова любила Раневскую, она была влюблена в неё, в такой тип большого ребёнка. А она была очень стильной, она любила эти шляпки, у неё были большие глаза, томное лицо, она очень любила что-то подыгрывать", - говорит заслуженная артистка России Юлия Рутберг, исполнительница роли Фаины Раневской.
Их взаимное уважение и сегодня кажется чем-то совершенного из другого времени. Всю жизнь Орлова и Александров обращались друг к другу исключительно на "вы". Она ревновала его к Марлен Дитрих, не желая быть на неё похожей. А он понимал, что за такую женщину, как Любовь Орлова, стоит сражаться каждый день. "Как противоположность их любви — страсть тирана, которая могла разрушить, если бы не было такой безумной, уникальной любви между ними", - говорит Анатолий Белый. "Это два человека, два сердца, которые встретили друг друга, которые чувствовали друг друга спинами", - рассказывает Олеся Судзиловская. Они были обласканы властью, но всё время ходили по краю пропасти. Пережили самое опасное время и навсегда остались символами эпохи. Александрова пытались унижать, Орлову пробовали отравить. Но имена врагов стерлись из памяти, а блеск звезды, кажется, стал лишь ярче, и сердце в груди по-прежнему бьётся, как птица.
респект
администратор
Сообщение: 13965
Зарегистрирован: 12.09.10
Отправлено: 22.03.15 08:13. Заголовок: песня из репертуара ..
В Нижнем Новгороде завершает работу XI театральный фестиваль-конкурс имени Евгения Евстигнеева. В рамках фестиваля 29 и 30 марта на сцене Нижегородского театра "Комедiя" будет представлен спектакль Театра имени Евгения Вахтангова «Крик Лангусты» (постановка Михаила Цитриняка). В спектакле заняты – заслуженная артистка России Юлия Рутберг и заслуженный артист России Андрей Ильин. Спектакль «Крик лангусты» - почетный гость фестиваля.
В нынешнем сезоне в фестивале принимали участие театры Нижнего Новгорода, Чебоксар, Дзержинска, Оренбурга, Москвы.
В жюри фестиваля вошли: председатель жюри - главный режиссер Нижегородского государственного театра юного зрителя Виктор Шрайман; театральный критик директор театрального журнала «Планета Красота» Валентина Федорова; заслуженная артистка России, актриса нижегородского театра Драмы Тамара Кириллова; заслуженная артистка России, актриса нижегородского ТЮЗа Ирина Долганова; заслуженный артист России, актер нижегородского театра «Комедiя» Валерий Кондратьев, заслуженный работник культуры РФ, Почетный гражданин Нижнего Новгорода Татьяна Цыганкова, специальный эксперт Фестиваля – заслуженный работник культуры РФ Александр Пашков.
Торжественная церемония закрытия XI Фестиваля состоится 30 марта на сцене театра «Комедiя». На церемонии будут подведены итоги конкурса, объявлены и награждены лауреаты премий профессионального и зрительского жюри.
...Артем Николаев. Спектакль прошел в тревожной тишине. Сложилось впечатление, что зрители даже не дышали, боялись даже дыханием разрушить атмосферу спектакля. В финале публика " все забрала в свои руки" овации и крики браво долго звучали на просторах Нижнего! Завтра вторрй день!
9 и 10 апреля в Театре имени Маяковского состоится премьера спектакля "Последние", жанр которого определяется как "трагический балаган". Его поставили по пьесе Максима Горького, которая рассказывает, как грехи родителей влияют на судьбы детей. Подробнее о постановке поведал исполнитель главной роли - актер Анатолий Лобоцкий.
Фестиваль «Театральный синдром» завершился в Красноярске. В этом году он был целиком отведен гастролям Театра имени Евгения Вахтангова. Одним из первых спектаклей показали «Медею» (режиссер — Михаил Цитриняк) с Юлией Рутберг в главной роли. Newslab.ru встретился с актрисой, чтобы поговорить о театре, зрителях, актерской преданности и табу на сцене.
Юлия Рутберг Фото предоставлено театром им. Е. Вахтангова
Вы пришли в Вахтанговский театр сразу после окончания училища и играете здесь до сих пор. Почему?
Я работаю во многих театрах, по всему миру, просто «по прописке» это мой дом, а дом может быть один. Нельзя же жить и дома, и в 50 съемных квартирах. С большим удовольствием работаю в театре Станиславского и Немировича-Данченко с Феликсом Коробовым, с великолепным, роскошным оркестром. Вообще много с оркестрами работаю, много лет работала в театре Станиславского, драматическом, у меня масса сольных проектов, и мне это нравится. Но возвращаюсь я всегда в самый любимый, прекрасный и самый дорогой — Вахтанговский, просто по группе крови. Не зря так долго поступала в Щукинское училище и оказалась в Вахтанговском театре — это для меня не просто стечение обстоятельств, а золотое сечение. Проработала в нем 26 лет и никуда уходить не собираюсь.
«Театральный синдром» привез в Красноярск в этом году сразу столько спектаклей театра Вахтангова, что это дает зрителю?
Можно системно взглянуть: тут и малая и большая формы, причем в большой это и пластический спектакль, и классический, и спектакль звезды Василия Семеновича Ланового, нашего старожила театра, который уже долгое время идет с успехом, — не так много старшего поколения осталось.
Какие самые необычные места вам приходилось посещать с театром или с другими проектами?
Улан-Удэ, озеро Байкал совершенно фантастическое место. Везде есть что-то интересное. И Красноярск интересное место, жаль, я не могу никуда поехать - только вернулась из Канады и США, где у нас было 16 дней гастролей, поэтому не совсем понимаю, сколько сейчас времени, где я, что я, у меня костерок в голове горит. Везде свои музеи прекрасные, люди прекрасные, природа.
Расскажите, как родители повлияли на вас в профессиональном плане? Кого вы еще можете назвать своими учителями?
Мама и папа всегда были моими главными советчиками (Юлия Рутберг родилась в потомственной театральной семье. Отец — Илья Григорьевич Рутберг, заслуженный деятель искусств России, один из основателей студенческого театра «Наш дом». Мать — Ирина Николаевна Суворова, закончив Гнесинский институт, преподавала в музыкальной школе по классу фортепиано. Бабушка и дедушка по материнской линии работали танцорами в театре «Остров танца»). Многие люди говорили, что «ваша новая работа прекрасна и замечательна», а мама с папой могли сказать, что вообще-то, это повтор вот этого и вот того. Любая похвала от отца уже сама по себе была как халва. Папа никогда меня не уничтожал, но мог сказать очень жесткие вещи, и был всегда прав, тем более что мы с ним безумно похожи и даже общие ошибки делали. У родителей я училась двадцать пятым кадром, просто жила и училась перманентно — вся моя жизнь это учеба у родителей. А педагоги, которые были и в ГИТИСе и в Щукинском училище — я просто попала в кладовую солнца, россыпи бриллиантов, это были люди другой эпохи.
Юлия Рутберг на репетиции Фото предоставлено театром им. Е. Вахтангова
В Красноярске проходит отбор абитуриентов в Щукинский институт. Кому это нужно прежде всего?
Во-первых, не у всех есть возможность, в основном финансовая, доехать до Москвы. Ну и из Красноярска лететь все-таки больше четырех часов. Вообще это практиковалось всегда, у нас в училище оказывались ребята, которым даже присниться не могло, что их возьмут, и до них как-то доберется училище само. Поэтому, мне кажется, что это замечательная идея. Наши педагоги ездили на конкурсы чтецов и отбирали ребят, смотрели таланты. В Красноярске отсмотрели порядка 60 человек, и вот троих отправили прямо на конкурс. Поэтому от всей души поздравляю Красноярск и ребят, у которых была такая возможность. То, что они поедут и без всякой очереди пройдут — это такая гуманистическая творческая акция.
Можно ли, на ваш взгляд, в таком возрасте понять, что человек талантлив?
Я сама ежегодно поступала в Щукинский, и меня всё не брали, а потом решили взять на всякий случай, с большими боями. Если ты имеешь дело с человеческим материалом, с живыми людьми, приговор выносить не надо, особенно в начале пути. Мне кажется, искусство — это та зона, в которой один человек может быть прав, а сто — не правы. И всё познается со временем, и только время показывает, кто прав, а кто не прав. Сиюминутная правда очень недолгая в искусстве.
Какие для вас есть табу в театре?
Считаю, что мат на сцене невозможен! Никогда не буду этого делать. Правда, один артист все-таки убедил меня, что это возможно: когда я у Сергея Женовача посмотрела Венечку Ерофеева, и мальчик, который его играл, два раза ругнулся матом, я просто поняла, что это уместно — причем он делал это в контексте и пронзительно. Еще меня коробит голое тело на сцене, за редчайшими исключениями. Сцена — это такое увеличительное стекло, где всё чрезвычайно. Либо это усиливает впечатление от чего-то, либо вгоняет тебя в ступор. Исповедую актерский театр и не люблю, когда артисты являются вешалками для костюмов или занимаются физкультурой с точки зрения балетмейстера или хореографа, такие послушные исполнители воли режиссера. Это не отменяет постановочных спектаклей, но просто артист очень важен. Когда я пришла в театр, оказалась рядом с такими людьми как Михаил Ульянов, Юрий Яковлев, Алла Казанская — такие люди, когда ты забываешь обо всем, тонешь в их чувствах.
Вы входили в оргкомитет «Золотой маски». Как относитесь к ситуации, которая развернулась вокруг неё?
Я рассталась с «Маской», когда там сменилось руководство — меня когда-то позвал Эдик Бояков (Эдуард Бояков — создатель фестиваля «Золотая маска») и мы начинали и делали. А потом пришли другие люди и сделали то, что хотели они. Я люблю новые дела, но годами этим заниматься мне неинтересно, мы достигли, мы сделали — премия была достойная, и я несколько раз ее вела, вручала. А сейчас другой этап.
Но вы следите за этой премией? Считаете, что это некое мерило?
Критерии есть, но всё весьма субъективно, и в зависимости от того, какие члены жюри — такие спектакли побеждают. Что человеку нравится, за то он и голосует, с этим ничего нельзя сделать. С другой стороны, всегда учитываются социальные ситуации, экономические и так далее. Поэтому я к премиям отношусь совершенно спокойно и больше всего люблю их вручать.
Юлия Рутберг Фото предоставлено театром им. Е. Вахтангова
Не всегда на телевидении выходят качественные работы, но ваша фамилия в титрах — всегда «знак качества», это тяжело дается?
Индустрия, которая сейчас называется кино, это, за редчайшим исключением, продюсерская индустрия. Берут людей, которые что-то умеют, и из них выжимают всё, потому что скорости немыслимые, плюс совершенно жуткие сценарии. Ребята, которые играют Чехова, Достоевского, Толстого, Мольера, Ануя, у них есть материал. А в сериалах приходится сопротивляться ереси, для этого нужен опыт. Если чувствую, что могу сопротивляться, тогда иду и пытаюсь делать свое дело. Мне часто говорят «вы моложе выглядите в жизни, а в этом сериале у вас морщины». В сериале — не я. Зачем же я везде буду Юлия Рутберг? Это персонаж, женщина, которую играю. Будет ли она уродцем, будет ли алкоголичкой со сломанными пальцами, морщинами — люди меня узнают и идентифицируют, но это не я. Артиста берут для того, чтобы он сыграл чью-то жизнь, чью-то судьбу, поэтому мне иногда неловко за моих коллег, которые не очень утруждаются. Совершенно всё равно, седая я на экране или с бородой — так надо, понимаете, так надо! Это Юля плюс еще кто-то. Вернее: еще кто-то плюс Юля. Естественно, играю своими эмоциями, своими чувствами, но это и называется «роль».
Каким должен быть режиссер, чтобы вы захотели с ним работать?
Умным. И талантливым, желательно. Режиссер, для которого артист является необходимой фигурой на сцене, — не баннеры, не светомузыка, не экраны, а живой человек. Мне всегда восхитителен и прекрасен театр Раневской и Плятта «Дальше тишина», спектакль Плисецкой, Васильева и Лиепы «Спартак», это могут быть разные жанры, например, театр Елены Камбуровой, которая голосом совершает чудеса. Для меня номер один — артист. Очень ценю театральных художников, потому что оформление спектакля — это огромный мир, в котором пребывают актеры. Музыка — это безмерно важно. Но центром притяжения является артист.
Какова идеальная степень участия актера в спектакле, сколько вам нужно свободы?
Свобода — это осознанная необходимость. И когда это «осознанная необходимость», — свобода позволяется. Свобода — когда режиссер тебе точно объяснил, куда ты можешь ходить, про что ты можешь ходить, потому что сговор артиста с режиссером и есть смысл спектакля. Любую пьесу разные артисты и режиссеры могут поставить совершенно про разное. В Москве идет «Медея» Камы Мироновича Гинкаса, идет «Медея» наша, вышла сейчас в опере — везде называется одинаково, но с каких разных сторон подходят к одному и тому же персонажу!
Расскажите о вашей Медее (показы спектакля «Медея» с Юлией в главной роли состоялись в Красноярске 22 и 23 июня)? Что она значит для вас, как на вас повлияла?
Я ее адвокат! Считаю, что это уникальная женщина, мне нравится ее играть. И мне очень нравится, что Михаил Григорьевич Цитриняк, удивительный по тонкости режиссер, из страшного спектакля, безысходного, не сделал чернуху, а сделал светлый финал, эти тряпочки (в финале спектакля актриса держит в руках две тряпки, метафорично изображающие ее детей). С одной стороны, это невозможно — люди начинают задыхаться, плакать, кто-то видит, что это две девочки, кто-то — что два мальчика, а кто-то на полном серьезе нам говорит, что вот это — мальчик, а это — девочка, хотя человек на тряпочки смотрит! Это прекрасно, это значит, у человека пробуждается фантазия. Для меня «Медея» уже несколько лет мерило моего состояния — внутреннего, профессионального, человеческого.
У вас в спектакле тяжелая, требующая невероятной отдачи роль, что она лично вам дает?
Колоссальный энергообмен с залом. Я не только трачусь, но еще и много получаю, вижу, как реагируют люди. Зрители плачут, задумываются, хотят прийти второй раз, боятся ко мне подходить, думая, что со мной нельзя разговаривать, что я кого-нибудь задушу. А мы уже сыграли больше 120 спектаклей, поэтому сейчас абсолютно нормально с вами разговариваю, это моя работа. Публика бывает разная, но для меня это уважаемые люди, которым хочу рассказать важное, но и хочу получить от них внимание, слезы, их улыбки, их вопрошающие глаза, когда они уйдут и будут думать. Мы привезли в Красноярск по-настоящему качественные спектакли. И когда столько зрителей, когда я увидела зал — люди встали, аплодируют, мне хочется такую публику поблагодарить. По-настоящему хорошие спектакли — это не просто развлечение, когда ты вышел и забыл, где был. Нет, нет, нет. Мне кажется, что у всех людей, которые посмотрели спектакли театра Вахтангова, разные впечатления, но я очень надеюсь, что эти спектакли будут путешествовать вместе с ними — внутри. И как-то останутся, а не выветрятся через секунду. На первых этапах бывает, когда спектакль артиста не отпускает, когда ты буквально черного цвета, и это закономерно. Но идет адаптация. Конечно, если артист способен взять такой материал, отыграть его, то многие роли становятся проще — у других режиссеров, в других театрах. У тебя натренирован организм. «Медея» и еще один спектакль, «Крик лангусты», которые мы сделали с Михаилом Григорьевичем (Михаил Цитриняк, режиссер), меня держат в таком прекрасном творческом состоянии. И мне кажется, сейчас я этакая настоящая цирковая лошадь, много чего могу сделать. Правда, уже конец сезона, и силы на исходе. Приеду от вас, сыграю два «Крика лангусты», и угомонюсь на немножечко.
Какие проекты с вашим участием ожидаются в ближайшем будущем?
У нас открывается новая сцена в театре, будет перенос и «Медеи», и «Крика лангусты», много поездок, концертов, всего. С кино сейчас трудно, все то отменяется, то запускается — это зависит во многом от экономической ситуации. А вообще, конечно, меня трудно застать дома, потому что я все время где-то. Ну и слава богу, пока силы есть.
В новом выпуске программы «Почему я?», который выйдет в эфир в воскресенье, 28 июня, в 10:15 на телеканале «МИР», вы узнаете о том, как дочь «русского Марселя Марсо» Ильи Рутберга не могла поступить ни в одно театральное училище, почему она долго искала себя в актерской профессии и что в своей жизни Юлия считает самым важным. Сейчас Юлия Рутберг – лауреат самых престижных театральных премий России: «Чайка» и «Хрустальный Турандот. А еще – актриса, любимая миллионами. Она всё отдает сцене. Мужчины-коллеги с восхищением называют её «рабыней театра», но признают, что вряд ли смогли бы быть рядом с женщиной, любящей искусство так страстно. Что расскажет о себе и своих мечтах сама Юлия?
Видеоролик творческого вечера Юлии Рутберг в Доме актера, запись 2004 года. На 25.54 рассказывает режиссер спектакля "Я тебя больше не знаю, милый!" Роман Григорьевич Виктюк и Юлия Рутберг играет сцены из этого спектакля. Умная, добрая и самоироничная, от всех отличная, любимая Актриса! http://www.youtube.com/watch?v=G_8X8xWP-pI
Сегодня свой юбилей справляет Юлия Рутберг. Не ройтесь в словарях, я уже посмотрел: "справлять" - это значит "праздновать по установленному обычаю". А обычай у артистов такой - в любой праздник работать. Не знаю, Юля, есть ли у тебя сегодня спектакль. Но знаю, что и сейчас под рукой - тексты, исчерканные карандашом. Подруга! Пусть будет много работы, пусть всегда будет из чего выбирать и пусть твои талант и опыт помогут не ошибиться с выбором! А ещё будь здорова! Сил тебе на исполнение всех наших пожеланий!
Дорогая Юлия Ильинична! Позвольте выразить Вам глубокое уважение и признательность в день Вашего юбилея! Каждая встреча с Вами на сцене вызывает восхищение и благодарность. Ваш талант виртуозен и многообразен. Вы меняете краски, Вы меняете маски: то загадочная, глубокая и ироничная Тайная недоброжелательность в пушкинской «Пиковой даме», то стильная и высокомерная Дама в «Сказке» В. Набокова, то холодная светская красавица Гонерилья в «Лире» У.Шекспира, то полная контрастов, одиночества и безнадежности Морин («Королева красоты» Мак Донаха), то трагичная Медея, поражающая страстностью, мощной энергией и тонким лиризмом, то ослепительная красавица, победительная и ранимая, Сара Бернар, то волшебная, будто сошедшая с полотен Шагала, Козочка в «Улыбнись нам, Господи» Г. Кановича. Вы зрелый мастер широкого диапазона — от гротескной комедии до высокой трагедии. Вам удается невозможное — сыграть талант. Ваше мастерство и вдохновение дарят зрителям незабываемые минуты наслаждения. Вы яркая одаренная актриса, готовая экспериментировать и открывать новые творческие горизонты. Не имеет значения, какая цифра юбилея значится круглой, но в Вашем случае она символична — пятерка, как высшая оценка таланта. Дорогая Юлия Ильинична, несомненно, все, о чем Вы мечтаете, чего очень хотите — сбудется! От всей души желаем здоровья, сил, счастья, новых побед!
МОСКВА, 8 июля. /ТАСС/. Премьер-министр России Дмитрий Медведев поздравил с юбилеем заслуженную артистку РФ Юлию Рутберг. Об этом сообщается на сайте кабмина. "Вам, яркой и неповторимой актрисе, приме Вахтанговского театра, подвластны самые разные роли: трагические и характерные, комические и лирические. Каждую из них вы наполняете глубоким содержанием и особой элегантностью, - отмечает председатель правительства в поздравлении Рутберг. - Поклонники хорошо знают ваше творчество, ценят вашу замечательную, вдохновенную игру на сцене и в кино, искренне любят вас". Медведев пожелал актрисе здоровья, удачи и хорошего настроения. Юлия Рутберг отмечает в среду 50-летие. В отличие от многих своих коллег-женщин, она спокойно относится к возрасту. "Мне 50 лет и я уже дважды бабушка, чем очень горжусь", - сказала именинница в интервью ТАСС, добавив, что круглую дату отметит вместе со всей своей большой семьей на отдыхе в Болгарии. Своей второй семьей Рутберг, по ее признанию, считает Театр имени Вахтангова. "Это мой театр по группе крови, - говорит актриса. - Здесь я проработала 26 лет и никуда уходить пока не собираюсь".
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 17
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума