В прошлом году вахтанговцы буквально «взорвали» театральную общественность премьерой «Евгения Онегина». И, похоже, собираются сделать это еще раз: в марте 2014 года Римас Туминас представит публике спектакль по роману Григория Кановича «Улыбнись нам, Господи». В центре истории — судьба литовского еврейства, раскрытая через рассказ о «маленьком человеке», упорно про-тивостоящем злу. В репетициях принимают участие звезды первой величины: Сергей Маковецкий, Евгений Князев, Виктор Сухоруков, Юлия Рутберг, Алексей Гуськов, Александр Рыщенков, Олег Макаров, Виктор Добронравов, Григорий Антипенко.
Кроме этой премьеры в планах театра — постановка по пьесе Джона Маррелла «Крик лангусты», о последнем лете актрисы Сары Бернар. Режиссер Михаил Цитриняк увидел в этой роли Юлию Рутберг. Верного секретаря героини должен сыграть Андрей Ильин.
Г. Канович. «Улыбнись нам, Господи!» Вильнюсский Малый театр (Литва). Режиссер Римас Туминас
Отношение к евреям со стороны человечества концентрируется в двух крайностях. Их ненавидят, преследуют, для этого придумывают расовые теории и способы уничтожения. Либо их очень любят. Кощунственно уравнивать вред, приносимый тем и другим, геноцидом и жалостью. Поэтому постараемся забыть, что были Освенцимы, и поговорим о любви.
Режиссёр Римас Туминас инсценировал роман Григория Кановича. Пока писатель жил в Литве, его называли официальным. Правда, неясно было, где была его «официальная» среда. Он печатался, получал премии. Пьесы его шли кое-где, но успеха не имели. Романы успех имели, но не ставились. Года два назад он уехал в Израиль, оставив на родине многотомный эпос о евреях в Литве. Проза не хуже Георгия Маркова, однако — обращённая к малому местечковому народу, которого нигде не осталось.
Спектакль выделяет щедрость колорита — не литовского, а еврейского. Можно подумать, что актеры перевоплотились в мелких и жалких обитателей местечек, которые некогда были разбросаны по России и её доминионам. Исполнение — бережное и снисходительное. Все краски берутся между шаржем и карикатурой. Современный семит вряд ли вызовет столько поэтических чувств, как еврей дореволюционный. А тот, нищий, забитый, счастливый и мудрый еврей, не оставляет равнодушных в зале, и театр не дает его в обиду. Драматическим началом пожертвовано ради простой чувствительности.
Этот недостаток возмещён вниманием к национальным нравам и эпической приподнятостью. Действие отнесено к началу века, когда и в Вильно, и в Петербурге, и в Москве, и в Киеве постреливали в губернаторов, а молодые честолюбивые евреи бросали местечки и гетто и активно пополняли ряды социалистов и террористов. Эфраим — герой спектакля — отец одного из них. Он отправляется в Вильно, чтобы успеть встретиться с сыном до вынесения приговора. Эфраим несёт своё несчастье молча; его товарищи, такие же бедняки и пилигримы, также очень сдержанны. Правдивость колорита выражена в бесстрастии. Это даже не бесстрастие, а созерцание на почве полного приятия со всем добрым и всем злым. По духу, нравственно-религиозным установкам, по историческому опыту своему такой персонаж и должен быть бесконфликтен. Патриархальный еврей, которого так любит современный театр, в драматические герои подходит мало. Непреодоленный фольклор делает из него странную забаву для взрослых: «Смотри, это еврей, он хороший».
Под взглядом сурового бога (расиновская Аталия говорила ему: «Еврейский бог, ты снова победитель!» Потому и была трагической персоной.) еврей смиряет жалобы и не протестует. Высшая его жизненная добродетель — терпение. Вот Эфраим и терпит, глубоко погружённый в свои думы, и о них, как и о душе Эфраима, узнаём немного.
Не на всякой почве возникал театр; самой плодородной была, между прочим, протестантская. Специфически еврейской драмы нет, если не считать «Мальтийского еврея», «Венецианского купца», «Натана Мудрого», «Уриэля Акосты». С другой стороны, эти классические драмы свидетельствуют, что любой человек может стать трагическим героем. Позиция литовского театра (не его одного, сложилось что-то вроде специальной темы) иная — приблизиться к этой, как бы библейской, материи и воспроизвести её на сцене со всеми приметами. В этой стилистике всё приобретает качество возвышенного, любое бытовое событие делается бытийным. Провинциальная история, похожая на другие подобные, как капли воды, может быть, в чём-то и отражает в себе тёмный мир Библии. Не знаю. Часть, давно уже отпавшая, обладает символизмом целого.
На этом держится решение Р. Туминаса. Путь от местечка до Вильно (у Шолом-Алейхема — до Петербурга) подаётся как Путь, Исход. В напыщенной интонации, когда она появляется в европейской драме, всегда видят влияние библейского стиля. Оно может быть и дурным, тогда возвышенное превращается в фальшивое. Целый пласт литературы, на русском языке представленный Шолом-Алейхемом и его учениками, культивирует малый библейский эпос, в котором общие места из Библии монтируются с фольклором. Для театра, ищущего ветхозаветных ощущений или ощутившего прилив христианских чувств, есть, где разгуляться. Псевдобиблейские мелодрамы размножались на сценах бывшего Союза обратно пропорционально исходу из него инородцев. Подкреплённая авторитетными столичными именами Марка Захарова и Евгения Леонова («Поминальная молитва»), шолом-алейхемская вековечная грусть «обетования» и «послушания» вызывает смешанные чувства. Опыт двадцатого века (прошу прощения за то, что обещание все-таки нарушено) делает нестерпимыми местечковые мистерии. Уменьшительное «местечко», кстати, показывает, как сократилось царство иудейское на всех «вторых» родинах. Григорий Канович написал свои романы вслед, в память, как реквием. Нет ни места, ни «местечка» для еврея. Я видела несколько «Поминальных молитв», «Алей- хем-Шолом» у В. Харитонова в «Эксперименте», и везде, независимо от воли и дарования авторов, всё дело сводится к пошлому разрешению еврейского вопроса (пора оставить его неразрешенным).
Значит ли, что тема закрыта? Нет. Фридрих Горенштейн в «Псаломе» перестал нянчиться с лубочным евреем. Его роман — параллель прозе Платонова, о Вавилоне без островков доброго божьего мира. В 1993 году в Петербурге немецкий театр «Креатур» показал спектакль Анджея Ворона «Лавки с корицей», тоже по прозе и тоже «мальчика из местечка», до конца дней помнившего детство, Бруно Шульца. Само собой разумеющийся национальный колорит был разъят и превращён в осколки навязчивых житейских форм, крутившихся в мозгу и воочию, перед публикой, как карусель, которая была одним из устрашающих образов спектакля. Ворон поставил превосходное трагическое рондо о муках воспоминаний. Герой бежал из дома, из местечка и всегда чувствовал вину за это. В большом мире он не находил покоя, а своё прошлое всё время как бы обрабатывал по Шолом-Алейхему, но оно не поддавалось и оставалось кошмарно-обыденными картинами, вызывающими в душе его один лишь ужас. Так, с этим грузом герой доживал до мировой войны и в ней навсегда пропадал, терялся, как и сам Бруно Шульц. В сюжет входили всё те же путь, погромы, семья, заповеди, обычаи, и хотя они игрались, как и писались, с маленькой буквы, из всего показанного вырисовывалась Судьба. Бежавший от неё неизбежно возвращался вспять. Всё тайное в нём раскрывалось до сокровенной глубины, его сознание выворачивалось наизнанку в экзистенциальной тошноте. Был он дважды, трижды еврей без акцента, пластики, мимики, как Эдип — грек, а Макбет — шотландец.
Литовцы привезли на фестиваль спектакль, материал которого заведомо ни с кем не соревновался, потому что выигрывал сразу (как и югославский кукольный театр с темой Сараева, делавшей невежливой и невозможной оценку его работы). Вильнюсскому Малому не требовалось скидок. Они сами обращали все усилия в тему: от хода гуськом, в цепочку, музыкально-пластического лейтмотива — до широко раскрытых дверей, где иудей Розенталь увидел сияние христианского рая. Между прологом, когда соседи собирают Эфраима в путь, и эпилогом, где евреев, достигших Вильно, истребляют, как насекомых, дезинфицируют и рассеивают, шли интермедии, чистые анекдоты, где действовали фольклорные персонажи — нищие и мудрые. Трапеза, кормление и обихаживание коня, сон, товарообмен, драка и медленное, поистине эпическое движение обоза, стоявшего посреди площадки, — это равномерность вечности. Время от времени широкий жест мизансцены напоминает о значимости неторопливого движения на одном месте: ковчег-обоз посыпается зерном; евреи во главе с палестинцем, личностью особого смысла, играют музыку, которая музыкой может быть только у них в душе, а в мире, в звуке скрежещет; скарб умершего Розенталя передается из рук в руки по вещичке в церемониале прощания живых с мертвым; путники молчат, исчерпав немногие темы оживлённых бесед, каждый глядит куда-то в свою сторону, и тогда спектакль на долгие секунды погружается в грёзу и безмолвие. Кажется, что действие (по крайней мере, переход от одной интермедии к другой, от молчания к монологу, от скрипов и шарканья к музыке) само собой изливается на сцену, во всей серо-коричневой массивности, как с трудом сдвинутый и неостановочно катящий монолит.
Это, конечно, иллюзия. В Малом театре Вильнюса, как у литовцев вообще, любая спонтанность хорошо организована и продумана. Особая режиссёрская искусность требуется, чтобы швы не бросались в глаза и текучесть выглядела совершенно органической. Центральный образ, обоз, прямо на глазах рождается из элементарных, видавших виды объёмов, деревянных ящиков, которые в некоем экстазе творения громоздятся один на другой, а в финале снова разбираются. Музыка (Ф. Латенас) сокрушительными по громкости «гласами» сопровождает тихий, бесконечно долгий поезд. Контрасты пасторали и библейской риторики, бытовой комедии и трагических метафор (Вечный жид — Палестинец; повисшие над сценой Эфраим и Шмуле-Сендер), примитив (конь — это шкаф, а морда коня — портрет «незнакомки») и сложная интеллектуальная символика (раскрытые в сияние двери, которые перед началом путешествия Эфраим забил досками) дают представление об уровне режиссуры.
Зрители, сидевшие прямо на сцене «Балтдома», были объединены в «священный круг». Путевые приключения, вполне представимые как плутовская история, гротескная комедия, этнографический реализм, выглядели торжественной аллегорией, а лирико-комедийные антракты добавляли к ней чуть кисловатого юмора. Целесообразность отсчитывалась от инсценировки. Из романа с несколькими сюжетными линиями, выигрышными в театре, выбрана и оставлена лишь одна, с дорогой из местечка до Вильно. Образ Эфраима, этого литовского Тевье, опущен с библейских котурн. Вместо пророческой фигуры патриарха, главы рода, восьмидесятилетнего каменотеса, С. Рачкас играет характерного силача-молчуна. Его герой обращён в самого себя, он отвечает только за собственные мысли и чувства, за свою историю. Скорее всего, это крестьянин, человек, так сказать, эры земледелия, а не кочевого скотоводства.
История литовского народа, как она представляется режиссеру, подтекстована к эпосу евреев. Это, конечно, выводит узконациональные темы из заключения, к всеобщим Путям. Ко всякой катастрофической перемене в судьбе народа, к трагедиям репатриации, репрессий, эвакуации, разрыва с материнской землей, к трагедиям нарушенного хода вещей, бытийным обвалам вынужденного странствия и связанных с ним страданий бездомности. Многие зрители, всякий по своей причине, домысливали коллизию Эфраима, складывая её с собственными воспоминаниями, потому что универсальная в истоке формула обретения эпической истины подходит не только к известным мировым передрягам двадцатого века, но и к любому факту сегодняшнего дня. Откройте газету — убедитесь в этом.
Эта-то пригодность фабулы, её ветхозаветная гарантия и податливая как флюгер, политичность, готовность просветиться в любой темной межнациональной склоке и локальной войне, настораживали. Связать сразу всех единым страданием, означает никого не обидеть, всех простить и самим очиститься. Так бывает только в сказках. Среди модных идей, рождённых последним временем, одна из самых неприятных — покаяние. Все, мол, должны принять вину и просить прощения — большевики, конформисты, военные, старики, молодежь, атеисты, горожане, правители, воры, осведомители и прочая… По некоторым проектам — и евреи; даже, может быть, больше других. По другим — перед ними склоните головы. Дальше пути без покаяния нет. Совершенно поверхностное, ужасно публицистическое (вернее, журналистское) покаяние на словах превратилось в одну из спасительных соломинок искусства, которое отдувается за грехи истории. Циническая, наиболее косная часть человечества даже усвоила все моральные выгоды таких «банных дней»: после покаяния легче грешить. Мыслящие люди, интеллигенция, принимаются за покаянные процедуры с благими намерениями. Евреи для этого материал стопроцентно подходящий, в философском смысле «спекулятивный». Один из персонажей спектакля «Улыбнись нам, Господи!» говорит: «Если бы я был богом, то сделал бы так, чтобы все люди были евреями» (отчасти так и думает постановщик этой литовской мистерии). Я продолжу остроумный проект Розенталя: если бы все люди были евреями, их не надо было бы так старательно и так невовремя любить.
Восьмидесятичетырехлетний Григорий Канович, автор саги о литваках, которую составляют десять романов, множество повестей и рассказов, считает, что история евреев Литвы подошла к концу. Писатель, драматург, сценарист и переводчик, произведения которого переведены на тринадцать языков, удостоенный национальной литературной премии Литвы, бывший член Совета освободительного движения «Саюдис», 20 лет назад уехал на свою историческую родину – в Израиль. Но до сих пор он держит руку на пульсе Литвы. Ему, к сожалению, сегодня кажется, что Литва утратила «драйв» - самоотверженность и высокое стремление к лучшему будущему...
Григорий Канович. Фото: veidas.lt
«ВЕЙДАС». Мы хотели бы Вас спросить, являются ли евреи, выходцы из Литвы, так называемые литваки, какими-то особенными, отличаются ли они чем-то от других евреев? Как известно, среди них – такое внушительное число выдающихся представителей мира политики, культуры и науки. Г.К. Издавна сложилось такое небезосновательное мнение, что литовские раввины и представители других профессий выделяются своей просвещённостью и толерантностью. Они всегда предпочитали умеренность и взвешенность в суждениях, и редко прибегали к крайностям. Хотя и не следовало бы делить единую нацию на племена, но, метафорически выражаясь, литваки были и остались, как я думаю, таким своеобразным племенем. Что бы о них ни говорили, литваки своими чертами характера, умонастроением, диалектом и обычаями заметно отличались от своих собратьев, скажем, от евреев Польши, Украины, Бессарабии. Идиш литваков лёг в основу литературного языка всей национальной литературы, представленный такими гигантами, как Шолем Алейхем, Ицхак-Лейбуш Перец, Хаим-Нахман Бялик. Литовский идиш переняли евреи, населявшие соседнюю Белоруссию, пограничные районы Польши, ибо он был образцом благозвучия и выразительности.
«ВЕЙДАС». Евреи, уроженцы Литвы, частенько подчеркивают, что они литваки. Интересно узнать, существует ли такая общность между вашими соплеменниками, родившимися в других странах? Г.К. Не знаю, как обстоят дела в других общинах, но литваки гордятся своим происхождением. Да и я, ваш покорный слуга, горжусь тем, что принадлежу к их сословию. Но вся беда в том, что в сегодняшнем мире общение даже со своими земляками вообще не столь тесное и не столь плодотворное, как хотелось бы. Люди больше пекутся о своих нуждах и меньше заботятся о дружбе и привязанности к своим корням. За редкими исключениями каждый житель нашей маленькой планеты больше стремится к материальному благополучию и к личному успеху, чем к духовным ценностям. И надо признать, что это стремление свойственно не только евреям, но и другим народам и народностям. Израиль же озабочен тем, чтобы его граждане, выходцы из разных стран – мусульманских и католических, говорящие на разных языках, составили одно единое национальное целое.
«ВЕЙДАС». Вы свои произведения пишете по-русски, на языке тех, кто на свою историческую родину приехал из СССР. Как известно, в Израиле до сих пор выходят русские газеты и журналы. «Русские» общаются со своими бывшими согражданами по-русски. Г.К. Русская печать понемногу исчезает. Старые репатрианты, которым за 60 и далеко за 60, не отказываются от прежних привычек – говорят по-русски, читают по-русски. Мне лично кажется, что это явление временное. Это такой, можно сказать, своеобразный русский островок, и его влияние на жизнь в Израиле не стоит переоценивать. Со временем и русские репатрианты станут настоящими израильтянами в том смысле, что они растворятся в общем потоке.
«ВЕЙДАС». Вы уже много лет пишете сагу о литовских евреях. После выхода в свет в нынешнем году «Местечкового романса» Вы как-то обронили фразу – не пора ли остановиться? Хочется верить, что Вы так не поступите. Г.К. Мне уже немало лет, и я не могу твёрдо обещать читателю: ждите новых произведений. И если меня осенит, если появится какая-нибудь привлекательная идея, я конечно, постараюсь что-то написать. Но порой мне кажется, что я уже за свою жизнь написал слишком много, с таким избытком, что, пожалуй, могу с кем-нибудь поделиться. Когда я начал писать о своих земляках-евреях, редактор главного литовского издательства Алдона Лёбите, мир праху её, сказала мне вещие слова: «Канович, если Вы будете писать о своих, из Вас выйдет толк» (речь шла о моей повести «Я смотрю на звёзды» - первой повести о евреях на русском языке в послевоенном Советском Союзе). Не мне судить, вышел ли толк из меня. Сейчас я слежу за жизнью в Израиле, в Литве и в мире, ибо не равнодушен к тому, что творится на белом свете. Читаю, веду обширную переписку. Мои литовские читатели всё время меня о чём-то спрашивают и я отвечаю. Электронные письма – это, конечно, увы, не повести и не романы.
«ВЕЙДАС». А современному израильскому читателю тема литваков интересна? Г.К. К сожалению, интерес к тем временам, к тому еврейскому местечку, к его обитателям, которые по вечерам, после работы мечтали о своём еврейском государстве, невелик. Сегодня на повестке дня в Израиле другие, серьёзнейшие проблемы. Вы, наверное, знаете, что мы живём у подножия вулкана.
«ВЕЙДАС». Вы были, что называется, человеком «Саюдиса», членом его Совета. Интересовались ли Вы, как была отмечена 25-я годовщина его создания? Г.К. Конечно, интересовался. Я вообще интересуюсь делами Литвы и от души желаю ей процветания.
«ВЕЙДАС». Чем, на Ваш взгляд, отличается Литва сегодняшняя от той, которая была четверть века назад? Г.К. В той Литве большинство её граждан жило упованиями на лучшее будущее. Та Литва казалась удивительно помолодевшей. Чудилось, что она может очень многого добиться - не только в сфере экономической, но и в сфере духовной. Ведь во времена «Саюдиса» мы стояли на прославленном Балтийском пути, взявшись за руки. Тогда нас всех волновали другие, я бы сказал, очень существенные проблемы, которые предстояло решить. Сегодня Литва утратила тот обнадёживавший драйв. Меня очень, например, огорчило то, что число мигрантов из Литвы перевалило за космическую цифру – 700.000 человек. Семьсот тысяч человек покинули Литву.
«ВЕЙДАС». Поредела и община литваков. Г.К. Мне кажется, что история евреев Литвы подошла к концу. Я отдаю себе отчёт в том, что ни евреям, ни литовцам это не очень приятно слышать, мои слова безусловно режут слух. Делать такие заявления, конечно, непопулярно. Правда вообще большой популярностью никогда не пользовалась. Но негоже затыкать уши. Я так думаю и с нескрываемой горечью об этом говорю. Буду счастлив, если окажусь никудышним пророком и ошибусь в своих предсказаниях. Я не сомневаюсь в том, что некое количество евреев будет в Литве проживать всегда, никто им не станет чинить никаких препятствий, но полнокровной еврейской жизни, как должно быть, не будет. Почему? Приведу хотя бы один красноречивый пример. Когда в 1991-м году я был избран председателем еврейской общины Литвы, то численность евреев в республике в то время составляла чуть больше 15 тысяч человек, теперь в лучшем случае в Литве насчитывается 3,5 тысячи евреев, хотя цифра, упоминаемая в печати, чуть краше. Если верить печатному слову, то пять тысяч. А сколько еврейских детей ежегодно рождается на свет? Кто может поручиться, что цифра не поползёт вниз? Такую убыль, а не прирост мы наблюдаем не только в Литве, но и в Латвии, в Эстонии и в Польше. Короче говоря, ничего утешительного в таких отчетах с прикидочными цифрами нет. Жизнь не считается с нашими благими желаниями.
«ВЕЙДАС». Какие Вам видятся перспективы взаимоотношений между евреями и литовцами? Г.К. Все свои надежды я возлагаю на молодежь. Да и в старшем поколении отыщутся люди, которые сделают всё от них зависящее, чтобы осмыслить ошибки прошлого, не убояться публично признать их и положить конец сведению счётов между сторонами. Ибо такая политика ведёт только в тупик: вы, мол, погубили нашу независимость, а мы вам за это отомстили. Объяснения тому, что случилось в годы войны, варьируются. Мне кажется, что каждый народ – евреи и литовцы, немцы и русские - может о чем-то сожалеть, из-за чего-то раскаиваться, чувствовать за что-то вину, и это совсем не стыдно. Это свидетельствует о силе того или иного народа, способного признать свои прегрешения. А что же получается на самом деле? – бесконечное сведение счетов.
«ВЕЙДАС». Какую миссию должна всё-таки выполнять еврейская община, первым председателем которой Вы были? Г.К. Какую миссию? На мой взгляд, прежде всего сохранить для потомков то из еврейского культурного наследия или, высокопарно говоря, из еврейской истории, что еще можно сохранить. Не забывать, что евреи обязаны Великому князю Витаутасу, который своей Привилегией разрешил им селиться в Литве и заниматься ремёслами и торговлей. Это оставило яркий след во всей истории Литвы, в её жизни – в местечках и городах, на каждом, я бы сказал, шагу - и принесло ей немалую пользу. Поэтому считаю, что еврейская община, пусть и малочисленная, должна в Литве оставаться. И работать.
«ВЕЙДАС». Во взаимоотношениях литовцев и литваков были и периоды многолетнего добрососедства, и четыре ужасных года Холокоста во время Второй мировой войны. Однако председатель общества «Исраэль – Лита», объединяющего литваков молодого поколения, утверждает, что не надо говорить о прошлом, а надо говорить о будущем. Г..К. Мне кажется, что в иных условиях это, наверное, был бы единственный путь. Но в Литве быстроногое прошлое догоняет настоящее, оно от нас ещё не отдалилось и не отдалится ещё на протяжении десятилетий. Спору нет, заглядывать в будущее – благородно. Но при этом ни в коем случае нельзя забывать прошлое. Надо обратить свои взоры к молодёжи, просвещать её, правдиво объяснять, что было и как было. Вы упомянули мой «Местечковый романс». Рядовые читатели-литовцы удивляются тому, как много до войны среди евреев было ремесленников. Многие из моих корреспондентов ведать не ведают о жизни евреев в Литве. Они полагают, что евреи были сплошь коммунистами, агентами КГБ, толстосумами и врагами Литвы. А ведь на самом деле большинство евреев было за независимость Литвы. Они за эту независимость кровь проливали. Да, были отдельные группы коммунистов, сионистов, попадались даже евреи – литовские националисты. А теперь, как послушаешь, преобладали только Душанские и Расланы. Кстати, Раслан и евреем-то не был.
«ВЕЙДАС». В Вильнюсе состоялся !V конгресс литваков, посвященный семидесятой годовщине уничтожения Вильнюсского гетто. Такие единичные мероприятия, по-вашему, могут изменить ситуацию к лучшему? Г.К.Я не верю в чудодейственную силу конгрессов. По-моему, никакого влияния на жизнь Литвы и на судьбу евреев они не оказывают. Что с того, что газеты пошумят и участники конгресса примут какую-нибудь резолюцию? Я не против торжеств и юбилеев. .Но, по-моему, надо больше заниматься повседневными делами, буднями. Идти, как говаривали раньше, в народ, к простому гражданину, и объяснять, втолковывать ему, что евреи не были врагами Литвы, евреи не покушались на литовскую. независимость, они трудились не только на благо своей семьи, но и на благо своей республики. Если угодно, сейчас нужны не столько зажигательные речи на поминках, сколько простая, основанная на фактах понятная пропаганда. Дело в том, что властям удобней провести один или два раза в году торжественное заседание, посвященное трагедии, выразить свое сочувствие, обронить слезу, чем взяться за трудную повседневную работу. В первую очередь, начать со школ, которым позарез нужны непредвзятые учебники, не приукрашивающие того, что случилось в войну. Требуются подвижники, которые отважились бы рассказать своим соотечественникам подлинную, а не густо смешанную с враньем историю евреев Литвы.
«ВЕЙДАС». В последнее десятилетие возникли споры по поводу возвращения евреям утраченного в годы войны имущества – компенсации за имущество, разграбленное и незаконно присвоенное. Ваше мнение? Г.К. Сложный вопрос. Начну с того, что в Литве очень много пожилых граждан, у которых для нормального существования не хватает средств и которые должны расставаться со своими близкими и отправлять их в Англию или Норвегию на заработки, чтобы дождаться оттуда какого-нибудь денежного перевода. Этим людям, слушающим радио и смотрящим на экран телевизора, никакими словами не растолкуешь, что евреям надо выплачивать миллионные, утраченные не по их вине суммы И это вместо того, чтобы помочь им, беднякам, которые еле сводят концы с концами. Разве это справедливо - открывать карман не для них, а для евреев? Недавно я прочёл в литовской печати, что на каждого из двухсот тысяч убитых в Литве евреев приходится по 15 литов. Честно говоря, я бы до такой арифметики сам не додумался. Но причина заключается в том, что в Литве многие люди бедствуют, живут за чертой бедности. А у бедности, у нищеты своя логика.
«ВЕЙДАС». Мы с вами говорили об исторической памяти. Я хотела бы Вам напоследок задать вопрос именно о ней, но он касается не Литвы, а Израиля. Разве такие примеры, как поставленный в еврейском государстве мюзикл о Варшавском гетто или исполнение симфоническим оркестром музыки Рихарда Вагнера не является свидетельством того, что и в Израиле меняются взгляды на такое понятие, как историческая память? Г.К. Возможно, моя точка зрения неверна. Но я всё же придерживаюсь того мнения, что идеология и творчество – вещи несовместные. Не стану отрицать, что под музыку Вагнера в концлагерях истребляли людей. Правда и то, что Гитлер был звериный антисемит, который, как язычник, поклонялся такому же антисемиту, как Вагнер. Правда, что Фёдор Достоевский был откровенный антисемит. Но и немецкий композитор, и русский писатель, несмотря на их вредоносную идеологию, создали то, что пережило их взгляды, и что осталось. По-моему, право каждого свободного человека – слушать или не слушать, читать или не читать, отвергать или принимать.
«ВЕЙДАС». Вы уже два десятка лет живёте в Израиле, но в своих произведениях продолжаете, как и прежде, жить в Литве. Нашу беседу мы ведём по-литовски. Какие всё-таки ассоциации возникают у Вас, когда Вы слышите слово «Литва»? Г.К. Детство. В детстве Литва была для меня раем. Я тут родился, я тут рос, я тут был счастлив. С другой стороны, я в двенадцать лет вместе с родителями бежал из Литвы и еле спасся. Ещё накануне войны я, тогда ещё юнец, почувствовал, что после навязанного Советским Союзом размещения своих войск на территории суверенной Литвы отношение наших земляков-литовцев к нам, евреям, стало заметно ухудшаться. Короче говоря, Литва была для меня, и свет, и мрак. Но я не отрёкся от неё, я до сих пор испытываю к ней самые добрые чувства, неравнодушны к её судьбе и моя жена, и мои дети и внуки. От души желаю ей, чтобы в будущем она числилась в мире среди передовых и счастливых стран.
Мир еврейских местечек…Печальный писатель Канович ещё помнит его. Там до дыр зачитали Талмуд, там не хуже раввина собаки, коты и коровы понимают на идиш и птички на идиш поют;
там на каждый жилет – два еврея, четыре заплаты, там на каждую жизнь – по четыре погрома, по три… Там ещё – Эфраимы, Ревекки, Мэнахэмы, Златы, балагулы, сапожники, шорники и шинкари.
Их скупому дыханью звезда запотевшая светит, их смазным сапогам – из полей палестинских песок… Эмигранты империй, соломоновы бедные дети, на повозках молитв отбывающие на восток…
Дай им, Господи, сил, дай им кигэлах* сладкие горы, километры мацы и куриных бульонов моря… Грустно жить на земле, где еврейское горе – не горе, трудно жить в городах, где не все понимают меня…
Там, где даль мне поёт, там, где ночи о прошлом долдонят, там, где бамовский шов в прибайкальскую летопись лёг, кто услышит меня и какой мне Канович напомнит мир еврейских местечек со львами его синагог?
Кто мне лавку откроет, где молятся полки о хлебе? Кто мне Тору раскроет, которую слёзы прожгли? Кто укажет перстом на скрипучую лестницу в небе, по которой однажды за счастьем еврейским ушли
Эфраимы, Ревекки, Мэнахэмы, Златы – поэты, балагулы, сапожники?.. Кто загрустит обо мне, прочитавши о том, как ушёл я по лестнице этой в мир еврейских местечек – на родину, в небо, к родне?
Из Вильнюса домой, в Израиль, вернулся писатель Григорий Канович. По слухам, докатившимся до Нью-Йорка, там произошло нечто невообразимое, связанное с премьерой спектакля "Улыбнись нам, Господи", поставленного по роману Кановича "Козленок за два гроша". Что же в присутствии автора произошло в столице Литвы на самом деле? На вопросы "МЗ" отвечает Григорий КАНОВИЧ.
- История этого спектакля такова. В ноябре 1994 года, спустя год после нашей репатриации, состоялась его премьера. Поставил спектакль знаменитый литовский режиссер Римас Туминас в своем Малом Вильнюсском театре. Инсценировали его при моем участии Римас Туминас и кинорежиссер Альмантас Грикявичюс, поначалу пытавшийся перенести мой роман на телеэкран, но из-за трудностей с финансированием отказавшийся от своего намерения. До 2000 года спектакль шел с аншлагами. Театр побывал с ним на гастролях в Германии, Финляндии, Польше, России и в Украине. На международном театральном фестивале стран Балтийского региона он был удостоен Гран При.
- Я слышал, что одну из самых восторженных оценок спектаклю дал Сергей Юрский... - Да, это так. Привожу дословно его текст, изложенный в программке: "Когда я смотрел спектакль "Улыбнись нам, Господи", у меня было такое чувство, что перед моими глазами - четыре свёрнутых ковра. Как только их начали разворачивать, я увидел, что эти ковры полны драгоценностей, ибо все основные исполнители, занятые в спектакле, - личности своеобразные и уникальные. По мере того, как ковры разворачивали, росписи на них повторялись, и я понял, что действие будет долгим, и что я его с удовольствием буду смотреть - ведь эти ковры такие великолепные! Но во мне теплилась тайная надежда: может, в этих коврах ещё что-то завернуто?.. И во втором действии произошло главное - ковры полностью развернулись, и выяснилось, что кроме великолепного рисунка (актёрского таланта) в них было завёрнуто то, чего я давно не испытывал в театре: катарсис. Ощущение правды, которая возможна только в драматическом театре. Этот театр, на мой взгляд, обладает громадной потенцией, он может развернуть перед зрителем ещё много-много таких ковров".
- Но премьера состоялась, как вы сказали, в 1994 году, более десяти лет назад. Почему же сейчас такой шум? - Потому что нынче, после пятилетнего перерыва, спектакль был возобновлён по требованию жюри, которое к 10-летнему юбилею фестиваля отобрало три лучших спектакля для показа публике. 6-го октября в Санкт-Петербурге состоялось "второе рождение" спектакля, и премьера прошла с оглушительным успехом. Ей даже была посвящена передача на "Радио Свобода" Участники передачи - театроведы и критики - назвали спектакль шедевром.
- А в Вильнюсе, то есть на его родине? - Там премьера прошла с таким же успехом, хотя "Улыбнись нам, Господи" смотрели представители нового поколения литовцев, те, кому в 1994 году было по восемь-одиннадцать лет. Отзывы о спектакле - самые доброжелательные, чаще всего в превосходных степенях. Честно говоря, реакция превзошла все наши ожидания. Актеров и автора после спектакля долго не отпускали со сцены. И это был не формальный акт вежливости. В мае они везут спектакль в Москву. Хотели и сюда, в Израиль, но возникли сложности с декорациями.
- С литовцами понятно. А как восприняли спектакль литваки? - Что касается литваков, то, как я горько пошутил, их на сцене было больше, чем на улицах Вильнюса. Не знаю, как долго продлится закат Литовского Иерусалима, но все признаки заката давным-давно налицо.
Отправлено: 19.12.13 20:24. Заголовок: отрывок из интервью ..
отрывок из интервью Февраль 2012 г. Григорий Канович: «Моя партия - мой письменный стол»
...- Хотя Вы пишете в основном о еврейской составляющей, в ней, как в капле воды, отражается вся Литва за последние полтора столетия.
- Мне всегда интересен человек вообще, в разных ипостасях, разных жизненных обстоятельствах. Это похоже отчасти и на тему «Титаника» - утонувшего мира и исследования всего, что сопутствовало в той или иной степени его потоплению. Это не только Холокост, но и вечный неуют, чужбина, всё переплетается одно с другим.
Парадоксально, но я вообще-то – киношный человек, много работал в кино и должен был бы больше внимания уделять фабуле. Я был большим мастером фабулы, это все признавали, но я отошёл от этого. Это не значит, что я вовсе не забочусь о сюжете, но меня привлекает человек в крайних, экстремальных обстоятельствах, а поскольку евреи из них не вылезают… Мама говорила, что еврейская надежда всегда находится в реанимации. И я - верный сын своей мамы – тоже так считаю. С другой стороны, хочется оставить надежду, передать любовь к этим людям. А в целом я бы хотел своими книгами соорудить некий обобщённый монумент в духе Эрнста Неизвестного – чтобы они создавали впечатление единого мира, быть может, не совсем красивого и доброго, но в чём-то прекрасного, о котором негоже забывать. Это меня держит, потому что о современной тематике, о вещах сегодняшних, я пишу очень неважно, как мне кажется. Зато в прошлом чувствую себя как рыба в воде...
"Семь искусств" Номер 5(30) - май 2012 Григорий Канович. Местечковый романс
А идише маме! Ты одолела столько бед! А идише маме! Лучше тебя на свете нет. Из народной еврейской песни
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Я давно собирался написать о маме с тем радостным усердием и той необременительной обстоятельностью, с которой и подобает вспоминать о родителях – самых близких и дорогих людях. Но, к стыду своему, почему-то благое это намерение всё откладывал и откладывал или писал урывками, как бы невзначай, ограничиваясь отдельными эпизодами в рассказах о земляках и родственниках. Желая как-то сгладить усиливающееся чувство вины, я вдруг спохватывался и принимался что-то набрасывать, даже во сне, но назавтра все приснившиеся, как мне казалось, достойные слова безжалостно стирало наступившее за окнами утро.
И вот теперь, на склоне лет, я всё-таки решил, что дальше медлить не имею никакого права, и надо не угрызаться, а поторопиться, хотя бы отчасти искупить свою вину перед мамой – ведь, не приведи Господь, можно и не успеть...
Поторопиться-то я и на самом деле решил. Но, перебирая в мелеющей памяти всё, что я до преждевременной кончины мамы о ней узнал, не очень ясно себе, честно признаться, представлял, с чего следует начать моё повествование. Ещё не приступая к работе, я отдавал себе отчёт, что мой рассказ не будет ни последовательным, ни цельным, ибо и сама её жизнь не была ровной и гладкой.
Наверно, подумал я, лучше всего начать с той давней поры, когда меня ещё на свете не было, с той неразгаданной доселе загадки, как же маме удалось войти невесткой в дом моей властолюбивой и привередливой бабушки Рахели Минес-Канович, которую в нашем местечке даже мужчины побаивались. Недаром с лёгкой руки местечкового доктора Ицхака Блюменфельда земляки наградили её странным и жутковатым прозвищем – Роха-Самурай.
Бабушка Роха считала своего старшего сына Шлеймке-Соломона самым завидным женихом в крохотном, затерянном, как булавка в необъятной Вселенной, местечке Йонава и оберегала его от роковой ошибки. По её убеждению, такого красавца не было не только в Йонаве, но и во всей Литве от границы с Латвией до рубежей враждебной Польши, откуда в законопослушную Йонаву неведомо какими путями нет-нет да забредали незваные гости – вольнолюбивые хасиды в чёрных долгополых лапсердаках. Они нестройным хором распевали молитвенные песнопения и ловкими, словно гуттаперчевыми ногами на мощёной булыжником мостовой выписывали в своих причудливых плясках невиданные в здешних краях иероглифы во славу Господа Бога, завещавшего всему роду-племени Израилеву неустанно и повсюду плодиться и размножаться.
Из рассказов и запоздалых признаний мамы, которая любила то и дело возвращаться в свою далёкую, почти вымышленную молодость и никогда не упускала случая юркнуть в прошлое, как белка в облюбованное и запасливое дупло, складывался рваный, извилистый сюжет моего повествования. Его исходной точкой были трудные отношения нежеланной Хенки Дудак с моей бабушкой Рохой и обстоятельства, связанные с замужеством моей мамы и моим появлением на свет. С них-то, подумал я, и следует начать...
Отправлено: 19.12.13 20:50. Заголовок: Григорий Канович ПОМ..
Григорий Канович ПОМНИШЬ ЛИ ТЫ, КАК СЧАСТЬЕ НАМ УЛЫБАЛОСЬ?..
Двор наш был большой и нелепый. Устоявшие в войну дома, еще пять лет тому назад принадлежавшие пану Збигневу Моравскому, незадачливому потомку славного шляхетского рода Моравских, пришли в запустение и навевали на новых жильцов, съехавшихся с разных концов света - из освобожденных Красной Армией концлагерей и гетто, из забытой Богом русской глубинки (то ли Мги, то ли Лысьвы, то ли Торжка) и партизанской, объявленной властями братской, Белоруссии, - черную меланхолию и подозрения.
этих серых, старинной каменной кладки домах с облупившимися стенами, которые изгрызли шальные осколки, водились, как уверяла бобылка пани Тереза, не то призраки, не то немецкие солдаты-дезертиры.
Пани Тереза вместе со старым, подслеповатым пуделем Эдгаром жила под нами на первом этаже, в однокомнатной, переделанной из кладовой квартире, из которой день-деньской по вечерам над двором моросили довоенные польские шлягеры о вечной любви, о встречах и разлуках, о верности и изменах.
- То цудовны песеньки из майонтка вельможной пани Моравской, - уверяла Тереза мою маму. - Киеды пани Моравска збиегла, то вшистко зоставила мние.
Еще пани Тереза уверяла мою чувствительную маму в том, что однажды, возвращаясь заполночь с работы, - а работала наша соседка посудомойкой в привокзальном ресторане, - она увидела высокого, усатого мужчину в цилиндре, в черном распахнутом пальто, с тяжелой тростью в руке. "Пан Моравский!" - якобы окликнула его Тереза. Но тот юркнул в подворотню и побежал к своему подъезду...
Марина Тимашева: На фестивале "Балтийский Дом" один из лучших режиссеров Литвы, лауреат многочисленных международных премий, автор постановок "Играем Шиллера" и "Ревизор" в московском "Современнике", Римас Туминас показал спектакль "Улыбнись нам, Господи". Это инсценировка двух романов живущего в Израиле писателя Григориюса Кановичюса и, без преувеличений, театральный шедевр. Три старых еврея пускаются в путь, им предстоит добраться до Вильнюса, чтобы один из них мог просить помилования для своего сына, стрелявшего в генерал-губернатора. В книге сына казнят, в спектакле жертвами очередного погрома становятся сами просители. Если можно использовать в театре жанровые определения, связанные с кинематографом, то это дорожная история. Почти все ее действие происходит на телеге, собранной изо всех тех предметов, которые жаль было оставлять, а жаль было почти всего. В центре сцены громоздится гора из коричневого дерева шкафов, полочек, сундуков, мешков, к ней приставлено пианино - оно играет роль лошади. Мелкими шагами пятится массовка, чуть покачиваются фигуры на, так сказать, телеге - иллюзия движения создается очень простыми, изумительными средствами. Так устроен весь спектакль. Он напоминает о театральном почерке раннего Роберта Стуруа, о его "Кавказском меловом круге" и "Квар-кваре", и почти не поддается описанию. Тут дело в теплых коричневых тонах, в невозможно смешных афористичных репликах, в дивной музыке Фаустаса Латенаса, в тончайшем мастерстве исполнителей главных ролей Сигитаса Ричкаса, Витаутаса Григориуса, Гядиминаса Гирдвайниса и Витаутаса Шапранаускаса, в каждом жесте трагической клоунады, в том, как комедия положений и характеров оборачивается трагедией характеров и положений, в местечковом аромате и всечеловеческом смысле спектакля, в истории иудеев, которая одновременно оказывается христианской историей.
Вроде бы она совсем бытовая, но восходит к притче, история прозаическая, но рассказанная языком поэтического театра, история смешная, но смеяться и плакать вам придется одновременно. На сцене - дощатая дырявая стена-задник. По правую руку - двери старинного храма, когда они распахиваются, в глаза бьет ослепительный свет. В эти распахнувшиеся двери войдет, как во врата рая, умерший в пути Авнер Розенталь, тот, что мечтал стать деревом и рассуждал: "Все народы хороши, но лучше быть ольхой". Трое жителей местечка - это болтливый, мудрый и суетливый Авнер, огромный молчаливый, похожий на ветхозаветного пророка Эфраим, унылый аккуратист Шмуль и примкнувший к ним в пути аферист, жулик и воришка Хлойне, вечный источник распрей и неутомимый рассказчик анекдотов.
Хлойне: В Иерусалиме нашли еврея, который 50 лет подряд, три раза в день, ходит к стене плача и молится. Конечно, народ сбежался посмотреть на такое чудо. Его спрашивают: - Слушайте, скажите, пожалуйста, а вот что вы просите у Господа утром? - Утром я прошу у Господа чуть-чуть хлеба для себя и для своей семьи. - А, скажете, а днем, что вы просите? - Днем я прошу чуть-чуть денег для себя и для своей семьи. - А, скажите, а, вечером? - Вечером я у Господа Бога прошу чуть-чуть счастья для себя и для своей семьи. - И что, так 50 лет? - Да, 50 лет три раза в день. - Скажете, пожалуйста, а какие у вас ощущения? - У меня такое ощущение, что я разговариваю со стеной.
Марина Тимашева: Когда эта четверка спутников выстраивается на авансцене по росту, все - в темных пальто и сношенной грубой обуви, когда они закладывают за согбенные спины одну, и потом вторую руку, когда они, дождавшись первых тактов музыки, начинают медленно и степенно переваливаться с ноги на ногу, намекая на ход еврейского танца, но совершенно его не акцентируя, люди в зале рыдают в голос. И ждут этого прохода-рефрена, как минуты свидания с настоящим театром.
Позволю себе привести фрагменты обсуждения спектакля театральными критиками разных поколений. Это Наталия Каминская из газеты "Культура", Анастасия Арефьева и Влада Куприна из Российской Академии Театрального Искусства и их профессор Алексей Бартошевич.
Голос: Вот эта троица артистов меня просто потрясла. Такой сочностью, такой искренностью существования, таким умением рассказать анекдот, но не впасть в него. Видимо, что-то происходит в театральном сознании. Общий процесс - потребность рассказать человеческую историю. С этой точки зрения, одна из финальных фраз пьесы: "Господи, сделай всех евреями" воспринимается, как "Господи, сделай всех людьми".
Анастасия Арефьева: Политические события и исторические, они все связаны, они становятся частью человеческой судьбы, перетекают одно в другое. Дом-ковчег - дом-повозка, и земля обетованная, которую они ищут, к которой они идут, она здесь, она есть уже. Идти далеко, в этом смысле, не надо. По атмосфере, по уважению к культуре, настолько это было удивительное единение, что, действительно, национальный вопрос, он есть, он, конечно, заявлен практически во всем, но он оказывается вторичен. Фраза одного из героев: "Мне все народы нравятся, но лучше быть ольхой" - она обо всем говорит.
Влада Куприна: Вот этот дырявый мир, который со всех сторон должен продуваться ветрами, он наполнен таким человеческим теплом, человеческой радостью и приятием жизни, при тех страшных вещах, которые там происходят. Это спектакль про человеческий стоицизм, показанный необычно, с такого странного и неожиданного ракурса.
Алексей Бартошевич: Ощущение страшной беззащитности жизни, и поэзии не мощно взрывчатой, а поэзии печальной. Олеша сказал, что в эпоху сплошной индустриализации надо думать медленно. Сколько бы мы ни говорили о меняющемся темпе жизни, о ее точечности, все равно, мое сердце требует и ждет от театра человеческой истории, которая, при всем метафоризме, и при всей философичности была рассказана в этом замечательном спектакле изумительными актерами.
Марина Тимашева: "Улыбнись нам, Господи" - старый спектакль. Ему уже 10 лет. Его будут играть в новом здании, специально построенном в Вильнюсе для Малого театра и Римаса Туминаса. И мне кажется, что восстановление постановки - это еще и гражданский поступок. Со мной согласен художественный руководитель и режиссер Каунасского молодежного театра, чудом выживший во время фашистской оккупации и написавший об этом книгу, - Станисловас Рубиновас.
Станисловас Рубиновас: В Литве, по многим причинам, было и сейчас еще увеличилось, нехорошее настроение по отношению к евреям. Евреев в Литве осталось очень мало. В настоящее время проживает 4 тысячи. До войны в Литве было 250 000 евреев. 200 000 евреев было уничтожено в первые месяцы оккупации. И это было сделано не руками немцев. Почему? Тут причин несколько. Одна из этих причин - реакция на то, что евреи очень приняли Красную армию. А приняли они ее потому, что с обеих сторон надвигались две силы - немцы и Красная армия. Но, это не главная причина. Там и религиозная причина очень важна. Потому что евреи замучили "литовца" Иисуса Христа, и так далее. До сих пор этот миф существует, и в интернете об этом все время пишут. Если почитать интернет, это очень страшно. Увеличивается это еще и потому, что сейчас идут разговоры о возвращении недвижимого имущества еврейской общине. На это реакция очень нехорошая. И на фоне этой реакции по телевидению идут юмористические передачи, где героями являются евреи. Как будто бы ничего не сказано против, но евреи показаны плохо. Как будто бы они коверкают литовскую речь, у них есть всякие еврейские ужимки, и так далее. Почему я все это говорю? Потому, что все то же самое есть в этом спектакле. Но, если там это сделано зло, то здесь это сделано с большой любовью. Весь спектакль, вообще, сделан с большой любовью к человеку.
http://krymovlab.livejournal.com/15381.html# macha_m (macha_m) написал в krymovlab 2010-07-21 12:42:00 Фрагмент интервью Римаса Туминаса (о театре, Эфросе, Крымове) (Из интервью, которое Туминас мне дал в конце июня.Опубликовано сегодня в "Новых известиях")
- Театровед Наталья Крымова сравнила пластические сцены из вашего спектакля «Улыбнись нам, Господи», поставленного в Литве в 1995 году, с пластическими сценами спектакля «Дибук», поставленного самим Вахтанговым в 1922 году… – Сцена – это такой кадр, такая рама, что невозможно ее недооценить. Это же рама жизни! Мы часто провозглашаем, что театр – это совокупность и музыки, и живописи, и всех жанров искусства, но от невежества и эгоизма не обращаем на многое внимания, и тогда картина не получается. Я стараюсь все сразу компоновать. Сцена – большое полотно! И, наверное, самое главное то, как компонуется жизнь, как монтируется она в этой картине. Самое удивительное – это монтаж. Монтаж чувственный, монтаж света, монтаж действия, монтаж с улыбкой, с тапочкой, с луной. Это мир, который ты создаешь. Я часто приглашаю актеров со сцены в зал и говорю: «Вот вас на сцене нет, но играет музыка, есть решенное пространство, и оно само говорит». На это пространство хочется смотреть. Это даже не декорации. Они должны быть минималистическими, очень простыми. Мне же не нужен ни круг, ни плунжеры. Я не хочу пользоваться техникой, а тем более – не дай боже! – инсталляциями. Это так же не театрально, как и телефон на сцене или телевизор. Или наоборот – вазон с живым цветком, или живые деревья, или живая собака, кошка или лошадь… Или маленькие дети на сцене… Это антитеатрально. Я отрицаю, когда спектакль не пахнет детством, когда нет вкуса хлеба и нет звука времени… Если эти три компонента не звучат, то это не театр, это другое. Я признаю Стреллера, преклоняюсь перед Эфросом, перед Фоменко, перед Женовачом, перед Гинкасом. Перечислить еще могу, но все они крепкие индивидуалисты, они утверждают себя. А я буду утверждать, что Вахтанговский театр в моем лице претендует на театр. Самый интересный театр. Потому что мы будем проводить интересные исследования, изучать новейшие достижения в культуре, в науке, в политике – во всем. Всей этой информацией мы должны жадно интересоваться.
– Вы назвали среди режиссеров, которыми вы восхищаетесь, Анатолия Эфроса. А вы были с ним лично знакомы? – Я два года убегал из ГИТИСа и ходил к нему на Бронную на репетиции. Меня даже хотели исключить из института, узнав, где я провожу время. Мне сказали: «Это эфросятина, это опасно!» Но наш руководитель меня защитил, и меня оставили в институте, а я, почувствовав себя победителем, продолжил ходить к Анатолию Васильевичу. Потом мы даже подружились. Эфрос как-то отдыхал в Литве, и я пригласил его в театр – представил труппе. И он рассказывал про то, как он собирается ставить «На дне». Но и туда дошли слухи, что он какой-то опасный человек в обществе и вся администрация относилась к нему иронично и настороженно. Актеры же слушали очень внимательно, но мне было так обидно, что они не видели его спектаклей, не наблюдали его репетиций!
– А вы видели спектакли его сына, Дмитрия Крымова? У него, кстати, бывает, что и дети выходят на сцену… – Но он же настоящий художник! И в этих сценах он выступает как художник. И вообще, все зависит от того, как это происходит. Кстати, Анатолий Эфрос тоже выводил детей в тургеневском «Месяце в деревне». Но надо суметь точно попасть, сделать это вовремя и неизбежно.
...- Римас Владимирович, а на сцене театра Вахтангова еще будете? - Я буду ставить (по блату) своего соотечественника — роман литовского писателя Григория Кановича «Улыбнись нам, Господи». Это произведение помогает человеку возвыситься над суетой, над Землей, и стать ближе к небу, к чему и должен стремиться театр...
...сомнение по поводу неоднократно изреченной мысли о кризисе театра в постсоветских странах опроверг спектакль из Литвы «Улыбнись нам, Господи...» по прозе бывшего вильнюсского, а ныне живущего в Израиле писателя Григория Кановича. Спектакль, сочетающий в себе два, казалось бы, несовместимых качества: мощь и изящество. Что стоит одна проходочка трех молодых литовских актеров, играющих трех старых евреев!.. Каждый раз после очередного поражения, когда все надежды и иллюзии в прах, когда «мордой об стол» (и до крови!), и что делать дальше, -- вдруг звучит нежная и тугая, веселая, с отчаянием внутри, а еще глубже -- железная сила, музычка. И первый, заложив руки за спину, ернической походочкой под ту музычку шарк-шарк сапогами, круто наклонив булыжный лоб, выводит остальных двух; и вот все трое в одном пластическом рисунке -- как бы, а нам что, а мы танцуем -- кружат по сцене под эти смешливые и рыдающие звуки, и мы видим, как во время этого кружения снова заводится раздрызганный механизм жизни, и перед нами не то три беспомощных еврея, не то три почти ковбоя из тех, в которых стреляешь, стреляешь, а они стоят себе и хоть бы что, лишь отряхивают сюртучки...
...Самым удачным, на мой взгляд, был спектакль Римаса Туминаса «Улыбнись нам, Господи» (10 лет назад он получил Гран-при «Балтийского дома») по мотивам еврейских произведений Григория Кановича (Кановичюса), с 1993 года живущего в Израиле. Это притча о трех старых евреях, на захудалой клячонке отправляющихся в Вильнюс. Если нельзя в Иерусалим – можно и в Вильнюс, называвшийся когда-то литовским Иерусалимом. На пути с ними случаются разнообразные еврейские анекдоты, например, похищение евреем-конокрадом никудышной кобылы или пропажа захудалого нищенского тряпья. Это пьеса о тщете человеческих попыток обрести счастье. «Все земли счастливые, есть только одна несчастливая земля. Имя ей – человек» – говорит один из героев спектакля разорившийся из-за пожара лавочник Розенталь, мечтающий стать деревом, безысходно рвущийся из пределов своей человеческой сущности. Без переигрываний, без утрированной интонации литовским актерам мастерски удалось передать атмосферу еврейской экзистенции начала ХХ века.
...обладатель гран-при "Балтийского дома" — "Улыбнись нам, Господи" (Малый драматический театр, Вильнюс) — оставил чувство некоторой растерянности. Путешествие каменотеса Эфраима в Вильнюс, где его сын, стрелявший в губернатора, ждет суда и казни, истолковано как парафраз на библейские темы. В спектакле подкупает отсутствие агрессивности, горестная мудрость замысла и интонации, актерская самоотдача. Но театральный ковчег на пути встречает трудно преодолимые препятствия. Среди превратностей режиссерского странствия Р. Туминаса не осталась незамеченной его встреча со спектаклем "И дольше века длится день", где Э. Някрошюс выдвинул впечатляющие пластические формулы, не говоря уже о теме и образном ряде. Хотелось бы говорить о школе Някрошюса, да не получается. Но как бы ни мешала хорошая память нашему восприятию, все же нельзя не признать "класс" постановки Туминаса, замыкающей компанию лучших.
...Я помню первое свое участие. Был апрель. Мы автобусом ночью возвращались домой после обсуждения спектакля «Улыбнись нам, Господи». Тогда нас назвали победителями. Сейчас, слава богу, почти все фестивали отходят от того, чтобы что-то распределять. Все логично и просто: а кто судьи? Нет их – и не надо. Важнее самосуд.
Так вот этот дьявол отпустил меня из Петербурга победителем, чем-то помазал, что я остановился у Рижского побережья у какого-то озера и, как вышел из автобуса, так, как Христос, и пошел по воде в одежде, в свитере. Поплыл – на удивление всем актерам, которые не решались, то ли спасать, то ли смотреть на то, что со мной происходит. Добравшись до дому, я подумал, что это точно действие дьявола – этого Шуба, который устроил Рай для театра. Правда, огромное здание самого театра «Балтийский дом» очень пугает. У нас в Вильнюсе все как-то немножко низко, узко – у Шуба в Питере такая территория, что кажется, ты попал на космодром: то ли полетишь со своим спектаклем, то ли провалишься и не взлетишь.
В следующие наши приезды мы показывали «Вишневый сад», потом «Маскарад»...
XV Международный театральный фестиваль "Балтийский Дом". Малый театр (Вильнюс, Литва). Спектакль – путешествие. Старый Эфраим и его товарищи покидают родимое еврейское местечко. Повозка Эфраима движется в Вильнюс, где его сын ожидает смертного приговора, а герои проводят время в беседах с Богом о вечном и насущном.
Каждый из четырех актеров по-настоящему самобытен и уникален. Обыденная жизнь непостижимым образом превращается в поэзию, драма приобретает привкус легкой иронии, а любая деталь на сцене вызывает эмоциональный отклик зрителей.
Сам режиссер пригласил 7 марта на премьеру своего нового спектакля "Улыбнись нам, Господи"
МОСКВА, 23 января. /Корр. ИТАР-ТАСС Ольга Свистунова/. В непривычном амплуа - в качестве литературного героя - дебютировал худрук Вахтанговского театра Римас Туминас. В большом зрительском фойе перед началом вечернего спектакля с аншлагом прошла презентация книги, посвященной известному литовскому режиссеру, который 6 лет назад возглавил прославленную московскую труппу и принес ей оглушительный успех, поставив такие нашумевшие спектакли, как "Дядя Ваня", "Маскарад", "Пристань", "Евгений Онегин".
Книгу "В саду Римаса Туминаса" написала соотечественница литовского режиссера Гражина Байкштите. Она знакома с Римасом Туминасом со студенческих времен. Он учился в ГИТИСе, она - во ВГИКе. Тогда и зародилась их дружба, результатом которой и стало представленное сегодня издание.
"Эта книга не претендует на театроведческий анализ спектаклей, - призналась Гражина Байкштите. - Мне хотелось написать о жизни и творчестве друга своей юности, мысленно обратиться к началу начал - превращению талантливого юноши в большого творца - и вновь вернуться в сегодняшний день, в котором далеко не всякая творческая личность находит свое место. Римас Туминас его нашел и свой уникальный талант успешно реализует не только в Литве, но и на театральных подмостках всего мира".
В первоначальном варианте книга была опубликована на литовском языке и теперь по инициативе Вахтанговского театра переведена на русский.
Присутствовавший на презентации посол Литовской Республики в РФ Ренатас Норкус рассказал, что читал книгу на литовском и с удовольствием прочитает ее второй раз, уже на русском языке. По словам дипломата, этот литературный труд "открывает частичку той загадки, которая называется Римас Туминас".
Что же касается самого героя книги, то, как выяснилось, он книги о себе не читал - ни на литовском, ни на русском языках. И, вообще, был против ее написания.
"Когда-то, очень давно, какой-то молодой литератор уже хотел написать книгу обо мне, - напомнил Римас. - Я посоветовался с мамой, которая решительно запретила это сделать. И я как хороший сын послушался. Сейчас мамы нет в живых, и посоветоваться с ней не было возможности. Пришла красивая женщина, подруга юности, я не устоял против ее предложения и согласился. Так что, можно сказать, что книга появилась через мое нежелание".
Откровенничая с аудиторией, обычно скрытный литовец пообещал, что, конечно, познакомится с литературным опусом о самом себе. "Может быть, почитаю летом, на хуторе, или когда выйду на пенсию", - мечтательно заявил Туминас.
А пока у него нет времени - он готовит к выпуску новый спектакль "Улыбнись нам, Господи" по одноименному роману Григория Кановича. Премьера объявлена на 7 и 8 марта.
В интервью ИТАР-ТАСС Туминас напомнил, что 20 лет назад уже ставил подобный спектакль в своем Малом театре Вильнюса. "Но ничего повторить невозможно, - философски заметил режиссер. - В новой версии я что-то добавил, изменил, но смысловая суть осталась прежней - мы пойдем по той же дороге жизни, которая у каждого из нас одна".
Туминас сообщил, что в спектакле заняты звезды Вахтанговского театра - Сергей Маковецкий, Владимир Симонов, Алексей Гуськов, Евгений Князев, Юлия Рутберг, Григорий Антипенко, Олег Макаров, Алексей Кузнецов, Виктор Добронравов и другие. "В актерском составе в основном мужчины, которые будут говорить о любви к женщинам", - уточнил Туминас. Поэтому, наверное, премьеру "Улыбнись нам, Господи" приурочили как раз к Женскому дню.
В премьере драмы по роману Кановича "Улыбнись нам, Господи", которая состоится 7 марта в Театре им.Вахтангова, одну из главных ролей сыграет Виктор Сухоруков. "Это моя вторая попытка поработать на Вахтанговской сцене, - сказал актер "Театралу". - В первый раз меня звали в спектакль "Ветер шумит в тополях", но я тогда не справился. Слишком высокую планку задает Римас Туминас. Возможно, я внутренне еще не был готов с ним работать. В его творчестве есть загадка: постановки строятся на метафорах, но при этом они колоссально правдивы. И как сочетать в себе эту "возвышенную художественность" и "правдивый реализм", я не знал. Растерялся. Но вот прошло несколько лет, меня пригласили в новый спектакль, и я сказал себе: "Сухоруков, на этот раз ты расшибешься, но до цели дойдешь". И я почти уже дошел. Каково это работать с Римасом и с вахтанговцами, нужно рассказывать отдельно, но то что в подобной стилистике я никогда еще не играл и что публика увидит совершенно фантастический спектакль, мне кажется, можно говорить уже сейчас".
Пьесу – притчу по роману Григория Кановича инсценировал Римас Туминас. О чем она? О долгом жизненном пути стариков евреев, едущих из местечка в Вильно узнать о судьбе сына одного из них, покушавшегося на жизнь генерала губернатора.
«Куда бы мы не поехали, куда бы не шли, мы едем и идем к нашим детям. А они едут и идут в противоположную от нас сторону все дальше и дальше… И никогда мы с ними не встретимся…»
Много неожиданностей подстерегает путников. Длинна дорога в Вильно, но еще длиннее воспоминания о прошлом, полные лишения и обид, о смерти, что поджидает каждого, о не сбывшихся надеждах, о потерях, которых не вернуть.
В этой истории один сюжет – дорога к детям и один смысл – философия жизни, где каждому уготовано свое место. Все есть в этих воспоминаниях, нет только радости и надежды. А может быть случится, наконец, чудо и палестинец доберется до земли обетованной, сына Эфраима оправдают, а Авнер, превратившись в дерево, обретет вечную жизнь. И все это произойдет?!! Только улыбнись нам, Господи!
В начале марта Московский театр им. Вахтангова покажет премьеру — спектакль по роману Григория Кановича «Козленок за два гроша». Точнее, по второй его части — “Улыбнись нам, Г-споди”, по которой и названа постановка. Действие происходит в начале XX века: полиция арестовывает юного Гирша Дудака, выстрелившего в генерал-губернатора, и его бедный отец Эфраим оставляет свое местечко и вместе с товарищами пускается в путь, чтобы спасти мальчика. Для труппы это первое обращение к творчеству еврейского литовского писателя, давно живущего в Израиле. Однако худрук театра Римас Туминас уже инсценировал роман Кановича в созданном им вильнюсском Малом театре. И теперь возобновляет постановку — на новом месте, 20 лет спустя.
Ирина Мак Впервые вы поставили «Улыбнись нам, Г-споди» в 1994 году — это была ваша идея? Римас Туминас Нет, я даже не слышал о таком романе. Первоначально был киносценарий, и на Литовской киностудии собирались снимать по нему полнометражный фильм. Но было сложное время: рушилась студия, денег не было. С фильмом не получилось, и мне предложили сделать спектакль. Признаюсь, что изначально не идея меня увлекла, а просто так все совпало, что финансовые сложности заставили меня обратить внимание на это предложение. Но я прочел роман, был поражен, что никогда прежде не читал Кановича. И пришлось мне, будучи в Норвегии, где я ставил Чехова, уже начать работать над инсценировкой.
ИМ Автор ее — вы? РТ Трудно сказать, кто автор. Начали репетировать, переписывать текст — что-то возможно сыграть в театре, что-то нет… Перед выпуском я окончательно скомпоновал материал, и его оказалось слишком много. Там была и линия отцов — Эфраима, и линия детей — его сына Шахны, и то, что происходило в Вильнюсе с его другим сыном, Гиршем. Даже хотели сделать два спектакля — «Дети» и «Отцы», в один весь материал никак не вмещался. В итоге я остановился на второй части — «Отцах», исключив «Детей». Мне показалось, что так будет сильнее: детей не будет, о них будут только говорить. И возникла тема спектакля — дорога к детям. Они уходят от нас, и вот они уже дальше далекого, нам их не догнать, но путь к детям — это и есть то, к чему мы стремимся.
ИМ И весь спектакль превратился в дорогу, и на сцене была повозка… РТ Да, мы сочинили повозку из мебели, ящиков, табуреток, разного реквизита. В качестве лошади нашли шкаф. Повозка жизни, переселение народа… Дорога как метафора всего, чем жили герои романа, и чем мы жили. В дорогу мы берем все, что имеем: обычаи, историю, культуру… Что-то приобретаем по пути, что-то теряем. Я стал специально изучать быт еврейских местечек и обычаи, но заблудился во всем этом.
ИМ Сегодня театр вовсю эксплуатирует еврейскую тему, часто скатываясь к лубку, к внешним эффектам. РТ Вы правы, и в 1994 году в Вильнюсе такой проблемы не было. Но сейчас я не повторяю постановку буквально. Конечно, мы повторяем структуру — на сцене снова будет повозка. Может быть, она будет выглядеть изящнее, благороднее, но она остается. И история остается еврейской, в спектакле есть какие-то приметы: пластика, музыка, шабат...
ИМ Но для вас это больше чем еврейский сюжет. РТ Конечно. Когда мы еще только начинали работать над спектаклем в Вильнюсе, я долго не мог понять, почему ничего не получается. А потом до меня дошло: евреи говорят «Улыбнись нам, Г-споди». А играем мы, литовцы. Мы же хотим, чтобы и нам Г-сподь улыбнулся. Эта история про евреев, да, — но и про всех, и для всех. Тема раскрылась, выйдя за рамки чисто национальной.
ИМ Насколько она актуальна здесь и сейчас? РТ Это вечная тема. Понятно, что не существует обетованной земли, но есть нечто святое для каждого, есть сотворенный мир, есть жизнь, к которой все стремятся. Мы все стали космополитами, едем куда-то, не понимая иногда, куда и зачем, — но знаем, что ехать надо, как в том старом анекдоте. Каждый раз, собираясь в путь, даже недальний, мы верим, что увидим на финише что-то лучшее. А дорога очищает нас, и получается, что не ради какого-то другого места мы едем, а ради самого этого пути, он и есть цель путешествия. У меня похожая тема в спектакле «Ветер шумит в тополях», где воспитанники приюта хотят куда-то вырваться, забраться на гору, это у них не получается, но само их восхождение — вот что важно.
Сцена из спектакля «Улыбнись нам, Г-споди» по роману Григория Кановича в постановке Римаса Туминаса в вильнюсском Малом театре. 1994 год
ИМ «Улыбнись нам, Г-споди» шел 12 лет, но в 2006-м вы сняли спектакль. РТ Умер исполнитель главной роли. Спектакль был очень популярен, и мы хотели ввести нового актера. Собрались труппой, чтобы обсудить, помолчали… Наверное, рано было — он стоял перед нами, и никто не представлял себе кого-то другого в этой роли. Разошлись, договорились снова собраться. И снова помолчали и разошлись. Видимо, он унес с собой спектакль, продолжая играть его где-то на небесах. Но ощущение недоигранности осталось. А года два назад ко мне обратились из тель-авивского театра «Гешер», с предложением сделать спектакль у них. И я подумал, почему, собственно, надо ставить там, когда можно здесь. Может быть, когда-нибудь я и поставлю «Улыбнись нам, Г-споди» в Израиле, но пока я очень рад, что не только актеры, занятые в постановке, а весь театр увлекся этой идеей. Все прочитали роман, и пришли в восторг, и не могли понять, как они могли ничего о нем не слышать, и удивились таланту Григория Кановича, его точным формулировкам, философскому смыслу…
ИМ Кто играет в спектакле? РТ Даже на роль козы оказалось столько претендентов, что я удивился. Мне было неловко предложить играть козу знаменитой актрисе — там всего-то пара эпизодов. Но Юлия Рутберг согласилась, и с удовольствием. И Людмила Максакова изъявила желание. И Галина Львовна Коновалова, лежа в больнице, говорит: «Хочу играть козу. Вы понимаете, коза же может быть и немолодой». Эфраима репетируют двое — Сергей Маковецкий и Владимир Симонов. Шмуле-Сендер — Евгений Князев и Алексей Гуськов, Палестинец — Антипенко и Макаров, Авнера играет Виктор Сухоруков. Один. Думаю, он и останется единственным исполнителем этой роли. На репетициях он очень нам помогает — заводит всю труппу, привносит такой азарт… Все вертится вокруг него.
ИМ Поразительно: два состава, и в каждом звезды. РТ Да, и сначала актеры говорили: «У меня никогда не было дублера!» На что я отвечал: «А сейчас будет». Я понимаю, все хотят сыграть премьеру, но потом у кого-то начнутся съемки, еще что-то… Я не разделяю актеров на первый состав или второй, мне главное, чтобы у каждого его роль состоялась... Скромнее надо быть. И есть еще одна проблема, свойственная русскому театру: здесь всех тянет играть мужика, играть быт, тянет к психологизму… А я бегу этого. И все время кричу: «Мне нужен звук, а не диалог!» Умение существовать на сцене автономно, вести свою тему в ансамбле…
ИМ Вы ставили в Литве спектакль на еврейский сюжет. И хотя разыгранная история совсем не про вас — вы литовец, родились после войны, — эта тема и ваша. Потому что Литва — это еще и еврейская среда, исчезнувшая, но сохранившаяся в памяти. Как в Литве к этому отнеслись? РТ Видимо, я вас удивлю, но одно то, что Гирш, еврей, стреляет в генерал-губернатора, превращает его в героя. Зрители видели в его поступке подвиг, попытку освобождения литовской земли, сопротивление режиму… Причем даже по сюжету после восстания 1863 года до момента, когда происходит действие романа, прошло меньше 50 лет, все было еще свежо, мечты об освобождении были живы. Гирш для нас абсолютный герой.
ИМ А теперь сравните: 1994 год, Литва, сбывшаяся мечта о независимости, смельчак, стреляющий в царского наместника, — и с другой стороны, нынешняя Россия, потонувшая в каких-то диких советских стереотипах. Насколько зрители готовы к пониманию такого героизма? РТ Думаю, что готовы. Я рассчитываю, что зрители воспримут наши идеи — те, кто ходит в Театр им. Вахтангова, наша публика. Это же будет путешествие. Путешествие за улыбкой — «Улыбнись нам, Г-споди». Нам — мы имеем в виду всем. Повозка будет общая, для нас всех.
В марте состоится премьера спектакля «Улыбнись нам, Господи». Римас Туминас написал пьесу по мотивам дилогии Григория Кановича, известного писателя из Литвы (с 1991 года он живет в Израиле).
Действие происходит в начале XX века. Три немолодых еврея отправляются из местечка в Вильнюс. Далека и трудна их дорога, стара кляча, есть время для бесед, воспоминаний, разные события и встречи случаются в пути... *
Режиссер - Римас Туминас Художник-сценограф - Адомас Яцовскис Художник по костюмам - Александра Яцовските Композитор - Фаустас Латенас
Впервые эта творческая группа обратилась к произведениям Г. Кановича в 1993 году - в Вильнюсском Малом театре был поставлен спектакль «Улыбнись нам, Господи», который шел с неизменным успехом десять лет, вызывая восторг публики и маститой критики, был показан на многих фестивалях. Спустя еще десять лет Римас Туминас вернулся к этой истории. Премьера назначена на 7, 8 марта. В спектакле заняты Сергей Маковецкий, Владимир Симонов, Алексей Гуськов, Евгений Князев, Юлия Рутберг, Александр Рыщенков, Григорий Антипенко, Олег Макаров, Виктор Добронравов, другие артисты театра и студийцы. На роль Авнсра Розенталя приглашен актер театра и кино Виктор Сухоруков.
РимасТуминас: «Двадцать лет назад ко мне обратился Даумантас Лявас То-десас и предложил написать пьесу по дилогии «Козленок за два гроша» и «Улыбнись нам, Господи» Г. Кановича. Я этого автора знал, читал, но относился к нему спокойно, понимая, что у него нет ничего общего с театром. Я начал писать пьесу по мотивам романов Кановича в Норвегии, куда поехал ставить спектакль. Немного поработав, я сообщил в театр, что, наверное, невозможно сделать ни инсценировку, ни спектакль. А мне ответили, что уже все профинансировано, актеры получают деньги. А время было тяжелое - 1993 год - Тогда я приехал и закончил работу. Видел, что материал декларативный, может быть, мистический. Работа не удавалась. Я рассказывал историю евреев из местечка, и что-то не соединялось в моем сознании. Я думал в раздражении - почему евреям должен улыбнуться Господь, а мне кто улыбнется, а нам, тем, которые это ставят и играют, кто улыбнется?! И когда я понял смысл названия - улыбнись НАМ, Господи, всем нам, всё стало на свои места. Появилась история, которая нужна всем. Это вечная дорога. Дорога к детям - и чем мы больше приближаемся к ним, тем дальше они от нас. Это дорога на вечный праздник - мы туда едем, едем, и хорошо, что не доедем никогда. Если бы доехали, мы бы умерли, или нас бы убили. А в этой долгой дороге есть все - и воспоминания, и события, и приключения, и огорчения. Дорога очень важна - и Гоголю, и нам, и героям Кановича. Короткая дорога, как говорится у Кановича, ведет только в корчму и на кладбище. Сегодня я по-новому воспринимаю эту историю. Все другое -время, актеры, страна, театр. И я сам изменился. Такие произведения, как этот роман Кановича, как народная песня - она вечна, я пою ее и пою в разные моменты своей жизни. Сегодня я делаю новый спектакль».
Даумантас Лявас Тодесас присутствует на всех репетициях. Римас Туминас позвал его в качестве консультанта, а, может, своеобразного талисмана. Почти двадцать лет назад именно Даумантас, младший друг и почитатель творчества Г. Кановича, предложил театру поставить пьесу по его дилогии, нашел средства на спектакль. Именно Даумантас понял, что режиссером должен быть только Римас Туминас. «Канович рано начал писать сценарии, романы, рассказы. Писал на русском языке. В Литве его книги периодически переиздаются, но их невозможно достать, они нашли место не только в сердцах, но и в шкафах почитателей. Это пьеса о людях, об их отношениях. Они - евреи, потому что автор знает эту среду, нравы, обычаи, особенности. Но главное, что герои этой истории перекликаются со старозаветными, библейскими персонажами, а те всегда находились в процессе поиска земли обетованной.
Это не бытовой спектакль. Национальное, этнографическое не должно мешать спектаклю, который рассказывает об общечеловеческом, о том, что волнует людей разных национальностей. Римас рассказывает об отношениях людей в очень трагичную минуту. Пьеса написана Римасом -500 страничный роман стал пьесой, в которой 8о страниц. Но главное, что сделал Римас - он перенес в пьесу живые и полнокровные характеры, собрал их по крупицам из всего огромного произведения».
Евгений Князев: «Это моя третья работа с Римасом Туминасом - я сыграл Арбенина в «Маскараде» и Доменико Сориано в «Пристани». Я очень рад, что репетирую роль в новом спектакле, и благодарен Римасу за то, что он предлагает мне неожиданные краски, дает возможность раскрыться по-новому, существовать как актеру совсем в ином качестве. Мы взяли пьесу общечеловеческого содержания. То, о чем говорят эти люди, волнует меня, человека не еврейской национальности. Когда я читаю текст на репетиции, у меня часто комок к горлу подступает, потому что мысли моего героя созвучны моим. И я более чем уверен - то, что я произношу, волнует каждого: «Нуда бы мы ни ехали, мы едем за детьми, а они едут в другую сторону, и с детьми можно только прощаться». Как отец я это ощущаю. Мы хотим избавить детей от напастей, от пожара, от наводнения, а они «лезут в огонь, потому что не умеют возле него греться», как говорит герой спектакля. И таких, мыслей огромное количество в спектакле. Я только повторяю - Господи, дай силы, чтобы получилась эта притча».
Виктор Сухорукое: «Я в третий роз прихожу в Театр Вахтангова. Благодарен Театру и его коллективу за приглашение, С артистами нашел общий язык, все ко мне прекрасно относятся. В этот театр меня приглашал еще мой кумир Михаил Ульянов. Звал в штат. Но я ему тогда в ответ пошутил; «Я из другого учебного заведения» (как известно, в Вахтанговский берут только выпускников Щукинского института, а Сухорукое учился в ГИТИСе). В 2003 году на вахтанговской сцене один сезон играл шута в спектакле Владимира Мирзоева «Лир». Вместе с Максимом Сухановым - Аиром мы получили премию газеты МК «СУ-2» (СУханов-СУхорукое). Был приглашен на роль в спектакле «Ветер шумит в тополях», месяц репетировал, но в силу ряда причин сотрудничество не состоялось. Сегодня я пришел в Театр Вахтангова прежде всего из-за режиссера. И пойду до конца. Каждая репетиция - это урок. А я умею, хочу и могу быть учеником. Работая с Римасом Туминасом сом, я не успеваю дышать. Ловлю его задания. Римас колдун, у него полное отсутствие демагогии. Он показывает и подсказывает. Образ показывает одним штрихом, движением кисти руки. Я поражаюсь - откуда в этом хрупком человеке такой масштаб видения мира. Я обожаю публику, но я се годняшний полюбил репетиции. Меня роль Авнера Розенталя в спектакле «Улыбнись нам, Господи» и эта работа, репетиции греют, как шуба зимой. Там такой текст, настолько глубокие мысли, чувстве, что рыдать хочется, умываться слезами. В этом спектакле все построено но метафорах. Каждый тянет свою телегу на горбу. Эта история интернациональная. Нет задачи передать еврейский колорит. Это история о людях. Мы все ищем землю обетованную. Поиски счастья есть и во всех русских сказках. Ради этой роли и ради сотрудничества с Римасом я пойду на многие жертвы, и подчиню этому все свои планы».
В марте 2014 года в театре Вахтангова состоится презентация пятитомника произведений Григория Кановича, куда вошла дилогия, по которой написана пьеса «Улыбнись нам, Господи», и последний роман автора «Местечковый романс». Книги будут продаваться в фойе театра.
Режиссер/Постановщик: Римас Туминас Актеры: Сергей Маковецкий, Владимир Симонов, Алексей Гуськов, Евгений Князев, Виктор Сухоруков, Юлия Рутберг, Григорий Антипенко Римас Туминас инсценировал роман Кановича. На сцене Маковецкий, Сухоруков, Гуськов, Рутберг.
Историю дореволюционного путешествия старого еврея Эфраима, который отправился на поиски сына, Римас Туминас ставит второй раз. В 1994 году его инсценировка одноименного романа Григория Кановича шла в Вильнюсском Малом театре. Но, по словам, режиссера спектакль еще не доигран. Доигрывать его будут звезды театра — Сергей Маковецкий, Алексей Гуськов, Юлия Рутберг, Григорий Антипенко — и приглашенный из Театра им. Моссовета Виктор Сухоруков.
О спектакле Туминас перенес на московскую сцену одну из самых своих знаменитых литовских работ.
Двадцать лет тому назад в Малом театре города Вильнюса режиссер Римас Туминас выпустил премьеру по недавно опубликованным романам уехавшего в Израиль Григория Кановича «Улыбнись нам, Господи» и «Козленок за два гроша».
Спектакль о том, как в начале прошлого века старый каменотес Эфраим, узнав, что его сына судят в Вильно за покушение на губернатора, забивает свой дом в еврейском местечке досками и на телеге друга-водовоза, прихватив друга-погорельца бакалейщика, отправляется на суд. Спектакль о пути в неведомое и тревожное будущее, с которого они не сворачивают, даже когда их обворовывают, даже когда на них нападают то волки, то казачьи разъезды, даже когда один из них умирает. Спектакль об исходе, о новом Ноевом ковчеге, в который на сцене превращалась телега, собираемая из всего нажитого скарба оставляемого дома. Спектакль, в только что вышедшей из империи Литве 94-го года прозвучавший пронзительно и ставший легендой.
Сегодня Туминасу показалось, что эту легенду можно вернуть, и он выпустил ремейк в своем новом театре. В Вахтанговском воспроизведена прежняя сценография Адомаса Яцовскиса, сохранен общий рисунок мизансцен. Однако ясная притча обрела монументальность, многозначительность. Замечательные актеры не играют ее, а будто миссию несут. Погруженный в себя, отвлекающийся от мыслей о судьбе народа на все волнения пути только в крайнем случае, каменотес Эфраим в исполнении Сергея Маковецкого — настоящий патриарх, говорящих заповедями: «Куда бы мы ни поехали, куда бы ни шли, мы едем и идем к нашим детям» или «Короткие дороги ведут только в корчму или на кладбище».
Рядом, как шут при Лире, заполошный, говорливый, витальный, мечтающий быть кленом нищий погорелец Авнер Розенталь — Виктор Сухоруков. Вечно заботящийся о хлебе насущном, отвечающий за национальный колорит и житейскую мудрость, Шмуле-Сендер Лазарек — Евгений Князев, и их пронырливый, гуттаперчевый проводник Хлойне-Генех, исполнен с почти цирковой ловкостью Виктором Добронравовым.
Каждый обитатель этого нового ковчега сыгран не столько как конкретный характер, сколько как его библейский прообраз. Путь отца к сыну — лишь повод рассказать о пути народа. А потому вопрос, что стало с сыном каменотеса, в финале уже никто не задает. Важнее намек на грядущий холакост: на въезде в Вильно телегу встречает санитарный кордон, «дизинфицирующий» город от нежеланных гостей. Земли обетованной ковчег не достигает. Да и кто у нас сегодня верит, что такая земля есть.
МОСКВА, 6 марта. /Корр. ИТАР-ТАСС Ольга Свистунова/. Московский академический театр имени Вахтангова готовится представить зрителям новую постановку своего художественного руководителя Римаса Туминаса. Это спектакль "Улыбнись нам, Господи", созданный по произведениям Григория Кановича. Премьерные показы состоятся 7 и 8 марта.
Сегодня новую работу вахтанговцев увидят журналисты на специальном пресс-прогоне.
В интервью ИТАР-ТАСС Туминас напомнил, что 20 лет назад уже ставил подобный спектакль в своем Малом театре Вильнюса. "Но ничего повторить невозможно, - философски заметил режиссер. - В новой версии я что-то добавил, изменил, опираясь в нынешнем сценарии на два романа Кановича - "Улыбнись нам, Господи" и "Козленок за два гроша".
Однако, по словам режиссера, "суть спектакля осталась прежней". "Мы пойдем по той же дороге жизни, которая у каждого из нас своя", - пояснил Туминас.
Постановка рассказывает о долгом жизненном пути стариков-евреев, едущих в Вильно узнать о судьбе сына одного из них, покушавшегося на жизнь генерала-губернатора. Много неожиданностей подстерегает путников. Длинна дорога в Вильно, но еще длиннее воспоминания о прошлом, полном лишения и обид, о смерти, что поджидает каждого, о несбывшихся мечтах, о потерях, которых не вернуть... Все есть в этих воспоминаниях. Нет только радости и надежды. А, может быть, чудо, наконец, случится? Улыбнись нам, Господи!
Соавторами Туминаса в этой постановке стали его постоянные партнеры - сценограф Адомас Яцовскис и композитор Фаустас Латенас. Исполнителями ролей выступают "звезды" московской сцены - Сергей Маковецкий, Владимир Симонов, Виктор Сухоруков, Евгений Князев, Алексей Гуськов, Виктор Добронравов, Юлия Рутберг, Ольга Чиповская, Григорий Антипенко, Алексей Кузнецов и другие.
"В актерском составе, в основном, мужчины, которые будут говорить о любви к женщинам", - уточнил Туминас. Поэтому, наверное, премьеру "Улыбнись нам, Господи" приурочили как раз к Женскому дню.
МОСКВА, 6 мар — РИА Новости, Наталия Курова. Московский театр им. Вахтангова представит в пятницу новый спектакль "Улыбнись нам, Господи", автором инсценировки и постановки которого стал художественный руководитель театра, режиссер Римас Туминас, сообщили РИА Новости в пресс-службе театра.
В основе спектакля лежат два романа Григория Кановича: "Улыбнись нам, Господи" и "Козленок за два гроша". "Улыбнись нам, Господи" — это рассказ о долгом жизненном пути стариков-евреев, едущих из местечка в Вильно, чтобы узнать о судьбе сына одного из них, покушавшегося на жизнь генерал-губернатора. Много опасностей подстерегает путников по дороге, но больше всего их волнуют воспоминания о прошлом, об обидах и лишениях, мысли о смерти, которая поджидает каждого.
Долгий путь к празднику
"Я вернулся к этому материалу через 20 лет — тогда я поставил спектакль в Литве, — сказал Туминас журналистам после пресс-показа в четверг. — Тогда ушли из жизни актеры, и спектакль был снят. Но меня продолжал беспокоить этот материал, у меня было ощущение, что он не доигран, не дожит, и хотелось вернуться. Конечно, структура спектакля осталась прежней, но наполнение новое. Прошло время, и многое происходило в жизни — потери, обретения, боль, счастье. И актеры приносили свое — то, что пережили они".
По словам режиссера, безусловно, остались фундаментальные мысли, идеи, и главное в спектакле — тема дороги, дороги к детям, к обещанному празднику, а основной его призыв — "быть в движении", потому что в пути начинаешь многое понимать о жизни.
"Мы все живем в ожидании и в пути навстречу празднику. Мы готовимся, едем туда, где наши дети, на встречу с ними, а они идут все дальше от нас. Наш спектакль — это долгое путешествие к этому празднику, к нашим детям. Но мы никогда не доедем до наших детей и не попадем на обещанный праздник, хотя мечтаем и готовимся к нему. Может быть, это и к лучшему. Встретившись, возможно, нас ожидало бы разочарование, и было бы совсем не так, как мы представляли", — пояснил Туминас.
В спектакле заняты ведущие вахтанговские артисты: Сергей Маковецкий, Владимир Симонов, Евгений Князев, Алексей Гуськов, Юлия Рутберг, Виктор Добронравов и приглашенный Виктор Сухоруков, которого режиссер особо отметил, сказав, что всем надо брать пример с него, как работать. Выступившие актеры были едины в главной мысли, что произведения Кановича — не о несчастной судьбе евреев, что это общечеловеческая история, что чужих бед не бывает. И каждый из исполнителей, создавая роль, думал о своих близких — родителях, детях, о жизни, где каждому уготовано свое место.
Голод по размышлениям
"Это невеселая история, но ошибочно думать, что зрители хотят только развлекаться. Они соскучились по размышлениям, глубоким мыслям. И мы должны давать не имитацию жизни, не какие-то свои придумки. Мы должны раскрывать как можно полнее автора, характер и мысли героев, а не себя", — сказал Туминас.
Он представил журналистам сына Григория Кановича — Дмитрия, который подготовил и только что выпустил в свет 5-томник произведений отца.
"Все творчество отца посвящено тем ценностям, которые не имеют национальности, — сказал Дмитрий Канович. — В отличие от Достоевского, который говорил, что "красота спасет мир", отец утверждал, что любовь спасет мир. Это серьезный вызов сегодняшнему миру, где процветают жестокость и алчность. То, о чем писал отец и к чему он призывал, чрезвычайно актуально в наше время".
В Театре имени Вахтангова всё готово к премьере спектакля «Улыбнись нам, Господи». Этот материал с Римасом Туминасом уже более 20 лет. Он работал над ним еще в Вильнюсе. Но судьба спектакля оказалась трагической – из жизни ушли несколько главных актеров – заменить их никто не смог. И вот теперь философский спектакль-притча – в афише вахтанговцев. Рассказывают «Новости культуры».
В мир еврейского местечка погружают зрителей ещё в фойе. Здесь разместили рисунки Марка Кановича – однофамильца Григория Кановича, по романам которого поставлен спектакль. Эти персонажи очень похожи на шагаловских – кудрявые девушки, петухи, козочки, лошадки.
Но с радостью, цветами и ностальгией Марка Шагала ничего общего не будет. Грустная еврейская скрипка сопровождает весь путь этих сирых и убогих скитальцев – Эфраима и Шмуле-Сендера. На телеге они отправились на поиски сына в столицу. И это конечно метафора. Это притча об их жизненном пути. Едут они в Ерушалаим, мечтают о покое, а везут – память. О вере, о роде, о былом.
«Фундаментальные, наверное, мысли, идеи – дорога, дорога к детям, дорога к обещанному празднику, – говорит Римас Туминас. – Мы все так живем. В ожидании и в пути. Стали наши герои светлыми. В дороге много о жизни начинаем понимать. О себе. Друг о друге».
Стеной стоит плач, крики, выстрелы. Летят камни, монеты, зерно. Языком метафорическим рассказана драма не народа – Человека. Это не пессимизм, поправляют актеры – это философия, размышление о бытие.
«Про это произведение я могу сказать, что оно совершенно не еврейское – оно общечеловеческое», – отмечает народный артист России Евгений Князев.
«У меня ощущение не спектакля, а какой-то миссии. – добавляет народный артист России Владимир Симонов. – И здесь нет места театральным шевелениям».
«Очень это трудный спектакль, – признается заслуженная артистка России Юлия Рутберг. – В нем трудно молчать, в нем трудно говорить, в нем трудно жить СКЛ Вообще мне кажется это про всех. Это Ноев ковчег».
В этой «Книге Бытия» есть место не только воззваниям к Богу, но и уморительным еврейским анекдотам. И эти герои – похожи то на библейских, то на юродивых.
«У меня не было задачи искать акценты, диалекты и какое-то своё местечко в Вильнюсском крае. Я играл историю, мысль», – говорит народный артист России Виктор Сухоруков.
Мыслей много. Чуть ли каждый монолог хочется записать, запомнить, заучить. Их речи звучат как цитаты мудрецов. И самое сложное, говорят актеры, – произнести их естественно.
«Если говорить правильные вещи торжественно – их никто не услышит, – считает народный артист России Сергей Маковецкий. – Если говорить правильные вещи просто – не бытово, а просто. Тогда они попадают в душу».
Кто из них обретёт жизнь вечную и как скоро им улыбнется Господь? Путь этих героев не бесконечен, но долог. Ведь, как говорит один из них: «Короткие дороги ведут только в корчму или на кладбище».
Сегодня в Театре им. Вахтангова премьера — «Улыбнись нам, Господи» по роману известного писателя Григория Кановича. Режиссер — Римас Туминас. За шесть лет этот иностранец, первым возглавивший российский и к тому же академический театр, вывел его на самые первые позиции. Он свободен, умеет слушать тишину и тревогу, но тверд в убеждениях. Последний романтик нашего театра – в интервью «МК».
фото: Геннадий Черкасов
— Римас, одно название — «Улыбнись нам, Господи» — сегодня звучит чуть ли не пророчески… — Я скажу, что очень благодарная ситуация в инсценировке романа. Потому что есть дорога, а в дороге все случается - люди взрослеют, размышляют, становятся философами. К выводу приходит главный герой Эфраим: надо научиться жить, как на кладбище. Если научимся, тогда исчезнут обиженные, злые, огорченные. Все будет как в жизни, но только без жизни. Дорога, ведущая к Земле обетованной, к детям. Мы едем к ним, а они отдаляются от нас все дальше. И никогда не доедем до них.
Я думаю, как Вахтанговский театр когда-то провозглашал праздник, так и мы приглашены ехать дорогой, которая ведет к этому празднику. И мы готовимся к нему, мечтаем, но никогда не попадем. Может, это и хорошо. Что бы случилось, если бы мы попали на него?..
— Сейчас такие общефилософские вещи людей не волнуют. После событий на Украине они думают о деньгах, будет ли война, где Крым, и где Россия. А у вас — притча, дорога… — Эта дорога по Литве, а кто знает, как попасть в Вильнюс? Может, через Украину?.. Все вбираются здесь народы. Главная мысль — нельзя человека убивать. Будь он сапожник, генерал-губернатор. Пусть живет. Это не наш суд. Это суд мира, суд Бога. Эта дорога к примирению, смирению. Не стыжусь слов: братство, единение, прощение. Во всей дороге есть желание объединиться и побороть (если уж политизировать) всякий радикализм. Ассоциаций специальных нет, но они возникают, как во всякой хорошей литературе.
Я театр представляю как женский род
— Мне всегда было интересно театр — это веселое дело? Или… —… Да, веселое. Будто лагерь такой взрослый, где все живут в палатках, но собрались как будто на сезон. Поем, играем, отдыхаем, а потом разъедемся все.
— Только «лагерь» имени Вахтангова 90 лет стоит и как-то никуда не разъехался. — Да, так и живет. У нас любят утверждать, что театр — дом, театр — семья. Но, наверное, это только желание дома, семьи. Фикция… Дом — значит что? Пришел — ложись спать. А сюда приходят играть, веселиться, каким бы характер ни был у спектакля — драматическим или серьезным. Это все веселье. Это встречи. Хотя, знаете, нигде я не видел таких актерских встреч по утрам и прощаний, как в Исландии.
— Неожиданно. Как же там актеры встречаются? — Ой… Они встречаются, целуются, обнимаются, о чем-то шепчутся, и я думал — они влюблены. И прощаются… Так прощаются, как будто уезжают навсегда. Но они так живут, потому что не знают — то ли завтра замерзнут за ночь, то ли ветер их сдует или вулкан взорвется. И тогда — веселье, праздник каждый день! Они пишут друг о друге пьесы, книги. Если какое событие случится, скажем, овцу украли, то назавтра уже пьеса готова, и весь город идет смотреть — кто такой Йоханнес, как он украл овцу и кто будет это играть? Другая планета: не зря же американцы перед выходом на Луну в Исландии тренировались. Я там делал Чехова, «Чайку».
— А какого пола театр? — Женского. Потому так много мужчин работает в нем. Потому что все вокруг очень сексуально — декорации, да все…И мужчины рвутся сюда. Женского пола, потому что женское всегда — вернее, точнее. Это любовь и верность.
— Я правильно понимаю, что женская сущность театра, над которой многие подтрунивают, это не так уж и плохо? — Это хорошо. Я назвал бы театр женским родом. Вот у литовцев можно назвать его и женским, и мужским. Но я театр представляю как женский род. Мужчинам не очень-то удобно работать актерами. Я вот на них смотрю, удивляюсь: взрослые люди, мужики, что-то там себе играют…
— Но играют то, что хотите именно вы, режиссер спектакля и их судеб. — Ну да, но меня-то не видно, я спрятался. Я их так жалею — мужчин… Такие мужики, им бы серьезно где работать. Я им не говорю об этом: думаю, может, остановятся.
Я проснулся в страхе: куда Ульянов меня зовет? К себе, что ли?..
— А думали ли вы, когда еще во времена СССР учились в Москве, в ГИТИСе, и гуляли по Арбату мимо Вахтанговского, что станете его самым главным человеком? — Гулял по Арбату. Он тогда был другим, и здесь было литовское кафе, маленькое. И я приходил в него, как на маленькую родину. Там продавали литовские пирожки, что-то молочное. Заходил, чтобы там побыть, или ездил на Белорусский вокзал, откуда рельсы убегали домой ко мне.
Никогда не думал про Вахтанговский. Да и сейчас не верится, когда надо подписывать зарплаты или премиальные. Для меня это очень странно, что Борисовой, Лановому, Яковлеву (царство ему небесное) я подписывал зарплату. Я вот заметил — если уезжаю в Литву и задерживаюсь там больше, чем на десять дней, то начинаю думать: «А что я делаю там, в Москве? Зачем я туда еду?..» Чаще, чаще такие мысли посещают.
— Римас, отчего такое ощущение нереальности происходящего? На спектакли ваши не попасть. Касса в порядке, зарплаты у актеров — самые высокие в Москве. — А мне кажется, что все это шутка. Кто-то подшутил надо мной однажды, но кто — Швыдкой, Ульянов? И думаю, вдруг эту шутку кто-то раскроет. Так я, как герой Чехова в рассказе, думаю: «Обманул. Опять удалось всех обмануть». Но ощущение не покидает, что мой договор с Министерством культуры вдруг раскроют, меня в суд потащат, а литовцы и не попросят за меня.
— Но семь лет назад вы еще могли сказать: «Ребята, я в этой шутке не участвую. Я — иностранец». — Ну да, я так и говорил. Я думаю, шесть лет, что я здесь, в моей дальнейшей жизни не учтутся — я так и остался пятидесяти пяти лет. Вот вернусь в Литву, а мне только 56-й пошел. Здесь, в театре, в Москве, время не фиксируется.
— В таком случае что стало той последней точкой, решившей дело, и вы согласились? — Пиво.
— Шутка?.. — Нет, пиво и сон. Когда Ульянов со мной разговаривал, он так руку выставил вперед: «Вы мне нужны». Тогда я согласился приехать только на одну постановку. Я же не знал, что на это место было семь претендентов. Думал, я — единственный. Но 26 марта Ульянов умер, и я подумал: «Значит, все само собой решилось». А тут — сон: Ульянов, глаза его такие медвежьи, блеск этих глаз и рука, та самая: «Вы мне нужны». Я проснулся в страхе: куда Ульянов меня зовет? К себе, что ли?.. И сон меня не покидал долго. И шел я в Вильнюсе как-то с репетиции, думал про это, зашел в бар — прекрасный пивной бар, и после третьей кружки — звонок из Москвы: «Ну что? Ну как?» И я: «Ну, попробую».
— Значит, во всем виновато пиво? — Пиво расслабляет волю. А литовское пиво — очень хорошее.
Даже ангелов можно услышать через тишину
— К вопросу о вере — вы, я знаю, из семьи староверов. Чувствуете в себе то, что было свойственно старообрядцам? — Староверы у меня со стороны мамы. Папа — литовец. Мама мне рассказала историю своей прабабушки, которая в свое время по любви отказалась от всех титулов и вышла замуж за бедняка. И оттуда бедность пошла в нашем роду. Когда мама была жива, я как-то попросил ее: «Поедем туда, где все начиналось». Приехали, а там деревня, и один дом остался. Один!!! И в нем-то я и родился, бабушка принимала роды.
От староверов у меня какое-то терпение. Мужество в молчании, в тишине. Я тишину в той деревне очень хорошо помню. Даже ангелов можно услышать через эту тишину. И тревогу — за мир, за себя, за маму с папой. Плакать хочется от такой тишины. И в театре, в спектаклях эта тревога должна существовать. Как будто беда над нами какая-то висит. А мы думаем: «Нужно прожить так, чтобы эта тревога нас не коснулась. Пускай тревога идет на наших детей — они сильные, они выживут, а мы — не дай Бог». Вот это, наверное, ощущает литовский актер. А русский — нет: ему что ни повесь над головой, какую беду, — ничего не действует.
— В чем разница? — Русскому актеру нелегко освоить автономное существование. Он должен быть в паре, он не может быть один, не может жить без контакта, разве что в моноспектакле. А литовцу дай только тему, он ассоциативно может мыслить и долго быть один сам с собой — это своего рода язычество. И мне очень нравится оно.
— А разница между актрисами? — В женщинах нет разницы. Женщины и там и там одинаковые. И слава Богу.
— Но ведь театр — это глаза в глаза. С этим как быть? — Легко существовать глаза в глаза, потому что понятно. Это такие домашние, уютные, хорошие и не трудные формулы.
— А искренность от глаз партнера? — Искренность мы только создаем — видимость ее. Для этого существует театр, чтобы выдать ложь за правду или правду умножить на сто. Вот я ненавижу тему одиночества. Это не тема. Маркес очень хорошо сказал (хотя сам и написал «Сто лет одиночества»): «Одиночество — нормальное ощущение жизни дня».
И я помню, как мы с Ульяновым обедали недалеко от Арбата, и он спросил меня: «Что вы думаете ставить?» А я как раз думал про «Сто лет одиночества» и даже начал что-то писать. А у него уже были проблемы с ногами, он ходил с палочкой, с которой все время конфликтовал. И вот мы медленно с ним подходим к театру и видим, как кто-то уезжает на гастроли. Он увидел свою труппу, испугался как будто и произнес: «Римас, «Осень патриарха». Он вдруг очень захотел сыграть это, а не одиночество.
Мне Пушкина жалко как брата
— Как начинаются ваши спектакли — во сне, на небесах (в самолете)? Может быть, в бреду? — Нет, я вижу книгу, текст. И удивляюсь иногда, когда актеры мне говорят: «Вы так все придумали…» Ничего я не придумал — в книге все написано, только читай. Позволь себе быть открытым. Не обязательно быть ученым — ты позволь себе, чтобы все текло, протекало так: книга — я — история — культура — такой круг получается. Потому я и подумал: «Евгений Онегин — это я». Спросите у каждого: он имел эти моменты, как Онегин с Татьяной и Ленским? Такие или не такие, но пора любви была. Мне Пушкина жалко как брата: дети маленькие, жена молодая — и умереть надо. И стрелял он не в Ленского, а в литературную пошлость. 26 сюжетов в мире есть. 27-й появится — Нобелевскую премию дадут.
Все уже определено, все ясно — не надо обманывать себя, искать персонажа, когда ты все равно вернешься к себе. Я очень хорошо помню репетиции Эфроса, которые я посещал пару лет. Он репетировал тогда «Отелло». И Эфрос в какой-то момент так закрыл Шекспира: «Спасибо. А теперь — мы». То есть на его познание что-то свое добавил. Тут и появляется чудо. Тогда и Россию можно понять. А Россию понять — значит, понять русскую женщину.
В «Евгении Онегине» качели — это ангелы-женщины, которые без любви, поэтому их надо мадоннами сделать. А мы, мужики, грубые, неверные — род такой плохой. У меня есть две дочки, и я так их защитить хочу от грубых мужских ботинок в прихожей. Входишь в дом, а там — ботинки большие, страшные…
— Вот вы хотите защитить женщин, а они в этом совсем не нуждаются. Они уже захватили все мужские позиции в социуме. — И прекрасно. Мужики свое отвоевали и все завоевали. Посеяли демократию, свободу. Все, мужики, идите отдыхайте, идите за грибами, ухаживайте за домом, за семьей. Дайте все женщинам — они умнее, точнее, ответственнее, чувственнее. Женщины — это мир. Как театр.
— Вот придут женщины к мужчине Туминасу и скажут: «Уходите, мы знаем, как жить этому лагерю Вахтанговский. Без вас обойдемся». — Ну нет. Какой-то мужчина должен остаться — я или Крок (директор театра Кирилл Крок. — М.Р.). Я предлагаю отсидеться мужикам у женской юбки. Мы сами так испоганили понятие «мужчина», скомпрометировали его…
— Выходит, сегодня женщина — герой нашего времени? Героя все активно ищут в искусстве — пока безрезультатно. — Сегодня нет героев. «Может быть, ты знаешь, кто герой?» — спрашивал меня Ульянов. А когда он умер, я понял: вот он и был герой, а я этого не замечал. Герой — тот, у которого болит, который мучается. Ведь он отрекся от всех регалий, стал человеком бедным! И вот эта бедность жизни, идей сделала его героем. Герой — тот, кто ошибается, спотыкается, на преступление может пойти, не осознавая того. Вот про него надо писать.
Современность — это просто мышление, а не голые на сцене и ругань
— В России стариков не любят (им здесь не место). А вы к юбилею Вахтанговского выпустили спектакль «Пристань», где старых артистов сделали главными. Почему? — Потому что почувствовал забвение — и свое, и эпохи, и времени. Вокруг все только и говорят, что о новом. Но в новом нет глубины. Кажется, современность освобождает тебя от необходимости углубляться. Как будто позволяет со своим маленьким опытом выйти на сцену и играть смело, нахально. Поэтому в «Евгении Онегине» я выстрелил в пошлость в театре. В необразованность. Бездарность. Я, может, и не назовусь санитаром театра, но чистить театральное пространство надо. Вот надо!
— От чего? — От пошлости, грубости, поверхностности, имитации. Я бы ввел цензуру.
— Ой… — Очень жестокую. Это государственные деньги тратятся, извините. Театр должен быть как лаборатория — внедряться в жизнь, раскрывать человека и не заниматься политикой. Человеком он должен заниматься, миссией, гармонизировать мир. Как Шекспир: вчитайтесь — что-то нарушено в государстве, и Шекспир за четыре-пять действий приводит в порядок мир. А сейчас кто не творит — тот разрушает. Надо помочь театрам, которые ищут (тяжело, не все удается), но они — про человека, они гармонизируют мир.
— Но, извините, мы так долго жили в режиме цензуры, что от одного этого слова вздрагиваешь. А вы предлагаете ее ввести. — Цензура должна быть. И обязательно. В Советском Союзе цензура была — и какие художники, поэты выросли! Откуда такая сила взялась? От сопротивления. И мы сейчас должны создать сопротивление, чтобы вырастить других художников. Я могу сейчас хлопнуть дверью: «Не буду ставить!» Но я сам же вернусь в эту же дверь: мне нужен какой-то конфликт. Цензура нужна? Да.
Когда у меня умерла мама, я растерялся: хорошо ли я живу или плохо? Критерии исчезли, оценки себя. И сейчас мы все как после смерти мамы — мы в таком состоянии находимся: каждый делает что хочет. И нужно, чтобы пришел… ну, не знаю кто — отец, цензор. Ничего плохого в этом нет. Вы думаете, что демократия, свобода — это бесконечность? Нет, это система, которая вырождается и выродится обязательно. Я не верю в свободу. Я верю в рамки, в забор, в реку, которая отделяет вот эту половину от той. Я верю в солнце, которое встает и заходит. В природе есть порядок — и в нас он должен быть.
— А с такими рассуждениями вы не боитесь оказаться непопулярным? — Нет, я буду самым популярным. Современность — это просто мышление, а не голые на сцене и ругань. Вот «Евгений Онегин» — это свет, красота. Сам Пушкин сказал, что современность очень близко примыкает к пошлости, к невежеству, к бездарности — и очень боится прошлого. Поэтому я тоже, как Пушкин, в «Евгении Онегине» убил Ленского — выстрелил в пошлость, в грубость, в неумение. Ненавижу необразованность — это самое страшное. Еще раз повторяю: я не претендую ни на что, только свое пространство прочищу. А завтра отдохнем, когда сделаем свое. Спектакль «Улыбнись нам, Господи». Вот это проверка нашего театра за шесть лет — улыбнется он нам или нет? Надеюсь, что улыбнется.
На сцене Театра имени Вахтангова представят премьеру. «Улыбнись нам, Господи». Это не просто спектакль, а сложная притча, к которой 20 лет спустя решил вернуться режиссер Римас Туминас.
Судьбу первой постановки спектакля «Улыбнись нам, Господи», которая состоялась 21 год назад в Литве, Римас Туминас называет трагичной. Ушли из жизни актеры, и воплощать на сцене роман оказалось некому. Этот спектакль просто хорошие артисты играть не могут, это должны быть великие мастера, которые лишь сейчас оказались в распоряжении режиссера.
Сотрудники Театра имени Вахтангова признались нам по большому секрету, что при первой же возможности старались попасть за кулисы или в зрительный зал, чтобы насладиться игрой звездного состава. Как выяснил корреспондент НТВ Алексей Ивлиев, в постановке участвуют по-настоящему народные любимцы: Сергей Маковецкий, Владимир Симонов, Алексей Гуськов, Юлия Рутберг и специально приглашенный для спектакля Виктор Сухоруков.
Самая непростая роль досталась Юлии Рутберг, она сыграет козу с колокольчиком на шее. Это что-то вроде плакальщицы в греческой трагедии, вот только задачу режиссер поставил прямо противоположную. Актриса в танце появляется в самый тяжелой момент спектакля, когда на глазах у зрителей наворачиваются слезы.
Римас Туминас возродил на сцене театра Вахтангова один из своих самых известных спектаклей "Улыбнись нам, Господи". 20 лет назад постановка с успехом шла в Вильнюсе. Но, как говорит режиссер, осталась недоигранной.
В Театре им. Евгения Вахтангова состоялась премьера спектакля Римаса Туминаса «Улыбнись нам, Господи» по роману Григория Кановича «Козленок за два гроша». Это – история о судьбе «маленького человека» в мире жестокости и несправедливости, рассказанная на примере литовского еврейства, философская притча об отцах, которые безуспешно стремятся догнать ищущих свои пути-дороги детей.
Возможно, это самый пронзительный спектакль режиссера Туминаса, с которым он не расстается более 20 лет – с момента его первой постановки в 1994 году в Вильнюсе.
- Я буду великим грешником, если забуду “Улыбнись нам, Господи”, – заявил он перед возобновлением спектакля на Вахтанговской сцене и вместе с командой единомышленников (сценография и костюмы Адомаса Яцовскиса, музыка – Фаустаса Латенаса) взялся за дело. Увлекшиеся прозой Кановича актеры поддержали своего худрука.
Весть о суде над сыном, арестованным за покушение на генерал-губернатора, застает старого каменотеса Эфраима Дудака за молитвой. Не раздумывая, он забивает окна дома досками и отправляется в Вильно на встречу с сыном, а с ним - два его соседа: водовоз Шмуле-Сендер (Евгений Князев) и бывший бакалейщик, а теперь нищий погорелец Авнер Розенталь в блестящем исполнении Виктора Сухорукова. Встреча с родным человеком, тем более с сыном, – это всегда улыбка, всегда праздник. Несмотря ни на что.
Один знаковых образов спектакля – повозка. По воле постановщиков, она рождается прямо на глазах зрителей из старой мебели, чемоданов, которые трудно нести, но жалко выбросить, и прочей рухляди, становясь время от времени ковчегом для таких же бездомных бедняков. Весь спектакль – это долгая, полная приключений и неожиданных встреч дорога, и нет конца стариковским воспоминаниям о прошлом, полном обид, разочарований и невосполнимых утрат. Одновременно это метафора жизненного пути человека от рождения до самой его смерти.
«Улыбнись нам, Господи» – история про всех и для всех. В повозке-ковчеге есть место для каждого, и обращение к Господу за улыбкой тоже ото всех, кто в ней нуждается.
Сергей Маковецкий создает образ повидавшего жизнь трудяги, чья высшая добродетель – терпение. Эфраим погружен в себя, он несет свое несчастье молча, но это не означает, что он принимает существующий порядок вещей. Своей житейской правдой Эфраим поддерживает того же Палестинца (Григорий Антипенко) в его стремлении к свободе и счастью, которые тот намерен отыскать в Земле Обетованной.
Используя магию театра, Туминас призывает зрителей к размышлению об извечном пути человека к Храму, даже если он разрушен. Сравнивая собственную жизнь и жизнь своих близких с судьбой старого Эфраима и его попутчиков, люди легко находят истоки событий прошлых, а главное – настоящих.
Особое место в спектакле отведено музыке и пластике, которые создают не только атмосферу отдельных сцен, но и приметы времени и места действия: от характерного движения мужчин «гуськом» до бессловесного, но эмоционально насыщенного образа Козочки в исполнении Юлии Рутберг.
Спектакль заканчивается страшной сценой уничтожения Эфраима и его попутчиков, достигших ворот Вильно. Лишь за то, что они евреи. А перед зрителями предстает вращающийся на звездном небе контур синагоги – храма, построенного в память о невинно убиенных.
В спектакле есть только один сюжет – дорога к собственным детям, и всего один, но самый важный смысл – жизненная философия, согласно которой у каждого человека есть свое место,заранее предназначенное богом или судьбой.
Почти все действие происходит на телеге, собранной из старых чемоданов,комодов,корзин,сундуков - из всех тех предметов, что хранят внутри нашу жизнь, остающуюся в воспоминаниях навечно, где бы человек ни был, куда бы ни направлялся. Герои все время в пути, и с ними их воспоминания. Все действие наполнено духом тоски по невозвратимому прошлому. В музыку Ф.Латенаса тонко вплетается мелодия полонеза Огинского "Прощание с родиной", словно напоминая нам о страшной безысходности жизни без родной земли.
В глубине сцены - дощатая стена. Справа - двери, это сначала двери дома, которые заколачивают наши герои, отправляясь в путь, а потом они становятся вратами то ли храма, то ли рая. В эти распахнувшиеся двери, из которых льется ослепительный свет, войдет умерший в пути Авнер Розенталь, тот, что мечтал стать деревом, ведь даже у умершего дерева остаются корни, из которых появляется новая жизнь, тот, что рассуждал: "Все народы хороши, но лучше быть деревом"
Три старика - болтливый, мудрый и суетливый Авнер, молчаливый и печальный Эфраим, унылый Шмуль, мечтающий о том, чтобы и в его жизни все было "О'К" как у его сына в Америке, и не имеющий ничего на родине – главные герои спектакля. И они представляют не только евреев, их образы абсолютно подходят для любой национальности, такие характеры и судьбы есть в любой стране, в любое время. Политика и история всегда становятся частью любой человеческой судьбы и очень влияют на нее, как повлияли они на жизнь Эфраима и его друзей.
В пути к старикам на телегу подсаживается жулик и воришка Хлойне, неутомимый рассказчик анекдотов, он словно заново вселяет жизнь в тоскующего Эфраима, пробуждает его от горя, заставляет отвлечься от чувства неотвратимости тяжелых испытаний. Игра В.Добронравова просто поразила меня сочностью, искренностью, да и просто умением рассказать анекдот, но не впасть в него.
И Палестинец. Человек, глубоко верующий и твердо верящий, что найдет себя в Палестине, изменит не только свое имя, но и жизнь, избавится от рабства, глубоко пустившего корни в его душе. Человек, идущий вперед наперекор судьбе, идущий с кладбища своей старой жизни. Человек, запросто стоящий на раскаленных камнях, говорящий отрывисто и твердо, постоянно сжимающий кулаки, вдруг оказывается очень ранимым и несчастным – он в своих убеждениях остался один, ни жена, ни дети не последовали за ним, и сжатые кулаки это не только признак твердости характера, это еще желание не выпустить боль, что живет в его сердце. А боль выплескивается уже почти в самом финале, когда Палестинец , встав на колени, прижимается к ногам Эфраима и просит признать его своим сыном. И ему, такому стоическому и несгибаемому, нужна опора в жизни, нужна надежда. А потом Палестинец уходит, поднимаясь по той самой дощатой стене, карабкаясь вверх изо всех сил… И дойдет ли он до своей палестины? Дойдет, если Господи ему улыбнется…
Весь этот мир, представленный нам на сцене, мир, который со всех сторон должен продуваться ветрами, несмотря на все страшные события, наполнен таким человеческим теплом, такой человеческой радостью и приятием жизни, таким поразительным стоицизмом, что очень хочется верить, что все изменится к лучшему, и все заживут счастливо, ведь реплика одного из героев: "Господи, сделай всех евреями" воспринимается как "Господи, сделай всех людьми".
Театр имени Вахтангова представил премьеру «Улыбнись нам, Господи», автор инсценировки и постановки – художественный руководитель театра Римас Туминас. Это притча о долгом пути стариков-евреев, едущих из местечка в Вильно, странное роуд-муви, в котором каждого героя ожидает минута последнего отчаяния, поиск жизненной опоры и осмысление пути, финал которого – смерть. О премьере «Театралу» рассказал актер Владимир Симонов.
- Как вам работается в команде сильных и амбициозных актеров? - К этому привыкаешь. Твоя природа может немножко сопротивляться. Но это же театр. И я здесь служу. Гораздо лучше работать в сильной команде, чем наоборот.
- В этой истории все персонажи грандиозные, шекспировского масштаба, но ваш, Эфраим Дудак – в центре. Это создает особые трудности? - Масштаб роли, действительно, огромный, и палитра красок большая. Сейчас идет самая напряженная работа, ведь надо, как пилоту самолета, выбрать правильный коридор. Надо так подать этого персонажа, чтобы он был виднее. То ли уйти в тишину, то ли показать его мощь? Я думаю, нужно и то, и другое. Мой персонаж должен быть и тихим, и очень громким. В отличие от всех остальных героев, у которых нет сильных контрастов.
- Римас Туминас ставил этот роман 20 лет назад в Вильнюсе. Очевидно, он уже детально выстроил в голове этот спектакль? - У режиссера нет ответов на все вопросы, он тоже в поиске. В каком-то смысле он делает это в первый раз, с новыми актерами. И каждый раз после спектакля предлагает совсем новые решения, иногда кардинально противоположные. Особенно в тех местах, где надо приглушить эмоции и посмотреть на результат: возможно, прозвучит сильнее.
Конечно, для нас, актеров, эта работа вдвойне ответственная, ведь режиссер бьется над этим замыслом двадцать лет! Значит, эти темы сидят в нем, мучают. Здесь наша новизна восприятия сталкивается с его глубиной проникновения в материал.
- Туминас просит сделать мрачную историю праздничной. Как вы справляетесь с парадоксальными задачами режиссера? - Конечно, играть надо празднично. Это же Вахтанговский театр, и этим все сказано. Туминас не случайно ищет этого соединения. Задача не из легких. Все-таки раньше в моих ролях не было подобной амплитуды.
- У вас за плечами спектакли «Троил и Крессида», «Дядя Ваня», «Ветер шумит в тополях», «Евгений Онегин», сделанные вместе с Туминасом. Расшифруйте, что значит выражение режиссера «играть умно»? - Это объяснить словами невозможно. Туминас порой говорит на отвлеченные темы, а ты наслушался, пошел играть – и чудесным образом его слова в тебе прорастают. Как это происходит, я не понимаю. Но режиссер доволен. Просто в тебе начинают работать твоя природа, память, опыт, знание материала, нервы, все твои трое детей, все три твои жены. Он часто говорит: «Играть не надо, надо только знать». Попробуете расшифровать? Как это поймать? Я учусь его театральному существованию, причем учусь все время.
- С каким багажом вы подошли к этой трагической, во многом знаковой роли? - Поначалу Туминас только знакомился с артистами нашего театра. И теперь подошел к очень важной лично для него драматургии. Конечно, для роли Эфраима Дудака нужен был актер-глыба. Безусловного кандидата на эту роль в труппе нет, поэтому Римас долго сомневался. Я его убеждал: надо играть, пробовать. И он все-таки решился.
У меня были роли более театральные – Отелло, например. Но так чтобы камни колоть и душу рвать – это впервые. Причем колоть камни так, как это можно делать именно на сцене, а не на кладбище. Все эти краски пока искомые.
- Спрошу крамольную вещь: можно ли добавить немного юмора, чуть-чуть, на кончике ножа? - Конечно, ведь это же театр. Мой герой едет на казнь своего сына, думает – успеет-не успеет? Переживает глубокое горе. Надо найти форму, чтобы спектакль вовлекал зрителя и оставался праздничным, как ни странно это звучит. Мой герой от своих личных переживаний переходит к осмыслению глобальных человеческих проблем, становится почти Миссией. Как говорил Вахтангов, любая тема – только через призму преодоления и света.
- Одна из лучших сцен, когда ваш герой замкнут в своем страдании, как в капсуле, а герой Виктора Добронравова к нему пробивается с помощью смачного анекдота. Странным образом происходит общение, невероятный обмен эмоциями. - Эта долгая пауза мне пока дается с большим трудом. Виктор так мощно пробивается сквозь мою отрешенность, что это требует от меня огромных затрат. Он каждый раз рассказывает новый анекдот, привыкнуть к этому просто невозможно.
- На этой пятой по счету работе в тандеме с режиссером какие новые краски открываете в себе? - Здесь мы работали над голосом. Римас попросил убрать мои естественные интонации, «красивые», как он сказал, обертона. Просил не бояться быть некрасивым. Приходится добирать шероховатости, хрипловатости в голосе, искать дыхание уставшего человека, несущего тяжелую ношу.
- Как вы восприняли саму драматургию, скрытую в романе? - Это скорее калейдоскоп сцен, картин. Все прошито одной темой – темой дороги. В «Евгении Онегине» была похожая эстетика – калейдоскоп, панорама, фантазии на темы.
- Играя такую роль, кого-то имеете в виду из ушедших корифеев театра? - Не думаю на эту тему. Если это и происходит, то глубоко подсознательно. Вспоминаются поневоле и Михаил Александрович Ульянов, и великие актеры старого МХАТа.
В начале марта сего года театр имени Евгения Вахтангова порадовал зрителей очередной премьерой – спектаклем Римаса Туминаса по романам Григория Кановича «Улыбнись нам, Господи», давшему название постановке, и «Козленок за два гроша».
Главные герои инсценировки Туминаса – старики-евреи, прожившие долгую трудную жизнь, полную лишений и несчастий, отправившиеся в дальнюю дорогу, чтобы помочь одному из них, Эфроиму (народный артист России Сергей Маковецкий, народный артист России Владимир Симонов), увидеться с сыном, приговоренным к смертной казни за покушение на жизнь генерала-губернатора. Старики разные, но недостижимая цель у них общая – бесконечная дорога к детям, к празднику, к счастью.
Едут они на телеге, запряженной бесценной для владельца лошадью второго старика – Шмуле-Сендера (народный артист России Евгений Князев, народный артист России Алексей Гуськов). В почти бесконечной дороге их сопровождает бывший лавочник, ныне нищий Авнер Розенталь (народный артист России Виктор Сухоруков), молодой земляк Хлойне-Генех (Виктор Добронравов) и присоединившийся в пути человек без имени, следующий в Палестину, чтобы начать новую жизнь (Григорий Антипенко).
Григорий Канович писал о жизни еврейских местечек и городов Литвы, практически ушедших в историю, как и сам Литовский Иерусалим – Вильна, Вильно, ныне Вильнюс. Но проблемы, волнующие персонажей его произведений, остались и нашим современникам, независимо от национальности и среды обитания. Пьеса-притча Римаса Туминаса, скорее всего, и об этом тоже.
Это не спектакль, наполненный действием, скорее, размышление, доступная философия, вопросы, ответ на которые зритель может найти только сам, а искать их будет, возможно, в течение целой жизни, ведь дорога у каждого своя, да и счастье каждый понимает по-своему. Одно ясно – путь этот почти бесконечен, ведь, как говорит «Палестинец», короткие дороги ведут только в корчму или на кладбище.
Московская премьера – не первое сценическое воплощение Римасом Туминасом своей пьесы-притчи, но с момента предыдущей постановки прошло почти двадцать лет, хотя сценография, по словам ее автора Адомаса Яцовскиса, повторена почти полностью, с незначительными изменениями.
Вот что рассказал режиссер о грядущем спектакле:
Фундаментальные мысли, идеи: дорога к детям, дорога к обещанному празднику. Мы все так и живем – в ожидании, в пути. Мы готовимся к празднику, куда-то едем. Там, где наши дети – там праздник. Наша сегодняшняя жизнь – долгое путешествие. Но мы никогда не доедем до своих детей и никогда не попадем на праздник, обещанный им, хотя готовимся, мечтаем. А он – все дальше от нас. Может быть, это и хорошо. Ведь что было бы, если бы мы попали на этот праздник жизни? Может, разочаровались бы. Может, посчитали бы, что не такой праздник представляли себе. Не такой мир, куда мы все стремимся. Мир свободы, мир демократический. Он тоже имеет конец. Это тоже – система, она не вечна. … Даже театр не знает, что мы едем, и нас ожидает катастрофа. Наверное. Смерть не является катастрофой. Все натурально, все логично. Наша жизнь – повозка. И мы все время едем. Счастья, здоровья всегда желаем. Значит, чего-то не хватает, раз так часто желаем счастья. Попробуем. Все попробуем. И вы, в дороге к своему счастью. Хотя никогда его не испытаете, может быть. Я дорогу эту люблю. Все в ней – и любовь, и беды. А главное – все мы перед этой дорогой равны. Мы стоим, вот в чем дело! Стоим! Кажется, что мы идем, но… Мы стоим, любуемся собой. Делаем себя значительными, мол, смотрите, я на дороге. Вот эта мысль, что ты – смертный, ее нет в нашей жизни. Это не трагично, просто надо знать. Вот тогда человек будет двигаться. Есть дорога, но мы не идем по ней. А надо идти. Вот спектакль и говорит о том, что надо идти, и в этой дороге человек познает все. В этом спектакле я что-то познавал. Это очень сложно, и я понял одно. То, что еврейское – очень театрально. То, что театрально – очень еврейское. Здесь – игра театра с еврейской природой.
Рассказали о своем отношении к спектаклю и актеры:
Евгений Князев, народный артист России:
Про это произведение я могу сказать, что оно совершенно не еврейское, оно общечеловеческое. Несмотря на то, что евреи там немножечко прячутся, небольшой кучкой сидят, они – такие же люди. Все люди одинаковы. Они одинаковы в беде, одинаковы в несчастье, у них одинаковые заботы. Все люди всех национальностей стремятся к своим детям, и никогда наши пути не пересекутся. Почему меня так тревожит этот спектакль? Когда я был студентом Горного института, меня отправили на практику в Ленинград, на завод. И мои родители решили меня навестить, посмотреть, как там мальчик. 20 лет, а я уже считал себя очень взрослым человеком, по-настоящему взрослым. Они решили навестить меня, посмотреть, как я там живу. И меня это оскорбило. Когда они приехали, я сказал, что так занят, и уехал в Гатчину в тот день, когда они приехали, не остался даже на минуту. И вот эта моя обида, когда я уже сел в электричку, я понимал, что совершил нехороший поступок, но должен был проявить свою независимость. Вот эту вину перед своими родителями я несу до сих пор. Их уже нет, а я виноват перед ними и не знаю, как мне перед ними покаяться.
Виктор Сухоруков, заслуженный артист России:
Я пытался играть и решать задачи режиссера Туминаса. Я играл историю, я играл мысли, разговор. Честно работаю, трудно работаю, с полной отдачей сил. Что получилось – судить режиссеру и зрителю. Главное в жизни даже не цель, главное – двигаться, а не сидеть на месте, и душой и разумом и телом быть в пути. Мне не важно, еврей мой герой или японец, здесь нет темы для меня, кто я по национальности, потому что это есть театр, это есть драматургия, это есть актерство.
Сергей Маковецкий, народный артист России:
Там, где крик – мой герой молчит. Там, где много эмоций – мой герой просто опустит голову. Там, где много смеха – мой герой улыбнется. Он все время молчит. И это – самое сложное. Он неотесанный, он всю жизнь молчал, он такой молчун. Если он заговорит, то хочется, чтобы это было просто. В этом спектакле он тогда выиграет, он будет очень актуален. Не просто заговорит, а не забывая тишину, не забывая поэзию, не забывая движение. Говорить очень просто, потому что внутри у него – глубокие мысли. В чем сложность? В том, чтобы научиться правильно трансформировать свои мысли в слова. Чтобы не было назиданий и поучений, потому что люди боятся. Если говорить правильные вещи торжественно, их никто не услышит. Если говорить правильные вещи просто (не бытово!), тогда они западают в душу. И зритель, сидя в зале, сможет сам продолжить этот монолог о себе, о своей жизни. Это произведение нашло во мне отклик, потому что какие-то мысли меня тоже посещают. Что такое жизнь? Что такое счастье? И как хорошо, когда тебе говорят: «Желаю прожить до 119», чтобы написать на могильном камне: «Умер мальчишкой».
Алексей Гуськов, народный артист России:
Только пройдя, понимаешь, какой путь хотел пройти. Национальность, действительно, не важна. По еврейской философии, весь мир – космос, сосредоточенный в одном человеке, то, о чем все время говорил Римас. Это – некий путь существования, автономного существования. Для меня это – новый шаг, новая система координат, которую я честно продолжаю осваивать.
Владимир Симонов, народный артист России:
Я рад, что оказался на сцене в этом спектакле. Это – какая-то мистика. Здесь не место каким-то театральным шевелениям. Очень серьезный спектакль, трогательный, вахтанговский. Это уже шестая моя встреча с Римасом Туминасом за короткий срок. Я всегда рад и счастлив соприкоснуться с ним в любом материале. Это тяжело, трудно. Дорога есть, телега есть, и ехать она будет еще не один год.
Юлия Рутберг, заслуженная артистка России:
Очень хочется, чтобы телега эта поехала. Это – очень трудный спектакль, в нем трудно молчать, трудно говорить. Мне кажется, эта история – про всех. Это – Ноев ковчег. Этот спектакль касается абсолютно всех.
Так о чем же все-таки спектакль «Улыбнись нам, господи»? Сын писателя Григория Кановича предложил свою версию: «Достоевский говорил, что красота спасет мир, а отец перефразировал – мир спасет любовь. Этот спектакль – о любви».
Если для вас театр – развлекательное шоу, не смотрите эту постановку. Если же вы настоящий поклонник Мельпомены – не пропустите, катарсис будет обеспечен!
В театре Вахтангова 8 и 20 марта состоится премьера спектакля “Улыбнись нам, Господи”. В постановке участвуют Сергей Маковецкий и Виктор Сухоруков, Алексей Гуськов и Евгений Князев, Григорий Антипенко и Юлия Рутберг. Речь пойдет о высоком, о вечном, так что сильные эмоции и пища для размышления гарантированы.
В московском театре имени Е. Вахтангова главный режиссер Римас Туминас устроил пресс-показ. Журналистам показали отрывки из нового спектакля «Улыбнись нам, Господи», который представляет собой инсценировку одноименного романа русского и литовского писателя Григория Кановича. Действие происходит в годы революции, главные герои – три старика. Одному из них стало известно, что его сын покушался на губернатора, и отец решил поехать в губернский город, чтобы узнать судьбу своего наследника. Двое друзей не хотят отпускать его одного в опасный дальний путь и решают составить ему компанию. По дороге путников подстерегает множество неожиданностей. А обычная дорожная история постепенно превращается в философскую притчу… В спектакле задействован весь цвет вахтанговского театра: народные артисты России Сергей Маковецкий, Евгений Князев, Виктор Сухоруков, Алексей Гуськов, Владимир Симонов, заслуженная артистка Росиии Юлия Рутберг, молодые, но уже известные всей стране актеры Виктор Добронравов и Григорий Антипенко… Актеры признались, что в ходе работы над спектаклем и сами многое переоценили в своей жизни. - В студенческие годы я очень хотел быть самостоятельным и отдалился от родителей - и вот теперь прошу у них прощения, хотя их уже нет в живых, за ошибки молодости, – признался Евгений Князев. - Но у каждого – свой путь, и пока ты его полностью не пройдешь – не поймешь, кто ты есть и для чего родился на свет, – философски заметил Алексей Гуськов. - Надо вспомнить, что ты смертный - только тогда ты начинаешь по-настоящему жить, – объяснил главную идею постановки Римас Туминас.
Этого спектакля от Римаса Туминаса (кстати, вчера получившего «Гвоздь сезона» за «Евгения Онегина») ждали давно. Философский роман Григория Кановича Римас Владимирович уже инсценировал, 20 лет назад в Вильнюсском Малом театре. Но тогда посчитал его «недоигранным».В Москве в работу над старым новым спектаклем включился весь «золотой фонд» вахтанговской труппы: Сергей Маковецкий, Владимир Симонов, Евгений Князев, Виктор Добронравов, Юлия Рутберг, в качестве приглашенной звезды Туминас позвал Виктора Сухорукова. И сложилось. Трагический рассказ о человеческих судьбах, которым не суждено сбыться. А если и суждено, то уж очень некрасиво, неправильно, стыдно. Идти стоит только тем, кто любит серьезный театр и готов размышлять о несправедливостях судьбы и внезапности смерти.
Изначальная роман Кановича «вроде» о судьбах евреев, мыкающихся по литовским землям, спешащим в город Вильно. Там они надеются узнать , что случилось с сыном одного из них, стрелявшим в генерал-губернатора. Едут они на каком-то подобии телеге: из старой мебели, полустертых портретов, грязных кружевных занавесок и отживших свое стульев (сценография Адомаса Яцовскиса). Движения как такового на сцене нет (вселенная равномерна), зато как оно чувствуется в музыке (Фаустас Латенас). Предвкушение пути, воодушевление, потом разочарование, скука, обреченность, безнадежность. Пока герои едут в свой обетованный город-мечту они рассказывают зрителям свои странные трагические сказки — про обретения и несчастья, про боль и разлуку, про любовь и мечты. Главный из которых — мечта встретиться с детьми. Есть в спектакле место и чуть горьковатому юмору, — то Розенталь решит стать деревом, то Шмуле-Сендер лошадь потеряет. И все же в этом спектакле Туминаса света меньше, чем обычно. А вот предчувствия катастрофы хоть отбавляй.
Эфраим Дудак (Маковецкий/Симонов) — могучий старец, который терпит как дышит. Погорелец-Авнер Розенталь (гениальная работа Сухорукова) — прячет боль под клоунской маской, водовоз Шмуле-Сендер Лазарек (Гуськов/Князев) - криво усмехается в ответ на удары судьбы. По ходу действия перед нами проходит еще множество героев: но как не сказать про трогательную козочку (Юлию Рутберг). Она смешно блеет «евреееееи» и с дикой тоской в глазах провожает их в путь. Понятно дело, что последний. Добравшись до Вильно (только до Вильно, не до счастья встречи с детьми), все герои гибнут. Ведь они евреи. Или не так... ведь они люди. А умереть суждено нам всем. При чем в одиночестве и без господней улыбки.
Того, прежнего спектакля, который Римас Туминас поставил в Вильнюсском Малом театре в 1994 году, увидеть не удалось. Но отзывы о нем были практически однозначного свойства – литовскую постановку «Улыбнись нам, Господи!» называли легендарной. Она шла много лет, побывала во многих городах и странах, на самых престижных фестивалях. Сегодня Туминас решил вернуться к романам Григория Кановича «Улыбнись нам, Господи!», «Козленок за два гроша» и сделать новую версию спектакля в Театре имени Вахтангова. Насколько она действительно новая, судить трудно. Впрочем, многие из видевших тот спектакль, говорят, что в замысле и его воплощении изменилось не так уж и много. Изменилось другое – время.
Римас Туминас уже не впервые обращается к своим прежним победам. Не менее легендарный «Маскарад» в Москве тоже получил новую жизнь, но событийной ауры во многом лишился. Хотя свою задачу выполнил – еще раз погрузил российских актеров в мир традиционной литовской метафоричности и проверил их на органичность существования в этом мире. Но опять же и времена были поспокойнее.
Нынешняя сцена порой превращается в арену – общественных столкновений, предъявления жестких авторских и человеческих позиций. «Высокое» искусство отходит на второй план, на первом же – четкое, прямое, личностное высказывание без обиняков. Это нормально, поскольку театр живо включается в социальный и политический контекст, а не парит где-то в облаках. Театр пытается услышать время, понять его, принять сложившуюся ситуацию или, чаще, резко ей возразить. Не стоит воспринимать это как «детскую болезнь левизны», нынешние тенденции заслуживают уважения.
Но у Римаса Туминаса свои отношения со временем. Равно, впрочем, как у многих его опытных коллег по режиссерскому цеху. Они не сегодня сложились, но существуют уже давно и меняться, кажется, не собираются. Туминас и его театр не то чтобы противоречат сиюминутной ситуации, но находятся «над схваткой», в ней не участвуя. Но кто-то же должен, наверное, в эпоху перемен говорить о вечном. Возможно и здесь найти какую-то истину, которая потом пригодится, многое прояснит.
А тут и сама тема располагает, потому что любое еврейское путешествие к земле обетованной является темой вечной, а эта дорога бесконечна. Пусть даже персонажи нынешнего спектакля недалеко собрались – из своего местечка в город Вильнюс, который грезится им самим «Ершалаимом». Пусть даже цель поездки вполне конкретна – повидаться с непутевым сыном-«революционером», покусившимся на самого губернатора. Быть может, этого сына увидеть в последний раз, если не удастся спасти. Но уже здесь, как водится, вопросы конкретные и бытовые неумолимо движутся в сторону проблем бытия. Уход детей и одиночество стариков, деление на своих и чужих, поиски своего жизненного места, от территориального до глобального. Отдельная история тут же обращается в притчу, проникается пафосом, набирает силу и звучность.
Вот тут, конечно, и возникает главная проблема. Притчевость и пафос, как бы ты не пытался относиться к ним с пониманием, все равно граничат с фальшью. Бьют по ушам так, что хочется эти уши на время закрыть. Все эти актерские крики, карабканье по стенам, круговые пробежки не слишком убеждают. Тем более на фоне других моментов, приглушенно ясных, когда ты вместе с ними начинаешь кое-что понимать и даже задумываться о своем. Но из песни, давно написанной, слова не выкинешь…
Зато здесь можно по-прежнему восхищаться тем визуальным миром, который придумал постоянный соавтор Туминаса художник Адомас Яцовскис. Миром еврейским и одновременно с примесью вечных примет литовского спектакля – камень, дерево, вода, зерно… Как здорово и виртуозно быстро собирается новый импровизированный «ноев ковчег» – повозка, на которой герои отправляются в путешествие. Из самого разного скарба – чемоданов, сундуков, мешков. И здоровенный сундук с повешенным на него женским портретом забавно символизирует лошадь. И Лазарек – Алексей Гуськов, не с хлыстом, но с палочкой в руке, этой лошадью не правит, но словно бы дирижирует. Ею и всей поездкой.
Ездоки – слаженное трио. Монументальный и молчаливый Эфраим – Владимир Симонов. Суетливый и нервический Лазарек в замечательном исполнении далеко ушедшего от своих прежних приемов Алексея Гуськова. Трогательный и трагикомический Авнер Розенталь – Виктор Сухоруков, похожий на новое и весьма своеобразное воплощение почти шекспировского шута. Как и положено шуту, подчас затмевающему королей, Розенталь – Сухоруков становится центром этой истории, ее самым активным и непредсказуемым игроком, за которым можно наблюдать безостановочно и не уставая при этом.
В этом спектакле Туминаса вообще многое замешано на игре. То налетят «волки», то неопознанные «военные», то цыганские похороны обернутся буйной свадьбой, то в финале появятся странные люди в спецодежде и начнут опрыскивать дезинфицирующим раствором наконец-то добравшихся до городских ворот Вильнюса евреев. То Юлия Рутберг вдруг обернется грустной и хромоногой Козой с не атрофировавшимся человеческим поведением. То сами путешественники залают, завоют, «встанут на задние лапы».
Да и к ним по ходу дела будут прибиваться разные странные личности. Например, патетический «Палестинец» – Павел Попов, весь в черном и со скрипкой в руках, ищущий недостижимую родину. Или некто Хлойне-Генех – Виктор Добронравов, непонятно куда и зачем идущий, вероятно, лишь бы не оставаться в одиночестве. Партитура действия, не только музыкальная (как всегда, выполненная Фаустасом Латенасом), но и режиссерская, весьма неровна – то пульсирует звучными и подвижными моментами, то надолго застывает в монотонном покое. На зрительский успех новая работа Вахтанговского театра, конечно, обречена. Во-первых, у нас принято ходить «на актеров», а у них здесь работы вполне достойные. Во-вторых, новый спектакль Туминаса (пусть он даже и не является таковым в полную меру), безусловно, привлечет внимание. Да и сделан он, как всегда, профессионально. Но вот услышать время здесь вряд ли удастся, ощутить сегодняшний театр его частью тоже. Впрочем, подобное желание испытывают далеко не все зрители. Да и выбор, к счастью, пока еще есть у каждого.
http://www.jnjn.ru/4vM 12.03.2014 На могиле пусть напишут «мистер» «Улыбнись нам, Господи!»: премьера Римаса Туминаса
…Сын каменотеса Эфраима Дудака взят под стражу в Вильно: он стрелял в генерал-губернатора. И ничего такого особенного: в Российской империи идут 1900-е, в губернаторов палят многие. А сын Шмуле-Сендера, соседа Эфраима по литовскому местечку, уехал в Америку — и у него там, страшно сказать, автомобиль! У него там дети со странными именами Джордж и Ева. Домой он почти не пишет. А у нищего Авнера Розенталя нет детей, да и разум ослаб: когда-то Розенталь был бакалейщиком, запах его изюма и его корицы висел в пятницу над местечком. Но лавка сгорела.
И вот эти трое едут невообразимо далеко — в Вильно. Телегу везет старая кляча Шмуле-Сендера. Что хочет сказать каменотес Эфраим своему сыну, чем может помочь ему? Ответа нет. И неважно.
«Куда бы мы ни поехали, куда бы ни шли, мы едем и идем к нашим детям. А они идут и едут в противоположную от нас сторону все дальше и дальше. И никогда мы с ними не встретимся» — ключевые слова нового спектакля Вахтанговского театра. Он не абсолютно новый: театральную притчу по двум романам литовского, а ныне израильского писателя Григория Кановича Римас Туминас уже ставил в своем вильнюсском Малом театре в 1990-х. Спектакль приезжал и в Россию, на фестиваль «Балтийский дом», — зрители вспоминают те гастроли блаженно.
Декорация Адомаса Яцовскиса, печальная и прелестная музыка Фаустаса Латенаса, замечательный пластический и режиссерский рисунок спектакля перенесены Туминасом на арбатскую сцену. Могучего, как библейские праведники и патриархи, каменотеса Эфраима в Москве играют (в разных составах) Сергей Маковецкий и Владимир Симонов. Водовоза Шмуле-Сендера — Алексей Гуськов или Евгений Князев. В роли Авнера Розенталя — бессменный Виктор Сухоруков (и это одна из лучших его работ). А Козочку с колокольцем на точеной шее, любимицу Эфраима, единственную его животину и единственного домочадца, играет Юлия Рутберг. Утренняя дойка и отчаянная попытка Козочки бежать в Вильно, за телегой хозяина, — превращаются на сцене почти в парный танец, напоминающий о витебских полотнах Шагала.
…Здесь воскрешается навек утраченный мир: сама телега водовоза составлена из топорной, старозаветной семейной мебели, которая вот-вот сгорит в мировых пожарах — от Гражданской до Холокоста. Здесь всякая натура — уходящая: толпа взволнованных жителей местечка во главе с седым ребе и его иссохшей без замужества рыжей дочкой Нехамой, многодетный конокрад Йоселе-Цыган с забубенной таборной повадкой и гомоном десяти малолетних отпрысков, ловкий управляющий польского графа Юдл Крапивников — этот не пропадет и при Советах, перекрасится под любую власть и «титульную нацию», будет выпячивать грудь в комиссарской пролетке так же явно, как выпячивает ее на водительском сиденье графского «Руссо-Балта».
Здесь, кажется, твердый позвоночник, явная цель и будущее есть только у зачарованного своей целью Палестинца, который едет в Вильно (Эфраим с компанией подвозят его на телеге), чтоб отправиться из привычной печали и прозябания литовских местечек за море, в Иерусалим. Здесь все стоят, всё стоит на черте исчезновения: в финале телегу, доехавшую-таки до Вильно, встретит толпа «дезинфекторов» в противочумных костюмах, похожих на балахоны средневековых врачей, чтоб беспощадно опрыскивать их и овеивать огнем. Метафора понятна: куда уж яснее…
Но прежде всего — Римас Туминас поставил «Улыбнись нам, Господи!» о нежности и жалости ко всему сущему. Ибо всякая натура — уходящая. И всякий несет на плечах свое горе.
Нелепая фигурка полусумасшедшего после пожара бакалейщика, с сияющей улыбкой Сухорукова, с его рассудительно-клоунской повадкой и потрепанными крыльями парусинового балахона, в которых путается Авнер Розенталь, — жалостна без меры. Но так же жалостен и водовоз Шмуле-Сендер, смиренно понимающий, что оставлен сыном-американцем навек, и Шмуле-Сендер, имеющий одну заветную мечту — чтоб на его могильной плите написали «мистер». Выдыхая шепотом в придорожную тьму это «мистер», водовоз из нищего местечка словно вырастает над собой (Алексей Гуськов играет эту сцену так, что зрителю хочется и смеяться, и плакать). Всех, всех тут жаль: конокрада со стаей детей, седого ребе, неумелого террориста Гирша… На этом чувстве, на музыке Латенаса, на емкой, изощренной пластике «массовых сцен» держится спектакль.
…Тем временем «Евгений Онегин» Римаса Туминаса вернулся с очень успешных парижских гастролей и получил на днях московскую премию «Гвоздь сезона» в главной номинации. Вахтанговский театр, несомненно, вернулся в эпоху Туминаса в число лучших сцен Москвы.
Спектакль по двум романам Григория Кановича "Улыбнись нам, Господи" и "Козленок за два гроша", премьера которого только что состоялась в Театре им. Вахтангова, Римас Туминас впервые поставил 20 лет назад в Малом театре Вильнюса.
История о еврее, который из местечка двинулся в Вильнюс, чтобы повидать арестованного за террористическую деятельность сына, объехала тогда едва ли не все известные фестивали мира. Волнующие истории города, в котором русских, евреев, белорусов было едва ли не больше, чем литовцев, города, в котором пересеклись столетия общей судьбы разных европейских народов, - эти истории стали для Туминаса богатым и волнующим источником творческого вдохновения.
Режиссер разворачивает перед нами свой "театр памяти", подробно и объемно воспроизводя исчезнувший литовский мир со всеми его фобиями, идеями, воодушевлениями и разочарованиями. Так он делал в своем "Мадагаскаре" - спектакле по пьесе Марюса Ивашкявичюса, где речь шла о литовском философе 20-х годов, предлагавшем создать на Мадагаскаре "резервную Литву", чтобы лучшая часть страны могла спасти свой мир под натиском грозных соседей. Не менее сложным был его спектакль по пьесе Ивашкявичюса "Мистрас" - об Адаме Мицкевиче, поэте, который так и не стал до конца "литовским"...
В этом "театре памяти" литовцев можно любить и ненавидеть, восхищаться, иронизировать и сострадать... Они, как и все, достойны разных чувств. Но стоило Туминасу заговорить о еврейском местечке - и этого свободного, яростного, влюбленного и критически-трезвого взгляда нет и в помине. Вместо него - торжественная, мистериальная, трагическая поступь притчи.
Разумеется, разговор о шовинизме, столь назревший в последнее время, точно подталкивал его к "еврейской" теме. Там, куда ни кинь взор - одни жертвы, и интонация плача об исчезнувшем мире "идеш" всегда под рукой. Создать мистерию-притчу, чтобы дать залу простую и ясную эмоцию сострадания и покаяния. Но здесь, кажется, и произошла главная ошибка спектакля и самого выбора материала. В разгоряченном воздухе нынешней московской весны ветхозаветные обороты притчи, одинаково равнодушно взывающие к некоей единой терпимости и общему покаянию, звучат слишком нейтрально. И вот мы мучительно всматриваемся в лица этих "евреев" - героев Сергея Маковецкого, печально и "мудро" сидящего на облучке своего старого скарба, эксцентричного и задиристого Виктора Сухорукова, в "местечковый" танец козочки (Юлия Рутберг), обреченные видеть в них "только хорошее". Этнографичность, печально приправленная монохромным и тоскливым светом (Майя Шавдатуашвили), меланхолически-зажигательной музыкой Фаустаса Латенаса к середине спектакля уже совсем не дает возможности вылезти из этого общего потока "сострадания". Но к кому или к чему же? И вот здесь становится интересно. Туминас простое перемещение отца к сыну в Вильнюс читает как мистериальный исход, как великое путешествие по следам прошлого. Поддавшись этому ритму, мы тоже готовы пуститься неведомо куда. Нежданно столь резко состарившийся театр (напомню, что спектакль срочно эвакуировали из начала 90-х годов), кажется, кладет предел самому этнографическому принципу в театре и мышлении, столь умиротворяюще-беспринципному.
«Что за сила заключена в дороге! Да, еврей счастлив только в дороге — на колесах ли, на пароходе ли, в мечтах ли. Может, потому и кочует он из края в край, из города в город, что нет у него своей земли, своего угла?» — думает Эфраим бен Иаков Дудак, каменотес из местечка Мишкине, собираясь в долгий путь в Вильно.
Эфраим едет в Вильно, чтобы увидеть в последний раз живым — а может быть, и мертвым — своего среднего сына Гирша, который стрелял в генерал-губернатора и сейчас сидит в политической тюрьме, ожидая приговора суда. Вместе с каменотесом едут его друзья — водовоз Шмуле-Сендер Лазарек и нищий Авнер Розенталь. Три старых, как горе, еврея, едут в прекрасный город Вильно на телеге, в которую запряжена старая кобыла водовоза, и говорят обо всем на свете. Вернее, о том, о чем могут говорить три старика, прожившие жизнь в еврейском местечке на окраине империи, — о женах, о детях, которые разлетелись кто куда, о справедливости, которую не догнать на телеге водовоза и даже не приблизиться к ней, потому что она всегда там, впереди, за тем лесом, за тем извивом.
Три старика на одном возу
Двадцать лет назад художественный руководитель Театра имени Вахтангова Римас Туминас уже ставил этот спектакль — но не в Москве, а в Литве. По его словам, спектакль был снят из-за того, что ушли из жизни игравшие в нем актеры. В основе спектакля — два романа писателя Григория Кановича, автора десятка произведений о судьбе восточноевропейского еврейства с конца девятнадцатого века до наших дней. В постановке Туминаса сага превратилась в притчу. Три старика на старой повозке — это обитатели своеобразного Ноева ковчега, который движется не только по Вильнюсскому тракту, но и по стране памяти, где живут все старики на свете.
Есть спектакли, которые очень трудно, практически невозможно пересказать — «Улыбнись нам, Господи» как раз из таких. Главная сюжетная линия — дорога в Вильнюс — петляет, поворачивает то туда, то сюда, трагедия переходит в фарс, философическое размышление — в анекдот о трех евреях на кладбище. Многие эпизоды напоминают картины Марка Шагала; порхающая над сценой беленькая козочка (Юлия Рутберг) — точно оттуда.
Нежность к камню
Символическое путешествие все время прерывается какими-то фантастическими событиями. Вот Авнер Розенталь (Виктор Сухоруков играет бывшего бакалейщика, ставшего нищим, так что оторвать взгляд от него невозможно) бежит в лес, пытаясь превратиться в дерево. Вот водовозу (Евгений Князев) приходится спасать свою лошадь то от напавших ночью волков, то вызволять ее из объятий конокрада, которому сейчас совсем не до старой кобылы — он оказался гостем на собственных похоронах. Самый реальный, весомый персонаж этой притчи — каменотес Эфраим, в чьей фигуре, как написано в романе, было что-то от камня. Как это удается Сергею Маковецкому, исполняющему роль Эфраима Дудака в первом составе, непонятно, но его каменотес действительно кажется тяжелым, неповоротливым, большеруким. И очень нежным — к людям и камням. Собираясь в путь, Эфраим приходит попрощаться со своими тремя покойными женами, и на могиле каждой оставляет камень — как подарок или письмо.
Понятно, что путешествие такого рода не может закончиться, смысл дороги — в ней самой, но Римас Туминас нашел для спектакля-притчи финал, логичный и в то же время неожиданный. В романе Кановича на этот счет есть невеселая фраза: «У евреев все всегда начинается хорошо, а кончается плохо».
МОСКВА, 12 марта 2014 (АЕН) – В театре им. Евгения Вахтангова прошла премьера спектакля режиссера Римаса Туминаса "Улыбнись нам, господи" по романам Григория Кановича "Улыбнись нам, господи" и "Козленок за два гроша".
В спектакле заняты: Сергей Маковецкий, Евгений Князев, Виктор Сухоруков, Юлия Рутберг, Ольга Чиповская, Алексей Гуськов, Александр Рыщенков, Олег Макаров, Виктор Добронравов, Григорий Антипенко и др.
В центре истории — судьба литовского еврейства, раскрытая через рассказ о "маленьком человеке", упорно противостоящем злу.
О чем истори\? О долгом жизненном пути стариков евреев, едущих из местечка в Вильно узнать о судьбе сына одного из них, покушавшегося на жизнь генерал-губернатора.
"Куда бы мы ни поехали, куда бы ни шли, мы едем и идем к нашим детям. А они идут и едут в противоположную от нас сторону все дальше и дальше… И никогда мы с ними не встретимся…"
Много неожиданностей подстерегает путников. Длинна дорога в Вильно, но еще длиннее воспоминания о прошлом, полные лишения и обид, о смерти, что поджидает каждого, о не сбывшихся надеждах, о потерях, которых не вернуть.
В этой истории один сюжет – дорога к детям и один смысл – философия жизни, где каждому уготовано свое место. Все есть в этих воспоминаниях, нет только радости и надежды.
А может быть случится, наконец, чудо и палестинец доберется до Земли Обетованной, сына Эфраима оправдают, а Авнер, превратившись в дерево, обретет вечную жизнь. И все это произойдет?!! Только улыбнись нам, Господи!
Следующие спектакли пройдут в театре 20 марта, 1, 15, 22 апреля, 13, 17 и 20 мая.
В магазине издательства "Книжники" имеется в наличии пятитомник произведений Григория Кановича.
1 том
Роман "Свечи на ветру" и короткое проникновенное эссе "Сон об исчезнувшем Иерусалиме" заслуженно открывают пятитомник. Златоглавый Иерусалим на холмах, благодаренье Господу, не исчез и пребудет вовеки.
Исчез другой Иерусалим – Северный, в Вильне, в колыбели и святыне литовского еврейства, в городе мудрецов и страдальцев за веру праотцев; в городе, по крышам которого когда-то по ночам ангелы-хранители расхаживали, как кошки, и кошки – как ангелы...
Роман "Свечи на ветру" явился важным и благоприятным толчком для появления на свет всех других произведений автора. В нем впервые обозначились приоритеты его творчества – в полную силу зазвучала тема участи еврейского народа, обреченного советской властью на покорность и молчание.
В художественный корпус романа входят три части – "Птицы над кладбищем", "Благослови и листья и огонь" и "Колыбельная снежной бабе". Стержень повествования – история взросления подростка Даниила в непростых, порой трагических условиях предвоенного мира и жестокой войны.
2 том
"Слёзы и молитвы дураков" – роман-притча, действие которого происходит в небольшом еврейском местечке в Литве в конце XIX века. В центре повествования – странник, выдающий себя за посланца Бога. Ему якобы Бог поручил собрать на земле все грехи человеческие и представить их в небеса на суд Господа.
На материале прошлого и через образы героев романа затрагиваются такие животрепещущие проблемы, как свобода и рабство, вера и безверие.
Роман "И нет рабам рая" является как бы продолжением "Слёз и молитв дураков", только в более поздних обстоятельствах.
Через судьбу главного героя – присяжного поверенного Мирона Дорского, отрекшегося от своего народа, автор прослеживает тернистый путь человека от приспособленца и дезертира из стана гонимых в стан правящих, а затем – к защите своего угнетённого рода-племени от кровавого навета, к вольнодумству и бунтарству.
3 том
Роман "Козлёнок за два гроша" – дилогия. В ней широко представлена жизнь евреев в созданной царским правительством черте оседлости для тех, кто в империи родился под еврейской крышей...
С центральным героем дилогии – каменотёсом Эфраимом Дудаком случилось несчастье: его сын Гирш совершил покушение на виленского генерал-губернатора и был приговорен к смертной казни.
Старый отец отправляется на телеге своего друга – балагулы Шмуле-Сендера в Вильно, чтобы проститься со своим сыном. Дорога полна приключений и выстлана горькими размышлениями о мироустройстве, о справедливости, о милосердии, о неискоренимой ненависти между народами.
Господь, мол, оплошал, не улыбнулся им, наплодил такое их множество. Не потому ли один из персонажей в пылу спора печально восклицает: "Ах, если бы я был царём, я бы всех сделал евреями!"
Во второй части дилогии – романе "Улыбнись нам, Господи", действие переносится в Вильно, где старший сын Эфраима, образованный Шахна работает в жандармском управлении переводчиком и пытается всеми силами помочь брату. Но его попытки тщетны... ибо убийством себе подобных Господний мир изменить к лучшему, к более совершенному, невозможно.
4 том
Повести, входящие в четвертый том, можно условно причислить к автобиографическим. В "Ликах во тьме" главного героя Григория-Гирша, беженца из маленького литовского местечка, немилосердная судьба забросила в военную годину в глухой казахский аул, находящийся посреди бесконечной, как выцветшее небо, степи. Там он сталкивается с новыми, порой бесчеловечными реалиями новой действительности...
"Продавец снов" – автор встретил своего одноклассника-эмигранта Натана Идельсона в Париже. Он-то и предложил приезжему приятелю между посеще-ниями музеев и выставок заняться "продажей снов" – рассказывать старым эмигрантам из Литвы об их родных местах – о кладбищах, лавках и синагогах – отогревая от забвения их души...
Роман "Парк евреев" – рассказ о стариках-евреях, на долю которых выпали такие тяжкие испытания, как война, концлагеря, гетто. Все они вместе как бы представляют собой сооруженный из слов памятник исчезнувшему восточно-европейскому еврейству...
Рассказы, включая "Штрихи к автопортрету", в котором автор рассказывает о своей семье и пути в литературу, в основном взяты из книги "Облако под названием Литва".
5 том
Все творчество писателя – цепь островов памяти, где навеки останутся жить евреи из уничтоженных местечек Литвы, останутся даже тогда, когда уже не будет никого из тех, кто их помнил.
Последние романы писателя – "Очарованье сатаны" и "Местечковый романс" – тоже о памяти. "Очарованье сатаны" – безжалостное, но не жестокое повествование о гибели еврейского местечка Мишкине, о том, как рвутся вековые нити, соединяющие жизни разных людей.
Это роман о том времени, когда, по выражению одного из действующих лиц, дьявол расплачивается наличными, а Господь Бог – библейскими заветами, и когда на еврейских кладбищах мёртвые боятся воскреснуть, опасаясь, что за ними придут...
"Местечковый романс" – роман автобиографический, недолгое путешествие в детство, в страну добрых, примечательных людей. Это – бабушка Роха, мать Хенка, отец Шлеймке, деды, дядья и соседи – литовцы, поляки и русские, жившие когда-то в небольшом местечке Йонава в мире и согласии, пока устоявшийся веками уклад не порушил и не потопил в крови Холокост.
"Местечковый романс" – своеобразный реквием по довоенному еврейскому местечку, по целой планете, столетиями вертевшейся до своей гибели вокруг скупого литовского солнца.
http://www.kp.ru/daily/26206.4/3091224/ 13.3.2014 Грустный каменотес Сергея Маковецкого Римас Туминас перенес на сцену Вахтангова свой спектакль «Улыбнись нам, Господи» Анастасия ПЛЕШАКОВА
Худрук Театра им. Вахтангова обращался к роману Григория Кановича «Улыбнись нам, Господи» еще в Драматическом театре в Вильнюсе. И вот на днях московские зрители смогли оценить новую версию постановки.
Центральный герой истории - суровый каменотес Эфраим Дудак в исполнении Сергея Маковецкого. Его сын-революционер совершил покушение на генерал-губернатора, за что приговорен к казни. Спасти Гирша от виселицы почти невозможно, но пожилой отец все-таки едет хлопотать за непутевого сына или по крайней мере чтобы проститься. С ним в путь отправляется его друг Шмуле-Сендер (Алексей Гуськов). По дороге к ним присоединяются шебутной лавочник Авнер Розенталь (Виктор Сухоруков), у которого сгорела лавка, и незнакомец, направляющийся в Палестину (Григорий Антипенко). Дорога этой компании полна приключений, встреч и проблем, разговоров о справедливости и воспоминаний о прошлом, о лишениях и обидах, о потерях, которые не вернуть, и надежде, что Господь улыбнется им. Когда-нибудь.
Римас Туминас - мастер поэтического театра. История еврейского местечка Мишкине стала общечеловеческой притчей. Детали и характерные картинки быта лишь украшают спектакль.
- Куда бы мы ни ехали, мы всегда едем к нашим детям, - рассуждает Туминас. - А наши дети идут в противоположную сторону. Все дальше и дальше. И никогда мы с ними не встретимся. Но все равно надо верить в чудо. Может быть, странник доберется до земли обетованной, а сына оправдают...
"...ни скрипа колеса, ни ржания лошадей, ни намека на первую скорость, хотя современные технологии в театре позволяют разнообразно изобразить путешествие из пункта «А» в пункт «Б». Нет, Римас Туминас отказался от какого бы то ни было движения: намерение он перевел в метафору — мощную, актуальную, российскую.
— Понимаешь, они все топчутся, топчутся на месте, хотя сами думают, что едут, — скажет он мне в каком-то отчаянии после спектакля. — А надо ехать, несмотря ни на что! Надо что-то делать, делать, а не только говорить. Это и актеров касается, и страны, и всех."
Почему среди птиц нет бедных? Почему животные не бывают нищими? Кленом быть лучше, чем человеком. А самая короткая дорога только до корчмы и до кладбища. Вопросы летят в зал и рождают другие вопросы — про сегодня, про нас в нем, а ответов ни у кого нет. Особенно теперь. Особенно ответов. Звучат они со сцены в премьерном спектакле вахтанговского театра по двум повестям Григория Кановича «Улыбнись нам, Господи». Главные герои — евреи. Их играют одни русские – Маковецкий, Симонов, Гуськов, Князев, Сухоруков и Добронравов.
— Здравствуйте, евреи! — это приветствие прозвучит за три с лишним часа много раз и вызовет смех в зале. Подобное обращение к русским или татарам вряд ли вызовет такую реакцию. Еврейский же вопрос для мира и особенно России — совсем другое дело. Тут за милыми деталями и спецификой речевых оборотов, например, как в Одессе, мощным контекстом встают скорбь, история, войны, погромы, геноцид... Да и не про колоритную южную Одессу пишет в своем пятикнижье Григорий Канович: его герои из маленького еврейского местечка Мишкине в Литве, из которого они на повозке едут в центр мира — в Вильнюс!
Дорога — бесконечная, дальняя, через непроходимые леса («И зачем евреям леса?» — слова возницы Шмуле). И застывшая, точно вкопанная, на месте сама эта поездка — ни скрипа колеса, ни ржания лошадей, ни намека на первую скорость, хотя современные технологии в театре позволяют разнообразно изобразить путешествие из пункта «А» в пункт «Б». Нет, Римас Туминас отказался от какого бы то ни было движения: намерение он перевел в метафору — мощную, актуальную, российскую.
— Понимаешь, они все топчутся, топчутся на месте, хотя сами думают, что едут, — скажет он мне в каком-то отчаянии после спектакля. — А надо ехать, несмотря ни на что! Надо что-то делать, делать, а не только говорить. Это и актеров касается, и страны, и всех.
На большой сцене вахтанговского он выстроил странный мир, с простой, но конкретной историей. Из странностей — коза, зависшая на стене над сценой с растопыренными четырьмя копытами вперед. На одном — носок шерстяной, на другом — туфель черный. В роли домашнего животного выступает артистка Рутберг. На сцене же обшарпанные тумбочки — это кладбище с могильными плитами и положенными на них, согласно еврейскому обычаю, камнями вместо цветов. Эфраим Дудак (в этот день играл Сергей Маковецкий) сам как неживой — и от старости, и от прожитых лет.
Ему сообщают, что его единственный сын в Вильнюсе стрелял в генерал-губернатора, ранил того в руку и ногу и теперь ждет суда. Полумертвый старик вместе с двумя другими евреями — крикливым возницей Шмуле (играл Евгений Князев) и эксцентричным бакалейщиком Авнером Розенталем (Виктор Сухоруков) — отправляется повидать сына. Может быть, в последний раз — кто знает. Вот и все. А дальше — дорога, без движения и конца.
Свою дорогу Туминас подчинил строгой вертикали. Что бы ни происходило в долгом пути евреев, остается образ вознесения. Прежде всего за счет декорации Адомаса Яцовскиса его конструкция впечатляет: это даже не повозка, а странное нагромождение, кажется, всего, что есть. Но не ищите здесь шкафа или, скажем, кровати — что-то большое, угловатое, необхватное и старое, оставляющее осадок горечи, того и гляди рухнет. И ржавое все вокруг. Причем металл по стенам не состаренный в мастерских театра — ржавые листы искали в экспедициях по свалкам Москвы и области.
Вообще, новая работа Туминаса масштабна и сделана с размахом — такие сейчас только в опере. Сходства с музыкальным театром добавляют большие массовые сцены (жители местечка, волки, чума или холера) и хоралы другого постоянного соавтора режиссера — Фаустаса Латенаса. Они вырастают из отчаянного крика, когда жить становится совсем невмоготу, и тогда звук наполняется энергией и оккупирует все ржавое пространство.
Текст Кановича — философский, притчевый, в постановке даже избыточный и произнесенный с малейшим пафосом, что называется, «по школе», обречен на фальшь. Здесь от актеров требуется особый способ существования, иная интонации. Роли трех евреев сложны еще и тем, что на одном мастерстве их по-настоящему не сыграешь — не присвоишь себе чужое несчастье, если запыхавшись прибежишь на спектакль с сериальных съемок и пересядешь в повозку из «Мерседеса». Дорогое авто с материальным благополучием, кажется, ни при чем (не голодать же, чтобы сыграть блокадника), но чувство внутренней сытости в данной истории гарантирует только притворство. А кому нужна деланная притча?!
Не понимаю, как удается Маковецкому играть полное отсутствие в предлагаемых шумных обстоятельствах: его Эфраим вроде со всеми и один, он в повозке и давно не здесь. У него глаза мертвого человека и как будто провалились. На контрасте с ним существует Сухоруков — у артиста это третья попытка войти в ансамбль Вахтанговского. До этого был «Король Лир» и блестящая роль шута — и вот эксцентричный Авнер Розенталь, сыгранный виртуозно.
Это мастера, но настоящим открытием для меня в этом спектакле стал Виктор Добронравов. Его герой — даже не герой, а карикатура, и его особого рода комичность вносит неповторимый колорит в скорбную поездку. Дело не только, какой он и как жестко держит рисунок роли, а как реагирует на партнеров, отзывается на их малейшее движение. Второй сезон и у Добронравова вторая после Онегина блистательная роль.
«Улыбнись нам, Господи» можно считать программным спектаклем не только по его художественным достоинствам. Он, желая того или нет, обозначает тенденцию, которая сегодня становится, может, самой главной — когда важно не только как, но и что говорит театр и художник. Сегодня, когда вокруг слишком много беды (у народов, у отдельных людей), когда все вокруг разваливается (экономика, политическая система, межличностные отношения), театр в том числе занимается разрушением, множит агрессию. А само разрушение возводит в тренд. Приняться же за строительство, объединение — все равно что пуститься в трудную дорогу. А на это сегодня не каждый способен. Эту дорогу осилит только социально ответственный. И тогда ему, может быть, улыбнется Господь.
Алексей Гуськов, исполняющий в спектакле «Улыбнись нам, Господи!» одну из главных ролей, рассказал «Культуре», каково это — всю жизнь находиться в дороге.
культура: Это Ваше первое сотрудничество с Римасом Туминасом? Гуськов: Да. Всегда восхищался тем, что делает Римас Владимирович. А когда вошел в труппу вахтанговского театра, мысленно примерял на себя некоторые роли, наверное, как любой актер. Конечно, играть в его постановке — большая честь. Но получить роль — полдела. Она требует огромной работы. И спектакль еще будет, как ребенок, расти, взрослеть.
Проза Кановича сразу заинтриговала. Как вообще можно это поставить? А когда увидел инсценировку, растерялся окончательно. Но потом вспомнил, как ставили «Евгения Онегина». Работая над ним, мои коллеги тоже, вероятно, немало удивлялись фантазии режиссера. А ведь спектакль идет с огромным успехом.
Гриша Антипенко сказал, что, работая с этим режиссером, чувствовал себя не то что первокурсником — абитуриентом! Словно за плечами нет никакого театрального опыта. Все, что умел, — не годится. И я подписываюсь под этими словами. Путь, которым Римас Владимирович ведет артиста, настолько необычен и непривычен, что ощущаешь себя чистым листом. Зато к концу каждой репетиции будто разгадываешь начерченный режиссером на этом листе кроссворд или шараду. Этакий шифр к персонажу.
Туминас ставит очень трудные задачи. И «договориться», прийти к компромиссу с ним невозможно. Режиссер творит свой мир, а ты либо с ним, либо должен отойти в сторону.
культура: Не находите спектакль чересчур тяжелым? Гуськов: А жизнь? Она мне тоже не кажется легкой... Посмотрите, на какие полюса сегодня разделено общество, какая грязь в интернете. Некоторые не желают приложить хотя бы минимум усилий, чтобы перестать быть похожими на свиней.
культура: Даже в самые трудные времена люди находят радость в семье. А Канович, кажется, и в нее не верит. Все герои одиноки. Гуськов: Что поделаешь, у детей — своя жизнь. И это правильно. Соглашусь с моим персонажем Шмуле-Сендером: «Куда бы мы ни поехали, куда бы ни шли, мы едем и идем к нашим детям. А они идут и едут в противоположную от нас сторону… Все дальше и дальше… Что делать, если с детьми мы можем только прощаться?»
культура: Вы родились в Польше. Наверняка еще в детстве встречали людей, напоминающих персонажей Кановича? Гуськов: Я и сам такой — из «местечка». Вырос в военном городке, а это тоже отдельный мир. У местечкового человека особая психология. Однажды он с внутренним восторгом открывает для себя большой мир. Сейчас Москва для меня родной город, хотя много лет назад бродил по улицам с открытым ртом. И так же знакомился с Парижем, Нью-Йорком, Римом, Токио... В дороге многое про себя узнаешь. Есть время подумать. Набраться впечатлений.
культура: Проза Кановича пестрит афоризмами. Какое-то высказывание, наверняка, запало в душу? Гуськов: Многое из романа не вошло в инсценировку, как и сама фраза «Улыбнись нам, Господи!». Хотя реплика могла принадлежать любому персонажу. А мне запомнилось такое рассуждение: «Вера должна быть не щитом, не броней, а раной — только прикоснись, и она отзовется чьей-то болью». Это итог и моих размышлений о вере.
культура: Прошлым летом Вы сыграли в итальянском фильме папу римского. Когда он выйдет на экраны? Гуськов: Мировая премьера картины об Иоанне Павле II состоится в конце апреля. Мне бы хотелось, чтобы кино увидели и в России, но это, как вы понимаете, от меня не зависит. Картина в первую очередь сделана для двух миллиардов католиков, а Россия — православная страна. Может быть, сначала надо снять кино про наших святых, а потом уже рассказывать о католических? Собираюсь в апреле отправиться на премьеру в Польшу. Возьму с собой маму, заедем в город, где я родился, где служил мой отец в Северной группе войск.
культура: Вы отправляетесь в Италию — опять съемки? Гуськов: О новом предложении говорить пока рано. Актеры — суеверные люди. Скажу одно — проект красивый... Сейчас еду на встречу с режиссером. Если все сложится удачно, начнем работать 15 мая.
культура: Каких еще ролей ждать от Вас в ближайшее время? Гуськов: Недавно закончил сниматься в картине Виктора Демента. Сценарий по книге Владимира Тендрякова «Находка» еще три года назад получил грант Берлинского фестиваля. Мужчина находит в тайге младенца. Встает вопрос: выжить или спасти малыша? Такая притча, где звери и деревья живут своей жизнью, а рядом — мир людей с их страстями и страстишками. Материал удивительный! Этот проект — одна из немногих радостей. Современным авторам кажется, что если написать жиденько, то актеру будет легче произносить. А ведь не произносится. На мой взгляд, главная проблема сегодняшней культуры — мы все хотим упростить.
Отправлено: 13.03.14 14:52. Заголовок: "Лишь только тот..
"Лишь только тот достоин счастья и свободы..."
"...ни скрипа колеса, ни ржания лошадей, ни намека на первую скорость, хотя современные технологии в театре позволяют разнообразно изобразить путешествие из пункта «А» в пункт «Б». Нет, Римас Туминас отказался от какого бы то ни было движения: намерение он перевел в метафору — мощную, актуальную, российскую.
— Понимаешь, они все топчутся, топчутся на месте, хотя сами думают, что едут, — скажет он мне в каком-то отчаянии после спектакля. — А надо ехать, несмотря ни на что! Надо что-то делать, делать, а не только говорить. Это и актеров касается, и страны, и всех."
В основу нового спектакля Римаса Туминаса на сцене московского театра им. Евг. Вахтангова легла дилогия Григория Кановича «Козлёнок за два гроша». В неё входит одноименный роман и роман «Улыбнись нам, Господи», чей заголовок Туминас вынес в название постановки. Дилогия повествует о дороге бакалейщика, каменотёса, водовоза и нищего-юродивого в Вильнюс. Каменотёс хочет проститься со своим сыном, приговорённым к смертной казни, и отправляется в путь, остальные к нему присоединяются. Все они евреи. Об их пути, о трудностях, с которыми они сталкиваются, о людях, которых встречают, о мыслях, которые их посещают в дороге, рассказывает спектакль. По всему видно, что это необычная постановка. Это спектакль-притча с библейскими реминисценциями.
Если в русской литературной традиции понятие дороги неразрывно связано с чудесными приключениями, то в еврейской – с молитвой. Любая дорога здесь так или иначе носит черты паломничества. Как следствие: обилие в диалогах героев незатейливых и истинных в своей простоте фраз, каждая из которых – афоризм. «Что стряслось на свете? Сегодня можно и человека – как муху…» – говорит, например, каменотёс. Однако перед создателями спектакля стояла непростая задача внешнего характера: показать движение через статику, на которую обрекает действие небольшое пространство сцены.
Решить эту задачу помогла музыка. Композитором выступил Фаустас Латенас. По задумке, его музыка здесь звучит практически всё время: то тихо, то громко, то мелодично, то ритмично, – под её звук проходит каждая сцена. Ход музыки равнозначен ходу самой жизни, такой же текучей и разнообразной. Как и жизнь, она проходит в спектакле незаметно: кажется, что суть вещей кроется не в ней, а в, скажем, нагромождении чемоданов, столов и стульев по силуэту запряженной повозки в центре сцены, на котором возвышаются герои. Между тем без музыки действие потеряет динамику, а значит, не получится показать путь. Кроме того, она имеет легкое гипнотическое свойство, настраивающее зрителей на восприятие глубинных смыслов разговоров.
В спектакле заняты два состава артистов. Обозначим их «4+1»: бакалейщик, каменотёс, водовоз, нищий-юродивый и палестинец, присоединяющийся к ним во втором действии. Соответственно: Виктор Сухоруков, Сергей Маковецкий, Евгений Князев, Виктор Добронравов и Григорий Антипенко; Виктор Сухоруков, Владимир Симонов, Алексей Гуськов, Виктор Добронравов и Павел Попов. Кроме того, в обоих составах Юлия Рутберг исполняет роль козочки, которая по всем правилам притчи в нужный час помогает героям не только молоком, но и словом. Очевидна «спетость» героев: экспрессия на сцене создается не за счёт слов и интонаций каждого по отдельности, а благодаря их соотношению между собой в игре артистов. В итоге спектакль-притча приобретает стройность и законченность. Можно придраться только к Антипенко, дебютировавшему у Туминаса: он казался несколько скованным и неловким в образе палестинца. Уверенна, что от этого скоро не останется и следа – в артисте чувствуются глубочайший потенциал и внутренняя гибкость. За эти свойства, вероятно, Туминас и выбрал его на роль внешне благополучного человека, решающего бросить всё и начать жизнь с чистого листа в Палестине.
«Улыбнись нам, Господи» ломает привычные зрительские рефлексы – здесь нет популистского юмора и трагедийности, где в смехе и сопереживании чувствуется больше инертности, чем искренности. Этот спектакль даёт зрителю свежий импульс в осознании всего, что происходит вокруг. Вопреки нерадостному финалу (все герои погибают, спасается только палестинец), послевкусие спектакля светлое. «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесет много плода. Любящий душу свою погубит её; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит её» (от Иоанна, 12:24-25), – эти известные слова из Нового Завета очень точно характеризуют жизненный путь героев. Умерев физически, они возрождаются духовно и живут в веках, вдохновляя писателей, режиссёров и артистов. Смерть становится для героев наградой. И на какую-то долю секунды кажется, что Господь улыбается не только им, но и всему зрительному залу.
В постановке задействованы такие актеры, как Виктор Сухоруков, Сергей Маковецкий и Юлия Рутберг. Москва, 15 марта. В Вахтанговском театре поставили спектакль «Улыбнись нам, Господи!» по романам Григория Кановича. Это история побега троих евреев от обыденности, но в театре подчеркивают, что спектакль об общечеловеческих проблемах. Проводником в нелегком пути выступил режиссер Римас Туминас. В спектакле задействованы одни звезды, такие, как Виктор Сухоруков, Сергей Маковецкий, Юлия Рутберг.
На фото — Виктор Сухоруков и Евгений Князев с режиссером Римасом Туминасом - Фото: Сергей Иванов
Историю из дореволюционной жизни местечковых евреев рассказывают Сергей Маковецкий, Владимир Симонов, Виктор Сухоруков, Алексей Гуськов, Евгений Князев, Юлия Рутберг, Григорий Антипенко и Виктор Добронравов.
Костюмерному цеху к премьере предстояло сшить более 40 костюмов. В связи с этим костюмеру Галине Петровне присвоили торжественное звание «царь и бог», но она, погруженная в эскизы костюмов и фотографии времен начала века, только отмахивается: — Какой я вам царь, вот шляпы лучше возьмите примерьте!
— Посмотри, как тебе кепочка, которую мне приготовили? — интересуется у Виктора Сухорукова Сергей Маковецкий. — Мне кажется, мелковата! — На, примерь другую, — советует Виктор Иванович. — Эта сидит как надо.
Напротив гримерной Сухорукова столик с несколькими шляпами. Среди них — раритетный котелок, сделанный еще до войны в Лондоне. Внутри на подкладке автограф Юрия Яковлева. — Юрий Васильевич — мой талисман на сего-дняшний день, — радуется Сухоруков. — Когда я выбирал себе рубашку, в которой буду играть, протянул руку вот к этой, и так она мне понравилась, прямо приросла ко мне. А потом глянул — а на ней написано «Юрий Яковлев». Он ушел, а мне рубашку передал. Интересно, от кого будут ботинки и пальто?
— Такие вещи как обереги, — замечает Юлия Рутберг. — Они пропитаны энергией больших мастеров, помогают нам работать.
Евгению Князеву некогда размышлять об оберегах. Он крайне удивлен. Надев пальто, обнаруживает в карманах… камни. — Это зачем? — спрашивает артист, выгружая стройматериал из карманов. И тут же получает доходчивое объяснение костюмера: камни оттягивают карманы, и пальто выглядит более поношенным. — Впрочем, не торопитесь, сейчас вам другое пальто принесут, серое, оно будет казаться более старым, — говорит костюмер. — Не надо, я сейчас это грязью измажу, и будет хорошо, — предлагает в шутку артист.
— Наш спектакль — еще не родившийся ребенок. Каким он родится — толстым или худым, блондином или брюнетом, мы пока не знаем, мы сейчас в процессе, — говорит Сергей Маковецкий. — Сейчас родим, а зрители потом оценят, каким он получился. Да, и принесите мне, пожалуйста, сапоги побольше, растоптанные какие-нибудь. Вот эти в самый раз! Довольный актер надел новые, точнее, старые сапоги и пошел на сцену.
В московском Театре имени Вахтангова – еще одна премьера. После русской классики - Лермонтова и Пушкина – его художественный руководитель Римас Туминас обратился к прозе популярного в Литве и практически не известного в России писателя Григория Кановича. Новый спектакль - «Улыбнись нам, Господи» - притча по романам писателя. В его центре – судьба «маленького человека» на примере еще одной еврейской истории…
«Куда бы мы ни ехали, куда бы ни шли, мы едем и идем к нашим детям. А они идут и едут в противоположную от нас сторону все дальше и дальше… И никогда мы с ними не встретимся…» Это изречение одного из персонажей пьесы красноречиво говорит: это история не только о стариках евреях, которые едут из своего местечка в город Вильно, чтобы узнать о судьбе сына одного из них. Дорога в Вильно длинна, но еще длиннее - воспоминания о прошлом, полном лишений и обид, мысли о смерти и несбывшихся надеждах. Для Римаса Туминаса этот спектакль – попытка во второй раз войти в одну реку. Он уже ставил эту вещь в родном Вильнюсе, но судьба спектакля сложилась трагически: один за другим ушли из жизни игравшие его актеры, и никакие вводы не помогли реанимировать постановку, рассказал известный режиссер.
"Он меня беспокоил, этот материал, он как бы не доигран после смертей: не доиграно, не дожито, не прожито. Что-то судьба несправедливое с нами сделала. Фундаментальные мысли здесь – это дорога, дорога к детям, к обещанному празднику, на землю обетованную. Мы все так живем – в ожидании, в пути. Мы готовимся, мы едем. Там, где дети, где близкие наши, - там праздник. Встреча с детьми – праздник. И вся наша жизнь – это долгое путешествие в этот праздник. Мы в дороге от рождения. Я дорогу эту люблю: все в ней – и любовь, и беды. А главное, мы должны быть в дороге - в дороге познаешь все".
И дорога раскрывает человека – так же, как раскрывает его театр, убежден Римас Туминас. В своем новом спектакле он задействовал звездный состав труппы среднего поколения: Сергей Маковецкий, Евгений Князев, Виктор Сухоруков, Алексей Гуськов… Причем звездными будут оба состава. Актеры признаются, что так или иначе примеряли эту историю со столь ярким еврейским колоритом на себя. И кровь тут ни при чем, уверен артист Евгений Князев:
"Почему меня так тревожит этот спектакль, волнует работа в нем? Когда я был студентом Горного института, меня отправили на практику в Ленинград, и мои родители решили навестить своего сына, посмотреть, не плохо ли ему там, как он там живет. И меня, 20-летнего, это оскорбило. И когда они приехали, я уехал в Гатчину в тот же день. Когда уже сел в электричку, понимал, что совершил нехороший поступок, но я должен был проявить свою независимость, и я ее проявил. И вот эту вину я несу до сих пор перед своими родителями. Их уже нет, а я виноват".
Все люди одинаковы, продолжает Евгений Князев, одинаковы их заботы и беды. И это произведение отнюдь не еврейское – оно общечеловеческое, говорит в свою очередь его дублер - актер Алексей Гуськов:
"Это путь автономного существования. Как написано у великого философа, только пройдя путь, ты понимаешь, какой путь хотел пройти. И этот спектакль для меня - какой-то новый шаг, новая система координат, которую мы продолжаем осваивать - честно, в меру сил и таланта".
Каждому в жизни уготовано свое место: еще один смысл, заложенный автором сюжета и продолженный режиссером. «Эта история касается абсолютно всех», - уверена актриса Юлия Рутберг, сыгравшая в нем совсем «молчаливую» роль.
"Это очень трудный спектакль. В нем трудно молчать, трудно говорить, трудно жить. Но я благодарна своим партнерам – я плаваю в их воде, в той питательной среде, которую они создают. И когда я слушаю, как они играют, многие вещи рождаются внутри просто оттого, как они раскрывают текст и что говорят. А вообще, мне кажется, что это про всех. Это Ноев ковчег".
Куда ведет «дорога», никто не знает. Но только в дороге герои начинают что-то понимать о себе, друг о друге, становятся светлее. И, быть может, они и узрят, наконец, улыбку Господа.
http://www.teatrall.ru/post/347--vremya-sobirat-kamni/ 18 марта 2014 г. Время собирать камни Новая постановка Римаса Туминаса "Улыбнись нам, Господи" в Театре им. Вахтангова: пронзительно и с болью... Автор - Юлия Чечикова
Спектакль по дилогии русско-еврейского писателя Григория Кановича "Козленок за два гроша" и "Улыбнись нам, Господи" шел в 90-х на сцене Малого театра Вильнюса. Спустя почти двадцать лет Римас Туминас представил в Театре имени Вахтангова московскую версию истории с еврейским колоритом.
Специфика повествования состоит в том, что все события происходят в дороге - герои отправляются в путь на телеге. Поэтому перед Туминасом стояла задача насытить действие динамикой, сымитировать движение, призвав на помощь музыку (бессменный композитор в работах Туминаса - Фаустас Латенас) и освещение (Майя Шавдатуашвили). В центре сцены - пирамида из нагроможденных друг на друга ящиков, комодов и шкафов. Венчает конструкцию подобие мачты с белой тканью. Вот такое необычное средство передвижения предлагает героям притчи сценограф Адомас Яцовскис. Весь их путь сопровождается афоризмами, преимущественно фаталистического настроения.
Один из главных персонажей, каменотес Эфраим Дудак (Сергей Маковецкий в первом составе) получает сообщение о том, что его сын Герш совершил покушение на генерал-губернатора. Не убил, но ранил в руку. И в ногу. Эфраим собирается в Вильнюс проститься с приговоренным к смерти сыном. Герш - не единственный его ребенок, у старого еврея их много - три раза женат был. Но все его супруги умерли. И тем пронзительнее сцена прощания Эфраима с "семьей", от которой остались только булыжники, намек на холодные надгробия (вообще камни в спектакле - не просто намек на род занятий Дудака; в зависимости от событий, они меняют свое предназначение и в финале складываются в курган). У его взрослых детей давно своя, тоже в целом нескладная жизнь, и тосковать по Дудаку будет только белоснежная Козочка, которую играет Юлия Рутберг. Тот факт, что Заслуженная артистка соглашается на роль козы, уже сам по себе нестандартный, но и роль Рутберг специфична: по сюжету Козочка понимает своего хозяина лучше многих людей, и Дудак уверен, что у нее есть душа. Так что мысль, что Козочка живее и человечнее многих тех, кто по крови приходится каменотесу родней, Туминас решает вводом актрисы.
Почерк Туминаса остается неизменным: очеловечивание животных и опредмечивание их же - один из любимых приемов режиссера. Коза - женщина, а кобыла - шкаф! По пути в Вильнюс на него - то есть на нее, на кобылу - нападают волки (люди в телогрейках и ушанках, внешне очень похожие на зэков), и хозяин лошади, водовоз Шмуле-Сендер Лазарек (Евгений Князев) демонстрирует публике доказательство укусов - окровавленную тряпку. А еще в шкаф бросают овес и много раз целуют. Вообще это удивительно, как рельефно и нетривиально играют неодушевленные предметы у Туминаса.
Что касается непосредственно актерских работ, то тут в первую очередь хочется отметить Виктора Сухорукова. Его герой Авнер Розенталь некогда был бакалейщиком, преуспевал и горя не знал, и жил бы так дальше, не заглядывая другим в рот, если б не пожар, уничтоживший все его имущество. Теперь Авнер - побирушка. С какой тоской он смотрит на своих друзей, запасшихся едой в дорогу! Отчаянный, мятущийся, у него никак не получается найти себе место в этом мире. Герой Сухорукова весь спектакль словно пытается ухватиться за соломинку, уговаривая себя и окружающих, что счастье возможно.
Герой Маковецкого - антагонист Авнера. Он давно смирился с тем, что происходящее вокруг горько и безрадостно, что дети "безжалостно долго стреляют в нас", "палят годами". Черная тоска владеет им, и кажется, что эмоции навсегда покинули его, но это до поры до времени - Маковецкий будет играть мощно, эмоционально, на разрыв.
Третий образ - уже упомянутый Шмуле-Сендер (Евгений Князев) - самый удачливый и беззаботный из этой компании. В пути к ней примыкают еще двое попутчиков. Один из них, Хлойне-Генех - в первые минуты не узнаваемый, гиперкомичный, до сумасшествия пластичный в плане актерского мастерства Виктор Добронравов. Это тоже местный юродивый, наивный и трогательный. Собственно, 90% юмора в спектакле - работа Добронравова. Само его появление и знакомство с троицей - искрометный анекдот. Добронравов в руках режиссера - желанный материал, из которого можно вылепить самые нестандартные образы.
Во втором действии появляется загадочный Палестинец (Григорий Антипенко). Он направляется в Иерусалим, где, как считает, начнет жизнь заново, и именно в этом городе его ждет подлинное счастье. С Палестинцем связана целая серия режиссерских метафор. Мой знакомый еврей трактовал его как образ нового человека, красивого, успешного, сильного, способного противостоять любым напастям (недаром он так уверенно стоит на раскаленных камнях).
"Улыбнись нам, Господи" - вещь не развлекательная. История еврейского народа сама по себе насчитывает немало мрачных, страшных страниц, и в раздумьях персонажей спектакля бесконечно крутится мысль: еврею проще умереть, чем жить. На протяжении трех часов публику тестируют на предмет функционирования ее органов сострадания, и чтобы пережить нелегкое путешествие Дудака в Вильнюс, требуется много душевных сил. Но после драматичного финала остается все-таки светлое чувство. Наверно, в этом и кроется та самая надежда на то, что Господь все-таки улыбнется и в мою сторону.
После оглушительного успеха двух спектаклей в Театре имени Евгения Вахтангова: «Пристань» и «Евгений Онегин» зрители ринулись покупать билеты на премьеру с символическим названием «Улыбнись нам, Господи». К великому сожалению, ни одному из героев спектакля он не улыбается, наоборот, посылает на их головы новые испытания, поэтому им ничего другого не остается, как терпеть и верить.
Григорий Канович, бежавший вместе с семьей из Литвы в Казахстан и на Урал от нацистов, после возвращения на родину написал 10 романов, посвященных восточноевропейскому еврейству, его вечному преследованию и поиску земли обетованной, которой на самом деле нет. Среди этих произведений было две повести: «Улыбнись нам, Господи» и «Козленок за два гроша». По ним Римас Туминас в 1994 году поставил спектакль в Вильнюсском малом театре. На фестивале «Балтийский дом» в Санкт-Петербурге он произвел неизгладимое впечатление. Все были поражены бьющим по нервам трагическим исходом еврейского народа. Но самое главное – околдованы актерским ансамблем, настолько вписавшимся в предлагаемые обстоятельства притчи, будто сами прошли этот тяжелый путь.
Во время пресс-конференции Римас Туминас сказал, что тема исхода продолжает его волновать, он считает ее незавершенной после того, как литовский спектакль перестал существовать. А потому и решил поставить трансформированный библейский сюжет с вахтанговцами. Для этого он собрал неслабую команду, можно сказать, первачей, начиная от Сергея Маковецкого, Алексея Гуськова, Владимира Симонова, Евгения Князева и заканчивая талантливой молодежью. Эти «ребята» должны были обеспечить новую жизнь нестареющему режиссерскому замыслу и убедить публику, что в одну и ту же воду можно войти дважды, да еще при этом выиграть во времени.
Несомненно, 20 лет назад общество стояло на пороге больших перемен. Кто-то собирался уезжать на Запад в поисках лучшей доли, кто-то еще надеялся, что перестройка всех уравняет и экс-президенту Ельцину не придется класть руку на рельсы, чтобы доказать дееспособность ваучеров. Только эту «палочку-выручалочку» очень быстро распознали, к сожалению, слишком поздно, потому что самые сообразительные и циничные уже сколотили на этом капитал. Но машина всеобщего хаоса была приведена в действие. Чему немало способствовал появившийся выбор с условно открытыми границами. И энергичная молодежь, задрав штаны, ринулась в образовавшийся проем, пытаясь перехитрить судьбу. Ну а наивные родители, живущие по старым понятиям, зажав в кулаке прежние ценности, продолжали жить иллюзиями и надеждами на долгожданные встречи с детьми. Никто из них не хотел верить, что блудливое время поглотило их сыновей и дочерей, и живительный источник продолжения рода иссяк. Фактически об этом, как мне показалось, и поставил спектакль Римас Туминас. Тут дело не столько в горькой доле вечно гонимого еврейского народа, сколько в нынешнем переселении всех народов, бросающих свою землю и дом ради призрачного счастья.
Именно поэтому Туминас вместе с художником Адомасом Яцовскисом сооружают на сцене некое подобие ковчега в виде телеги, на которой Эфраим Дудак – Сергей Маковецкий и два его друга: Шмуле-Сендер – Евгений Князев и разорившийся лавочник Авнер Розенталь – Виктор Сухоруков отправляются в Вильно спасать сына Эфраима, осужденного за нападение на генерал-губернатора. Этому странному декоративному сооружению из ящиков, стульев, сундуков вменяется в обязанность убедить зрителей в подлинности средства передвижения, причем длинный шкаф с офортом «Незнакомки» – ничто иное, как старая кляча, хозяин которой, вечно вздыхающий жалостливый Шмуле, готов сам нести ее на руках. Пропажа, а точнее, кража этого «одушевленного» предмета приводит всех в ужас, и горе-путешественники, не думая об опасности, отправляются на поиски вора.
Фактически весь путь местечковой троицы состоит из серии новелл, скрепленных одной сверхзадачей: найти справедливость и понимание в чужих сердцах, умеющих прощать. Ведь каждый из них никогда не зарился на чужое, смиренно принимая удары судьбы, и даже бедность не считал таким уж большим злом. Так, в хозяйстве у Эфраима только одна коза (которую, представьте, играет Юлия Рутберг) и эту кокетку с лукавыми глазками он отдает соседу, понимая, что может никогда не вернуться назад. Грубыми досками заколачивается дверь в храмовое пространство. Звук молотков рвет барабанные перепонки, и Эфраим все больше и больше уходит в себя, потому что знает – покушение на чужую жизнь ничем оправдать нельзя… Но как быть, если это родной сын?..
Сложный способ существования артистов в философской притче Туминас соединяет с витальной формой картин Казимира Малевича, пытаясь в обыденности найти уникальное, в корявых фигурах местечковых евреев нечто возвышенное, свойственное разве только юродивым. Над их наивностью и доверчивостью можно потешаться, но почему-то смех застревает в горле. Не потому ли, что пока артистами не овладела легкость. Они боятся пользоваться красками шаржа. И только Виктор Сухоруков берет ту высокую ноту балаганного лицедея, когда карикатура превращается в летящего ангела. Все его исповеди похожи на покаяние перед Богом, которого он чувствует в себе, но не видит. Евгений Князев пытается овладеть сложной формой художественного шаржа, но пока дальше гротескового рисунка не идет. По-моему, артистам мешает отсутствие конфликта как такого, переведенного режиссером в бытийный конфликт. Чему хорошо научены литовские артисты и чем не всегда владеют русские артисты, уверенно чувствующие себя в монологическом способе существования. Но здесь этого мало, поскольку соло должно сливаться с общим хором таких, как они, пилигримов.
Наверное, эти критические заметки можно пропустить мимо ушей, не заметить, посчитать несправедливыми наскоками на больших мастеров. И вместе с тем путь от себя к образу в метафорическом спектакле такой же сложный, как путь их героев к суровому Богу, не желающему улыбаться.
http://www.kp.ru/daily/26209.4/3094113/ 20.3.2014 «Улыбнись нам, Господи!» Спектакль по романам Григория Кановича Римас Туминас ставил впервые почти 20 лет назад Анна БАЛУЕВА
Спектакль по романам Григория Кановича «Улыбнись нам, Господи» и «Козленок за два гроша» Римас Туминас ставил в первый раз в Вильнюсе почти 20 лет назад. Повторится ли тот грандиозный успех сейчас? Должен. Если в России еще жив зритель, готовый не только к шоу, но и к размышлению, сопереживанию - к жалости, наконец.
В основе постановки - житейская история начала прошлого века о том, как каменотес и вдовец Эфраим Дудак из литовского местечка засобирался в Вильно, где арестован его сын, стрелявший в губернатора. Без особой надежды помочь отправляется - хоть повидать, если удастся, и попрощаться. С Эфраимом подхватился ехать его сосед, водовоз Шмуле-Сендер. Его сын - давно в Америке, водит авто, писем не шлет, а внуков Джорджа с Евой брошенный Шмуле и не видал, и не увидит никогда, но все же просит написать на его могиле «мистер». За ними увязался несчастный, полусумасшедший Авнер Розенталь - его лавка с корицей, изюмом и прочими чудесными черносливами сгорела, теперь он нищий и горестный, и только мечтает стать деревом - лучше кленом.
В общем, терять им всем нечего, разве что Эфраиму свою хромую козу надо пристроить - да вот хоть дочке местного рабби отдаст, только подоить надо на прощанье. Вы знаете, как у Туминаса в спектакле доят козу, если ее играет женщина? А если эта женщина - прекрасная актриса Юлия Рутберг? Не знаете. Это целый танец, сотканный из нежности и печали. Ох да, Актеры! В русском театре актеры - почти боги. А в Вахтанговском - и «почти» исчезает. Дудака играют в разных составах Сергей Маковецкий и Владимир Симонов. Оба лучше. Шмуле-Сендер - Алексей Гуськов и Евгений Князев. Розенталя - а-а-а! - только Виктор Сухоруков, трагичный шут, но точный и сдержанный. Хотя болтает-то он больше всех (каждая реплика - философская). И умирает раньше всех. А знаете, как умирать у Туминаса в спектакле? Надо распахнуть двери наглухо заколоченного дома и войти в сноп света. А не как в этой жизни - лег, вздохнул, помер. Что это за смерть?..
А теперь о главном. Это спектакль-мысль, спектакль-чувство-притча. Здесь нет актуальных колкостей и мелкой злободневности - эти игры Туминас считает пошлыми. Он сам говорил. Здесь формы и смыслы едины. Здесь грань между жизнью и бытием тонка и почти неразличима. И дорога - не дорога, а путь. И телега - не то остров, собранный из нажитого скарба, коробов, тумбочек, чемоданов, сундуков, не то корабль в море опасностей, на котором горемыка Розенталь водрузил мирный флаг - кривую палку с белой тряпкой. Да и лошадь-то - это старый комод на боку (украшенный женским портретом), который погоняет и кормит овсом Шмуле-Сендер, и попробуй только ее назвать клячей - рассердится, потому что это «орлица моя». Да и ездоки, местечковые евреи, в пути этом метафизическом где-то разминулись сами с собой и стали почти библейскими героями. Но вот что важно: фабула ни капли не крошится под давлением всеобъемлющего, а наоборот, даже свободнее как-то дышит. В пути путешественники встречают вполне реального конокрада Йоселе-Цыгана и табор, где хоронят и женятся с одинаковым азартом, и чванистого управляющего-поляка с двумя дамочками (их «сопровождает» знаменитый полонез Огинского, разбавляя музыку-меланхолию Фаустаса Латенаса, без которой спектакли Туминаса уже не представимы). Подвозят герои и загадочного Палестинца (Григорий Антипенко), цель которого Иерусалим. А навстречу им военные (русский рубака верхом на солдате-литовце - это смешно или ужасно?), бродяга, чащоба (для еврея лес - страшнее некуда), волки... А в конце повозку встречают дезинфекторы-куклусклановцы, зачищающие «пархатых». Но к финалу еврейская тема уже давно переросла в общечеловеческую: «пархатым», понятно, может стать каждый.
«Улыбнись нам, Господи» — спектакль под таким названием имел двадцать лет назад успех в вильнюсском Малом театре. Теперь эта постановка Римаса Туминаса — в Театре имени Вахтангова Глеб Ситковский Для Ведомостей
Старики совершают путешествие на шкафу, по дороге знакомясь со встречными Фото: М. Гутерман
Возглавив Вахтанговский театр семь лет назад, Римас Туминас показал себя за это время умным и расчетливым худруком, чья философия — успех и еще раз успех. Стратегия его состоит в том, чтобы чередовать новые спектакли с теми, что когда-то пользовались успехом в Литве. Так в репертуаре возник «Маскарад», малость переиначенный под русских актеров, и точно такая же история теперь приключилась со спектаклем «Улыбнись нам, Господи».
Казалось бы, почему бы и нет? Что двадцать лет назад, что сейчас спектакль Туминаса притязает на то, чтобы его уважительно характеризовали как вневременную притчу. Трое потрепанных жизнью евреев из литовского местечка начала прошлого века, подобно своим праотцам, пускаются в дальнюю дорогу. Нет, не в Иерусалим, а в Вильно, где сын одного из них, как выяснилось из газет, стрелял в тамошнего губернатора. На повозку, которую кое-как тащит одышливая кляча, взгромоздятся старый молчун-каменотес Эфраим Дудак (Владимир Симонов), водовоз Шмуле-Сендер Лазарек (Алексей Гуськов) и горе-бакалейщик Авнер Розенталь (Виктор Сухоруков).
Возможно, главной удачей этого спектакля стала работа художника Адомаса Яцовскиса, который придумал срифмовать бесполезный человеческий хлам со столь же бесполезным хламом из лавки старьевщика. Сцена запружена бесконечными сундуками, комодами, ящичками и шкафчиками, которые, сгрудившись вместе, вполне способны изобразить из себя примитивную тягловую силу. Старичье сидит верхом на старье и погоняет шкаф, которому поручена ответственная роль клячи. За спиной у них — наглухо заколоченные досками двери синагоги. Порой вся эта картинка начинает чем-то смахивать на шагаловский Витебск — особенно когда Юлия Рутберг в роли Козы воспаряет куда-то вверх лишь для того, чтобы посмотреть на все это дело в древнееврейской тоске.
Евреи тем временем ведут меж собой разговоры, которые от них и принято ожидать. Псевдофилософские сентенции («Куда бы мы ни поехали, куда бы мы ни шли, мы едем и идем к нашим детям. А они едут и идут в противоположную от нас сторону… и никогда мы с ними не встретимся») перемежаются еврейскими шуточками — так, глядишь, и долгий путь до Вильнюса постепенно скоротаем. По сути, перед нами сценический вариант роуд-муви, герои которого, трясясь по литовским кочкам, встречают по дороге таких же незадачливых чудаков, как они сами. Это и не полноценные персонажи даже, а так — часть пейзажа. Нечто похожее Туминас попытался проделать в прошлогодней постановке «Евгения Онегина», где Татьяна Ларина, прежде чем достичь ярмарки невест в Москве, должна была пересечь бескрайние просторы России и умилиться вместе с публикой от встречи с перебежавшим дорогу зайцем. В «Улыбнись нам, Господи» герои, правда, повстречаются вовсе не с зайчиками, а со стаей волков, но сути дела это не меняет.
Бесконечная дорога, убегающая в никуда, должна была согласно замыслу режиссера стать главной героиней этого спектакля, а дорожная скука срифмоваться с экзистенциальной тоской. Но режиссерский замысел считывается до того быстро, что скука постепенно завладевает и зрительным залом. А когда повозка наконец достигает Вильнюса и старых евреев пускают в расход люди в безликих униформах, намекая тем самым на грядущий Холокост, то ничего, кроме неловкости за эту многозначительность, не испытываешь. Возможно, нас просто укачало в дороге.
Спектакль - своеобразный ремейк 20-летней давности его же спектакля в Вильнюсе. Те, кому удалось его видеть, говорят о той постановке как о театральном чуде. Не удивительно, что режиссеру захотелось чудо повторить с такими великолепными артистами, какие работают теперь под его началом, да и время снова для этого подходящее, по теме...
Несчастный, загнанный в угол, страдающий человек независимо от национальности поневоле становится философом. Таковы и герои спектакля. Речь этих простых людей ох как не проста. Каждую фразу можно заучивать как афоризм - например, такой: "Короткие дороги ведут только в корчму или на кладбище".
Римас Туминас в соавторстве с художником Адомасом Яцовскисом и композитором Фаустасом Латенасом в каждом спектакле создает новый удивительный мир - ни на что не похожий. Как будто открыли четвертую стену, а там идет своя жизнь, свой ход времени. И каждый раз удивляешься безграничной фантазии мастера и его коллег. Вот и в притче "Улыбнись нам, господи!" снова... А артисты здесь играют тоже по-другому - не бытово, "густым мазком", страстно, с душой.
Дело происходит в начале ХХ века. Революционные события в столице аукнулись в еврейском местечке сообщением, что сын каменотеса Эфраима (Сергей Маковецкий) арестован за покушение на генерал-губернатора, который, к счастью, остался жив. Одинокий Эфраим делится горем с соседями - тоскующим, замордованным женой-стервой водовозом Шмуле (Евгений Князев), у которого тем не менее сын живет и процветает в Америке, и обнищавшим бакалейщиком Авнером. У героя Виктора Сухорукова после пожара из всех сокровищ осталась только мельничка, ручку которой он крутит почти вхолостую - корицы всего крупица уцелела. Решая ехать на встречу с сыном, каменотес прощается с родными могилами, пристраивает под пригляд соседям любимую козу. Ее безмолвно играет Юлия Рутберг, и более ласковой, печальной и умной козочки не сыскать в целом свете...
Друзья сговариваются ехать вместе на телеге водовоза, чтоб узнать о судьбе непутевого сына-революционера. Расставленные по сцене тумбочки, комоды и чемоданы чудесным образом превращаются в телегу с лошадью, и провожаемая маленьким местным оркестром и жителями местечка компания отправляется в путь. А по дороге героев ждут всякие приключения. У них крадут лошадь, и они попадают в цыганский табор. Но кляча столь стара и немощна, что вор-цыган возвращает ее счастливому хозяину, и компания снова в пути. Тут новая напасть - волчья стая, и снова бедная лошадь пострадала. А потом встречается конвой с заключенным литовцем, которому завидно, что евреи остаются на его родине, а ему путь - в Сибирь. А еще по дороге им встречаются фанатик, мечтающий попасть в Палестину, и бесприютный паренек. И у каждого своя правда, свои мечты, свои страдания. Потом по дороге умирает бакалейщик, сыгранный Виктором Сухоруковым так пронзительно, что комок в горле от жалости к этому несчастному одинокому существу, так нелепо закончившему свои дни. Но как режиссер придумал его уход - в светящиеся врата. Фантастика!
Чего может добиться старый бедный еврей в столице? Кто даст ему возможность поговорить с сыном? На эти вопросы он и сам себе ответить не может. И столько горя, столько покорности судьбе в Эфраиме Сергея Маковецкого, что за этим образом невольно возникают картины будущей трагедии народа-изгоя, как, впрочем, и многих других народов. В финале, когда телега наконец приблизилась к заветной цели, на сцене появляется группа бессловесных "санитаров" в прозодежде, дезинфицирующих и зачищающих территорию...
Этот спектакль-притча, спектакль-фреска не прост для восприятия. Он длинен и с избытком наполнен глубинными смыслами, что по нынешним временам большая редкость. Но какая радость, что он появился на любимой вахтанговской сцене, лишний раз давая понять, что Господь внимает просьбе и все же иногда и нам улыбается.
Фонтан «Принцесса Турандот» в Москве на Арбате, перед зданием театра Вахтангова. Фото: www.depositphotos.com
Корреспондент «Труда» побывал на премьере спектакля «Улыбнись нам, Господи» в Театре Вахтангова
«Улыбнись нам, Господи» Римаса Туминаса в Театре им. Вахтангова обещает стать самым знаковым спектаклем нынешнего сезона. На премьере побывал корреспондент «Труда».
Странных сближений в нашей жизни гораздо больше, чем мы успеваем заметить. Лишь изредка даем себе труд остановиться и попробовать разобраться, хотя бы попробовать! — почему именно эти кривые пересеклись именно в этой точке пространства и именно сейчас.
Впервые спектакль по романам литовского писателя Григория Кановича «Козленок за два гроша» и «Улыбнись нам, Господи» Туминас поставил почти 20 лет назад в созданном им Малом театре Вильнюса. Тот спектакль принято называть легендарным — он принес своему создателю европейскую славу. Зачем понадобилось режиссеру, чье место в российском театре уже никто не оспаривает, второй раз входить в ту же реку? Особенно после «Маскарада», тоже пережившего на сцене Вахтанговского второе рождение и, несмотря на очевидный успех у зрителя, удостоившегося от критиков более или менее аккуратно завуалированных упреков во вторичности.
На сей раз судьи были еще строже: и для современного театра это уже не прорыв, и режиссеру лавров не добавляет, и притча сегодня жанр неактуальный, и, в конце концов, что нового можно сказать о евреях после всех известных нам еврейских анекдотов! Но в том-то и дело, что, берясь за постановку, лидер вахтанговцев думал не о «прорыве» и уж тем более не о каких-то там лаврах, а о том, что за истекшие 20 лет изменились и время, и люди. И театру, слышащему грохот колес времени, надо это каким-то образом ретранслировать. Например, рассказав притчу о цене человеческой жизни.
Трое стариков едут из маленького литовского местечка в Вильнюс. Каменотес Эфраим Дудак (Сергей Маковецкий) — узнать о сыне, покушавшемся на генерал-губернатора, водовоз Шмуле-Сендер (Евгений Князев), которому уже некому и незачем возить воду, и нищий Авнер Розенталь (Виктор Сухоруков), бакалейная лавка которого давным-давно сгорела — за компанию, чтобы не оставлять соседа один на один с его горем. Хотела и любимая Козочка Эфраима (в милое домашнее животное с юмором перевоплощается Юлия Рутберг) за хозяином в город рвануть, да тот ее соседям под присмотр отдал. Медленно едут: телега из ободранных сундуков сложена и запряжена положенным на бок платяным шкафом (знает художник Адомас Яцовскис, что человек в дорогу не чемодан берет, а всю свою жизнь с собой тащит!). Людей разных по пути встречают: несчастного разбойника, веселого проходимца, фанатичного паломника, спорят с ними и друг с другом о жизни и смерти, иногда анекдоты рассказывают. И все. Ничего вроде бы не происходит.
Ровно до того момента, пока не прорежет напряженную тишину: «Что за страшное время: все меньше мыслей, все больше пуль: Нельзя убивать ни губернатора, ни сапожника». И зал, сам еще того не ведая, разделяется. Одни холодными глазами сторонних наблюдателей продолжают следить за тем, как «вся скорбь еврейского народа» конденсируется вокруг диковинной телеги. А другие не просто себя на ней видят (кто б не бросился дитятко непутевое из беды вызволять?), но, выудив из недр памяти все, что знают из мировой истории, и сопоставив все это со свежими телерепортажами, с горечью убеждаются, что на крови рай земной не возводится. Ни одна революция еще не привела совершивших ее в землю обетованную, какой бы они ее себе ни представляли.
Притча для нас сегодня — жанр трудно перевариваемый: далеко не каждый готов признать за театром право не соревноваться в скорости с Интернетом. В мировой паутине и полетать не грех, а по жизни идти приходится. По дороге из небытия в вечность. И на той границе ни у кого о национальной принадлежности не спросят.
Премьера спектакля Римаса Туминаса «Улыбнись нам, Господи» - важное событие в культурной жизни страны. Театралы, критики только и говорят — об этой постановке на сцене Академического театра имени Вахтангова, и непременно отмечают игру Виктора Сухорукова. Зрители, разумеется, хотят попасть на спектакль, но на апрель уже все билеты проданы.
В интервью «Вечерней Москве» Виктор Иванович объясняет — почему роль героя романа литовского писателя Григория Кановича — Авнера Розенталя на сегодня стала для него самой главной, любимой и, возможно, наиболее близкой.
- Виктор Иванович, поделитесь, пожалуйста, мыслями, чувствами, которые родились у вас в процессе работы над ролью в спектакле «Улыбнись нам, Господи!»?
- «Родились» — правильный глагол. Драматургия Кановича, режиссура Туминаса были для меня родильным домом, новым рождением в актерской профессии. Без преувеличения. Открою тайну — я загадал, ждал и верил, что Римас Туминас позовет меня в свой спектакль. Хотел любого сотрудничества с Римасом Владимировичем, но в результате получил роль, которая воистину философская, по-настоящему образная, да, что там - космическая! Впервые в жизни, работая над ролью, играя ее на сцене, я испытал катарсис. Посудите сами: что не фраза, то — лозунг, что не предложение, то — цитата... Будто эти слова, выражения вырываются из всех религий мира, и принадлежат всему человечеству.
- Сложно далась роль? Я была на премьере спектакля, и видела, что вахтанговский зритель принял вас горячими аплодисментами и морем цветов?
- Вахтанговский театр — театр особенный, самодостаточный, оригинальный, личностный, неповторимый. Чужие в театре Вахтангова, как говорится, «не ходят». У меня были две попытки «влезть» в театр Вахтангова, и, возможно, только сейчас мне это удалось?! По крайней мере, чувствую, что люди театра — начиная от охранника и заканчивая дирекцией, не отвергли меня, не столкнули, не обожгли, не ужалили...Все они (подчеркиваю «все», ибо театр Вахтангова — единый организм) согласились с моим участием в их Доме. Я волновался, не скрою, немного даже боялся, но режиссура Римаса Туминаса настолько сильная, ясная, верная, что, попадая в нее, мгновенно очищаешься от шлаков, примесей, сомнений, страхов...После первой же репетиции с Римасом я понял, что в своих предыдущих спектаклях мне тоже не удалось избежать «зашлакованности». Хотя, чего лукавить, я был уверен в себе, и считал себя «чистым» артистом?! А когда понял, что пришел к Римасу не таким уж совершенством, как мне казалось, то стал работать с ним без разговоров, без рассуждений, без трепа и демагогии. Я очень хотел стать необходимым, максимально полезным для этого спектакля, для театра, для Римаса. И, возможно, впервые ничего не оставлял «про запас». Уверен, что довольно скоро спектакль «Улыбнись нам, Господи» созреет до художественного театрального творения, в котором не будет тумана, пыли, легковесности, а все, все окажется понятным, простым, человеческим и насущным.
- Спектакль «Улыбнись нам, Господи!» поразителен еще тем, что очень сложные, вселенские темы, над которыми веками думают мудрецы, доходят до самого сердца зрителя? Спектакль очень умный, и при этом душевный? За вашего героя было так тревожно — «только бы он не умер, только бы не умер?!»
- Главная сложность — произносить со сцены метафорические смыслы так, чтобы они звучали органично, реально и по-людски. Знаю, что у меня получается — достучаться до сердец людей. Получается, потому что мне нравится текст роли, и я понимаю подтекст, и каждое слово, каждый образ я материализую своим сознанием. Вот сначала пропускаю через сознание, а потом выдаю публике. Например, мой герой произносит: «И чтобы дятел долбил мою кору, а не... посох нищего». И я представляю кору, как свою кожу, которую долбит дятел, и с нее уходит весь позор. И мне хочется, чтобы дятел так расковырял и продолбил мою кожу, чтобы не осталось ни капли стыда и срама.
- Невероятно — как же Римас Туминас своим спектаклем попал в наше время, прямо в наш день?
- Пульс Римаса Туминаса соответствует пульсу времени. Понимаете, он — гений, а каждый гений очень хорошо ощущает время, в которое живет, и предвидит его. Сердце гения пульсирует с сердцем земли. Не буду объяснять, что репетиции спектакля «Улыбнись нам, Господи!» начались отнюдь не сегодня. Еще прошлым летом.
- Ваш герой — Авнер Розенталь — самый одинокий в спектакле. У него нет ни детей, ни близких, ни портрета жены, Он — живое воплощение вселенского одиночества? Вам его жаль по-человечески?
- При всей величайшей одинокости моего героя — дружит он только с самим собой, с Авнером, который остался до пожара. Я развиваю свое присутствие на сцене в этой постановке именно через показ раздвоения личности героя — «до» пожара и... «после».
- В таком случае есть ли связь между Авнером Розенталем и Павлом Первым, которого вы сыграли в фильме Виталия Мельникова «Бедный, бедный Павел»? Известно, что Павел Первый — яркий представитель человека с «раздвоенным сознанием».
- Их объединяет преследование беды, предчувствие беды. Характерами похожи. На мой взгляд, у Розенталя лучше развито чувство юмора, чем у императора Павла Первого.
- Виктор Иванович, встречали ли вы в жизни людей, которые вот так балансируют от высшей точки смешного, комического до трагической бездны?
- Бомжи, чья душа похожа на «стоптанные туфли», очень даже оптимистично дефилируют по столичным улицам в ночное время. И когда я становлюсь свидетелем такой бодрости и бесстрашия людей, чья радость, казалось бы заросла щетиной, разумеется, восхищаюсь! В эти минуты я вижу в этих, на первый взгляд, ничтожных людях — человеческое достоинство. И мой Авнер Розенталь, несмотря на все бедствия, сохранил в себе человеческое достоинство. Я стремлюсь его играть так, чтобы зритель видел и чувствовал, как в этом «сгоревшем человеке» ресницами хлопает гордыня.
- Трудно не увидеть связь между Авнером Розенталем и вашим Безымянным героем в дебютном фильме Алексея Балабанова «Счастливые дни»?
- Умничка! Во время работы над ролью Розенталя я вспоминал балабановские «Счастливые дни», и однажды воскликнул: «А ведь все это я, все я — Сухоруков: и игровой, и реальный!». Еще одно совпадение, связанное с Алексеем Балабановым, - Сергей Маковецким, с которым мы снимались в фильме «Про уродов и людей», и с которым теперь играем в спектакле «Улыбнись нам, Господи!».
- Виктор Иванович, в каких фильмах вы снимались в последнее время, с какими режиссерами работали?
- Больше полугода, круглые сутки я был предан только Авнеру Розенталю, и нигде не снимался. Не мог больше ни о чем думать, кроме этой постановки. Возможно, потому что я ощущал некую «лебединость». Нет черты, финала, но есть точка, которую я поставил именно ролью в спектакле «Улыбнись нам, Господи». Точка провоцирует многоточие, и оно будет, пока я не умру...Но я уже сказал себе после премьеры спектакля «Улыбнись нам, Господи»: «Ай, да, Витька, ай, да сукин сын!», и в этом есть «лебединость». Не подумайте, что я доволен результатом, и что у меня все получается...Но я очень доволен тем, как участвовал в этом процессе. Всем актерам, даже врагам своим, желаю приобрести хотя бы четвертинку той истории, в которой я оказался благодаря Римасу Туминасу.
- Простите, но мне показалось, что после такой роли, как Авнер Розенталь, уже и смерть не страшна?
- Не страшна. Хотя и раньше она не была мне страшна. Смерти бояться не надо, потому что она — естественна. Последние слова Авнера Розенталя: «В мире все придумано, кроме смерти». Мне кажется, что я очень понятно произношу эти слова, потому что сам в них безгранично верю, и понимаю, что смерть — то единственное, что всех нас роднит и объединяет. Простите, за печальный финал. Но в нем ничего нет ужасного.
http://www.kommersant.ru/doc/2426339 17.03.2014 Глубокоумножаемый шкаф Алла Шендерова — о спектакле Римаса Туминаса «Улыбнись нам, Господи» в Театре имени Вахтангова
Римас Туминас выпустил в Театре им. Вахтангова русскую версию своего вильнюсского спектакля "Улыбнись нам, Господи"
В середине 1990-х о литовском спектакле по романам Григория Кановича "Улыбнись нам, Господи" и "Козленок за два гроша" в Москве говорили как о чуде. Все вокруг распадалось, московские театры яростно делились. О вильнюсской же труппе Туминаса, уважительно понизив голос, говорили, что "там еще жив дух студийности".
Осенью 1995-го спектакль "Улыбнись нам, Господи" показали в Москве. Удивило все: метафорические декорации Адомаса Яцовскиса, музыка Фаустаса Латенаса, сплоченная команда артистов и даже само звучание литовского языка, которое не мог заглушить сипящий в наушниках голос переводчика. Смелой казалась и тема — Туминас поставил четырехчасовую сагу о местечковых евреях начала XX века, едущих в Вильно.
В его спектакле их история достигала масштабов библейской притчи. Даже шире: к финалу гора шкафов и шкафчиков, нагроможденных на повозку, начинала напоминать Вавилонскую башню. А евреи, над головами которых к финалу загорались то ли фонарики на чугунном козырьке губернаторского дома, то ли чеховское небо в алмазах, становились прообразом всего человечества.
Формально все это можно увидеть сегодня в Вахтанговском театре: те же декорации, ностальгический свет, музыка, мизансцены, каждая из которых напоминает живую гравюру. Но назвать этот спектакль событием сейчас было бы натяжкой.
В центре сцены — гора резных шкафов, их грузят на подводу и тащат с собой в путь, превращая в этакий дом на колесах. Справа — выцветший багровый портал заколоченной синагоги. На стене, в метре над землей (поклон Марку Шагалу), висит, перебирая ножками-копытцами, странное создание с бубенчиком на шее. Это коза. Когда старый каменотес Эфраим Дудак (Владимир Симонов) решает пуститься в путь, он сперва отвязывает ее и приводит к дочке рабби. Строптивую, женственную, грациозно прихрамывающую козу играет Юлия Рутберг.
Эфраим Дудак надеется успеть в Вильнюс, пока суд не вынес и не привел в исполнение приговор над его сыном Гиршем — "сморчком, лоботрясом и неслухом", который стрелял в губернатора. В город его везет на подводе сосед — водовоз Шмуле-Сендер (Алексей Гуськов), за компанию с ними отправляется местный нищий — разорившийся бакалейщик Авнер Розенталь (Виктор Сухоруков).
Все дальнейшее — череда ярких зарисовок: прощание с жителями местечка, общая молитва, обед в пути (снедь и даже кипящий чайник достают из шкафов); походы "до ветра" — вся троица выстраивается на краю сцены и уже берется за ширинки, но тут Эфраим, слыша шорох по ту сторону рампы, машет рукой, и компания спешно уходит.
Как ни странно, именно этот скетч вызывает у сегодняшней публики больше всего восторга. Есть еще метафорическая встреча с грабителями, они же волки, с цыганом-конокрадом и множество других сценок, в ходе которых повозка обрастает гротесковыми персонажами, как корабль — ракушками. Проблема в том, что все это происходит очень медленно.
Сто лет назад один мой предок, родной брат деда, был отправлен из-под Смоленска в Вильно, где ему предстояло учиться в хедере. По семейной легенде, он шел туда два года пешком. Такое впечатление, что спектакль Римаса Туминаса стремится к тому же аутентичному ритму. И вот этот бесконечно растянутый ритм мало-помалу заставляет воспринимать все происходящее как вычурный балет. Да и текст понемногу теряет обаяние, превращаясь в нагромождение псевдофилософских фраз и старых анекдотов.
Владимир Симонов (в первом составе ту же роль играет Сергей Маковецкий) поначалу очень убедителен в роли Эфраима — стареющего каменотеса, бывшего силача, потерявшего трех жен и тоскующего по детям. "Я не успею!" — тяжело вскакивает он, узнав из газеты, что суд над сыном будет вот-вот. Кажется, в ярости он легко может разметать по сцене всю эту гору ненужного скарба. Но такие крещендо редки — большинство актерских усилий засасываются в воронку растянутого ритма.
Оживить происходящее удается лишь Виктору Сухорукову — бывшего бакалейщика Авнера Розенталя он играет без парика и грима, но таким непоседливым, в любой миг готовым вспорхнуть с места, поговорить о смерти или вдруг вообразить себя деревом (одна из самых поэтичных сцен), что в него поневоле вглядываешься. К финалу, так и не доехав до Вильно, Авнер умирает — поднимается по ступеням старой синагоги, отрывает доски от заколоченной двери и уходит в свет.
А Эфраим, Шмуле-Сендер и все прочие оказываются под тем самым резным чугунным навесом с огоньками, который когда-то, 19 лет назад, заставил московскую публику визжать от восторга. Справедливости ради скажем, что часть зрителей повизгивает и сейчас. Но большинство зала остается невозмутимым.
Станиславский утверждал, что средний срок жизни театра — 15 лет. С тех пор русский театр только и делает, что опровергает эту формулу. Театры у нас живут по 100 лет, спектакли — по нескольку десятилетий. И попробуй сказать слово попрек, тут же обвинят в покушении на традиции великого русского репертуарного искусства. Собственно, к спектаклю Туминаса это не имеет прямого отношения. Ведь формально нынешняя премьера Вахтанговского — новая постановка, с новыми исполнителями и на другом языке. И даже эстетика ее вроде бы не устарела, просто сегодня в театре хочется другого. Это как со старым гардеробом: открываешь, смотришь — все вроде бы со вкусом и по швам не лезет, но надевать почему-то не хочется.
Впрочем, чтобы не обижать великую в прошлом постановку, скажем иначе. В романе Кановича Шмуле-Сендер объясняет Эфраиму: "Куда бы мы ни поехали, куда бы мы ни шли, мы едем и идем к нашим детям. А они едут и идут в противоположную от нас сторону... и никогда мы с ними не встретимся". Будем считать, что спектакль "Улыбнись нам, Господи" по-прежнему хорош, просто за минувшие годы мы очень далеко от него уехали.
История этого спектакля на самом деле началась двадцать лет назад – тогда Римас Туминас написал пьесу по романам Кановича «Улыбнись нам, господи!» и «Козленок за два гроша» и совместно со своими постоянными соавторами – композитором Фаустасом Латенасом и художником Адомасом Яцовскисом – осуществил блестящую постановку на сцене Вильнюсского Малого театра. Десять лет спектакль шел при полном аншлаге, украсил немало фестивалей (в том числе «Балтийский дом»), после чего перешел в разряд театральных легенд. Легендами стали и некоторые из ролей, созданных первыми исполнителями.
Идя на спектакль, автор «НИ» даже не предполагала, что это – римейк. Таким образом, удалось посмотреть просто премьеру, не напрягая себя задачей выяснить, не устарел ли спектакль и выдерживают ли актеры Вахтанговского конкуренцию со своими литовскими коллегами. Но первое, что пришло в голову уже на первых сценах, была счастливая мысль: «Вот форма и язык, художественная ценность которых безотносительна ко времени! Ибо – подлинная метафора!» Впрочем, как и основные темы спектакля: с трудом преодолеваемый вечный дефицит толерантности между народами, культурами, поколениями.
Восьмидесятилетний каменотес Эфраим (Сергей Маковецкий) узнает о том, что его сын, давно покинувший бедное еврейское местечко, стрелял в губернатора. Эфраим, отправляется в Вильнюс, надеясь увидеть сына в последний раз («куда бы мы ни ехали, мы едем к своим детям, а дети едут от нас»). Его сосед-водовоз Шмуле-Сендер (Евгений Князев), сын которого еще раньше уехал аж в Америку, соглашается отвезти его на своей лошаденке. А местный полублаженный Авнер Розенталь (Виктор Сухоруков) присоединяется к этой компании приключения ради. Хотя до Вильнюса и не так далеко, продолжительность их путешествия зависит не столько от расстояния, сколько от превратностей судьбы, делающей евреев вечными странниками. А содержанием их жизни в течение недели в пути станут встречи и расставания, преодоление опасностей, свадьба и похороны, а также мудрые и легкомысленные дорожные разговоры.
…Разрушая простор сцены, центральную ее часть занимает гигантское нагромождение видавшей виды мебели, на разных уровнях которого притулились ездоки. Длинный комод, подпирающий груду слева, увенчан женским портретом – это лошадка, тянущая на себе воз сбереженного скарба (как метафору груза невзгод и тяжелых воспоминаний народа-скитальца). Справа закулисье отгорожено аркой-вратами – это и дом Эфраима, заколоченный перед последним, возможно, путешествием, и ворота стены иерусалимской (куда ведут евреев все дороги), и сияющие врата рая, через которые покинет этот мир один из персонажей. Решетчатый черный задник едва различим в темноте – взбираясь по нему, актеры будто парят в воздухе, подобно персонажам Шагала.
Рассыпающая в воздухе горсть зерна сдвигает с места лошаденку, а раскаленные воображением камни будто сами «играют» баню – взаимодействие актеров с субстанциями (бренд литовского театра) в спектакле Туминаса – просто учебник! Так же, как и пластические находки режиссера – сцена дойки козы (Юлия Рутберг блестяще играет домашнюю любимицу Эфраима), или передвижения правоверных евреев гуськом и в ногу (трогательный шарж, добавляющий этнического колорита), или русский офицер, прискакавший верхом на литовском солдате (колорит политический). Вообще, сценическая траектория актеров безупречной точностью напоминает движение шахматных фигур. А исполненная трагизма и лихого отчаянья музыка Фаустаса Латенаса наполняет воздух полынной горечью.
Среди созвездия вахтанговских премьеров, играющих спектакль, особо хочется выделить две работы: загадочный шалопай Хлойне-Генех в самозабвенно-чаплиновском исполнении Виктора Добронравова и Авнер Розенталь в интерпретации не в первый раз приглашенного в вахтанговскую постановку Виктора Сухорукова. Его некогда малоприятный бакалейщик, достигший просветления после мгновенной утраты всего, что имел, намеренно выпадает из общей фактуры спектакля. Среди беспробудного «еврейского счастья» этот «местечковый сумасшедший» счастье, похоже, обрел – Сухоруков играет человека, сознательно отказавшегося почти от любой самоидентификации, разделяющей людей: в нем нет ни национальности, ни возраста, ни даже, кажется, пола – он мечтает стать деревом. Осознавший, что радость можно найти в самом факте жизни, он первым покидает эту жизнь. Бог улыбнулся ему, избавив от финала: у въезда в Вильнюс «ковчег» встретят борцы за чистоту в защитных костюмах с опрыскивателями, чтобы истребить прошедших путь, как насекомых…
По ходу спектакля не раз вспоминается популярная песня «Местечко», и особенно тот куплет, в котором поется о том, что «ехать все же надо», но «кто бы подсказал бы: откуда и куда». Вспоминается, наверное, не случайно. Все действующие лица вахтанговской постановки — местечковые евреи. Но в отличие от огромного числа своих сородичей, издавна снимавшихся с насиженных мест в поисках нового, какого-нибудь чисто гипотетического, не столько богатого, сколько спокойного убежища (а именно о них писал автор стихов «Местечка» Михаил Танич), герои спектакля — Эфраим Дудак, Шмуле-Сендер Лазарек и Авнер Розенталь, точно знают пункт своего назначения.
Они направляются в Вильно, чтобы помочь стрелявшему в губернатора сыну Эфраима — Гиршу. Настоящее дело с самого начала представляется «гиблым», но эти старики, по разным причинам оставшиеся одинокими, затевают-таки свое рискованное и, как окажется в итоге, трагическое путешествие.
Долгая дорога располагает к неторопливым рассуждениям, постепенно раскрывающим характеры путников, которых нам предстоит понять и постараться посочувствовать каждому из них. К этому нас побуждает режиссер Римас Туминас, уже не в первый раз погружающий публику в необычный мир прозы литовского писателя Григория Кановича, ныне живущего в Израиле. Спектакль «Улыбнись нам, Господи» по его одноименному роману и книге «Козленок за два гроша» в свое время украшал афишу Малого драматического театра Вильнюса, чьим творческим лидером художественный руководитель вахтанговской труппы Римас Туминас продолжает оставаться до сих пор.
Обращение к еврейской теме в нашей стране всегда считалось Поступком. Несмотря на все демократические изменения в обществе сегодняшний день — не исключение. Выбор режиссера вызывает уважение также потому, что просмотр этого спектакля требует от зрителей немалой внутренней работы, касаясь вечных, основополагающих понятий ненависти и сострадания, отчаяния и надежды, наконец, жизни и смерти.
Конечно, все эти темы не имеют конкретной национальной «окраски» - они относятся к человеку вообще. Но все же от еврейской специфики литературных первоисточников никуда не уйти. И как ни старались вахтанговцы перевести рассказанную Кановичем историю в разряд общечеловеческих, спектакль вышел еще и еврейским.
Благодаря его особой, печальной, с нотками светлого юмора атмосфере. Благодаря деталям. В том числе: субботним свечам, зажигаемым Шмуле-Сендером, хупе, под которую, играючи встают Иоселе-Цыган и его жена Хася. Да и персонаж, названный в программке «Палестинцем», направляющийся в Землю Обетованную, лезет вверх по огромной стене. Это художественное воплощение известной истины: на историческую Родину евреи не едут, а «поднимаются»…
К счастью, обошлось без пошлости (хотя иногда режиссеру изменяет вкус, скажем, когда притворяющийся слепым проходимец Хлойне-Генех для того, чтобы убедиться, что перед ним еврей тоненьким прутиком измеряет длину носа Шмуле-Сендера). Впрочем, ее появлению не располагает сам жанр спектакля, тяготеющего к притче.
Отсюда — завораживающая музыка Фаустаса Латенаса, в которой еврейские мотивы переплетаются с мистическими, напоминающими стон, звуками. И — решенные в условной манере декорации, предложенные сценографом Адомасом Яцовскисом. По его и режиссерскому замыслу (не без помощи художника по свету Майи Шавдатуашвили) сюжет развивается в странном, каком-то даже «космическом» пространстве. В результате двери дома здесь могут одновременно означать вход в потусторонний мир (переходом в который выглядит в спектакле кончина Авнера, не выдержавшего тягот пути). Камни — указывают на профессию Эфраима (он — каменотес), являются обязательным атрибутом бани и символизируют тяжесть жизненного груза. А телега оказывается всего лишь нагромождением комодов, на одном из них возница Шмуле-Сендер вешает женский портрет, красноречиво намекающий на его нежную привязанность к лошади…
Это пространство еще предстоит «обжить» актерам. И в первую очередь исполнителям центральных ролей — Сергею Маковецкому, Евгению Князеву, Виктору Сухорукову и Юлии Рутберг.
Последняя играет… Козочку, выстраивая этот почти сказочный образ целиком на пластике — изящной, какой-то даже летящей, как у персонажей живописных полотен Марка Шагала. Спектакль только вышел, но уже после его дебютных показов эту работу Юлии Рутберг стоит назвать удачей. К сожалению, пока не слишком органичен Евгений Князев, в игре которого много суеты, излишнего ажиотажа, и, вероятно, от этого его речь тороплива и не всегда разборчива. Но, зная способность артиста от спектакля к спектаклю «набирать» эмоциональные «обороты» (недаром в его репертуаре присутствуют роли в спектаклях-долгожителях — «Пиковая дама» и «Посвящение Еве»), можно не сомневаться в том, что «рисунок» роли Шмуле-Сендера им будет освоен им в полной мере.
А вот приглашенному из Театра имени Моссовета Виктору Сухорукову роль Авнера Розенталя сразу пришлась «впору». И его трогательный, измученный многочисленными несчастьями, мечтающий стать… «деревом» Авнер, без труда завоевывает симпатии зала. Роль мудреца и философа Эфраима Дудака тоже подошла Сергею Маковецкому, чей способ сценического существования привлекает естественностью, отсутствием надрыва и назидательности.
Кажется, что из трех главных героев как раз Эфраим Дудак ближе всего режиссеру Туминасу, тесно сотрудничающему с вахтанговцами уже седьмой год и, по его собственному признанию, считающему «проверкой на актерскую зрелость» именно этот свой новый спектакль с таким поэтическим, непривычным для столичных театралов названием — «Улыбнись нам, Господи».
Кстати, о названии. Сам Туминас уверен, что смысловой акцент в нем необходимо делать на слове «нам». И с ним нельзя не согласиться, так как божья благодать необходима всем людям независимо от их национальности и, прежде всего, для того, чтобы жить в ладу с собой и в мире без потрясений.
Однако к позиции Римаса Туминаса так и тянет добавить личные «коррективы», спровоцированные заключительным фрагментом спектакля, когда уже на достигших Вильно Эфраима и Шмуле-Сендера нападают странные существа в маскировочных халатах, которые начинают поливать героев специальной белой смесью. И смесь эта похожа на раствор, предназначенный для борьбы с вредными насекомыми. Глядя на эту, мягко говоря, жутковатую картину, становится ясно, что героев стремятся не убить, а как бы «вытравить» с лица Земли. Просто по причине их принадлежности к еврейской нации. В этот момент невольно напрашиваются ассоциации с Катастрофой, случившейся с евреями в период Второй мировой войны и с событиями первой половины XX века с ее многочисленными погромами, вследствие которых исчезали многие еврейские местечки (память о них сохранили лишь пожелтевшие фотографии патриархальных еврейских семейств — один из таких семейных портретов в обрамлении горящих свечей зависает над сценой «под занавес» спектакля)… Поэтому, думается, евреям улыбка Б-га нужна чуть больше, чем другим народам.
«Я – умный придурок, и у нас это любят» Актер Виктор Сухоруков
Знаменитый киноактер, не часто выходящий на театральные подмостки, Виктор СУХОРУКОВ сыграл одну из главных ролей в премьере спектакля «Улыбнись нам, господи!» Римаса Туминаса. В интервью «Новым Известиям» народный артист рассказал о трудностях освоения вахтанговской сцены, о пользе одиночества и о «годе Прошкиных» в своей кинокарьере.
... – В чем ключ к вашему персонажу – на взгляд Туминаса и по вашему личному ощущению? – Туминас – конструктор спектакля. Только потом, когда уже каркас сооружен, он начинает «заглядывать в окна, вставлять двери, закупать мебель», то есть лезть во внутреннее содержание героя. Но! Если он видит, что мое ощущение персонажа соответствует его желанию, он даже не спрашивает, что я под него «подкладываю». Я не видел первой, литовской версии спектакля. Прочел инсценировку и многого не понял. Пошел, как грудной ребенок из родильного дома. Но в какой-то момент признался Римасу: «Все понимаю про него, знаю, как играть, но я впервые столкнулся с проблемой: «Вынужден как будто играть самого себя!» Я увидел в этом свою собственную жизнь до и после «пожара»...
...И мой Авнер Розенталь, некогда богатый, самонадеянный и жестокий, а ныне все потерявший, полусумасшедший, но научившийся ценить жизнь, выходит к публике, чтобы сказать: «О, люди! Чудаки живут на земле! Мы все с вами – мечтатели. Только не держите камень за пазухой. Зла за шиворотом!» В каждом из нас столько заложено и сокрыто! И скелеты в шкафу есть у каждого из нас. Только все равно мы объединимся под одним названием: «Смерть». И мне было не важно, из литовского местечка мой Авнер или из деревни Гадюкино. Если Витя Сухоруков из Орехово-Зуево Московской губернии, произнося слова, придуманные когда-то давно и далеко писателем Кановичем – о его жизни, проблемах, печалях, радостях, – заливается слезами, значит, это его, Витины мысли...
...– Так как получается, что актер отрицательного обаяния пользуется таким успехом у публики? – Потому что я – умный придурок. И у нас это любят. Мне кажется, само слово «придурок» имеет не только какую-то патологическую окраску. Я – отрицательный, но – не злой… А может, и наоборот, как шутил Петр Наумович Фоменко, «я человек не злопамятный. Просто злой. И память у меня хорошая».
Кажется, все это было так давно, что как будто и не было. Бабушка подарила восьмилетней внучке только вышедшую книжку под названием «Дорога уходит в даль» Александры Бруштейн, и с первой же фразы: «Я у мамы и папы одна...», - книжка эта почему-то глубоко запала в душу. Вместе с ее героиней Сашей Яновской (а писательница повествовала о себе, обозначив девичью фамилию) я проделывала сложный путь познания мира и своего места в нем. В течение последующих нескольких лет вышли еще две части трилогии, которые читались с таким же упоением. Это была подлинная энциклопедия: впервые с этих страниц я узнавала о деле Дрейфуса и участии В.Г.Короленко в процессе над мултанскими вотяками, о студенческих волнениях и еврейских погромах, о том, что такое настоящая дружба и что такое трагедия изгойства... На этих же страницах я прочитала о «чернявом хлопчике», юном сапожнике Гирше Лекерте, стрелявшем в губернатора Вильно генерала фон Валя.
В тот майский вечер 18-летняя Саша с родителями и братом были в цирке: зрители смотрели не на арену, а на губернатора, за несколько дней до того жестоко наказавшего тех, кто устроил первомайскую демонстрацию: «Обыкновенное лицо, хорошо раскормленная ряжка «его высокопревосходительства» - ни мыслей, ни чувств. О, такой вполне мог с утра до вечера смотреть на кровавую расправу над безоружными рабочими! Наверное он совершенно спокойно отдал жестокую команду: «Сечь медленно!».
А после конца представления на площади перед цирком раздались выстрелы. Генерал был только ранен, но Гирша военный суд приговорил к повешению.
«Так впервые входит в мою жизнь ненависть», - написала много лет спустя уже состарившаяся Саша Яновская, писательница Александра Бруштейн. И, мне кажется, с той поры, как я прочитала об этом, она вошла и в мою жизнь - ко всем сытым и жестоким, кто получает наслаждение от мучений других, как вошел, впитался весь жизненный опыт героини трилогии, запомнившейся на всю жизнь.
Спектакль Театра им. Евг. Вахтангова «Улыбнись нам, Господи» поставлен по двум романам известного писателя Г. Кановича, один из которых так и называется, а второй именуется «Козленок за два гроша». Инсценировка и постановка Римаса Туминаса сосредоточена на путешествии отца Гирша, Эфраима (у Кановича его фамилия Дудак), из еврейского местечка в далекий город Вильно, где должны казнить его сына. Сам избранный писателем жанр во многом унаследован у классика еврейской литературы Менделя Сфорима, но «Путешествие Вениамина в Святую Землю» разительно отличается от романа Г.Кановича тем, что в первом случае герой ищет обетованный край, а во втором - поднимается на Голгофу, ожидая предстоящей гибели сына. Но и в первом, и во втором случае метафора пути приобретает чрезвычайно важный смысл. Узнав о покушении на губернатора, потрясенный старик прощается с могилой жены, заколачивает дом, оставляет козу дочери раввина и отправляется на телеге в путь со своими соседями - Шмуле-Сендером и Авнером Розенталем. В пути их ждет немало приключений и невзгод, которые мы, зрители, проживаем вместе с героями: здесь будет и цыганский табор с кучей детишек, и встреча с прикидывающимся слепым портняжкой Хлойне-Генехом, нападение волков, встреча с бравым военным, скачущим, словно на лошади, на крестьянине, с шашкой наголо, и оживающие воспоминания Эфраима об оставленной Козочке, гонка телеги и некоего устройства, которое называется автомобилем, - и каждая из сцен будет решена театрально, ярко, изобретательно, с юмором...
Но...
Поразила та закольцованность переживания, эмоционального ощущения, которая возникла с первых же минут спектакля в душе: знания о Гирше, полученные в раннем отрочестве и запомнившиеся навсегда, соединились с узнаванием о его отце и - естественно - осозналась протяженность жизни. Не только моей - целого поколения. Если тогда поступок Гирша воспринимался как подвиг, то сегодня вместе с его отцом Эфраимом задумываешься о легкости кровопролития: «Сегодня и человека можно убить как муху», - говорит Эфраим, рассуждая не по вере («око за око, зуб за зуб»), а по законам гуманизма.
Главная мысль спектакля Римаса Туминаса - трагическая разобщенность поколений, разорванные связи между близкими как по крови, так и по духу, распад семьи как большого и единого клана, потому что дети уходят по своим дорогам, ведущим их к не до конца осознанной борьбе, или к фанатизму во имя столь же не окончательно осознанной идеи, или к поиску благополучия и больших денег, в стремлении к которым покинул родное местечко сын водовоза Шмуле-Сендера. Они уходят не просто из тех мест, где родились, а из целостного мира, состоящего из быта, традиций, культуры, правил, в котором выросли и сформировались.
Так вновь, на совсем ином витке исторической спирали, наступает время не собирать, а разбрасывать камни. Эта сила камня становится одной из выразительнейших метафор спектакля «Улыбнись нам, Господи»: к ним обращается, словно к надгробию жены, Эфраим перед тем, как отправиться в Вильно; их он яростно разбрасывает, узнав о поступке сына; камни явлены баней, в которой путники, обжигаясь, отмываются после значительной части путешествия; они становятся надгробием Авнера, умершего в дороге, - бедного Авнера с раздвоенным сознанием. Виктор Сухоруков играет его очень выразительно и сильно: бакалейщик, обнищавший после пожара, в котором погибла его семья, он как будто живет двойной жизнью - того Авнера, которого уже нет, и того, кто есть сегодня, сейчас, постоянно путая, где он нынешний и где вчерашний.
Смерть для него лучше жизни, и она решена режиссером очень символично: Авнер отрывает от двери дома Эфраима доски, которые сам же и приколачивал, и уходит в растворившееся пространство, из которого льется свет, потому что, по словам Эфраима, «без смерти нет памяти, а память сильнее смерти»... Может быть, она, память, и есть свет?..
Неузнаваемым стал для меня в роли Эфраима Сергей Маковецкий - лишенный эмоций (лишь в одном эпизоде раздается его страшный, какой-то звериный вопль, когда, стуча молотом по камням, разбрызгивающим искры, он кричит о том, что смерть лучше жизни), собранный, сдержанный, глубоко в душе переживающий за сына, готовый ко всему, строгий, почти библейский персонаж. На протяжении всего спектакля ни на миг не выпадая из сложнейшего образа, Маковецкий блистательно ведет свою «партию», не нарушая законов ансамбля, а уверенно лидируя в нем.
Так же, впрочем, как точно и ярко играют Юлия Рутберг (Козочка - сложнейшая пластическая роль), Виктор Добронравов (Хлойне-Генех, неожиданно для самого себя, кажется, присоединившийся к путешественникам), Григорий Антипенко, создающий таинственный, кажущийся почти мистическим образ «Палестинца» - молодого человека в длиннополом черном пальто и черной шляпе, с сосредоточенным и фанатичным лицом. Он оставил жену и детей, отбросил свое имя и идет в далекий Ершалаим, чтобы обрести там истинную жизнь. Его готовность преодолеть любые препятствия решается в спектакле любопытной метафорой - в эпизоде «бани» герой Антипенко стоит босыми ногами на раскаленных камнях и ничто не дрогнет в его лице. Он тверд и мужествен, и лишь напоследок припадет к ногам Эфраима с мольбой стать ему отцом и уйти с ним в далекую Землю обетованную. И эта мольба на миг расслабит словно окаменевшие черты лица прежде, чем «Палестинец» полезет вверх по отвесной стене и пропадет из глаз за ее краем...
Несмотря на некоторые ритмические затянутости премьерного спектакля, он воспринимается на одном дыхании - взволнованном, соучаствующем, потому что перед нами подлинная театральная притча, насыщенная метафорами, пропитанная стихией камня и воды (когда персонажи прибывают, наконец, в Вильно, их встречает некая, сегодняшним языком выражаясь, санитарная бригада с дезинфицирующими шлангами и обливает с ног до головы водой, пока остальные члены этого сообщества разбирают те чемоданы, комоды, узлы, из которых состояла телега путешественников). И на месте телеги возникает окруженная зажженными свечами большая фотография - из тех, знакомых каждому, старинных семейных фотографий, на которых все были в строгом порядке размещены по рядам. Шмуле-Сендер (к сожалению, Евгений Князев уступает пока другим главным героям спектакля) и Эфраим бросаются к этой фотографии, цепляются за нее, почти повисают, а она, словно мираж, словно память, медленно вращаясь, уплывает вверх, заставляя вспомнить слова старого раввина, к которому перед поездкой приходил Эфраим: «Наша родина - память, в ней мы живем...»
И как бы ни был труден этот спектакль (а он труден, потому что заставляет всерьез задумываться над очень и очень многим, и многое пережить в себе), он невымышленно нужен сегодняшнему зрителю: ведь только через боль можно преодолеть боль.
А для меня еще чрезвычайно важной оказалась та связь времен, что протянулась более чем через полвека, связав книгу детства с непростым сегодняшним временем разбрасывания камней...
7-го марта 2014 года на сцене театра им Евг. Вахтангова состоялась премьера спектакля «Улыбнись нам, Господи». Пьесу – притчу по роману Григория Кановича инсценировал Римас Туминас. О чем она? О долгом жизненном пути стариков евреев, едущих из местечка в Вильно узнать о судьбе сына одного из них, покушавшегося на жизнь генерала губернатора.
«Куда бы мы ни поехали, куда бы ни шли, мы едем и идем к нашим детям. А они идут и едут в противоположную от нас сторону все дальше и дальше… И никогда мы с ними не встретимся…»
Много неожиданностей подстерегает путников. Длинна дорога в Вильно, но еще длиннее воспоминания о прошлом, полные лишения и обид, о смерти, что поджидает каждого, о не сбывшихся надеждах, о потерях, которых не вернуть.
В этой истории один сюжет – дорога к детям и один смысл – философия жизни, где каждому уготовано свое место. Все есть в этих воспоминаниях, нет только радости и надежды. А может быть случится, наконец, чудо и палестинец доберется до земли обетованной, сына Эфраима оправдают, а Авнер, превратившись в дерево, обретет вечную жизнь. И все это произойдет?!! Только улыбнись нам, Господи!
В Вахтангова. Спектакль "Улыбнись нам, Господи". В этот раз с Гуськовым и Симоновым. Просто нет слов. Видимо мне нужно было сделать побольше перерыв между книгой и спектаклем. После премьеры в марте у меня были какие-то вопросы. Что-то не совпадало с ожиданиями. Теперь у меня совпало все! Все настолько хорошо, что действительно нет слов. Спектакль жизнь. По-другому и не скажешь. Театру поклон до земли!
Уже почти с самого начала, с того момента, когда начинает говорить человек, и ты понимаешь: он страдает, а почему понимаешь - не ясно; так вот, с этой самой второй минуты после открытия занавеса становится очевидно, что про этот спектакль наверняка захочется написать...
Театр имени Вахтангова. "Улыбнись нам, Господи" по произведениям Г. Кановича. Режиссер - Р. Туминас. Художник - А. Яцовскис. Костюмы - А. Яцовските. Композитор - Ф. Латенас.
А потом вдруг понимаешь: это вовсе не спектакль никакой. То есть это выдающийся спектакль, грандиозный. Только не спектакль. И не просто сценическое действо. И даже не исповедь.
Это знаете - как? Это как будто открыли волшебным театральным золотым ключиком неведомую дверку, а за ней - сидят люди и говорят о самом главном. О самом-самом таком, о чем мы говорить стесняемся, но непременно мучительно думаем, потому как люди. И все это расцвечено немыслимыми, ежеминутными режиссерскими придумками.
Это как называется? И поэтому все театральные, известные критикам незолотые ключи разбора спектакля здесь не работают. Актеры играют так-то, этот не дотягивает, зато тот - ура! Сценография прекрасна, музыка замечательна... Не-а.
Мимо все. Не потому мимо, что неправда, а потому, что выпадающий из общего ряда спектакль нельзя втискивать в общепринятые рамки разбора.
И тут я поймал себя на том, что, явно желая о постановке сказать, хочу написать письмо постановщику Римасу Туминасу. Потому что "Улыбнись нам, Господи!" располагает не к оценочной критике, а к беседе. (Кстати, что называется "по жизни" - излюбленному моему жанру).
Дорогой Римас Владимирович!..
Так бы я начал и запнулся о слово "дорогой". Мол, имею ли право?
Права не имею. Но начал бы именно с этих слов. И вот почему.
Дорогой Римас Владимирович! Посмотрев спектакль, я понял, что Вы - дорогой для меня человек, хотя я и видел Вас в жизни считаное число раз.
Потому что Ваши спектакли позволяют иначе взглянуть на жизнь. А как еще обращаться к тому, кто делает такое?
Первым делом я хочу сказать Вам "спасибо" за то, что сегодня театр Вахтангова задает определенный уровень. Мы как-то запутались в бесконечных разговорах про грязь в осовременивании классики, а Вы указываете путь.
Ваш спектакль напоминает истину, над которой не издевался разве что ленивый: "Театр - храм", то есть такое место, в котором нужно заниматься не дешевой публицистикой, а думать о самом главном. Потому как дешевой публицистики у нас полно, а о самом главном непонятно где и можно подумать.
Что Вы делаете со своими артистами, Римас Владимирович, это возможно объяснить? Нет, можно, конечно, сказать, что Маковецкий, Князев, Сухоруков, Рутберг, Добронравов, Попов играют хорошо. Можно даже сказать, что они играют гениально.
Только это ничего не объясняет. Потому что они не играют. И пошловато-критическое слово "живут" - здесь тоже не подходит.
Когда долго, невероятно долго и абсолютно невероятно молчит Маковецкий - кажется, что он думает о чем-то своем. И Сухоруков - артист с абсолютно звериной органикой - про свое рассказывает. И Князев мечется, свою боль выплескивая. И Рутберг играет бессловесную козочку так, что в нее влюбляешься сразу и навсегда - не в козочку, замечу, а в актрису. Молодые Добронравов и Попов существуют так, что кажется, эти молодые люди ищут что-то важное в этой жизни и нас призывают поучаствовать в этих поисках.
Как так может быть, Римас Владимирович? Объясните. Я - очень опытный театральный зритель, я чего только не видел... Но то, что получается у Вас, - это нечто совсем отдельное. Какое-то исповедальное актерское существования, когда на сцене - и герои спектакля, и просто люди.
А еще хочу сказать Вам: спасибо за то, что возвращаете на сцену слово. Сегодня ведь как? Ставят спектакли вообще без пьес. Или требуют, чтобы герои говорили, как в жизни, словно надеясь, что зритель перепутает театр и жизнь.
А в Вашем спектакле звучит Слово. Вот так вот именно - с большой буквы. И зритель следит не за сюжетом, а за мыслью. Следит - банально, но справедливо говоря, - затаив дыхание.
Вообще-то в спектакле есть сюжет и даже интрига. Дело происходит до революции. Человек по имени Эфраим Дудак узнает, что его сын совершил покушение на губернатора Вильнюса. Вместе со своими друзьями он уезжает из местечка, чтобы попасть на суд над сыном.
И знаете, что я Вам скажу, Римас Владимирович? Это совершенно поразительно и очень правильно, что Вы не доводите интригу до конца: мы так и не узнаем - встретятся отец и сын или нет, повесят юного революционера или помилуют...
Потому что спектакль про другое. И когда один из персонажей говорит, что родители и дети всегда живут на разных берегах, - это главное. Остальное - детали.
Почему у деревьев, облаков, волков нет нищих, а у людей есть? Почему в нашем мире мыслей мало, а пуль много? И волки, так похожие на погромщиков... И цыганская девочка, невероятно танцующая посреди огромной вахтанговской сцены... И герои спектакля... И бесконечная, молчаливая - не оторваться - сцена смерти одного из героев... И абсолютная тишина зала, взрывающаяся долгими аплодисментами... И еще... И еще...
Фразы и сцены перемешиваются в голове. Не для того, чтобы это критически оценивать.
Сейчас только обратил внимание: папа, который, как мне казалось, знал всё, грамотно писал по-русски и на идиш, считал быстрее арифмометра и не оставлял в кроссвордах ни одной пустой клеточки, так и не успел закончить даже финансовый техникум. Но ведь и польские разведорганы хороши: ну, разве можно было собирать штат из таких неучей!
...status_constr Dec. 26th, 2013 12:31 pm (UTC) "...грамотно писал по-русски и на идиш" Очень интересно, какой орфографией идиша пользовался Ваш отец - на его веку сменилось как минимум четыре варианта. Например, собственное имя как он писал - זלמן, זאלמען или זאלמאנ ? И еще интересно, на каком идише говорили Ваши старшие? например, "заходи" - "кум аарайн" или "ким аран"? Спасибо и с наступающим Новым Годом!
На этой неделе исполнилось 85 лет писателю и переводчику Григорию Кановичу — одному из немногих авторов, писавших в Советском Союзе на еврейскую тему. В интервью Jewish.ru писатель рассказал о том, почему, вопреки ожиданиям семьи, не стал сапожником, какие три русских слова знал в подростковом возрасте, как уходил на дно мир еврейского местечка и почему нельзя допустить его полного забвения.
— Я вырос в абсолютно традиционной еврейской семье в местечке Йонава. Оба моих деда, и с отцовской, и с материнской стороны, были сапожниками. Они не конкурировали между собой, но подглядывали друг за дружкой: сколько людей ходит к Довиду, а сколько — к Шимону? Мой отец был портным, и все дядья тоже были ремесленниками — либо портными, либо сапожниками. И мне прочили такую же судьбу. Я жил в ремесленном мире, в окружении людей, которые никогда не помышляли о том, что их внук станет работником интеллектуального труда. Казалось, вся их жизнь была устремлена к одной цели — заработать на хлеб насущный. Один мой дед считал, что лучше всего быть сапожником, потому что босиком ходят только нищие и люди асоциального типа. Другой дед говорил, что я должен стать парикмахером, так как нет людей, которые бы не брились и не стриглись. А бабушка моя была чрезвычайно набожной и мечтала, чтобы я поехал в город Тельшяй, поступил в иешиву и стал раввином. Она вообще высшей степенью успеха в жизни считала религиозное образование. Бабушка боготворила нашего местечкового раввина и хотела вырвать хотя бы одно чадо из многочисленной семьи, из этой круговерти ремесленников.
— А как в вашей семье отнеслись к тому, что вы не пошли ни в сапожники, ни в раввины, а стали филологом? — Бабушки и дедушки до этого времени не дожили. Когда я стал гимназистом, я случайно начал что-то сочинять. Один мой одноклассник попросил меня написать стихотворение для его любимой девушки — он почему-то решил, что я на это способен. Им обоим мое стихотворение очень понравилось, и с тех пор я начал писать. Родители мои не думали, что из меня может выйти что-то толковое. Поначалу они говорили: стихи пусть пишут русские, а тебе надо поступить на медицинский, как Яша, или на юридический, как Даня, но только не на русскую филологию, потому что и больных, и обвиняемых всегда больше, чем читателей. Помню, как папа водил меня от одного книжного магазина к другому, тыкал пальцем на ряды книг и задумчиво говорил: «Гриша, ну что еще можно к этому добавить?» Короче говоря, они меня отговаривали. Но я их не послушал и продолжил писать: выпустил две книжки стихов, начал писать прозу. Сейчас, на старости лет, я думаю, что они бы меня простили.
— О ваших книгах часто говорят, что вместе они составляют одну автобиографическую сагу. Действительно ли у всех их персонажей были реальные прототипы? — Нет, не у всех. Думаю, примерно у половины. Я считаю (может быть, кто-то со мной не согласится), что не может быть настоящего писателя без воображения. И в этом разница между писателем и журналистом. Если ты просто описываешь человека, которого лично знаешь, ты можешь считаться журналистом, но не писателем. Писатель не просто описывает — он достраивает образ. Конечно, мне большую службу сослужили мои родичи, я очень многое взял из их рассказов. Но не могу сказать, что все они стали прототипами моих героев. Тот уклад жизни, философия, отношения между людьми, свидетелем которых я был в детстве, стали фоном моего творчества. Все это прошло, так сказать, через горнило моего воображения и оформилось в совсем другую действительность.
— Местечковый дух выражался еще и в особом типе мышления. — Конечно. Например, у моей бабушки, обычной женщины, была очень богатая фантазия. Ее сосед держал большую голубятню и, по ее мнению, тратил на корм голубям очень большие деньги. И когда ее спрашивали, как она к этому относится, бабушка отвечала: «Он хороший человек. А зачем ему голубятня? Он хочет, чтобы кто-то в его доме был ближе к Б-гу». Простая женщина — и такие слова! Я часто рассказываю, как моя бабушка каждый день насильно водила меня в синагогу и за каждое посещение платила мне 15 центов. И, давая мне эти деньги, она вздымала кулак к небу и говорила: «Ты меня разоришь, разбойник!» Потом спохватывалась и добавляла: «Я имела в виду не тебя, Господи, а его», — меня то есть.
— В одном из интервью, вспоминая своего отца, вы сказали, что он тоже изъяснялся буквально афоризмами. — Мой отец говорил мало, но смачно. Он репетировал молчание, прежде чем замолчать. Евреи местечка вообще были склонны к афористическим выражениям, но это не были осмысленные афоризмы. Они выражались скорее как некие сочинители.
— А откуда происходит эта афористичность речи? Из Талмуда? — Думаю, да, из Талмуда и Библии. Скорее всего, это идет от формулировки Заветов: местечковые евреи сочиняли короткие фразы, похожие на десять заповедей, но сами не осознавали этого. Они не говорили «не укради», но придумывали этому какой-то свой аналог.
— Что, по-вашему, было самым ценным в том укладе жизни? — Думаю, самым ценным было уважение к ближнему. Не было этой драки за существование, никто друг с другом не соревновался. У местечка была своя конституция. Каждый на своем клочке что-то делал, не завидовал, не клеветал на соседа. Кто-то писал, что «все мы вышли из гоголевской шинели». Я бы перефразировал это выражение: «Все мы вышли из местечка». Этот мир ушел ко дну, и теперь его забывают, незаслуженно приговаривают к полному забвению. А слово «местечковость» стало почти ругательством.
— Когда, по-вашему, этот мир стал «уходить ко дну»? С чего начался процесс умирания? — Где-то на переломе 30-х годов стали появляться люди, которые покидали местечко и с помощью родственников уезжали в Америку или в Европу. Брат моего отца был среди них, он уехал во Францию. Точнее, ехал он в Америку, но по пути застрял во Франции и потом погиб в Освенциме. А после войны от местечка осталось только абсолютно разоренное кладбище и здание синагоги. Когда-то синагога была украшением еврейской жизни в Йонаве, а потом ее превратили в пекарню (слава Б-гу, что не в конюшню). Когда я после войны туда приехал, мне как гостю преподнесли одно из самых их престижных изделий — то ли коробку пирожков, то ли булочек. Уж и не припомню. Внутри пахло хлебом, стояли чаны с тестом, работали женщины… Я стоял, смотрел на это и как бы хоронил синагогу, куда когда-то меня водила бабушка. Вообще это очень болезненная тема. В своей последней книге «Местечковый романс» я написал, что оживить, возродить все это можно только словом, иначе это сделать невозможно. Сегодня, наверное, только хасиды еще стараются как-то сохранить идиш и идишские традиции. Но вообще в нашем мире прошлое уже не в цене. О местечке говорят только как о какой-то никому не нужной разбитой чаше. Наверное, я и недавно ушедший из жизни замечательный писатель Ицхокас Мерас, писавший на литовском языке, — единственные, кто в бывшем Советском Союзе продолжали писать о евреях.
— А в Израиле эта историческая память тоже стирается? Не кажется ли вам, что в израильском обществе нет спроса на культуру и традиции восточноевропейского еврейства? — Да, у меня есть такое ощущение. Может быть, когда-нибудь этот интерес и вернется — я вообще стараюсь не приговаривать ни страну, ни людей. Но для этого нужны подвижники, люди, которые смогут это возродить, наполнить чем-то, а таких людей нет, потому что все заняты своими заботами. То, что случилось с идишем в нашей стране, которая называется еврейской, мне непонятно. Я могу понять, почему в нашей стране нет будущего у русскоязычного писателя. Но почему его нет у идишского писателя? Почему у идишской культуры нет продолжения, потомства? Все, что связано с ней, превращается в памятники.
— Возможно, современные израильтяне просто пытаются абстрагироваться от того, что было до образования государства? Они рассуждают так: Израиль — это новая страна, которая возникла после пережитой Катастрофы, и ничто в ней не должно напоминать о трагическом прошлом. Одно дело — чтить память погибших, совсем другое — продолжать традиции. — Внутренне я с этим согласен. Конечно, Израиль — новая страна, которая должна уйти от каких-то стереотипов, и это абсолютно правильно. Но я убежден, что каждому обществу должно быть присуще многоцветие. Это не унижает общество, не портит его, не означает, что люди не захотят класть свои жизни за такую страну. А прополка к хорошему не ведет. Один наш сосед-израильтянин как-то сказал нам с женой: «Важно, что вы привезли сюда внуков». Получается, то, что мы сами приехали, не столь важно, хоть мы и обладаем хорошими специальностями и вносим свой вклад, главное — наши внуки станут израильтянами. То же происходит и с идишской культурой: людям она неинтересна, они не хотят о ней знать.
— Вы упомянули о своем возвращении в Литву после войны. А военные годы где пережили? — Когда началась война, мне было 12 лет. Это был нелегкий период. Почти пешком бежали от немцев. Потом трудная дорога от Свердловска до Андижана. Папа ушел на фронт, а нас с мамой судьба забросила в Казахстан. Моя мама не знала по-русски ни слова. А я знал целых три — «Чапаев», «Сталин» и «ура!». Спасибо, что нашлись добрые люди, разных национальностей, которые спасли нас от голодной смерти. Однажды я чуть не погиб. Я не знал, что Сталин издал указ, запрещающий собирать упавшие во время жатвы колоски, и что это каралось чуть ли не расстрелом. Пошел собирать колоски, и меня до полусмерти избил камчой объездчик полей. Солдаты отвезли в райцентр в больницу, где меня выходил врач-еврей. Он вообще не хотел принимать детей, но, узнав, что я еврей, согласился меня лечить. В жизни людей нашего поколения война, конечно, оставила очень глубокий след, и рассказывать о ней очень тяжело. Я много писал о войне. Писал по-разному — и о себе, 12-летнем мальчишке, и о Холокосте. Материала было очень много. Вопрос в том, как с ним справиться...
— Вы сказали, что у русскоязычного писателя в Израиле нет будущего. Но к вам это вряд ли относится: переехав сюда, вы писать не перестали. — Я считаю, что пишущий человек, если он чего-то стоит, должен не терять мужества и продолжать свою работу, что бы ни случилось. В Израиле я написал очень много книг и всегда делал это так, как будто в моей жизни ничего не изменилось. Спасибо тем людям, которые помогли нам решить проблемы с жильем и создали все условия для того, чтобы я мог писать, ни на что не оглядываясь.
— В Израиле по-другому пишется? — На этот вопрос я всегда затрудняюсь ответить. Писать нужно так, как Б-г на душу положил. Я думаю, писатель выигрывает только в том случае, если он никому не пытается угодить. Ни евреям, ни Израилю, ни Литве, ни кому-то еще. Если он верит в то, что внутри него сложилось, оформилось, то надо угождать только этому и не думать о том, будет твой труд обнародован или не будет.
— Вы один из немногих, кто писал в Советском Союзе на непопулярную еврейскую тему. Печататься наверняка было непросто? — Очень тяжко. Издавали меня в основном только в Литве. Власть имущие советовали издателям не распространять мои книги дальше Минска или Риги. Даже в Эстонию не разрешали их возить.
— А в Литве почему издавали? — Было много необнародованных причин, самая веская из которых — 200 тысяч убитых евреев.
— То есть сыграл свою роль комплекс вины? — Неявно. Дело в том, что комплекс вины может проявляться по-разному. Можно тысячу раз ударять себя в грудь и кричать «я виноват», но твоему раскаянию не поверят. А можно всю жизнь держать это чувство в себе, терзаться и молча помогать тем, кому твои собратья причинили зло. В Литве было именно так. Приведу пример. Сейчас в Москве, в Театре Вахтангова, поставили по моему роману «Козленок за два гроша» спектакль «Улыбнись нам, Господи». Московская и литовская публика встретила его совершенно по-разному. У литовских зрителей есть великое преимущество перед московскими: они знают и помнят, что такое еврейское местечко, и понимают, что типажи, которые появляются на сцене, больше никогда в жизни им не встретятся. А в Москве некоторые зрители уходили из зала, не дождавшись конца... И они, наверное, правы. Не потому что они антисемиты. Просто им неинтересно смотреть на людей, которые одеты в такую одежду и говорят на таком языке. Им это чуждо. Что касается издания моих произведений, то в России моя книга была впервые напечатана только в 70-х. Это был роман «Свечи на ветру». Но и тогда помогла случайность. Книгу одобрили писатели разных национальностей — члены издательской комиссии по оценке книг в Совете писателей. Среди них был и писатель Чингиз Гусейнов, который сейчас вместе с семьей живет в Израиле. До этого я посылал один из лучших моих романов «Слезы и молитвы дураков» в журнал «Дружба народов», который вроде бы был создан для того, чтобы печатать произведения писателей братских народов. Получил от редакции ответ: «План по еврейской литературе мы уже выполнили». Они тогда напечатали повесть Дины Калиновской «О, суббота, суббота!». Позднее, когда я стал депутатом Верховного Совета СССР от литовского освободительного движения и у меня на лацкане появился депутатский значок, я как-то раз зашел в редакцию «Дружбы народов». Главный редактор встретил меня с распростертыми объятиями и спросил: «А нет ли у вас чего-нибудь новенького?» Я сказал, что да, есть роман «Козленок за два гроша». И он издал этот роман тиражом в 280 тысяч экземпляров!
— До отъезда в Израиль вы несколько лет возглавляли еврейскую общину Литвы. Что она представляет собой сегодня? — Обычно мне не свойственна такая прямота, но я убежден, что история еврейства Литвы подходит к концу. Ее малочисленность не позволяет сделать другие выводы. Нет воспроизводства, нет восполнения тех, кто уходит, некому унаследовать традиции. Недавно община получила 152 миллиона литов в качестве возмещения ущерба, причиненного во время войны. Эти деньги будут потрачены на строительство культурных учреждений, упорядочение кладбищ. Но в принципе эта община бесперспективна. А ведь когда-то она была огромной: еще после войны она насчитывала 30 тысяч человек! А сейчас осталось всего 3 тысячи.
— Что, на ваш взгляд, отличает литваков от других еврейских общин? — Думаю, что начало этому отличию положил великий Виленский Гаон Элияху бен Шломо Залман. Мне кажется, что мы, литовские евреи, более рассудительны, более осторожны в выводах. Я не говорю, что в других еврейских общинах нет людей с такими же качествами, но в нас это особенно чувствуется. Нам повезло с гаонами: среди них не было тех, кто учил евреев бойцовскому характеру. Литовские евреи говорят: давайте сперва поговорим друг с другом, выясним позиции, прежде чем принимать какое-то окончательное решение.
— Кстати, о бойцовском характере и умении договариваться. Вы за событиями на Украине следите? — Ну а как же, конечно.
— И что думаете о происходящем? — Мне не нравится, что некоторые евреи Украины в условиях, которые сложились сейчас в стране, претендуют на роль спасителей и даже на кресло президента.
— То есть евреям надо соблюдать нейтралитет и лишний раз о себе не напоминать? — Нет, евреи должны быть полноправными гражданами, но в критической ситуации они не должны участвовать в управлении той страны, в которой они живут и которую любят. Это всегда кончается для евреев виселицей, в лучшем случае — изгнанием. Вспомните знаменитую книгу Лиона Фейхтвангера «Еврей Зюсс».
— Думаете, на Украине сейчас есть такая угроза? — Нет, такой угрозы не существует, потому что мир изменился. К тому же еврейская община Украины очень большая, вряд ли кто-нибудь решится с ней разделаться. Это не пять тысяч и даже не тридцать, а порядка 100–150 тысяч человек. Я не разделяю мнение, что все евреи должны обязательно жить в Израиле. Нет, евреи, как и представители других народов, должны жить там, где для них созданы нормальные жизненные условия и где их не притесняют. Но все-таки надо помнить о том, что единственное место в мире, где евреи могут оставаться евреями, — это Израиль.
— Получается, общины диаспоры в любом случае обречены? — Со временем, к сожалению, да. И самый лучший пример в этом смысле — Россия. Эта еврейская убежденность в том, что, примкнув к сильному, можно обеспечить себе безопасность и благополучие, — очень опасная вещь. В роковой час тебе припомнят, кто ты есть, и все твои кресты, и все твои поклоны в церкви никто не станет учитывать.
Громкая премьера на сцене московского театра имени Вахангова. "Улыбнись нам, Господи" - спектакль по романам Григория Кановича, писателя, родившегося в Литве и живущего сейчас в Израиле.
Жизнь и творчество Римаса Туминаса отлично иллюстрируют мысль о том, что самым действенным способом объединения постсоветского пространства могла бы стать общая культура. Консерватория в Вильнюсе и диплом режиссера в Москве; двадцать лет работы в Государственном академическом драматическом театре Литвы, создание Малого театра Вильнюса в провозглашенной независимой Литве и постановки в лучших московских атрах, престижная российская награда «Золотая маска», которая в 1998-м вручалась Туминасу за лучший спектакль, но уже в категории «зарубежного». А в нынешнем, 2014-м – «Золотая маска» вновь, уже за постановку «Евгения Онегина» на «своей» сцене Театра Вахтангова. После того когда Римаса Владимировича, приглашенного «варяга», в 2007-м позвали на должность художественного руководителя этого легендарного академического театра. Постановок Туминаса придирчиво ждала вся театральная Москва. Каков результат? Сегодня это один из самых посещаемых драматических театров в России.
– Римас Владимирович, вас можно поздравить с очередной успешной премьерой, спектаклем «Улыбнись нам, Господи». Фактически это попытка показать дорогу жизни на примере одной еврейской семьи. Но сами вы называете этот спектакль опасным. Почему? – Зачастую еврейская тема в искусстве воспринимается достаточно враждебно. Казалось бы, уже столько всего сделано в этом направлении, но все равно внутри заложена какая-то «бомба». Для меня же здесь были важны общечеловеческие проблемы, а вовсе не какие-то сугубо еврейские. Выбирая эту пьесу, я вставал на опасный путь, но это мой путь или даже, можно сказать, наша общая ДОРОГА. Путь этот все называют по-разному: дорогой к счастью, к демократии, к свободе. Не важно, как назовете, главное – не стоять на месте, не любоваться собой, таким великим и необыкновенным. Не красоваться перед другими. Бывает, человек стоит на одном месте, а ему кажется, что он движется. Или сделает шаг и думает, что его обязательно кто-то должен заметить и оценить. Мы любуемся собою, мы слишком горды и высокомерны. Это нам мешает идти вперед, а значит, и развиваться. А уже в дороге мы понимаем, что спасать нужно не только своего ближнего, но и все человечество. Нужно ощущать себя частью человечества. Нет чужой боли, нет чужого горя. Вся боль – это и твоя боль. Поэтому можно уже говорить о дороге познания мира и познания нашей собственной жизни. Именно поэтому этот спектакль и является опасным, но я сознательно иду на это. Наверно, так я пытался декларировать какие-то мои внутренние устремления, без оглядки на мнение других.
– В артистической среде мы это наблюдаем постоянно. Приходится ли вам переламывать актеров? – Переламывать – это фактически означает напоминать всем, и не только актерам, о том, что мы смертны. Уходящее время – одна из самых важных тем, которые меня волнуют. Когда-то поэт Батюшков сошел с ума, пытаясь понять, что же такое время. Даже уничтожил все часы в своем доме. Лично для меня уходящее время ассоциируется с образом бабушки, бредущей пасмурным днем по безлюдной улочке с корзинкой, наполненной всякой всячиной. Что она несет? Куда идет? Какая у нее боль? Вглядываясь в эту сгорбленную старушку, понимаешь, что у тебя уже нет права на самолюбование, что собственные проблемы не столь уж серьезны по сравнению с ее ношей.
– Не слишком ли безрадостный взгляд на время? Все-таки человечество в целом стало жить лучше. – Нам хочется думать, что мы стали жить лучше. И особенно хочется думать, что наши дети и внуки будут жить еще лучше. В нас живет вечное стремление к празднику жизни. Мы постоянно движемся к этому празднику, а он все дальше и дальше. Но это и хорошо, что мы так никогда до него и не доберемся. Потому что, наверно, если попадем, то разочаруемся и развитие прекратится.
– В свое время Оскар Уайльд говорил: «У человека могут быть две трагедии, первая – никогда не добиться исполнения своего самого заветного желания, а вторая – когда это желание исполнилось». – Вполне с этим согласен. Не дай бог реализовать все свои желания, тогда все движение вперед прекратится. Потому я и говорю про постоянное движение к празднику жизни, а не про то, как реально на нем оказаться. Но в вечной погоне за сиюминутным мы забыли одно святое слово – «сеять». Никто ничего не «сеет». Никто не «пашет», не создает что-то своими руками. Большинство давно уже превратилось в потребителей и пользователей. Потому-то у этих людей и нет ДОРОГИ, они ее просто не ищут, поскольку считают, что им все кто-то должен поднести, причем все и сразу. Еще и критикуют, что не так поднесли.
– Хорошо, конечно, идти по своей собственной дороге, однако мы не можем отгородиться от окружающей действительности. Как вы сами решаете эту проблему? – Нынешние катаклизмы нужно вбирать, пытаться понять, но никого не судить. Не нужно пугать войной, ее не будет, если мы все мирно будем заниматься любым созидательным трудом, даже просто сажать в своем собственном саду. Мы не должны быть заложниками политических игр или финансовых афер. Единственно, чьими заложниками мы можем позволить себе быть, – это культура и искусство. Но если все-таки катастрофа произошла, то не стоит бесконечно оплакивать обломки, а нужно опять строить и двигаться вперед. И в этой созидательной работе задача театра на Земле – гармонизировать мир, который многие другие постоянно норовят разрушить. А мы, как пчелы, вновь и вновь должны воссоздавать гармонию в человеческих душах. Может быть, этот процесс не имеет конца и безнадежен, но мы будем все время продолжать строить свои «соты», потому что другого выхода нет. Одни разрушают жизнь, а в противовес им другие должны ее постоянно воссоздавать. Пусть хоть в чьей-то памяти да останется гармония, созданная нами на сцене. Лично мне хотелось бы нарисовать талантливую картину, чтобы остаться в памяти подольше. Или роман написать.
– А вы рисуете? – Немного занимаюсь скульптурой. Может быть, во мне говорит эгоизм, ведь скульптура – это более долговечно, чем спектакль. Мне очень хочется, чтобы после меня осталось что-то долговечное.
– Как вы можете описать свою собственную ДОРОГУ? – Путь каждого человека представляет собой часть общечеловеческой дороги. Мы встаем на нее и должны идти, прокладывая себе путь умом, талантом, энергией или какими-то другими созидательными качествами. Судьба у каждого своя, но сообща человечество должно двигаться к общим целям, общему «празднику», который отодвигается все дальше и дальше. Да, мы все зависим от рока, который ведет нас по жизни, мы его пленники. Но это вовсе не означает, что при этом мы должны становиться рабами на Земле. Наоборот, в той степени свободы, которая нам отпущена судьбой, мы должны стараться максимально проявить себя. Честно говоря, мне противна вечная игра человеческих амбиций, которая все время приводит мир на грань катастрофы. Я не хочу постоянно быть чьим-то заложником в этой жизни. Именно поэтому в каждом спектакле мне хочется позвать зрителей в какое-то другое измерение, в обещанный жизнью праздник, в рай, навсегда потерянный человечеством.
– Желание оторваться от грешной земли в любом театре наталкивается на путы каждодневных обязанностей, столкновений интересов и административных проблем. Наверняка до небесной гармонии очень далеко, когда приходится выбирать актеров на главные роли среди многих талантливых и амбициозных? – К сожалению, в актерах нужно постоянно убивать звездную болезнь, иногда и очень неприятными методами. Когда актер начинает чувствовать себя «его величеством», то творчество и совместная работа невозможны. Каждый новый спектакль должен очищать артиста от наслоения прежних штампов и заново наполнять его эмоциями, как в первый раз. Нужно всегда помнить, что все мы смертны. На сцене актер выполняет волю режиссера, но играет-то он даже не перед зрителями, а перед Богом. За тобой наблюдает и будет судить какая-то высшая сила, для нее и нужно играть. Есть известная мысль, которую многие приписывают Шекспиру, хотя до него ее выразил Пьер Ронсар: «Весь мир – театр, мы все – актеры поневоле. Всесильная судьба распределяет роли, И небеса следят за нашею игрою». Я абсолютно с этим согласен: «небеса следят за нашею игрою». Вот, на что должна быть нацелена и игра актеров, и сама постановка, – на оценку небес. И если говорить с актером откровенно, то он обязательно тебя поймет. А если еще и публика поймет и примет спектакль, то, мне кажется, именно тогда мир будет немного гармонизироваться. Хотя бы на те три часа, пока длится спектакль.
– Легче ли вам работать в классическом репертуарном театре или, наоборот, сложнее, поскольку здесь свои устоявшиеся отношения и признанные звезды? – Режиссер должен суметь впитать историю театра, не отбрасывая ее, а при этом раскрыть возможности труппы по-новому. Использовать потенциал театра, но не носить у себя на шее «камень» из интриг, традиций и предпочтений. Иначе у него не получится ничего стоящего. Однако каждый актер носит на себе свой «камень», а я хочу его раздробить и очистить актерскую душу, раскрыть ее для новых экспериментов. Через нового персонажа актер должен все время и сам себя освобождать. Признаюсь, все время заставлять людей освобождаться и меняться, очень тяжело. Гораздо легче не иметь постоянной труппы, а набирать артистов в зависимости от постановки. Тогда нет ни человеческих обязательств, ни социальных. Однако в театральной жизни это путь некоего «мещанства» и приспособленчества. Путь слабости. Я бы тоже где-то в душе мечтал быть вольным художником в цилиндре и белом шарфе, который легко и изящно порхает по разным театрам, как по званым балам. Конечно, это очень удобно, когда набираешь, кого хочешь, и делаешь, что хочется. Да, сейчас я, в принципе, волен выбирать по своему желанию, но многого не могу себе позволить, потому что тогда потеряю особый момент творчества в собственных актерах. А хочется добиться нечто такого, что может удивить и их самих. Скажу так: избавиться от груза грехов и жизненных наслоений самому и помочь избавиться от него актерам – это один из самых приятных, хотя и сложных моментов в моей работе. В театре мы все время пытаемся избавиться от грехов, а небеса следят за нами. Может быть, это прозвучит несколько высокопарно, но спектакль я сравниваю с молитвой. Несложно сделать нечто авангардное, раздеть актеров на сцене, а вот зажечь огонь в зрителях – это по-настоящему трудно. Есть театр, а есть шоу, и это нужно разграничивать. Лично я нахожусь в театре и хотел бы, чтобы он театром и оставался.
– Вы говорите о театре так, как о нем говорили веке в ХIХ. Но сегодня у многих актеров потеряно понятие служения сцене и профессиональная планка из-за этого сильно снижается. При этом, когда на сцену выходит Юлия Борисова, начинавшая актерскую карьеру еще в 50-х прошлого века, поражаешься ее гибкому голосу и молодой осанке. А готовы ли молодые артисты «умирать» в театре каждый вечер или проще мелькать в сериальном «мыле»? – К счастью, артисты последнее время возвращаются в театр, к своим истокам, как будто к роднику напиться. Театр – родина актера, его семья. Это меня очень радует. Было время, когда артисты разбегались, хотели быстрой славы, денег, и это вполне понятно, ведь актеру трудно жить, содержать семью. Сам стараюсь отпустить их на съемки, поскольку понимаю, что без этого сегодня нельзя.
– Римас Владимирович, вы производите впечатление достаточно строгого человека. Откройте тайну, каковы ваши «слабые стороны»? – Моя слабость – это любовь. Не могу отказать тем, кто меня любит как человека или как режиссера. Тогда у меня не хватает характера сказать «нет». Не помню, то ли я прочитал где-то эту фразу, то ли сам придумал, но мог бы пошутить так: если бы я был женщиной, то постоянно ходил бы беременной. Меня вдохновляет любовь и мечта.
– Вы привыкли к успехам своих постановок, а был ли спектакль, который считаете недооцененным? – Да, пожалуй. Мне лично очень дорог спектакль «Ветер шумит в тополях» французского автора Сиблейраса. Это удивительная пьеса. Однако после шумного успеха в Москве моего «Дяди Вани» на меня просто напали за эту постановку. Я бы даже сказал сильнее: хотели уничтожить. Сразу вспомнили, что я литовец, стали изображать чужаком. «Зачем его пригласили?», «Почему он не ставит современных российских авторов, а берет такие пьесы?..» Я же вовсе не против современной русской пьесы. Как только встречу такую, которая меня затронет, так непременно и поставлю. В Москве умеют необычайно восхвалять, но и безжалостно уничтожать. Так я и живу, между уничтожением и славой.
– Но, наверно, уже закалились? Прошли те самые «огонь, воду и медные трубы»? – Кажется, и, правда, все прошел, больше никто и ничто не пугает. Даже смерть. Испытанием для меня теперь является каждый новый автор. Я должен его понять и возвысить. Через него обретаю что-то новое в самом себе. И потому ничего не боюсь. Пытаюсь этот мир автора донести до других. Очень часто слышу от режиссеров: «Я хочу себя выразить». Но кто мы такие, чтобы все время выпячивать себя? Чем мы интересны? Выразите автора, выразите эпоху, почувствуйте и передайте ее «аромат», если, конечно, сумеете. А не так, как сейчас стало модно ставить: по мотивам. Достоевский или другой великий автор превращается при таком подходе в какого-то «дружка», с которым можно особо не церемониться. Хотелось бы пошутить, но доля правды в этой шутке есть: нужно ввести цензуру и запретить за государственные деньги измываться над классикой. Хочешь уродовать классиков – трать свои деньги. А то пытаются делать «про жизнь», не понимая ее и не раскрывая. Но что-то никто не торопится назначить меня главным цензором.
– Цензором быть не так-то легко. Например, Аксаков, автор сказки «Аленький цветочек», одно время очень хорошо зарабатывал на этом поприще, но не выдержал, постоянно пропуская в печать вольнодумные, по мнению императора, произведения. Из вас цензор, похоже, тоже не получится, даже не мечтайте. – Помечтать все-таки можно. Уж очень не хочется допускать уродования классики.
– В Театре имени Евгения Вахтангова целая плеяда «старой гвардии» народных и заслуженных артистов. Как вы находите с ними общий язык? – Конечно, очень сложно, ведь это уже сложившиеся, масштабные личности. Но, когда ты им не врешь, а открыто декларируешь свои цели, они это понимают. Когда идешь по пути искусства и познания, вырабатывается собственный творческий язык. Сначала он может быть непонятен, но актеры к нему прислушались. И сейчас замечательные, всеми любимые актеры театра из «старой гвардии» – мои друзья и опора. Я их любил и раньше, когда в этом театре еще не работал, а они меня полюбили сейчас. Не устаю восхищаться ими, ведь именно эти люди сохраняют дух театра. Они могут играть мало, но само их присутствие уже очень многое значит. В них по-прежнему живет страсть к театру. Одной из наших старейших актрис, Галине Коноваловой, 98 лет. Пока мы с вами беседуем, она вместе с легендарной Юлией Борисовой играет на сцене. Так вот, Галина Львовна иногда иронизирует: «Всего 30 лет актеру, а он уже в депрессии, жизнь, видите ли, у него разбита». Он пьет антидепрессанты, если не что-нибудь похуже. Ее же собственный пример демонстрирует, что и в 98 можно быть звездой!
Интересно Римас Владимирович Туминас (1952 г.р., Кельме, Литовская ССР. Отец литовец, мать русская, из семьи старообрядцев) – режиссер, лауреат Гос. премии России (1999), премии «Золотая маска», премии «Живой театр» (2011), премии «Хрустальная Турандот» за спектакли «Дядя Ваня» (2011), «Пристань» (2012), «Евгений Онегин» (2013), премии «Звезда театрала» в номинации «Лучший режиссер» (2013), худ. руководитель Государственного академического театра им. Е. Вахтангова (с 2007 г.).
В 1970–1974 гг. учился в Литовской консерватории. Выпускник режиссерского факультета ГИТИСа (курс И. Туманова). В 1979–1990 гг. – режиссер, в 1994–1999 гг. – гл. режиссер Национального драматического театра Литвы. В 1990 г. основал и возглавил Малый драматический театр Вильнюса. В Театре им. Вахтангова поставил спектакли «Троил и Крессида» У. Шекспира (2008), «Последние луны» (по пьесам Ф. Бордона и Г. Мюллера, 2008), «Дядя Ваня» А. Чехова ( 2009), «Маскарад» М. Лермонтова (2010), «Ветер шумит в тополях» Ж. Сиблейраса ( 2011), «Пристань» (по мотивам произведений Б. Брехта, И. Бунина, Ф. Достоевского, Ф. Дюрренматта, А. Миллера, А. Пушкина, Э. де Филиппо, У. Шекспира); к 90-летию Театра им. Е. Вахтангова (2012) спектакль «Евгений Онегин» А. Пушкина.
Отправлено: 16.11.14 10:44. Заголовок: Всем привет 14 ноябр..
Всем привет 14 ноября после долгого ожидания поехала в Москву специально посмотреть спектакль Улыбнись нам господи. Очень много эмоций, тяжёлая судьба моего народа затронула заново и вернула меня и моих подружек к тем временам о которых хочется только забыть. К нашему глубокому сожалению Григорий на этот раз не был в составе замечательной группы артистов. Кто не будь знает причину
«После оглушительных гастролей со спектаклем “Евгений Онегин” московский Театр имени Вахтангова возвращается в США с новым спектаклем – “Улыбнись нам, Господи”», – пишут на сайте New York City Center.
Гастроли Театра Вахтангова в Америке состоятся с 5 по 7 июня в рамках ежегодного фестиваля искусств Cherry Orchard («Вишневый сад»). Артисты уже принимали участие в этом фестивале в прошлом году, когда привозили в Нью-Йорк «Евгения Онегина». На этот раз труппу Римаса Туминаса пригласили представить новый спектакль – «Улыбнись нам, Господи», премьера которого состоялась год назад. Гастроли пройдут в одном из престижных залов Нью-Йорка – New York City Center.
«Улыбнись нам, Господи» – пьеса по роману русского и литовского писателя Григория Кановича. В центре сюжета – судьба стариков-евреев, которые, отправляясь на поиски сына одного из них, вспоминают о своей молодости, о несбывшихся надеждах и потерях. «В этой истории один сюжет – дорога к детям и один смысл – философия жизни, где каждому уготовано свое место», – говорят создатели постановки. В спектакле принимают участие Сергей Маковецкий, Владимир Симонов, Алексей Гуськов, Владимир Князев, Виктор Сухоруков, Григорий Антипенко, Виктор Добронравов, Юлия Рутберг.
Меня иногда спрашивают, что я делаю в Израиле? Отвечаю: чтобы жить на одной земле с Григорием Кановичем. Абсолютно гениальным, на мой взгляд, прозаиком. Которого, даже не знаю, почему еще, не удостоили Нобелевской премии. В Израиле сильнее не пишет никто. В мире – единицы. Канович с женой живут в Бат-Яме. «Ицхак любил смотреть на коров, следить за тем, как они спускаются к водопою, медленно и жадно пьют бессмертную воду и сами, казалось, обретают бессмертие. Закончат свой земной круг отец и мать, умрет он, Ицхак, уйдут в небытие братья Айзик и Гилель, а эти большеголовые, большеглазые животные с поступью древних цариц пребудут вечно - до скончания дней топтать и топтать им сочную прибрежную траву, поворачивать тяжелую голову, как унизанную жемчугом корону, к закатному солнцу. И так же до скончания дней с их влажных и непроницаемых морд будет стекать утепленная дыханием струйка. С тех давних пор она, эта струйка, втекает в его душу. Втекает и сейчас, когда в Бернардинском саду, в парке забытых Богом евреев, он ждет своих собутыльников, тех, с кем целыми днями под сенью дружелюбных лип пьет самый сладкий и самый горький напиток на свете - воспоминания». («Парк забытых евреев») И еще: «Я смотрю на звёзды», 1959, «Свечи на ветру», 1979, «Слёзы и молитвы дураков», 1983, «И нет рабам рая», 1985, «Козлёнок за два гроша», 1989, «Улыбнись нам, Господи», 1989, «Очарованье сатаны», 2007, «Местечковый романс» 2013.
Опубликовано: 15 мая 2014 г. 7-го марта 2014 года на сцене театра им Евг. Вахтангова состоялась премьера спектакля "Улыбнись нам, Господи". Пьесу -- притчу по роману Григория Кановича инсценировал Римас Туминас.
Респектик, спасибо! Вот чем займусь в ближайшее время - почитаю Григория Кановича. После его дилогии была под сильнейшим впечатлением. Действительно, гениальный писатель!
Опубликовано: 20 мая 2015 г. Режиссер Рима Туминас - о спектакле-притче "Улыбнись нам, Господи!" и том, как в Вахтанговский театр вернулась свежесть театральной жизни. Смотрите прямо здесь и прямо сейчас эксклюзивное интервью "Вестника Торонто.
Театр Вахтангова. "Улыбнись, нам Господи".. Звездный состав Мастеров сцены, философская история трёх евреев.. «Куда бы мы ни поехали, куда бы ни шли, мы едем и идем к нашим детям. А они идут и едут в противоположную от нас сторону все дальше и дальше. И никогда мы с ними не встретимся» — ключевые слова спектакля. Мытарства еврейского народа в целом тоже не остались в стороне. Спектакль оставляет неоднозначное впечатления , поэтому неискушенному зрителю, тем более ждущему лёгкости и веселья, вряд ли стоит рекомендовать к просмотру. Но любящим и ценящим творчество Сухорукова, Князева, Маковецкого- безусловно стоит посмотреть, ибо они великолепны!!!!👏🏻
В 1994г. в Вильнюсе в МДТ Римас Туминас поставил спектакль «Улыбнись нам, Господи» по одноименному роману Г.Кановича. Через 20 лет, в 2014г. Римас сделал редакцию спектакля в театре им. Вахтангова. И вчера, 20 апреля 2017г., в Вильнюсе исполнители первой и второй версии встретились на сцене – Сигитас Рачкис, Римас Туминас, Гедеминас Гирдвайнис и Владимир Симонов, Алексей Гуськов, Виктор Сухоруков … Пусть такие встречи станут доброй традицией актерского братства!
Двадцать три года тому назад в Вильнюсе, в Малом театре, прошла премьера спектакля ''Улыбнись нам, Господи!'', поставленного по романам Григория Кановича ''Улыбнись нам, Господи'' и ''Козленок за два гроша'' (Инсценировка и постановка Римаса Туминаса).
Спектакль тогда произвел фурор, о нем говорили, он шел с огромным успехом на разных театральных площадках мира. В этом спектакле играли ''звезды'' литовского театра, актеры с большой буквы, такие как Витаутас Григолис, Витаутас Шапранаускас, Гедиминас Гирдвайнис, Сигитас Рачкис, Арвидас Дапшис, Андрюс Жебраускас и другие. Да и время, когда был поставлен этот спектакль, было новое, ''революционное'', перед новой Литвой был открыт весь мир. Наше поколение ждала новая большая дорога, и нам тогда казалось, что все будет так хорошо, по-новому, светло...
Я смотрела спектакль как-то немного со стороны, наверное, потому, что, когда ты молод, ты на стороне тех детей, которые еще успеют заехать к своим родителям, ''подарить им золотые часы'', а если даже и не подарят, то родители все равно их любят, всегда поддерживают, а ты все еще успеешь... Помните, с какой любовью о своих детях говорил один из героев спектакля Шмуле-Сендер Лазарек. И о часах, и о письмах, а ведь дети его были где-то там, в Америке, да и не писали почти и уж,конечно, не приезжали. Но время шло, и ушли из жизни великие актеры Витаутас Григолис и Витаутас Шапранаускас, и спектакль, казалось бы, закончил свое существование, не было мэтров, которые могли заменить ушедших.
Но у каждого человека своя дорога, а уж у талантливого, богом поцелованного, режиссера Римаса Туминаса оказалась дорога очень непростая, которая привела его в Москву, в театр им. Евг. Вахтангова. Длинная, сложная дорога от полного неприятия до полного почитания и восторга! Да, чужбина приняла, а Родина? Сколько еще предстоит пережить, доказывать, чтобы было окончательно понятно здесь, в Литве, что перед тобой Гений, который несет славу и признание Литве. Длинная сложная дорога. А когда в театре им. Евг. Вахтангова появился бизнесмен из Литвы Даумантас Лявас Тодесас, у спектакля появился шанс выжить, открылось второе дыхание.
Для того, чтобы этот спектакль, где главные герои - литовские евреи, можно было поставить в Москве, а в спектакле играть должны великие русские актеры, но далекие от ''литваков'', от той истории, где был Вильно-Иерушалаим де Лита (Вильнюс - литовский Иерусалим), где было особенное отношение к евреям, где вопреки всему процветала еврейская жизнь, еврейская культура и где произошла самая большая катастрофа Европы за годы Второй мировой войны, Даумантас приезжал в Москву, консультировал, читал лекции об еврействе в Литве, об истории еврейского народа. Даумантас Тодесас дал шанс, а благодаря Грете Холиной и фонду Витаутаса Шапранаускаса спектакль увидела Литва! И вдруг возник вопрос: "Почему этот литовский режиссер ставит спектакль о евреях? Разве сегодня нам это актуально? И зачем нам знать об этих евреях? И опять о евреях?!''
Но о евреях ли? Нет, сказала бы я, это притча о Человеке! А человеческая история, как это ни парадоксально, началась именно с евреев. Евреев, этот народ, избрал (выбрал) Бог для того, чтобы нести тяжелую ношу в массы - веру в единого Бога. В основном, на сегодняшний день почти не осталось язычников, и христиане, и мусульмане верят в единого бога. Десять заповедей вошли в основу любой религии! Долгая дорога длиною в жизнь, моральные устои, принципы и ценности, близкие и понятные людям любого возраста, социального статуса, национальности, вероисповедания, профессии – основа сюжета спектакля «Улыбнись нам, Господи».
Четыре дня при полном аншлаге - 19, 20, 21 и 23 апреля (некоторые даже смотрели по два раза, так как были два состава и совсем по-разному звучали герои С.Маковецкого и В.Симонова, Е.Князева и А.Гуськова) в Вильнюсе и Клайпеде был показан спектакль театра им. Евг. Вахтангова ''Улыбнись нам, Господи!'' Прошла неделя, а люди при встрече все еще спрашивают друг друга: «А ты видел?.. И как?» И опять тебя захлестывают эмоции, начинаются дискуссии. И невольно радуешься и гордишься: это же наш спектакль, литовский, так за душу берет.
В этот раз, двадцать лет спустя, я смотрела спектакль совсем по-другому. И ком стоял в горле, и слезы текли, и ныло и радовалось сердце. Да, тогда я стояла в начале пути, а сегодня? И все в этой моей любимой Литве совсем не так, и разъехались наши дети по всему белому свету, так как не могут они себя здесь найти. И опять гонения на избранных Богом, на талантливых, славящих Литву, им бы в ноги поклониться, да нет, всё неймётся. И в мирное время мы ищем врагов, соседи стреляют друг в друга, мирные люди погибают от взрывов в метро...
Какая сложная дорога. Слёзы текут по нашим щекам, когда мы наблюдаем за героями спектакля. «Будь я царь, всех людей бы сделал... евреями», - говорит Хлойне-Генех (арт. Виктор Добронравов) в спектакле Вахтанговского театра «Улыбнись нам, Господи». То ли стал он-таки царём, то ли какой другой царь похитил его идею, но все мы стали евреями, по крайней мере, на время спектакля. Долгая дорога – это не только бесконечное передвижение по бескрайним просторам необъятной Родины. Прежде всего, это разговоры, воспоминания. Грустные, тяжелые истории о том, как люди теряли все – от работы и денег до веры и надежды. И вы слушаете эти бесконечные дорожные разговоры, а в них ни капельки утешения. Когда Эфраим (арт. Сергей Маковецкий/В.Симонов) говорит: “Отцы умирают не тогда, когда их в землю закапывают, а когда их оставляют на другом берегу”, Шмуле-Сендер (арт. Евгений Князев/Алексей Гуськов) откликается, слегка вздрагивая: “Мы едем к детям, а они едут от нас”…
“Куда бы мы ни поехали, куда бы ни шли, мы едем и идем к нашим детям. А они едут в противоположную от нас сторону, все дальше и дальше. И никогда мы с ними не встретимся”, - вот ключевые слова в романе. Тяжелая философия жизни. Неужели нужно ее прожить, чтобы постичь?! Разве обязательно быть евреем, чтобы это понять? Старость – конец длинного жизненного пути, долгой дороги к некоей заветной цели. У каждого она своя, как и способы ее достижения тоже свои. С каким «багажом» мы доберемся до этой решающей стадии собственного существования, покажет время. Именно тогда мы увидим результаты своей деятельности и того, насколько далеко «пустили» нас моральные устои, принципы и воспитание. Старость – время, когда богатый жизненный опыт, все победы и поражения, радости и горести, свершения и падения помогают человеку обрести мудрость и возможность наконец-то понять молодых родственников, сгладить углы в непростых взаимоотношениях внутри семьи, найти способ примирения в старом, как мир, конфликте отцов и детей. Разве обязательно быть евреем, чтобы до этого дожить?
Долгая дорога и вечные ценности. В спектакле Римаса Туминаса "Улыбнись нам, Господи!" рассказывается история о людях, длинной, тяжелой дорогой идущих к своей цели. Герои спектакля – старики евреи, потерявшие, кажется, все: деньги, дело, семьи, даже веру в лучшее и надежду на светлое будущее. Их трое – Эфраим Дудак (арт. Сергей Маковецкий/Владимир Симонов), Шмуле-Сендер Лазарек (арт. Евгений Князев/Алексей Гуськов) и Авнер Розенталь (арт. Виктор Сухоруков). Они едут в Вильнюс. Цель поездки – узнать о судьбе сына Эфраима, обвиненного в покушении на убийство генерал-губернатора. Дорога оказывается длинной и сложной. В течение пути герои постоянно сталкиваются с непредвиденными трудностями: то попадают под сильнейший ливень, то переживают нападение разбойников, то в результате цыганского нашествия теряют лошадь… Как не поддаться и не оказаться сломленными в ситуации, когда, кажется, все против вас и ваших далеко идущих планов? Но вдруг, во время одной из остановок, они на мгновение встречаются со свои прошлым и улыбаются друг другу. И нам на душе становится светлее.
Такое могло произойти только на гастролях в Литве, когда на сцене, во время спектакля, напротив трех великих российских ''старцев'' (Сергей Маковецкий/Владимир Симонов, Евгений Князев/Алексей Гуськов, Виктор Сухоруков) оказались три великих литовских мэтра (Гедиминас Гирдвайнис,Сигитас Рачкис и сам Римас Туминас), герои из того, знаменитого литовского спектакля. Как будто на мгновение соединились две великие культуры, и в этот момент Господь им улыбнулся! Улыбнулся всем, кто несет (и нес) миру прекрасное! Разве обязательно быть евреем, чтобы это увидеть?
В долгой дороге количество путешественников претерпевает изменения: к трем старикам присоединяется Хлойне-Генех (арт. Виктор Добронравов), такой добрый юродивый, который есть во всех народах, которого жаль, но который обязательно сделает все, чтобы вызывать у вас смех, и будет счастлив, если увидит на вашем лице улыбку. Такой шут при любом троне, в любой стране. Присоединяется и загадочный молодой человек, ''палестинец '' (арт. Григорий Антипенко), направляющийся далеко на Восток, он оставил все и всех и возвращается в свои Палестины, он едет строить свою страну, ведь у каждого народа должна быть страна, своя историческая Родина, где ты свой и тебе хорошо!
Наверно, обязательно надо быть евреем, если говорить об Израиле, стране, возродившейся из былин и сказаний. Но сколько сегодня разбросанной по миру литовской молодежи?! Может быть, и они в какой-то момент почувствуют эту щемящую ноту и вернутся, чтобы строить свою страну? Возродить то, что пока так не получается возродить у тех, кто приходит к власти. Наверное, для этого не обязательно быть евреем, надо только любить эту землю так, как любит ее Римас Туминас, всеми фибрами своей души. Долгая дорога, разговоры, воспоминания. Но там, дома, остались те, кто тебя любит, кого любишь ты, и это очень важно, даже если это только ''еврейская собака '' - коза (арт.Юлия Рутберг), с огромными печальными еврейскими глазами, которая не говорит, она тебя чувствует, немного молока даст, если ты голоден, согреет, если прижаться потеснее, а как тяжело с ней расставаться!
Разве обязательно быть евреем, чтобы это прочувствовать? Они ехали в Вильнюс, в литовский Иерусалим, за правдой. Наверное, многих коробило, что герои спектакля, как сговорившись, называли Вильнюсом Вильно и Каунасом Ковно. Зачем это режиссёру такое нарочитое пристрастие к сегодняшней топонимике? Может, ошиблись, забылись, чего-то не знали?? Нет, всё гораздо сложнее. Это намёк на ужасную, мученическую гибель литовских евреев уже после того, как Ковно и Вильно стали Каунасом и Вильнюсом. И не случайно композитор Фаустас Латенас пишет музыку к спектаклю, сплетая народные еврейские и литовские мелодии, но на протяжении всего спектакля звучит мелодия песни ''Штилер, штилер'' (''Тише,тише''), написанная в вильнюсском гетто Шмуэлем Качергинским на музыку 11-летнего мальчика Алекса Волковского, тоже чудом оставшегося в живых и ставшего потом известным израильским композитором. Ему, как и Шмуэлю Качергинскому, улыбнулся Господи. А остальным шести миллионам евреев? Наверное, надо быть евреем, чтобы понять, что не доедут до Вильнюса наши герои. Не увидит отец сына. Не станет, как в романе, раскапывать его в общей могиле, чтобы похоронить достойно и изваять ему надгробие.
Еще одно последнее нападение на путников осуществят одетые в противогазы мужчины. Они окурят их и всю сцену непроницаемым дымом, они начнут громить утлый скарб, из которого сложен возок (незабываемая сценография Адомаса Яцовкиса!). Методично. Автоматически. Не остановимо. С каменным упорством. Команда дезинфекторов? Команда убийц? Команда эсэсовцев? Соседи, которые так недавно и так хорошо уживались рядом? Власти тех стран, где убивали евреев? Оборотни? Это из более позднего времени, из страшного периода, называемого Катастрофа, Холокост! Что же осталось от тех евреев, которые когда-то так много сделали для процветания Литвы и той же Германии, как, впрочем, и всех других стран? Сверху высветится большая старинная семейная фотография в проволочной раме-оправе, в просветах которой между соединениями зажгутся огоньки свечей. Потом фотография будет несколько раз повернута тыльной стороной, и мы увидим, что к ней приколоты парные башмачки, парные сапожки… Тех, кто их не сносил…
Господь не улыбнулся молящим… Наверное надо быть евреем, чтобы это все увидеть, понять, прочувствовать. Евреем? Хочется присоединиться и Алле Цыбульской (''Семь искусств''), которая так мудро отметила: ''Римас Туминас подвел финал к масштабному обобщению трагедии народа, к счастью, не истребленного полностью геноцидом. В моем раздвоенном сознании человека послевоенного поколения – по культуре, по любви к русскому искусству я - русская, а по крови – еврейка, в генетической памяти которой запечатлен долгий путь моего народа от одного ужаса к другому, возникло чувство огромной благодарности к Римасу Туминасу, захотевшему обратиться к теме, к которой лично он не причастен, но, раскрывая ее, проявил не только свой дар, но и готовность сердца откликнуться на беды мира''. Неужели надо быть евреем, чтобы понять, что именно сейчас на всю Европу надвигаются опять в масках, маскируясь под беженцев, под прикрытием чужой беды они проникают во все европейские станы, они гадят, воруют и насилуют, убивают! Неужели надо быть евреем, чтобы понять, что если не объединиться и сейчас не остановить. А уже кричит президент Австрии: "Все женщины, наденьте платки'', а уже выделяются дополнительные средства для строительства мечетей в европейских странах, не ставятся Новогодние елки на площадях Брюсселя... Неужели надо быть евреем, чтобы остановить все это, неужели непонятно, что после этой ''чумы'' не останется даже фотографии. Люди всех стран и национальностей, и те же мусульмане, желающие жить в мире, желающие любви и счастья своим детям, оглянитесь, очнитесь, не дайте свершится этому ужасу! Улыбнись им, Господи!
Всего на четыре дня сделал остановку в Литве удивительный спектакль театра из Москвы им.Евг. Вахтангова, такой пьесы нет ни в одном театре мира. Инсценировка (по романам Григория Кановича «Улыбнись нам, Господи» и «Козленок за два гроша») и постановка Римаса Туминаса (лауреат Государственной премии России, лауреат Национальной премии Литвы). Сценография – Адомас Яцовскис (лауреат Национальной премии Литвы). Костюмы – Александра Яцовските. Музыка – Фаустас Латенас (лауреат Национальной премии Литвы). Художник по свету – Майя Шавдатуашвили.
Улыбнись, Господи, этим творцам! Улыбнись великим артистам! Улыбнись лучшим из лучших! Улыбнись, Господи, и дай силы и крепкого здоровья Великому сыну литовского народа Римасу Туминасу! Улыбнись Литве и дай нам побольше солнца! Улыбнись нам, Господи!
Опубликовано: 5 мая 2017 г. Римас Туминас, знаменитый литовский театральный режиссёр, возглавляющий ныне московский театр Вахтангова, недавно вместе с творческой группой вахтанговцев представил в Литве спектакль "Улыбнись им, Господи!", поставленный по мотивам романов литовского писателя еврейского происхождения Григория Кановича.
В ПАРКЕ ЗАБЫТЫХ ЕВРЕЕВ Меня иногда спрашивают, что я делаю в Израиле? Отвечаю: живу, чтобы однажды пройтись по одному парку с Григорием Кановичем. Абсолютно гениальным, на мой взгляд, прозаиком. Которого, даже не знаю, почему еще, не удостоили Нобелевской премии. В Израиле сильнее не пишет никто. В России и в мире – единицы. С подобным упоением читается Асар Эппель, и как было не влюбиться в «Шампиньон моей жизни»? Но я – о Григорий Канович (Grigory Kanovich) Канович ступает по берегу моря с женой, а вслед за ними, на глазах у чаек, - плача, смеясь, ропща, молясь, - тянется вереница его персонажей. «Ицхак любил смотреть на коров, следить за тем, как они спускаются к водопою, медленно и жадно пьют бессмертную воду и сами, казалось, обретают бессмертие. Закончат свой земной круг отец и мать, умрет он, Ицхак, уйдут в небытие братья Айзик и Гилель, а эти большеголовые, большеглазые животные с поступью древних цариц пребудут вечно - до скончания дней топтать и топтать им сочную прибрежную траву, поворачивать тяжелую голову, как унизанную жемчугом корону, к закатному солнцу. И так же до скончания дней с их влажных и непроницаемых морд будет стекать утепленная дыханием струйка. С тех давних пор она, эта струйка, втекает в его душу. Втекает и сейчас, когда в Бернардинском саду, в парке забытых Богом евреев, он ждет своих собутыльников, тех, с кем целыми днями под сенью дружелюбных лип пьет самый сладкий и самый горький напиток на свете - воспоминания». («Парк забытых евреев») И еще: «Я смотрю на звёзды», 1959, «Свечи на ветру», 1979, «Слёзы и молитвы дураков», 1983, «И нет рабам рая», 1985, «Козлёнок за два гроша», 1989, «Улыбнись нам, Господи», 1989, «Очарованье сатаны», 2007, «Местечковый романс» 2013. Шабат шалом, Яков Семенович! И да приумножит Создатель Ваши дни на Святой земле.
На разрыв аорты просто! Никогда ранее в театре меня не кидало из ощущения трогательного юмора в состояние бездны отчаяния! Спасибо любимому театру за данную постановку, всему актёрскому составу за сильный накал страстей и яркую игру! Браво, миллионы раз Браво ❤!!!!! #москва #театр #театрвахтангова
Государственный академический театр имени Евгения Вахтангова отправился на гастроли в Лондон где покажут спектакль "Улыбнись нам, Господи", сообщает ТАСС.
Спектакль "Улыбнись нам, Господи" в постановке художественного руководителя театра Римаса Туминаса, вахтанговцы сыграют четыре раза - 28 февраля, 1, 2 и 3 марта. "В общей сложности в Лондон вылетела группа в количестве 46 человек. Для выступлений артистам предоставлена сцена крупнейшего в Европе культурного центра Барбикан. Впрочем, эта площадка уже знакома вахтанговцам - ровно три года назад они показали там "Евгения Онегина", - ссылается ТАСС на слова директора театра Кирилла Крока. За последние 10 лет театр уже в третий раз выступит в Лондоне. До этого в 2012 году вахтанговцы возили "Дядю Ваню", которого шесть раз сыграли в старейшем лондонском театре "Ноэль Коуард", а в 2015 году в британской столице показали "Евгения Онегина". Пьеса–притча "Улыбнись нам, Господи" Римас Туминас поставил по роману Григория Кановича. Спектакль рассказывает о долгом жизненном пути стариков евреев, едущих в Вильно узнать о судьбе сына одного из них, покушавшегося на жизнь генерал-губернатора.
Последний день зимы, 28 февраля, преподнес англичанам сюрприз: на столицу Великобритании обрушился снегопад. Температура воздуха: 2 градуса мороза, ветер 8 метров в секунду (для москвичей вполне привычные условия), но британцы говорят о природной аномалии и отменяют деловые встречи.
1 марта не будет занятий в школах. К вечеру 28 февраля на дорогах образовались пробки. Даже одно из крупнейших в мире лондонское метро стало работать с интервалами. Публика задерживалась и потому пунктуальнейшие британцы разрешили начать спектакль на несколько минут позже (местные жители говорят, что случай почти исключительный). В 19.10 (в 22.10 по московскому времени) театральный зал культурного центра «Барбикан» был полностью заполнен (здесь 1156 мест – на сотню больше, чем в Москве) и начался спектакль Римаса Туминаса «Улыбнись нам, Господи».
Билеты поступили в продажу три месяца назад (стоимость 25-100 фунтов) и к началу гастролей были раскуплены. Спектакль идет с субтитрами, но судя по реакции зала, среди зрителей было много русских. В ближайшие дни (1-3 марта) в Лондоне состоится еще три показа. «Театрал» расскажет подробности о гастролях.
Московский театр имени Вахтангова открыл очередные гастроли в Лондоне спектаклем «Улыбнись нам, Господи» в постановке Римаса Туминаса. Притча по романам Григория Кановича о путешествии по Литве, как и положено настоящей одиссее, уже побывала на многих сценах мира. Как ее приняли в Британии ‒ расскажет Александр Хабаров.
«Улыбнись нам, Господи» ‒ постановка на основе произведений Григория Кановича. В основе сюжета ‒ путешествие трех немолодых евреев из литовского местечка Мишкине в столичный город Вильно. Вокруг везущей главных героев повозки разворачиваются события начала прошлого века. Но это лишь фон. В центре внимания ‒ темы, временем неограниченные. «Куда бы не ехали, куда бы мы не шли, мы едем к нашим детям. Но они идут и едут в противоположную от нас сторону, все дальше и дальше. И что делать, если с детьми нужно прощаться, и мы никогда с ними не встретимся?» ‒ рассказал народный артист России Алексей Гуськов.
Этот спектакль художественный руководитель театра Римас Туминас впервые ставил в Литве больше 20 лет назад. Нынешняя, вахтанговская версия, может, и не отличается по структуре, но актеры российские. И Туминас рад тому, как они восприняли этот сложный для точного прочтения материал. «Я рад, что театр и актеры поняли дух этого мирного сосуществования и прониклись к быту, культуре, самобытности, и вдохновились», ‒ отметил Римас Туминас.
В спектакле собраны звезды: Симонов, Маковецкий, Князев, Гуськов, Рутберг, Антипенко. Актер Театра Моссовета Виктор Сухоруков был приглашен для исполнения одной из главных ролей. «Тут биография и любви, и потерь, и страданий, и прощения, покаяния, и великой смерти человека, что уходить из этого мира надо достойно и легко», ‒ рассказал народный артист России Виктор Сухоруков.
Первый же спектакль собирает в Лондоне полный зал. Среди зрителей ‒ много соотечественников, но интересно, какой будет реакция англичан. «Говорят, здесь умеют мгновенно прочесть титр, а другим глазом смотреть, что происходит на сцене. Они же были на “Дяде Ване”, “Онегине”, понимали, бисировали, с ума сходили», ‒ отметил народный артист России Сергей Маковецкий.
Теперь оценки тех, кто следил за переводом, вынужденно отвлекаясь от происходящего на сцене. У актеров свое объяснение того, почему зрители именно так воспринимают этот спектакль. «Спектакль начинается с глубоко еврейской темы и, естественно, на нее опирается, а дальше любой человек, который сидит в зале, в любых странах, городах он начинает думать о своей жизни», ‒ пояснила народная артистка России Юлия Рутберг.
На гастроли Театра Вахтангова в Англии билетов уже практически не достать.
Актеры прославленного Театра имени Вахтангова произвели фурор в Лондоне. В рамках «Русских сезонов» в британскую столицу они привезли спектакль «Улыбнись нам, господи». Это пронзительная история, где путешествие – бесконечно, прощания всегда долгие, а мысли и чувства обострены до предела. Груда вещей в самом центре сцены. Это не просто повозка, а корабль, на нем актеры проведут большую часть спектакля. Зрителя приглашают в путешествие, но предупреждают: впереди буря эмоций.
«Я люблю во всех спектаклях паузы, когда женщины щелкают сумочками, чтобы достать платок, слезу вытереть – значит, все правильно сделали, все получилось», – говорит актер Алексей Гуськов. Спектакль «Улыбнись нам, господи» идет в одном из крупнейших залов Европы в центре «Барбикан». В зале 1200 мест, и билеты на все четыре представления давно распроданы. Британцы знают, что выбирают. Прошлый спектакль вахтанговцев «Евгений Онегин» получил высшую оценку английских критиков – пять звезд. В этот раз режиссер сделал ставку не на известные во всем мире произведения, а на сюжет, понятный всем.
«Переселение народов в поисках счастья, в поисках обетованной земли… Когда у народа убирают из-под ног землю, это страшнее ничего нет», – говорит режиссер Римас Туминас. Это не молитва, а крик отчаяния. Крик, который разрывает душу отца, когда сын в беде. Вместе с двумя друзьями он едет спасать сына. Но как бы они не спешили, их цель все дальше.
«Куда бы мы ни ехали, куда бы ни шли, мы идем к собственным детям, а они идут и едут в противоположном от нас направлении, все дальше и дальше, и никогда мы с ними не встретимся. Что делать, если мы с детьми можем только прощаться?» – говорит актер Алексей Гуськов. Они уезжают, и не обещают вернуться. Двигаются вперед, но на протяжении всего спектакля живут прошлым. Наша родина – это память, говорят герои. В зале много эмигрантов. Они хорошо понимают страдания путников.
«Любите друг друга, берегите друг друга…» Нет, самое главное, чтобы после спектакля они понимали, что мы все похожи друг на друга, мы все родня, пришедшие сюда, чтобы на какое-то мгновение поздороваться друг с другом и расстаться, и чаще всего по-английски», – говорит актер Виктор Сухоруков. Прощаются герои на протяжении всего спектакля. Их странствия по чужбине – это нескончаемая череда расставаний и препятствий. Но на плаву это ковчег держит чувство юмора.
И смех и слезы. Многие из пришедших на спектакль смотрят на мир по-разному. Но в этот вечер им было не о чем спорить. «Потрясающая постановка, невероятно талантливый состав. Игра актеров была очаровательная и захватывающая. Я думаю, это была отличная история», – говорят зрители.
Оценили спектакль и британские критики. В одной из самых читаемых газет Лондона Evening Standard написали, что такие постановки не часто встречаются на английской сцене. Возможно, поэтому актеров так не хотели с этой самой лондонской сцены отпускать. Аплодировали долго. И те, кто шел на спектакль, чтобы вспомнить о родине, и сдержанные англичане.
...В Лондоне завершились гастроли Театра имени Вахтангова. Публика аплодировала русским артистам несколько дней. Режиссер Римас Туминас привез в британскую столицу спектакль «Улыбнись нам, Господи», который считается одной из лучших его постановок, и с аншлагом показал на сцене крупнейшего в Европе культурного центра «Барбикан».
Российский Национальный академический театр имени Вахтангова возвращается после ошеломительного успеха пьесы «Евгений Онегин», поставленной в 2015 году. На этот раз – с пьесой о суровой судьбе бедных евреев Восточной Европы на заре двадцатого столетия.
Впервые нам довелось лицезреть мастерство российского Государственного академического театра имени Вахтангова еще в 2012 году, когда труппа представила Великобритании свою незабываемую версию спектакля «Дядя Ваня». Так вышло, что премьера спектакля состоялась всего через несколько дней после широко освещаемой в СМИ британской премьеры постановки той же самой пьесы. Контраст был настолько разительным, что становилось неловко. Английский подход к постановке материала Чехова был, безусловно, деликатным и вкрадчивым, но захламленным и ограниченным рамками реализма. Русские взялись за постановку той же пьесы с мрачным возбужденным самозабвением, создав своего рода экспрессионистский фарс, стреляющий точно в сердце Чеховского взгляда, демонстрировавшего, что апатичное отчаяние и сумасшедшее веселье зачастую являются двумя сторонами одной медали.
Такая разрывающая жанры смелость подхода, а также чувство того, что артисты труппы действительно вложили душу в свои спектакли, снова ощущаются в «Улыбнись нам, Господи», глубоко вдохновенной постановке литовского художественного руководителя театра Римаса Туминаса. Разница в том, что на этот раз они представляют неизвестную английской публике русскую классику (как было с «Дядей Ваней» и «Евгением Онегиным» в 2015 году.) «Улыбнись нам, Господи» - трогательная постановка, наполненная хорошим юмором, адаптированная из двух романов земляка Туминаса, Григория Кановича, повествующая о невзгодах бедных евреев Восточной Европы на заре двадцатого века.
Пьеса получилась сказочным, созерцательным путешествием, прерываемым все более сюрреалистичными препятствиями, неспешный ход которого (спектакль идет три часа 20 минут, с антрактом) пронизан тревожной музыкальностью. Эфраим Дудак (притягательно ворчливый Сергей Маковецкий) – упрямый старый каменотёс, дарит остатки своей заботливости любимой козе (обворожительно сыгранной Юлией Рутберг в белом платье). Но вдруг приходит весть о том, что его сын арестован за убийство губернатора Вильнюса. С тяжелым сердцем Эфраим прощается с козой и отправляется в Вильнюс на конной повозке с парой друзей.
По дороге этому разношерстному трио доведется пуститься в размышления о жизни, смерти, детях и всей проклятой кутерьме, однако их рассуждения всегда уходят корнями в личный опыт героев. «Дети стреляют в тебя год за годом, вместо того, чтобы добить одним выстрелом сразу», - заявляет Эфраим. Виктор Сухоруков великолепен в роли Авнера, потерявшего семью и лавку при пожаре и ставшего нищим-попрошайкой. Кажется, его судьба заклеймена и отягощена его биполярностью. Исступленная, полная отчаянной надежды игра Сухорукова улавливает абсурдность и трогательность маниакально-депрессивного героя, мечтающего переродиться в клен и задающего такие вопросы, как: «Почему среди птиц и зверей нет нищих?»
Герои подбирают загадочного ловкача, который молотит по воздуху тростью, слепота которого, однако, явно весьма избирательна (в забавном исполнении Виктора Добронравова), и таинственного, облаченного в черное человека с пустым футляром для скрипки, способного стоять на горящих углях самодельной бани не обжигаясь. Люди делятся на тех, кто проживает жизнь, чувствуя, как они неуклонно приближаются к своей могиле, и тех, кто похож на этого героя, заявляющего: «Я возвращаюсь с кладбища», достигая своего рода свободы путем безжалостного отказа от уз семьи и национальности.
Нападение волков напоминает погром, когда мародерствующие звери роются в куче местечковой утвари, из которой состоит повозка. В каждом всплеске сумасшедшей энергии постановки всегда таится тонкий смысл. Гениальность постановки, завершающейся с леденящим кровь блеском, неспешно закрадывается в душу. Я бы не сократил спектакль ни на минуту. Это – пища для духа.
Сильное влияние истории Восточной Европы ощущается в этом историческом спектакле о троих стариках-евреях, гневно ропщущих на жизнь и Бога.
Крутой поворот в прошлое… Евгений Князев, Сергей Маковецкий, Виктор Добронравов и Виктор Сухоруков в спектакле «Улыбнись нам, Господи». Фотография: Валерий Мясников
Каменотес, водонос и обанкротившийся бакалейщик отправляются из своего местечка в «Литовский Иерусалим», чтобы спасти сына каменотеса Эфраима от казни за политическое убийство. Трагическая история евреев Восточной Европы тяжелым грузом ложится на их плечи, пока три ворчливых спутника едут в столицу (Вильнюс) по ухабистой дороге на расшатанной повозке, запряженной худо подкованной кобылой. «Ты что же, никогда не умрешь?» - спрашивают у Эфраима в начале путешествия. «Я заплатил на 100 лет вперед», - сухо отвечает он, напоминая нам, что еврейский юмор – это валюта, которую охотно принимают в разных краях.
Русская интерпретация произведений литовского романиста Григория Кановича – занятная вещь. Это историческая пьеса с современным мировоззрением, мощная отсылка к театру 20-го столетия, наследием которого стал театр 21-го века. Российский государственный академический театр имени Вахтангова представил «В ожидании Годо» продолжительностью в 3 с лишним часа, с актерским составом из 22 артистов, только у восьми из которых (и все они – актеры-мужчины) роли были со словами. Большую часть времени зрители наблюдают за тремя стариками, сетующими на Бога и жизнь, которая не дала возможность обрести землю обетованную.
Величественная постановка Римаса Туминаса построена вокруг инсталляции из хлама, служащей сразу и лошадью, и повозкой, и сценой, на и вокруг которой разгуливают герои. Есть что-то забавное в том, как комод «распрягают» каждый раз, когда кобыле надо отдохнуть, а также в том, как артисты контактируют с актерским ансамблемспектакля, будь то пассажиры, сторонние наблюдатели или нападающие волки. Виктор Сухоруков и Виктор Добронравов обращают на себя особое внимание в ролях комично-жалкого нищенствующего бакалейщика, который всегда хотел быть деревом, и перевоплощающегося портного, который вносит необходимую толику дурачества. Однако, при всей своей комичной живости и меланхоличной грации, постановка оставляет вопрос: почему именно это и почему именно теперь?
Прославленный российский Государственный академический театр имени Евгения Вахтангова возвращается в Лондон со спектаклем «Улыбнись нам, Господи», адаптацией произведений еврейско-литовского писателя Григория Кановича. Это сюрреалистичный, поэтичный и завораживающий спектакль, проникнутый печалью о мире, которому вскоре предстоит исчезнуть.
Эфраим (Владимир Симонов) вынужден покинуть своё местечко и любимую козу, чтобы отправиться в Вильнюс. Он сгружает свои пожитки в тележку и отправляется в долгое, похожее на сон путешествие. По дороге ему встретится множество персонажей – цыгане, раввины, слепец – хотя с виду не кажется, что он так уж далеко продвинулся на своем пути.
В том, как построен спектакль, заметны явные отсылки к Беккету, а также к отображению тяжелой участи евреев на протяжении истории. После каждой встречи в воздух бросают пригоршню овса, загорается свет и путешествие начинается снова.
Постановка Римаса Туминаса – это более мрачный и торжественный спектакль, нежели восхитительная постановка пьесы «Евгений Онегин», представленная в Лондоне в 2015 году. Постановка обладает богатой визуальной составляющей – конструкция лошади и телеги из груды шкафов, комодов и чемоданов стала изюминкой безупречно поставленного спектакля. Игра актеров также потрясающе натуральна. Юлия Рутберг прекрасно и экспрессивно отыгрывает роль козочки (единственная актриса, присутствующая на сцене продолжительное время), а Виктор Сухоруков убедительно дурачится в роли сумасбродного Авнера Розенталя.
И хотя пьеса проникнута юмором, осознание того, что в будущем ждет персонажей, и всех европейских евреев, не отпускает зрителя, неизменно оставаясь рядом, как тень, а последняя сцена, безжалостно сметающая все на своем пути, выглядит глубоко впечатляюще и жутко эффектно.
Улыбнись нам, Господи, Барбикан, Лондон — клоунада с нешуточной глубиной чувств. Постановка Государственного академического театра имени Вахтангова повествует о путешествии литовского еврея из деревни в столицу.
Государственный академический театр имени Вахтангова из Москвы ранее уже совершил два визита в Великобританию с такими постановками как «Дядя Ваня» и «Евгений Онегин». Последний приезд театра был совершенно иным. «Улыбнись нам, Господи» - это пьеса, основанная на романах Григория Кановича, действие в которой разворачивается в культуре, близкой автору – литовском иудаизме. Сюжет повествует о каменотёсе по имени Эфраим (во время лондонского показа, актеры дублировали две главные роли), который покидает свое местечко с несколькими друзьями, чтобы отправиться в столицу (Вильнюс), где его сыну предстоит предстать перед судом за попытку покушения по политическим мотивам. По пути селяне повстречают множество эксцентричных персонажей и не раз погрузятся в размышления о жизни, смерти и связанных с ними вопросах. Это c одной стороны «В ожидании Годо», с другой – картина о приключениях в дороге, и с третьей стороны это представление, поражающее с визуальной точки зрения благодаря колоссальной актерской игре, граничащей с клоунадой. Однако восприятию западного зрителя будут чужды искренние переживания, лежащие в основе сюжета. Неизбежны ассоциации с польским театром поздней советской эпохи. Режиссер Римас Туминас начал свою карьеру в соседней Литве. Он был глубоко вовлечен в постановку пьес по романам Кановича, будучи руководителем Национального театра в Вильнюсе. Герои не раз пускаются в пространные размышления о национальности на грани между «еврейским» и «литовским». Добавьте к этому еще и третье измерение – «русское», - и перед нами раскрываются взаимоотношения не только между материалом, режиссером и театром, но и между этими двумя республиками (которые, как лаконично отметила VivGroskop в своей статье о русском театре на прошлой неделе, «не без подводных камней»). И у меня есть подозрение, что данный аспект постановки останется совершенно незамеченным для любого британца, не имеющего соответствующего высшего образования.
То, К счастью, в постановке Туминаса (на русском, с английскими субтитрами) есть то, что в итоге, остается универсально доступным. Все мы пытаемся найти свой путь в мире, который, в лучшем случае, к нам равнодушен, а в худшем – и вовсе явно агрессивно настроен против нас, таких несоизмеримо крохотных. Если это звучит почти архетипически по-русски, то в постановке все же нашлось место для юмора, от саркастического, принимаемого с каменным лицом, до совершенно сюрреалистического. Во время премьерного показа в присутствии прессы, на сцену прилетел целлофановый пакет, и Виктор Сухоруков пинал, сдувал и просто гонял его по всей сцене без тени какой-либо неловкости. Один из букетов цветов во время выхода на поклон был вручен Юлии Рутберг, сыгравшей роль дорогой Эфраиму козы. Другими словами, при продолжительности в три часа, это – долгое и серьезное, но не мрачное зрелище.
Душевная и интригующая, эта российская постановка требует терпения, но под полусонной созерцательностью скрывается тихое, яростное напряжение.
Московский театр имени Евгения Вахтангова в последний раз приезжал в театр Барбикан с восхитительной постановкой пьесы «Евгений Онегин». Данная же постановка визуально менее привлекательна, однако сделана с тем же размахом, глубока и, порой, таинственна.
Основанный на романах литовского автора Григория Кановича и разворачивающийся в начале 1900-х, спектакль повествует о трех старых друзьях, пустившихся в неспешное путешествие из своего штетла в Вильнюс. Это – одиссея тягот и горестей, наводящая на размышления об уделе человека, доме, семье и историческом опыте евреев. Спектакль, идущий на русском языке с английскими субтитрами в постановке Римаса Туминаса, получился душевным и интригующим, с толикой ироничной театральности. Он требует терпения, и юмор не всегда понятен, но под полусонной созерцательностью действия скрывается тихое, яростное напряжение.
Канович крупнейший и сильнейший писатель современности. Сын портного и поэт местечка в Литве, он, подобно Шагалу, идет не от кадастра вещей и событий, а вглубь вещей и событий, — лишь, кажется, для того, чтобы показать нам, жителям «парка забытых евреев» смысл, боль и космос мира. Писатель живет в Бат-Яме. Я смотрю на звёзды, 1959 Свечи на ветру, 1979 Слёзы и молитвы дураков, 1983 И нет рабам рая, 1985 Козлёнок за два гроша, 1989 Улыбнись нам, Господи, 1989 Парк забытых евреев, 1997 Очарованье сатаны, 2007 Местечковый романс 2013 Дай Бог, чтобы Вы жили подольше, в здоровье и радости! Чтобы и дальше лакомили нас своими псалмами веры и любви к миру. С днем рождения, Яков Семёнович! Мазаль тов и низкий поклон!
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 243
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума