Отправлено: 26.11.13 09:12. Заголовок: Александр Ширвиндт
Александр Ширвиндт родился в Москве 19 июля 1934 года в семье скрипача, музыкального педагога Анатолия Густавовича (Теодора Гдальевича) Ширвиндта (1894, Одесса — 1961, Москва) и редактора Московской филармонии Раисы Самойловны Ширвиндт (урождённой Кобыливкер; 1896, Одесса — 1985, Москва). Отец играл в оркестре Большого театра, затем преподавал в Музыкальном техникуме имени А. А. Ярошевского; дед, Густав (Гдаль) Моисеевич Ширвиндт (выпускник Виленской 1-й гимназии 1881 года), был врачом. В 1956 году окончил Театральное училище им. Б. В. Щукина (курс Веры Константиновны Львовой) и был принят в труппу Театра-студии киноактёра. В том же году сыграл свою первую роль в кино — эстрадного певца Вадима Степановича Ухова в фильме «Она вас любит!» (реж. Семён Деревянский и Рафаил Суслович). В 1957 году принят в труппу театра им. Ленинского комсомола и зачислен в штат киностудии «Мосфильм». В 1967-1969гг. — артист Московского драматического театра на Малой Бронной. С марта 1970 года — актёр Московского академического театра сатиры. С 2000 года — художественный руководитель Московского академического театра сатиры. Член Союза театральных деятелей (1961) Член Союза кинематографистов (1978) С 1957 года - преподает в Высшем театральном училище имени Б.В. Щукина (с 1995 года — профессор)
Художественный руководитель Театра сатиры, знаменитый актер и режиссер Александр Ширвиндт рассказал корреспондентам РБК Александре Федотовой и Кириллу Сироткину о сатирической действительности, актерских мечтах, настоящих героях, поисках и кресле вдохновения. Беседа состоялась в начале октября, однако из-за неожиданного ухода из жизни ведущей актрисы театра Ольги Аросевой публикацию интервью пришлось отсрочить. фото
- Поздравляем Вас с днем рождения театра, который был недавно. - Он совпал с Днем старого старика, или (как там?) престарелого человека… Так что у меня был двойной праздник
- Вы как-то говорили, что в России сейчас происходят такие события, что "пересатирить" их уже невозможно. А что же тогда делать сатирикам? - Как что? Переквалифицироваться в телевизионные репортеры, чтобы стоять все время у барьера.
- Сейчас же модно, когда лают друг на друга и ничего не слышат. Происходит то, что у греков считалось разговором с несуществующим собеседником. - Все эти полемики, так называемые диалоги, дискуссии, - это все разговоры с несуществующим собеседником. Они слышат только себя, и это страшно, создается вакуум. Сатирики должны принимать там активное участие.
- А почему люди не слышат и не слушают друг друга? - Потому что это давнишняя тенденция - неприязнь к полемике. Они что-то себе застолбили - дома, в партии, на работе, это у них существует незыблемо, и дальше для них аргументов не существует. Всякая дискуссия, полемика подразумевает, что ты меня в чем-то убедила, и я соглашаюсь. Но, если послушать эти так называемые диалоги, никто никого ни в чем не убеждает. Кто-нибудь хоть бы раз сказал: "Да, я согласен, я был не прав…" Я такого случая не помню. Прав только я. Какая же, к черту, здесь дискуссия, когда и один прав, и второй прав, и никаких разговоров быть не может. Это не полемика, это просто моносуществование.
- Мы недавно брали интервью у известного ученого - профессора Константина Агладзе, который вернулся после 13 лет работы в Штатах и Японии. По возвращении его больше всего удивило, что практически отсутствует полемика. Вы прямо повторяете его слова. - Я 13 лет в Америке не жил, я нигде вообще больше недели быть не могу, тем не менее я вижу это отчетливо. Раньше для себя я это никогда не формулировал, но вы меня спросили, и я начал формулировать в полемике.
- А почему Вы больше недели нигде не можете быть? - Старый я, как-то неинтересно. Не то чтобы я не бывал, я бывал, но через какой-то период - больший или меньший - я начинаю скучать. Надо там родиться. Где родился, там и пригодился. Под каким бы кустом ни родился, вне зависимости от того, насколько там хорошо или плохо, в говне или в чистоте. Это аксиома - все старые эмигранты, когда дети их увозят, сразу погибают, я знаю много примеров.
Если сидишь в Бердичеве или Черновцах на завалинке у дома, грызешь семечки, рассказываешь анекдоты, а потом переезжаешь на Брайтон и на этой же скамейке с этими же семечками с этими же собеседниками продолжаешь разговор, ничего не меняется. А когда человек что-то по-настоящему делал, а, переехав, попадает в вакуум, пусть даже сытый, он не выдерживает. Это не ностальгия, это корни. Родина - это же не флаги, это суммарно двор, завалинка, друзья детства. Так что я не могу. Я, наверное, неправ, есть люди, которые в полемике со мной поспорят, но лично я там начинаю скучать.
- Александр Анатольевич, сейчас наша страна в очередной раз ищет национальную идею. Раз уж Вы заговорили о корнях и патриотизме, как Вы считаете, какая нужна нашей стране национальная идея, нужна ли вообще и может ли страна жить без нее? - Это очень серьезные бирки – "национальная идея", "гражданская платформа", "линия партии". Вы еще пацаны, а сколько на моем веку наш народ, особенно партийный, колебался вместе с линией партии. Линия партии прямой не была никогда, она шла зигзагом, скорее даже была кардиограммой взбесившегося инфарктника.
С национальной идеей сейчас трудно. Это бренд не основан ни на какой материальности, это что-то из сферы формулировок. Начиная с 1917г. в нашей стране по линии идей было все в порядке, была глобальная идеологическая страна. А сейчас начинают развенчивать туда-сюда на каждом шагу. Вы, например, я уверен, уже совершенно не понимаете, что это было такое, потому что менялись эти налево-направо, хороший-плохой.
Далеко ходить не надо, недавно было 20 лет путчу. Общество было тогда ровно пополам разбито - Верховный совет - Ельцин, и сейчас пополам делятся комментарии по этому поводу, "что есть ху". Причем во всех комментариях 0 и с той стороны, и с этой – написано: "До сих пор мы не можем разобраться, в чем там была по-настоящему суть и кто был прав". Это понять невозможно.
Должна родиться в гениальной молодой голове идея не только того, как усовершенствовать компьютер, но и куда эти компьютеры приставлять.
Национальная идея не может быть фундаментальной из мрамора или гранита. Всякая идеология существует на основе мировоззрения, науки, грамотности, она должна обязательно куда-то развиваться. У нас была национальная идея - мы строили коммунизм. Была великая, мощная, единственная национальная идея. Она не состоялась. А что сейчас нужно? Придумывать новую национальную идею. Значит, нужна новая идеология - это уже целое дело, это почти наука, почти путь. Этого нет. Поэтому мы не можем сказать, куда мы идем, в какой стране живем и даже какой у нас строй. Все еще не могут сформулировать, что это - социалистический капитализм или ранние ростки нового капитализма с равнением то ли на Китай, то ли на Индию…
Идеи придумывают философы. Были утописты, были Маркс и Энгельс - великие философы, которые придумали марксизм и завоевали огромное количество времени и места на земном шаре. А ведь Флоренский, Розанов - настоящие философы, которые были выброшены, а сейчас изучаются, изначально кричали: "Опомнитесь!" Но кто их слушал? Вот и сейчас должна родиться в гениальной молодой голове идея не только того, как усовершенствовать компьютер, но и куда эти компьютеры приставлять.
Играем спектакль позавчера, за кулисами сидит сын одной нашей актрисы, его некуда деть, он ждет маму. Ему 2,5 года, прелестный, белобрысый, кудрявый парень. Он знает, что на сцену выбегать нельзя, кричать "Мама" нельзя - спокойно сидит. У него огромная эта фигня (iPad), он задумывается, тычет пальцем… Со стороны смотришь, ему лет 40. Я спрашиваю женщину, которая за ним присматривает: "А что он там делает?". Отвечает: "Раскладывает пасьянс". Я заглянул, я даже не знаю куда тыкать. А ему 2,5 года! Куда это все катится? Если мама работает, он может так сидеть сутками.
- С идеями понятно - будем ждать. А есть ли сейчас герои нашего времени? - Наверное. Я сейчас вернулся из Благовещенска, там проходил фестиваль "Амурская осень". Его уже вроде бы отменили в связи с этим кошмаром, но потом решили, что не все тонуть, надо и вздохнуть. Там действительно жуть, но там и герои. Они спасают людей без надежды на телевидение и премии. Причем они на работе. Молодой парень какой-то нырял-нырял в 10-градусный разлитый Амур, навынимал каких-то старух и детей, кошек и собак - без слез смотреть невозможно. Потом отряхнулся и пошел сушиться - еле поймали. Он совершенно не надеется, что его поблагодарят, что он поедет на ТВ сидеть.
Наш народ непобедим. Я сам видел: затопленная деревня, крыши, а в амбразуре чердака сидит милая старуха с козой. Подплывает лодка с крепкими ребятами в оранжевых жилетах. Старуха спускает на веревке ведро в лодку, ей кладут туда бюллетень, она поднимает ведро, голосует с козой за местную поселковую администрацию и опускает. Я вспомнил, Черчилль во время войны, в 1943г., когда только-только открывали второй фронт, сказал великую фразу: "Народ, который в 40-градусный мороз жрет на улице мороженое, непобедим". Вот такое ощущение и у меня было от этого Приамурья. Так что там полно героев, которые по-настоящему героически себя ведут безо всяких блях и орденов.
- Вы вспомнили про путч 20-летней давности… - Во второй день на лестнице Белого дома был концерт, мы играли для участников штурма. Надо было еще сделать второй концерт для участников, сидящих в Белом доме - на всякий случай, подстраховаться.
- Тогда было время надежд. А как бы Вы охарактеризовали нынешнее время? - Надежда всегда существует. Невозможно жить без надежды, это же полная безнадега. Если возвращаться к гражданской национальной идее, должны быть какие-то, если не говорить пафосно "мечты", хотя бы желания.
Что такое желание? Это дефицит чего-то, стремление это достать. Необязательно материальное, можно хотеть достать звезду или достать по умозрению и интеллекту академика Лихачева. В наше время в вашем возрасте все хотели достать что-то конкретное: велосипед, потом мотоцикл, потом 6 соток. Все время был стимул существования. А сейчас практически все бери - не хочу, только надыбай деньги где-нибудь. Моментально пропадает стимул существования в обывательском плане.
Если говорить о чем-то более высоком, то опять все упирается в то, что нужно куда-то стучаться, должен существовать стимул. Поэтому всегда завидуешь людям, которые все-таки занимаются профессией, самосовершенствованием, наукой, читают (сейчас же никто не читает, только кроссворды, пасьянс и переписка).
- А что для Вас является импульсом для творчества? - Ну, какие сейчас импульсы, сейчас сложно - должность такая. Возникают профессиональные, ведомственные проблемы, если мы будем их касаться, населению станет скучно. Театр, текучка, артисты, которые как мыло - их невозможно схватить, у них сериалы, рекламы. Орать на них бессмысленно, потому что за одну смену "прокладок" они получают две месячные зарплаты. Да они кивают: "Театр!", но тут же линяют. Все это складывается в театральный быт, когда репертуар составить невозможно в связи с тем, что все мотаются. Пьес хороших нет, особенно сатирических. Так что если спрашиваете, в чем черпается вдохновение, вдохновение черпается в необходимости служить здесь, раз сидишь в кресле. фото
- И как - это хороший источник вдохновения? - Это вынужденный источник вдохновения. А бывает, что у актера такая роль, что его нельзя отпустить сниматься? Недавно был в театре, смотрел "Мастера и Маргариту", и когда половина зала поняла, что видели Воланда в рекламе какой-то полной ерунды, обсуждать стали эту ерунду, а не Воланда.
Это ужасно. Из моих учеников - более 30 "щукинцев", у нас в труппе состоят, и они приходят иногда, спрашивают, можно ли сниматься в рекламе. Они говорят: "Роберт Де Ниро снимается в рекламе, Ди Каприо снимается - все снимаются". Но там ведь совсем другие условия. Там артист, особенно если он звезда, снимается только в рекламе, условно говоря, пепси-колы или только каких-то кроссовок, причем он сам обсуждает, что будет снято. А то, что наши делают…
Нельзя сниматься в прокладках, перхоти и пиве. Вот ты снялась в перхоти, обсыпалась, а завтра тебе дают Джульетту - и действительно весь зал вспоминает перхоть. Была такая телевизионная передача "Кабачок "13 стульев". Так как было мало всего, то когда она шла, все в стране - от Брежнева до последнего дворника - затихали. 90% всех этих панов - это были артисты Театра сатиры: Аросева, Мишулин, Державин, Ткачук, Зелинская. И Плучек - главный режиссер театра, из-за этого передачу ненавидел физиологически. Когда я пришел в театр, помню, был очень крепкий спектакль "Бег": там очень хорошо играл Папанов и очень хорошо Мишулин играл Чарноту. Но когда он выходил, все говорили: "Пан Директор". Это очень опасная штука.
- Когда Вы стали художественным руководителем, у Вас изменилась позиция по поводу таких вещей? - Позиция моя вынужденная. Недавно у нас был сбор труппы этого сезона, и опять то же самое: "Ребята, дорогие, все понимаем, заработки, даже, может, хорошая роль на стороне, но необходим баланс, в театре не врите, давайте договариваться, мы же отпускаем". Но все равно кто-то сбегает. Причем, что интересно, чем серьезнее, лучше, мощнее и востребованнее артист, тем с ним проще, потому что он сам очень хочет все скоординировать, ему нужно работать в театре, он без этого не может. Поэтому с такими артистами, как Добронравов, Лагутин, Яковлева (я говорю о среднем поколении), нет проблем, хотя они круглые сутки мелькают на экране. А вот молодая шпана, ей лишь бы наврать и слинять.
- Почему Вы практически перестали сниматься в кино? - Некогда, да и, честно скажу, присылают какую-то бодягу, но это же невыносимо. С голода не помираю, "мечт" таких, как "Бентли", пятиэтажный особняк и вилла на Лазурном Берегу, у меня совершенно нет. Я езжу на том, на чем езжу, ловлю рыбу там, где ловил всю жизнь, и живу в той же столетней даче, которая была еще у прадедов. Если бы принесли что-то стоящее, то конечно снялся бы, но вот эта вся бодяга - неинтересно.
- У нас все так плохо с кино? - Не то чтобы все плохо. "Амурская осень" - это был фестиваль кино и театра, и там было два жюри - киношное и театральное, я возглавлял театральное жюри, мы смотрели спектакли. 13 штук посмотрел - я за свою жизнь столько спектаклей не смотрел, сколько там. Параллельно показывали кино, причем кино авторское, и пару раз меня туда затащили. Есть хорошее кино, только оно не идет в прокат, не окупается. Его снимают какие-то фанаты, находят где-то деньги, потому что не могут не снять фильм, предположим, про потоп в Благовещенске. И они все делают сами - и получается картина. А вы говорите - нет кино… Это все бесконечно обсуждается на всех уровнях, а толку чуть.
- Из последних фильмов, побывавших на широких экранах, какие Вас поразили? - Не могу вспомнить, чтобы что-то поразило. Мило, симпатично, весело, трогательно, непошло - уже хорошо.
- Вы ходите к коллегам в другие театры? - Только по необходимости к друзьям. К Захарову всюду, к Сереже Арцибашеву на Покровку, в Театр Вахтангова к Римасу Туминасу - уже хватит.
- В последнее время много обсуждается так называемая капковская театральная реформа - смена руководителей в столичных театрах. Самая нашумевшая история была с Гоголевским. Как Вы на это смотрите? - Да что на это смотреть? Это же не реформы. Просто этот Сергей - мощный, крепкий, талантливый организатор. Реформа - это когда мы все говорим: "Да, действительно, это молодая волна, что это такой за театр, условно говоря, академический репертуарный, это советская богадельня". Да, советская богадельня. Они говорят: "Давайте, давайте". А мы ничего давать не будем. Есть люди, которые по 50-60 лет отдали театру, куда "давайте"? Вы давайте. Это не реформа, это реорганизация двух-трех театров. "Очищайте ряды, омолаживайте труппу". Как это? У нас нет штатных единиц, я не могу взять молодых своих учеников.
Реформа - это когда они наконец договорятся где-то, а они боятся. Скажут: "Государственная дума, правительство России решили: вводится контрактная система, академических театров - два, остальное все под фитнес-клубы". И вывешивают это на стенах Кремля. И тогда что я могу - я могу уйти, могу покончить с собой, могу здесь остаться и выполнять эти приказы, но это не я, это кто-то решает.
Реформа должна быть, но она должна быть обоснованной. Зачем? Потому что говорят, что репертуарный российский вечный великий театр гибнет, нужны только антрепризы. Я сейчас был председателем жюри спектаклей антрепризных. Из 12 спектаклей - два милых, один очень хороший, остальное - страшнее войны. Если за этим будущее… Сочетать можно, но для этого, опять же, нужно что-то решить и придумать схему. Кто должен придумать? Профессионалы. Сейчас Союз театральных деятелей этим займется. Это целое дело, не для нашей искрометной беседы, а для длительного изучения, куда плыть.
Огромное количество театров. Лишние есть? Навалом. А какой ценз существования? Есть какие-то симпатичные маленькие театрики, студиообразные, есть совершенные болота, есть огромные театры, куда не ходят. У нас 1206 мест внизу и 150 на чердаке, найти почти 1400 человек в день - это физически невыносимо при таком разбросе возможностей. И как решать, кому оставаться, у кого больше народа или кто гениальнее? Кто будет решать насчет гениальности? Все сложно. Есть неподалеку театрик на 62 места, и они говорят: "У нас запись за три месяца". Я отвечаю: "Если бы у меня было 63 места, у меня была бы запись за 45 лет".
- Театральный зритель меняется? - Наверное, меняется. Я на фестивале сидел в зале, но там другой народ, там замечательный народ - сибиряки, дальневосточники. Там трудно. Но только-только в Благовещенске высох асфальт, залы были полными, а залы там большие, дворец на 1000 мест. Жуткий спектакль. Тихо сидят 2,5 часа. Я сижу потому, что я председатель жюри, но я засыпаю, задыхаюсь, ненавижу, хочу сказать: "А пошли они…" А зрители обреченно сидят, смотрят эту бодягу, хлопают и уходят в свои затопленные подвалы. Другой народ.
В Москве развращенная публика. Так называемая театральная публика - это же анекдот, их на две премьеры хватит, а потом? Еще гениальный Ромм тысячу лет назад сказал, когда только-только кинотехника стала развиваться: "Братцы, все, давайте готовьтесь, мои дорогие друзья и любимые подруги, если так дальше побежит, театр накроется, и не будет этого жанра".
И вот наступило время, когда 4D, 5D, 3Х - что хочешь. Но если не "шлягер" - пустые кинозалы. А в театры ходят. Потому что вся химия, вся техника настолько обрушилась, что хотят чего-то живого, как экологически чистого продукта. Люди хотят выращенный старушкой укроп, даже если он не так хорошо запечатан. Так и здесь. Театр непобедим, пока существует человек. Но проблем масса.
- Обычно все актеры хотят сыграть Гамлета, а у Вас были такие роли? - Я хотел сыграть Остапа Бендера и Кречинского. Ни тот, ни другой не состоялись. Кречинского, правда, я почти сыграл. В Театр сатиры покойный мой друг Михаил Козаков принес свою версию этой пьесы, мы репетировали и даже декорации сделали. Сдали этот спектакль на нашей малой сцене Валентину Плучеку. Но Михаил Михайлович был человеком со сложной психикой, был большой скандал, что-то распалось, а потом оказалось, что он уехал в Израиль. Так я и не сыграл Кречинского. Был такой замечательный актер Владимир Кенигсон в Малом театре, и когда Леонид Хейфец ставил там Кречинского, он говорил ему: "Ничего не надо, просто играйте Ширвиндта".
Остапа Бендера я тоже все мечтал сыграть, но не звал никто. Хотя пробовал меня Гайдай, замечательный чистой души человек. Когда он снимал "12 стульев", на "Мосфильме" в его огромном кабинете стены были, как иконостас, завешаны пробами на Остапа Бендера. Любую фамилию артиста того времени назови - он пробовался. В том числе и я там висел. Он начал снимать Сашу Белявского покойного, снял с ним много метров, а потом случайно в Тбилиси увидел Гомиашвили - у него был там моноспектакль "Остап Бендер": он один на сцене читал "12 стульев". Гайдай в него влюбился и снял его. Две хорошие мечты несостоявшиеся, можно вешаться от трагизма.
- А поставить что-нибудь мечтали? - Я наставился уже. С 1958г. я занимаюсь педагогикой, и у меня дипломных спектаклей было… Были и хорошие. И студенты были великие, некоторых уже нет... Андрюша Миронов, Наташенька Гундарева, Саша Пороховщиков...
- Александр Анатольевич, Вы говорите, что сатире сейчас не время, но тем не менее не было желания поставить что-нибудь острое политико-сатирическое? - Если бы была пьеса… Сейчас хороший режиссер питерский носится с "Делом Сухово-Кобылина". В России всегда брали взятки, все об этом знают. Если сейчас опять ставить "Дело Сухово-Кобылина", про то, как милую дворянскую семью травят из-за взятки, притом что у нас творится за окном, при той глобальности, когда вселенные разворовываются, получаются такая милота и наив. Если бы написали такое же мощное, но сегодняшнее… Нет. Я читаю тонны графомании. Спрашивают: "Зачем?" Я говорю: "А вдруг?" Не попадается.
- Есть ли какие-то вещи, на которые у Вас - барьер, шутить нельзя? - Шутить надо очень осторожно. Сатира предполагает злость. Мне больше по душе юмор, ирония, пародия, усмешка, больше - самоирония. Нельзя смеяться над недугами, над ущербностью. Это очень часто используется - и это ужасно.
Дзинтари, июль Дзинтари – это сосновый бор на песке. Высокие сосны, песок и море. Мне очень нравится. Пока не видел публики, но, говорят, что молодежи мало. Режутся в пинг-понг толстячки. Раздолбал в бильярд дядю, килограмм эдак под 200, и принял душ. Ты представляешь: другого берега не видно, вдали – дымки пароходов и на полметра от берега – папа в голубеньких трусиках плавает. Кругом – дома отдыха, кафе, рестораны, мороженое. Культурно, аппетитно, дорого.
4 июля 1953 Тутик! Второй день моего рижского пребывания. Спал как убитый, но разбудили в половине девятого и потащили завтракать. ....После завтрака – на море. Погода сегодня – на убой. На небе – ни облачка. Но у моря ветерок, плывут мимо – в буквальном и переносном смысле – коричневые фигуры. Лежал и загорал. Полежишь-полежишь – и в море. Поплаваешь-поплаваешь – и на песочек. Так я провалялся до обеда. После обеда взял деньги и пошел в Майори (следующая станция после Дзинтари). Это вторая Рига – уйма магазинов. Заходил в каждый и спрашивал чего-нибудь. Ничего не давали. Зашел на почту, купил открыток и марок. .... После похода в Майори смотрел на пинг-понг – скучно. Принял душ – полегчало. Играл в волейбол чуть-чуть – с детьми. Нудно. Занимался дикцией с полчаса и пошел играть в бильярд. Проиграл пять партий и одну выиграл – расстроился. Записался в библиотеку и взял Бальзака. Буду паинькой-мальчиком, буду читать, купаться, загорать и писать письма моей киске. 8 числа приезжает много вахтанговцев – интересно, кто? Твой А.Ш. Целую.
5 июля 1953 Третий день моего пребывания в Риге. На пляже натянута сетка и играют в волейбол. Очень приятно. Песок – как мелкая соль, чистый, теплый. Можно падать, кувыркаться и т. д. и т. п. Играл до обеда. На обед дали – да ну к черту – не буду писать про еду. Скажу только, что после обеда пошли с папой на станцию и выпили по бутылочке пива. Странно, но тут продают не «Рижское», а «Жигулевское». Сейчас мы с папой на телефоне в Майори. Получить разговор с Москвой очень просто и легко. Напиши мне, Тутик, точно день, когда ты в Москве, а я тебе напишу, когда точно я позвоню, ладно? Ходили по Майори и заходили во все магазины. Очень интересно, что здесь уйма женского трикотажного белья, по-моему, в Москве за ним очереди. Тутик, обязательно, во что бы то ни стало, напиши мне размер своего тела. Сегодня в магазине были купальники, трикотажные, довольно красивые, 42–52 размеры. Я растерялся и вышел. Вот! Сняли для мамы комнату, она в субботу приезжает! Так что обязательно зайди до четверга к нам и передай письма и приветы. Иду бриться, потому что у меня неприличный вид. Я с Москвы не брился – представляешь?! Целую. Твой А.Ш.
22 июля 1953 21-го, то есть вчера, был хороший день, и я был на пляже. Вдруг бежит из дома отдыха один парень и говорит, что меня ждут из милиции. Я испугался и побежал домой. Прихожу, милиционер забирает меня и под взгляды всего дома отдыха уводит. По дороге упорно молчит и ничего не объясняет. Приводит меня в милицию в Майори и сдает начальнику отделения. Тот спрашивает мой домашний адрес, где учусь, где сейчас живу и так далее. Потом достает из стола телеграмму и отдает мне. Читаю и ничего не понимаю. Он говорит, что я пока свободен. Прибежал в дом отдыха и с трудом ее расшифровал. Вот! Тутик! Они, конечно, расшифровали ее тоже, иначе они мне ее не отдали бы, но текст очень подозрительный в телеграмме. Это вообще и остроумно, и неостроумно одновременно. Остроумно по замыслу и неостроумно по тексту и по возможным последствиям. Почему-то он сказал, что я свободен «пока»! Ну ладно, в общем, я получил телеграмму от «умницы Тони», которая вдруг сглупила и чуть не подвергла своего единственного неприятностям, если не хуже. Вся эта эпопея помешала мне написать тебе вчера. Был на экскурсии в Кемери (это курорт, надо ехать от Дзинтари на электричке 40 минут). Там есть грязевые ванны, серные источники, а также «дуб любви» и «источник красоты и молодости». Дуб с лесенкой, все туда взбираются и там царапают на коре свои имена. Я на всякий случай выцарапал нас с тобой. Дуб большой и красивый. Источник красоты и молодости пахнет сероводородом, и все старики мажут этой водой лысины, а старушки моют лица. Все хотят помолодеть! Я тоже мылся, но постарел на 1 год. Сегодня 22-е, и письма от тебя нет – ты пиши, Тутик, ради бога!
Из книги Александра Ширвиндта "Проходные дворы биографии".
Ширвиндту сегодня - 80. Здоровья Вам, мой дорогой сосед!
Из дневника Котельника "От Ширвиндта всегда сводило живот. Но сам он редко улыбался.
- На вахте театра Сатиры когда-то служила колоритная еврейка. «Ширвиндт! красавчик!» – Александр Анатольевич преувеличенно картавит, показывая ее. – Она меня обожала. Можете себе представить… А это был, ты понимаешь, какой год. Ни черта не было. И кто-то оставил мне на служебном входе печенье для пса. Из-за границы. Печенье сейчас называется «Педигри». Но «Педигри» тогда не было. А был вот этот корм для собак. Закончился спектакль. Я иду к выходу. Вижу эту даму, еврейку. «Ширвиндт. Красавчик!» Улыбается мне во весь рот: «Вы меня простите! Ширвиндт! Вам здесь оставили печенье. Я не удержалась, попробовала. Ровно две штучки». - Зря. Это печенье для собак! И тут, смотри! Лицо меняется так, что становится страшно. Швыряет на пол эту коробку. - Пгедупгеждать надо!!! Понимаешь, «предупреждать»! Я должен был ей раньше сказать, что некрасиво пИздить».
Однажды мы с Ширвиндтом отправились в Ленинград в составе жюри какого-то эстрадного конкурса. Весь путь как завороженный я пялился на него. Александр Анатольевич лениво цедил слова. Загробным голосом выделял репризы. Как всегда, я хватался за живот и буквально падал от хохота. Водка серьезно таяла после каждого мрачного тоста. В Питере нас разместили в закрытой гостинице напротив Летнего сада. Днем, по пути в ресторан, Ширвиндт, шатаясь, зашел в мой номер. - Что это? – взгляд его тут же упал на большой пакет при входе. - Да вот принесли… Вернее, передал охранник. Это гостинец от поклонницы… Морковка тертая, овес. Она собирает траву на даче. Лечится от всего. - Серьезно? Натуропатка? - Ага. Чистится все время. Йога. Уринотерапия. Ширвиндт уже вертел в руках какую-то баночку. Услышав про уринотерапию, он торжественно поднес баночку к глазам: - Как ты думаешь, чем заправлен этот салат?.."
«Первый фильм, в котором я снялся, – «Она вас любит» (1956 год). В кинематограф меня вывел мой друг Михаил Козаков. Я учился на четвертом курсе, а Козаков был уже знаменитым, потому что снялся в «Убийстве на улице Данте» у Ромма. Его тут же пригласили в картину «Она вас любит» сыграть молодого кретина. И он уже начал сниматься, но его позвал Охлопков на роль Гамлета, и он, конечно, все бросил. А киногруппе сказал: «Я вам привезу такого же». Приволок меня и всем рассказывал, какой я гениальный. <...> Через 43 года после съемок «Она вас любит» я получил от своего друга Козакова интеллигентнейшее письмо. "Ну что, Шуренок? Ё…ло шестьдесят пять? А куда мы на х… денемся? Иду, как всегда, вдогонку: в октябре можешь мне ответить виртуозным трехэтажным, которым ты всегда владел лучше меня, твоего ученика. И хотя ты, б…, всю нашу сорокапятилетнюю совместную и параллельную жизнь держал меня на задворках, предпочитая мне других, несомненно более блестящих и достойных твоей дружбы, я, сукин ты сын, тебя очень люблю! Ты, сука, почти родственник… Помню Скатертный. Маленького, нежнейшего папу Толю, его скрипку. Маму Раю, что первая помогла мне стать миллионером, установив не положенную мне ставку 13 рублей 50 копеек в обход всех законов. Она, в отличие от тебя, мудака, не засыпала от скуки, слушая мои стихи. Помню сакраментальную бутылку водки, разбитую нами в Парке культуры и отдыха имени Горького. А старый Новый год в ресторане гостиницы «Советская», куда мы с тобой, водила х…в, добирались на станицынской «Победе», заправляя радиатор мочой… <...> Дальше начиналась совсем взрослая и, как выяснилось, длинная жизнь. Полагаю, ее можно назвать счастливой, что у тебя, что у меня. Мы отцы, деды, даст Бог, станем прадедами. Мы много видели, много пережили, увы, уже многих похоронили… Что мне пожелать тебе, хрен ты моржовый, в середине пути от одной круглой даты до другой? Что тебе, б… ты эдакая, не хватает? Все у нас с тобой, мудаков, есть: прошлое, настоящее, надежда на будущее… Разве что здоровья. Тебе, Таточке, родным, близким. Все остальное при нас и в наших руках… Обнимаю тебя от всего сердца, мысленно (только мысленно!!!) выжираю за тебя литра полтора водяры, после этого посылаю всех на х… и по обыкновению падаю в канаву. 19. VII.99 Твой Миша Козаков * * * Уже нет Козакова, с которым я дружил с 1952 года. Поколение уходит. Снаряды рвутся рядом. Еще одно страшное «попадание» – Людмила Гурченко» (А. Ширвиндт, «Проходные дворы биографии») (5 фото)
«Я скучаю по временам дефицита. Это лучший двигатель прогресса! Мы все имели какую-нибудь мечту — велосипед, мотоцикл, автомобиль, дачу... И ради воплощения мечты нужно было бороться с разными запретами», — рассказывает Александр Ширвиндт Екатерине Рождественской.
Екатерина: Александр Анатольевич, мне всегда хотелось вас спросить. Вот вы женаты на архитекторе (Наталия Николаевна Белоусова, в браке с Ширвиндтом с 1957 года. Прим. ред.) Расскажите, как это — жить с архитектором? Она строит? Александр: Она все время строит, но она рано ушла из профессии — отпросилась.
Екатерина: И с тех пор ей нечего строить, кроме вас? Александр: Да, теперь строит только меня. А до этого строила попутно еще Дворцы спорта и театры. В Омске, например. Вот ты в Омске давно была?
Екатерина: Вообще никогда не была. Александр: Зря. Там, в Омске, есть театр, построенный моей женой. Мощная штука! Он в форме трамплина. Но главное, там в гримерных, по-моему, впервые в СССР, были предусмотрены душевые. Ее спрашивали: «Зачем?» — «Потому что у меня муж артист». Просто она знает, как пахнут артисты после спектакля.
Фото: из личного архива Александра Ширвиндта Александр Ширвиндт с будущей женой Наталией Белоусовой. 1952 г.
Екатерина: А еще хочется услышать про вашу мушкетерскую юность. Александр: Она так растиражирована, эта мушкетерская юность... Разве что такой момент. Катя, а ты знаешь, что году примерно в 1950-м, когда я учился в 9-м классе, мы с твоим папой (Робертом Рождественским. — Прим. ред.) ходили на стадион «Красная Пресня» играть в волейбол? Это был наш стадион, нашей школы, нашего района. И мы с Робиком там врубали. Я был Шура тогда, а он — Робик. О твоем папе столько всего известно: он и поэт, и гражданин, и замечательный мужик, но о том, что он еще и спортсмен был, — мало кто знает. А он же в волейбол играл потрясающе! Ты знаешь это?
Екатерина: Я не знала, что вы вместе ходили в 1950 году на стадион «Красная Пресня». Но что отец и в волейбол прекрасно играл, и в баскетбол — это я, конечно, знаю. Александр: Да, и в баскет мы тоже играли. Но только на улице Воровского, ныне Поварской — там был зал «Спартак» напротив Института им. Гнесиных. Сейчас трудно в это поверить, но у меня был второй юношеский разряд по баскетболу. Но твой папа по спортивной закалке и мастерству был всегда выше меня. Он играл азартно и здорово. Мы с ним замечательно дружили. Сейчас таких не делают, как твой папа.
Фото: Fotobank.ru «Весь гонорар за этот первый фильм ушел на покупку старенькой «Победы». Так я стал автомобилистом и развозил нашу пьяную актерскую элиту по домам из ресторанов». Александр Ширвиндт и Инна Кмит в фильме «Она вас любит», 1956 г.
Екатерина: Не делают. Я удивляюсь, почему таких не делают. Александр: Видимо, востребованности больше нет в Рождественских. Вообще с ужасным ускорением редеют ряды моего поколения. С одной стороны, селяви, а с другой… вот как-то слишком быстро. Приходится неумело задумываться о смысле прожитого. На что ориентироваться? На благодарность потомков — ерунда. Потомки ничему не верят, а в лучшем случае — снисходительно-доброжелательно ожидают очередного ухода предков. Взять хотя бы другого моего ровесника и сына подруги моей мамы — Евгения Александровича Евтушенко (наши мамы нос к носу сидели всю жизнь в Московской филармонии, в одном отделе, и долгое время считалось, что мы с Женькой — просто их непутевые дети). И вот я смотрю: Евгений Александрович читает в Государственной думе лекцию о морали, смысле и поэзии. В Думе, представляешь? Он проповедует им какие-то прелестные азбучные истины, а они аплодируют, потому что то ли не знают их, то ли забыли. А может быть, просто обаяние и размах личности.
Фото: Fotobank.ru С Тамарой Гвердцители и Михаилом Державиным на съемках программы «Голубой огонек». 80-е гг.
Вспоминая донжуанский список Евтушенко, мушкетерскую юность Ширвиндта, биографию однолюба Рождественского, каждый раз осознаешь: то время ушло безвозвратно и ничего общего с настоящим не имеет.
Фото: из личного архива Александра Ширвиндта «В Щукинском училище я преподаю с 57-го года. Многих моих учеников уже в живых-то нет. Вот, пожалуйста, Андрюша Миронов. Как сейчас помню, выпускал его в дипломном спектакле-водевиле». Александр Ширвиндт и Андрей Миронов на гастролях в Болгарии. 1975 г.
Вот я смотрю сегодня на своих студентов и думаю: вроде бы все то же самое, те же ноги и руки, задницы и зубы — тот же биологический вид. Но мозги другие! Вот раньше была основная задача театральной педагогики: раскрепостить. На вступительные экзамены приходили дети из какого-нибудь 10-го «Б» с выпученными глазами и скрюченными от ужаса конечностями и, задыхаясь, сквозь сжатые зубы, пытались прочесть «Заяц во хмелю» Михалкова. И если вдруг что-то удавалось разглядеть в этой несчастной зажатой особи — ее брали. Два года первые уходили на то, чтобы раскрепостить. Физически, морально, мышечно.
Фото: LEGION-MEDIA «Ленька Ярмольник — тоже любимый ученик. В нашем театре 18 моих учеников — горжусь. Вот такой я древний»
Екатерина: А сейчас, наверное, наоборот — как-то закрепостить. Вы ведь до сих пор преподаете в Щукинском училище? Александр: После Владимира Абрамовича Этуша я там профессор с самым большим педагогическим стажем. Преподаю с 57-го года. Представляешь, ты родилась, а я уже фехтование и сцендвижение преподавал. А потом постепенно перешел на актерское мастерство. Многих моих учеников уже в живых-то нет. Вот тебе, пожалуйста, Андрюша Миронов. Я выпускал его в дипломном спектакле — водевиль назывался, как сейчас помню, «Спичка меж двух огней». А Наташенька Гундарева у меня вообще была любимая ученица. И Сашенька Пороховщиков. А из тех, кто, слава Богу, живы: Наташа Варлей, Ленька Ярмольник — тоже любимый ученик. В нашем театре 18 моих учеников — горжусь. Вот такой я уже древний... Помню, однажды Ольга Аросева как-то поразила своим возрастом одного зрителя. Она же до последнего работала: уникальная личность. Ноги не ходили совершенно, так ее привозили в театр. И вот к служебному входу Театра сатиры подъезжает машина, Аросеву вынимают, и она кое-как карабкается на наши ступеньки. Тут подходит к ней человек: «Ой, здрасте. Это вы?» — «Это я». — «Неужели все работаете?» — «Ну да». Он поднимает голову, смотрит на стену театра в районе моего кабинета, показывает кулак и кричит: «Вот же гады!» Мол, старуху мучают.
Фото: ИТАР-ТАСС «Ольга Аросева трудилась до последнего. Как-то карабкалась по ступенькам в театр. Подходит человек: «Неужели все работаете?» — «Ну да». Он показал кулак окнам моего кабинета и закричал: «Вот же гады!» Мол, старуху мучают». На съемках программы «Театр + ТВ»
Екатерина: И Пельтцер тоже ведь до последнего в театре работала... Александр: Гениальная актриса — любила только того, кого любила. Ха-рактер — железный. Помню, был у нас такой Боря Новиков, замечательный артист, Теркина играл. Они друг друга терпеть не могли. Пельтцер-то — председатель профкома и член партбюро. А этот Боря был глубоко пьющий, глубоко опаздывающий, все время срывающий репетиции и спектакли человек. А выгнать — нельзя, потому что талантище. Тогда было модно устраивать какие-то собрания. Вот мы и инсценировали сценки, что, мол, решили его все-таки уволить из театра. Он плакал, каялся, и театр каждый раз брал его на поруки. Только Пельтцер на этих инсценировках совершенно серьезно кричала: «Все, хватит нам мучиться с этим! Он портит лицо нашего театра!» И однажды Боря набрался храбрости и ей ответил: «А вы, Татьяна Ивановна, все кричите. Хотя знаете же, что вас никто не любит, кроме народа». Гениальная фраза!
Екатерина: Интересно, у вас ностальгия по советским временам, кроме ушедшей молодости, есть? Александр: У меня ностальгия по дефициту. Ведь это самый лучший двигатель прогресса! Мы все имели какую-нибудь мечту — велосипед, мотоцикл, автомобиль, дачку. Иногда мечты сбывались, и тогда — уф! А ради воплощения мечты нужно было бороться с дефицитом и разными запретами. Ведь было время, когда даже дачи были запрещены. Потом появились садово-огородные участки, но жить там было нельзя. Только сажать укроп. Но на этих участках все сразу стали строить какие-то скворечники — якобы для того, чтобы там лежали грабли и лопаты. Потом потихонечку в эти сарайчики стали вносить раскладушки, отодвигая в сторону грабли. Потом вдруг появлялась там печечка... И вот оно — воплощение мечты! А машина! На Бакунинской улице был автомагазин, и, когда его открыли, там, как в Лувре, за толстой красной бархатной «змеей» стояли удивительные экспонаты: автомобили «ЗИМ», «Победа», «Москвич-401» — потрясающая машина, слепок с немецкого «Опеля». Мы ходили туда, как на экскурсию. И думали: неужели в этой стране есть человек, который за 40 тысяч может купить «ЗИМ»? И такие люди находились! Помню, как у нас на глазах с заднего двора магазина на Бакунинской на таком вот новеньком «ЗИМе» выехал Игорь Владимирович Ильинский, и мы ему просто аплодировали. А через несколько лет, в 1959 году, я сам купил у артиста МХАТа Станицына старенькую «Победу». На это ушел весь гонорар за фильм «Она вас любит». Это была наивная комедия, там снимались замечательные Инночка Кмит, Гоша Вицин, Игорь Дмитриев.
Фото: из личного архива Александра Ширвиндта «В Омске есть театр, построенный женой, — мощная штука! Главное, там в гримерных впервые установили душевые. Потому что у Наталии муж — артист, и она знает, как пахнут артисты после спектакля». С женой Наталией на праздновании золотой свадьбы. 2007 г.
Отправлено: 28.08.14 15:29. Заголовок: Вообще-то вместо мен..
Вообще-то вместо меня должен был играть мой друг Мишка Козаков. К тому времени он уже снялся в «Убийстве на улице Данте», а чуть позже — в «Человеке-амфибии». Популярность его была огромной. И вот он начал сниматься в «Она вас любит» в Киеве. А тут Охлопков зовет его играть Гамлета в Театр Маяковского, и Мишке пришлось отказаться от съемок. На студии полная паника. Он говорит: «Да вы не волнуйтесь, я вам привезу такое же вместо себя». И привез меня. Что им оставалось? Хотя какое там — такой же, как Козаков... Я был только-только после института, а он знаменитый артист. Но дело не в этом, а в том, что я заработал первые деньги и в складчину с родителями, нищими интеллигентами, сумел купить у Станицына его «Победу», потому что в тот год все мхатовцы меняли автопарк. И вот я, один из первых артистов нашего поколения, стал автомобилистом. И развозил всю нашу пьяную актерскую элиту по домам из ресторанов. Благо все жили рядом, кучно, в актерской «черте оседлости» в пределах Садового кольца. Машина была старая и ржавая. К тому же зимой мне лень было счищать с нее снег, и она превращалась в огромный ржавый сугроб, на котором я и выруливал со своего Скатертного переулка к Никитским Воротам. Там, на углу, стоял «стакан» с гаишником, и тот всякий раз выбегал мне наперерез. Фамилия его была, как сейчас помню, Силидренников. И вот он останавливал меня и говорил: «Ширвинх, ты у меня доездисси! Снимай номера». А я ему: «Сам снимай». Но снять эти номера было физически невозможно: все болты давно проржавели. Он каждый раз минут пять мучился, после чего отпускал меня. Но мистика в том, что лет через четыреста после этого я эту «Победу» тому самому Силидренникову и продал. И он на ней ездил еще лет четыреста. А недавно заправляюсь я на Новой Риге, и за мной на заправку заезжает какой-то джип, оттуда выходит престарелый, но крепкий мужик и говорит: «Шо, не узнаешь? Силидренников. Теперь у меня автосервис. Если шо, заезжай на обслуживание».
Фото: Сергей Петрухин «Сейчас у меня джип, но мечтаю о «ГАЗ-69» — обожаю эту машину. Скоро, похоже, закроется железный занавес, и мы будем ездить на отечественных автомобилях, как на Кубе. И мне уже не будет стыдно, я буду смотреться на любимой машине органично». 90-е гг.
Екатерина: Сейчас какая у вас машина? Александр: Тоже джипчик — «Вольво». Но, если честно, я мечтаю о «газоне» — «ГАЗ-69». Я эти машины обожаю, много раз на них ездил на рыбалку… И всю жизнь пытался купить себе такой, но так и не сумел преодолеть дефицит и запреты. Хотя два раза в жизни был очень близок к тому, чтобы осуществить свою мечту. В первый раз — когда мы ездили на целину от ЦК комсомола. В те времена при всех театрах были такие военно-шефские бригады, которые организовывали культурное обслуживание воинских частей и всяких строек по комсомольской линии. И вот один безумец, фанатик шефской работы, посреди зимы пришел в ЦК комсомола и сказал, что хочет повезти бригаду в Кустанайскую область. Даже опытные профессиональные прохиндеи из ЦК комсомола испугались, говорят: «Дорогой, мы очень благодарны за энтузиазм и патриотизм, но зимой там холодно, там все сидят в теплушках». Но переубедить энтузиаста не смогли. Вот это была по-ездочка! После первого же концерта по пути к следующему месту выступления мы заблудились в степи. Вьюга, жуть и огромный рыжий парень-водитель… Говорит: «Все, хана. Бензин кончился». Нас стало заметать, и мы на полном серьезе готовились умереть. Так продолжалось пять часов. Но тут я разглядел, что неподалеку, в заснеженной степи, стоят, видимо еще с осени, самоходные комбайны, как страшные ихтиозавры, а передние колеса у них — на «победовской» резине. В то время достать покрышки для автомобиля было примерно как сейчас достать яйцо Фаберже. И вот, когда мы там умирали, я говорю рыжему: «Слушай, а нельзя достать с этих комбайнов резину? Она для моей «Победы» подходит». Он посмотрел на меня как-то дико и ответил: «Парень, если мы неожиданно выживем, я тебе гарантирую резину». И тут на нас случайно наехали тракторы, которые нас искали, и вытащили.
Помню, повезли нас в страшный совхоз под названием «АЛЖИР». Что расшифровывается как Акмолинский лагерь жен изменников родины. В частности, там сидела жена Молотова. Но к тому времени, когда мы там оказались, ничего этого уже не было, только совхоз, но название осталось. И там я увидел огромное количество «газонов» — они стояли в ряд. И я мгновенно забыл о том, что хотел резину для «Победы». Теперь я хотел только «газик»! Ну, обратился к председателю совхоза, он говорит: «Какие проблемы? Любой выбирай, я его оформлю на списание, и все». Я прямо задохнулся от этой перспективы. Но, идиот, в минуту откровенности проговорился одному артисту. И все сорвалось, потому что дошло до начальства. А во второй раз у меня был шанс заполучить «ГАЗ-69», когда мы с Микой Таривердиевым, Ленечкой Броневым и Мишей Державиным обслуживали ограниченный контингент советских войск в Германии.
Екатерина: Звучит замечательно — обслуживали. Александр: Да, обслуживали. Причем прямо перед концом, когда их выводить уже начали. Помню, Мика Таривердиев говорит: «Магазины в ГДР закрываются, там все почти задаром отдают. Надо идти покупать смокинги». Но вместо смокинга я снова присмотрел себе «газон». Стал подъезжать к начальнику тыла по хозяйственной части: «Что же вы, теперь на родину повезете старые автомобили? А нельзя ли мне один?» А он: «Да какие проблемы, бери. Их тут миллиард. Если один на родину не вернется — никто и не заметит». И я даже выбрал себе автомобиль. А за день-два до погрузки моего «газона» в поезд начальника тыла посадили. И все опять сорвалось. Так и мечтаю до сих пор об этой машине...
Фото: Марк Штейнбок С сыном Михаилом на даче в Подмосковье. 2012 г.
Екатерина: Но теперь-то что мешает купить «ГАЗ-69», если вы так уж о нем мечтаете? Александр: Я жду момента. Скоро, похоже, закроется железный занавес, и мы все будем ездить на отечественных автомобилях, как на Кубе. И мне уже не будет стыдно, я буду органично смотреться на «ГАЗ-69». Вот тебе новелла о ностальгии по железному занавесу.
Екатерина: С другой стороны, если сбудется эта мечта, нужно будет придумывать новую. Александр: А это уже не мои дела. Ведь в 80 лет мечтать нужно с перспективой максимум на 20 лет, до ста.
Екатерина: Но для мечты 20 лет — разве не достаточно? Вот если сбудется этот самый «газон», то о чем будете мечтать? Александр: Буду мечтать сделать так, чтобы он ездил. А потом — сделать так, чтобы его кто-нибудь купил.
Екатерина: То есть продать срочно и нажиться? Ну хорошо, с мечтой понятно. А есть у вас о чем пожалеть? Александр: Жалею об отсутствии цельности и упертости в биографии. Завидую зашоренным людям, которые доходят до маниакальности на каком-то предмете: творческом, человеческом, половом. Людям, которые уперлись во что-то одно, интереснее жить, чем тем, которые то там попробуют, то тут…
Фото: Михаил Клюев «Она так растиражирована, моя мушкетерская юность... Хотя, вспоминая ее, каждый раз осознаешь: то время ушло безвозвратно и ничего общего с настоящим не имеет». Александр Ширвиндт с Дмитрием Нагиевым и Алёной Яковлевой на съемках фильма «Возвращение мушкетеров, или Сокровища кардинала Мазарини». 2009 г.
Екатерина: Не знаю. Чего интересного, когда у тебя шоры? Я как раз из той категории, которой все хочется. Александр: А тебя это никогда не смущало?
Екатерина: Пока нет. Александр: Ну, ты еще молодая.
Фото: Елена Сухова Александр Ширвиндт с Кирой Прошутинской и Катей Рождественской. 2012 г.
Екатерина: Но что плохого в том, что вы не только прекрасный актер и режиссер, но еще и книги пишете прекрасные? Я читала и пришла в восторг. Александр: Вот мне в издательстве все время говорят: давай, пиши новую книжку. А я так не могу. Что значит сесть писать книжку? Надо сначала придумать название. И чтобы было не хуже предыдущих: «Проходные дворы биографии», «Schirwindt, стертый с лица земли». Был такой город — Ширвиндт под Кенигсбергом, нынешним Калининградом, — и во время войны его действительно стерли с лица земли. Там у меня какие-то корни. И вот когда я придумал название — можно было вокруг него строить книгу. А сейчас я, кажется, придумал название для новой: «Склероз, рассеянный по жизни». Как тебе?
Екатерина: Шикарное название. Александр: Книга уже начинает собираться, остается только написать. Издатель обещал вскоре после моего так называемого юбилея, где-то к сентябрю, ее выпустить. Обязательно прочти: я там буду Робика вспоминать.
Фото: Михаил Клюев «Пришло время задуматься о смысле прожитого. Ведь ряды моего поколения редеют с ужасным ускорением. С одной стороны, селяви, а с другой — вот как-то слишком быстро...». 2004 г.
Екатерина: А я в честь отца назвала кафе, которое недавно открыла: «Робкафе». И теперь спрашиваю у всех, какое у кого любимое блюдо, чтобы знать, что включить в меню. Вот у вас — какое? Александр: Фаршированную рыбу не умеет делать никто, о ней даже говорить бессмысленно. Что еще я люблю? Ну, шпроты... А если позовешь меня тихо, чтобы никто не видел, я с удовольствием съем в твоем кафе такую, знаешь, макдоналдскообразную картошку... Только хорошо бы, если бы ее пожарили не в солидоле, как это все обычно делают, а на хорошем масле. И к ней сосиску — толстую, настоящую, не из туалетной бумаги, а из мяса. И обязательно укроп — без укропа ничего не ем. Все, больше ничего мне не надо.
Екатерина: Ладно, мы предложим вам кроличьи колбаски. Александр: Договорились. Ты меня накормишь осенью. Потому что лето у меня расписано. Сначала гастроли в Самаре и Саратове. А потом я уеду ловить карпов. Надеюсь, для этой цели найдется какой-нибудь «ГАЗ-69».
На сцене театра "Русская антреприза" имени Андрея Миронова состоялась пятая церемония вручения российской национальной актерской премии имени Андрея Миронова "Фигаро".
Премию учредил в 2010 году Рудольф Фурманов, художественный руководитель и директор театра, в память о выдающемся актере, с которым работал в концертах, именем которого назвал в 1988 году свой театр, первый в России контрактный репертуарный. Театр находится на Петроградской стороне в роскошном "доме с башнями", который когда-то принадлежал деду Андрея Миронова по отцовской линии - Семену Менакеру.
Премию "Фигаро" вручают за исключительные достижения в области театрального искусства. Символом стало изображение Андрея Миронова в роли Фигаро на сцене московского театра Сатиры - это статуэтка из бисквитного фарфора с росписью, разработанная петербургским скульптором Мариной Никольской на Императорском фарфоровом заводе.
Отличительная особенность премии - лауреат получает ее только лично. Здесь не принято "передавать награду впоследствии" или вручать ее родственникам, коллегам.
…Церемонию задерживают. Зал уже битком. Прибывают новые и новые гости. В фойе - одни знаменитости. Столичные - Валентин Гафт (президент премии), Людмила Максакова, Ирина Купченко, Дмитрий Певцов… И питерские - Олег Басилашвили, Светлана Крючкова, Игорь Скляр, Семен Альтов, Юрий Гальцев... Здесь и кинорежиссер Александр Сокуров, и певица с мировым именем, Почетный гражданин Санкт-Петербурга Ирина Богачева. Как они обращаются друг к другу! "Басик, Олежик, Шурик, Рудик, Сенечка…" Все нарядные. Сплошь народные - России и даже СССР, всенародные любимцы, наше достояние. И молодые, ныне очень популярные: Александр Олешко, Елизавета Боярская.
В зале - Николай Караченцов с женой Людмилой Поргиной, Наталья Селезнева ("Операция "Ы" и другие приключения Шурика", "Иван Васильевич меняет профессию", пани Катарина из "Кабачка "13 стульев") с мужем Владимиром Андреевым (бывший главный режиссер Малого театра и худрук Ермоловского). И профессор ГИТИСа, известный шекспировед Алексей Бартошевич, и режиссеры Римас Туминас, Валерий Фокин, Андрей Могучий…
За блистательное исполнение ролей на российской театральной сцене "самым лучшим" (есть такая номинация) в 2015 году признан Александр Ширвиндт. Премию актеру вручили губернатор Санкт-Петербурга Георгий Полтавченко и питерские коллеги Олег Басилашвили, Ирина Мазуркевич.
- Петербург сегодня становится городом, в котором сбываются мечты, - отметил Георгий Полтавченко. - Лет 45-50 тому назад я, простой ленинградский паренек, даже мечтать не мог о том, что когда-нибудь буду вручать награду и даже общаться с легендарным человеком, а сегодня это произошло. Причем вручаю легенде, премию легенды, в присутствии легенд. Мечты сбываются!
Александр Ширвиндт получил еще один приз - "Актерское братство". Специально для него на Императорском фарфоровом заводе изготовили в единственном экземпляре скульптурную композицию высотой 40 сантиметров, запечатлевшую Миронова и Ширвиндта в их коронных ролях Фигаро и графа Альмавивы в легендарном спектакле театра Сатиры "Безумный день, или Женитьба Фигаро".
- Родители Андрея Миронова Мария Миронова и Александр Менакер, приезжая на гастроли в Ленинград, любили заходить на знаменитый фарфоровый завод имени Ломоносова (сегодня - Императорский), покупали посуду, статуэтки. Что-то Мария Владимировна потом продала, что-то подарила театральному музею Бахрушина, - поделился Рудольф Фурманов. - И я придумал сделать призы "Фигаро" на этом заводе.
- Это мой дебют, я впервые вручаю премию, - сказал дирижер Фабио Мастранджело (вручал Дмитрию Певцову. - "РГ").
- А я впервые получаю. У меня не было ни одной театральной премии, - признался Певцов. - Я всего 30 лет на сцене, и кое-что у меня начало получаться. К премиям я относился плохо: соревнование в искусстве глупо, бессмысленно, всё это либо ангажировано, либо субъективно, а любой фестиваль - лишь повод для встречи. Но за то, что происходит в этом театре, что исходит от потрясающих Художников, находящихся в зале, я хочу поклониться.
Драматург, сценарист, актер, режиссер Виктор Мережко поведал: - По моим сценариям снято около 70 фильмов, есть 17 пьес, мультики… Вы не поверите, но это первая в моей жизни театральная и кинематографическая премия (не считая Госпремии СССР за "Полеты во сне и наяву"). Так что поздравьте меня. Многим моим знакомым режиссерам уже некуда ставить статуэтки. Я поставлю этого замечательного "Фигаро" на самое почетное место в доме.
- Если кино запало вам в душу, а вы не знаете, кто автор - значит, сценарий Мережко, - заметил Семен Альтов.
…Церемония длится четыре часа. Без перерыва. 18 лауреатов. Речи "вручантов" и "получантов", поздравления, а еще - музыкальные и поэтические номера. Гафт читает эпиграммы, Селезнева - стихи, Гальцев выдает частушки, Певцов и Олешко поют, шутит Альтов… По ходу озвучивается, что Мережко собирается снять фильм и мечтает, чтобы сыграл в нем Басилашвили. Что Игорь Скляр ищет режиссера для будущего спектакля "Кроткая" по Достоевскому на сцене театра Миронова. Что Ширвиндт написал книгу "Склероз, рассеянный по жизни" (Альтов: "Это наше советское прошлое. Очень смешно и очень грустно").
Актрисе БДТ имени Товстоногова Марии Лавровой, представительнице знаменитой театральной династии (в этом году 110 лет со дня рождения Юрия Лаврова и 90 лет - Кирилла Лаврова), Алексей Бартошевич дарит свою новую книгу "Для кого написан "Гамлет".
Валерий Фокин, худрук Александринки, видевший немало постановок чеховского "Вишневого сада", посмотрев в МДТ-Театре Европы спектакль Льва Додина, не может забыть Варю в исполнении Лизы Боярской, и мастер говорит молодой актрисе: "Сейчас у вас очень хороший период, работы в спектаклях действительно высокого уровня. Вы выражаете время, а это очень важно".
http://www.teatral-online.ru/news/15085/ январь 2016 Новогодняя ностальгия Авторская рубрика Александра Ширвиндта в «Театрале» Завершается январь. Пора отдохнуть от новогоднего отдыха и спокойно взглянуть на актерскую братию в постканикулярный период. В какое вольготное и сытное время мы сегодня живем! Раньше артисты даже в самых радужных снах не могли себе представить, что такое новогодние «киркоротивы».
«Елочная кампания» – золотая жила голодных артистов средней руки. С 30 декабря по 12 января действие разворачивалось на всех «площадках», отдаленно напоминающих сценические, начиная с депо «Москва-сортировочная», где среди гнилых шпал и ржавых костылей прыгали испуганные замерзшие зайцы, до Кремлевского дворца съездов, где вальяжный народный Дед Мороз, чуть-чуть отдающий дорогим коньячком, мирно беседовал со Змеем Горынычем в перерывах между представлениями. Почти в каждом московском театре были свои стойкие елочные бригады. В «Ленкоме», например, где я начинал свой творческий путь, такой бригадой руководил милейший интеллигентнейший завтруппой театра Арсений Барский. Он сам был не чужд драматургии и из-под его пера вышли «Зайка-зазнайка», «Гусак – не дурак», «Мишкина школа» и многие другие новогодние нетленки. Так как новые дети все время откуда-то появляются – нет, появляются они всё оттуда же, просто всякий раз свежие – так что сочинять новые елочные шедевры необязательно. Для них и старые всегда – премьера. Бригады артистов никогда не менялись. В «Ленкоме» бессменным Дедом Морозом работал обаятельнейший Аркадий Вовси. Под бородой и красным гуммозным носом была незаметна его не стопроцентная дедморозовская национальность. Хуже обстояло дело со Снегурочкой. Ее многие десятилетия играла милейшая Козловская. А так как интернетом еще и не пахло, то определить, в каком веке Снегурочка родилась, было практически невозможно. И вот однажды Дед Мороз, ведя за руку внучку, игриво спросил у ребят: – Ну, кого я вам привел? Дети в едином порыве закричали: – Бабу Ягу! Арсений Барский вынужден был внедриться в «классику» и изменить сцену. Теперь Дед Мороз выходил с внучкой и сурово предупреждал: – Дети, встречайте! Это моя внучка Снегурочка! И дети в испуге встречали. Четыре елки в день... Добежать, успеть нахлобучить несвежую волчью шкуру и с доброжелательным оскалом выйти к детям. Полторы ставки за елку, а если Дед Мороз вместе со Снегурочкой, – то иногда даже и две ставки. Теперь небольшой ликбез про ставки для нынешнего, в общем-то, зажравшегося актерского поколения. Ставки! Театральный актер кроме зарплаты на «производстве» всегда мечтал заработать в кино и на эстраде, где имел свою незыблемую тарификационную ставку. Тарификация – это не рыночная экономика – из кармана в карман, а стройная госсистема персонального присвоения вознаграждения. Сетка: 7 рублей, 9.50, 11.50, 13.50, 21 и заоблачные 25. А еще надбавки за мастерство – 25%, 50%, 75% и космические 100%. Кроме того, артисту присваивалась возможность выходить на эстраду отдельным номером, иметь одно отделение или целый сольный концерт. Чтобы дорасти до 100% мастерства при 25-рублевой ставке с правом на сольный концерт, нужно было прожить три жизни или родиться Аркадием Райкиным. В кино была иная тарификация: 10, 20, 30, 40 рублей за съемочный день. Еще существовала отдельная надбавка под названием «вождевые». Так что если Смоктуновский за Гамлета получал 40 рублей, то случайный артист, отдаленно смахивающий на необходимого вождя, – 60.
Елка в Колонном зале Дома союзов
Самое страшное новогоднее время – это 11 и 12 января – конец «елочной кампании». Колонный зал Дома союзов – самая престижная елка в стране. Самый главный Дед Мороз родины – артист Бубнов. Сороковая елка в последний день каникул, опаздывает Снегурочка. Испуганный Бубнов что-то рычит под елкой. Из-за кулис ему шипят: – Займи чем-нибудь детей, она на подходе! – Чем я их, гадов, займу?! – шипит в ответ Дедушка Мороз – Загадай им какую-нибудь загадку! – Дети! – кричит Мороз. – Я получаю за каждую елку три ставки. Ставка у меня – 13.50. Три елки в день – сколько я имею в день? – Сорок пятьдесят! – моментально орут смышленые дети. То есть 40 рублей 50 копеек. – Ага, сейчас! – злорадно парирует дедушка. – А налоги?! На этой радостной ноте выбегает запыхавшаяся Снегурочка.
Новый год. Страна, которая 70 лет металась между религиозностью и атеизмом, до сих пор толком не знает – 31 декабря он наступает или 13 января. Наши несчастные законодатели терзаются в сомнениях о количествах новогодних выходных дней. С одной стороны – с 1 по 13 число многовато, но бюджетно – выгодно, с другой – население к 3 января пропивает все деньги, а порой и имущество и до 13-го бродят бомжеобразными тенями по стране, а некоторые от полного тупика даже забредают в театры и просят контрамарки. Единственная отдушина истерзанной плоти народа – «Ирония судьбы, или С легким паром!»
Мой великий покойный друг спасал родину от похмельного синдрома многие годы. Эльдар Александрович Рязанов всю жизнь худел, не понимая, что это не жир, а огромность личности. Витиеватые диеты – собственноручно нарезанный винегрет (который он строгал в таз, ибо кто-то ему сказал, что винегрет можно есть тоннами), отказ от всех злаков, сладостей и алкоголя – что в нашей тогдашней еще довольно свежей богемно-дружеской компании было равносильно оскоплению.
Когда воли, мужества и терпения не хватало, он ложился в заведение – помесь концлагеря с психушкой – под ёрническим названием «Институт питания», хотя, кроме воды, никакого питания там не было.
Я неоднократно навещал Элика в этом лепрозории, куда пускали выборочно, предварительно обыскав, чуть ли не до раздевания, с мудрым подозрением, что визитер может пронести страдальцу чего-нибудь куснуть или, не дай Бог, выпить. К чести пациентов нужно констатировать, что вырвавшись из застенков, они сходу нажирались и напивались так, что потерянная в муках пара килограммов восполнялась с лихвой моментально.
Очередная попытка Рязанова воспользоваться этой клиникой пришлась на конец декабря. Его выпустили под новый год и под расписку на несколько дней, взяв с него и близких честное слово о полной несъедобности существования. Я приехал к нему на Грузинскую, в квартиру, где он тогда проживал, поздно вечером. Он мне обрадовался и извинился за скромный прием, ибо в доме, не надеясь на нашу порядочность, Эльдаровы родственники вымели все, что хотя бы отдаленно напоминало еду. Гостеприимный Элик влез куда-то очень глубоко и извлек бутылку 0,75 шикарного коньяка и, глядя голодными, но добрыми глазами, наливал мне этот божественный напиток, говоря, что, хмелеет вприглядку. Закуска была пикантная, но странная – в вазе торчал цветок под подозрительным названием – калл.
За нежными и долгими разговорами я выкушал почти всю бутылку и сожрал довольно много калла. Когда я стыдливо сказал Элику, что я за рулем и, может быть, хватит, то он уверил меня, что уже ночь – гаишников мало и что он даст мне японские шарики, которые, якобы, напрочь уничтожают алкогольный запах.
Нетрезвой походкой доковыляв до руля, я двинулся в сторону зоопарка, чтобы оттуда переехать Садовое кольцо и попытаться доехать до своих Котельников. Раскурив трубку, я решил, что этого мало и, отложив ее, воткнул в рот сигару, что после каллового послевкусия образовало вместе с японскими шариками такой букет во рту, что возникла опасность извержения, но я опытно сдержался.
Проезжая по Садовому кольцу по пустой ночной Москве, я увидел, что из «стакана», очевидно заметив нетрезвую походку моей «Волги», степенно вылез огромных размеров лейтенант и лениво, но грациозно поднял жезл. С перепуга я воткнул в рот трубку, забыв, что там уже торчит сигара.
– Здравствуйте! – козырнул лейтенант – Если не трудно, выньте все лишнее изо рта! Ой-ой-ой-ой-ой… – участливо пропел он, засовывая мои документы к себе в карман.
Ни приглашения в театр, что недалеко от места его работы, ни ссылка на мою популярность, ни осторожные намеки на денежную отмазку не подействовали. – Сейчас поедем на Проспект Мира на обследование. Запирайте машину. Где же это вы так?! – спросил лейтенант, усаживая меня в люльку мотоцикла. Когда я признался, что навещал больного Рязанова, он внимательно посмотрел на меня и, перейдя на «ты», сказал:
– Врешь! – Не вру! – Врешь! – Не вру! – Поедем!
И мы вернулись к Рязанову. Уже полусонный, в ночной пижаме, Элик очень радушно нас встретил, подтвердил мое алкогольное алиби, подарил лейтенанту свою книжку с трогательной надписью: «Замечательному гаишнику, простившему моего грешного друга».
Мы вернулись на перекресток и я, эскортируемый лейтенантом на мотоцикле, дошкондыбал до дома. Так, в очередной раз, мой незабвенный друг своей неслыханной популярностью спас меня в предновогодье от тяжелейших последствий.
В 1958 году у меня родился сын. Разочарование мое было безграничным: я хотел дочь! Я мечтал о дочери. Родители, жена, друзья, коллеги наперебой уговаривали меня, что я идиот, что все прогрессивные отцы во все времена и у всех самых отсталых народов мечтали о сыновьях - продолжателях рода, дела, фамилии и т.д. Я вяло кивал и убивался. Наконец слух о моих терзаниях дошел до Леонида Васильевича Маркова, и он призвал меня для разговора.
- Малыш, - сказал он, мягко полуобняв меня за плечи. - Я слышал, что у тебя там что-то родилось? - Да! Вот!.. - и я поведал ему о своих терзаниях. - Дурашка! Сколько тебе лет? - Двадцать четыре.
- Мило! Представь себе, что у тебя дочурка. Проходит каких-нибудь семнадцать лет, ты сидишь дома, уже несвежий, лысеющий Шурик, и ждешь с Таточкой свою красавицу Фиру. А Фиры нет. Она пошла пройтись. Ее нет в двенадцать, в час, в два. Ты то надеваешь, то снимаешь халатик, чтобы куда-нибудь бежать, и вдруг звонок в дверь. Вы с Таточкой бросаетесь открывать. На пороге стоит лучезарная, счастливая Фира, а за ней стою Я! "Па-па, - говорит она, - познакомься, это Леня". Ты втаскиваешь ее в дом и в истерике визжишь все, что ты обо мне знаешь и думаешь! "Папочка, говорит она, - ты ничего не понимаешь: я его люблю". И я вхожу в твой дом. Малыш! Тебе это надо?
«Ширвиндт, не морочьте себе голову, оставайтесь!» – внезапно прозвучало из проезжавшего мимо старенького «шевроле». Ширвиндт вместе с коллегой Михаилом Державиным в это время прогуливались по совершенно незнакомому канадскому городу. Сюда они приехали поднимать дух советских хоккеистов, игравших в «Кубке Канады». «Это было сказано так, как будто мы с ним сутками напролет раньше об этом только и говорили, – писал позже в своей книге мемуаров известный актер и режиссер. – Но у меня никогда не было даже мыслей об эмиграции. Я физиологически не могу нигде больше существовать, кроме как в России. Ну, и тем более, ты здесь – действующая фигура, а там что, сидеть на пособие в сквере?!» Быть востребованным и признанным – то, к чему Ширвиндт стремился всю жизнь, и то, чего он в итоге бесспорно добился. В этом ему не помешало ни его еврейское происхождение, ни история его семьи, в которой были и репрессированные, и отсидевшие много лет в ГУЛАГе. Накануне художественному руководителю Театра сатиры, актеру, режиссеру и сценаристу Александру Ширвиндту исполнилось 81.
«Моя фамилия меня никогда не смущала»
Маленький Саша появился на свет в классической московской интеллигентной еврейской семье. Его отец Анатолий Густавович (а на самом деле – Теодор Гедальевич) был известным скрипачом, играл в оркестре Большого театра, а позже преподавал в музыкальном училище. Мама – Раиса Самойловна, урожденная Кобыливкер – работала в Московской филармонии редактором. Корни отца шли из восточнопрусского города Ширвиндт, первые упоминания о еврейской общине которого относятся еще к XII веку. Мать же родилась в весьма уважаемой еврейской религиозной семье на улице Ришельевской в Одессе.
Родители Саши принадлежали к тому поколению российских евреев, которое национальной культуре и религии предпочитало светское образование. Вернувшись из эвакуации в Пермском крае, где Саша успел отучиться всего год, они сделали невозможное: устроили сына в столичную школу №110 – элитное заведение для детей высокопоставленных родителей. Вместе с Ширвиндтом в классе, например, учился сын будущего главы Союза Сергей Хрущев, с которым он очень дружил. Впрочем, Ширвиндт и Хрущев остались друзьями и после школы, что давало критикам возможность видеть именно в этом причину успеха начинающего актера и режиссера. Однако обвинить Ширвиндта в использовании дружеских связей все-таки сложно: прошел он свой карьерный путь с самых низов.
В детстве родители видели Сашу, разумеется, великим скрипачом. Тот же отлынивал от занятий на скрипке, как только мог. Доходило до того, что он отпрашивался во время занятия в туалет и в нем запирался. Только в пятом классе стало очевидно, что битва за музыкальное будущее сына проиграна, и Саше разрешат оставить музыкальную школу. Примерно в то же время он увлекся кинематографом. В родительский дом часто заходили известные гости, среди которых были, например, артист Леонид Утесов и актриса Рина Зеленая.
К окончанию школы желание посвятить себя кино и театру окончательно сформировалось, и Ширвиндт поступил в Щукинское театральное училище. Поступить туда ему было несложно, гораздо сложнее потом оказалось там остаться. Хотя с бытовым антисемитизмом он сталкивался и ранее, еще в школьные годы, во времена «дела врачей» ему пришлось ощутить его на себе в полной мере. За говорящую фамилию и яркий национальный колорит Ширвиндта пытались выгнать из училища, а для того, чтобы в 1956 году стать ведущим телепрограммы «Москва с точки зрения...», ему пришлось ненадолго взять себе фамилию Ветров. Однако сам Ширвиндт всегда рассказывал об этом с улыбкой, скорее, как о курьезном случае, нежели как о преградах на пути к славе актера и режиссера.
«Ну да, в 1953 году "под дело врачей" меня из института выгоняли. Я, правда, не врач, но все равно выгоняли, чистка была всего этого населения. Но я проскочил, ничего, жив-здоров, – говорил Ширвиндт. – А следом, да, в Театре эстрады замечательный режиссер Саша Конников делал обозрение «Москва с точки зрения». И я, молодой, только после театрального училища, должен был водить зрителей по Москве. И Саша сказал мне, что с такой фамилией это утопия. Ну, я и взял фамилию Ветров. С иронией взял, потому что, когда сажали моих дядей и теток, меня на всякий случай отправили в поселок Сокол. Там жили наши друзья Ветровы, и я стал на некоторое время Ветровым. Но, скажу я вам, это была единственная в моей жизни программа под чужой фамилией. Больше моя фамилия меня никогда не смущала, нигде не мешала».
Профессия - Ширвиндт
В 22 года у Ширвиндта состоялся дебют в кино. Он сыграл маленькую роль гражданина Ухова в комедии «Она вас любит». Полученный за эту роль гонорар Александр потратил на свою давнюю мечту – автомобиль «Победа». «Я всю жизнь любил сырок "Дружба", вареный лук и ездил долгие годы на ГАЗ-20 "Победа", который требовал регулярного ремонта, – рассказывал Ширвиндт уже в нулевые годы. – Я, кстати, и сейчас с удовольствием пересяду на этот "газон". Всё это, куда бы я ни метался, всё равно во мне сидит».
После дебюта начинающий актер был зачислен в штат киностудии «Мосфильм», однако параллельно решил устроиться и в Театр им. Ленинского комсомола. Здесь он репетирует под руководством Анатолия Эфроса и добивается театральной славы за роли в спектаклях «Чайка», «Каждому свое» и «Мольер». Правда, это Ширвиндту кажется недостаточным: он хочет по-настоящему широкой известности и продолжает пробовать себя в кино. Но вплоть до 70-х годов роли ему предлагают маленькие и практически не запоминающиеся.
В 1968 году Ширвиндт начинает играть на сцене драматического театра на Малой Бронной, а уже через два года переходит в Театр сатиры к своим друзьям – Андрею Миронову и Михаилу Державину. Буквально сразу звездно исполняет роль графа Альмавива в спектакле «Безумный день, или Женитьба Фигаро», чем открывает череду своих крайне популярных амплуа, которых только в этом театре у него будет больше трех десятков.
В 1975 году Эльдар Рязанов приглашает Ширвиндта сниматься в комедию «Ирония судьбы, или С легким паром». Роль Павлика, друга Жени Лукашина, моментально превращает Ширвиндта в актера всесоюзного масштаба. Через четыре года – новая победа: роль сэра Самуэля Харриса в кинокартине «Трое в лодке, не считая собаки», которая станет классикой советской комедийной школы. За этим последуют роли Шурика в «Вокзале для двоих» и чиновника в «Забытой мелодии для флейты». За Ширвиндтом будет закреплен статус разнопланового актера, способного перевоплотиться в любого персонажа, однако, что удивительно, в 80-е годы некоторые роли начнут порой писаться специально для него. Портрет еврея-интеллигента, немного сноба, немного циника – вот его персонажи у Леонида Гайдая, Марка Захарова, Эльдара Рязанова и Карена Шахназарова.
Параллельно с игрой на сцене и в кино Ширвиндт всегда занимался режиссурой. Он самостоятельно поставил более десяти работ, среди которых – «Маленькие комедии большого дома» и «Недоросль». Оказался продуктивным и союз Ширвиндта с Михаилом Державиным. Вместе они ездили на гастроли – сначала с юмористическими программами, позже – со спектаклями, выступали на юбилеях звезд и в телевизионных шоу. «Мы играем по всему миру, и все приходят нас смотреть. Это удивительно. Мы не Пугачева, мы – театр, а при этом везде аншлаги», – радовался Ширвиндт в начале 2000-х годов. За 60 лет творческой карьеры ему действительно удалось создать для театра и кино собственный уникальный образ, к которому шел через студенческие «капустники», блестящий дуэт с Михаилом Державиным и многолетнюю работу в Театре сатиры. Сейчас Ширвиндт – лауреат многих премий, трех орденов «За заслуги перед Отечеством» и ордена Дружбы народов. Режиссер Марк Захаров как-то сказал: «Ширвиндт, наверное, все-таки не артист и тем более не режиссер, а если спросить, кто он такой, отвечу, что профессия у него уникальная – он Ширвиндт».
http://www.staroeradio.ru/audio/26314 У одного из этих юношей сегодня - День Рождения. По этому поводу - редкая фонограмма передачи, которая не сохранялась в гос. архивах, но которую охотно сохраняли на своих магнитофонах радиолюбители. "С добрым утром", народная запись 1979 года
Опубликовано: 17 мая 2014 г. Народный артист России, режиссер, сценарист, художественный руководитель театра Сатиры - в кругу родных и близких. Всё о Ширвиндте. Ширвиндт на катке, Ширвиндт со скрипкой, Ширвиндт с вареным луком, рецепт салата "по-Ширвиндски", Ширвиндт с трубкой, Ширвиндт с велосипедом, Ширвиндт - сын Ширвиндта, Ширвиндт и друг сына Ширвиндта, Ширвиндт и Дом Актера, Ширвиндт и Щукинское училище, Ширвиндт и сын Хрущева, Ширвиндт и самолет "Максим Горький"... В студии семья Александра Анатольевича, а также Михаил Державин, Виктор Суходрев, А.Ф.Скляр, Аркадий Арканов, Марк Захаров, Леонид Ярмольник.., Ведущие Андрей Максимков и Алексей Колган. Съемка 2009 года
Первые шаги в искусстве Александра Ширвиндта были весьма драматичными. В 1954 году, когда ему было 20 лет, на сцене Театра им. Вахтангова он играл разбойника в спектакле «Два веронца», будучи второкурсником Щукинского училища. А Юрий Любимов, будущий режиссер Театра на Таганке, исполнил роль героя, которого разбойники во главе с Ширвиндтом поджидали в лесу. Ширвиндт в училище был первым фехтовальщиком, что и требовалось для этого спектакля. И вот однажды Юрий Любимов забыл одно из движений, которые нужно было выполнить во время драки, и вследствие этого Ширвиндт врезал ему шпагой по голове. Удар был чувствительный. Любимову пришлось зашивать голову...
http://www.teatral-online.ru/news/6911/ «Она обожала хороший юмор» Свои первые шутки Александр Ширвиндт опробовал на маме Персона/ 6 Июня 2012/ Лариса Каневская/
– К концу жизни моя мама, много работавшая редактором, стала слепнуть, но тем не менее дамой она была мужественной и веселой. Бесконечно разговаривала по телефону с подругами, а иногда переходила на шепот. Однажды я поинтересовался, о чем они шепчутся. Оказалось, рассказывают политические анекдоты, думая, что шепот при прослушке не слышен. Я ей сказал, что как раз шепот и слышен лучше всего. Мама забеспокоилась, но… страсть к анекдотам осталась. А еще ей нравилось чувство юмора своего сына. Однажды Александр Ширвиндт произнес фразу, ставшую хрестоматийной: «Мама, ты не расстраивайся, совершенно не на что смотреть…» Впрочем, предоставим ему слово.
«Как ты могла такое допустить?»
– По профессии мама актриса. Но после того как перенесла туберкулез, работать на сцене уже не могла и, уйдя из театра, занялась редактурой. Работала в Московской филармонии, а потом в Москонцерте. Дамой она была известной, поэтому артисты часто советовались с ней. Яхонтов, например, читал ей свои работы. А чтобы он не размахивал руками, как безумный, мама сажала меня, трехлетнего, ему на колени, и он вынужден был меня держать… В нашем доме есть множество фотографий с благодарственными и памятными надписями маме, например, от Василия Ивановича Качалова: «Дорогой, любимой Раечке». Дмитрий Николаевич Журавлев был ближайшим другом семьи, еще к нам приходили Яков Флиер, Наталья Шпиллер, Иван Козловский, Рина Зеленая… Все лучшие люди бывали у нас в доме, собирались, пели, играли в преферанс, и как-то было много свободного времени – на дружбу, на любовь… Всосав с молоком всю эту богему, уже невозможно было забыть о театре. Как ты пойдешь в фармацевты, когда сидел на коленях у Яхонтова и слушал его неповторимый голос, читающий Маяковского? Правда, я ничего тогда не соображал, но актерский вирус был передан. Так продолжалось до конца десятого класса, который я с трудом окончил.
Родители меня руками-ногами пытались оттолкнуть от театрального вуза. «Куда угодно, – кричали они, – только не в артисты!» Пришлось поступать на юридический, но вскоре родители выяснили, что я пытаюсь инкогнито поступить в театральный. Мама поняла, что это безвыходно, и стала звонить знакомым: «Посмотрите ребенка». В ответ ей сочувствовали: «Раиса, зачем?! Как ты могла такое допустить?» Но отговорить меня никто уже не мог – я мечтал о сцене.
«Я мог стать сыном француза»
– Впрочем, мама ведь тоже была актрисой, выпускницей второго МХАТа, и понимала, что от театральной бациллы лекарств не существует. Папа работал скрипачом в оркестре МХАТа. Кстати, он был ее вторым мужем. А первым был известный архитектор по фамилии Француз (национальность, правда, этой фамилии не соответствовала). Он был автором Мавзолея, а руководил архитектурной мастерской Веснин. Соответственно, документы подписывал Веснин, поэтому считается, что он все и построил. Папаша отбил маму у Француза (бедный, остался без Мавзолея и без мамы). Было это в 1925 году: с тех пор родители не расставались. Сначала у них родилась дочь, но прожила она всего лишь девять лет. Я был поздним ребенком – появился на свет, когда родителям уже было под сорок. Мама обожала дарить подарки, еще родители часто писали друг другу стихи, и к каждому, даже небольшому подарку писались целые оды… Мне обычно дарились необходимые вещи. Например, перелицованный папин пиджак. Но однажды мама решила, что мне нужна машина, и… убедила отца, что мы должны ее купить у артиста МХАТа Станицына. Дело в том, что Станицын мог претендовать на новенькую «Волгу», а для этого нужно было избавиться от «Победы». Так что на его «Победе» я и ездил. Правда, половину от суммы я заработал сам, получив гонорар за фильм «Она вас любит». Остальную половину «надыбали» родители…
Привет из заграницы
– А еще у мамы была связь с заграницей, что по тем временам являлось очень опасной штукой. Родной мамин брат, мой дядя (Аркадий Коби), уехал в Англию еще в двадцатых годах. Он был врачом и организовал там гинекологическую клинику. И вдруг в начале шестидесятых от него пришла весточка. Но вместо радости в семье поднялась страшная паника, ведь все бандероли, полученные из Англии, непременно визировались известными организациями. Кроме того, получить заграничную бандероль можно было в единственном почтовом отделении, расположенном в гостинице «Украина». Заплатить за посылку пришлось непомерную сумму (мы заняли деньги у всех знакомых, друзей и коллег). В посылке оказалось письмо от дяди и… маленький шарфик. Практически мы купили этот шарфик за бешеную сумму, да еще и натерпевшись страху. Но мама не унывала. Она даже ухитрилась потихоньку переписываться со своим братом.
Впрочем, она не унывала никогда. К концу жизни к глаукоме добавился перелом шейки бедра, начался рак, но и в свои восемьдесят с лишним лет она продолжала принимать подруг. Одной из них была Анастасия Цветаева, которая приходила два раза в неделю, садилась возле маминого кресла и что-то ей читала, рассказывала. Я жалел лишь о том, что мама не видит, что у Цветаевой на голове летом и зимой штук пять платочков и то, как бережно она снимает один за другим… Мама непременно оценила бы этот «моноспектакль». Кстати, несмотря на слепоту, мама очень хорошо вязала, и многие знаменитые люди до сих пор мне показывают такие «кольчужки» из толстых белых ниток. Сначала она на ощупь, мерила человека, потом вязала и дарила. Люди брали это вроде как из сострадания, а потом носили с удовольствием.
«А Шура выйдет?»
– Ностальгия по детству, конечно, возникает. Моя родина – Никитские Ворота, Скатертный переулок, Арбат. Самый центр старой Москвы и коммуналок. Сегодня иногда, по дороге в театр, я заезжаю к себе в переулок – дом стоит крепко. Правда, сейчас там огромные дубовые двери, два охранника, половичок лежит на улице. Все квартиры, видимо, соединены в одну огромную. Хотел я как-то подняться посмотреть хоть на площадку перед дверью: «Вот я тут жил». Но никакой лирики! Охрана не пустила меня даже в подъезд…
В нашей коммунальной квартире было восемь комнат (у нас было две комнаты, мы были «буржуи»), семь звонков на входной двери, семь семей. Всегда на общей кухне что-то шкворчало, у каждого – свой столик, своя плита (сначала примусы, потом газ), туалет – один на всех. Все эти разговоры о том, что в коммуналках подбрасывали друг другу крыс и мышей, – ерунда. Наоборот, оставляли друг другу детей, подкармливали их, это была настоящая коммуна, не без криков, скандалов и интриг, но интриги эти были в основном безобидны. Сейчас входишь в подъезд – все на замках. Тоска… Художник по фамилии Липкин жил с женой без детей в большой комнате в двадцать метров, но жили они на трех метрах, а на остальных жили его картины – огромные полотна, пейзажи… Остальные жильцы по большей части были работяги. Маму в квартире очень любили, она была интеллектуалкой.
Мы тогда все росли во дворе. Ребята кричали друг другу в окна: «Выходи!» Прочел недавно анекдот. В большом дворе стоят два парня и кричат наверх: «Марь Иванна, Марь Иванна!» Она высовывается из окна. «А Петя выйдет?» – «Ребята, Петя не выйдет, у него – пожизненное». Так что у нас тоже было: «Петя выйдет? Шура выйдет?» Дрались двор на двор, драк было много, но особой поножовщины не наблюдалось. Я вообще был интеллигентский ребеночек, тогда у каждой банды был интеллигентик, которого не трогали, даже опекали немножко, в обиду чужим не давали, поскольку был «свой». В футбол постоянно играли, воротами служили четыре портфеля, мячом – американская консервная банка или сшитый из тряпок комок.
Учился я ужасно, а школа у нас была элитная – № 110, около Никитских ворот, которую возглавлял гениальный педагог Иван Кузьмич Новиков (совсем недавно мы повесили ему мемориальную доску). В моем классе учился, например, Сережка Хрущев, дети генералов, все Буденные (а жена Буденного, между прочим, была председателем родительского комитета)… Я был жутким учеником, но выгнать меня было невозможно, потому что тогда ко всем праздникам школы устраивали концерты, и каждая школа гордилась своими артистами. Так вот, гнать меня было нельзя, даже когда терпение педагогов лопалось, потому что наши концерты были на уровне правительственных: Козловский, Оборин, Рина Зеленая… Под все эти концерты мама со мной окончила среднюю школу. Ведь именно благодаря маме и удавалось их всех собрать – они были ее друзьями. А еще мама всегда меня опекала.
Уже много позже, когда я был взрослым обалдуем, учился в институте, родители повезли меня в дом отдыха РАБИС (работников искусств) в Прибалтику. Мне было лет девятнадцать, и там, на пляже, где вся молодежь фланировала, периодически кричалось: «Шурик, Шурик». Это означало, что мне надо срочно выходить из воды – есть какой-нибудь бутерброд. А на песочке лежали девушки из ГИТИСа. И пока я добегал до пляжа, все кругом узнавали, что мама хочет накормить меня яичком.
Гость программы - актер, режиссер, писатель, народный артист России Александр Ширвиндт. Он рассказывает об Андрее Миронове и дуэте с Михаилом Державиным, размышляет о цензуре и вседозволенности, таланте и чувстве юмора, говорит о своей жене, с которой они вместе уже больше 60 лет, а также о том, как он относится к сегодняшнему времени, над чем сегодня смеется и от чего получает истинное удовольствие.
http://www.teatral-online.ru/news/21271/ Александр Ширвиндт готовит встречу со зрителями Анонсы/ 22 Марта 2018 14:18/ Виктор Борзенко | Фото: Анатолий Морковкин/
В связи с болезнью Федора Добронравова Театр сатиры решил не лишать зрителей праздника и вместо премьерного спектакля «Где мы?!..», который должен был состояться в четверг, 29 марта, объявляет вечер воспоминаний Александра Ширвиндта «Ностальгия с улыбкой».
Актер расскажет о своих друзьях – Людмиле Гурченко, Андрее Миронове, Эльдаре Рязанове и Зиновии Гердте. По просьбе «Театрала» Александр Анатольевич объяснил замысел предстоящего вечера: – Сейчас такое сонмище «вспоминателей», все только и делают, что вспоминают ушедшие таланты – у них возникает огромное количество друзей, внебрачных детей и любовниц. Иногда слушаешь – диву даешься: какая-нибудь милая дама рассказывает, как жила с тем-то, а потом другая: «Нет, я жила с ним». Потом третья подключается. И создается ощущение, что ушли из жизни какие-то бесконечные казановы. А то, что это были великие, замечательные артисты, никого не интересует. Я решил взять на себя эту миссию – рассказать о них.
Спектакли с участием Фёдора Добронравова скоро вернутся в афишу Театра сатиры. О датах ближайших показов театр сообщит дополнительно.
«Как-то Захаров, Горин и Миронов приперли с ближайшей помойки чугунную батарею весом под центнер. Папа, открыв дверь, увидел согнувшихся от смеха и тяжести друзей. «Смешно, — произнес папа своим фирменно-невозмутимым тоном, — а теперь тащите обратно», — рассказывает Михаил Ширвиндт, телеведущий, продюсер, ресторатор, сын Александра Ширвиндта.
Во всех папиных книгах и программах о нем, когда речь заходит о моем рождении, обязательно фигурирует фотография, на которой молодые папа и мама умильно склонились над красивой плетеной детской коляской. Такой коляски у меня никогда не было, более того, эта идиллическая семейная фотография была сделана за два года до моего рождения. Мама приехала проведать папу на какие-то съемки, среди реквизита нашлась замечательная колясочка, и родители захотели с ней сфотографироваться. Коляска, правда, была не совсем пустой… Знаменитый артист Павел Луспекаев как младенца запеленал бутылку украинской горилки и уложил в коляску, мама этого не заметила, подумала, там просто тряпки. Так что ее умиление на фото — чистое актерство, а вот папино — натуральное, оно было вызвано предвкушением встречи с драгоценной пол-литрой.
Родители познакомились в дачном поселке деятелей науки, искусства и литературы НИЛ. Моя бабушка, Раиса Ширвиндт, была администратором и редактором Московской филармонии, ее знала и любила вся творческая элита Москвы. Она дружила со знаменитым чтецом Дмитрием Журавлевым, вот наша семья и проводила много времени у него на даче в НИЛе. Здесь же была дача семьи моей мамы. Ее дед — академик Владимир Семенов, будучи главным архитектором Москвы, этот дачный поселок и основал, а также по собственному проекту в 1935 году построил себе дачу в английском стиле. Официальная версия знакомства моих родителей такова: Семеновы держали корову, а мой папаша с детства и до сих пор обожает молоко. Он мог даже водку запивать молоком. Когда в лучшие годы он приходил домой выпивши, то первым делом садился у холодильника, доставал молоко и пил. А тогда на даче папа ходил постоянно к соседской корове за парным молоком. Ходил к корове, а женился на маме. Видимо, чтобы корова всегда была под рукой.
Мама продолжила династию, стала архитектором, всю жизнь работала в тяжелейшем графике, рано вставала, а по вечерам еще и принимала папиных друзей. А их было чрезвычайно много. Среди ближайших — Михаил Державин, Андрей Миронов, Зиновий Гердт с супругой Татьяной, Григорий Горин, Марк Захаров, Эльдар Рязанов, Михаил Козаков, Евгений Евтушенко. Последний, как и мы, жил в высотке на Котельнической набережной. До этого мы жили в роскошной девятикомнатной квартире в Скатертном переулке, правда, вместе с нами там было еще семь семей. Путем нескольких обменов мы перебрались на Котельническую. В высотке было несколько корпусов, в центральном — самом крутом — жила культурная «знать»: Михаил Жаров, Фаина Раневская, Галина Уланова. Корпус, выходящий на Яузу, был тоже ничего, там, например, жил Василий Аксенов. А наш корпус, выходящий на Москву-реку, занимали семьи сотрудников КГБ. Зато у нас была огромная лоджия, которая служила основным местом сбора родительских компаний.
На всю высотку имелся лишь один гараж, мест на двести, и папа с Евтушенко долго стояли в очереди на получение машино-места. Очередь продвигалась лишь в случае «убытия» кого-то из жильцов. И вот печальное событие произошло. Освободившийся гараж должен был достаться Евтушенко. Но он в это время опрометчиво опубликовал стихотворение «Тараканы в высотном доме», где наша высотка олицетворяла всю страну, а тараканы — чиновников. В машино-месте поэту отказали, оно досталось нам. Папа, триумфально въехав в гараж на «двадцать первой» «Волге», поставил ее рядом с машиной Клары Лучко и Сергея Лукьянова. Дружбы с Евтушенко это не нарушило, он по-прежнему бывал в нашей квартире.
Во время одного из таких застолий раздался звонок в дверь. В квартиру в трусах и майках вбежали Рязанов, Миронов и Горин. Дело было во время Олимпиады-80. Поэтому они разделись в лифте и, изображая факелоносцев, стали нарезать круги по квартире — якобы у них марафон и им нельзя останавливаться. В другой раз Захаров, Горин и Миронов приперли с ближайшей помойки чугунную батарею. Весила она под центнер, но «герои» втроем сумели притащить ее к нашей квартире. Папа, открыв дверь, увидел согнувшихся от смеха и тяжести друзей. «Смешно, — произнес папа своим фирменно-невозмутимым тоном, — а теперь тащите это обратно». Дорога назад заняла у шутников минут сорок, на обратный путь куража не хватило.
Празднования обычно сильно затягивались. Что очень нравилось гостям и не всегда — гостьям. Все жены папиных друзей страшно боялись коронной фразы Марка Захарова, которую тот обычно произносил под утро, когда все уже одевались, чтобы разойтись по домам. Он говорил: «Глупо сейчас было бы расставаться». Это звучало как приговор, потому что после этих слов праздник всегда возобновлялся, но зачастую уже в другом месте.
Из-за Збруева я в семь лет узнал, что такое измена
Яркие впечатления детства — поездки в санатории и Дома творчества. В одном из таких, в Ялте, я впервые влюбился. Мне было семь лет. Нине Масловой (актрисе, сыгравшей царицу Марфу в фильме Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию». — Прим. ред.) девятнадцать. Но меня не смущало, что она старше меня больше чем вдвое. Ее это, кстати, тоже не смущало, Нина отвечала мне взаимностью: мы вместе ходили на пляж, на завтраки и обеды, на прогулки. Я вставал в пять утра, шел на центральную клумбу перед главным корпусом санатория, рвал цветы и клал их под дверь Нины. Жила она в корпусе типа барака прямо возле моря, в такие номера селили еще не прославившихся артистов, а наша семья уже жила в главном корпусе, в номере с балконом и ванной. Иногда к нашему с Ниной дуэту присоединялся «старый» Саша Збруев (целых 27 лет!). «Ну и пусть», — думал я, тем более что он финансировал некоторые наши проекты: мороженое, лимонад — так что был даже удобен. И вот в очередной раз я приношу в шесть утра букетик цветов под дверь барака, и вдруг эта дверь распахивается и выходит Збруев. Я сразу понял все, в свои семь лет я узнал, что такое измена, предательство и женское легкомыслие, — это было страшно. Кстати, до сих пор Саша, встречая меня, всегда извиняется за то, что разбил мою первую наивную влюбленность. Правда, со временем моя невыносимая боль утихла. Случилось это примерно на третий день.
Папа кричал так, что стены тряслись
Я рос не слишком сентиментальным, довольно шкодливым мальчишкой. Со школой отношения у меня не сложились сразу — это была взаимная и стойкая ненависть между ребенком и советской педагогической системой. Я перебивался с двойки на тройку. И вместо того чтобы делать уроки, часами шнырял по двору с друзьями, так что, можно сказать, воспитание у меня дворовое. Правда, когда мама садилась меня проверять, домашние задания приходилось все-таки делать. По-настоящему строгой в семье была именно она, и ее гнева я боялся. Когда же по настоянию мамы за воспитание брался папаша, его методы воздействия ограничивались криком. Он орал так, что стены тряслись, но мы оба прекрасно понимали, что это всего лишь игра: с папиной стороны в гнев и возмущение, а с моей — в испуг и раскаяние. А когда мама поручала папе проверить мои домашние задания, я его «обыгрывал». Это было несложно. Главное — говорить уверенным голосом без запинок и пауз, любую абракадабру, набор придуманных на ходу терминов. Потому что в содержание ответа мой наивный папа не вникал, он и сам мало понимал в географии или физике.
Иногда меня выгоняли из школы, а родителей, наоборот, вызывали туда. Как правило, шефский концерт «Державин — Миронов — Ширвиндт» разряжал ситуацию и на время продлевал мое бессмысленное пребывание в стенах школы. Как выяснилось, папу в детстве тоже частенько отчисляли. Одна из моих любимых историй — как у них появился какой-то мерзкий физкультурник, бывший военный, типичный солдафон. И он ввел какую-то унизительную спортивную форму: солдатские трусы с майкой. Тогда папа принес на физкультуру розовые панталоны и какой-то пеньюарчик своей бабушки. На перемене в раздевалке он в них переоделся, но в последний момент испугался в таком виде выйти в спортивный зал. Физрук на перекличке спрашивает: «Где Ширвиндт?» Ему отвечают: «В раздевалке». Физрук направляется туда — заперто. Он командует: «Ширвиндт, выходи!» Папа через дверь отвечает: «Я не в форме». — «Я сказал — выходи как есть!» Ну папа и вышел в своем маскараде. Урок был сорван, а Ширвиндта на неделю выгнали из школы. И таких историй много. Однажды папа безнадежно «сыпался» на экзамене по химии. Последним спасительным вопросом от экзаменатора был: «Как отличить метиловый спирт от этилового?» Папа сказал: «Берем двух кроликов, даем им разные спирты. В результате один будет слепой, а другой — пьяный». Преподаватель говорит: «Подожди, а при помощи индикаторов?» — «Нет, я только опытным путем могу». Так и выцыганил тройку.
Но моя история с химией оказалась куда драматичнее. В мое время в школах почему-то активно обучали методам изготовления взрывчатых веществ. Это был 9-й класс. Естественно, захотелось попробовать на практике, как это работает. Мы с другом сперли в лаборантской ингредиенты, смешали и закатали в большой ком из газеты, который опустили в унитаз школьного туалета. Для реакции была необходима вода, и мы все продумали: пока газета достаточно намокнет, как раз пройдет несколько минут, уже начнется урок, и в туалете никого не будет. На уроке мы затаились, как две мышки, и сосредоточенно прислушивались. Никакого громкого взрыва не последовало, но раздался отчетливый короткий хлопок, а за ним пронзительный крик. Все побежали смотреть, что случилось. В туалете по щиколотку в воде стоял старшеклассник с прилипшей к губе сигаретой — от ужаса он про нее забыл. Не знаю, как нас вычислили, но случилось это через пару дней. Нас опять выгнали, но поскольку ничего нового в этом не было, я спокойно ушел домой. «Доигрался, тебя выгнали из школы!» — сказала вечером мама. И этим словам я не придал значения.
Однако утром меня никто не разбудил, и я проснулся естественным образом, на часах была половина девятого утра — первый урок в разгаре… И тут я понял, что на этот раз выгнали по-настоящему. Я, как нашкодивший щенок, приплелся на кухню, там со злобным видом папаша пил кофе, со мной не разговаривал. Через полчаса он бросил: «Собирайся». Я быстро собрался, мы сели в машину. К нам подсел еще папин друг Виля Горемыкин, знаменитый телеоператор, снимавший новостные репортажи. На мое приветствие Виля не ответил. «Уже предупрежден», — подумал я. Была зима, по заснеженной дороге мы ехали молча. Когда отъехали от Москвы уже километров на сорок, а никто ничего так и не сказал, я решил, что меня везут топить или хотят привязать к дереву и бросить в зимнем лесу. Но все оказалось проще — мы приехали в Дом творчества композиторов в Рузе.
Видимо, папа еще был так зол потому, что у него за долгое время выдался первый выходной, он планировал отдохнуть и поиграть в бильярд с Вилей, а тут ему навязали меня. В бильярдной меня посадили в угол и строго сказали: «Сиди здесь». Я безропотно сижу. Вдруг заходит Михаил Державин, который тоже тут отдыхал. Дядя Миша всех приветствует и говорит мне: «В хоккей будешь играть?» «Видимо, еще не знает», — подумал я, а вслух сказал: «Мне нельзя». Дядя Миша спрашивает папу: «Шур, я его заберу?» «Да забирай», — скрывая радость, говорит папа. Дядя Миша был заядлым хоккеистом, я тоже обожал хоккей и даже занимался в секции, а еще мы играли в хоккей во дворе. Зимой заливался каток на крыше того самого гаража. А летом мы с ребятами ставили вместо ворот два перевернутых ящика из придомового гастронома, а вместо шайбы гоняли по асфальту консервную банку. Играли мы огрызками клюшек, потому что клюшки, которые делались в СССР, ломались при первом сильном ударе по шайбе. В общем, предложение сыграть в хоккей я принял с радостью. Коньков с собой не было, но дядя Миша сказал: «Сейчас что-нибудь подберем».
Коньки, в которых я занимался хоккеем в секции, назывались «гаги». Это были полуботинки с длинными лезвиями, жутко неудобные, в них нога постоянно подворачивалась. И тут дядя Миша приносит «канады» — ботинки, которые я видел только по телевизору. Когда я надел эти коньки и вышел в них на лед, я просто полетел, это было незнакомое ощущение скольжения, маневренности, легкости и счастья. А уж когда Державин принес клюшку с крюком из какого-то пластика, мне показалось, что я в раю. Потому что, когда ты такой клюшкой касаешься шайбы, она сразу улетает в космос. Пока я, не веря своему счастью, носился по коробке катка, наслаждаясь заграничными коньками и клюшкой, на лед вышли два человека. Когда я поднял на них глаза и понял, кто это — тут-то у меня по-настоящему перехватило дыхание. Это были Валерий Харламов («Легенда номер 17», восьмикратный чемпион мира) и Александр Мальцев (девятикратный чемпион мира) — два главных спорт-смена страны. Невозможно описать словами, каким авторитетом и поклонением пользовались они в СССР. И вот мы с Харламовым стали играть против Державина с Мальцевым. Выиграли мы, хоть и с небольшим отрывом. Так вместо наказания у меня случился самый счастливый день в жизни. Оказалось, что Харламов с Мальцевым дружили с Державиным и в тот день приехали к нему в гости в Рузу.
В школу меня все-таки вернули через неделю. Когда я рассказал однокашникам о состоявшемся матче, мне просто никто не поверил. Впрочем, мне не верили даже, что я знаком с Андреем Мироновым. Пока я не принес доказательство. Для этого пришлось в киоске купить открытку с портретом Андрея. Прямо поперек своего лица на фотографии он мне написал: «Миша, твой папа тоже хороший артист. С уважением, Андрей Миронов».
Миронов танцует на пустом шоссе
До поры до времени я и не предполагал, что надо восторгаться своим знакомством с Мироновым. Вот представьте, у ваших родителей есть друг дядя Петя, он часто гостит у вас на даче. И вдруг дядя Петя летит на Луну... Но вы же до этого не знали, что дядей Петей можно кичиться! Так и с Андреем, после «Бриллиантовой руки» он стал суперпопулярным, а заодно его слава накрыла и меня. В школе меня спрашивали: «А ты точно знаком с Мироновым? Ты его трогал?» Кстати, Андрей был единственным из друзей отца, кого я звал по имени и на «ты», он был самым молодым в отцовской компании. К остальным же я обращался, начиная со слов «дядя» и «тетя».
Как-то мы с родителями и Мироновым ездили в Михайловское. Там жил и работал друг Андрея — Семен Гейченко, знаменитый писатель-пушкинист. Мы ехали на машине Андрея, но за рулем сидел папа. Это была четвертая модель «Жигулей», фургон, по тем временам очень модная и крутая машина. Андрей за ней тщательно ухаживал, в салоне у него имелся целый набор тряпочек — замшевая, бархатная и т. д. Так как он не вел и руки у него были свободны, Андрей всю дорогу что-нибудь тряпочками протирал: то панель, то стекло, потом этой же тряпочкой начинал протирать моего папашу. Когда ему надоело, он стал менять кассету за кассетой в магнитоле. Кстати, магнитола в машине тогда считалась чем-то невероятным, но у Андрея была. Он очень любил музыку, разбирался в джазе и привил мне свой музыкальный вкус, подарив много пластинок зарубежных исполнителей. И вот звучит прекрасная песня Хампердинка. Пустынное шоссе, ни машины, солнце. Тут Андрей кричит: «Сто-о-о-оп!» Папаша резко дает по тормозам: «Что случилось?» А Андрей включает магнитолу на полный звук, выскакивает из машины и начинает перед капотом... танцевать. От счастья, от переполнивших его чувств…
В другой раз мы ездили вместе на машине из Москвы в Ленинград, останавливались на ночевку в Великом Новгороде и даже искупались в Ильмень-озере. Вода там невероятно чистая, как известно. Потом мы поужинали и пошли спать. В один номер мои родители, в другой — я с Мироновым. Видимо, это был полулюкс, потому что там стояла огромная двуспальная кровать. Правда, одна, но было несколько кресел. Надо сказать, что Миронов был патологически чистоплотен. Два раза в день помыть голову для него было нормой. И вот Андрей отправился в душ, а я лег и практически сразу заснул. Разбудил меня его вопль: «Почему ты в кровати?» Говорю: «Так я же сплю». — «Как, грязный?!» — «Я мылся. В озере». — «Немедленно иди в душ!» — «Не пойду, озеро чистое». Кончилось тем, что Андрей не стал ложиться в постель, а демонстративно плюхнулся в кресло, там и заснул. И я заснул. А утром проснулся под шум льющейся воды — Андрей принимал душ. Как оказалось, он так всю ночь и провел в кресле.
А однажды я чуть не сорвал Андрею спектакль. Это было на гастролях. Ненавидите ли вы театр, как ненавидел я его в детстве? Но девать меня было некуда, так что во время спектаклей я сидел за кулисами. И вот идет спектакль «Женитьба Фигаро». Я в правой кулисе сижу на стуле, а позади меня сидит другой мальчик, тоже чей-то сын, на год старше меня. Там же места мало, два стула рядом не поставишь. И вдруг тот мальчик берет свой стул, переставляет вперед и садится передо мной. Не то чтобы мне очень важно было видеть происходящее на сцене, но я решил, что это такая игра. Я тоже взял свой стул и через голову мальчика переставил его вперед. Он — снова, потом — я. И вот я снова сижу первым и жду, что будет дальше. Но ничего не происходит. Я думаю: «Значит, я выиграл». В это время Андрей читает на сцене свой самый драматичный монолог. И вот он поворачивается и почему-то смотрит на меня, в его глазах ярость. Я от его взгляда каменею, но не понимаю, что такого я натворил. В поисках ответа верчу головой и обнаруживаю, что я сижу на сцене в ажурной беседке, которая примыкала к кулисе, и весь зал меня видит. Я в ужасе и панике хватаю стул, но обратно убежать в кулису не могу, потому что там в проходе сидит тот мальчишка. И тогда я прямо через сцену куда-то уношусь вместе со стулом. Это было перед самым антрактом. Как сейчас помню, я завернулся в кулису, а за спиной услышал топот и крик: «Где он? Где? Я его убью!» Это в поисках меня носился Андрей. Антракта ему не хватило меня найти, а к концу спектакля он успел немного остыть.
Другие гастроли. В Питере. И снова я вою от тоски, потому что уже не могу видеть эти спектакли. Мне нечем заняться, я кручусь под ногами у взрослых, и папа, чтобы отвязаться от меня хотя бы на время, дает два руб-ля и говорит: «Купи себе что-нибудь». Рядом был знаменитый ДЛТ (Дом ленинградской торговли), типа «Детского мира». Я обошел все отделы игрушек, но все, что меня интересовало, стоило от трех рублей и выше, а у меня было два. И тут я увидел его… Это был ярко-рыжий лисенок, мягкая игрушка, покорившая меня своей нелепостью. На ценнике значилось ровно два рубля, я помчался в кассу, и мне выдали его в картонной коробке с надписью «Лисмех» (видимо, имелось в виду, что лисенок меховой, хотя это было неправдой).
С тех пор мы с Лисмехом стали неразлучны. Хотя я много раз мог потерять его. Как-то во время очередных гастролей, в Киеве, мы с мамой сидели в номере гостиницы на десятом этаже. Заняться мне было нечем, и тогда я придумал одну шутку: взял у мамы катушку ниток, привязал за хвост Лисмеха, саму катушку спрятал в кулаке и сказал маме: «Смотри!» И на ее глазах выкинул игрушку с балкона. Я ничего не знал о сопромате и силе тяжести. И никак не ожидал, что нитка порвется и мой Лис упадет на крышу ресторана под окнами. Мама не поняла прикола — сын взял и выбросил свою любимую игрушку с балкона. А у меня случилась истерика. Пришел папа, я стал орать, что у меня нет Лиса. «Сам выбросил — сам виноват», — был ответ. Я так был возмущен родительским равнодушием, что пошел на крайние меры — схватил папину концертную туфлю и бросил вслед за Лисмехом. Потом с замирающим сердцем я с балкона следил, как папаша карабкается на крышу ресторана по приставной лестнице. Волновался я, конечно, не за отца, а за своего рыжего друга. Когда папа поднялся на крышу, он взял туфлю и пошел к лестнице, демонстративно игнорируя Лисмеха. Но мой вопль огласил все ближайшие улицы, и папе пришлось вернуться за моим сокровищем.
Жена Миронова посадила всю компанию на диету
Буквально через неделю родители с Андреем и его женой Катей Градовой поехали отдыхать в город Канев на Днепре. Насколько я помню, для Анд-рея с Катей это путешествие было свадебным. Катя придумала для всей компании очень хорошую диету — сыр и вино, на которую все с восторгом сели. Больше ничего есть было нельзя. Все фанатично сидели на этой диете, но меня надо было нормально кормить, поэтому Катя водила меня в столовую. У меня, как у всех детей, особого аппетита столовская еда не вызывала, поэтому свой обед я, естественно, доесть не мог. Доедала Катя, о чем мы оба молчали: Катя — о том, что я плохо ем, а я о том, что Катя нарушает диету.
Скука была страшная, вода в реке оказалась очень холодной, и купаться мне не разрешили. И пока взрослые загорали, я катал Лисмеха на надувном матрасе, который я, как бурлак, тянул вдоль берега за веревку. Игра продолжалась недолго: волна от первого же катера смыла Лиса в воду, и он пошел на дно. Тут истерика у меня случилась посерьезнее, чем в гостинице. Тогда Андрей мужественно бросился в ледяную воду и при жутком течении нырял за игрушкой до посинения, в прямом смысле слова. Метрах в пятнадцати от «места крушения» Миронов достал мокрого Лиса. Потом, когда я рассказывал бабушке эту историю, решил упомянуть: «У него еще долго был насморк — капало из носа». Бабушка решила, что это про Андрея. Я возмутился: «Да при чем здесь Андрей? Я про Лиса!»
Так Лисмех прожил со мной долгие годы, и я его повсюду таскал с собой. Помню, уже взрослым и женатым, я поехал в Ялту со своей женой и товарищем. Мы доехали до Харькова, и тут я обнаружил, что забыл Лиса. И отказался ехать дальше. Теща с поездом передавала мой талисман, пришлось ждать в Харькове несколько дней…
Теперь у меня уже у самого внуки, хотя в это трудно поверить, глядя на моих по-прежнему энергичных родителей. Папа в прекрасной физической форме. Когда-то он преподавал в Щукинском училище фехтование. А в баскетбол он неплохо играет и по сей день. У нас на даче — той самой, что познакомила моих родителей, да и сейчас является «местом силы» для всей нашей семьи, сюда приезжает уже пятое поколение детей нашего рода — есть баскетбольное кольцо, которое практически сгнило от старости. Как раз на днях с моим сыном, который сейчас живет на даче со своей новорожденной дочкой, уже не первой, мы обсуждали проект восстановления баскетбольного кольца, потому что папа до сих пор, бывая там, обязательно кидает мяч. И еще он каждое лето скрывается в камышах на Валдае, где обычно и встречает свой день рождения.
Рыбалка всегда занимала в его жизни особое место. Основной папин улов составляют, как он называет, «мерные рыбы» (то есть величиной с палец). Правда, папа говорит, что, когда нас нет, ему попадаются рыбешки и побольше, только когда мы с детьми к нему приезжаем, бывают «мерные». Это служит нам постоянным поводом для издевательских шуток. Но на самом деле папина рыба очень хороша, это я как ресторатор и кулинар могу сказать. Самый знаменитый и дорогой в мире рыбный суп буйабес варится именно на основе такой вот мелкой рыбешки. Ее нужно почистить, помыть и либо в сетке, либо в марле долго варить, тогда получается великолепный бульон, в который потом кладется несколько кусков изысканной рыбы. Кстати, в кулинарии я стал разбираться благодаря другу Антону Табакову, у нас с ним даже был общий ресторан. И теперь, завершив телекарьеру, я ушел на просторы Интернета, где создал и веду регулярный видеоблог «Съедобное-Несъедобное». Даю советы путешественникам-гурманам, где в какой стране можно вкусно поесть, как распознать «правильную» забегаловку, делюсь адресами проверенных мест.
Однажды я решил показать папе другую рыбалку. Мне очень нравится в Швеции, там за абсолютно вменяемые деньги можно снять домик на берегу. И мы поехали — с папой и моими детьми. Дети — не любители тихого отдыха на природе, они искали любой повод вырваться из нашей арендованной халупы. Например, закончилось молоко, лимоны — надо ехать покупать. И вот мы с ними отправились в ближайший городок в сорока километрах от нас, а папа остался ловить рыбу. Часа через четыре мы вернулись, отец спал, и я пошел посмотреть, что он наловил. Достаю садок, а он полон здоровенных рыб, очень крупных окуней, лещей — такого улова не было никогда. Я опускаю садок обратно в воду. И вдруг вижу: у берега здоровая рыбина, рядом еще одна... Тут я понимаю, что рыбы выплывают из папиного садка — видимо, опуская его в воду, я задел какую-то корягу, и дверцы открылись. Я в чем был бросился в воду, стал хватать рыбин руками, но они же скользкие, их в воде не удержать. У нас паника — вечером должны приехать гости, я говорю детям: «Быстро перелавливаем, пока дедушка спит». И мы втроем взяли удочки и стали ловить. Днем обычно клев плохой, но мы умудрились наловить достаточное количество рыбы. Правда, не такой крупной. Но папа не заметил подмены, потому что, когда он проснулся, мы весь улов почистили и порезали.
О папе и его друзьях, о моей бурной юности и работе на телевидении можно рассказывать бесконечно. В этом году я выпустил книгу «Мемуары двоечника», и уже есть планы на продолжение… Ее презентацию мы решили совместить с презентацией отцовской книги «В промежутках между», потому что его многогранности хватает и на писательство. Каждый из нас рассказывает со своей стороны, ведь даже одни и те же события мы, как выясняется, видели совершенно по-разному.
Отправлено: 19.07.22 18:50. Заголовок: Екатерина Рождествен..
Екатерина Рождественская 19.7.2022
Сегодня очень богатый день! Родился Маяковский и 88 лет назад - Ширвиндт! Из этих двух великих предпочитаю, извините, второго! Александр Анатольевич достался мне "в наследство" от отца. С ним отец играл не то в волейбол, не то в баскет еще в институтские времена и потом всю жизнь, встречаясь где-то в людях, они очень радовались друг другу. Я девочкой тогда думала, нахохлившись, а чего каждый раз такое бурное веселье, такие объятия с приседаниями, такие ритуальные похлопывания по спине, возгласы:"Ну, старик, что нового, ты как?" А Анатольич сразу отцу на ухо анекдотец, чтоб я не слышала, и хохот с покашливанием, а мне уже с одной стороны скучно, а с другой - гордо - как же, с самим Ширвиндтом стою, вот бы кто из класса видел! А потом, превратившись в фотографа, поснимала его хорошенько, всласть, оттопталась на нем за те нерассказанные анекдоты, а как же! А семья у него какая чудесная! А Наташечка его какая верная! Так держать! И чтоб писал, творил и вытворял и радовал нас как можно дольше! А еще здоровья покрепче и улыбку пошире! Короче, чтоб был! А мы, глядя на это, радоваться будем! А я просто люблю его и всё! Пэ.Сэ. Кепка его, вы узнали!)
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 214
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Отправлено: 26.11.13 09:12. Заголовок: Александр Ширвиндт
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума