Цикл фильмов "ЖЗЛ" создает портреты наших современников, россиян или людей, имеющих российские корни. Эрнст Неизвестный, Михаил Шемякин, Зиновии Гердт, Галина Волчек, Муслим Магомаев, Михаил Жванецкий, Андрей Кончаловский, Евгений Лебедев, Олег Ефремов, Белла Ахмадулина, Борис Мессерер - каждое из этих имен является для нас, своего рода, символом неповторимой эпохи. Каждый из этих художников, артистов, поэтов не имеет, по большому счету, оснований - быть недовольным своей судьбой. Но как чувствуют себя эти известные, достигшие успеха люди сегодня, в 90-е годы?
10 января исполнилось 130 лет со дня рождения Алексея Николаевича Толстого, классика советской литературы, автора «Петра I», «Гиперболоида инженера Гарина», «Хождения по мукам», «Аэлиты» и «Золотого ключика». «Красный граф», лауреат трех Сталинских премий оставил неоднозначное впечатление о своем творческом наследии: едва ли найдется литератор, которого столь же часто обесценивают, как и превозносят. Талантливый прозаик, яркий публицист и драматург, мастер исторического романа прошел сложный путь творческого становления. Начинал как символист (его поэтическая стилизация на темы славянского язычества с русалками, лешими и прочей нежитью была отмечена Валерием Брюсовым), сочинял сатиру, научную фантастику, блестящие военные очерки, прославился как критический реалист — цикл «Заволжье» принес Толстому известность. После этой публикации Максим Горький предсказал начинающему писателю большое будущее.
Актриса Галина КОНОВАЛОВА, работающая в Театре имени Евгения Вахтангова с 1938 года, — одна из тех, кому довелось видеть Толстого в жизни.
культура: Когда Алексей Николаевич объявил, что пишет пьесу «Путь к победе», театры Москвы включились в борьбу за право первой постановки еще не написанной драмы. Вахтанговский победил — значит, был авторитетнее других?
Коновалова: С чего вы это взяли? МХАТ в то время шел впереди — он гремел: очереди за билетами на «Анну Каренину» стояли вдоль Тверской. Вокруг нашего театра тоже собирались интересные люди, но не потому, что выходили необыкновенные спектакли (таких как раз было много до и после этих лет), а совсем по другим причинам: театр молод, там работали красивые женщины. Наш театр всегда существовал несколько автономно, как отдельный мир, город в городе. Всё свое: маникюрша, парикмахерша, сапожник, прачечная, пошивочная мастерская.
Наверное, за пьесой Алексея Толстого гонялись, но я это знаю только по книгам и рассказам. Шел мой первый театральный сезон. Но помню, что возвращение Толстого из-за границы довольно долго воспринималось как событие. В этом была какая-то экзотика. Вот сейчас приехал Депардье — видите, что делается? В то время надо было приспосабливаться — ставить современные советские пьесы, и Алексей Толстой для такого дела понадобился. Когда позже, уже в войну, мы поставили «Мадемуазель Нитуш», имевшую ошеломляющий успех, ее разгромили в пух и прах как безыдейную оперетку… Толстой был популярен: уже написаны две книги трилогии «Хождение по мукам», на втором курсе мы играли отрывок, ставил Рубен Николаевич Симонов; прославился и «Петр I». К тому же Толстой пользовался большим расположением властей.
культура: Есть театральная легенда о том, какой прием оказали Толстому вахтанговцы в подмосковном доме отдыха. Но, по-моему, все опираются на воспоминания бывшего скрипача театра Юрия Елагина, написанные в эмиграции. Им можно доверять? Вы ведь были на этом празднике?
Коновалова: С Юрой я дружила, он за мной ухаживал и даже делал предложение. Описал он все правильно и красочно. Правда, свою роль несколько преувеличил. Да, я была свидетелем тому, как Алексея Толстого пригласили в наш замечательный дом отдыха в Плёсково. Бывшее имение Шереметевых, старинный особняк с колоннами, свое хозяйство, веселая жизнь, соревнования — там мы отдыхали и летом, и зимой.
Алексея Николаевича привезли, все вокруг него крутились, катали на лодке по Пахре. Он — большой, шумный, тучный — приехал с молодой женой Людмилой. Встречали их цыганским хором, что у нас было принято: Рубен Николаевич Симонов любил петь под гитару русские и цыганские романсы. Вот и пели в честь Толстого: «К нам приехал, к нам приехал…» Был костер, плясали, рассказывали истории, читали стихи. Как эпикурейцы, много ели, пили, и все было прекрасно, пока не перебрали с алкоголем… Алексею Николаевичу понравилась одна наша барышня: он прямо в башмаках и костюме пошел в воду. Пришлось вытаскивать. Чтобы важный гость не простудился, его завернули в ковер...
культура: Как раз в 38-м, когда Вы начали работать в вахтанговском, там ставили спектакль по пьесе Толстого «Путь к победе». Говорят, он утверждал значение Сталина в Гражданской войне...
Коновалова: Я этот спектакль плохо помню. Революционный, многолюдный — тогда не было немноголюдных, по сцене бегали матросы и солдаты. Так можно сказать про многие спектакли, но вот «Человека с ружьем», в отличие от других, помню от начала до конца, настолько он был ярким и эмоциональным. А «Путь к победе» шел и прошел… Когда театр переехал на Арбат, его уже в репертуаре не было. У Толстого случались творческие падения и взлеты, но это никак не отразилось на его жизни. А вот во время Великой Отечественной войны он писал замечательные очерки, они были грандиозны. Военная публицистика Толстого и Эренбурга производила сильное впечатление.
культура: Как выглядел Алексей Толстой?
Коновалова: Широкоплечий тяжелый человек с внешностью бывшего красавца. Его супруга Людмила была поразительно красива, но я ее лучше помню в более поздние времена, когда Толстого уже не стало. Красотка немыслимая, с густыми темными бровями, в бриллиантах. Ради Людмилы Ильиничны, своей секретарши (говорили, что она — прообраз Даши в «Хождении по мукам»), Толстой оставил прежнюю жену, замечательную поэтессу Наталью Крандиевскую, и детей. Но в наш театр Алексей Николаевич пришел уже с Людмилой. Они занимали особняк во дворе красивого дома Рябушинского, где проживала семья Горького, рядом с церковью Большого Вознесения. Семьи дружили по-соседски, да и вели одинаковый светский образ жизни.
культура: А в доме Толстого Вы бывали?
Коновалова: Один раз, когда хозяина уже не было в живых. Толстой был коллекционером, любил роскошь: антикварная мебель, потрясающие картины, хрусталь. Его же называли рабоче-крестьянским или коммунистическим графом. Он и вел себя по-графски, ни на минуту не забывая о собственном происхождении. Но в том-то и дело, что графом его называли иронически — по тем временам роскошь не считалась большим достоинством. Сейчас другое время, и антиквариат в моде...
В преддверии юбилейного, 20-го международного театрального фестиваля «Балтийский дом» в понедельник в театральном центре «На Страстном» прошла его презентация. Высшей его официальной точкой стала церемония награждения премией «Балтийская звезда» худрука Александринского театра Валерия Фокина, все остальное время прошло в дружеском общении, в разговорах о фестивале, который откроется 27 сентября в Санкт-Петербурге. В программе – спектакли Эймунтаса Някрошюса, который за прошедшие годы сыграл здесь все свои премьеры, а также – Римаса Туминаса, Иво ван Хова, Люка Персефаля и других. Римас ТУМИНАС, худрук Малого театра (Литва, Вильнюс) и Театра им. Евг. Вахтангова, – один из постоянных гостей фестиваля. Его спектакли Малого театра не раз были отмечены здесь наградами. У него за 20 лет сложился свой сюжет с питерским фестивалем, о чем он и рассказал корреспонденту «НГ» Ольге ГАЛАХОВОЙ.
– Что для вас означает понятие «Балтия», каково место Санкт-Петербурга в этой географии?
– По сей день не могу привыкнуть, что Петербург имеет какое-то отношение к Балтии. Мне казалось, Эстония, Латвия являются частью общего балтийского дома. И вдруг объявляют, что прибалтийский фестиваль будет не где-нибудь в Вильнюсе, а в Петербурге. Выход к морю у города, естественно, есть, но вот побережья, такого моря как бы нет. 30 лет назад существовал фестиваль в Прибалтике, в котором участвовали эстонцы, латыши, литовцы, почему-то белорусы и Петербург. Но потом этот фестиваль исчез, развалился. У прибалтийского фестиваля была премия «Ника» – переходная. Статуэтку победитель год у себя держал, чтобы потом передать следующему лауреату. Так случилось, что последним победителем этого фестиваля стал я, так эта «Ника» у меня и осталась.
Но вот возник такой человек – дьявол Сергей Шуб (руководитель фестиваля «Балтдом»), который вышел из этого Ада. Поначалу создал Чистилище, а теперь и Рай. Дьявол в Раю – это нечто странное. Прелесть в этом. Только дьявол может придумать такую затею и 20 лет продержаться, развиваться все интереснее и интереснее. Распространяться, расширяться – это свойство дьявола. И уже он вторгается в Москву, в другие страны, к нему приезжают театры из других стран. На фестивале «Балтдом» ты испытываешь отнюдь не конкуренцию – это территория самопознания. Главное не в познании петербургской публики, не в ожидании петербургской оценки, а в присутствии на территории, где ты созерцаешь, наблюдаешь и понимаешь себя.
Я помню первое свое участие. Был апрель. Мы автобусом ночью возвращались домой после обсуждения спектакля «Улыбнись нам, Господи». Тогда нас назвали победителями. Сейчас, слава богу, почти все фестивали отходят от того, чтобы что-то распределять. Все логично и просто: а кто судьи? Нет их – и не надо. Важнее самосуд.
Так вот этот дьявол отпустил меня из Петербурга победителем, чем-то помазал, что я остановился у Рижского побережья у какого-то озера и, как вышел из автобуса, так, как Христос, и пошел по воде в одежде, в свитере. Поплыл – на удивление всем актерам, которые не решались, то ли спасать, то ли смотреть на то, что со мной происходит. Добравшись до дому, я подумал, что это точно действие дьявола – этого Шуба, который устроил Рай для театра. Правда, огромное здание самого театра «Балтийский дом» очень пугает. У нас в Вильнюсе все как-то немножко низко, узко – у Шуба в Питере такая территория, что кажется, ты попал на космодром: то ли полетишь со своим спектаклем, то ли провалишься и не взлетишь.
В следующие наши приезды мы показывали «Вишневый сад», потом «Маскарад».
Хорошо помню, как первым играл «Гамлета» Някрошюс. Естественно, после спектакля шли обсуждения, и его там разбили, поколотили. Следующими играть свой спектакль «Маскарад» должны были мы. Някрошюс сказал мне, что порталы, широкая сцена, как сарай, помешали ему. Пространство поглотило актеров, особенно ширина авансцены. Он посоветовал мне сузить пространство, убрать авансцену – я так и сделал, но все равно провалился. Меня тоже разбили.
Все организаторы, которые сегодня делают фестиваль, – безумные люди. Это бесконечно трудная, ответственная, суматошная работа, и я их не понимаю. Как они это делают – я бы не смог сделать ничего. Хотя сам сейчас думаю про юбилей Вахтанговского театра, как отмечать девяностолетие. Те связи, что установились с «Балтдомом», с вильнюсским, с омским театрами, могли бы помочь проведению мини-фестиваля в ноябре 2011 года здесь, в Москве.
– Вы на юбилейный «Балтдом» привезете «Маскарад» вильнюсского Малого театра, который, как вы считаете, тогда провалился?
– Тогда да, но в Москве победил. Все логично. В свое время в Петербурге чеховская «Чайка» провалилась, а в Москве воскресла. Я успокаиваюсь тем, что в истории есть какие-то примеры равновесий.
«Маскарад» популярен, но надо уже с ним попрощаться. Я поставил в Вахтанговском театре «Маскарад» – подобие вильнюсскому, но здесь, в Москве, сложилась другая история, отличная, которая оправданна, логична. И встреча, и прощание с литовским «Маскарадом» произойдет в Петербурге, в «Балтдоме». Пора. Все актеры еще взбираются на сани, но с трудом. Что-то уходит, что было дорого. Я не жалею, я рад, что этот спектакль был. Я его не снимаю, а отправляю в далекое путешествие по галактике. Я очень верю, что наша вложенная энергетика, наша душа не пропадает, а какими-то молекулами отправляется в долгий путь, а там преобразуется в один комок, и жизнь продолжится там. Может быть, когда-нибудь мы и увидим преображенный «Маскарад». Правда, неизвестно, признают ли нас. Мы будем только зрителями. Кто автор? Автор и режиссер – сам Бог. И будет играться спектакль не в шубовском огромном зале, а в открытом пространстве без крыши, без стен, на космической территории.
Я еду на «Балтдом», чтобы и видеть, и прощаться, и поздравить. «Балтдом» многим помогает, как отец, прикладывает руку к спине и помогает идти вперед, успокаивает, доверяет тебе, любя тебя. Дает толчок не в карьеру, а в подлинную творческую жизнь.
Крупнейшие гастроли сезона пришлись на время, когда сезон, по существу, закрыт: Музыкально-театральный центр Людмилы Гурченко везет любимое зрелище московской публики — литовский театр. Пять спектаклей Римаса Туминаса: старый «Вишневый сад», свежие «Три сестры», премьера «В ожидании Годо», притча «Мадагаскар» и «Маскарад» с Регимантасом Адомайтисом — шесть лет назад этот спектакль принес Туминасу «Золотую маску».
— Вашей труппе уже пятнадцать лет, меньше года назад вы построили для нее отличный театр. Я своими глазами видела: полные залы. Но Вильнюс — город маленький, а помимо вас там работают Някрошюс, Коршуновас. Есть конкуренция? — Да нет, каждый на своем месте. Нас даже сравнивать перестали. В «Маскараде» мы огонь открытый используем. И Някрошюс использует. Но мы первые были, а говорят: «Някрошюс, Някрошюс». Но мы же язычники, не зря в Европе мы последними христианство приняли. Оно и сейчас в нас очень живо. Нам дай воду, доску, камень, огонь, землю насыпь — и мы вам сделаем спектакль.
— Где прошло ваше детство? — В деревнях. Отец в 1945-м вернулся из Берлина и служил то учителем, то председателем сельсовета.
— Как вас, деревенского, в театр занесло? — Сначала я кино хотел заниматься. Я в школе киномехаником работал, у меня даже удостоверение есть — «Моторист в категории киномеханик». В деревнях все киномеханики пьяницы были, и я вместо них подрабатывал: брал телегу, грузил аппарат и ехал по деревням. И друзьям своим кино показывал, обязательно интимную сцену выбирал, где целуются, падают в кровать — и затемнение. А в четырнадцать лет театр увидел: нас в город повезли смотреть «Кота в сапогах» — и мне так не понравилось!
— Какой спектакль впервые понравился? — Наверное, «Дон Жуан» Эфроса. Однажды Стрелера привезли в Москву на гастроли, во время оттепели. Он даже в ГИТИС приходил, но меня тогда исключили, потому что я вместо занятий бегал на репетиции к Эфросу. «Эфросятина, — говорили, — это надо искоренять!» На практику я пошел на Таганку. Любимов посмотрел на меня: «Практикант? Садись». И стал на мне показывать актерам: таскал меня, орал, всю гордость из меня вытряс. Через час после начала я сбежал — и на Малую Бронную, к Эфросу, там светло, там ясно, там все с юмором, там интересный разбор, мечты.
— Значит, «В Москву, в Москву» в ваших «Трех сестрах» нужно понимать буквально? — Скорее это «Литы, домой!» — так в спектакле «Мадагаскар» кричат.
— В «Мадагаскаре» литовцы пытаются из Литвы бежать — это фантазия? — Помню: первые холода, свиней режут, мясо готовят для колбас, и весь дом жиром пропах. Четыре дня делали колбасы, а в воскресенье взялись коптить их. Сделали трубу, с утра разожгли ее в саду. Так вот, отец коптит, сидит к нам спиной, и мужики заходят на дымок — учитель приходит, аптекарь. Смотришь, солнце заходит, и заблестела у кого-то бутылочка в руках. Колбасы коптятся. Сидят, разговаривают, и тут начинают решать мужики, что надо же ехать отсюда, жен оставить и ехать. И вечер, голоса все громче, мама в конце концов не выдерживает, выходит: «Хватит пить, пора мясо вынимать». Отец открывает коптильню — а там угольки. Отец сердится, вываливает угольки на землю, и они горят, как в небе звезды. Мама плачет. Зима скоро, а мяса не будет. Так «Мадагаскар» родился. Про неудачную историю нашу, про желание бежать хоть на Мадагаскар, начать все сначала. Так все возмутились, что я издеваюсь якобы над историей. А какая история? Витаутас, великий князь наш, был грабитель — скакал до Черного моря и обратно. Потом он еще и корону свою где-то потерял. Или еще один герой: в Америку в 1905 году эмигрировал литовец, баскетболист знаменитый. Так он играл Кинг-Конга. Или Пакштас, наш географ, который соблазнился приглашением на Мадагаскар, чтобы создать там театр. История неудачников. Поэтому мы и боимся самостоятельности — лучше отдаться кому-нибудь, не Союзу, так Евросоюзу. Не успели осознать себя как нация, а уже с кем-то объединяемся. Я не беру на себя роль человека, который пересмотрит литовскую историю, упаси боже, но я лично хочу посмотреть на все то, чего мы боимся в себе. Представьте: самые большие супермаркеты в Европе — у нас. А названия — «Акрополь», «Вавилон». С ума сойти!
— То есть вы не рады Евросоюзу? — Я вообще евроскептик. Прежде всего мы теряем деньги. Всего пятнадцать лет литы подержали в руках, и опять чужие деньги вводят. Никто не подсчитал последствий. И это понятно: это все немцы руками французов делают, не войной нас, так Евросоюзом. Не скажу, что меня ностальгия замучила, но для России мы были лицом Запада. И мы изображали из себя чуть-чуть, подчеркивали это всегда.
— Ну да, вы были известными снобами. — А для Запада мы были тайной. А теперь мы и для тех, и для других — глухая провинция.
Литовец Римас Туминас ставит в театре «Современник» «Горе от ума» Грибоедова. «Афиша» побывала на репетиции спектакля
Посреди сцены высится до колосников изразцовая печка, похожая на кремлевскую колокольню Ивана Великого. Справа от нее сложены дрова, слева — чемоданы. Сзади стоят разнокалиберные стулья, табуреты. В зале за режиссерским столиком сидит (костюм по фигуре, полосатая рубашка) Римас Туминас — литовец, любимый в Москве, причем не только публикой: Михаил Швыдкой, когда умер Михаил Ульянов, звал Туминаса на должность главы Вахтанговского театра. Туминас думал долго, наконец, согласился. В Вахтанговском, где он когда-то ставил «Ревизора», Туминас проводит вечера, доводя до ума очередную премьеру другого режиссера. Днем он в «Современнике», где когда-то поставил выдающийся спектакль «Играем… Шиллера!» и где теперь он репетирует «Горе от ума». Фамусов — Сергей Гармаш, старуху Хлестову играют по очереди Валерий Шальных и Александр Берда, но сейчас не их сцена. Взобравшись на два табурета, в пяти метрах друг от друга стоят Иван Стебунов и Марина Александрова. Она играет Софью, он — Чацкого. Почему на табуретах — непонятно.
Стебунов Я странен, а не странен кто ж? Тот, кто на всех глупцов похож; Молчалин, например… Александрова Примеры мне не новы; Заметно, что вы желчь на всех излить готовы.
Туминас (Стебунову, принявшему на своем табурете выигрышную позу.) Провоцируйте! Провоцируйте ее и себя! Чем противнее вы будете ей и себе, тем лучше. Но может, вам мешает ваша профессия актерская? Вы выходите на сцену, чтобы вызывать любовь. Вы думаете, раз зрители покупают билет в театр, то они вас любят. А вы их не люб'ите, вы безжалостны будьте и к ней, и к себе! Убивайте в себе актера! Чацкий Я странен, а не странен кто ж?
Туминас Хорошо было бы вообще весь спектакль сыграть на табуретках. Есть же в Москве театр «Табакерка», а я создам театр «Табуретка». Почему я хочу, чтобы весь спектакль сыграли на табуретах? Потому что тут вся ваша сцена. Табуретка — это как мир наш. Мы думаем, он огромен, а он — крохотный, и это все, что нам отведено. Если это знать, игра пойдет не вширь, а вглубь. Если получится, и вверх. Протопчите след на этой маленькой своей табуретке! Вы здесь в плену, поэтому требую безжалостности, ненависти!
Софья (вытянувшись как струна, с ненавистью) Примеры мне не новы; Заметно, что вы желчь на всех излить готовы. А я, чтоб не мешать, отсюда уклонюсь. Чацкий Постойте же. Оставимте мы эти пренья. Перед Молчалиным не прав я, виноват; Быть может, он не то, что три года назад. Но есть ли в нем та страсть? То чувство? Пылкость та? Чтоб, кроме вас, ему мир целый Казался прах и суета?
Туминас Согнитесь, будто у вас живот свело, проскрипите эту фразу. И-и-и — вот так! Софья (сжав кулаки, с торжеством) Вот нехотя с ума свела! Стебунов спрыгивает с табуретки и кидается к печке. На печке стоит парень в русской рубашке. Это артист Евгений Павлов в роли Петрушки — того самого, что «вечно с обновкой». В пьесе это крохотная роль, в спектакле — огромная. Такие персонажи есть и в других спектаклях Туминаса — бессловесные свидетели происходящего. В «Маскараде», с гастролей которого в Москве пошло увлечение Туминасом, такой человек раскатывал на сцене снежный ком, все возраставший под аккомпанемент хачатуряновского вальса. Сейчас этот немой соглядатай выгребает пепел из печки и посыпает на голову Чацкого. Чацкий (парню в рубахе) Она не ставит в грош его.
Туминас (Чацкому.) Призывает жестами Лизу в свидетели. (Артистке Дарье Белоусовой, играющей Лизу.) Лиза жмется к стенке. Лиза чувствует, что она натворила. Боком повернитесь. Метлу в сторону отставьте. Белоусова (театральным шепотом) Сударыня, за мной сейчас К вам Алексей Степаныч будет. Софья Простите, надобно идти мне поскорей. Чацкий Куда? Софья К парикмахеру. Чацкий Бог с ним. Софья (с ядом) Щипцы простудит.
Софья мягко спрыгивает с табурета. В воздухе запирает перед Чацким воображаемую дверь. Все это — под негромкую музыку литовского композитора Латенаса. Латенас — это фирменный знак литовской режиссуры. Впрочем, минимализм этот порой совсем перестает быть музыкой: фортепианные аккорды звучат разреженно, через паузы длиною в четыре-пять секунд. Долго слушая их, в конце концов начинаешь чувствовать, как в паузах протекает время. Из-за кулис неслышно появляется тот самый Алексей Степаныч — Молчалин. Если конкретней, это артист Ветров с воображаемой флейтой в руках. Отпускает флейту лететь по воздуху — и натурально, звучит флейта. Все на сцене завороженно следят за полетом воображаемой флейты. Печальная музыка разливается в воздухе, Чацкий беззвучно плачет, уткнувшись в сундук. Потом он увидит Молчалина, ставшего свидетелем его унижения, и будет кидаться в него ядовитыми фразами. Одновременно, стоя на коленях, он будет ковырять в замке воображаемой двери воображаемой шпилькой. А Молчалин будет наблюдать за воображаемой флейтой и спокойно поучать Чацкого, как тому следует вести себя в Москве. Артисту Ветрову неуютно сидеть на табурете у края сцены. Кроме того, ему не хочется давить и так раздавленного Чацкого. А Туминас убеждает его, что это так естественно. Приводит пример из Стриндберга. «Помните, как это у него: «Моя жена стояла на краю скалы, и я подумал, что надо толкнуть — это так натурально, так естественно будет».
Туминас И объясните ему: он в Москву приехал и в одном доме околачивается, а домов много. Объясните так: ты вот хочешь только в «Современнике» работать. А зачем? В Москве театров больше двухсот, а вообще в стране — четыреста пятьдесят. (Туминас входит во вкус, играет и за Чацкого, и за Молчалина.) «А вы, вы сам-то кто?» — «Я в массовке, на большее не претендую. Я стою на пятой кулисе и здесь чувствую жизнь. Вырываться вперед и кричать, как все ужасно, — это каждый дурак умеет. А ты попробуй жить у пятой кулисы и при этом любить театр».
Чацкий безуспешно взламывает воображаемую дверь. Молчалин на воображаемом шкафу нащупывает воображаемый ключ. Отпирает дверь без труда, оборачивается на Туминаса: где в сцене делать точку? Туминас Я точек, финалов не люблю. Умею их делать, но не люблю. Я сейчас с вами работаю — и не знаю финала. Я хочу наблюдать, как льется жизнь, простая, естественная, никому особенно не интересная. (Заводится.) Спектакль — это одна большая пауза. Это чудо — на время спектакля останавливается жизнь. А мы хватаемся за текст, мы привыкли к действию: действие, действие, точка — и снова помчались! Не люблю я это. Экономно надо играть, тогда возникнет красота. В безобразии есть красота. Актерская профессия — неправильная, безобразная. Но и в ней красота. Она тогда возникает, когда я узнаю, что я безобразен, — и соглашаюсь с этим. Душа все равно себя проявит, дымочек этот вот отсюда потянется. Монтировщик Извините, я вас заслушался, а нам декорации нужно разбирать.
Туминас Да! Все? (Смотрит на часы.) Конечно. Сцена — ловушка, она провоцирует вас к театральности. Я тоже не знаю, как с этим бороться. Но завтра мы увидимся снова — и снова будем бороться.
http://www.1tv.ru/news/social/132340 14 января 2000, Пятница, 22:53 В Московском «Современнике» ставят Марию Стюарт. В главной роли - Марина Неелова.
До начала первых репетиций «Марии Стюарт» в московском «Современнике» о проекте режиссера Римаса Туминиса боялись говорить вслух. Главреж Галина Волчек сплевывала и чтоб не сглазить стучала по дереву.
За Туминисом театр начал «охотиться» почти два года назад, когда выдающийся литовец привез в Москву «Маскарад» по Лермонтову. И когда он согласился, ему дали полный карт-бланш - любую пьесу мог поставить. Выбрал «Стюарт» Шиллера. Потом вдруг передумал: нет времени, руководит двумя труппами в Литве. Римас вспоминает, как встретил Неелову и сказал, что сейчас работать- не получится, потом как-нибудь. Вспоминает ее лицо, разговор с ней, когда понял, что актриса уже в материале, что об этой роли она мечтает.
РИМАС ТУМИНАС, режиссер (Литва): "И я не был готов так сильно обидеть, так сильно обмануть... Мне это казалось обманом".
Поэтому сегодня Туминас признает: именно благодаря Нееловой работа над проектом все-таки началась. Неелова здесь играет Елизавету, в роли Марии Стюарт Елена Яковлева. Стилистика Туминаса необычна для этого театра. Как говорит режиссер, он боялся встречи с труппой, а оказалось главная проблема - столкновение с самим собой: актеры «Современника» его понимают, но он недостаточно доволен своим поиском.
МАРИНА НЕЕЛОВА, народная артистка России, лауреат премии «Триумф»: "Пока страшно говорить, но процесс так увлекателен и сладострастен. У режиссера парадоксальное мышление. Римас... он что-то облегчает, что мы бы подняли до пафоса... Это очень необычно".
И еще на вопрос об исторической точности будущей постановки Туминас говорит: история - будет только фоном, меня интересуют характеры, это главное. А историю можно интерпретировать как угодно.
Сергей Маковецкий, Людмила Максакова, Владимир Симонов и сам мастер театральной режиссуры из Литвы Римас Туминас прибыли в Латвийскую столицу с удивительным спектаклем «Дядя Ваня». Необычная, нашумевшая постановка стала лучшим спектаклем сезона 2009 года. Вообще театр Имени Вахтангова последний раз был в Риге с гастролями ..более 30 лет назад. И вот перед рижанами откроются ..Чеховские «Сцены из деревенской жизни» .
Уже второй театральный сезон проходит в Киеве под знаком театра им.Евгения Вахтангова, творческая школа которого как раз в эти дни отмечает свое 88-летие. Эту славную традицию ввела продюсерская компания «Этуаль» во главе с Нонной Мартынич при поддержке Посольства РФ и лично Чрезвычайного и Полномочного Посла России Виктора Черномырдина. Спонсором гастролей выступила компания «Лукойл-Украина».
В гастрольной афише четыре спектакля — «Амфитрион» Жана-Батиста Мольера, «За двумя зайцами» Михаила Старицкого, «Отелло» Вильяма Шекспира и премьера — «Царская охота» Леонида Зорина.
Как уже говорилось выше, вахтанговской школе — 88. Если развернуть эти цифры горизонтально, получится двойной знак бесконечности. И стоящий первым в гастрольной афише «Амфитрион» в постановке Владимира Мирзоева как нельзя лучше, на мой взгляд, показывает бесконечность эксперимента внутри этой театральной школы.
Спектакль рождался трудно и вызывал неприятие у многих вахтанговских старожилов, воспитанных на традиционной подаче классики. Но соединение драматургии Мольера, который уже не первый век приходит на помощь режиссерам, когда нужно поговорить со зрителем о насущных проблемах современности, с чувственной гражданской активностью Мирзоева дали победный результат — публика безоговорочно приняла «Амфитрион».
У древних греков и римлян с богами были вполне «домашние» отношения, т.к. последние были наделены всеми слабыми и сильными чертами, присущими человеческой натуре. Кроме бессмертия, у богов было лишь одно преимущество — способность к перевоплощению. Им-то они и пользовались широко в быту, играя людьми и удовлетворяя свои минутные прихоти. «Амфитрион» в постановке Мирзоева — не комедия ошибок, построенная на страсти бессмертного к жене человеческой, а разыгранная с тонким юмором притча с моралью, которая гласит: сильные мира сего могут позволить себе все, если смертные готовы быть рабами.
Сценография и костюмы Павла Каплевича экологически чисты по графике и цвету, они стирают границы между олимпийцами и людьми. Художник вместе с режиссером оставляет на первом месте человеческие чувства и борьбу за человеческое достоинство. Органичный музыкальный фон спектакля создали Алексей Шелыгин и Максим Суханов, который одновременно является любимым актером и талисманом Мирзоева. В «Амфитрионе» Суханов играет изощренного человеконенавистника Меркурия. Он умен, потому что знает все человеческие слабости, это придает ему силы и изворотливости, но он слаб, потому что сам не способен на настоящие чувства. И он великолепен в своем профессиональном мастерстве. Вообще весь актерский ансамбль спектакля настолько гармоничен и слажен, что трудно выделить кого-то. Каждый из исполнителей в «Амфитрионе» продемонстрировал фигуры высшего актерского пилотажа: изысканно-нервная Юлия Рутберг (Алкмена), знакомый и каждый раз новый Сергей Маковецкий (Амфитрион), мастер точных деталей Мария Аронова (Клеантида), тонкий психолог Владимир Симонов (Созий), пластичный Алексей Завьялов (Юпитер).
О спектакле «Отелло», мне кажется, нужно говорить в контексте современных подходов к шекспировским текстам. Главная удача вахтанговской постановки — актерский дуэт Владимира Симонова (Отелло) и Сергея Маковецкого (Яго).
Нестареющая комедия М.Старицкого «За двумя зайцами» и драма Л. Зорина «Царская охота» — безоговорочный бенефис потрясающей актрисы, для которой специально нужно писать пьесы и сценарии, — Марии Ароновой. Ее Проня смешна и трогательна, но отнюдь не нелепа в своем желании любить, бороться за свою любовь, а значит, прощать, принимая любимого таким, каков он есть. Это несколько неожиданное для знатоков Старицкого решение образа, филигранно выверенное актрисой, вопреки волнениям, было принято украинским зрителем на ура. «За двумя зайцами» — яркое театральное действо, где актеры выведены постановщиком, без особых режиссерских изысков (постановщик Александр Горбань) на первый план. Он невероятно выигрывает за счет режиссерской любви к актерам, которым помогают работать яркие, стилизованно характерные костюмы Светланы Синицыной.
Несколько сложнее обстоит дело с премьерным показом — «Царской охотой». На мой взгляд, грамотный и умный театральный полудиссидент Леонид Зорин, тексты которого почитали за счастье поставить театры во времена застоя (достаточно вспомнить знаменитого вахтанговского «Диона» с Михаилом Ульяновым и Николаем Гриценко), безнадежно устарел. «Царская охота», поставленная сегодня на сцене в полном текстовом объеме, выглядит тяжеловесно, длинные монологи о свободе творчества воспринимаются как досадные обходные пути на дороге основной сюжетной линии. Возможно, оставь постановщик (Владимир Иванов) накал страстей, владеющий треугольником, по углам которого Екатерина (Мария Аронова), Елизавета (Анна Дубровская) и исполнитель императорской воли Алексей Орлов, — спектакль был бы живее и темпоритм его не заставлял бы зрителя впадать в прострацию. Хотя, безукоризненно точная в манерах и характере Екатерина, утвердившаяся во власти, на вершине своего одиночества, однозначно сильнее своей соперницы, которой навязано решение образа страдалицы-девственницы. Посему понятен и выбор Орлова — сохранить верность присяге, данной императрице, возведенной им на трон. Кроме великолепной Марии Ароновой, ради которой стоит смотреть спектакль, эту постановку «держит» тонко продуманная, расставляющая все смысловые акценты сценография Иосифа Сумбаташвили.
Гастроли вахтанговцев прошли с огромным успехом. Театр жив, и его есть за что почитать. Жаль, конечно, что киевлянам не удалось увидеть нового «Ревизора» в постановке Римаса Туминаса — работа удивительная по своему режиссерскому решению и актерскому исполнению. Но, со слов директора-распорядителя театра Владимира Еремеева, худрук театра им. Леси Украинки категорически возражал против классической гоголевской комедии, т.к. в Киеве есть свой «Ревизор», которым и открывались московские гастроли в помещении бесконечно молодого и постоянно обновляющегося театра им. Евгения Вахтангова.
"Тайны звезд", 11 декабря 2013 Юрий Яковлев: Мне явился Иисус Христос!
Он стоял на сцене и молился: «Господи, помоги! Дай достойно отыграть!» Как вдруг все залило ярким светом! Юрий Яковлев удивленно поднял вверх глаза и, потрясенный, замер: перед ним стоял... Иисус Христос!
Сильное потрясение
- До сих пор мурашки по коже бегут, когда вспоминаю, - признавался актер. - Но это - не бред! Это правда было! Иисус Христос явился мне на сцене, прямо во время спектакля «Анна Каренина»! Было сложно, и я так переживал за Людочку Максакову, когда она играла больную Анну, так мучился, так боялся за нее, что мысленно обратился к Богу за помощью! И тут оно случилось! Видение длилось всего пару секунд! Но я испытал тако-о-ое сильное потрясение! Волнение артиста даже почувствовали в зале.
- После того как мы отыграли спектакль, ко мне подошли поклонники, - продолжал Яковлев. - И завосхищались: «Юрий Васильевич, вы та-а-ак играли! Как будто видели самого... Господа!» Как же они были правы!
Но актер не стал им это говорить. Еще сочтут за сумасшедшего! Но сам крепко задумался, что же значил этот знак с Небес? Ведь такие вещи так просто не бывают! И вспомнил, как однажды чуть сам не сыграл Иисуса Христа! Да не где-нибудь, а в Голливуде! Это был один шанс на миллион, но Яковлев... отказался.
- Предложение сыграть Иисуса я получил в 1960 году, - вспоминал Юрий Васильевич. - Когда мы с картиной «Идиот» полетели в Америку. Глава компании «Двадцатый век Фокс» Спирос Скурас купил этот фильм и пригласил нас на премьеру. После просмотра Скурас вдруг говорит: «Предлагаю вам сыграть Иисуса Христа — у меня для вас есть сценарий. Это мое личное приглашение на студию «Двадцатый век Фокс»!» Я застыл, а Иван Пырьев ткнул меня в бок: «Соглашайся! Ты представляешь, что это такое — сняться в Голливуде?!» Но после, уже когда мы летели в Москву, он поменял свое мнение: «Юрка, ты что, с ума сошел? Понимаешь, что это такое — советский актер играет Христа в Голливуде?!» — и смачно выругался...
Не актерское это дело, хотя...
Юрий Яковлев не мог не согласиться со словами директора «Мосфильма». — Я понимал: в то время уехать в Голливуд было нереально, - продолжал рассказ артист. - Да и не актерское это дело — изображать Христа, хотя я очень хотел попробовать. Да если бы мне предложили и сейчас, а я был бы на 50 лет моложе, то не раздумывая, согласился... Он жалел, что не сыграл Сына Господа, но чудесное видение считал добрым знаком.
- Я убежден, что все в моей жизни происходит по воле Бога! - утверждал Яковлев. - Вот и сын Алеша недавно подтвердил это - подарил мне грамоту, описывающую происхождение нашей фамилии: «Яковлев - Яков - Иаков, то есть идущий за Богом»! Вот так! Я не стал, как мои предки, священником. Но, тратя себя, приносить людям радость - это ли не дорога к Богу? Я тоже иду за ним! И буду с Господом до самого конца!
Людмила Целиковская (8 ceнтябpя 1919 – 4 июля 1992) Народная артистка РСФСР (1963).
Родилась 8 сентября 1919 г. в Астрахани в благополучной семье российских интеллигентов. Её отцом был народный артист РСФСР, заведующий музыкальной частью, затем дирижёр Большого театра Василий Васильевич Целиковский (1900-1958). Мать - Екатерина Лукинична - оперная певица (сопрано). До 1925 г. семья проживала в Астрахани, но в связи с тем, что Люда болела лихорадкой, врачи настоятельно посоветовали её родителям сменить для девочки климат. И Целиковские переехали в Москву. Здесь она пошла на поправку. В музыкальной семье девочка выучила ноты раньше, чем буквы, но музыка не стала её призванием - природа не наградила Людмилу Целиковскую оперным голосом, а для игры на фортепиано рука была слишком миниатюрной. Впрочем, девочка училась в Гнесинской школе и даже выходила на большую сцену: она выполняла серьёзную миссию - в финале 4-й симфонии Чайковского била в литавры, когда оркестром дирижировал её отец. А когда она была в Вене, ей разрешили сыграть на клавесине Моцарта.
"У меня лились слёзы из глаз, и, чтобы они не капали на клавиши пианино, я подвязывала полотенце, - вспоминала Целиковская, - и продолжала играть". Музыкальный слух позволил ей легко освоить английский язык – она переводила пьесы английских драматургов "для удовольствия", а потом и в поисках подходящей роли. Но это потом, а в 1935 г. только начиналась карьера артистки Целиковской. Хотя друзья семьи со смехом вспоминали, что артистическая карьера Люси началась в детстве, когда она "играла" побирушку. Дело в том, что девочка очень любила разыгрывать разные сценки, а одной из любимых забав было …просить милостыню под видом несчастной нищей на Тверской.
Забавы и игры закончились, когда мама Людмилы Целиковской с помощью подруги-актрисы Анны Бабаян привела 16-летнюю дочь на просмотр к режиссёру Театра имени Е.Вахтангова Рубену Симонову. Режиссёр вынес вердикт: театр ждёт актрису Целиковскую. Симонов посоветовал ей обязательно поступать в театральный институт и после окончания школы в 1937 г. Людмила Целиковская подала документы в Театральное училище имени Щукина.
В том году желающих поступить в "Щуку" было около 900 человек, а свободных мест только 13. Шансов поступить у Целиковской было не так уж и много, и поначалу ей показалось, что она с треском провалилась. Вот как она сама вспоминала об этом: "Помню только, что после чтения обязательной прозы, стихотворения и басни кто-то из комиссии (а у меня от страха в глазах было серо, мне показалось, что все члены комиссии были одеты в одинаковые серые костюмы) спросил: "С кем вы готовились к экзаменам?" Я сказала: "С мамой". В ответ - дружный хохот. А на вопрос, как меня зовут, я сказала: "Людмила Васильевна". Комиссия развеселилась ещё больше, а у меня от обиды брызнули слёзы из глаз, и я убежала, твёрдо поняв, что уж актрисой мне никогда не стать.
В это время следом за мной выбежал Дима Дорлиак - один из самых красивых молодых артистов театра, и, успокаивая меня, сказал: "Не волнуйтесь, вы понравились. Это у нас в театре так принято принимать - с юмором и смехом. Нате, вот вам платок, вытрите слёзы". Господи! Что со мной было! Я была как во сне. Сам знаменитый Клавдио (из "Много шума из ничего" и Люсьен из "Человеческой комедии" - спектакли Театра имени Е. Вахтангова) дал мне свой платок! На следующий день, прибежав в училище рано-рано, когда вход в здание на улице Вахтангова, 12 был закрыт, и, прождав около часу, я наконец увидела свою фамилию в числе тринадцати принятых..."
Ещё студенткой училища, Целиковская была зачислена в труппу Театра имени Вахтангова. Её первой ролью на сцене этого прославленного театра была Клариче в "Слуге двух господ". Свою первую роль в кино (пионервожатую Валю в фильме "Молодые капитаны") Целиковская сыграла в 1939 г., ещё студенткой. И хотя эта роль не стала открытием молодой актрисы ни для зрителей, ни для критиков (да и сама Целиковская её не любила), однако бесследно она всё равно не прошла. Режиссёр Константин Юдин заметил молодую и красивую актрису, поверил в неё и в 1940 г. предложил ей главную роль - Шурочки Мурашовой - в своей комедии "Сердца четырёх". По словам самой актрисы, это была её самая любимая картина, так как она играла саму себя. (Например, актриса так же обожала сладкое, любила музыку и ненавидела математику.) В этой картине Целиковская буквально уговорила режиссёра разрешить ей самой спеть песню, которую до этого предполагалось озвучить с помощью профессиональной эстрадной певицы. Юдин разрешил, но во время записи случилось непредвиденное - Целиковская так перенервничала, что у неё пропал голос.
Запись пришлось отложить на неделю, что было делом неслыханным - из-за 19-летней студентки простаивал оркестр из 70 человек. И всё-таки эту песню она записала. Фильм должен был стать самым кассовым фильмом 1941 г., однако его премьере помешала война. Он вышел на экраны страны только в 1944 г.
А вот фильм Александра Ивановского "Антон Иванович сердится", в котором Целиковская также играла главную роль (он снимался почти одновременно с "Сердцами четырёх") успел-таки попасть к зрителю в первые месяцы войны. "Какая живая партнёрша мне досталась! - восхищался Павел Кадочников, герой-любовник тогдашнего кино... На этот раз Целиковской петь не доверили, и вместо неё это сделала профессионал - известная певица Дебора Пантофель-Нечецкая. Но так случилось единственный раз: в остальных фильмах и спектаклях Целиковская всегда будет петь сама.
Война застала Людмилу Целиковскую в Ленинграде - на съёмках последних сцен "Антона Ивановича..." Она вернулась в Москву, но пробыла в ней недолго - 14 октября вместе с театром она эвакуировалась в Омск. Вскоре туда пришла телеграмма из Алма-Аты - режиссёр Л.Трауберг приглашал актрису на съёмки фильма "Воздушный извозчик", сценарий которого Валентин Катаев написал специально на неё. На съёмках этой картины Целиковская познакомилась с актёром Михаилом Жаровым, который вскоре стал её третьим мужем.
Первый раз замуж Целиковская вышла рано - на втором курсе театрального училища. Её мужем стал студент того же заведения Юрий Алексеев-Месхиев. Однако их совместная жизнь продлилась недолго, и вскоре они расстались.
Вторым мужем Целиковской стал писатель Борис Войтехов. К моменту этого замужества Целиковская была уже известной актрисой, имела массу поклонников, среди которых было много известных людей. Однако актриса выбрала себе в спутники не самого заметного среди них, но искренне любившего её. Правда, и этот брак, продлившись несколько лет, распался.
И, наконец, в 1943 г. судьба свела актрису с М.Жаровым. Не желая обманывать своего супруга - писателя Бориса Войтехова, - Людмила Целиковская написала ему со съёмок в Алма-Ате письмо, что жить без Жарова не может. В ответ оскорблённый муж стал закидывать актрису телеграммами с угрозами: "Берегитесь!", "Ждите беспощадности!" А уж когда свою связь с Целиковской обнародовал для своей жены Жаров, началось что-то страшное. В конце концов не выдержало здоровье Михаила Ивановича, и он на полтора месяца слёг в больницу с сердечным приступом.
Жить молодожёнам тогда было негде. Довольно долго они снимали номер в гостинице "Москва". Потом получили небольшую квартиру, окна которой выходили на гостиницу "Астория"...
Между тем съёмки в "Воздушном извозчике" внесли изменения не только в личную жизнь Целиковской, но и в творческую - из-за них её отчислили из Театра имени Е.Вахтангова. Однако актрису это почти не озаботило. Без работы она не оставалась. После съёмок в "Воздушном извозчике" её пригласил в свою новую картину сам Сергей Эйзенштейн, который оказался в плену её таланта после фильма "Сердца четырёх". Так Целиковская попала на роль царицы Анастасии в фильме "Иван Грозный" (1945).
"Когда Сергей Михайлович Эйзенштейн пригласил меня сниматься в фильме "Иван Грозный" в роли первой жены Ивана IV, мне, только что вышедшей из театральной школы девчонке, это предложение показалось страшным и несбыточным, хотелось убежать и спрятаться куда-нибудь подальше", - вспоминала актриса. Мастер выбрал её, потому что увидел в ней свою героиню: "Радостью сияют глаза Анастасии", "Глаза Анастасии сияют счастьем", "На глаза Анастасии набегают слёзы", "Иван приникает к губам счастливой, смущённой Анастасии"... Это режиссёрские ремарки к одному из эпизодов "Ивана Грозного".
Эйзенштейн увидел в жизнерадостных, беззаботных, слегка кокетливых и наивных героинях Целиковской черты будущей "царихи". Такое прозвище получила на съёмочной площадке Людмила Целиковская. Так и называл её впоследствии муж, Михаил Жаров, игравший в фильме Малюту Скуратова. Она полностью подчинилась воле режиссёра, старательно и точно воспроизводила заданный рисунок образа. За это и досталось от критиков, мол, слишком зажатая получилась Анастасия. "Не старайся играть "царицу". Она ведь просто девчонка, которая попала в золотую клетку, она любит, как и ты, бегать по саду, ловить бабочек и собирать цветы, а ей по ритуалу надо сидеть у окошка и терпеливо ждать своего господина", - объяснял он.
Поездка в Алма-Ату из заледеневшей голодной Москвы, в которой дымчатый кот, жалея хозяев, приносил им пойманных крыс, казалась Целиковской настоящим раем. На тот момент она была на грани чахотки и кормилась, продавая носки собственной вязки... Но во время съёмок "Ивана Грозного" она чуть не осталась без глаз - неправильно были установлены софиты, ей наклеили огромные накладные ресницы, в которых нельзя было моргнуть и хрусталики глаз были "сожжены" (вот откуда секрет искрящихся васильковых глаз Целиковской).
В 1946 г. на экраны страны вышла музыкальная комедия "Беспокойное хозяйство", которую поставил сам Жаров и главную роль в которой исполняла Людмила Целиковская (это был его своеобразный подарок жене). В лётном полку Марины Расковой, где Целиковская и Жаров провели три месяца, выступая перед бойцами (часто прямо посреди концерта раздавалась команда: "Воздух!"), генерал Михаил Громов подарил Жарову и Целиковской сюжет о ложном аэродроме, из которого впоследствии и получился фильм.
Михаил Иванович очень заботился о жене. В те трудные времена он создавал для неё поистине голливудские условия для съёмок: на общих планах ей давали дублершу, и даже макияж у актрисы был американский - фирмы "Max Factor", в Советском Союзе в те времена о таком и не слышали.
В 40-50-е годы популярность Целиковской была фантастической.
На фронтах Великой Отечественной солдаты поднимались в бой со словами: "За Родину! За Сталина! За Целиковскую!" Зрительницы Вахтанговского театра, горячие поклонницы двух ведущих актрис – Людмилы Целиковской и Галины Пашковой – делились на "целикисток" и "пашкисток", доходя в своих стычках порой до рукопашных боёв. Фильмы с участием Целиковской собирали аншлаги, поклонники нежно называли актрису Люсей, её портреты украшали квартиры. Школьницы восьмого-десятого класса старались носить платья как у Целиковской, они завязывали бантики точь-в-точь, как она завязывала в своих фильмах. Про Целиковскую говорили: "Три миллиона мужчин не могут ошибаться". Её засыпали цветами, её спектакли специально приходили посмотреть высокопоставленные лица... В 1952 г. в Киеве проходили гастроли Вахтанговского театра. После спектаклей Целиковскую спускали по пожарной лестнице, потому что у входа её ожидала огромная толпа, пройти через которую не было никакой возможности. Киевляне протягивали к ней своих детей с мольбой: "Поцелуйте! Благословите! Прикоснитесь!"
Однако вот что рассказывала сама актриса о том времени и своей карьере в кино: "Меня правительство не поддерживало. Например, когда выходила какая-нибудь комедия Александрова, во всех газетах появлялись статьи. И всех действующих лиц расхваливали. Когда же выходили фильмы Юдина ("Сердца четырёх", "Близнецы"), их ругали. И я всегда чувствовала, что для руководства почему-то я актриса второго сорта. Мода, видно, была такая. Но меня очень любили простые люди, и это было большой поддержкой... Когда за "Ивана Грозного" всем дали Сталинскую премию - за первую серию, то меня Сталин из списка премируемых вычеркнул. Сказал: "Царицы такими не бывают". Так что у меня за всю жизнь даже наград никаких не было".
Кроме этого, экранный имидж актрисы был совершенно иным, чем у Любови Орловой или Марины Ладыниной: героини Целиковской не несли в себе никакого идеологического начала. Не было у неё и влиятельного мужа-покровителя, котоpый мог бы выгодно устроить карьеру своей дражайшей половине, вовремя похлопотать за неё.
В конце 40-х годов её и ещё одну артистку пригласили в особняк Берии "посмотреть кино". "И мы, дурочки, пошли", - смеялась потом Целиковская. После фильма к ним стали приставать. Людмила, не думая, одному из замов Берии Богдану Кобулову по "оливковой роже" врезала и побежала к выходу. Бежит, а сама боится: сейчас начнут стрелять. Но её не тронули. Раз, думали, посмела замахнуться на такого человека, может, Сам покровительствует. А вот вторая актриса осталась в особняке и спустя несколько лет попала в лагерь... А однажды Целиковской предложили заниматься стукачеством! Она тут же нашлась и сказала: "Не могу! Вы знаете, я во сне разговариваю! "
Между тем и после войны амплуа Целиковской в кино почти не изменилось: против ролей в комедиях "Близнецы" (1945) и "Беспокойное хозяйство" (1946), она могла выставить лишь одну драматическую роль, причём, эпизодическую, - в картине "Повесть о настоящем человеке". Причём большинство критиков именно эту роль - медсестры Зиночки - считают поворотной в карьере Целиковской. Это была работа творчески зрелой актрисы. Однако режиссёры так и не разглядели в Целиковской этих изменений. Ей продолжали поступать предложения играть роли наивных героинь, но от всех этих предложений актриса отказывалась. В результате за последующие 9 лет она не снялась ни в одном фильме. Единственным местом работы для неё стал Театр имени Е.Вахтангова, куда её вновь приняли в 1945 г. Среди её театральных ролей: Дениза в "Мадемуазели Нитуш" Эрве, царица Мария Нагая в "Великом государе" по В.Соловьёву, Дженевра в "Глубоких корнях".
Видимо, неудовлетворение творческой жизнью, ощущение себя на вторых ролях угнетало талантливую актрису. Она пыталась найти счастье в личной жизни, но и брак с Михаилом Жаровым трещал по швам. Она безумно хотела родить ребёнка, но этого не случилось. В конце концов брак двух звёзд советского кино распался. Жаров очень переживал разлуку с ней. Ходили даже слухи, что он пытался подкупить жену чёрным жемчугом, отвалив за него чемодан советских денег. Однако, как бы там ни было, спустя много лет Целиковская назовёт первые два замужества ошибками молодости, а о Жарове всегда будет отзываться тепло и по-доброму. И скажет: "Он любил меня больше всех… А я больше всех любила Алабяна".
Каро Алабян, четвёртый по счёту муж Целиковской, был знаменитым архитектором.
В 1934-40 гг. именно по его проекту строился Центральный Театр Советской Армии, прокладывался Ленинградский проспект. С 1937 г. Алабян был депутатом Верховного Совета СССР. Художник и архитектор, отличный певец, заядлый театрал, он дружил с Рубеном Симоновым, тогда ещё простым артистом Театра им. Е.Вахтангова, который и представил ему Целиковскую. Уже при следующей встрече Алабян взял её руку, внимательно рассмотрел линии на ладони и улыбнулся: "А знаете, вы будете моей женой". Больше они уже не расставались.
В конце 40-х годов Целиковская и Алабян стали мужем и женой. Ей было 30, ему - 50. Новый брак знаменитой актрисы оказался самым счастливым для неё: в сентябре 1949 г. она родила сына, которого они с мужем назвали Александром. По словам многих, знавших эту семью, Целиковская была сумасшедшей, фанатичной матерью. Окружённая многочисленными поклонниками, Целиковская всегда оставалась верна своему единственному любимому мужчине, как она его называла, - сыну. "Сын, - говорила она, - это ни с чем не сравнимо, и даже внук не может занять такое место в сердце, как Саша".
Казалось, что с рождением ребёнка её семейная жизнь будет приносить одни радости. Однако внезапно начались неприятности у Алабяна. Л.Целиковская рассказывала: "Алабян, конечно, был человеком удивительным. Высокий интеллектуал, совершенно бескорыстный, очень порядочный. Смелый, за что и поплатился.
В 1963 г. Людмила Целиковская наконец-то дождалась официального признания своих заслуг - её удостоили звания народной артистки РСФСР. В тех же 60-х годах Целиковская связала свою жизнь с режиссёром скандально известного Театра на Таганке Юрием Любимовым. Знакомы они были давно: когда Целиковская училась на первом курсе театрального училища, Любимов был на четвёртом курсе. Они вместе работали в Театре имени Е.Вахтангова: она играла - Джульетту, он - Ромео, в 1945 г. снялись в фильме "Беспокойное хозяйство".
Звездное имя Людмилы Целиковской воздействовало не в последнюю очередь на давших "добро" на открытие Театра на Таганке. Жёсткий характер Людмилы Васильевны, совсем не соответствовавший её несколько легкомысленной внешности, её целеустремленность, острый ум, связи, идеи - всё это легло в фундамент молодого театра.
"Из дверей начальника всемогущего в 60-е годы Реперткома мы вышли глубоко возмущенными, - вспоминает первый директор Театра на Таганке Николай Дупак. - Нам зарубили очередную, кровью и потом политую постановку. Любимов кипел. Он был загнан в угол и просто не знал, как бороться дальше. И вдруг навстречу появилась Людмила Васильевна. Она взяла нас обоих под руки и своим мелодичным голосом сказала: "Пошли, ребята, отсюда. Я нашла людей, которые возьмут на себя решение нашей проблемы". Целиковская была очень тонким человеком. Зная взрывной и независимый характер своего мужа, никогда не вмешивалась напрямую в дела театра. Наши конфликты - режиссёра с директором - разрешала очень просто, отведёт меня в сторону и мягко скажет: "Не обращай внимания, это у него пройдёт". И напряжение снималось. Её влияние было очень велико. Людмила Васильевна прекрасно знала литературу, музыку. Умела деликатно "подсунуть" свежую идею, никому ничего не навязывая. Мы дружили домами, часто встречались. Целиковская вообще любила собират друзей, в их доме всегда было весело и интересно, приходили самые выдающиеся люди. Пользуясь своим умом и обаянием, она привлекала и "нужных" для дела персон. Вообще это была светлая личность... Людмила Васильевна знала поэзию как настоящий пушкинист. Актёры получали от неё уникальные советы и чисто актёрские, и литературоведческие. Жаль, что Целиковская и Любимов расстались, ведь она отдала ему столько любви, тепла и поддержки... Из-за него забросила свою карьеру".
Ходили упорные слухи, что знаменитые таганковские поэтические композиции и инсценировки повестей и романов (в театре их пренебрежительно называли "болванками") писала Целиковская. Именно на их основе Юрий Петрович поставил свои самые лучшие спектакли. На премьере спектакля "Деревянные кони" Фёдор Абрамов сказал: "Этого спектакля не было бы, если бы на отдыхе в Прибалтике Людмила Васильевна не прочла мою книгу". Та же история приключилась и со спектаклем "...А зори здесь тихие" - за одну ночь Целиковская прочла в свежем номере "Юности" повесть Бориса Васильева, и к утру болванка была почти готова. Официально же она работала вместе с Любимовым только над одним спектаклем - композицией по стихам Пушкина "Товарищ, верь!".
"Мама прожила с Юрием Любимовым 20 лет, хотя они так и не оформили официально свои отношения, - рассказывает сын актрисы Александр Алабян. - Внешне всё выглядело нормально, мне интересна была их жизнь, компании, которые здесь собирались, - Пастернак, Высоцкий, Бакланов, Можаев, Вознесенский, Евтушенко, Фёдор Абрамов, Борис Васильев, Пётр Капица… "
Кстати, в их с Любимовым квартире Владимир Высоцкий впервые исполнил свою знаменитую песню "Я не люблю":
…Я не люблю насилье и бессилье, И мне не жаль распятого Христа.
- Володя, - сказала тогда Людмила Васильевна, - так нельзя.
После этого появилась новая строчка, кардинально меняющая смысл песни: …Вот только жаль распятого Христа.
Была и такая история. Наверху собирались запретить очередной спектакль Любимова и вызвали его на ковёр. Целиковская осталась дома и очень переживала. Когда она, наконец, не вытерпела и позвонила в секретариат высокого начальства, к которому ушёл муж, то попросила соединить её с Любимовым. А потом нарочито громко своим тонким голосочком сказала, чтобы было слышно чиновникам: "Юрий, не унижайся! Пошли его к чёртовой матери и немедленно домой! И купи по дороге можайского молока".
А однажды в разгар многолюдного обсуждения спектакля в Театре на Таганке она так рассердилась на Любимова, что громко сказала: "Юра, ты дурак!". Все остолбенели. А она на секунду задумалась, и: "Нет, это слишком сильно сказано. Юра, ты гений!" Полная бурных событий, скандальная жизнь Таганки не только прошла у Целиковской перед глазами, но и втянула её в свой водоворот. В театре её в шутку звали генералом, а Любимова - полковником. Брак Целиковской и Любимова продлился более 10 лет и распался в 70-е годы. Они не скандалили, не выясняли отношений. В 1976 г. на гастролях Таганки в Будапеште Любимов познакомился с венгеркой Каталиной Кунц (Юрий Петрович называл её Катей), по словам которой, их с Любимовым сразила не просто любовь с первого взгляда, а невиданная, не испытанная ими доселе, фантастическая страсть. Последовал головокружительный роман. Юрию Петровичу нужно было время, чтобы достойно расстаться с Целиковской: плохого к себе отношения она не заслуживала. И он это понимал. Людмила Васильевна знала о романе мужа, но молчала. А когда терпеть не было больше мочи, просто сказала: "Уходи!"
Потом Целиковская уже никогда не вспоминала Юрия Петровича. И только однажды, незадолго до смерти, призналась: "Умирают даже камни. Чтобы жить с гением, нужно быть душечкой. Я же - совсем наоборот, упрямая, со своими взглядами. Мы стали друг друга немножко раздражать. Наверное, нужно было всё время Юрия Петровича хвалить, а я хвалить не умею. В моей семье вообще принято довольно скептическое отношение друг к другу. Например, когда дети смотрят мои фильмы, они всегда подшучивают: "Ну, мать, ты даёшь! Опять "тю-тю-тю, сю-сю-сю". Для нас подобные отношения вполне естественны, но - не для Любимова. Он однажды сказал: "Когда мы разойдёмся, у тебя в доме будет праздник". Ну, в общем, так и получилось: праздник продолжается до сих пор. Тем не менее с Юрием Петровичем мы жили хорошо и расстались хорошо".
Об её невероятной скромности ходили легенды. Ей, кумиру нескольких поколений, были чужды любые проявления звёздной болезни: Людмилу Васильевну совершенно не волновало, в какой машине она едет, какое ей заказали купе или номер в гостинице.
"Она была необыкновенной женщиной из особой породы людей-астраханцев, - рассказывает Людмила Максакова, актриса Театра имени Е.Вахтангова. - Всесторонне развитая, необычайно одарённая, писала пьесы, великолепно пела. И при этом в ней не было и тени зазнайства. Недаром говорят, что надо пройти огонь, воду и медные трубы. Последнее далеко не каждому дано пройти. Многие становятся павлинами... Общаясь с ней, вы бы никогда не почувствовали её славы. Она всегда умела определить для себя - что главное, а что нет. Главным для неё были дом, семья и театр. Она умела радоваться жизни, её не смущали никакие неудобства и мелочи жизни. Когда мы вместе ездили на гастроли, она брала с собой кипятильник, кружку, плиточку, кастрюльку и пачку "Геркулеса ". При всех её талантах у неё была единственная робость - перед техникой. За границей она первой решительно влетала в номер и сразу же кидалась "наводить порядок ": нажимала какие-то кнопки, что-то включала, выключала... Но всё это не очень поддавалось ей. Я ей тогда говорила "Люся, техника в руках дикаря мертва ".
Она была преданным и искренним другом. Когда критики разгромили роман Пастернака "Доктор Живаго" и по московским улицам ходили толпы "протестующих трудящихся" с транспарантами, Целиковская не побоялась - купила огромный букет цветов и бросилась на дачу к писателю - знала, что именно там он прячется от всего мира. Увидев наглухо занавешенные окна, забарабанила маленькими кулачками в дверь: "Борис Леонидович, откройте, это я - Люся Целиковская!".
Станислав Садальский, снимавшийся с Целиковской в фильме "Лес" в подмосковном Николо-Прозорове, вспоминал: "Для меня олицетворение женственности - несравненная партнёрша Люся Целиковская. На съёмках я разбился (как потом выяснилось, отбил печень и почки), вызвали местных фельдшеров, и они решили везти меня в сельскую больницу. Но прибежала Люся и сказала им буквально следующее: "Я - артистка Людмила Целиковская. Я вас всех расстреляю! Только в Склифосовского!" При этом она... материлась, как сапожник! Никогда я от неё такого не слышал, ведь Люся была очень интеллигентной женщиной, цитировала Пушкина. Но благодаря ей меня отвезли к лучшему травматологу Москвы и подняли почти из пепла" Свою последнюю роль в кино Целиковская сыграла в 1980 г. - это была роль Раисы Павловны Гурмыжской в экранизации пьесы Островского "Лес". На телевидении её последними работами стали "Невероятное пари...", "Портрет" и "Репетитор".
Скончалась Людмила Целиковская 4 июля 1992 г. в возрасте 72 лет. Похоронили её на Новодевичьем кладбище, рядом с любимым мужем - Каро Алабяном. Юрий Любимов на похороны не пришёл...
Одна из 10 заповедей Людмилы Васильевны, которые она оставила своему внуку, звучит так: "Иди своим путём и старайся радоваться каждому дню, каждой минуте, как это делала я. Жизнь похожа на зебру. Чёрная полоса чередуется со светлой. С этим нельзя ничего поделать. Нужно уметь радоваться жизни, иначе она превратится в кошмар сумасшедшего..."
Сегодня, 9 августа, день рождения моей мамы - Аллы Петровны Парфаньяк!! Перво-наперво, она, конечно, была - актриса! Очень талантливая, перспективная и редкой красоты... Но, так сложилась жизнь... она стала женой, мамой, бабушкой... и как то, потихоньку, карьера ушла на второй план... И сегодня, я хочу вспомнить ее с поклоном, благодарностью и любовью - как мужественную, стойкую и очень сильную женщину, как заботливую и любящую самозабвенно, до последней капельки, до последнего шага... жену и маму... Человек живет столько - сколько о нем помнят!!! С днем рождения, мамочка!!!
...О Михаиле Ульянове и его жене Алле Парфаньяк, вспоминает их подруга, актриса Галина Коновалова. Когда Ульянов и Парфаньяк только поженились, все считали, что это мезальянс: известная актриса и признанная красавица, бывшая жена Николая Крючкова и возлюбленная Марка Бернеса и никому не известный деревенский парень Миша Ульянов…
Советский артист театра и кино. Заслуженный артист РСФСР (1956). Народный артист РСФСР (1969).
Блистательный исполнитель водевильных и комедийных ролей. Актёр яркой характерности, обладал тонким юмором, пластичностью, изяществом, был виртуозным мастером мизансцены. В 1928 году закончил в Москве промышленно-экономический техникум имени Г. В. Плеханова и Музыкальную школу имени С. И. Танеева. Занимался в театральной студии совторгслужащих. В 1930-1933 годах работал в Свердловском ТЮЗе. В 1933 году поступил на второй курс школы при Театре Вахтангова, с 1937 года работал в этом театре. Снимался в кино нечасто, предпочитая живое общение с публикой в театре.
Насколько близко я знала Михаила Ульянова? В какой-то момент его супруга, моя ближайшая подруга Алла Парфаньяк решила больше не выходить «в свет». И на разного рода мероприятия вместо нее он начал брать меня. При этом вел себя очень смешно: едва появившись в дверях, с порога спешил объяснить: «Это не жена! Это вовсе не моя жена!»
Михаил и Алла ушли, а я осталась — может быть, в том числе и для того, чтобы рассказать людям историю подлинной и долгой любви, их любви...
Аллы не было комплекса Орловой, она не боялась показаться постаревшей, хотя всю жизнь была настоящей красавицей. Просто на каком-то этапе она серьезно пересмотрела свои жизненные ориентиры. Вдруг в один прекрасный день решила больше не работать в театре. Так же внезапно прекратила устраивать свои знаменитые на всю Москву банкеты. И в конце концов перестала появляться на людях вместе с мужем. Окончательно втянулась в роль домашней хозяйки, погрязла в грядках, на которых у нее росли действительно необыкновенные овощи и совершенно роскошные цветы. Удивительное дело: самым непостижимым образом они с Мишей словно поменялись местами. Она стала как он, а он… Все стало наоборот, все… В последнее время я часто вспоминаю их, страшно скучаю и, ей-богу, не знаю, кого из этой своеобразной пары мне не хватает больше…
Начало их отношений можно охарактеризовать как стопроцентный, да простит меня читатель за старомодное слово, мезальянс. Деревенский парень Миша приехал из своей Тары (даже не из Омска, а из-под Омска) с трофейным чемоданчиком и трофейным же пистолетом, заботливо врученным ему отцом — мало ли, Москва все же… Сын председателя колхоза и неграмотной крестьянки. Не просто малообеспеченный — бедный! До сих пор ходят легенды, как они с Тимофеевым, также впоследствии народным артистом, студентами отправлялись на рынок пробовать квашеную капусту. Полдня пробовали, пока не наедались.
Алла же выросла в семье столичного профессора политэкономии, была весьма неглупа, начитанна и, в хорошем смысле, с манерами. А еще чудо как хороша — яркие светлые глаза на фоне темно-русых волос. Ей прочили блестящую карьеру и на сцене, и на экране. Одна из самых завидных невест Москвы — это уж точно. И она прекрасно об этом знала. Как шутил впоследствии Миша: «Всем девочкам мамы внушают, что они редкие красавицы, но только Алла Петровна сохраняла эту уверенность лет до пятидесяти».
Ее брак с любимцем страны Советов и личным другом Васи Сталина актером Николаем Крючковым всеми был воспринят как факт естественный и закономерный. Роман их закрутился на съемках картины «Небесный тихоход». А ничто так не радует глаз зрителя, как пары, сошедшие с афиш. Крючков тогда был бешено популярен. С концертов возвращался с мешком, набитым банкнотами. «Вот тебе, мамочка, принимай!» — громогласно объявлял он об очередном своем финансовом успехе. Жил на широкую ногу, да и Алла себе мало в чем отказывала. К театру она подкатывала на мужнином «Москвиче» с водителем — по тем временам роскошь невероятная, все равно что сегодня прилетать на личном самолете. Всегда лучше всех одевалась. Одежду ей шили самые модные портные, позднее, кстати, ее одевал только Вячеслав Зайцев. Она обожала наряды кутюрье и его самого. Шляпки заказывала у лучшей шляпницы Москвы, сестры актера Бориса Оленина.
Правда, время от времени подруга жаловалась: мол, звездный муж не дурак выпить, что было правдой — гульнуть Николай любил. И тем не менее мне он вспоминается обаятельнейшим мужчиной, в чем-то, на мой взгляд, удивительно схожим с Мишей Ульяновым, который возник, когда Аллина семейная жизнь затрещала по швам. За Парфаньяк много кто пытался приударить, но далеко не всем это удавалось. Однако из толпы своих воздыхателей Мишу она как-то выделила. Помню, смотрим с ней прогон сказки по пьесе Маршака «Горя бояться — счастья не видать». Событие не из ряда вон, но играет сам Рубен Николаевич Симонов — надо присутствовать. И вдруг Алла говорит: «Галь, как тебе вон тот молодой человек?» А на сцене толпа мужиков. «Какой?» — не понимаю я. — «Ну который с краю…» — «И что в нем хорошего? Кривоногий, невысокий, неказистый какой-то… Нет, мне он не нравится!» «Да?.. А я думала… Это Миша Ульянов, у нас роман», — призналась Алла.
Влюбился он тогда страшно, просто проходу ей не давал. Но из-за разницы в статусе не очень надеялся на положительный для себя итог. Однажды сидим на банкете по случаю Нового года, заходит Алла в умопомрачительном белом платье из гипюра. Все ахнули — тогда ж вообще ни черта невозможно было ни достать, ни купить, а тут... Я Мишу под локоть подталкиваю: «Смотри, красота какая!» «Красота, да не про мою честь…» — мрачно бурчит он в ответ.
Был в этой амурной истории еще один знаменитый персонаж. Писали, что Алла, вдруг встретив Бернеса, мгновенно влюбилась, став, таким образом, инициатором их отношений. Это не совсем так. Все они — Крючков, Бернес и Алла — принадлежали к одной компании. Подробностей я не помню, но одна фраза знаменитого поэта и барда, сказанная уже замужней моей подруге, въелась в память: «И даже без надежды я все равно люблю». Когда начался их роман — неизвестно, то ли до замужества с Крючковым, то ли во время… В конце концов, он — поэтическая натура — мог ее любить и на расстоянии.
Роман Аллы и звезды советского кино Николая Крючкова закрутился на съемках картины «Небесный тихоход». А ничто так не радует глаз зрителя, как пары, сошедшие с афиш Фото: Ленфильм
Алла тоже явно была влюблена, потому что от нее только и слышно было: «Бернес то, Бернес се…» Увидит, как я стол вытираю не очень чистой тряпкой: «А вот Бернес убил бы тебя за такое!» «Да иди ты, — говорю, — к черту со своим Бернесом». Замуж за него она хотела очень. Сама говорила. Когда за Аллой начал ухаживать Ульянов, советовалась: «Как ты думаешь, за кого?» « За Марка, конечно», — отвечала я, удивляясь, как их вообще можно сравнивать. Бернес — интересный, талантливый, известный. А Мишка — ну Мишка и есть! Не раз рассказывал, как доил коров и заготавливал им сено. Мы его истории слушали как некие экзотические небылицы, настолько чуждо нам все это было. Да простит меня тот, кто впоследствии стал моим большим другом, но поначалу он действительно выглядел абсолютным лопухом и голодранцем. Помню, Алла поехала в круиз, позвала его с собой, а Миша ужасно страдал, что не мог заплатить за себя и был вынужден в поездке жить за ее счет.
Мы были в Риге на гастролях, когда узнали, что у Бернеса умерла жена, Паола, и он остался с маленькой дочкой. Алла бросила все и рванула в Москву. Почему он в итоге на ней не женился, бог его знает. Не судьба. На одном из школьных родительских собраний, которые он, как истинный еврейский отец, не пропускал, Марк познакомился с молоденькой барышней. Лиля была замужем за каким-то знатным французом, но Бернес ее отвоевал. На ней он в итоге и женился. К слову, внешне она была вылитая Парфаньяк!
Отношения Аллы с Крючковым закончились некрасивым судом — делили имущество. Подруга моя оправдывалась тем, что у нее маленький сын — Коля, названный в честь своего отца. Чем оправдывался Крючков, понятия не имею... Любой развод — это неприятно, а Алла еще и всегда отличалась хваткостью, и то, что по суду она получила немало, можно объяснить не только благородством Николая. Квартира отошла ей, и Алла зажила там с Мишей, маленьким Колей, а вскоре родилась и Ленка.
Отец из Ульянова вышел абсолютно сумасшедший. Он обожал дочь! Однажды мне позвонила Алла и говорит: «Как тебе нравится этот чокнутый? Пошел дождь, Мишка схватил какие-то боты и рванул на машине в школу, чтобы, когда Ленка пойдет домой, не дай бог, не промочила ноги!» — «Будь это моя Ляля, я сделала бы тоже самое, только без машины!» Алка прикусила язык. Забегая вперед, скажу: когда их ненаглядная Лена повзрослела, Миша не ложился спать, пока она не придет домой. При этом Алла спокойно смотрела десятые сны. С появлением внучки эта его родительская паранойя развилась до космических масштабов, и я знаю, что Лиза, когда возвращалась домой, первым делом должна была доложить о прибытии деду.
Слева направо: В. Русланов, А. Борисов, М. Греков, М. Ульянов, мой муж В. Осенев, М. Жарковский в Доме отдыха актеров в Макопсе
Поначалу Алла переживала, как бы из-за такой сумасшедшей любви Михаила Александровича к дочери не почувствовал себя лишним Коля. Но Миша был настолько щедр душой и добр, что его хватало на всех. Как сейчас помню, в холле их квартиры постоянно висела бумажная «простыня» с напоминаниями, куда и во сколько он должен пойти «по делам». И чаще всего «дела» не были его личными: для кого-то надо было о чем-то похлопотать, замолвить слово, помочь, достать…
Однажды после спектакля в Омске на сцену поднялась девушка и подарила Михаилу Александровичу кружку с его портретом. «Спасибо за то, что вы есть. Вы мне жизнь спасли», — сказала. А тот смотрит и ничего не понимает. Оказалось, несколько лет назад ей потребовалась сложная операция, делали такие только в Москве, и попасть на оную было нереально. Родителям девочки посоветовали обратиться к Ульянову: мол, знаменитый артист — хороший мужик и к тому же земляк. С большим трудом нашли его телефон, очень волновались… Конечно, Миша все устроил, девочку прооперировали, она осталась жить. Я ревела, слушая этот рассказ, а он так ее и не вспомнил. Потому что таких девочек у него были десятки!
Когда случались сложности с продуктами, помогал и с ними! Для такой знаменитости, как Ульянов, под прилавками находили даже то, чего в помине не было. Помню, сильно заболела Люся Целиковская, и ее мама попросила меня купить на Арбате в «Диетическом» хоть какого-нибудь мяса. А я иду в магазин и думаю: «Почему Юра (в то время Ю. Любимов был мужем Л. Целиковской) не может сбегать? Его же все знают, точно дадут!» Но, видно, Юрию Любимову не к лицу казалось то, что для Миши Ульянова было совершенно естественным!
Да, кстати, про Любимова и Ульянова есть у меня одна смешная история. Однажды чокнутый отец и творец-диссидент столкнулись в приемной у всесильного министра культуры Екатерины Фурцевой. Время было такое, что даже для решения ерундового вопроса приходилось обращаться к министру, впрочем, исключительно при наличии личного знакомства с последним... Лена часто болела в детстве, и Миша пришел к Фурцевой в надежде разжиться путевкой для дочери на Кавказ на воды. Юра же начинал работать над спектаклем «Оружие безоружных» по поэме Евгения Евтушенко «Под кожей статуи Свободы» и притащился просить разрешения на выезд в Штаты. Екатерина Алексеевна, пребывая не в лучшем расположении духа, заходить велела обоим сразу. И вот Михаил Александрович объясняет, что надо бы дочку подлечить целебной минералкой, а Юрий Петрович рассказывает о своем стремлении поехать в США, потому как художественная необходимость: «Не могу же я ставить про Америку, ни разу там не побывав. Дайте творческую командировку». «А я вот была недавно, и поверьте, делать там нечего», — говорит Фурцева. «В Железноводск хорошо бы…» — скромно напоминает о своем присутствии Миша. «Евтушенко, автор поэмы, сто раз там был, а я — нет! Не будет без моего визита в спектакле достоверности», — не сдается Юра. «Только зря время потратите! Не вижу смысла!» — упорствует и Фурцева. — «Путевка, Железноводск…» Любимов, как и положено оппозиционеру, закипает, начинает на чем свет стоит костерить бюрократов и систему. Тут уж не выдерживает и Фурцева: «По своей стране побольше ездили бы! Вон, как товарищ Ульянов, на водах бы подлечились!» — «Я не себе… Мне бы дочку...» Испепеляющий взгляд Юры на Мишу. «Да я здоров!!!» — на весь министерский кабинет орет возмущенный Любимов. «Не знаю, не знаю… — мрачно завершает беседу Фурцева. — Нервы у вас явно не в порядке».
В итоге Миша отправил своих на Кавказ, а Юра в США так и не поехал. «Представляешь, на весь этаж орал, что он здоров!» — трясясь от смеха, рассказывал мне Ульянов.
Ульянов с супругой, актрисой Ю. Борисовой и В. Осеневым
Отправлено: 20.09.14 21:16. Заголовок: Но это я отвлеклась,..
продолжение
Но это я отвлеклась, продолжу о Мишиных добрых делах. Боюсь перепутать детали, но внучка одной нашей общей приятельницы поступала в полиграфический институт на престижный факультет графики. Хорошая девочка и талантливая, однако и желающих поступить было немало. Я набралась наглости и попросила Мишу, чтобы он позвонил заведующему кафедрой, которым тогда был ныне покойный знаменитый Андрей Васнецов. Ульянов как-то обмолвился о своем с ним знакомстве, и я подумала: что ему стоит номер набрать?.. Дело, однако, осложнялось тем, что друг мой буквально на следующий день собирался уезжать на юг, и к моменту приемных экзаменов его просто не могло быть в Москве. Про то, как развивались события, мне уже потом рассказывали. А развивались они так: Ульянов примчался в институт чуть ли не за час до своего отъезда. Васнецов потом вспоминал, что это были каникулы, в институте ремонт, бедлам страшный. И вот посреди этого бедлама — как мираж в пустыне — к нему по коридору движется «маршал Жуков» и, краснея и запинаясь, просит его обратить внимание на «хорошую девочку». Вот в этом весь Ульянов! Как бы ни был загружен, как бы ни была незначительна просьба, всегда находил время и делал!
Впрочем, окончательно превращать Мишу в бронзовый бюст мне не хотелось бы, слишком он был живым и непосредственным. Как-то едем с ним мимо Киевского вокзала. А там выстроили дом для сотрудников нашего и Малого театров. Миша хлопотал, чтобы вахтанговцам досталось побольше жилплощади. И действительно много кто получил — и рабочие сцены, и костюмеры... «Сколько же я набегался с их квартирами, — неожиданно говорит мой друг, поворачивая руль. — Смотри, почти все окна горят. И ведь ни одна сволочь не пригласила на новоселье!» «Миша! — всплеснула я руками. — На кой черт тебе их новоселья! Так хотелось пойти?» — «Да нет, не хотелось, а все-таки противно...»
Алла в Марка явно была влюблена, потому что от нее только и было слышно: «Бернес то, Бернес се…»
Конечно, он был неоднороден и неоднозначен. Как и все люди, как и все мы… Но какая личность! Если подумать — и когда только успевал! Сколько ролей в театре, сколько в кино! Блестящие Чарнота из «Бега» и председатель, выписанный тонкой кистью Карамазов и надрывающий душу ворошиловский стрелок… И я действительно не знаю, кто лучше Ульянова смог бы сыграть маршала Жукова. Ну разве что Мишина жена!
А если принять во внимание его скромные «стартовые условия», понимаешь, сколь колоссальную работу над собой проделал этот паренек из Сибири, в полном смысле создав себя, как минимум, наполовину, потому что вторую половину, без преувеличения, создала, слепила своими ручками Алла.
Выходя за Мишу, она подозревала, что тот всю жизнь будет ее боготворить. И оказалась права. Жил он, можно сказать, под властью супруги, не бунтовал, революций не устраивал, лишь изредка сетуя на недостаток тишины в доме, которой хотелось, но никак не получалось добиться… Меня часто спрашивают, неужели Ульянов никогда не изменял жене? Свечку не держала, конечно, но ума не приложу, как бы он смог это провернуть! Алла в гневе — это ж Хиросима! И руководила она им абсолютно авторитарно — пикнуть не смел. Причем многое в ее «управлении» было абсолютно правильным! Однажды идем с ней по центру и видим афишу. Написано: «Творческий вечер (далее значилась фамилия редактора одного из популярных советских журналов)», а более мелким шрифтом указаны фамилии тех, кто будет принимать участие. На фамилии «Ульянов» Алла замерла: «Та-а-ак… Ну и как тебе это понравится?!» Надо пояснить, что герой вечера на тот момент был фигурой одиозной и зловещей. А если еще откровеннее — редкой сволочью и антисемитом, который давил все прогрессивное и с наслаждением подключался к любой разгромной кампании.
В общем, взбесилась она невероятно! Дома бедный Миша не знал, куда от ее крика деться. «Да как тебе это в голову пришло?! Ноги твоей там не будет, и только попробуй!» — грохотала Алла. Ему периодически удавалось вставить что-то типа: «Аленочка, ну что ты… Как же я не пойду? Обещал же! Уже и афиши висят». — «Нет, ты откажешься! Что хочешь говори: заболел, умер! Иначе вон отсюда!» И, представьте себе, не пошел.
Отец из Ульянова вышел абсолютно сумасшедший. Он обожал дочь! Семья Ульяновых, 1967 г.
Кроме того, поначалу Миша выпивал, и очень крепко. Намучилась, конечно, Алла с ним порядочно — когда он не приходил ночевать, искала, орала, когда находила, и колотила чем ни попадя… Но Ульянов все равно время от времени сбегал. Мне и самой пришлось однажды после спектакля «Две сестры» везти Мишу в вытрезвитель на улицу Радио... В тот период я нередко становилась свидетелем борьбы за трезвость в их семействе, а иногда и непосредственным ее участником.
Был случай, когда Ульянов не явился домой после спектакля. С утра мне звонит Алла: «Поедем искать!» Оказалось, она уже побывала в театре, где ей доложили, что накануне Михаил Александрович уходил вместе с артистом Волынцевым. «Вперед! К Волынцеву!» — командует подруга, точно как киногерой ее мужа перед армией. Жил Юрий Волынцев у черта на рогах — аж за Кунцевым, премся туда на каком-то драндулете ужасно медленно... Поднимаемся, открывает жена Юрия Витальевича, с ходу пугается — Алка-то уже воплощенный монумент «Карающее правосудие», да еще и громогласно вопрошает: «Где Ульянов?! Я знаю, он у вас!» — и топает внутрь чужой квартиры, бесцеремонно открывая двери. Та признается: мол, был, явились вдвоем невероятно грязные, брюки пришлось даже простирнуть, но уже куда-то выкатились. Что делать? Поехали обратно. И вдруг «полководец» Парфаньяк командует: «Стоп!» Шофер ничего не понимает, но останавливает машину, и нашим глазам открывается дивная картина: на обочине дороги уже не сидит, но еще не лежит Миша. Алла выскакивает и начинает тащить его в машину… Это надо было видеть! Ей-богу, я так хохотала! Дело в том, что Ульянов в обычном своем состоянии всегда был несколько мрачноват, угрюм, но когда выпивал, в нем просыпалось невероятное мужское обаяние. И вот Алла с растрепавшейся прической тянет его, а он, улыбаясь от уха до уха, довольно констатирует: «А!.. Значит, любишь еще!» Как же она его поколотила в машине!..
Был случай, когда Ульянов не явился домой после спектакля. В театре Алле доложили, что накануне Михаил Александрович уходил вместе с артистом Волынцевым (на фото). Кадр из фильма «Мой избранник»
Иногда Алла, сомневаясь в сознательности супруга и не имея возможности его контролировать, возлагала функции надзирателя на меня. Однажды она поехала с Ленкой в Коктебель, а Михаил Александрович остался в Москве, так как в скором времени ему предстояла поездка в Японию в составе делегации (это было самое начало зарубежных визитов), а по возвращении он должен был отбыть к своим на море. Так вот, пока Алла грела на южном солнышке то и дело хворавшую Ленку, мне поручили Мишу, и он каждый день приходил к нам обедать. Обаятелен был зверски, открывал дверь и объявлял: «Нахлебник Тетерев прибыл! (Нахлебник Тетерев — это персонаж пьесы Горького «Мещане». — Г. К.) Велите подавать!» Однажды дочь моя заметила, будто Михаил Александрович немного нетрезв. Мы с мужем присмотрелись и решили, что Ляля ошибается. Уехал.
Из Японии привез мне чудесные веера, шкатулку. Обедаем. Молчит. Я не выдержала: «Миша, ну что же ты ничего не рассказываешь?! Как тебе Япония?» «А я ее видел?» — хмыкнул он, и я все поняла. Конечно, мне очень все это не понравилось еще и потому, что я клятвенно обещала подруге проконтролировать его отъезд в Коктебель. «На какое число ты взял билет? — спрашиваю. — Я приду тебя проводить, нужно Алле кое-что передать». «Не надо! — замахал руками друг Ульянов. — Меня Миша Кузнецов проводит!» Подозрения мои усугубились, и тем не менее я добилась от него номера поезда. Ну и что вы думаете? Притаскиваюсь с пирогом на вокзал в нужное время, нахожу поезд на Феодосию — Мишки нигде нет! С минуты на минуту уже отправление, а ни его, ни Кузнецова! Бегу по перрону с дурацким пирогом в руках, потом рысью через все вагоны в надежде обнаружить его там!.. Но этот нехороший человек как в воду канул! Дверь в купе проводников я вообще открыла случайно — оно просто было последним. И картина маслом: две роскошные девахи-проводницы и пьяненький глупо улыбающийся Ульянов. «Ты чего приперлась?» — спрашивает. Выпрыгивала я чуть ли не на ходу, злая как собака. Пошла на почту и отбила Алле телеграмму: «Миша выехал, вагон … купе…» Потом она мне говорила, что, прочитав ее, сразу все поняла — бандероль отправлена…
Завязал Миша после того, как его красавица жена влезла на подоконник и пообещала спрыгнуть с высокого этажа к чертовой матери, если он не завяжет. И надо заметить, держался Ульянов очень долго. В Швейцарии, где отмечали Мишино 60-летие, Аллы не было. И на банкете после спектакля не сразу заметили, что именинник куда-то подевался... Начали искать, даже хотели вызвать полицию, но я сказала: «Не валяйте дурака, сами найдем». За ночь мы прочесали, кажется, все злачные места Женевы. Как сквозь землю провалился! Что делать? Возвращаемся. А остановились мы тогда в маленькой, невероятно уютной гостинице со старинной деревянной лестницей в холле. И вот прямо у этой лестницы я и столкнулась с порядочно подгулявшим Ульяновым. Разозлилась, пошла в свой номер, он следом и прямиком к моему бару. «Ну-ка, брысь отсюда, — говорю. — Ты сейчас все выпьешь, а мне потом платить. Иди к себе, у тебя там такой же бар!» «А я свой уже весь оприходовал», — признался Миша. И это он мне говорит после банкета!
В итоге разговора с Фурцевой Миша отправил семью на Кавказ, а Любимов в США так и не поехал. «Представляешь, на весь этаж орал, что он здоров!» — трясясь от смеха, рассказывал мне Ульянов. Михаил Ульянов, Алла Парфаньяк и Юрий Любимов, 1979 г. Фото: РИА
Однако меня унесло совсем уж далеко вперед. Жизнь текла не так быстро. И с ее течением в моих замечательных друзьях происходили разительные перемены… Если начиналось с того, что она вся такая звезда, а он — муж при ней, то потом Миша стал знаменитейшим актером, а Алла — женой знаменитого актера. Поначалу она еще играла и очень хотела играть, но не сложилось. Ульянов вырос в заметную общественную фигуру, а Алла превратилась в домохозяйку. Великолепную, надо заметить. Какие-то варенья, соленья, штучки-мучки — тут она была богиней. Миша не успевал войти, а на столе его уже ждали всякие салаты, гарниры. Когда она видела, что я режу картошку-морковку как придется, а не ровными кубиками — «как положено», просто стервенела. А какая у них царила чистота! Мухи поскальзывались — такая чистота! Домработницы у нее, конечно, были, но редко задерживались, принимая во внимание ее крутой нрав и маниакальную страсть к порядку.
Аккуратисткой Алла была немыслимой. Ленке их нужно было специальное питание, которое возили в больницу в баночках, так Алла каждую для стерильности прожаривала в духовке. Обожала ремонты и Мишу в этом направлении эксплуатировала просто зверски! «У меня такое ощущение, что всю жизнь я буду строить и ремонтировать», — вздыхал он. Они все время переезжали, меняя жилье на лучшее. В их предпоследнюю незадолго перед тем приобретенную квартиру, помню, заехала, а там все еще свалено — тюки, чемоданы, узлы. Стоит ужасно уставший Миша в спортивном костюме. «Ну как тебе жилплощадь?» — спрашивает. «Хорошо, — говорю, — только, кажется, потолки немного низковаты…» «…твою мать! Тебе прыгать с них, что ли?!» — разозлился он.
Тогда все выбрасывали или отдавали за бесценок старую мебель, меняя ее на ужасную современную. Алка развернула бурную деятельность по «переселению» попадавшихся на глаза любопытных экземпляров в ее дом. Мебель из красного дерева постоянно нужно было подклеивать, вновь приобретенную — реставрировать. К ним то и дело приходил какой-то парень, который с этими бюро-шкафами возился, и на плите подогревался специальный клей… До сих пор помню его запах! Что-то ей перепадало на гастролях, и Миша упрямился: «Алена, ну кто повезет этот столик?» «Как это кто? Ты, конечно!» — спорить с ней было бесполезно. Даже желающие поторговаться за свое добро старухи быстро теряли охоту и брали столько, сколько она давала. «Ты делаешь глупость, — учила меня подруга. — Постоянно покупаешь овощи на рынке. А я вот экономлю, беру только в овощном. Пусть они не такие красивые, зато вот», — и она протягивала вперед ухоженные ручки, унизанные перстеньками и колечками с бриллиантами, которые она обожала. «Ты это купила не «на морковку!» — выходила из себя я. По вопросу экономии мы никогда не могли с ней договориться. «Алка, ты жадная!» — смеялась я. — «Нет, я не жадная. Я экономная». «Да, наверное, ты права». — «Я всегда права!»
Конечно, Ульянов был неоднороден и неоднозначен. Но какая личность! Сколько сыграл! Блестящие Чарнота из «Бега» (на фото), председатель, выписанный тонкой кистью Карамазов... Фото: Fotobank.ru
Картины коллекционировать начала, конечно, Алла. Однако и Ульянов в области изобразительного искусства освоился довольно быстро. Я, бывало, подшучивала: «Ну что, ты из-под Рембрандта мне звонишь?» И в эти процессы меня тоже время от времени втягивали. Однажды Миша, который начинал репетировать Наполеона, возжелал получить в свою коллекцию портрет французского полководца, не помню уже чьей кисти. Продавала дама на Арбате, в доме рядом с упомянутым уже диетическим магазином. Ему самому идти было неловко, попросил меня: «Галюш, сходи, пожалуйста, приценись...» Пошла после работы. Встретила меня дама явно из бывших, графиня, а то и княгиня. За Наполеона хотела много. Я начала торговаться и, чтобы было сподручнее (думаю, в Вахтанговском она хоть раз, но была), говорю: «Я не себе. Артист Михаил Ульянов очень хотел бы приобрести». — «А этому полотеру я свою картину вообще ни за какие деньги не продам!» Оказалось, она смотрела «Антония и Клеопатру», и Миша в роли не понравился ей до крайности. В общем, выкатилась я оттуда без Наполеона.
Потом Алла затеяла строить дачу, когда их вообще никто не строил. 43 рубля стоила путевка в Мисхор, в актерский дом отдыха, 26 рублей — билет туда, зачем тратиться на дачи?.. Но, как показало время, подруга Парфаньяк оказалась куда дальновиднее нас всех.
Алла была, конечно, и авторитарной, и прагматичной, и знающей цену деньгам, но и ее невозможно рисовать одной краской! Галина Коновалова и Алла Парфаньяк Фото: из личного архива Г. Коноваловой
Строиться они начали на станции Трудовая по Савеловскому направлению. Миша приезжал в театр мрачнее тучи — то с граблями, то с лопатами. Жена выдавала ему список того, что он должен сделать на даче в ее отсутствие, и эти списки он называл «маоцзедунками». Я, случалось, тоже получала «маоцзедунку»-другую… Не помню, куда смылась дражайший садовод в тот раз, но на дачу, вооруженные ее инструкциями, ехали мы с Мишей вдвоем. Я нервничаю, потому что не понимаю ни черта в той морковке: «Еще выполю что-нибудь нужное, и она меня убьет!» «Не бойся, — утешал друг, — на морковку-то я зарабатываю!» И в то же время именно он посадил там сосенки, елочки, чтобы отгородить участок от шоссе. Его посадки местные до сих пор трогательно называют Мишкиным лесом...
Алла не выносила праздности, безделья, терпеть не могла вида ничем не занятых людей. Нашей общей подруге, очень любившей приходить в гости без предупреждения, говорила: «Не можешь тоста сказать, хоть посуду помой!» Никогда не забуду, как однажды приехала к ней на дачу с внучкой, которой было года три. Не успела оглянуться, как вижу Сашу, которая сидит на ступеньках на террасе и чем-то сосредоточенно занимается. Подошла, смотрю — в руках у нее здоровенная медная ступка с таким же громоздким пестиком. «Алла велела мельчить соль», — объяснила Сашенька. То есть даже малышке нашла занятие! Правда, и сама хозяйка дачи не разгибалась — у нее всегда колосились какие-то неимоверные посадки и тому подобная хреномуть. Если вдруг оказывалось, что грядки прополоты и столы накрыты, она бралась штопать какие-нибудь носки, которые надо было выкинуть еще позавчера.
И даже после сбора урожая Алкиной морковке-капустке не было покоя! Консервировала она много и с вдохновением. Миша таскал все в подвал в гараже, который надежно хранил ее богатство чуть ли не под тротуаром Тверской. Банок была армия, сами они съедать консервы не успевали, и каждую весну подруга раздавала их в немыслимых количествах... Лена вот недавно заезжала, приволокла огромную сумку гостинцев. «Во мне Парфаньяк еще живет!» — говорит и смеется.
А какие Алла устраивала приемы! Вся Москва ахала, какие приемы! Обычно торжествами отмечались очередные громкие Мишины работы, его премии и звания. На вручении ему Ленинской премии мы все были в Кремле, а пять
Аллиных подруг у нее дома в поте лица резали всевозможные салаты. Да, организаторскими способностями она тоже владела в совершенстве. Иногда случались и вечеринки в честь какого-нибудь важного гостя. Во второй половине Мишиной жизни таковых хватало.
Я действительно не знаю, кто лучше Ульянова смог бы сыграть маршала Жукова. Ну разве что Мишина жена! Кадр из фильма «Освобождение» Фото: Мосфильм-Инфо
Однажды брат команданте Фиделя Рауль Кастро, находившийся в СССР с официальным визитом, подстрелил в Завидове кабана, а поскольку Михаил Александрович, ранее будучи в Доме приемов на Кубе, проявил русское гостеприимство и позвал Кастро к себе в гости, убиенное животное, завернутое в немыслимый ковер, в качестве подарка, притащили прямо к Ульяновым в квартиру. Подруга моя, с перепугу решив, что подкинули труп, обзвонила всех, включая меня, потому что люди, притащившие ковер, явно были из органов, хоть и в штатском. А завернут кабан был так плотно, что и не догадаешься сразу! В общем, отважились разрезать веревки, увидели копыта и успокоились. То, что попробовать свой подарок в горячем виде товарищ Кастро возжелал лично за домашним ужином с «любимым товарищем Жуковым», им сообщили позже. Но как только сообщили, Алла снова подняла на уши половину города. До ужина с главнокомандующим Кубы в Мишиной квартире оставались сутки. Помню, зашла, а на каждом этаже, как сказали бы сейчас, «вежливые люди». «Что, уже война?» — спрашиваю Аллу. «Все шуточки… А если кабан получится жестким?.. Скандал международный! Эх, жаль Соколова расстреляли (знаменитый директор «Елисеевского» гастронома — Г.К.), к кому теперь за мясом лететь?» — причитала подруга. На поиски хорошего мяса снарядили, как всегда, Мишу. Призванные на помощь подружки помогали хозяйке бала резать, мыть, жарить, варить и печь. Я почему-то кухонного ада счастливо избежала.
Миша потом со смехом рассказывал, как товарищ Рауль Кастро вел беседу про великих воинов — Македонского, Бонапарта и, конечно, своего кумира — маршала Георгия Жукова, а Аллочка, невзирая на военно-политическую тематику, недипломатично переключала внимание гостя на стол: «А что же вы грибочков так мало положили? Напрасно… У меня, знаете ли, дочка — знатный грибник».
Потом Кастро костерил Америку, утверждая, что даже главные звезды Голливуда не сыграли бы Жукова так, как Михаил Ульянов. «Все, что они могут, эти Марлоны Брандо и Аль Пачино, — считать свои вонючие доллары!» — с пафосом заключил гость. «Это точно! — довольная за мужа подтвердила Алла Петровна, но снова не удержалась и добавила про капусту: — Капустки бы попробовали — сама солила по старому русскому рецепту, а как под мясо пойдет, товарищ Кастро!»
Лена (на фото справа) недавно приезжала в гости, приволокла огромную сумку гостинцев. «Во мне Парфаньяк еще живет!» — говорит и смеется Фото: из личного архива Г. Коноваловой
Потом говорили про охоту и рыбалку, прерываясь на Аллино: «И не возражайте, без торта я вас из-за стола не отпущу! Вся Москва хвалит мой фирменный «Наполеон»!»
Михаил Александрович обычно подшучивал над «банкетной страстью» жены, но на самом деле гордился ею невероятно. Он и сам в таких ситуациях всегда держался на высоте: произносил тосты, поддерживал любые темы, смеялся, и только по едва уловимым признакам можно было догадаться, как он мечтает о времени, когда все уйдут и он останется один.
«Даже на гастролях так иногда хочется посидеть, почитать. Но разве Алла позволит?.. Ей надо ходить туда-сюда, то посмотреть, это послушать...» — признавался он. Помню, один из отпусков мы с мужем проводили в Мисхоре в Доме отдыха «Актер», а эта парочка, отдыхавшая в санатории ЦК неподалеку, пришла нас навестить. Алла была переполнена обидой: «Как тебе это понравится? Миша мне сказал, мол, давай договоримся, что каждый будет проводить время, как считает нужным, то есть сам по себе!» Когда я не от большого ума заметила, что оно, может, и неплохо, подруга моя просто вскипела: «Ты так говоришь, потому что твой муж в жизни бы такого не произнес!»
Алла была, конечно, и авторитарной, и прагматичной, и знающей цену деньгам, но и ее невозможно рисовать одной краской! Знаете, когда умер мой муж, я была сильно не в себе. И как сейчас помню, меня выставили во двор погулять с внучкой — проветрить мозги, так сказать, и вот вижу: по слякотному весеннему тротуару пробирается с коробкой в руках Алла. Она приволокла мне свой коронный «Наполеон». Меньше всего в то время меня интересовала домашняя выпечка, я практически ничего не ела, но… Я поняла, что она просто не смогла придумать ничего другого и очень старалась. Она ведь глаз с меня тогда не спускала, дневала и ночевала рядом…
Если начиналось с того, что Алла вся такая звезда, а Ульянов — муж при ней, то потом Миша стал знаменитейшим актером, а Алла — женой знаменитого актера. С М. Зиминым. Кадр из фильма «Частная жизнь» Фото: Мосфильм-Инфо
В ее собственной жизни, на первый взгляд успешной и обеспеченной, тоже была трагедия, которую Алла, между прочим, несла почти покорно. История эта в семье под запретом, и я ни за что не решилась бы заговорить, если бы остался в живых хотя бы один ее участник… И еще одно. Мне обидно за Аллу. Все, кто так или иначе пытался описывать судьбу Коли Крючкова-маленького, включая его самого, очень несправедливо отзывались о роли в ней его матери. Между тем я отлично помню, что когда Алла выходила за Мишу, наверное, первой ее мыслью была мысль о сыне. «Если не сможет полюбить Колю, никакого брака не сложится… Загрызу!» — говорила она мне. Грызть Ульянова не пришлось: маленького Крючкова Миша полюбил всем сердцем. Впрочем, это было несложно — Коля рос совершенно очаровательным. Очень красивый внешне — нечто среднее между Крючковым и Аллой, любознательный и добрый. Дома его обожали. Я могу вспомнить единственный раз, когда Миша на него прикрикнул — увидел, как Аллина мама тащит 8-летнего оболтуса из ванной в комнату на закорках. Учился мальчик блестяще. Однажды по просьбе подруги я возила его к своему доброму знакомому Иосифу Шапиро, известному физику, чтобы тот его протестировал. Иосиф подтвердил, что Коля весьма одарен в области точных наук, и посоветовал обязательно этот талант развивать.
На физмат Крючков-младший поступил легко и даже проучился первый курс. Что дальше случилось с его головой, сказать не берусь. Хотя предпосылки к трагедии были… Я много думала об этом, потому что жаль его до сих пор невероятно.
Коле было лет 13, когда он, как многие рефлексирующие подростки почему-то решил, что его недостаточно любят. И вот однажды звонит мне Алла и, по своему обыкновению громогласно, сообщает: «Я встала за час, готовила завтрак… А этому негодяю, оказывается, сегодня не нужно было в школу! Мог бы хоть записку оставить, я бы не вставала!» Я посмеялась: «Алл, да брось ты! Ну и проснулась… тоже мне проблема»! Через какое-то время она снова звонит, порядком притихшая: «Ты знаешь, Коля слышал наш разговор и куда-то ушел». «Ерунда! — говорю. — Попсихует и вернется!» Оказалось, нет. Коля ушел из дома. Искали его по всей Москве.
Мишу я всегда воспринимала истинным сибиряком с медвежьим здоровьем Фото: из личного архива Г. Коноваловой
Еще одно отступление. Как уже упоминалось, у Аллы всегда были помощницы по хозяйству, но надолго никто не задерживался. Ей, совершенно двинувшейся на почве чистоты, мало кто мог угодить. Прижился только один домработник по имени Николай, умственно отсталый, страшный с виду, но очень добрый и старательный. Знаете, эдакий Герасим. Ему Алкины вопли вряд ли казались чем-то информативным. «Ты хочешь быть дирижером? Хочешь? Хочешь большую кошку?» — все время повторял он. К слову, этой своей фразой он пользовался и более дальновидно, можно сказать, со смыслом. Время от времени Николаю полагалось проходить медицинское освидетельствование — подтверждать инвалидность. В такие дни он специально одевался похуже и отправлялся в поликлинику. «Ну, как ваши дела? — спрашивал его доктор. — Как себя чувствуете?» — «Хорошо! Очень хорошо!» — «Ну тогда надо работать, не правда ли?» — «Непременно! Обязательно, обязательно надо работать!» — «Так будете работать? Хотите работать?» — «Очень, очень хочу!» — «А кем вам хотелось бы работать?» И Николай выдавал: «Дирижером! Хочешь кошку на семь кило?!» После этого ему обычно подтверждали инвалидность и он снова возвращался к Ульяновым. Любил Коля-большой все это семейство так, как, наверное, умеют любить только собаки и умственно отсталые. Аллу боялся, но в то же время доверял ей абсолютно, отдавал на сохранение единственную материальную ценность — пенсию.
Однажды родственник Володи Этуша прислал подарок — громадного лосося. Мы делали из него шашлык на даче Ульяновых, все ели, и только Николай забился в какой-то угол. Мне стало его жаль, я взяла несколько кусочков и принесла. «Уйди, уйди, уйди!!! Алка увидит, будет скандал!» — замахал на меня руками Коля-большой. То есть обращалась с ним подруга весьма сурово. Но жизнь неоднозначна: впоследствии, когда он заболел, именно Алла носилась с ним как с писаной торбой — готовила ему обеды, приглашала врачей. Важно помнить и это.
Итак, маленького Колю искали по городу и в конце концов нашли у Коли-большого в какой-то жуткой подвальной коммуналке. Знаю, что уговаривали вернуться Ульяновы его долго и оба. И, конечно, забрали, но трещина пошла.
Как только стало возможно — маленький Крючков подрос, — ему купили отдельную квартиру на Каширке. С ним тогда уехала Аллина мама, которая не могла допустить, чтобы молодой человек жил один. А потом она вернулась, он бросил университет, и началась очень странная жизнь. Почему-то Коля-маленький отказывался брать у матери деньги, предпочитая нищенствовать. Алла переживала, и очень сильно, кто бы и что ни говорил. Деньги она передавала через меня, и я без конца к нему моталась, потому что выдавать их Коле полагалось понемногу, иначе он не поверил бы, что они мои… Приезжала, протягивала купюры, он обычно неприязненно осведомлялся: «Это же не деньги Парфаньяк, нет?!» — «Нет, Коля, что ты… Мои!»
Вскоре произошла эта нелепая история с гражданством. Коля вообразил себя диссидентом и написал заявление, что отказывается быть гражданином СССР. И это сын Героя Социалистического Труда Крючкова и пасынок члена ЦК Ульянова! Ему поставили психиатрический диагноз и заперли в клинику…
Потом дважды мы сталкивались с ним на кладбище, он приходил на могилу Коли-большого. Я едва узнавала его: он отпустил бороду и окончательно стал похож на бомжа. Женился на такой же странной барышне. У них родился Игорь, чудесный мальчик. Алла отдавала им свои кольца, чтобы было на что жить. Когда Коля развелся, пыталась познакомить его с приличной женщиной, чтобы хоть как-то устроить судьбу сына, но… Ничего не вышло. Не могу сказать, что стало причиной того, что сложилось все именно так, как сложилось. Коля не от мира сего, да и Аллу я иногда не понимала абсолютно. Коля был уже совсем взрослым человеком, отцом, когда подруге сообщили, что он попал в драку, серьезно пострадал, делали операцию. Та звонит мне: «Ему вырезали селезенку… Он в больнице, я продиктую адрес… Галь, поезжай!» «Что ты такое несешь? Поезжай сама!» — говорю. И она вдруг с каким-то отчаянием начинает пороть удивительную ахинею: «Я не могу! Не могу! Мы начали закручивать ковры в чистку…» И я поехала в больницу. А что делать?
Когда Алла продала одну из дач, деньги поделила на три части — себе, Ленке и Коле. Его долю попросила хранить меня, чтобы можно было выдавать ему понемножку. Коля сначала жил почему-то в Грузии, потом без паспорта как-то попал в Германию и, кажется, сидел там в тюрьме. Ужиться он нигде не мог, на вопрос: «Как твои дела?» неизменно отвечал: «Отвратительно!» Когда он изредка появлялся на моем горизонте, я давала ему денег, и он так же, как и сто лет назад, спрашивал: «Это ведь не деньги Парфаньяк? Кстати, она еще жива?» — «Нет, Коля, что ты… мои! А Алла, да, конечно, жива».
С каждым годом Коля становился все агрессивнее и агрессивнее. Впрочем, он уже очень давно не выходит на связь, сомневаюсь, чтобы был жив еще. Последним местом, откуда он звонил, была Голландия. Такая вот трагическая история. Но я опять отвлеклась, много историй шло параллельно, переплетаясь и меняя финалы соседних…
Отправлено: 20.09.14 21:17. Заголовок: А дела в театре, мес..
А дела в театре, месте, которое Миша любил больше всего на свете, у него складывались парадоксально. Его невероятно ценили как актера, коллегу, общественного деятеля, и не было в Театре имени Вахтангова человека с большим авторитетом, чем у Ульянова. Но все изменилось в один миг, когда его утвердили художественным руководителем. Назначали из министерства, голосовали, ругались, труппа фактически раскололась!
Я грустно шучу иногда: «Мой друг Михаил Ульянов уже несколько лет как ледокол и театр в городе Омске» Фото: ИТАР-ТАСС
Это был тяжелый период. Михаил Александрович приглашал то одних режиссеров, то других, но по большому счету «выстрелил» только Фоменко... Предлагал спектакли, которые потом не утверждали, и убирал из репертуара то, что, по нашему представлению, должно было идти. Пропасть между ним и коллективом росла на глазах. Актер один, способный, но очень пьющий, мне говорил: «Такая ошибка — назначить Ульянова…» «Сами же предложили, сами выступали!» — взорвалась я. — «Мы ошиблись!»
А потом Миша заболел, и это было для меня странно, дико, непонятно. Я воспринимала его сибиряком с медвежьим здоровьем, который в Крыму всегда носился на водных лыжах, крутил педали катамаранов. Крепкий, сильный мужик! Да что там говорить, мы все привыкли к тому, что наш Ульянов — это громадный творческий потенциал и сильная мужественная внешность, маршал Жуков во плоти! О том, что душа у Миши нежная, ранимая, будто не в то тело попала, догадывались разве что близкие.
Когда болезнь его стала очевидна, так как периодически Ульянов уже с трудом передвигал ноги, Алла уговаривала мужа не ходить больше в театр. «А что мне останется? Сидеть дома и смотреть, как ты консервируешь?» — вздыхал он и все равно продолжал ходить на работу.
Алла, эта наша «Хиросима», в один момент переменилась. Начала с ним возиться как с младенцем. Когда ноги все-таки отказали, помогала заново учиться ходить — сначала два шага в день, потом пять... Готовила диетическое. Было даже занятно — абсолютно железная леди вдруг превратилась в Мишин костыль, ее собственная личность будто растворилась. Казалось, они окончательно стали чем-то единым.
Когда Миша издал книгу «Мне 80 лет», мне не очень понравилось название, потому что 80 ему к тому времени еще не исполнилось. В общем, как чувствовала недоброе. И вот позвонил директор театра: «Михаил Александрович умер». «Алла знает?» — только и смогла выдавить из себя я. Услышав отрицательный ответ, помчалась к ней. Приехала, когда еще даже Лены не было. Подруга моя молчала и странно всплескивала руками, как-то по-детски, беззащитно…
Похороны длились невозможно долго. Собралась вся Москва, отпевали в церкви, прощались в театре, были и военные, и гражданские. Алла не плакала, не кричала, лицо ее было безучастным и непроницаемым. Таким оно и останется на последующие два года, на которые она пережила мужа.
Ей все перестало быть интересным. Хотя могла бы заниматься внуками, закатывала бы свои драгоценные банки… Рассудок ее от горя затуманился. Я навещала ее в больнице. В своей палате Алла Парфаньяк расставила портреты Ульянова, чего никогда не делала на протяжении всей их не короткой совместной жизни. Вдруг полюбила сладкое... «Купи мне еще пирожных. Купишь?» — спрашивала. И тихо гасла.
Сначала Алла сидела, потом лежала. И я поняла: настолько сильна была эта связь, что без него она просто не могла жить дальше.
Ее последней волей было прощание в театре. Многие удивились, потому что она давно туда даже не заходила. А я снова поняла: к нему хотела быть поближе, уходить из тех же стен, что и муж.
Я грустно шучу иногда: «Мой друг Михаил Ульянов уже несколько лет как ледокол и театр в городе Омске». Они ушли, а я осталась — может быть, в том числе и для того, чтобы рассказать людям историю подлинной и долгой любви, их любви. И очень надеюсь, что, где бы Миша и Алла сейчас ни находились (а я не сомневаюсь в том, что они встретились), друзья не будут на меня сердиться.
...История краткая - потому что мне лень писать много и длинно. Неполная - потому что я далеко не всё знаю и помню. Однобокая - потому что иначе у меня не получится. Да и не настоящая это история. Из всей истории театров беру краткий миг - 70-е-80-е годы ХХ века, когда сам я активно в эти театры ходил. О том, что было раньше, знаю из книг и рассказов, а что было позже, меня не интересует.
Славная история этого театра началась в 20-е годы ХХ века, когда Третья студия МХТ стала театром. Руководил им гениальный Евгений Вахтангов, великий режиссер, который трагически рано умер, но успел стать творцом двух, наверное, самых "долгоиграющих" спектаклей нашего времени - "Принцессы Турандот" и "Гадибука".
Но эти славные станицы остались в далеком прошлом. В те годы, которые охватывает эта рубрика, театр имени Вахтангова влачил доаольно жалкое существование. То есть, внешне всё было солидно и благополучно. Красивое историческое здание, превосходно вписавшееся в Старый Арбат, замечательные актеры. И умопомрачительно бездарный главный режиссер - Евгений Симонов, отпрыск славной династии, сын великого актера Рубена Симонова, народный артист СССР, чьи спектакли отличались кромешной скукой и банальностью пополам с пошлостью. Даже крепко профессионализма не хватало. Театр вытаскивали актеры - Михаил Ульянов, Юрий Яковлев, Владимир Этуш, Владимир Осенев, Василий Лановой, Юлия Борисов и еще долго можно перечислять. И еще там была потрясающая постановка "Ричарда III" с Ульяновым, которую осуществил Рачья Капланян. Потом сам Ульянов рискнул поставить "Степана Разина" по Шукшину, и это тоже можно было смотреть + вечная "Прицесса Турандот". Кое-что еще было относительно приличное, но в принципе театр имени Вахтангова отчетливо загнивал.
В перестройку, правда театр слегка затрепыхался, появились разные приглашенные режиссеры, с интересными, хотя и сильно противоречивыми постановками (например, эпатажный Роман Виктюк), а там уволили, наконец, Евгения Симонова. Но и это не смогло полностью оживить театр музейного типа, продолжавший работать скорее по инерции. А что было в 90-е годы, я не знаю. Знаю только, что сейчас там Туминас, режиссер безусловно талантливый, я даже видел некоторые его спектакли, но это уже другая тема.
Типо лучшие спектакли, которые я видел Дамы и гусары. Миллионерша. Принцесса Турандот. Ричард Третий. Степан Разин
Премьера спектакля состоялась под новый 1960 год. Автор пьесы - Алексей Арбузов посвятил «Иркутскую историю» Юлии Борисовой. Действие происходило в пятидесятые: Сибирь, Ангара, Иркутская ГЭС. Борисова играла кассиршу Вальку-дешевку — вульгарную, самоуверенную, разбитную и неунывающую. Вахтанговцы поставили «Иркутскую историю» первыми, а потом она пошла по всему Союзу. Успех спектакля был ошеломляющим. «Иркутская история» удачно вписалась в театральную ситуацию своего времени: в ней непривычно соединялись оптимистический пафос и трудовой антураж с искренностью интонации.
Галина Коновалова Фото: из личного архива Г. Коноваловой
Ненавижу это выражение — «старейшая». Вот объявляют: «А сейчас выйдет старейшая актриса Москвы…» — и все представляют, как эту старейшую сейчас подхватят под руки, и она, скрипя суставами подагристых ножек, как-нибудь выползет на сцену…
Я не чувствую своего возраста. О нем говорят разве что воспоминания о людях, которых больше нет и никогда не будет. И это странно. Ведь, кажется, только вчера Рубен Николаевич, богемный любимец и знаток женщин, франт и исключительный талант, улыбался мне: «Наша барышня сама не знает, какие у нее прекрасные ножки!» А вот уже свергают его сына. И в большом зрительском фойе красивый, невероятно похожий на Пастернака и внешне, и каким-то необычным «надмирным» способом существования, всегда витающий в эмпиреях Женя Симонов прощается с нами и говорит, что очень всех любит и благодарен всем, кто столько лет был с ним рядом… И страшная пауза. Кто-то из партийных «активистов» торопится, велит продолжать собрание, и Люда Максакова бросает ему: «Иуда!»
Мягкий, удивительно добрый Миша застенчиво улыбается. Михаил Ульянов, которому предстоит заменить Женю. Он не принимал активного участия в перевороте. Просто так решили — мол, член ЦК, народный… И сделали худруком.
И Володя Осенев, актер Театра имени Вахтангова, мой потрясающий муж, лучший из людей, каких я только знала, как живой стоит передо мной, и я слышу его неповторимый голос. Его голос и теперь слышат и знают даже те, кто родился много позже того, как Владимир Иванович умер. Вот и вы в детстве, конечно, смотрели мультфильм «Винни Пух» Федора Хитрука, там текст от автора читает как раз мой муж.
Как же не ценила я своего счастья! Все гарцевала. Считала, что, выйдя замуж за Осенева, осчастливила его. Мол, досталась ему эдакая царевна. А когда он умер, чуть ума не лишилась… Доктора со мной бились, потому что есть не могла и весила уже сорок килограммов. Никак не получалось справиться с горем.
Если бы вы знали, как это страшно, когда остаешься последней в поколении! Я последняя из довоенного поколения вахтанговцев. Долго мы с Александром Граве были хотя бы вдвоем. И вот три года назад в Доме актера должен был состояться мой вечер. Меня уламывали, я не соглашалась. Наконец все случилось, вышло смешно и хорошо. Я, такая возбужденная, в букетах, с дочкой-внучкой-жучкой, еду домой, а у водителя работает радио. И что-то послышалось про Щукинское. Попросила сделать громче и слышу: «Умер педагог Щукинского театрального училища Александр Граве». Так я осталась последней... Без театра жизни, конечно, не представляю, хотя в моем возрасте можно было бы уже и успокоиться. Да, честно говоря, я почти и успокоилась. Но пришел Туминас и меня «отрыл». Сейчас в трех его лучших спектаклях занята.
Начинался 1937 год. Папа после службы в Ревеле был идеальным кандидатом на расправу. С отцом Фото: из личного архива Г. Коноваловой
В поликлинике мне страшно называть свой год рождения! Потому что надоело смотреть в квадратно-недоверчивые глаза медработников. Скоро они начнут падать в обморок! А мне все кажется, что я прежняя, ничем не отличаюсь от той, что была лет двадцать назад. Так же обожаю натирать дома пол, летаю на репетиции и улыбаюсь, если спрашивают, помню ли я время, когда еще не было метро. Дорогие мои! Я помню Москву, когда извозчики кричали на Тверской: «Барин! Полтинничек до «Яра»! В лучшем виде прокачу!»
…Мы жили на Тверской, там, где теперь Манежная площадь. Мне было лет восемь, и я часто занималась тем, что разглядывала их лихие, стремительно мчащиеся сани. Они летели мимо, обдавая жаром от азартно скачущей лошади и брызгами мелкого ледка из-под полозьев. А в санях — дама и кавалер, непременно красивые. Хотя сани проносились обычно быстро, лиц разглядеть невозможно, но я была уверена, что они чудо как хороши! Он наклоняется и поправляет полог на ее ногах. Крик: «Наверх! К «Яру!» — до сих пор живет в моих ушах. И они неслись туда, где сейчас располагается театр «Ромэн». Тогда казалось, что это уже и не в Москве вовсе, а вообще на краю земли. Я же мечтала, как вырасту в такую же даму и быстрые санки понесут меня вверх по Тверской в этот непонятный и притягательный «Яр».
В школу ездила на Мясницкую. Сейчас уже с трудом понимаю, как это родители меня отпускали? Одна, в какой-то немыслимой шубе маминого производства (ее волновали по большому счету только две проблемы — как приблизить мировую революцию и избежать детских простуд), с красным мешком для калош, я ездила туда на трамвае. Родители нас с сестрой обожали, но им и в голову не могло прийти, что со мной может что-то случиться. То было удивительно наивное, чистое время.
Нашим самым популярным детским развлечением было ходить на Охотный ряд. Прогуливаясь по этому царству съестного между бочек с икрой, клеток с живой дичью, ящиков с огромными тушами, мы презирали тех, кто мог позволить себе это купить. Потому что мама моя их презирала!.. Слово «нэпман» считалось ругательным и ужасно обидным. Вместе со всеми бегала на демонстрации и парады, чтобы хоть одним глазком увидеть полубога Сталина. Проживая в доме для семей революционеров и партийных работников, я свято верила в идею всеобщего равенства и братства.
Нам действительно было не важно, что нечего есть и нечего надеть, — мы же живем для светлого будущего! Все время казалось, что вот-вот это закончится, и тогда уж заживем! А потом еще то закончится, и еще…
Мой папа до войны был командирован в Эстонию, в Таллин, который тогда назывался Ревелем. Потом с большим трудом вытащил туда и нас. Встретил на вокзале, мы сели в машину, а там — запах, какой-то незнакомый и чрезвычайно приятный! Пахло от аккуратно сколоченного ящичка. «Папа, что это?» — спросила я. — «Мандарины». — «А что это такое?» Я никогда не видела мандаринов, хотя по тем временам наша семья считалась обеспеченной. Папа привез нас в общежитие Торгпредства, где жил сам. Мне и моей старшей сестре Тамаре было велено сидеть в комнате и никому не показываться. И только потом, когда он купил нам пальто, лакированные туфельки и береты, нас выпустили на люди.
Со старшей сестрой Тамарой Фото: из личного архива Г. Коноваловой
Дело в том, что в Москве на одежду вообще никто не обращал внимания. Мама считала мещанками всех, кто хоть чуть-чуть думал о своей внешности, и презирала их ничуть не меньше, чем нэпманов. Сама она ходила в рваных калошах и кепке, надетой на красную косынку. Взращенная в такой атмосфере, я тоже мечтала носить косынку и работать на заводе. Но наш чудесный папа не мог позволить, чтобы в успешной буржуазной Прибалтике мы выглядели совсем уж оборванками.
Именно в период Ревеля я начала ходить в кинотеатры, где обнаружила, что буржуазный кинематограф не так уж и загнивает… Собирала открытки с кинокрасавицами того времени и даже воображала, что удивительно похожа на Грету Гарбо. Впрочем, по возвращении в Москву я отправилась на рабфак, потому что было непонятно, удастся ли прорваться в артистки. Кроме сцены я еще видела себя в роли прокурора, страстно обличающего пережитки старого мира. Пламенная такая была барышня. Теперь понимаю: хорошо, что меня не взяли в прокуроры. Я и без причастности к тогдашним судебным инстанциям умудрилась превратиться из рьяной комсомолки в отъявленного скептика…
Итак, из-за дивной схожести с Гретой Гарбо (а я тогда была здоровенная такая, румяная девица) я решила попытать счастья в театральном. Надела весьма симпатичную красную кофточку, каблуки и отправилась в Щепкинское училище. Провалилась с треском. Иду обратно, от Малого театра к себе на Тверскую, а навстречу — подружка. Она-то и предложила пойти показаться в Вахтанговский театр. «А где это?» — «На Арбате!» — «А где это, Арбат?..» Я знала только центр и два театра — Малый и Художественный. Пошла. Сказать, что я была разочарована, — ничего не сказать. Ни бархата, ни позолоты, все серое и вообще не похоже на театр.
Но, надо признать, неглупа была. Поняла, что мои выходные каблуки тут не к месту. Полетела домой, сменила кофточку на белую рубашку, приколола комсомольский значок и натянула начищенные зубным порошком парусиновые тапки. И меня приняли. Если я скажу, в каком году это было, со стула упадете! В 1934-м. Правда, ужас? Так или иначе, я попала в мир невероятно чистых людей, очень красивых женщин и элегантных, подтянутых мужчин.
У меня был роман с одним очень большим артистом. Красивым и знаменитым. Трепался он, кажется, со всей Москвой... Фото: из личного архива Г. Коноваловой
И настал тот день, когда мне дали первую роль. Традиция вывешивать репертуар перед началом каждого сезона существует по сей день. Где пишется, кому какую роль дали, то есть персонаж — фамилия. Мою фамилию написали без персонажа, что вовсе не помешало мне целый день дефилировать перед репертуаром, победно поглядывая по сторонам. Мол, видели, а? Ну? Записана! Я записана!
Роль моя в спектакле «Аристократы» заключалась в том, чтобы пройти из одной кулисы в противоположную в кромешной темноте с котелком в руке. Ну что сказать… Грим я делала часа полтора! На первую генеральную репетицию, конечно, пригласила маму. Она пришла с подругой Кларой, седой большевичкой, уже тронувшейся умом по причине тяжелой революционной борьбы и неоднократного сидения в разнообразных тюрьмах. И вот посмотрели они спектакль, идем домой. Мама с подругой впереди, а я сзади плетусь. Говорят без умолку о чем угодно, только не о только что просмотренных «Аристократах». В конце концов я обозлилась и выпалила: «Клара! А что ж вы не скажете, как я вам понравилась в спектакле?» Долгая пауза. «Твое участие в этом спектакле мне напоминает роль Берии в построении Беломорканала!» — довольно громко сказала мамина подруга. И хотите — верьте, хотите — нет, а только Клару мы с тех пор не видели…
Начинался 1937 год. Всех арестовывали. Папа после службы в Ревеле был идеальным кандидатом на расправу. Прятался, запершись в квартире и прислушиваясь, к чьей двери сегодня подойдут вплотную грозные скрипучие сапоги. Чемоданчик приготовил на случай, если все-таки придут, обнаружат… Работать, понятно, не мог. Немного денег удавалось раздобыть в результате вечерних вылазок — он помаленьку продавал домашнюю библиотеку. Но все равно жили впроголодь.
А за мной тогда как раз приударил отец ныне знаменитого артиста Миши Державина, которому теперь самому, о боже, уже лет двести. Михаил Степанович, замечательный артист нашего театра, умел заработать, как никто другой. Компания его в отпуске не расслаблялась, а ездила с программами на прииски по Дальнему Востоку. В такую свою «бригаду» пихнул и меня. Помню, приехала с приисков с ридикюлем, битком набитым купюрами. Очень тогда хорошо получилось заработать, мы долго всей семьей жили на эти деньги.
А с Мишиной мамой, Ираидой, мы вместе в Вахтанговский поступали. Обе читали стихотворение Пушкина «Паж, или Пятнадцатый год». Она хорошенькая была невероятно! Миша родился на моих глазах. Кстати, он замечательный парень! У него ведь две сестры, и он очень трогательно о них заботится… Ираида во время войны в эвакуации из чего-то несусветного делала ириски и продавала. То ли из хлеба их лепила и чем-то посыпала… Тогда мы пускались во все тяжкие — способы заработка придумывали со всей своей артистической страстью. А уж когда троих детей кормить надо, фантазия и вовсе на всю катушку работала.
Михаил Степанович умер рано, в 1951-м, во время репетиции. А Мишка и теперь иногда как гаркнет на все фойе: «Тетя Галя, здравствуйте!» «Какая я тебе тетя? — шиплю я. — Говори просто «Галя», пока все не решили, что мне уже лет триста!»
Мой любимый муж Владимир Осенев ушел на спектакль и не вернулся... Его называли совестью театра Фото: из личного архива Г. Коноваловой
Вторую роль мне дали вполне сопоставимую с первой. В спектакле «Интервенция» по сюжету приходят в Одессу французы (Антанта), чему дико радуется буржуазия. Мне по роли надо было изливать восторг из ложи. При самом удачном раскладе (буржуазии в ложе было несколько человек) зритель мог увидеть мою руку с платочком, но я снова полдня гримируюсь и настраиваюсь на роль. Кричу свое «Ура!» полминуты и отравляюсь разгримировываться.
А параллельно этому фантастическому театральному успеху я успела выскочить замуж. Действительно параллельно, потому что назло. У меня был роман с одним очень большим артистом. Красивым и знаменитым. Трепался он, кажется, со всей Москвой и со мной в том числе.
Премьеру «Аристократов» отмечали в «Метрополе». Нам, исполнителям не очень больших ролей и студентам, тоже разрешили прийти. Тогда банкет в «Метрополе» — все равно что сейчас отпраздновать получение Нобелевской премии. Метро нет, на трамвае до дома далеко. А герой моего романа оставил мне ключ от своей комнатки в коммуналке на Новинском бульваре. И вот под утро выхожу из «Метрополя», а Осенев — следом. Владимир Иванович уже вовсю ухаживал за мной и, конечно, пошел провожать. И так на улице здорово! Рассвет, солнышко яркое, воздух звенит... И даже Осенев мне уже немножко нравится… Все прекрасно, душа поет! Вдруг Володя спрашивает: «А куда мы идем? Вы же живете на Ленинградском?» «Туда далеко, а здесь живет моя тетя», — соврала я. Приходим, на цыпочках поднимаемся по деревянной лестнице, крадемся мимо кухни и соседских дверей… А комната была, надо заметить, очень даже ничего: богатые обои цвета синего кобальта, роскошная мебель красного дерева, картины в тяжелых рамах, фотографии... Владимир Иванович входит: «Ого!.. Сколько же мужских ролей переиграла ваша тетушка!» Потом, когда мы поженились, он не раз припоминал мне эту историю: «Эх, Галюша, умная-умная, а все равно дура!»
Отправлено: 22.09.14 09:28. Заголовок: Вот эта наивность ещ..
продолжение
Вот эта наивность еще долго во мне сохранялась. Трагическим роман мой не стал, а его финальный крах и вовсе оказался к счастью. Любимый мой развелся, а на мне почему-то жениться не торопился. Громогласно объявив о намерении связать жизнь с Осеневым, я все по той же наивности думала этим события форсировать…
Помню, иду по улице, подходит Володин брат: «Женитесь?» — «Конечно!» — «А тебе не страшно?» — «А почему мне должно быть страшно?» — «У Володи же астма». Помрачнев, я решила, что это что-то венерическое…
Кто бы мог подумать, что такое дурацкое бракосочетание выльется в сорок лет восхитительной совместной жизни! С мужем и дочкой, 1947 г. Фото: из личного архива Г. Коноваловой
Осенев жил в Замоскворечье в коммуналке с мамой и упомянутым братом. И вот в один прекрасный день прихорашиваюсь дома. Мама спрашивает, куда это я наряжаюсь. «На свадьбу!» — отвечаю. — «На чью?» — «На мою!» — «Как?! Очень интересно… А почему даже сестру не пригласила?» «А зачем?» — пожала я плечами и отправилась выходить замуж. Так вот равнодушно отнеслась к этому событию. Хотя поступила я ужасно, конечно.
Приехала к Володе, и его мама (которую я видела впервые в жизни) бросилась на шею моей подруге Леке Коровиной и стала ее целовать. «Мам, оставь Леку в покое, это не Галя», — сказал мой жених, и потенциальная свекровь перекинулась на меня. Так с горя я и выскочила замуж.
Правда, смешно?.. Кто бы мог подумать, что такое дурацкое бракосочетание выльется в сорок лет восхитительной совместной жизни. Получилось: выиграла в лотерею по трамвайному билету. Потому что если бы на мне женился тот, с Новинского бульвара, давно б в петле болталась. Он всем изменял по четыре раза на дню, и я, дура несчастная, исключением точно бы не стала.
— Галина Львовна, а «тот большой артист» не Рубен ли Симонов? — Наверное, я осталась последней в Москве, с кем у Рубена Николаевича действительно ничего не было!..
С ним другая история связана, весьма яркая, кстати. Я дружила с однокурсницей Ниной Никитиной. Она была очаровательной девушкой — длинные ноги, осиная талия, прекрасно танцевала и пела. Жила она у черта на рогах, в районе завода «АМО», куда не построили еще метро, а прочий транспорт ходил редко, что сыграло ключевую роль в этой истории. Как и отсутствие у нее телефона. Позвонили мне уже вечером, мол, в 11 часов на репетицию к Рубену Николаевичу вызывается Нина — надо ей срочно передать. Повисла пауза. В отчаянии я думала, как же добраться до подруги, и понимала, что никак не успеть... И тогда произнесла то, что, по моим понятиям, должна была сказать комсомолка и настоящий друг: «Давайте приеду я». Я искренне хотела помочь Нине и сделать так, чтобы у Симонова не «пропала» репетиция! Иронично-холодное: «Но Рубен Николаевич распорядился занять именно ее!» — стало ушатом ледяной воды и уроком на долгие годы.
Ведь, кажется, только вчера Рубен Николаевич (слева) улыбался мне: «Наша барышня сама не знает, какие у нее прекрасные ножки!» А вот уже свергают его сына Евгения Симонова... Фото: РИА Новости
Или еще одна история… Я была уже вполне взрослая дама, моей дочке Ляле пятнадцать исполнилось, но дурацкой своей наивности я не растеряла. И вот стою в нашем театральном гардеробе, а Рубен Николаевич спускается по лестнице. И оглядев меня с головы до ног, громогласно, на всю раздевалку, недоумевает: «Галечка! Как это я вас пропустил?» От зажатости, от того, что сам худрук делает мне комплимент, я выпалила: «Да я хоть сейчас! Сейчас же еще не поздно!» — конечно, имея в виду роли! Ржали надо мной в театре года три.
Владимир Иванович был востребован куда больше, чем я, — очень талантливый, музыкальный, пластичный, уже на втором курсе он получил роль в водевиле «Соломенная шляпка». Родилась наша дочь. И началась война. Когда разбомбили здание Театра имени Вахтангова, труппу эвакуировали в Омск.
Потащились. Лежачая мама (она 12 лет провела без движения из-за инфекционного полиартрита), которая все время всем возмущалась и раздражалась по мелочам. Педагог по призванию Тамара, сосредоточенная главным образом на идеях Макаренко. И я с новорожденной, полная дура по причине послеродового авитаминоза и веры в советскую пропаганду. Ехали налегке, потому как нас заверили, что немцев отобьют в ближайший месяц и в эвакуацию мы ненадолго. И только один мой чудесный мудрый папа понимал, что происходит. «Это будет страшная война», — сказал он.
Такой же наивный, как я, мой дорогой муж был жутко исполнительным и дисциплинированным. Актерам сказали не брать много вещей, он сложил в чемоданчик две простыни и на этом успокоился. В масштабе своей ошибки он убедился уже на вокзале, когда увидел вахтанговцев старшего поколения: «Узрел, как Толчанов затаскивает в вагон свою коллекцию напольных и каминных часов… Только тогда, Галя, я понял, что натворил!..»
Омск встретил нас лютым холодом. Есть было нечего, жить негде, ребенок орет… Нас поселили в школе, в физкультурном зале. Койки стояли как в казарме, кто-то отгородился простыней, другие — пальто. Алла Казанская тут же перехватила у меня ребенка и понесла к печке. Володя в легком пальто побежал по ледяному Омску искать нам жилье. Нашел комнату на втором этаже деревянного дома без удобств. И вот я тащу Лялю, Володя — мою маму… Кстати, представьте, каким рыцарем был мой муж — содержал нас всех, не гнушался никакой домашней работы и вообще жил для нас. Такой вот клад мне достался. И какие же надо было иметь глаза, чтобы сразу это не разглядеть!
Жена Миши Ульянова Алла (крайняя справа) была самой близкой моей подругой. На гастролях с В. Осеневым, Ю. Борисовой Фото: из личного архива Г. Коноваловой
Ну так вот, в комнате той было четыре стены, окно и стеклянная, насквозь промерзшая дверь на балкон, то есть лед сосульками рос внутрь. У какого-то магазина Володя нашел ящики с надписью «Дрожжи» и сколотил из них подобие топчана. Соседка одолжила матрац, где-то раздобыли стол… На «дрожжах» разместились мама с Тамарой и нашей Лялей. А мы с Владимиром Ивановичем год проспали на столе! Ни разу не упали, потому что холодно было неимоверно, и мы жались друг к другу.
Володя с коромыслом и со своей астмой каждый день таскал воду из Иртыша. А там очень крутой берег, и надо было дойти до воды, зачерпнуть два ведра и принести в дом, а тут еще мама, человек непростого характера: «Быстрее закрывайте дверь! Что вы такой неповоротливый! Застудите ребенка!»
Папа с вечера занимал очередь за хлебом, чтобы утром получить его на всю семью. Давали буханку на пятерых, отец делил ее на ровные кусочки, которые клал на полочку. Свой ломоть я съедала сразу, а потом до вечера не могла оторвать взгляда от остальных кусочков. Иногда воровала, отщипывала понемножку. Думала, родные не замечают. Они, конечно, все видели, но жалели меня, кормящую мать.
Печка была у соседей, к нам выходила только ее задняя стенка, поэтому мы терпеливо ждали их возвращения с работы. И вот в такой обстановке нашей девочке исполнился год. Я пригласила гостей, потому что надо же как-то отметить. Угощать, конечно, было нечем. По счастливой случайности маме удалось прихватить из Москвы небольшой мешочек муки. В то время это было равнозначно мешку с бриллиантами. «О! — говорю. — Я испеку пирог». «Ты не умеешь, все испортишь», — вступилась за наше богатство мама. А я действительно никогда в жизни еще ничего не пекла. «Не трогай ее, — сказал мой добрый папа, — хочет, пусть печет! По крайней мере попробует…» Взяла я муку и воду, замесила тесто и думала, что теперь получится, как минимум, хлеб. Муж мой купил на базаре за пять тысяч зайца. А он же, ну заяц, в шерсти, или шкуре, как это у зайцев называется… Словом, ободрали, как смогли. И начался праздник. Электричества нет. Мама лежит. А на столе этот несчастный вареный заяц — гадость первосортная, хотя в отличие от моего пирога его можно было есть… Но как мы веселились! Это была наша самая лучшая вечеринка!
Играли мы через день с местной труппой в старинном здании Омского драматического театра. Директором и режиссером там была некая Самборская, старомодная провинциальная дама, рыжеволосая, в шляпе… Подлетала к театру на извозчике и явно не собиралась ничего в своих привычках менять, несмотря на ад-войну, голод и так далее. Поначалу местные актеры нас терпеть не могли, потому что мы, конечно, их переигрывали. А потом все очень подружились.
Михаил Ульянов не принимал активного участия в перевороте. Просто так решили — мол, член ЦК, народный… И сделали худруком Фото: из личного архива Г. Коноваловой
Отправлено: 22.09.14 09:58. Заголовок: Человек ко всему при..
окончание
Человек ко всему привыкает. Теперь я это точно знаю. Настала весна. Из Москвы прислали американские подарки — очень красивые банки с омерзительным яичным порошком. А тогда он нам показался райской пищей. Размешаешь с водой, выливаешь на сковородку — и готова яичница. Еще нам достался синий мужской костюм. За костюмы была настоящая драка, потому что все надеялись эту, по сути, ненужную одежду, добротную и нарядную, обменять на еду. Наш костюм сразу было решено продать, потому что размера он был непонятного — то ли на крупного мальчика, то ли на уже усохшего дяденьку, а среди нас не имелось ни того, ни другого.
Самой бойкой и потому пригодной к торговле на рынке посчитали меня. «Четырнадцать тысяч, дешевле не отдавай!» — напутствовала меня мама. Пришла я на базар, а день такой хороший, солнышко греет… Торговать вышел весь театр имени Вахтангова! Ираида Державина со своими ирисками, Гриценко с каким-то тряпьем, Алексей Дикий... Да все вокруг свои! Только слышно, как обмениваются впечатлениями наши зрители: «А вы видели Роксану из «Сирано де Бержерака»? Ну вон же она, с простынями с краю стоит». И вся толпа устремляется в сторону простыней, которые великолепная Цецилия Мансурова накинула прямо на голову… На мой костюм чего-то никто особенно не реагирует. Наконец какой-то казах на ломаном русском спрашивает: «Сколько хочешь?» — и, вот ужас, начинает торговаться. Чувствую — обманет. Думаю: даст пачку — сверху и снизу будут деньги, а внутри бумага. Сплошь и рядом такое случалось!
Побежала к нашим. К одному подошла: «Помоги». — «Иди к черту, у самого ничего не берут». Со вторым та же история. Наконец вижу бумазейную тряпочку, аккуратно разложенную у забора, на ней — гуталин, сапожная щетка и два гвоздя, а над этим скромным ассортиментом звезда советского кино Андрей Абрикосов. Главный герой «Партийного билета» Пырьева, Гришка Мелихов в первом «Тихом Доне», красавец и все такое сидит, как китайский болванчик, и мечтает, чтобы кто-нибудь купил у него банку гуталина. «Андрей Львович, миленький, — бросаюсь к нему, — ради бога, поторгуйтесь за меня…» Через две минуты Абрикосов принес мне четырнадцать тысяч. До дома пулей летела, чтобы никто не успел меня ограбить.
Моя сестра Тамара устроилась в детский лагерь и смогла взять в выделенную комнатку остальных наших домочадцев. Когда мы сменили наше ложе из стола на топчан из «дрожжей», казалось, большего удовольствия в жизни не бывает. В театре мы проводили тогда практически весь день — вечером играли, утром репетировали. В обед шли в столовую, где нам давали перловую кашу, метко прозванную кем-то «шрапнелью». Подавальщицы «шрапнели» были самыми весомыми людьми в городе. К сегодняшнему президенту так не подлизываются, как к ним тогда. Замечательная актриса Алексеева говорит мне однажды: «Галя, вы подарите этой Фросе хоть бусики какие-нибудь. Она вам будет больше накладывать». «Какие бусики? — раздраженно думала я. — У нас ложек нет! Мы пьем из пол-литровых банок!»
Муж мой, святой человек, придерживался того принципа, что театру можно только отдавать, а брать у него ничего нельзя. В доме отдыха Фото: из личного архива Г. Коноваловой
Играли везде, где нас могли накормить. Помню, на элеватор какой-то ездили, там нам дали за спектакль по бутылочке подсолнечного масла. Возвращаемся обратно на поезде в Омск — мы все внизу спим, а на верхних полках стоит наше драгоценное масло. А я уже тогда плохо спала… Открыла глаза на странный шорох, а одна артистка из моей бутылочки в свою масло отливает. Я так устала, что ничего ей не сказала…
Наши сделали передвижной спектакль и агитбригадой поехали на фронт, играть для бойцов. Сказать, что я им завидовала, это ничего не сказать. Умирала от зависти! Они там, на фронте! «Как же не вовремя я родила!» — сокрушалась я. Наши уже были в Германии, когда мой друг Исай Спектор передал мне посылку. Красивая бумага, хорошо упаковано… А внутри — черная велюровая шляпа, необходимая мне, как дырка в голове, белые с красным бусы, чрезвычайно похожие на вставную челюсть, детское пальтишко и хрустальная пудреница. Мой светлый и наивный папа улыбнулся: «Деточка, мы так разбогатели!»
Потом артисты начали привозить более существенные трофеи — хорошую посуду, часы, красивые покрывала... Пришла в театр, встречаю Ивана Баранова, зав. постановочной частью, который очень хорошо ко мне относился. Он спрашивает, почему я грустная. — «Да вот Володя, дурак такой, ничего не взял, а я была у Синельниковой, и там такие красивые вещи…» Через три дня Баранов зовет меня: «Подарок тебе сделаем». Это был ковер. Огромное полотнище с лесом, пальмами, зайцами. Моему счастью не было предела! Приколотили над «дрожжами», и получился ковер над тахтой. Так все сразу заиграло!
Этуш этого уже не помнит, а я никогда не забуду, как он со мной поехал искать Володе камень на могилу... Фото: из личного архива Г. Коноваловой
— То есть Владимир Иванович был совсем бессребреник? — Я живу в квартире моего папы. Потому что муж мой, святой человек, придерживался того принципа, что театру можно только отдавать, а брать у него ничего нельзя. Поэтому мы не получали ни дач, ни квартир. Все тут рождались и жили, пока не умирали.
Володя никогда ни на что не жаловался. Я дружила с Михаилом Ульяновым, у которого была роскошная квартира на Тверской. Мебель из карельской березы, картины... Иногда, возвращаясь домой, я не сдерживала эмоций: «Мишина Алла купила такое новое бюро!» — «Ты что, завидуешь? — Слово «завидуешь» Володя произносил тоном «воруешь». — А чего тебе не хватает? Ты работаешь в таком театре! Есть прекрасная дочь и, кажется, не самый плохой муж...» И мне всегда становилось стыдно.
Правда, ненадолго… Помню, в Москве стали модными пальто (дурацкие на самом деле!) с узким воротничком-стойкой из норки. Достать такое очень хотелось, но, увы, не представлялось возможным. Упомянутый уже Миша был человеком чрезвычайной застенчивости, никогда ничего не просившим для себя, насколько мне известно…
Я про пальто накапала на мозги его жене Алле, моей близкой подруге, она — Мише. И каким-то сказочным образом уговорила его использовать свою популярность и посодействовать. И вот солнечное утро, мы идем через Кузнецкий мост к Главторгу. Впереди злой как черт, в надвинутой на глаза кепке Ульянов, мы с Аллой семеним чуть сзади. По настрою Михаила Александровича понимаю, что сопротивлялся он долго… Заходим в приемную, секретарша подпрыгивает при виде Ульянова: «Какие гости! Это же «Братья Карамазовы»!» «Скорее сестры», — мрачно уточняет Михаил Александрович. Перед нами распахивается тяжелая дверь высокого начальства, и низенький человечек в полупоклоне подскакивает на своем троне и спешит нам навстречу: «Ах, какие гости! Чем же я могу быть вам полезен?»
Злясь и заикаясь, Михаил Александрович начинает объяснять: «Пальто… Мода… Ну вы ж понимаете, женщины… Им же не втолкуешь… Надо одно, вот ей!» — и остервенелый жест в мою сторону. Хозяин кабинета прерывает путаную речь Ульянова, хватает его руку и начинает ее весьма темпераментно трясти: «Да боже ж ты мой, для вас все на свете! Пальто… Безделица… Я и телевизор дома включаю только в надежде увидеть вас, дорогой вы наш товарищ Этуш!» Каким матом крыл меня и Аллу всю обратную дорогу Миша, даже описать не берусь. Из печатного там только предлоги были!
Туминас придумал нам дикий гастрольный график. Мы с «Дядей Ваней» уже, просто как цыгане, болтаемся по всему миру, а теперь «Онегина» возить начинаем. «Евгений Онегин», 2013 г. Фото: из личного архива Г.
Это какая-то определенная порода — вахтанговский мужчина. Ей-богу, говорю. Откуда бы они ни брались — кто из центра Питера, кто в прямом смысле «от сохи», — все рано или поздно приходили к «общему знаменателю» принадлежности к этой в общем-то странной породе.
Поэтому когда случился переворот и художественного руководителя театра Евгения Симонова, сына Рубена Николаевича, «ушли», заменив Михаилом Ульяновым, мне было невероятно больно за обоих.
Симонов — остроумный мужчина, чудный музыкант, интересный поэт… Он существовал где-то над этой нашей жизнью. То есть такого сожрать — сплошное удовольствие… В Рузе у нас был Дом отдыха, куда за 49 рублей мы ездили отдыхать, пока это кому-то не помешало. Я регулярно летала в местный магазинчик — у меня ж дети, но встретить там с утра пораньше Евгения Рубеновича — это было из области фантастики! И тем не менее влетаю как-то, а он прохаживается между прилавками, как по выставке Пикассо. Поздоровалась и не выдержала: «Так удивительно встретить вас тут… Это все равно, что со мной столкнуться в 7 утра в Третьяковской галерее!» «Ну что ты так себя принижаешь…» — засмеялся он. — «А потому что это правда! Меня в Третьяковке не поймаешь ни с утра, ни вечером! У меня дел по горло!»
Он был художник, Миша — друг. Как тут можно выбирать?..
Слава Шалевич, любимец женщин, веселый щеголь, «показать лицо» не стеснялся, но не стал от этого менее чутким или менее благородным. Скорее наоборот. Моя внучка как-то заболела воспалением легких. Врач рекомендовал пить молоко с боржоми. А в Москве, как на грех, эта чертова минералка тогда пропала. Я мать сумасшедшая, бабка и того хуже… Вспомнила, что у Симонова в кабинете есть шкафчик, где всегда стоят коньяк и боржоми для приемов. Но шкафчик заперт, и я не могу найти, кто мне мог бы помочь. Расстроенная тащусь домой. А чего еще метаться, если весь город уже обежала?.. Открываю дверь, а прямо в прихожей — целый ящик боржоми! «Входит ваш артист Шалевич и ставит этот ящик на пол», — объясняет мне дочь. Конечно, я тут же ему позвонила: «Слава, где же вы все это раздобыли? Как?..» — «А что такого? Я видел, что вы носитесь как сумасшедшая. А меня на Арбате все знают, что угодно под прилавком найдут. «Показал лицо», взял боржоми, сел в машину и привез».
Такие вот зарисовки о наших вахтанговских мужчинах.
— Галина Львовна, а когда вы превратились из пламенной комсомолки в отъявленного скептика? — Иногда я размышляю на эту тему. Возможно, в 1917 году и было начато что-то правильное. Но довольно быстро скатилось в сплошное растление и расслоение. К началу войны это уже приобрело жуткий размах. Со всем своим комсомольским запалом я отказывалась верить, но от очевидных вещей спрятаться сложно. Ненадолго вернемся в Омск, в эвакуацию… Холод. Голод. Нищета. И вдруг местный обком партии приглашает вахтанговцев к себе для «совместной встречи Нового года». Когда мы прошли в зал, все впали в ступор. Перед глазами возникли даже не довоенные столы, а дореволюционные. У меня кружилась голова — севрюга и колбасы, икра и сыры... Пригласили пройти к столам. Казалось, все наши сдерживаются, чтобы не ринуться наперегонки. Поначалу никто не мог произнести ни тоста, ни слова благодарности — все только ели. Когда желудок перестал истошно требовать еды, стало не по себе — вся моя голодная семья осталась дома. И ведь у всех так… Потихоньку в сумочки и карманы поползли сыр, колбаска — то, что можно было унести с собой. Я так увлеклась рассовыванием еды, что чуть было не подпрыгнула на стуле от мужского: «Э…э…э гражданочка!» Испуганно оглянулась — почти за спиной остановился огромный обкомовский официант. Обращался он к моей соседке, знаменитой актрисе: «Гражданочка, вы б хоть графинчик оставили». Она запихивала в сумку графин с водкой, а он не помещался… На водку в таком объеме можно было жить месяц с молоком и картошкой в рационе…
Такие «оазисы благополучия» существовали в нашей стране во все периоды времени. Просто вхожи туда были единицы, остальные советские граждане продолжали пребывать в счастливом неведении. Артисты с «оазисами» чаще всего соприкасались во время гастролей, потому что некоторых из нас иногда туда селили. Однажды поехали в Алма-Ату, труппу поселили в гостиницу, а нескольких человек, избранных, отправили в резиденцию. Честно признаюсь: в таком роскошном отеле я ни разу в жизни не была, поэтому чувствовала себя там крайне неловко. Не успеваешь повернуться, уже бегут сто пятьдесят человек с вопросом: «Что вам угодно?» В ресторане столы ломятся от балыков и черной икры. Постельное белье в номере шелковое. И это все в самое что ни на есть застойное советское время… Да! Подарки приносят — ящики с фруктами, шампанское... За забором, понятно, все под охраной. Я после этой «резиденции» не знала, как ребятам, которые в гостинице жили, в глаза смотреть. Кто там сейчас барахтается, в этих резиденциях? Олигархи, вероятно. А тогда это все были партийные работники, пламенные и речистые.
Конечно, иногда я думаю: что было бы, если б у меня не осталось театра? В конце концов, есть же другая жизнь — чудные дети, внуки, правнуки! Фото: из личного архива Г. Коноваловой
Немного поворошил палкой в осином гнезде Андропов… И по Москве прокатилась череда громких самоубийств. Актриса нашего театра Лариса Пашкова была замужем за директором «Союзгорцирка» Анатолием Колеватовым. Они дружили с Галиной Брежневой. И Лариса, всегда эффектная, в умопомрачительных украшениях, устало говорила: «У меня шубы, как вдовы, в шкафу висят — ненадеванные». А тут расследования, дела. Первой ласточкой стала жена министра МВД Щелокова — не дожидаясь обвинений, она застрелилась из пистолета мужа. Потом покончил с собой и сам Щелоков, а Колеватову влепили пятнадцать лет. Лариса умерла в 1987-м. Внезапно. Говорили, что покончила с собой. Похоронили. Прошли очередные двести лет, у меня звонит телефон, и веселый мужской голос: «Привет, Галя! Не узнаешь?» — «Нет!» — «Ну как же, твой друг по комсомольской чего-то там… Толька Колеватов!» Ну я разохалась: «Боже мой, Толя, ты вернулся… А Лариса-то не дожила…» «Да уж! А ты как поживаешь?» — такой весь, как бы сейчас сказали, на подъеме. Его приняли в Малый театр. И он мне рассказал про Щелоковых и про Чурбанова, который якобы вообще ни в чем не виноват. Странная история. Это уже потом выяснилось, что все сволочи и все воруют.
Они действительно по тем временам жили роскошно. Хотя смотря с чем сравнивать, конечно. Мы со своими «дефицитными трюмо красного дерева» на их фоне были сущими голодранцами. А по нынешним — и Галю Брежневу в крепкие середняки записали бы… Тогда все-таки оставались какие-то крупинки честности…
Так что разные люди в разное время были в театре.
Вот меня не спрашивают, конечно, но, знаю, думают: чего она вцепилась в этот театр? А как иначе? Ведь именно театр дал тебе все и он же все отобрал! На эту сцену я впервые вышла в 17 лет, в кулису Театра имени Вахтангова завернули мою новорожденную дочь. Здесь во время спектакля замертво упал мой любимый муж.
Всю жизнь считалось, что самая больная в семье я. Владимир Иванович трясся постоянно, как бы у меня что-нибудь не отказало в организме. А сам работал на износ, был очень востребован, одна роль, другая… А потом он ушел на спектакль и не вернулся... Его называли совестью театра. Беда в том, что я считала — все такие. Не видела, не понимала его уникальности. Прозрение наступило только после того черного 1 апреля.
На следующий день первой ко мне прилетела Люся Целиковская. «Галь, как ты будешь жить? — спрашивает. — Ничего ж не умеешь. Ты ж никогда в магазине не была, кефира себе не купила!» В состоянии я была безумном, но… У меня совсем маленькая внучка, только что развелась дочка, и я сказала: «Научусь, Люсь». Однако процесс не пошел…
Я запрещала включать дома свет, радио... И вообще думала, что лучше бы всем нам назавтра просто не проснуться. Старшая сестра, видно встревоженная моим безумным выражением лица, как-то спросила: «Что ты, Галя?» «Я их сейчас всех передушу», — просто ответила я, имея в виду дочку и внучку. «Не трогай их, — говорит Тамара, — сама иди под поезд, а их не трогай!» И я на полном серьезе отвечаю: «Если я покончу с собой, вы все без меня не проживете». То есть совершенно в невменяемом состоянии была.
Я, честно, понятия не имею, почему такой успешный режиссер, как Туминас (на фото), придумал отрыть такой антиквариат, как я. Репетиция спектакля «Пристань» Фото: из личного архива Г. Коноваловой
У Миши Ульянова как раз юбилей — пятьдесят лет. Алла, его жена, устроила даже не банкет, а целое действо в Ростове Великом. Полтеатра поехали, я не могла, конечно, отправила Тамару с Лялей. А мне оставили внучку. Она, бедняжка, всю ночь орала как сумасшедшая. Видно, такие от меня токи шли нездоровые. «Не останусь, не буду!» — вопила.
Через два месяца — гастроли в Омск, чрезвычайно значимое для всех вахтанговцев место. Начала я с того, что потеряла паспорт. Когда самолет взлетел, я, как мантру, заладила: «Упади, разбейся, ну что тебе стоит…» Миша Ульянов ко мне наклонился и говорит: «Галь, а нас тебе совсем не жалко?» «Ни капельки», — честно призналась я.
В Омске было много людей, кто ждал нашего приезда, — хотели пообщаться, вспомнить военные годы, но я никого не могла видеть. Сидела в гостиничном номере, как в норе, и все выглядывала крюк, на котором было бы сподручнее вздернуться… И не было утра, чтобы ко мне никто из наших не забежал. Все меня куда-то тащили, старались занять. Я послушно ходила в кино и смотрела на клоунов в цирке, злясь на себя, что я такая развалина и все со мной носятся.
И вот однажды пришли Шалевич с Воронцовым, а я даже не нашла в себе сил подняться. «Галя, мы тут вот о чем подумали, — говорят, — почему бы вам не стать завтруппой?» Я им сказала, что при других обстоятельствах посмеялась бы над таким предложением, а сейчас просто говорю «нет». Дальше разговор пошел жесткий: «Галина Львовна, вы артистка последней категории, без Владимира Ивановича вообще из себя ничего не представляете, только кобенитесь. Не хотите принести пользу театру там, где вы можете это сделать!» Задело. Потому что я всегда была чокнутой общественницей. Володя, когда еще за мной ухаживал, спрашивал, не обидно ли мне, что подруги играют, а у меня ролей немного. «Что вы! — искренне отвечала я. — Я же стенгазету выпускаю!» Всерьез считала, что это работа примерно такого же порядка. Словом, стала я завтруппой…
Следующие гастроли — в Киев. Опять тяжело — мы бывали тут с Володей. А страна такая дурацкая! Даже камень на могилу достать невозможно! Второй год пошел — надо ж что-то ставить… И кто-то мне сказал, что в Чернигове есть карьер, где как раз полно подходящих камней. Я нашла грузовик и на следующее же утро собралась ехать. Спускаюсь по длинной лестнице роскошной гостиницы «Украина», а внизу Владимир Этуш стоит — в красивом костюме, от рубашки за километр крахмалом несет. Он всегда такой щеголь-барин… «Куда это ты с утра пораньше?»— спрашиваю. «С тобой поеду. Ну как ты одна отправишься на какой-то карьер, что ты там вообще выберешь?.. Потом какую-нибудь ерунду Володе поставишь…» Вот что значит наш театр! Сейчас Этуш этого уже не помнит, а я никогда не забуду, как он тогда со мной поехал.
Я первой стала замечать, что у моего друга Ульянова время от времени как-то странно кривится рот. Алла надеялась, что ничего страшного — организм Михаила Александровича периодически выдавал разные сбои, но как-то проносило. А ему руководить и без того непросто было. Миша совсем недолго проработал худруком, когда один молодой артист сказал в гримерке: «Не может Ульянов, не годится». «Вы ж его так толкали на эту должность, так хотели!» — возмутилась я. — «Да. Попробовали, но видим, что не вышло». То есть моментально развенчали.
Мой друг Виталий Вульф говорил тогда: «На геоггафической кагте Москвы нет сейчас такого понятия, как театг Вахтангова». Как же он меня бесил этой фразой! Невероятно! Наверное, потому что это было правдой… Миша — прекрасный артист и замечательный человек, но оказался слишком слаб для руководителя. Казалось бы, символ мужества, живой Жуков, но на самом деле был мягок и слишком уж безотказен. Театр пребывал в упадке. Когда Ульянову изменили ноги, он предлагал Туминасу руководство театром. Я тому свидетель! Но тот не согласился.
И Миша, будучи уже очень больным, продолжал ездить в театр. Это было ужасно! Потому что все вокруг делали вид, что ничего не замечают… Когда разговоры о том, что необходим новый худрук, стали слишком громкими, выступил тогдашний министр культуры Швыдкой: «Чем бы ни был болен Михаил Ульянов, пока он жив, он останется худруком». С одной стороны, жест благородный, с другой…
Ульянов умер в больнице накануне Дня театра.
…Приехал Туминас. Чужой. Беспартийный. Иностранец. Решительный. На первом же собрании он потряс наше логово. Мы же страшно ценим, чтим само понятие «вахтанговское», рассуждаем: этот — вахтанговец, а тот — нет. И вот Туминас произносит что-то вроде: не важно, что не вахтанговское, играть надо как следует. Я была потрясена. «Что он несет? — думаю. — Он что, не понимает, что какие-то вещи тут нельзя произносить?» Ладно, начали репетировать. Неожиданно все приемы, все решения Туминаса оказались самыми что ни на есть вахтанговскими. Часто люди бьют себя в грудь и декларируют: «Я — вахтанговец!», а делают все наоборот. Этот же высказался будто бы и против, а репетирует как вахтанговец! Однажды я поделилась этими размышлениями с ним самим, и он долго смеялся. В общем, странный он был. Не стремился, как другие, нам понравиться, совсем не заигрывал. И при этом непривычно демократичный.
Что до меня, я, честно, понятия не имею, почему такой успешный режиссер, как Туминас, придумал отрыть такой антиквариат, как я. Спрашивала. А он говорит: «Потому что вы ко мне пришли». А я действительно пришла, потому что подумала: новый человек, ничего тут не знает, а я в некотором роде завтруппой, и надо бы помочь... Римас теперь всем рассказывает, что Коновалова сказала: «Можете мною пользоваться во всех отношениях». Утверждает, что именно это решило мою судьбу. На самом деле я такого заявить не могла! Поэтому парирую: «Вы слишком широко поняли мою фразу!»
Мне недавно вручили «Хрустальную Турандот», которую я первым делом расколотила, и Римасу пришлось отдать мне свою статуэтку… В гримерной Фото: из личного архива Г. Коноваловой
Римас сказал, что теперь будет по-другому — все будут играть. «И вы будете!» Я не соглашалась: «У вас там одни народные, пусть они и играют». — «А я сказал, будете». И появилась «Пристань». Зритель принял, есть успех.
Придумал нам дикий гастрольный график. Мы с «Дядей Ваней» уже, просто как цыгане, болтаемся по всему миру, а теперь «Онегина» возить начинаем. К чему я вспомнила… Как раз первая поездка, везем «Дядю Ваню». За мной всегда заезжают,— не потому, что я барыня, а просто живу по дороге в Шереметьево. Поглядываю в окно, нет ли машины. И не сразу обращаю внимание на мужчину в какой-то легкомысленной красной майке во дворе, как мельница размахивающего руками. Римас! Не успела я выйти, как он подхватил мой чемодан. Худрук, вы понимаете! «Я давно работаю в театре, но мои чемоданы еще ни разу худрук не таскал!» — сказала я ему.
— Галина Львовна, а в принципе с молодым поколением актеров легко работается, вы всегда их понимаете? — После моего самого первого в театре спектакля те самые двести лет назад вхожу в уборную, а весь мой столик заставлен подарками — булавочки, коробочки, цветная ерунда... И карточка актрисы Русиновой с запиской «Поздравляю с премьерой и личным успехом». Традиция, которая поразила меня настолько, что я с готовностью подхватила эстафету. Несмотря на то что была барышней небогатой, всегда делала подарки молодым артистам, которые только поступили в наш театр. Традицию прекратил один артист, который сейчас знаменит чрезвычайно, а тогда только пришел в труппу. Я посмотрела его первый спектакль, и он мне очень понравился! Кинулась рыскать по дому, что же я еще не успела подарить и могу отдать этому артисту. В конце концов остановила свой выбор на книге, благо библиотека большая. Помню, как, волнуясь, полетела на мужскую половину, протянула ему эту книгу, начала что-то лепетать… Он смотрел на меня так, как будто я сделала что-то неприличное и говорю на японском. И я поняла — все! Пришла другая эпоха. И перестала дарить подарки. Я до сих пор к нему отлично отношусь, мы общаемся, и если я назову фамилию, вы ахнете, но я ее никогда не назову!
— Маковецкий? — А вот и нет! Только первую букву имени угадала… Я не обижена. Пришло другое время. Просто для меня оно сменилось именно в тот момент. Я обожаю нашу молодежь, легко со всеми общаюсь, рада, что я внутри, в процессе! Конечно, иногда думаю: что было бы, если б у меня не осталось театра. В конце концов, есть же другая жизнь — чудные дети, внуки, правнуки! Но отними театр — и я стану дни напролет ходить в ночной рубашке, натирать пол, читать книжки и немножечко сойду с ума…
Позавчера вот играли «Пристань». Я еле отодрала себя от постели — отвратительное было самочувствие. Чего только не напринимала, а легче не стало… А у меня там сложно. Кстати, тот же упомянутый Маковецкий восхищается: «Вы ж 22 минуты одна на сцене. Без партнера. Даже подпереть некому! Но, Галина Львовна, публика сидит, затаив дыхание!»
— Кстати, совершенно согласна с Сергеем Васильевичем! — Вот! Когда публика принимает, это как аккумуляторная подпитка! Хоть мертвая, хоть какая, но воодушевляешься. Дыхания не хватает, сердце стучит как сумасшедшее, а удовольствие громадное!.. Такая вот странная у нас профессия.
Мне недавно вручали «Хрустальную Турандот», которую я первым делом расколотила, и Римасу пришлось отдать мне свою статуэтку… И я говорила, что для меня очень важно получить эту премию на вахтанговской сцене. Потому что именно тут я все получила и все потеряла. И это не пафос, это сама жизнь.
Время — удивительная субстанция, особенно для актрисы. Иногда на Тверской я закрываю глаза и слышу, как летит ледок из-под быстрых саней, несущих своих седоков к неведомому и наверняка прекрасному «Яру». «Барин! За полтинничек в лучшем виде домчу!» И я действительно чувствую, что вместо чопорного ридикюля «старейшей актрисы Москвы» в моих руках снова тот самый красный мешок для калош…
Друзья, у нас есть чудесная возможность побывать на свадьбе Михаила Ульянова и Аллы Парфаньяк которая состоялась 27 декабря 1958 года. (С любезного разрешения дочери - Е.М.Ульяновой)
Удивительная, подкупающая своей естественностью, находка - Евгений Рубенович Симонов, находясь в гостях, читает вполне крамольное стихотворение, написанное им по впечатлениям от поездки труппы Вахтаногвского театра в Чехословакию (зап.1966г.)(наши благодарности Елене Михайловне Ульяновой)
Penktadienб DELFI konferencijoje sveиiavosi б Lietuvа gastroliш su Maskvos J.Vachtangovo teatru atvykжs jo meno vadovas Rimas Tuminas. Teatras Vilniuje vieрлs iki sekmadienio, юiыrovai turi progа pamatyti spektaklius „Dлdл Vania“ ir „Troilas ir Kresida“, taip pat monospektaklб „Pamiрлlio uюraрai“ ir N. Gogolio „Revizoriш“. Reюisierius atsakл ir б DELFI skaitytojш klausimus.
Konferencija vyko dviem kalbomis - rusш ir lietuviш. Reюisierius be jokio vargo pakeisdavo kalbа - б vienа klausimа atsakydavo lietuviрkai, po to - rusiрkai. Skaitytojai teiravosi R.Tumino nuomonлs apie рiuolaikinб teatrа, reюisieriaus vietа jame, apie R.Tumino poюiыrб б Maskvа, jos gyventojus, publikа. Teiravosi ir apie komerciрkai sлkmingа lietuviрkа filmа „Zero II“ ir apie рiuo metu aktualiа D.Kedюio istorijа...
Буквально через два часа в театре «Балтийский дом» стартует одноименный фестиваль, уже 21-й по счету. В этом году он посвящен знаменитому литовскому режиссеру Римасу Туминасу. Сегодня марафон постановок мастера откроет московский театр имени Вахтангова спектаклем «Троил и Крессида». Это трагикомедия о древних греках, осаждающих Трою. Впереди постановки Вильнюсского малого театра, московского театра «Современник». Впрочем, режиссер признается, что самого лучшего спектакля в своей жизни он еще не поставил.
Римас Туминас, режиссер, художественный руководитель театра им. Вахтангова (Москва): «Иногда кажется, что рядом жизнь, когда на сцене репетируешь - одна жизнь в театре, другая за стенами, что-то третье должно родиться, это спектакль, который я еще не поставил».
21-й фестиваль «Балтийский дом» хоть и носит подзаголовок «Весь Туминас», его творчеством не ограничивается. До 9 октября включительно в Балтдоме будет тесно. В программе - гастроли Абхазского театра, отдельный фестиваль студенческих спектаклей на малой сцене под громким названием «Театр 21 века», также круглые столы, выставки и большая образовательная программа.
В эти минуты в Балтийском доме заканчивается первый спектакль одноименного фестиваля. Уже 21-й по счету, в этом году он носит подзаголовок «Весь Туминас». Впрочем, в Балтдоме покажут далеко не все, что поставил знаменитый литовский режиссер, и вообще его творчеством не ограничатся. Это выяснила Ольга Комок.
Фестиваль открылся спектаклем московского театра имени Вахтангова, которым Римас Туминас руководит уже больше трех лет. «Троил и Крессида» - малоизвестная пьеса Шекспира - его первая постановка для этой труппы. Похищение прекрасной Елены, осада Трои: Туминас превратил вечный сюжет в трагикомическую притчу о бессмысленной вражде двух народов.
Завтра фестивальный марафон продолжит чеховский «Дядя Ваня» с Сергеем Маковецким в заглавной роли. Эта постановка Туминаса уже получила золотую маску в номинации «лучший спектакль года». Впереди гастроли еще одного московского театра «Современник» и родного для Туминаса вильнюсского Малого театра. Эта часть фестиваля литовскому режиссеру кажется особенно важной
Постановками Римаса Туминаса нынешний фестиваль не ограничивается. Но дополнительные ингредиенты подобраны не случайно
Круглые столы, лекции и мастер-классы, выставки - с сегодняшнего вечера и до 9 октября в Балтдоме можно просто поселиться. Впрочем, эка невидаль: так уж на этом фестивале заведено.
Актеры театра имени Вахтангова сегодня обсудили с журналистами финансовый кризис, проблемы воспитания детей, преимущества японской валюты и будущее российского кино. Пресс-конференция о гастролях в Петербурге превратилась в разговоры о жизни. Для московского театра этот год вообще получился насыщенным. Один из старейших актеров, Владимир Этуш, получил орден «За заслуги перед отечеством». Кроме того, в театр пришел новый режиссер - Римас Туминас. Именно он и возглавляет гастроли. Всеми этими новостями и собирались сегодня поделиться, но стали говорить о наболевшем. Сергей Маковецкий рассказал о провалившихся проектах, из-за финансового кризиса многие киноработы не увидят свет. А Владимир Этуш вспомнил времена своей молодости и усомнился, есть ли у искусства светлое будущее.
Владимир Этуш народный артист СССР: «Раньше когда я снимался в кино, то это была одна система, сейчас - это совсем другая система. Работы нет. Я, может быть, не хочу обобщать. Но все это очень жаль, очень бедно, очень жаль, что это происходит с нашим искусством».
Сергей Маковецкий народный артист РФ: «Мне очень жаль, что многие проекты закрывают. Это меня пугает. Будет ли кино вообще дальше. Потому что многие режиссеры не знают, что будут снимать».
Владимир Маковецкий рассказал, что сейчас снимается в фильме «Псковская миссия», где играет протоиерея. Для него это первая роль такого рода. А вот Елена Сотникова своих секретов не раскрыла. Сказала лишь, что недавно начала сниматься в сериале. Ну а что касается гастролей, петербуржцам уже успели показать спектакль «Сирано де Бержерак». Впереди «Амфитрион» и «Дядюшкин сон».
Октябрьский фестиваль Балтийского дома "Русские!" неожиданно заканчивается в середине ноября. Фестиваль растянули на 2 месяца, чтобы затянуть в его программу "Евгения Онегина" Римаса Туминаса с Сергеем Маковецким, Владимиром Вдовиченковым, Юлией Борисовой и другими звездами. Два Онегина, двое Ленских, вымышленный Туминасом отставной гусар, плюс роли странницы с домрой, зайчика, "сна Татьяны"... Впрочем, Ольга Комок уверена: нового "Онегина" еще можно считать, помните школу, "энциклопедией русской жизни". Просто жизнь другая.
Первые слова постаревшего Евгения Онегина - эпиграф ко всему спектаклю. Для Римаса Туминаса Онегин - эгоист, лентяй, неспособный любить - и сам достоин презрения. Как, кстати, и другие герои что пушкинского, что нашего времени - Чацкий, Тригорин. Режиссер уверен: героями их сделала советская школьная программа. И даже несчастный Ленский - не положительный персонаж.
Римас Туминас, художественный руководитель Театра им. Вахтангова: "Это выстрел Пушкина по Ленскому, как по пошлой литературе, которая обваливалась на Россию, как и сейчас".
Слова режиссера изумительно иллюстрировал музыкальный коллектив, развлекавший театралов в холле Балтдома. Как ни странно, ему нашлась рифма и в спектакле, в лице так называемой "странницы с домрой", которая преследует главного антигероя. Впрочем, Онегин Маковецкого - уже не тридцатилетний надменный денди. В него, в постаревшего и - живого Ленского, и уж тем более в роль Отставного гусара (голос самого Пушкина) Туминас вложил самого себя.
Спектакль театра Вахтангова участвует в конкурсе "Золотой маски" во многих номинациях. Жаль, что для Татьяны не нашлось ни одной, ведь для режиссера именно она - главная героиня.
Рiuo metu remontuojamo Vilniaus maюojo teatro (VMT) meno vadovas reюisierius Rimas Tuminas artлjantб teatro sezonа planuoja pastatymus uюsienio teatruose, gastroles, rengiasi tжsti Lietuvoje pradлtus darbus bei pamaюu ruoрiasi teatro atidarymui 2005 metais.
Valstybinio Vilniaus maюojo teatro (VVMT) kolektyvui antradienб pristatyta naujoji teatro vadovл Greta Cholina tvirtino, jog teatrui reikia permainш, kad jis bыtш gyvesnis. Dirbti teatre lieka ir buvжs jo vadovas Rimas Tuminas.
В столичном театре имени Вахтангова открывается новый сезон. Постоянные зрители ждали его с нетерпением: художественный руководитель коллектива Римас Туминас, который возглавил его несколько месяцев назад, наверняка, не раз удивит публику в течение года. Вот и первый спектакль сезона - премьера хореографической драмы по мотивам песен. Свои истории расскажут 20 женщин. И ни одна не произнесет ни слова.
Репортаж Марии Торлоповой.
22 августа, первым в Москве, открывает новый сезон театр имени Евгения Вахтангова. Постановка "Берег женщин" - это хореографическая драма по мотивам песен Марлен Дитрих. Действие - в начале 40-х годов прошлого века в каком-то портовом кафе в то ли в Германии, то ли во Франции. Женщины бегут от войны, ждут следующего парохода в кафе и рассказывают свои истории в танце. В спектакле нет ни одного слова. Для театра Вахтангова этот спектакль - начало нового этапа жизни с Туминасом: и актеры, и зрители ждут и новых ролей, и новых достойных премьер. Пока никаких прогнозов на новый сезон не строят, но Туминас полон желания и сил изменить театр к лучшему. В ноябре Туминас планирует выпустить свой спектакль - "Троил и Крессида". Где-то гремит война. А в портовом кафе не слышно взрывов, только звуки патефона, звон посуды и стук каблуков. Это бегут от войны 20 женщин, только что их привез пароход. Испуганные и растерянные, они ждут следующего рейса, пьют кофе и грустят каждая о своем. Римас Туминас, художественный руководитель театра имени Евгения Вахтангова: "Если 1 женщина в спектакле - это трагедия. 2 - это драма. 3 - это комедия. А если их 20. То это уже мир. Мир красоты и мир надежды". Новый художественный руководитель театра Вахтангова, литовский режиссер Римас Туминас, задумал этот эксперимент как новый для театра жанр. Свои истории героини "Берега женщин" рассказывают, танцуя под песни блистательной Марлен Дитрих. Анжелика Холина, хореограф-постановщик спектакля "Берег женщин": "Марлен Дитрих была актрисой, которая умела преображаться! Она умела делать это голосом. И я этим воспользовалась и каждой актрисе подобрала песню, которая больше всего подходит еe миру". Режиссер, а точнее хореограф-постановщик спектакля Анжелика Холина, раньше работала только с артистами балета. Сначала тревожилась, удастся ли научить танцевать артистов драматических. Удалось. Вальс получился печальным диалогом, танго - нервным признанием в любви, соло - трагичным монологом женщины, потерявшей любимого. Лидия Вележева, заслуженная артистка России: "Анжелика Холина вдохновила всех. Как она об этом рассказывала, так завораживающе. Потому что сначала мы все шли очень настороженно". Ольга Ефремова, актриса театра имени Евгения Вахтангова: "Теперь я знаю, как сказать плечом или глазами то, что раньше выражалось словами. Слова - это не то, чтобы мусор. Но я поняла, что очень многое можно сказать телом". Они вздрагивают от каждого гудка парохода. Вглядываются в лица посетителей-мужчин, солдат и прохожих в надежде узнать любимые черты. Их роскошные наряды смотрятся странно, когда кругом разруха, но они не могут расстаться с ними. Все ещe не верят, что кругом война. Весь спектакль хочется узнать, а что же в чемоданах, которые приносят на сцену героини спектакля "Берег женщин". А в них не вещи. В них истории. По задумке режиссера, почти все - грустные. О том беззаботном довоенном времени, которое ушло и никогда не придет назад. Но "Берег женщин" даже под гул сирен остается берегом надежды и красоты. И спектакль оставляет надежду, что героини спектакля все-таки увидит каждая свой берег.
Более 50 лет Василий Лановой служит на сцене знаменитого Вахтанговского театра. А ещe он создал десятки кинообразов. "Павел Корчагин", "Алые паруса", "Анна Каренина", "Дни Турбиных", "Офицеры" - эти фильмы принесли актeру необыкновенную популярность. За большой вклад в развитие российской культуры, Президент наградил Василия Ланового орденом "За заслуги перед Отечеством" третьей степени.
Репортаж Екатерины Качур.
В 75 лет он по-прежнему делает сальто назад и летает на люстре под визг изумленных зрителей. Ничего удивительного, говорит Лановой, ежедневная утренняя зарядка и закалка военного детства. Вася Лановой один из первых в нашей стране увидел наступающих немцев. Они шли в 41-м непрерывной колонной через его украинское село. Один потехи ради выпустил автоматную очередь у мальчика над головой. Семилетний Вася побледнел, помолчал, а потом еще много лет заикался от шока. Помогла актерская работа над речью. Над первой своей ролью в фильме "Аттестат зрелости" Василий Семенович смеется до сих пор: жуткий украинский акцент, сегодня за такую речь своим студентам поставил бы двойку. Но украинскими корнями актер гордится. И с нежностью вспоминает любимого деда. Василий Лановой, народный артист: "Он посадил меня на лошадь. Я кажу: "Диду, а де седло?" - "Нема седла, о так кируй". Потом спустя много лет, он посмотрел "Анну Каренину", там у нас в селе, в Стрымбе, и когда я приехал, он говорит: "Васыль, бачишь, о как я тебе не учив голую сракую ездыты на кобылы, ныкого бы ты графом не став. Вот не став бы ты графом!" От принцев и графов в кино и театре не было отбоя, но своей самой любимой ролью Лановой всерьез считает отдыхающего в кинофильме "Полосатый рейс". Василий Лановой, народный артист: "О-О-О! Там сзади потянули ниточкой за волосы, которые привязали к кусту, они стали дыбом и на этом роль кончилась. Великое достоинство". Роль так коротка, что нет права на ошибку. Лановой вообще никогда не терпел разгильдяйства, уверяют режиссеры. Павку Корчагина он сыграл в двадцать два. На съемках этого фильма у актера и режиссеров Алова и Наумова закалялась своя сталь - в -30 они строили декорации железной дороги и снимали самые сложные эпизоды. Только Лановой, уверяют авторы картины, мог создать такого Павку - неистового, трогательного, возвышенного. Владимир Наумов, режиссер: "Это интеллигентный актер - тоже очень важный момент. Мы в то время увлекались такими, знаете, увальнями всякими, простонародными лицами, говорками. В нем была такая строгая, если брать рисунок, энгаровская интеллигентность и контур!" Василий Лановой воплотил на экране лучших героев советской эпохи. На нем фантастически сидела офицерская форма. И его лицо, волевое и одухотворенное, заставляло зрителя гордиться нашей страной. Римас Туминас, художественный руководитель театра имени Вахтангова: "Он великий романтик, он последний из нашего поколения романтизма. Это великолепный рыцарь". Сегодня великий романтик Лановой играет премьеру - спектакль, поставленный для него и к его юбилею "Последние луны". Трагическая роль старика, уходящего от родных в дом престарелых. Критики называют его работу блестящей. А коллеги-актеры говорят: мэтр верен своим идеалам - чуток, внимателен к партнерам и бесконечно требователен к себе. К юбилею всенародно любимого артиста Первый канал покажет документальный фильм "Василий Лановой. И страсть, и слeзы, и любовь". Он выйдет в эфир сразу после программы "Время".
В театре "Современник" премьера - спектакль "Горе от ума", поставленный знаменитым литовским режиссeром - Римасом Туминасом. Обратиться к творчеству Грибоедова он собирался ещe 6 лет назад. Но свой замысел осуществил только сейчас.
Репортаж Александра Казакевича.
Перед первым выходом к зрителям, когда для режиссера Римаса Туминаса и актеров "Современника" настало самое верное время волноваться, Галина Волчек наконец-то успокоилась, ведь сколько она пережила из-за этого "Горя от ума": когда объявили, что Туминас становится худруком Вахтанговского театра, уже казалось, что все их договоренности летят в корзину. Галина Волчек, художественный руководитель московского театра "Cовременник": "Для нас это была катастрофа, мы рады за театр Вахтангова, но это ломало все наши планы". Но Туминас поступил по-мужски и признал за собой все творческие долги и обещания. Римас Туминас, режиссер "Горе от ума": "Мы пообещали друг другу о встрече, что ее нельзя будет изменить, и я с удовольствием выполняю!" Новое "Горе от ума" в "Современнике" начинают "плясать от печки". Кроме печки поначалу на сцене только завалинка с дровами. Но по мере того как сцена обрастает деталями, дом Фамусова наполняется страстями, а героев - переполняют эмоции. Сергей Гармаш, исполнитель роли Фамусова: "Римас рассказывает о себе и помогает нам включиться в этот рассказ". Постепенно классическая пьеса набирает такой темп, что у артистов есть только несколько минут в антракте, чтоб отдышаться. Два главных соперника - Чацкий и Молчалин в соседних гримерках продолжают разбираться в своих правдах. Иван Стебунов, исполнитель роли Чацкого: "У нас не в правде дело, а в любви, я буду отстаивать любовь, а не позицию". Владислав Ветров, исполнитель роли Молчалина: "Это нормальный крепкий парень, который знает, чего он хочет". Перед премьерой немного побаивались авангарда, что знакомого текста зрители не узнают. Но вот как раз текст никто не менял. Зато Софья еще никогда не любила так сильно, Скалозуб никогда не имел такой нежной душевной организации, и никто еще не делал Петрушку таким ярким и красноречивым. Раз Грибоедов назвал пьесу комедией, то постановщики имеют право на озорство, а для тех, кто в шоке и хочет поспорить, со сцены вовремя звучит монолог Чацкого: "А судьи кто?"
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 30
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума