С именем Заслуженного артиста РСФСР Евгения Фёдорова связана целая эпоха Государственного академического театра имени Вахтангова. Старшее поколение его хорошо помнит по спектаклям «Принцесса Турандот», «Антоний и Клеопатра», «Царская охота», «Тевье-молочник» и другим знаковым постановкам этого легендарного театра, на сцене которого актёр играет уже больше 70 лет. Евгений Евгеньевич много работал и на радио, и на телевидении. Вместе с супругой он воспитал замечательного сына, тоже актёра, и двух талантливых внуков. Старший в представлении не нуждается, сегодня он – Пётр Фёдоров – один из самых популярных актёров российского кино. Договориться на интервью с родоначальником актёрской династии Фёдоровых задача не из лёгких, скажу больше – она практически невыполнима. «Я никогда в жизни не давал ни одного интервью. И это принципиально. Ну живёт человек и живёт, а о себе рассказывать, я считаю, он не должен. Надо быть скромнее, – говорит мне во время нашего телефонного разговора Евгений Евгеньевич. – А жить по принципу Галкина и мадам Пугачёвой я не могу. (Смеётся). В театре отказывался ото всех своих юбилеев, а на 90-летие я лишь попросил мне подарить портрет Евгения Багратионовича Вахтангова. Сейчас мы общаемся с вами, а его портрет висит напротив меня. И рядом с ним – портреты моих учителей, руководителей нашего курса Цецилии Львовны Мансуровой и Анны Алексеевны Орочко. Да, жизнь я прожил непростую, но почему должен делать её интересной для всех? Я артист, и моё дело – выйти на сцену и сыграть свою роль. Хотя для меня сегодня театр Вахтангова, увы, уже в прошедшем времени. По той причине, что почти все мои товарищи-актёры ушли из жизни: и Миша Ульянов, и Юра Яковлев… Прихожу в театр – и пустота. Новое у нас, конечно, создаётся, но я, по сути, к этому уже никакого отношения не имею.
- Вы же почти 73 года, Евгений Евгеньевич, служите в театре. Времена меняются, а люди остаются прежними? - Я товарищ старомодный. Вахтангов нам завещал то, что сейчас все давно забыли – скромность и достоинство. Евгений Багратионович всегда говорил, что актёры должны не только отвечать друг за друга, но и отвечать за своё поведение, за взаимоотношение. И поменьше выкаблучиваться, как это модно теперь говорить. По телевизору я смотрю только последние известия, а все эти шоу вперемешку с рекламой уже надоели. Было б здоровье у меня и моих близких – вот что сейчас главное! Несколько лет назад мой родной брат по материнской линии Александр Збруев отмечал юбилей. И журналисты тогда атаковали меня телефонными звонками. А Саша сказал мне коротко и со знанием дела: всех посылай на три буквы. (Смеётся). У меня два замечательных внука Алексей и Пётр, брат и жена – вот они, мои самые близкие и самые родные люди.
- За творчеством Петра следите? - Он молодец! Уважаю его. И не только потому, что он – хороший артист. Пётр ведёт себя достойно, нигде себя не рекламирует, всегда очень сдержанный и не любит всякого рода показуху. Осенью прошлого года российские зрители увидели сразу две премьеры с его участием – «Дуэлянт» режиссёра Алексея Мизгирёва и «Ледокол» Николая Хомерики. Прекрасные работы. Правда, из театра внук ушёл, стал заниматься кино. Но Пётр человек музыкальный, у него есть своя небольшая музыкальная группа, а ещё он очень здорово рисует. Алексей, младший мой внук, связал свою жизнь с кибернетикой. Красивый парень под два метра ростом, но в актёры идти не захотел, сославшись на то, что мы, Фёдоровы, уже исчерпали весь лимит. (Смеётся). Ведь кроме моего сына, брата и старшего внука актёрское образование имела и моя мама Татьяна Александровна. В кино она не снималась, но работала на кинофабрике.
- Пётр ушёл из театра, чтобы работать в кино, а у Вас – вся жизнь в театре, но с кинематографом как-то не сложилось… - Скажу откровенно: просто я очень много работал в театре. Да, у нас был один выдающийся актёр, которому как никому другому удавалось совмещать театр с кино. Это Николай Олимпиевич Гриценко. Мы всегда удивлялись ему: сегодня Коля репетирует, к примеру, князя Мышкина в «Идиоте», а ближайшей ночью садится в «Красную стрелу» и мчится в Ленинград, где снимается в фильме. Уже на следующий день Гриценко снова в театре, мы продолжаем репетировать спектакль, и он прекрасно знает свою роль. А через какое-то время на экраны выходит кинокартина «Хождение по мукам», и Коля в одной из главных ролей. Он всё успевал!
- Для Вас, мне кажется, самым творчески насыщенным временем в театре стал период шестидесятых-семидесятых годов. Верно? - Пожалуй, вы правы. В те годы у нас был замечательный художественный руководитель Рубен Николаевич Симонов, великий ученик Вахтангова. А после него – Евгений Рубенович Симонов, его сын. В середине 1940-х годов Рубен Николаевич поставил превосходный спектакль «Мадемуазель Нитуш», и после него пошла серия прекрасных работ, где были заняты великолепные актёры. И они, главным образом, работали на сцене. Кстати, сам Рубен Симонов тоже отдавал предпочтение только родному театру, в кино он снялся всего несколько раз. У немецкого писателя Ганса Фаллады есть замечательный роман «Каждый умирает в одиночку». Человек не должен об этом забывать. Ведь он отвечает, прежде всего, за чувство собственного достоинства, за чувство скромности. И когда театр создаётся на такой основе, он будет жить. Но если он строится на показухе, да ещё когда с классикой вытворяют не Бог весть что – мне, откровенно говоря, становится стыдно. Сегодня, увы, во многих театрах это в порядке вещей. Поэтому-то моя любовь и моя память остались в прошлом. Но что делать – каждому своё.
- Около десяти лет назад мне посчастливилось записать интервью с Вашим другом и коллегой по театру – Народным артистом СССР Юрием Яковлевым. Во время беседы я поинтересовался у корифея Вахтанговской сцены – остался ли в театре тот дух, который был здесь ещё во времена Гриценко, Целиковской, Симонова, Пашковой… И Юрий Васильевич ничего не ответил, а лишь развёл руками. - Театр действительно изменился. Причин тому много: и время ушло, и нет уже нашей «старой гвардии», да и режиссура стала другой – пришли новые люди, и они создают свой театр, но я к нему, повторюсь, почти не имею никакого отношения. В нынешнем репертуаре я задействован только в двух постановках: «Последние луны» и «Улыбнись нам, Господи». Должен сказать, что в театре ко мне отношение хорошее, и это не может меня не радовать. У нас прекрасный директор Кирилл Крок, замечательная заведующая режиссёрским управлением Любовь Кузнецова.
- А кто сейчас завтруппой? Знаю, долгие годы на этой должности была актриса из «старой гвардии» вахтанговцев Галина Львовна Коновалова. - В разные годы заведовали труппой наши замечательные актёры: Володя Осенев, Коля Тимофеев и да, Галя Коновалова. Она ушла из жизни, и – всё! Теперь этот огромный труд на себе несёт режиссёрское управление.
- Как поживает Ваш однокурсник и коллега по сцене Владимир Абрамович Этуш? - Володя держится молодцом, играет в четырёх репертуарных спектаклях.
- Ещё в прошлом году вас было больше: всего неделю до своего 95-летия не дожила Нина Николаевна Архипова. - Ниночка… В студенческие годы я был в неё очень влюблён. (Улыбается).
- Евгений Евгеньевич, Вы же пришли совсем мальчишкой в театр. Прислушивались к советам актёров старшего поколения? - А как же! Кроме нашей Анны Алексеевны Орочко здесь работали и Рубен Николаевич Симонов, и Александра Исааковна Ремизова, и Александр Маркович Габович – они были не только замечательными актёрами и режиссёрами, но и великолепными педагогами. Конечно, мы прислушивались к ним, они с нами занимались. Сейчас, мне кажется, такого уровня педагогов почти не осталось. А из артистов моего поколения в театре служат всего три человека – Володя Этуш, я, да Юлия Константиновна Борисова. За нами стоят актёры на пятнадцать-двадцать лет моложе, ребята они очень талантливые, но это уже следующее поколение. Ксения Георгиевна Семёнова, одна из любимых учениц Е.Б. Вахтангова, у нас преподавала художественное слово. И она часто повторяла нам, что у Евгения Багратионовича было три основных заповеди. Первая: главное в театре – это актёр. Вторая: единство, дружба и взаимопонимание коллектива. И третья: бесконечное уважение и благодарность к старшим товарищам. Этих заповедей я придерживаюсь до сих пор. Гастролируя с родным театром, мне посчастливилось побывать во многих странах, но больше всего я люблю наше Подмосковье, для меня это святые места. Сначала наша семья снимала дачу в Переделкине, а годами позже сын купил небольшой земельный участок под Рузой, в Дорохове. К сожалению, теперь мы с супругой там почти не бываем, но живописные подмосковные места навсегда в моей памяти.
Сегодня, 3 марта, Евгению Евгеньевичу исполняется 93 года. Коллектив редакции «ЛГ» желает замечательному актёру крепкого здоровья, бодрости духа и новых хороших ролей.
Только что вернулась из Театра Вахтангова с "Бенефиса" Владимира Этуша (по пьесе Птушкиной "Пока она умирала", где он играет роль старухи ( в фильме "Приходи на меня посмотреть" по той же пьесе эту роль играла Екатерина Васильева). Этуш феерический! Озорной, глаз горит! При этом не позволяет себе никакого специального "комикования", рассчитанного на непритязательную публику. Прямо физически ощущаешь, какой кайф он сам испытывает от роли, и это состояние передаётся залу (переполненному). В антракте многие из зрителей, которые пришли без букетов, рванули к выходу, где их продавали, и в конце буквально засыпали артиста цветами. А Владимир Абрамович, выйдя на финал уже в мужском костюме, после почти трехчасового действа еще и приплясывал! Выдающийся артист!
Он один из самых узнаваемых и востребованных актеров страны. Говорят, что нет такой роли, которую он не смог бы сыграть. Несмотря на то что склонность к лицедейству проявилась в раннем детстве, он мечтал стать земским доктором. Все решила школьная постановка спектакля «Лес» по Островскому. Стало ясно, что вне сцены для него жизни нет. В середине 70-х он приехал в Москву поступать в театральный. Тогда трудно было представить, какая слава ждет его в будущем. Запоминающиеся роли у прославленных режиссеров, красные дорожки престижных фестивалей, заслуженные награды и премии — всего этого он добился благодаря своему невероятному таланту и упорному труду. Со своей музой, любимой женой Еленой, он не расстается уже больше 30 лет. Они вырастили сына Дениса, а сейчас с радостью помогают воспитывать внуков, которые невероятно гордятся своим прославленным дедом. Наедине со всеми — народный артист РФ Сергей Маковецкий.
Маковецкий был принят в труппу театра имени Вахтангова сразу после окончания училища имени Щукина. С тех пор там и служит верой и правдой. Правда, как-то раз, по молодости, артист не совладал с эмоциями и едва не лишился работы. Один из конфликтов с руководством привел к тому, что Сергея разжаловали из актеров в дворники. И он – без шуток – мел территорию возле Государственного академического театра имени Евгения Вахтангова на Арбате. "Был такой период... Я бы не прав... Я действительно был разжалован в дворники. У меня был участок от служебного входа до входа в театр", – подтвердил Маковецкий. Артист специально подчищал метлой снежок в тот момент, когда коллеги шли на службу. "Я не с утра это делал и не глубокой ночью. А именно когда все шли на спектакль. Одна женщина смотрит и говорит: "У вас сегодня дежурство? Вы же актер этого театра?" Я ей: "Да. Сегодня дежурю я, завтра будет Василий Семенович Лановой". Чистота у меня была идеальная", – не без гордости сообщил Сергей. Актер признал, что пострадал тогда по своей вине. "Я был не прав. Нельзя так себя вести. Нельзя бросать стулья в директора. Я был прав по существу, по своей обиде я был прав, но мне не хватило слов. И чтобы поставить красивую точку в этой игре, я швырнул стул в нашего директора. Я промахнулся. Он на следующий день пришел с перевязанным пальцем. Потом, видимо, перепутал, и перевязал другой. Я никак не мог понять, какой у него палец перевязан. Типа я ему его сломал. Меня хотели выгнать из театра, но я беру КЗоТ и говорю: "Почему выгонять? По статье есть перевод на нижеоплачиваемую должность". И меня перевели", – рассказал Маковецкий. В тот момент он уже был женат. "У меня была семья. Я потерял в зарплате. Я получал 140 рублей. Это казалось очень много. Это максимум. что мог получать актер без звания. 160 – это уже заслуженный. А тут ниже... Около 65 рублей...", – не без содрогания вспоминает Сергей, которому пришлось целых два месяца работать дворником с незавидной зарплатой. Урок из сложившейся ситуации он извлек. "Это было некрасиво. Нельзя поддаваться такому темпераменту. Он мне мешал с детства, – посетовал Маковецкий. – Это бурчание... Я не знаю, как избавиться от этой черты характера. Наверное, это будет уже до конца".
Режиссеры в один голос отмечают ее талант и умение преображаться в любых героинь Каждый эпизод фильма с ней становится феерическим приключением. Даже в те времена, когда об Ароновой еще не знали кинозрители, театралы уже обожали эту непосредственную, ни на кого не похожую актрису.
Мария Аронова родилась 11 марта 1972 года в Московской области, в городе Долгопрудном. Она считалась одной из худших учениц класса, однако родители твердо верили в то, что из ребенка вырастет что-то выдающееся. С учебой у Маши никогда не клеилось. Вернее, она просто не могла разобраться в точных науках. А вот историю, русский язык и литературу всегда сдавала на четыре и пять. Возможно, если бы она выбрала другую специальность, то ее биография сложилась бы совсем непримечательно. Но актерская профессия была ее мечтой. Поэтому Мария твердо решила идти по выбранному пути до победного конца: «Актрисой я хотела стать с тех пор, как себя помню, лет с пяти-шести. Созывала всех соседей, навешивала простыни-декорации и устраивала представления». Отцу не очень-то нравилось, что дочка устраивает представления перед бабками, сидящими возле подъезда. Но, тем не менее, ей никто не запрещал заниматься тем, чем она хочет.
После школы Мария поступила в Театральное училище имени Б.В.Щукина (курс Владимира Владимировича Иванова), которое окончила в 1994 году. Актриса не устаёт повторять – Владимир Владимирович до сих пор остается ее творческим отцом, царем и богом. В дипломном спектакле «Царская охота» Аронова сыграла Екатерину II настолько хорошо, что получила за эту работу Государственную премию РФ имени К.С.Станиславского. Еще на втором курсе училища Аронова была приглашена в Московский академический театр имени Вахтангова, где она продолжила работать и после окончания института. Актрисе стало везти на роли с первых лет работы в театре, она часто играла комедийных персонажей, сохраняя верность себе, оригинальность и непосредственность. Эти роли в большинстве своем и полюбились зрителю – за Мария не боится быть смешной и ни на кого не похожей, приковывает к себе внимание и «держит» зрительный зал.
Из-за того, что актриса с самого начала карьеры выглядела немного старше своего возраста, ей сразу стали давать роли взрослых женщин и она с блеском с ними справлялась. В спектаклях Марии довелось работать вместе с Владимиром Этушем, Людмилой Максаковой, Сергеем Маковецким, Юлией Рутберг. Судьбоносным стал спектакль «Дядюшкин сон» – здесь Аронова предстала в новом свете. «Эта роль помогла мне разговаривать своим собственным голосом, ничего не придумывать, и понять, что благодаря режиссеру, я могу вольготно, удобно, совершенно без поворотов в стороны и боязни быть неинтересной чувствовать себя на сцене», – призналась она. Именно в этом спектакле актриса смогла полностью прочувствовать себя, свою душу. Она не играла – жила на сцене, раскрывая неожиданные творческие грани собственного дара.
В кино Аронова пришла в 1995 году, снявшись в фильме Сергея Урсуляка «Летние люди» по пьесе М.Горького «Дачники». Драма рассказывала о начале двадцатого века и интеллигенции, приехавшей в дачный поселок. Марии очень понравились съемки, благодаря им она смогла впервые побывать за границей – фильм снимали в Чехии. Потом Аронова снималась в основном в сериалах – как раз в те годы они обрели популярность на телевидении. Многие зрители открыли для себя ее искрящийся дар благодаря сериалу «Кафе Клубничка». Это был, по сути дела, первый российский ситком. И в нем собрались такие таланты, как Галина Польских, Александр Демьяненко, Наталья Крачковская. Мария вспоминает съемки с теплотой и благодарностью, поскольку очень многому у них научилась. Аронова также играла в сериалах «Остановка по требованию», «Московские окна». И везде ее роли становились очень запоминающимися. В 2004 году Марию пригласили в сериал «Солдаты» на роль продавщицы из чепка Эвелины. Вместе с Игнатом Акрачковым они создали обаятельный дуэт, завоевав зрительскую популярность и любовь. В последующие годы Аронова довольно много снималась в кино. Коллеги поговаривают даже, что для любого кинорежиссёра она – символ успеха, своеобразный талисман.
https://www.youtube.com/watch?v=7bVvIc_mH2g Мария Аронова. Человек в кадре Опубликовано: 11 сент. 2015 г. Участвуют Мария АРОНОВА, Михаил ПОЛИЦЕЙМАКО, Виктор ДОБРОНРАВОВ, Юлия РУТБЕРГ, Римас ТУМИНАС.
По словам актрисы, она для себя четко разделяет работу и обычную жизнь. Театр – это ее профессия и не более того. Она старается строить свою жизнь так, чтобы в театре появляться только на репетициях и на спектакле – места большого скопления людей и светские тусовки вызывают у Ароновой тоску вплоть до легкого недомогания. Где же актриса черпает вдохновение? Оказывается, для Марии любимое место отдыха... рыбалка! Она рассказывает об этом так: «Мы собираемся с друзьями целыми семьями и на машинах едем рыбачить. Я очень рада, что моя дочь, в отличие от сына, любит отдыхать так же, как и я. Ей нравится собирать грибы, ловить рыбу, она любит нашу компанию. Наш человек!» Еще Аронова любит вышивать, – это хорошо отвлекает от проблем. И конечно, готовить вкусные блюда для домочадцев. Поскольку актриса занята в спектаклях практически каждый вечер, тем более ценны для нее вечера в семейном кругу.
Семейное счастье этой красивой и талантливой женщине довелось испытать далеко не сразу. Еще в училище у нее случилась большая любовь. Влад был гениален, но оказался слабым и безвольным человеком. Он так никем и не стал, жизнь у них с Марией не сложилась. Но родился сын, за которого Мария благодарна судьбе. Она считает, что этот человек появился в ее жизни именно для того, чтобы у нее был любимый сыночек. Потом в жизни актрисы случались, конечно, романы, была и сумасшедшая страсть к женатому мужчине, который ради нее уходил из семьи. Только вот женское счастье обрести так и не удавалось. Женское счастье все же улыбнулось ей тогда, когда Мария меньше всего этого ждала. Сейчас Аронова замужем за начальником транспортного цеха ее театра – Евгением. Ради своей семьи, ради детей Владислава и Серафимы, актриса готова на очень многое. Она много работает, поскольку то, что актеры загребают деньги лопатой – абсолютный миф. Вот как Мария рассказывает об этом: «В актерской профессии, где то густо, то пусто, какое уж ощущение благополучия и уверенности? Я радуюсь только тому, что все мои бытовые мечты осуществляются. Мне бесконечно хотелось обеспечить детей жильем, хотелось иметь хорошие автомобили, жить в хорошей квартире, и это все есть. Большим трудом, потом-кровью, но это получается».
Мария не любит ходить в магазины и почти равнодушна к одежде, что для актрисы не очень характерно. По ее словам, была бы возможность – ходила в удобных тапках и в какой-нибудь хламиде. В период выпуска спектакля, к примеру, она настолько поглощена ролью, что ей не до внешнего имиджа. Однако Аронова старалась найти свой стиль, и небезуспешно! Ей очень нравится, например, одна отечественная фирма, которая конструирует одежду для не худеньких женщин. И если в подборе гардероба актриса обходится без фанатизма, то в уходе за домом она бросается в крайности, поскольку обожает чистоту и порядок. Так что если какая-нибудь вазочка стоит не на месте, бывает, что и уснуть не может.
Театралы знают Марию Аронову как яркую характерную актрису, способную рассмешить любого Фото: Игорь Руссак/РИА Новости
11 марта 45-летие отмечает народная артистка России Мария Аронова. Театралы знают ее как яркую характерную актрису, способную рассмешить любого. Киноманы после фильма «Батальон» открыли в ней глубокий драматический потенциал. А перед «Вечерней Москвой» именинница предстала трудоголиком со своими принципами и обязательствами.
Бывают такие времена
- Мария Валерьевна, вас обожает публика. Почему же в родном театре им. Вахтангова вы сейчас играете только два спектакля? - У каждого актера бывают такие времена, когда он играет только то, что давно выпустил. Нижайший поклон нашему худруку Римасу Владимировичу Туминасу, который меня понимает и дает возможность работать на стороне. Но, положа руку на сердце, я везде говорю: если будет спектакль, который Туминас захочет на меня поставить, какая-то роль, то, конечно, я все брошу и прибегу.
- Став худруком, он ведь не дал вам роли ни в одной своей постановке… - Не совсем так. Я участвовала в его спектакле «Троил и Крессида», вышедшем в 2008 году. Правда, его давно сняли… Нет, я в команде Римаса Владимировича, у нас нежнейшие с ним отношения... Просто он как художник работаете с тем, что его завораживает. Я, наверное, пока не вписываюсь в это…
- …и уходите в антрепризу – у вас с десяток спектаклей на разных сценах и гастроли по всей стране. Это такой жест творческой ненасытности? - Да. Точнее «ипотечный кредит». Есть такое. Творческий голод под названием ипотечный кредит. Который надо выплачивать. Вот и все ответы. Впрочем, в деле с антрепризой Боженька милостив ко мне: если бы в моей жизни ставки делались на телевидение и кино, то все было бы куда плачевнее. Потому что те, у кого нет антрепризных спектаклей, переживают сейчас нелучшие времена. В большинстве своем артисты сейчас живут очень тяжело. Спасибо огромное Господу, что у меня есть мои любимые режиссеры, партнеры, есть хорошие продюсеры… Да, дома я бываю реже, чем в гостинице, но я работаю.
видео
Мария Аронова: Театр - это место, где я самоутверждаюсь Опубликовано: 3 апр. 2012 г. Предлагаем вашему вниманию эпизод программы "На ночь глядя" главным героем которой стала Мария Аронова
Есть вампиры
- Любое ваше появление на сцене – это праздник для зрителей. А бывало так, что вам приходилось играть при полупустом зале? - Слава Богу, сейчас этого нет, а вообще, конечно, да. В театре в середине 1990-ых был провальный спектакль «Варвары» по Максиму Горькому, который прошел только 11 раз. Я, неопытная артистка, была там удостоена главной роли – Монаховой. Это, кстати, одна из звездных ролей в карьере Татьяны Дорониной. Но у меня не пошло. Играть при пустом зале очень тяжело. В этом смысле с благодарностью думаю о замечательном петербургском прокатчике, к которому мы всегда ездим с антрепризой. Зовут его Ваник Варданян, но для нас он просто Ваня. Этот человек – наш гений: он очень трепетно относится к ощущениям актеров на сцене и без пятнадцати семь может продать оставшиеся билеты за сто рублей! Он делает все, чтобы зал на две тысячи мест был заполнен.
- А для артиста не все равно, сколько зрителей в зале? - Если артист работает честно, то играет он всегда одинаково. Но при полупустом зале в моральном плане получает он меньше, чем отдает. Пусть вы играете проверенную временем комедию, реакция зрителей на полном зале кардинально отличается от той, что при наполненности зала даже на две трети. Если артист уверен в своей работе, то он не пасует и играет дальше. Но бывает так, что начинает перегибать, слишком стараться, давить, – от этого спектакль очень страдает.
Сергей Пятаков/РИА Новости 6 сентября 2012 года. Мария Аронова и Алексей Гуськов в спектакле «Обычное дело» в Театре Вахтангова
- То есть играть надо так же легко, как вы это делаете в одном из самых востребованных московской публикой спектаклей «Мадемуазель Нитуш»? - Здесь нужно прежде всего говорить о Владимире Владимировиче Иванове, режиссере спектакля и моем мастере в Щукинском училище. Все всегда говорят об артистах, забывая, что большинство из них – это ученики Иванова, и не учитывая, сколько он сам вложил в постановку сил. Со стороны может показаться, что артисты в этом спектакле выходят, чтобы самим получить удовольствие, настолько все кажется легким и непринужденным. Но это обманчивое впечатление. За всем стоит большой труд.
- Вы как-то отметили, что сегодня в театрах спектакли делают слишком быстро, с актерами работают очень мало. Обычно такое подмечают за телевизионными сериалами. - А в театрах разве не так? Легче всего подвесить артиста вверх ногами и заставить его читать известный монолог, чем найти в этом монологе что-то настоящее… Это самое сложное, что только может быть: работа с материалом, абсолютная готовность режиссера к репетиции, если он, конечно, умеет к ней готовиться. Основная доля современных театральных режиссеров демонстрирует стопроцентный вампиризм относительно артистов: они насилуют их психику, рвут ее на части… Честно говоря, я лично стараюсь оберегать себя от этого, отказываюсь от ролей. По крайней мере, в репертуарном театре. В антрепризе вообще все другое: друзей надо приглашать на 15-ый спектакль. Это, к сожалению, минус антрепризы – постановка практически всегда выпускается «сырой» и дорабатывается уже на зрителе.
- Возможно, такой подход к репертуарному театру и объясняет, что в родном Вахтанговском у вас нынче мало ролей? - То, что касается театра им. Евг. Вахтангова, это мое творчество. То, что касается антрепризы, это мой заработок. Отказаться от заработка ради творчества? Если только на это меня что-то серьезно подтолкнет, например, роль у Римаса Владимировича.
- У вас есть какие-то профессиональные традиции? - Да, выработалась одна. Если идет задержка спектакля больше, чем на 20 минут, я обязательно выхожу к зрителям. Несмотря на то, что я не владею компьютером и, к своему счастью, не знаю, что пишут в Интернете, мне однажды попало в руки письмо, где один разгневанный зритель растаптывает меня в пух и прах. Спектакль дали с большой задержкой, а в зал всех стали пускать с опозданием в 25 минут. Хотя мы, артисты, здесь не виноваты, это упущение технических служб. Но после письма я поняла, что к зрителям надо выходить и извиняться. Потому что в их восприятии во всем в театре виноваты артисты.
PHOTOXPRESS Мария Аронова, яркая комедийная актриса, давно мечтает о глубоких драматических ролях
Это загадка
- Работа в фильме «Батальон» раскрыла в вас глубокий драматический потенциал. Почему ролей с такой доскональной психологической проработкой у вас мало? - Хотелось бы побольше. Не скрою, давно мечтаю, чтобы в театре у меня были мощные драматические роли. Но устраивать из этого трагедию всей жизни не считаю правильным. Все, что приходит, мое, не приходит – не мое. Убиваться, бегать, дружить, показываться, вертеться перед глазами, – все это в итоге накрывается медным тазом у меня, я так не могу. Было два случая, когда я настояла на своем участии в проекте, и не могу сказать, что мне это принесло большую радость. В каком бы амплуа я не играла, трагичном или комедийном, мне нравится одно – честно делать свою работу.
- Эту роль в «Батальоне» признали лучшей аж на четырех крупных международных фестивалях! А жюри российского «Золотого орла» ограничилось лишь номинацией. - Даже не хочу знать, почему такое происходит. По большому счету, самое важное ведь то, что я работала и в моей копилочке эта роль есть. Обидно? Несомненно. Вопросы есть к тем, кто забраковал мою работу? Наверное, да. Но это уважаемые мною люди, которые посчитали нужным дать мне «Золотого орла» за роль второго плана в фильме «Артистка» и не заметить «Батальона». Возможно, что-то не понравилось.
- То есть награды для вас – не самое главное? - Это, конечно, приятно, я люблю, когда меня награждают. У меня безумно папа по этому поводу радуется. Но, опять же, трагедии для себя не делаю.
- Вам часто приходится отказываться от сценариев? - Да, очень. И не менее часто от пьес – они ужасающие. Мне сложно объяснить, с чем это все связано. То ли с тем, что пьесы и сценарии стоят не так дорого и выкупают авторство. То ли еще с чем-то, но то, что в основном предлагают, как адская лавина. Нет слов.
- Известно, что образы своих героев вы создаете от их внешности: в «Батальоне» постриглись по-мужски, в «За двумя зайцами», помнится, прилепили нос, в «Мадемуазель Нитуш» надеваете пластину с выступающими зубами. Не боитесь так обесценивать себя как, прежде всего, красивую женщину? - Я трагикомик. Клоун же не смущается, надевая красный нос и рисуя себе щеки. Мне, наоборот, это очень нравится. Если все внешние изменения работают на дело, то это необыкновенное удовольствие!
- Вы себя чувствуете удовлетворенной в профессии сегодня? - Конечно, нет. Я знаю, что могу больше, что могу играть тоньше, мои образы могут быть сложнее. Но, видимо, сейчас мир меня хочет видеть другой. Хотя сетовать мне нельзя – повторюсь, сегодня по части театров в стране просто ужасающее положение. Все, что находится за пределами Москвы и Санкт-Петербурга, у меня вызывает полное недоумение – я не очень представляю, на что артисты там живут?.. Для меня это загадка. Огромное число талантливейших людей, как на свои зарплаты они содержат семьи, себя, – ума не приложу. Они герои, энтузиасты нашего дела, аплодирую им, стоя. Я не иду в политику, где эти проблемы решаются, потому что с моим характером меня ото всюду повыгоняют. Но это недостойно – допускать, чтобы звезды, создавшие шедевры, известные даже 12-летним детям, жили в такой нужде.
Виктор Погонцев/ТАСС 6 июня 2010 года. Мария Аронова и Михаил Полицеймако в спектакле «Маленькие комедии»
Неприкосновенное время
- Что вам не нравится в вашей жизни? - Мое отсутствие дома. То, что редко вижу свою 12-летнюю дочь Серафиму. Годы идут, а я не успею нанюхаться, наглядеться, наговориться… Подрастает внучка Антонина, а я не рядом. Детей совсем не вижу – я телефонная мама, бабка. Хотя в доме остаюсь хозяйкой – готовлю сама и никто, кроме меня, этого не делает.
- Представим, что вы свободны от денежных обязательств. Какой стала бы ваша жизнь? - Это было бы большим счастьем! Я бы устраивала себе выходные… Но так будет еще не скоро. Пока это все возможно два месяца в году – летом, когда театр уходит на каникулы. Это неприкосновенное для работы время. Мы с дочкой отправляемся на рыбалку – в детстве меня ею заразил папа Валерий Максович. Рыбалка с ним, помню, была временем чуть ли не наивысшей нашей духовной близости – природа, только мы, о своем разговариваем... Теперь это у меня с Серафимой.
- Вы счастливы сегодня? - Несмотря на трудности, я счастливая женщина. У меня есть возможность помогать близким, дарить папе путешествия. У моего старшего брата Саши и его молодой жены Ксюши пару месяцев назад родилась дочка Алиса. У меня двое детей, много друзей, внучка, прекрасная невестка Катюша, жив папа. Это главное.
http://ермак-инфо.рф/2017/03/svezhee-intervyu-lyudmilyi-maksakovoy-mamyi-novoy-russkoy-emigrantki-maroii-maksakovoy/ 23 марта 2017 Свежее интервью Людмилы Максаковой, мамы новой русской эмигрантки Марии Максаковой Ива Любомилова фото
Давно в России не было эмигрантов. И вот, появились. Кто только не говорит сегодня о паре экс-депутатов, о Марии Максаковой и Денисе Вороненкове, которые переехали на ПМЖ на Украину, оставив на родине всё: детей, недвижимость, друзей, работу. Родителей. Мама новой русской эмигрантки Марии Максаковой – женщина, не сказать, чтобы уже совсем трудной судьбы, но определённо с трудным характером. Женщина незаурядная, талантливая, красавица, музыкант, всесторонне образованная, хранительница высокой русской-советской культуры. Уже после того, как разразился скандал с переездом на ПМЖ её дочери, Людмила Васильевна приехала в Санкт-Петербург, где посетила театр им. Андрея Миронова и побывала в гостях у его худрука Рудольфа Фурманова. Театральная гостиная Фурманова – театрально-телевизионный проект, где молодые начинающие актёры встречаются со звёздами театра. Получилось очень увлекательное и искромётное интервью и шоу.
Опубликовано: 20 мар. 2017 г. Блистательная вахтанговка, участница лучших спектаклей Римаса Туминаса, актриса с сильным характером и обворожительная женщина Людмила Васильевна Максакова в гостях у Рудольфа Фурманова в "Театральной гостиной". Диалоги о театре, романсы (партия гитары Вячеслав Голиков) и многочисленные фрагменты из кино и теле-архива актрисы. Максакова рассказывает о дорогих ее сердцу людях искусства: матери - великой оперной певице Марии Максаковой, режиссере Петре Наумовиче Фоменко, актере Николае Гриценко, сегодняшнем дне театра Вахтангова и Римасе Туминасе. Так раскрыться можно только в кругу друзей, рядом с теми, кого уважаешь и любишь.
Людмила Васильевна раскрылась с неожиданной стороны – она спела, рассказала о своей юности, об актёрах-современниках и тех, у кого училась она сама – Москвине, Коонен, Рубене Симонове – тех, кто стал легендой нашего театра, – поведав много такого, чего нигде публично не рассказывала. Заметим, что Максакова – дочь супер-звезды советской оперы Марии Петровны Максаковой, солистки Большого и Кировского театров, – может рассказать много интересного о жизни московской театральной и музыкальной богемы прошлого века, но этими рассказами практически нигде не делится, поскольку её не устраивает общий культурный и образовательный уровень ведущих, которые спрашивают, и проектов, которые предлагают принять в них участие. Максакова неоднократно устраивала скандалы прямо во время записи программ – наиболее известный – интервью Юлии Меньшовой, – недавно – интервью журналистам с НТВ. Она бурно реагирует на катастрофическую безграмотность и непрофесиональность журналистов, хотя большинство наших деятелей культуры, в общем-то, к этому уже привыкли и ведут себя спокойно. “Очень всегда тоскую по людям, с которыми можно было поговорить о ВЫ-СО-КОМ”, – говорит Людмила Васильевна.
Интерес к Людмиле Васильевне вырос, особенно со стороны жёлтой прессы, именно теперь из-за невиданного ранее в нашем обществе скандала с эмиграцией блогополучной и успешной во всех отношениях Марии Максаковой, дочери Людмилы Васильевны и немецкого бизнесмена Петера Игенбергса, на Украину вслед за своим мужем, Денисом Вороненковым. В самом начале этой истории Максакова и её домочадцы говорили по телефону журналистам, что ничего не знают о местонахождении Марии. Теперь Людмила Максакова вообще никак не комментирует ситуацию, однако директор театра Вахтангова, где актриса служит, Кирилл Крок, написал в адрес Марии многозначительное: “Пожалела бы родителей и детей!” Напомним, двое старших детей Марии Максаковой остались в Москве, куда их мама, судя по её словам в недавних интервью, приехать не может из-за негативного отношения к её отъезду в РФ.
Людмила Максакова в интервью говорит на редкость искренне и получает удовольствие от беседы. Зрители, в общем-то, её такой нигде и не видели. В программе также показаны редкие записи мамы Людмилы Максаковой, – меццо-сопрано Марии Максаковой, архивные съёмки их частных коллекций. Но об эмигрантах – ни слова. На то они и эмигранты.
фото Игорь Карташев (слева) и Валентин Гафт (справа). Фото предоставлено Игорем Карташевым
В первый вечер апреля сценическое камерное пространство Театра им.Вахтангова, называемое «арт-кафе», заполнится чарующей музыкой и мелодикой стихов поэтов серебряного века: заслуженный артист России, вахтанговец Игорь Карташев выйдет на новую сцену в авторской программе «Я думаю о ней». Накануне концерта обозреватель «Москва-Центра» побывала в гостях у артиста. Окна его квартиры смотрят на Елоховскую церковь. Наверное, это особое состояние - просыпаться в центре старой Москвы под звон колоколов. Их звучание неизменно присутствуют в его романсах, как присутствуют в его же пейзажах ощущение запаха "свихнувшегося" марта в уютных московских двориках. Талантливый человек – талантлив во всем. Это смело можно сказать и о Игоре Карташеве – актере, певце, музыканте, художнике.
- Игорь, глядя на ваши городские пейзажи, чувствуешь, как в весеннем воздухе носится запах корицы из соседней «французской пекарни», что на Старой Басманной. Не жалеете, что в какой-то момент попрощались с профессией художника и стали артистом театра? - Моя первая профессия всегда будет со мной. По крайней мере, мне так казалось, когда, закончив Художественный институт в Алма-Ате и работая по специальности, я уезжал в Москву поступать в театральный ВУЗ. Картины мои к тому времени висели в музеях, проходили мои выставки, и все, в общем-то, устраивало. Была «лишь нота одна не спета» - меня манил театр. Да и художник в советское время мог зарабатывать на жизнь только, если писал портреты членов политбюро. Поток подобных заказов не иссякал, а времени на нормальную живопись не оставалось.
- Среди фотографий на стенах квартиры – Юрий Яковлев, Валентин Гафт, Лев Борисов – ваши партнеры по сцене. А еще здесь портреты ваших предков. Они тоже - артисты? - Я вырос в старой артистической семье. Бабушка и дед всю жизнь пели на оперной сцене. Мне иногда казалось, что они вышли из 19 века: книги, длинные халаты, пенсне, по вечерам семья собиралась за столом, играли в лото. Мама преподавала в консерватории. Возможно, я бы никогда не решился на крутой поворот в жизни, если бы не судьбоносная встреча. Как-то вечером, заглянув в бар рядом с домом, увидел за стойкой Юрия Богатырева. Он приехал на гастроли в Алма-Ату с театром. Есть очень немного артистов, к которым мне хотелось бы подойти и заговорить. Я сел за стойку рядом, заказал кофе и представился. Он кивнул и мы разговорились. Тогда я еще не знал, что он был очень неплохим художником. Подозреваю, что именно эта схожесть судеб и привлекла его внимание. Он предложил что-нибудь почитать: прямо там, в баре я читал «Стеньку Разина» Цветаевой. А когда закончил, он сказал: «Поезжай, ты поступишь!» И я понял, что никогда себе не прощу, если не рискну.
- Над роялем - фото Евгения Рубеновича Симонова, режиссера Малого и Вахтанговского театров, мастера вашего курса в Щукинском театральном училище. Что дало вам общение с ним? - Евгений Рубенович был аристократом до мозга костей. И поэтом. Он провидчески нам говорил: «Мальчишки, пьесы на производственные темы – шелуха, она отвалится, останется только поэтический театр». Всегда подтянутый, в накрахмаленной белоснежной рубашке и бабочке, он мог часами играть на рояле Шопена, читать на память Пушкина. Или обожаемого им Пастернака, который его, двухлетнего, качал на руках. Симонов «поставил нам руку», вселил веру в себя. Если что-то не получалось, мог сказать: «Дорогой мой, имей в виду, ты – лучший артист следующего тысячелетия! Я не видел лучше даже во МХАТе!» Мы с трезвым юмором относились к этим словам, однако, каждый выходил от Мастера окрыленным.
- Ваши романсы на стихи Пастернака, Набокова, Северянина, Бродского постоянно звучат в концертах на сцене театра Вахтангова, Доме журналиста, "Гнезде глухаря". Любопытно, а помогают ли навыки художника музыканту Игорю Карташеву? - Если вы вчитаетесь в ранние стихи Пастернака, то поймете, что они - сродни импрессионизму: их смысл дробится и ускользает от понимания, но создает настроение. В какой-то момент, когда я писал к ним музыку, то понял, что Пастернак, как истинный художник, вводит нас в реальность, которую, может быть, нам и не надо до конца понимать. Ее надо просто воспринимать: «ах!» - и мурашки побежали по коже. Это одна из граней искусства. В романсах было важно передать атмосферу его стихов – тональность февральской метели, ритм мартовской капели, призрачные очертания фигур в городских сумерках. Тогда они получаются атмосферными. «А-ля прима» - есть такое понятие в живописи, когда пишешь акварелью по сырому, сиюминутно. Исправить ничего невозможно, положил краску –либо получилось, либо нет. Если нет -надо скомкать лист и выбросить. Это самый сложный вид живописи, нужно быть мастером, чтобы работать в этой технике.
- За тридцать лет в вашем актерском театральном и сериальном арсенале скопилось много серьезных ролей - Франсуа Вийон, Казанова, Граф фон дер Пален, Даниил Московский, Герцог де Гиз. Многие роли вы играли годами. Трансформируются ли образы со временем? И должен ли театральный артист работать в сиюминтурной технике «а-ля прима»? - Этот опасный вопрос, так как он связан с тем, что артист сегодня несет в себе, насколько интересен он зрителю. Потому что артист вышел даже в самом потрясающем костюме, но пустой – это катастрофа. Хотя попробуйте сказать ему, что он ничего сегодня не привнес - будет громко возмущаться. Такова наша природа. Когда я начинал играть, скажем, Вийона, то понимал, что Франсуа – бунтарь, "робин гуд", и потому рвался "из всех сухожилий". Но через 10-15 лет (мюзикл "Франсуа Вийон. Блудный сын", к которому И.Карташев написал музыку, шел 20 лет при полных аншлагах - ВМ) пришла какая-то мудрость. Я понял, что надо не орать и рвать селезенку, а надо насыщать песни и роль сегодняшней мыслью и совсем другой энергией - выходит гораздо интереснее. В живописи начинает получаться что-то стоящее, только когда ты стоя перед холстом «накручиваешь» себя до нужного состояния, и начинаешь кожей ощущать то, что собираешься изобразить. Так и - с ролью. И только в такой момент можно выходить на сцену. Это - из моего 28-летнего опыта пребывания на подмостках. Мне нравится, что роль у меня никогда не получается одинаково. Вийона я играл больной, здоровый, выспавшийся, уставший. Когда был отдохнувшим, спектакль, как ни странно, шел хуже. Когда был в полумертвом состоянии, и думал, лишь бы дотянуть - все лишнее отваливалось, и зал взрывался аплодисментами. Это большое счастье для артиста - установить контакт со зрителем. И когда он есть, то за это можно все отдать! Просто все.
СПРАВКА Игорь Карташев, заслуженный артист России ( род. 22 июня 1960 года) – окончил факультет живописи в инститкуте Алма-Аты, театральное училище им.Бориса Щукина. Член Союза Художников. Лауреат актерской песни конкурса им.Андрея Миронова. Играл центральные роли в спектаклях «Блудный сын. Франсуа Вийон», «Варфоломеевская жесть», «Три возраста Казановы», «Валентин и Валентина», «На всю катушку» и многих других. Известен зрителям по ролям в фильмах и сериалах «Лестница в небеса», «Зона», «Александровский сад», «Москва. Три вокзала», «Поворот наоборот» и других.
http://izvestia.ru/news/685601 20 апреля 2017 «Ужасно, когда вместо помощи попавших в беду снимают на телефон» Народный артист Сергей Маковецкий — о людских слабостях, увлечении детективами, актерской въедливости и великодушии вахтанговского руководства
Сергей Маковецкий сыграл главную роль в вышедшей на телеэкраны остросюжетной драме «Трасса смерти». В основу сценария легли реальные события, произошедшие в 2014 году: в течение нескольких месяцев банда дорожных убийц терроризировала водителей на федеральной трассе М4 «Дон». «Известия» расспросили актера о том, чем привлекла его эта история и насколько комфортно ему было в роли следователя.
— У вас не так много проектов в кино и на телевидении. Почему так редко снимаетесь? — Потому что редко попадается хороший материал. Мне присылают сценарий серий на 12–15. Начинаю вчитываться и понимаю, что это максимум три серии. А все остальное — вода. Коли так, то — без меня. А ходить, стоять, ездить, опять стоять, чтобы еще пять серий прошло, — зачем мне это нужно? К сожалению, всё чаще текст пишется небрежно. Всё потому, что отсутствует редактура. Что такое хороший редактор в кино и на ТВ? Он никогда не пропустит ляпы, плохие диалоги. Всегда обратит внимание сценаристов на слабые места. Приходится самому становиться редактором. Читаешь не очень удачный сценарий, потом начинаешь думать, как его изменить. И в какой-то момент говоришь себе: «Стоп! Чего я буду тратить на это свои нервы, когда и сыграть нечего. Так, как написано, люди не разговаривают». А меня убеждают, уговаривают, мол, у меня «суперглавная роль». Ну и что? У вас неправда на неправде!
— Некоторые ваши коллеги зажмуриваются и всё равно снимаются в таких проектах. — Да, я отказываюсь, а кто-то соглашается. И это кино всё равно выходит. Но, честно говоря, о несыгранных ролях я не жалею. А когда попадается материал, где есть что сыграть, видно развитие образа, характер персонажа, — за такую роль сразу цепляешься. Если при этом тебе еще и доверяют и ты можешь посоветовать, изменить текст, ситуацию, то воспринимаю как дополнительный бонус.
— Судя по вашему подходу к роли, следователь СК по особо тяжким преступлениям полковник Мельников из сериала «Трасса смерти» — тот долгожданный качественный материал. — Я никогда не играл представителей Следственного комитета. Интересно создать образ человека со своим взглядом на происходящее, обладающего аналитическим умом. Хочется понять, смогу ли я, получится ли. Ведь этот фильм основан на реальных событиях.
— Прежде чем приступить к съемкам, вы погружались в предысторию вопроса? — Конечно. Банда арестована. Идет процесс. Никто подробностей не рассказывает, информация держится в секрете. Они столько всего натворили, что в этом разбирается не одно ведомство. У нас иногда так бывает: начнут снимать фильм о бандитах — и они уже вроде и не бандиты, а герои какие-то. Это неправильно, реальную историю не надо забывать. Каждый раз, когда я смотрю криминальную хронику, меня шокирует видео с места происшествия, снятое на мобильный телефон. Вместо того, чтобы помогать попавшим в беду, люди со смартфонами наблюдают, как несчастные корчатся от боли и просят о помощи. С этими гаджетами просто помешательство какое-то. Снимут — и быстро в свои соцсети выкладывают. Это страшно.
— Создатели «Трассы смерти» хотели рассказать о банде так, чтобы зрители ужаснулись ее деяниям? — Да. Там работала серьезная организация, возможно, связанная с международным терроризмом. Они умудрялись не оставлять следов. Только появлялась малейшая зацепка, следователи хватались за нее, начинали распутывать, как вдруг ниточка обрывалась. На этом построен и наш фильм. Кстати, в банде были и подростки. В картине мы хотели показать и эту линию. Но оказалось, что есть закон, запрещающий делать из детей преступников на экране. И хотя это была страшная правда, пришлось изменять сценарий. Впрочем, мы не пытались реконструировать события, это не программа «Честный детектив», а художественный фильм с долей вымысла.
— Вы играли реального человека? — Нет. Прочитал материал и начал думать, что это за герой. У автора был свой взгляд, он хотел видеть этакого Коломбо, чуть прибитого пыльным мешком из-за угла. Я категорически с этим не согласился, потому что не люблю играть без веских причин человека не в себе. Мне нужно понять, почему он такой странный, знать его предысторию. У него есть дочь, была жена, которая бросила его из-за работы. Только ребенок его понимает и любит таким, какой он есть. В моем персонаже много отчаяния из-за преступлений, с которыми он столкнулся.
— Кто из нас не странный? Про многих можно сказать, что они не в себе. — Конечно. Знаете, я интересовался у профессионалов в этом деле, бывает ли такое, что следователь разговаривает сам с собой. Оказалось — бывает. Со стороны кажется, будто человек с ума сошел. А он просто не может из башки выкинуть накопившиеся идеи и проговаривает их, анализируя, чтобы услышать это и убедить себя в чем-то или вывести на нужную мысль. У моего героя Мельникова тоже есть такая черта, он проговаривает большие монологи. И делает это на автомате, а не потому, что у него с головой не в порядке. На эту тему я достаточно жестко спорил с автором, приходилось настаивать на своем.
— Вы очень въедливый актер. — По-другому никак. Мы с продюсером Дмитрием Фиксом очень хорошо друг друга знаем, и спасибо ему, что он мне доверял и соглашался со многими моими предложениями. Например, следователь не может уволить оперативника, как было в сценарии. Может отстранить, имеет полное право. Кому-то покажется это незначительным промахом, но знающие зрители будут смеяться. Это всё равно что в Театр Вахтангова придет директор другого театра и скажет: «Сергей Васильевич, я вас увольняю». Первая реакция: а кто ты такой?
— Раньше вам приходилось на съемках примерять,бронежилет? — Приходилось. Но надеть костюм, а поверх него еще и бронежилет — это было в новинку. Эх, еще бы шлем! Но тогда это была бы неправда. Мы всеми силами избегали ее. Если бы я его надел, мои друзья, прекрасные специалисты в этой области, потом бы сказали мне: «Сергей Васильевич, ну что это? Ты бы хоть нам позвонил».
Зрители не всегда правильно представляют себе следователя. Когда я в кино вижу следака с пистолетом, то хочется сказать: «Товарищ, вам — двойка». Потому что оружие следователя — это ручка и блокнот. Любые доказательства ровным счетом ничего не значат, если следователь не возьмет ручку и не запротоколирует все.
— Чувствуется, вы серьезно погрузились в материал. — Ну а как иначе. Когда начинаешь кого-то играть, естественно, погружаешься. И узнаешь, в чем работа персонажа.
— И в чем же? — Анализ, анализ и еще раз анализ. Я так уверен, потому что в этой сфере у меня очень много друзей. Все они профессионалы высокой пробы. Когда люди не любят свою профессию, относятся к ней спустя рукава, это очень страшно. Поэтому я говорю: шов должен быть ровным, даже тот, который никто никогда не увидит. И вроде какая разница, что у тебя с изнанки. Но ты-то это знаешь. Другое ощущение.
— Вы идеалист? — Я не знаю, изменю ли я этот мир, сделаю ли человека добрее... Но я уверен, что дело свое я делаю честно.
— Вы любите читать детективы? — Обожаю. Не всегда удается, но я люблю перечитывать Агату Кристи. Например, «Убийство Роджера Экройда». Это тот случай, когда своим читателям автор надавала множество «пощечин», которых они просто не ожидали. Агата Кристи преступника сделала главным помощником. И это был переворот в сознании всех. По-моему, ее даже выгнали из профсоюза. (Смеется.) А несколько лет назад эту книгу назвали лучшим детективом всех времен и народов. Очень люблю Жапризо. Его «Ловушка для Золушки» — грандиозная вещь.
— Театр вас с легкостью отпускает на съемки? — Наш театр великодушен, руководство позволяет в свободное от работы время сниматься в кино. Если я знаю заранее, когда у меня съемочный период, то заблаговременно прошу пойти мне навстречу и поставить мои спектакли друг за другом. Хотя для меня будет физически сложно сыграть их подряд. Но так спокойнее для всех. И, замечу, я еще ни разу не подвел коллектив. Театр для меня в приоритете. Публика пришла, купила билеты, значит — будь любезен!
Справка «Известий» Сергей Маковецкий родился в Киеве. Окончил Театральное училище имени Щукина (курс Аллы Казанской) в 1980 году и был принят в труппу Театра имени Вахтангова. Лауреат множества театральных и кинонаград, среди которых «Хрустальная Турандот», «Чайка», премия Олега Янковского, «Ника», «Золотой Орел» и др. Фильмография актера включает около ста картин, в том числе такие ленты, как «Жизнь Клима Самгина», «Макаров», «Пьеса для пассажира», «Ликвидация» и др.
7 июня народный артист России Владимир Симонов отмечает 60-летний юбилей. Утром актер вылетел со своим театром имени Евгения Вахтангова в Румынию, на Международный театральный фестиваль в Сибиу. Владимир Симонов выйдет на сцену в роли Минетти в одноименном спектакле художественного руководителя театра "Минетти".
- Спектакль "Минетти" на вахтанговской сцене я поставил специально для Владимира Симонова. Не побоюсь этого слова, Владимир очень-очень хорош в этой роли, - рассказал "ВМ" художественный руководитель театра Вахтангова Римас Туминас. Владимир Симонов знаменит не только как мастер сцены, но и как выдающийся артист кино. В последние годы он был номинирован на национальные премии в области кинематографии, включая "Нику". "ВМ" общалась с Владимиром Симоновым на съемочной площадке фильма Павла Лунгина "Дама Пик". Симонов сыграл директора театра и одновременно ведущего актера этого театра.
- Владимир Александрович, расскажите, пожалуйста, о вашем сотрудничестве с Павлом Лунгиным. Павел Семенович - частый зритель театра имени Вахтангова. - К сожалению, с Павлом Семеновичем я работал не так часто, как хотелось бы. Было счастливое время, когда Лунгин пригласил меня в свой фильм "Свадьба", и это время съемок было одним из самых счастливых в моей жизни. Замечу, что на площадке фильма "Дама Пик" вспоминали - как легко, увлеченно, беззаботно и безумно весело всем нам было на "Свадьбе". Не то, чтобы сейчас тяжело: и мы стареем, и время тяжелеет, и радости былой нет. Тогда сложились звезды так, что мы наслаждались творческим процессом и общением друг с другом. Бог дал, что Павел Семенович зовет меня в свои картины, пусть даже на небольшие роли. Не открою Америку, если скажу, что работать с Лунгиным стремится каждый артист. Почему? Как по мне, то все происходит здесь и сейчас - и все вживую, все создается на твоим глазах. Это творческий процесс, когда все может поменяться, но только в лучшую сторону. Мы - полноправные соавторы фильма, и с нашим мнением Лунгин считается. Все его фильмы такие душевные, наполненные энергией, одухотворенные и со смыслом. Он - сам автор сценария, и может на ходу менять свой сценарий, вносить коррективы. А вот ответить на ваш вопрос: "Где первый раз увидел меня Павел Лунгин?" не могу. Почему-то никогда не спрашивал Павла Семеновича о том, откуда он меня знает?
- Вы играете директора театра Головина. Какой он человек? - Необходимо пояснить, в фильме Лунгина показан мир театра, с его страстями, самолюбием, коварством, подлостью, завистью, и мой герой - не последний человек в этом мире. У Головина возникли сложные взаимоотношения с главным персонажем фильма - знаменитой оперной дивой Софией Майер, которую играет прекрасная Ксения Раппопорт. Сюжетная линия взаимоотношений героя и героини Раппопорт пересекается с тем, как искусство сталкивается с реальностью, что все люди театра ищут друг у друга слабые стороны, а потом используют их, чтобы извлечь выгоду.
- "Дама Пик" - современная интерпретация повести Пушкина "Пиковая дама". Помним как Пушкин любил театр, воспевал его, и пьесы для театра написал. Меняется ли мир театра с течением времени? - В чем-то театр - структура, где неизбежны перемены и перестройки, а в чем-то и константа. Нюансы преподносит наша жизнь, и они влияют на мир театра. Когда я говорю о борьбе самолюбий, об амбициях, - то все это вытекает из одной природы актеры - эгоистической. А нюансы в том, что жизнь утончается, способы управления и воздействия на людей становятся более изощренными, еще больше двойной морали, чем в прошлом, и то, что раньше было совсем запрещено, - сейчас разрешено. То, за что раньше бы убили, - сейчас почти в порядке вещей или, в крайнем случае, за это только пожурят.
- Ваш герой влюблен в молодую женщину, не так ли? - По факту - так, а по сути и не так. Головин так сильно влюблен в самого себя, что пока не замечает вокруг другого человека, не чувствует, не считается. Если даже и влюблен, то свою влюбленность вкручивает в свои взаимоотношения с театром. Он все приделывает к театру, для него интересы театра - на первом месте. Думаю, что в принципе очень сложно быть художественным руководителем театра, а если худрук еще и ведущий актер, - это вообще как шапка Мономаха.
- Александр Ширвиндту принадлежит мысль, что "актеру, даже самому великому, каким был худрук театра Вахтангова Михаил Ульянов, сложно быть руководителем театра, потому что природа этих профессий, видов деятельности, - разная." А вы как думаете? - Сложно все и всегда, даже если получается - все равно сложно, еще более сложно, чем когда не получается, потому что хочется лучше. Но когда актер еще и руководитель театра, это не совсем верно и гармонично. Идет нарушение некого космического закона. Все должно быть на своем месте. Все должно быть логично. Хотя и сейчас есть примеры, когда возможно совместить. Наверное, совмещение происходит из-за недостатка других кандидатур? Михаил Ульянов возглавлял театр имени Вахтангова исключительно потому, что больше некому было занять это место. Но после его ухода, по его просьбе, по его приглашению в наш театр пришел Римас Туминас. Насколько я знаю, Михаилу Александровичу пришлось долго убеждать Римаса Владимировича оставить свой Малый Вильнюсский театр и возглавить Вахтанговский. Римас Владимирович не играет на сцене как актер, а ставит спектакли и руководит художественным, творческим процессом.
- За роль в спектакле Римаса Туминаса "Минетти" вы получили престижную премию "Хрустальная Турандот". Кстати, ваш герой - тоже бывший директор театра и бывший ведущий актер этого театра. Совпадение? - Причем одновременно я репетировал роль Минетти (спектакль назвал именем моего героя) и снимался в фильме Лунгина. Для меня два героя - Головин и Минетти: первый - на взлете карьеры, всемогущий , успешный, а второй - лишившийся всего, жалкий и нищий, дополняют друг друга. Я периодически их сравнивал, одного ставил на место другого, сталкивал, анализировал.
- С кем сложнее работать с Лунгиным или с Туминасом? - Легко с обоими. Правда, легко. Римас Владимирович и Павел Семенович - друзья, и, как мне кажется, у них немало общего. Хотя театр - сложнее кинематографа психологически. Ты дольше делаешь роль, много над ней работаешь, и уже поэтому с ролью в театре складываются более близкие взаимоотношения. "Минетти" - моя четвертая работа с Туминасом, и я просто слушаю режиссера, внимаю каждому его слову, и иду за ним безоглядно.
- Назовите, пожалуйста, самых великих артистов, с которыми вы играли на сцене? - Очень сложно назвать самого-самого. Евгений Евстигнеев - отдельная планета, Иннокентий Смоктуновский - другая отдельная планета (я играл с ними в Московском Художественном театре), Николай Гриценко - третья, Михаил Ульянов - целая вселенная.
- Кто из артистов оказал на вас самое больше влияние? - Юрий Яковлев, Михаил Ульянов и, конечно, их роли. Забыть , как Михаил Ульянов играл Чарноту в булгаковском "Беге" - невозможно. Такие роли - образец мастерства. Я помню как Олег Борисов играл в спектакле "Кроткая", и его игра - за гранью моего понимания. Но необходимо учитывать, что театр - не состоит из одного актера, что каждый вносит свою лепту и в спектакль, и в театр. Бывает, что эпизод решает великие дела, хотя зритель как бы даже и не видит этого.
"Вечерняя Москва" поздравляет Владимира Симонова с юбилеем и желает творческих успехов, здоровья и счастья! Подробнее: http://vm.ru/news/386994.html
http://www.teatral-online.ru/news/18638/ Владимир Симонов: «Собственную природу я до конца не понимаю» Персона/ 7 Июня 2017 12:45/ Подготовил Виктор Борзенко | Фото: Валерий Мясников, пресс-служба театра/
В среду, 7 июня, народному артисту России, одному из ведущих артистов Театра им. Вахтангова Владимиру СИМОНОВУ исполняется 60 лет. А через день, 9 июня, на фестивале в Румынии он сыграет заглавную роль – роль одинокого трагика – в спектакле Римаса Туминаса «Минетти». Актер редкой органики и широкого творческого диапазона, Владимир Александрович не раз становился гостем журнала «Театрал». Приводим фрагменты его интервью.
Туминас порой говорит на отвлеченные темы, а ты наслушался, пошел играть – и чудесным образом его слова в тебе прорастают. Как это происходит, я не понимаю. Но режиссер доволен. Просто в тебе начинают работать твоя природа, память, опыт, знание материала, нервы, все твои трое детей, все три твои жены. Он часто говорит: «Играть не надо, надо только знать». Попробуете расшифровать? Как это поймать? Я учусь его театральному существованию, причем учусь все время.
* * * Меня выражения «стойкость позиций, верность идеям» несколько смущают, – говорит он. – Как правило, журналисты хотят именно это услышать, но во мне ничего подобного нет. Я всегда разный. Сейчас один, через час буду совсем другой. У меня даже нет устойчивого почерка, и никогда не было: всегда писал по–разному – вплоть до изменения наклона в обратную сторону. Почему? Не знаю.
“Собственную природу я до конца не понимаю. Когда–то мучился этим, пытаясь разгадать, что мною движет. Но педагог нашего курса Алла Александровна Казанская убедила меня, что искать ответ на этот вопрос нельзя, иначе есть риск «упростить» свое актерское мастерство, растерять нечто главное.”
* * * Не забуду, как будучи учеником девятого класса, я попал на спектакль БДТ «Генрих IV», да и вообще в театр впервые попал. И увидел на сцене Олега Борисова. Меня это потрясло. Я плохо помню уже этот спектакль, никаких подробностей, но помню собственное состояние потрясения от самого явления «Театр». Если честно, у меня такого уровня потрясений не было ни от литературы, ни от кино, ни от чего другого.
И потом была интересная история. Когда я уходил во МХАТ, на открытии сезона Олег Николаевич Ефремов объявил: «У нас в труппу театра приняты два актера: Олег Иванович Борисов и Владимир Александрович Симонов». И нам выдали по гвоздичке. Это было для меня так трогательно и смешно. Мы с Борисовым не встречались на сцене. Потом оба расстались со МХАТом – и я, и он. Но мне не забыть еще его в «Кроткой». Для меня это тоже было потрясением на всю жизнь.
* * * Актер хитрит, в хорошем смысле, конечно – прячет что-то, подстраивается. Как мой лучший друг и учитель в актерском деле Александр Калягин говорит: надо подворовывать и распределиться. За этими двумя словами стоят законы актерского искусства.
* * * Для меня теперь главная роль – это быть в Театре Вахтангова. А совсем не играть Гамлета, предположим, в каком–то другом месте. Это уже что-то другое. Хотя, думаю, что это ощущение театра-дома когда-нибудь у актеров уйдет. Просто я пока заражен этим. Это пока есть, и у меня–то это чувство останется, надеюсь. А иначе смысл в чем?
http://www.sovsekretno.ru/articles/id/5711/ Опубликовано: 8 Июня 2017 Я видел настоящее Счастье Совершенно секретно", No.6/395, июнь 2017 Андрей КОЛОБАЕВ Владимир Этуш: «Никакого секрета у меня нет. Просто живу себе, работаю – и всё! Для меня самое лучшее лекарство – это поддержка и любовь зрителей»
Владимир Этуш сейчас больших интервью не даёт, и понять его нетрудно. Можно себе представить, какая армия журналистов выстроилась бы в очередь и штурмовала его накануне его 95-летия. Ещё бы – такой желанный медийный персонаж: герой-фронтовик, прошедший разведчиком всю Великую Отечественную, блистательный актёр, старейший народный артист СССР, чей авторитет в народе настолько высок, что даже обчистившие его квартиру воры возвращают «всё, что нажито непосильным трудом», профессор и художественный руководитель «Щуки» (Театральный институт им. Бориса Щукина), воспитавший целую плеяду нынешних деятелей культуры, мужчина, всю жизнь окружённый шикарными женщинами, великолепный рассказчик, автор двух книг… Словом, битва за эксклюзив была бы нешуточная – такую осаду даже при всей своей неиссякаемой иронии Владимир Абрамович просто не выдержал бы. Поэтому (благо были времена, когда можно было к нему прорваться без ущерба для здоровья) мы с мэтром-юбиляром договорились, что газета «Совершенно секретно» вспомнит этапы его удивительного большого пути по нашим прежним встречам, а он, если потребуется, внесёт сегодняшние коррективы.
…Никогда не забуду, как перед одним из недавних спектаклей мы встретились с Владимиром Этушем в гримёрке. Он подписал на память свою книгу, был немногословен, казался уставшим от чересчур обильного внимания прессы, глубоко ушедшим в себя. Но буквально через несколько минут он вышел на сцену в роли академика Петра Михайловича Окаёмова в своём бенефисном спектакле «Окаёмовы дни». И… О чудо легендарного актёрского перевоплощения! Прямая спина, горящие глаза, твёрдый шаг и завораживающий тембр одного из самых узнаваемых голосов страны в довольно продолжительных монологах. Но больше всего поразило даже не это. После почти двухчасового спектакля, выйдя под бурные аплодисменты на поклоны, Этуш сказал яркую речь, где всех поблагодарил, вдоволь поиронизировал над «секретами» своего долгожительства. Вспомнил даже войну, которая «его сформировала», и День Победы, который он, лейтенант фронтовой разведки, все эти 72 года считает своим вторым днём рождения и отмечает как самый великий праздник.
ДЕТСТВО ЗАКОНЧИЛОСЬ С АРЕСТОМ ОТЦА
– Владимир Абрамович, все мы родом из детства. Что больше всего повлияло на вас в юном возрасте? – Навсегда врезался в память, конечно, арест отца. За что его взяли, он и сам не знал. Ночью пришли двое в штатском, один сказал: «Ну, сейчас я вас обрадую». Сел на стул и достал ордер на арест. Долго обыскивали квартиру, описали всё имущество и увели его с собой. Потом уже мы узнали, что его арестовали как «социально вредный элемент». Хотя отец был трудяга – с 12 лет уже работал приказчиком в мануфактурном магазине. Потом стал коммивояжёром. В годы нэпа владел небольшим галантерейным производством, то есть, если по-нынешнему, был предпринимателем. Мой дедушка, сельский портной из местечка Глуск в Белоруссии, ходил, хлопотал, обивал пороги разных учреждений и прокуратуры. Но так и умер, не дождавшись папиного возвращения.
– Вас стали считать сыном «врага народа»? – Да, и я довольно долго чувствовал себя изгоем. В девятом классе был такой случай: учитель литературы попросил меня изложить точку зрения Ленина на роман Гончарова «Обломов». Выслушав мой ответ, он спокойно сказал: «Вы сейчас высказали точку зрения Бухарина». А Бухарина уже год как расстреляли… Я извинился и сел на место. В начале следующего урока меня вызвали к директору. Тот стал интересоваться, за что сидит мой отец, затем стал угрожать мне тем, что сдаст меня в НКВД, тянул руку к телефону, а я упрашивал его не делать этого. Страшно было не за себя – за маму: только что отца арестовали, а если ещё и сына посадят, как она будет, бедная? К счастью, всё обошлось. Отец отсидел года полтора, затем его выпустили и даже выплатили зарплату, которую он не получил из-за отсидки. Признали ошибку!
– Когда появилось желание стать актёром? – Первые мысли о театре возникли у меня в восьмом классе, когда я стал заниматься в школьной самодеятельности под руководством профессионала, бывшего актёра Театра Корша Павла Тихоновича Свищева. Именно он впервые доверил мне роль в шпионском скетче «На старой даче», и мы с ним гастролировали. Чуть позже я стал завзятым театралом и, между прочим, не пропускал ни одного выступления Ираклия Луарсабовича Андроникова, который выступал не только как литературовед, но и как удивительно сочный и выразительный рассказчик со своими знаменитыми устными рассказами, в которых было много национального колорита. Именно тогда я попробовал воспроизвести его грузинский акцент, и годы спустя мне это пригодилось на съёмках «Кавказской пленницы». А затем я стал студентом знаменитого Театрального училища имени Б.В. Щукина. Страшно подумать – было это более 78 (!!!) лет назад.
– И тут война… В своей книге «И я там был» вы написали, что стали первым из москвичей невольным свидетелем её начала ещё до официального объявления по радио. – Хотя и не сразу понял это… В пятом часу утра 22 июня 1941 года я по улице Горького возвращался домой с затянувшейся вечеринки – мы с товарищами отметили окончание первого курса. Москва была совершенно безлюдной – даже машин почти не было видно. И вдруг я увидел, как со стороны Кутафьей башни на огромной скорости, не разбирая белых разграничительных полос, вынесся большой чёрный автомобиль с алым флажком со свастикой на белом кругу. Я тогда обратил на него внимание, но никакого нехорошего предчувствия у меня не возникло. Пришёл домой, лёг спать, а в 12 часов дня меня разбудила мама и сказала, что только что Молотов выступил по радио, и Германия уже бомбит Минск и Киев. Помню, как я молчал от неожиданности. Пытался надеть рубашку, но руки дрожали. Никогда больше, даже в самые отчаянные мгновения на фронте, мне не было так страшно. Мама стояла и в ужасе смотрела, как меня трясёт мелкой дрожью. Белая рубашка ходуном ходила у меня на груди… И тут я вспомнил немецкую машину. Это уже потом, сопоставив факты, я понял, что это был автомобиль посла фашистской Германии в СССР графа фон дер Шуленбурга, который спустя час после начала вторжения вручил нашему министру иностранных дел Молотову меморандум об объявлении войны Советскому Союзу.
– На фронт вы ушли добровольцем, хотя у вас как у студента была бронь. Что подтолкнуло? Юношеский максимализм? – Попробую объяснить. Понимаете, когда видишь в небе дирижабли воздушного ограждения, характерные бумажные кресты на окнах, светомаскировку и хмурые, озабоченные лица, как-то меняется психология, и это не ура-патриотизм – всё гораздо сложнее… Сразу после начала войны мы дежурили в училище, ловили бомбы-зажигалки, которые разбрасывали немецкие самолёты. Потом через две недели нас, юношей – студентов Щукинского училища, отправили на три месяца под Вязьму – копать противотанковые эскарпы, окопы, строить прочие земляные сооружения, а по возвращении мы продолжили учёбу. Но вернулся я оттуда совсем другим человеком. И в конце концов не выдержал. Увидел, что во время чрезвычайно популярного в то время спектакля «Фельдмаршал Кутузов» (в котором мы, первокурсники, тоже принимали участие) в зале на 900 мест сидели не больше 100 человек… Я был потрясён!
– Стало понятно, что людям не до искусства? – Да, именно такой вывод я сделал. Москва тоже уже была другая. В воздухе словно разлита паника, у людей изменились глаза, лица. Уже начали грабить магазины… Помню, как по мостовой возле винного магазина текло рекой вино из разбитых бутылок. Помню длинную очередь у сберкассы – все хотели получить назад свои сбережения… На следующий день после спектакля «Фельдмаршал Кутузов» утром я пошёл в военкомат и попросился добровольцем на фронт. Юношеский порыв, о котором я ни разу не пожалел. Даже дату запомнил – 16 октября 1941 года.
И НИКТО МЕНЯ НЕ РАССТРЕЛЯЛ
– Как получилось, что вас, совсем мальчишку, отправили в разведшколу? – Я немного знал немецкий язык, поэтому меня сначала направили на четырёхмесячные курсы военных переводчиков в город Ставрополь на Волге. Готовили к разведке – даже собирались забросить в тыл врага. Но что-то тогда сорвалось, и я попал в стрелковый полк. Служил в пехоте. И не просто прошёл дорогами войны, а протопал-прошагал от Аксая до Тбилиси, пройдя перевал по Кавказскому хребту. Сражался в горах Кавказа и в Осетии, принимал участие в освобождении Ростова-на-Дону и Украины.
– Сегодня, спустя более семи десятилетий, что ярче всего вспоминается? – Да всё! Особенно бои за Ростов, Азов, Ставрополь, Грозный. Наверное, потому, что там я пережил самые страшные дни. Мы голодали, тащили на себе раненых, ночами без сна выслеживали врага. Сколько раз я должен был на фронте погибнуть, не передаётся исчислению… Расскажу два случая, которые забыть невозможно. Представьте себе: не отвоевав Сталинград, немцы испугались, что мы отрежем их от Кавказа, и начали отступать. Они отступают, а мы их гоним. И вот такой локальный момент: на рассвете мы заняли село, которое долгое время находилось под немцами. На крыльцо своего дома вышла какая-то бабка, и я к ней подошёл, попросил попить – мы ведь всю ночь шли, жажда мучила. А бабка так изумилась, что я не немец, что только воскликнула: «Миленький ты мой!» – потом плюнула на свой платок и протёрла мне всё чёрное лицо. Вот что тут, казалось бы, такого? А каждый раз, когда я воскрешаю этот эпизод в памяти, меня охватывает дрожь и возникает комок в горле! В другой раз на каком-то военном совете помощник командира полка по политической части вдруг заявил: «Этуша надо было бы за это расстрелять». Уже не помню, за что. Полк – хозяйство большое, неполадок случалось много. И добавил, обращаясь ко мне: «Верно, Этуш?» Я встал и ответил: «Никак нет, товарищ подполковник. Врёте». «Садитесь». Я сел. И никто меня не расстрелял.
– А могли? – Запросто! Это же были обычные фронтовые будни. Ну чего тогда стоила жизнь бойца? Например, я был случайным свидетелем того, как комдив наказал солдата-связиста, потому что тот позволил себе взять гитару в каком-то доме только что освобождённого нами села и пару раз трынькнуть, хотя все силы тогда следовало отдавать наступлению. Не раздумывая, командир выхватил пистолет и расстрелял беднягу на месте! Это было под Таганрогом. Но не нужно этому удивляться – это война. Или замполит дивизии лично расстрелял хорошего парня, старшину, за то, что он не туда побежал. А помощник замполита полка убил начальника продсклада за то, что тот отказался налить ему стакан водки. Застрелил за стакан! И ничего. Его разжаловали, но оставили служить при штабе. Так и болтался там без дела.
– Перу поэта Юлии Друниной (в 1941-м воевавшей санинструктором в пехотном полку) принадлежат пронзительные строки: «Кто говорит, что на войне не страшно, / Тот ничего не знает о войне». Война наложила отпечаток на вашу судьбу, характер? – Конечно! Ваши коллеги меня часто спрашивают: было ли мне страшно? И я неизменно отвечаю: на войне тебе постоянно трудно и страшно, но этот страх становится «образом жизни». А ещё на фронте возникали моменты, которых, казалось бы, на войне не бывает. Столько было таких неожиданных историй!
– Расскажите самую невероятную. – В 1943-м на Ставрополье на рассвете мы вошли в только что отбитое у фашистов село. Я должен был произвести допрос взятого в плен «языка» в присутствии командира дивизии. Пленный – мальчишка, я даже имя его помню – Людвиг. Пока мы шли, он всё просил: «Не стреляйте в меня!»… Допрос продолжался бесконечно. Устал пленный, устал я, измаялись конвоир и оперативник, сопровождавшие немца. Наконец Людвига увели, ещё через час отпустили и меня. Я вышел из душного помещения наружу. Морозная тишина и усталость сделали своё дело – мне вдруг страшно захотелось спать. Я заглянул в соседнюю избу и… замер на пороге. Шёл только 1943 год – до конца войны оставалась бесконечность. Вот представьте себе картину, которую я увидел… В маленькой, жарко натопленной комнате на железной кровати спал Людвиг в обнимку с другим, очень рыжим пленным немцем. У них в ногах, поперёк кровати, спал наш капитан, начальник химической службы полка. На полу, лёжа ничком, храпел начальник разведки, а на его заду покоилась голова третьего пленного. Над ним «возвышался» караульный, который тоже спал, сидя в углу на табуретке, прислонив свой автомат к одному из спящих немцев. Согласитесь, необычная картина?! На какое-то время стоял заворожённый, стоял и смотрел. В окно светила луна, было тихо-тихо. И было ощущение, будто и нет никакой войны, а эти спящие – люди не враги друг другу. Спали измученные, смертельно усталые люди. Для меня это был, наверное, самый значимый эпизод войны. Потому что я вдруг пронзительно понял, что нет на земле никаких русских, немцев, евреев, голландцев. А есть такие же люди, как и я, только одетые по воле судьбы в разную форму, говорящие на разных языках, но одинаково чувствующие и одинаково мечтающие жить. Ведь перед лицом смерти мы все равны, и делить нам нечего. Когда я сейчас это вспоминаю, то не могу без волнения рассказывать.
– Для вас когда военные баталии закончились? – Осенью 1943-го, под Запорожьем, когда меня тяжело ранило. Потом были три полевых и один фронтовой госпитали. Меня комиссовали и дали II группу инвалидности.
– И вы сразу обратно – в «Щуку»? – Ну нет, не сразу, я довольно долго лечился. В Москве моя рана открылась – оказалось, что у меня разбиты кости таза. Но я прекрасно помню, как весной 1944-го я, фронтовик-орденоносец, появился в училище в пробитой осколками, окровавленной шинели, с палкой. Разумеется, не из соображений экзотики, а оттого, что мне просто больше нечего было надеть, поскольку я своё гражданское пальто ещё на курсах в Ставрополе, получив армейское обмундирование, выменял на сало. Я ходил в той шинели, в которой меня ранило, даже спал в ней.
– Когда в вашей жизни появился первый костюм? – Позже – мне его купил отец. Кстати, на моей офицерской сберкнижке к тому времени накопилось 14 тысяч рублей – весь мой фронтовой заработок. Мне тогда показалось, что я чрезвычайно богат. А потом я узнал, что костюм, купленный мне отцом, стоит 8 тысяч.
– Актёр-фронтовик Евгений Вестник мне рассказывал, что в День Победы поймал себя на мысли: «Вот он – настоящий рай на земле!» А вы что ощущали 9 мая 1945 года? – И я ощущал нечто подобное. Кстати, свой день рождения в мае 1945 года я не отмечал. Зато запомнил хорошо, как отмечал День Победы в сквере у Большого театра, где собралось множество фронтовиков. У меня в памяти осталось ощущение удивительно светлого дня, и, наверное, это был единственный раз в жизни, когда я видел настоящее счастье. Счастье – это же нематериальная категория, его не ухватишь руками. А в тот день это были и слёзы, и солнце, и блеск орденов, и сияющие лица людей. Для меня с тех пор День Победы – мой второй день рождения. Потом я окончил училище и почти сразу был принят актёром в Театр имени Е.Б. Вахтангова.
«ЖУЛИКИ, ВЕРНИТЕ ПОХИЩЕННОЕ!»
– Вашей первой работой в театре была бессловесная роль в спектакле «Мадемуазель Нитуш», который пользовался в те годы огромным успехом. Дебютный выход получился для вас запоминающимся? – Ещё бы! Особой творческой нагрузки, сами понимаете, у меня в этой роли не было, но свой первый выход на сцену я никогда не забуду. По ходу спектакля в определённых местах должны были звучать выстрелы. А выстрелы в театре тогда имитировались так: за кулисами стоял пиротехнический ящик со «снарядами», которые в нужный момент под воздействием тока «взрывались»… Мы с партнёрами идём на сцену мимо этого ящика, и вдруг заряды начинают «взрываться». И я, на радость своим товарищам, сразу… залёг! Это произошло бессознательно, по фронтовой привычке. Но со стороны, наверное, выглядело очень уморительно. Коллеги потом долго надо мной подтрунивали: «Ты забыл, что не на фронте, а в театре. Тебя «убьют» другим способом!» Кстати, я помню и свою первую роль со словами. Я сыграл революционера Яниса в пьесе братьев Тур «Кому подчиняется время».
– Вы стали преподавать в родном Щукинском, ещё будучи четверокурсником. Что послужило причиной? Не по годам большой жизненный опыт? – Нет. На самом деле причина в том, что мне не нравилось, как артисты играют. (Смеется.) Честно! Я всё видел по-другому. Мне искренне казалось, что, если я подскажу им, как это надо делать, всё получится лучше. Тем не менее как преподаватель я выпустил только один курс, потратив на него четыре года. И потом, сколько бы наш ректор Борис Евгеньевич Захава ни уговаривал меня взять следующий, я отказывался наотрез: просто занимался со студентами, но не брал курса. Во-первых, это тяжёлая, просто каторжная работа. А во-вторых… Дело в том, что за эти четыре года я не сыграл ни одной роли ни в театре, ни в кино!
– Зато этот ваш «один» курс стал самым успешным за всю историю училища – на нём учились Людмила Максакова, Александр Збруев, Зиновий Высоковский, Александр Белявский, Вениамин Смехов, Александр Биненбойм, Иван Бортник, Ирина Бунина… Многие ваши студенты стали знаменитыми, едва ли не все народные. – Это-то и радует! Добавлю к этим выше перечисленным ещё артиста Юрия Авшарова, он стал профессором нашего училища. Так что если Станиславский говорил, что ради одного талантливого ученика имеет смысл воспитывать курс, то мне посчастливилось перевыполнить эту норму.
– Вы 16 лет были ректором «Щуки» и на протяжении десятилетий принимали в нём вступительные экзамены. Часто ошибались в диагностике талантов и бездарей? – Как и все – очень часто и очень много. У педагога обязательно должны быть интуиция, наитие, но стопроцентной гарантии никто вам не даст. Всё-таки талант – понятие субъективное. Тем не менее, как я говорю иногда в шутку, «я всегда готов поднять бокал «белого» за то «красное», что было выпито из меня студентами за столько лет моего преподавания в «Щуке». По поводу выпускников нашего вуза расскажу замечательную историю. Аркадий Райкин, который был для всех нас образцом профессионализма, многих наших учеников смотрел, но не брал. И вдруг один выпускник ему понравился. Он взял его «для пробы». Выпускником, завладевшим вниманием Аркадия Исааковича Райкина, был… Константин Аркадьевич Райкин. «Проба» удалась, и дальше пошло. Эта акция стала переломной в жизни театра «Сатирикон». Сейчас там работают наши выпускники.
– В кино вы снимались не так часто, как нам, зрителям, хотелось бы, но все ваши роли – яркие, колоритные, запоминающиеся. Есть среди них особо любимые? – Не могу сказать, что люблю все. Это как женщины: их может быть много, но не все они любимые. Были удачные и не очень. Например, роль Карабаса-Барабаса в «Приключениях Буратино» мне не очень нравилась. От сопливой детворы проходу на улице не было, мамаши мной вместо Бабы-яги неслухов пугали – ну что тут хорошего? Да и роль инженера Брунса в «12 стульях» настоящей работой я не считаю. А вот стоматолог Шпак из «Ивана Васильевича» – это да! Самое смешное, что несколько лет назад меня почти точь-в-точь, как его, обокрали. Только по-настоящему: вынесли деньги, украшения жены… Я отдыхал с супругой в Геленджике, когда позвонил милиционер и сказал, что нашу квартиру обчистили. Мой первый вопрос был: «А что украли?» Повисла неловкая пауза, и вдруг он начал давиться от смеха: «Магнитофон импортный, пиджак замшевый, портсигар золотой отечественный… Всё, что нажито непосильным трудом». Мне-то, разумеется, было не до смеха. Когда я вошёл в квартиру и увидел, что всё перевёрнуто, неприятное было чувство. Хорошо ещё, что самое ценное в доме, а именно – многочисленные ордена Великой Отечественной войны и коллекцию дорогого оружия не тронули. Видать, всё-таки что-то святое в этих людях осталось.
– Я помню телепрограмму, посвящённую этой краже, где вы обратились к грабителям: «Жулики, верните похищенное!» – (Улыбается.) Естественно, произносил это я без всякой надежды. Но, как ни странно, вскоре часть вещей подбросили под коврик у двери моей квартиры в Гранатном переулке. И оставили записку. На стандартном белом листе зелёным маркером от руки было написано: «Уважаемый Эттуш» (через два «т»)! Извините за то, что мы сделали, очень нужны были деньги. Сразу отдать не могли, так как вещи лежали в закладе. Остальное вернём позже». Я был счастлив!
– После «Кавказской пленницы» и «Ивана Васильевича…» ваши роли разобрали на цитаты, а вас самого чуть не разорвали на сувениры… – Со мной до сих пор иногда разговаривают моими фразами из этих комедий, ставшими крылатыми: «шляп сними», «садись пока», «горячий, савсэм бэлый» и так далее. Многие из этих фраз – моя импровизация. В сценарии этих реплик не было – они возникали стихийно на съёмочной площадке, по ходу действия. Кстати, от роли Саахова в «Кавказской пленнице» я поначалу вообще решил отказаться.
– Почему? – До этого я уже сыграл турецкого адмирала Сеида-Али в исторической картине «Адмирал Ушаков», итальянца Мартини в «Оводе», кагэбэшника кавказской национальности Калоева в «Председателе» и других героев южных кровей. Все они были столь невыразительны и однообразны, что я не хотел больше ничего подобного играть – не желал таким образом заштамповаться. Я ведь характерный артист и хотел просто хороших ролей, поскольку не был ими избалован. Не Гамлета, не Хлестакова – просто хороших. Поэтому когда Гайдай мне предложил сыграть Саахова, я спросил его: «Неужели у вас нет для столь омерзительной роли какой-нибудь другой кандидатуры?» В ответ, однако, услышал, что лучше всего для неё подхожу я. Я подумал, подумал и… Хорошо, что не отказался – эта роль стала этапной в моей жизни. Что интересно – когда я сыграл кагэбэшника Калоева, один мой знакомый на полном серьёзе меня предупредил: «Знаешь что, ты на Кавказ не езди – тебя убьют!» Я похихикал, но на Кавказ не поехал. А когда сыграл Саахова, тот же знакомый сказал мне: «Теперь тебе и на Кавказ не надо ехать – они тебя в Москве убьют!»
– И? – Как-то между репетицией и спектаклем я зашёл на Черемушкинский рынок и оказался в самой гуще людей кавказской национальности. Они сразу обратили на меня внимание и в противовес мнению моего знакомого меня не то что не убили, а стали одаривать всем, чем торговали!
– Правда, что после оглушительного успеха «Кавказской пленницы» вы решили снять продолжение? – Да. Леонид Гайдай, к сожалению, был занят (снимал какую-то другую комедию), а мы с авторами сценария Слободским и Костюковским загорелись этой идеей… Как вы помните, фильм заканчивается судом. Так вот, мы хотели показать Бывалого, Балбеса и Труса вместе с товарищем Сааховым и его личным шофёром в образцово-показательной тюрьме, где Саахов работает директором клуба, руководит лагерной художественной самодеятельностью. (А поскольку в колонии сидели только мужчины, женские роли вынужден был играть сам!) Потом – после отбытия срока – он возвращается домой и узнаёт, что его должность заняла… Нина – «комсомолка, спортсменка и просто красавица».
– Отличный сюжет. Что помешало? – Уже был написан сценарий, и все мы были уверены, что получится очень смешно. Но нам запретили наотрез! «Где угодно, – сказали, – снимайте, только не за колючей проволокой». Мол, достаточно того, что по всем «вражеским голосам» круглосуточно утверждают, что вся наша страна – один сплошной лагерь. И сколько мы ни ходили по «инстанциям» и ни обещали показать нашу тюрьму образцово-показательной, такой, что люди сами будут в неё проситься… Не разрешили.
Я БЛАГОДАРЕН ИМ ЗА ЭТО
– Ваша киношная и театральная карьера полны приключений. А в жизни часто с вами приключалось нечто экстраординарное? – Вы не поверите! Однажды я выступил в роли «террориста». Более того, я был первым, кто принудительно посадил большой самолёт в Москве.
– Вы шутите? – Какие шутки?! Начало 1970-х. Часть фильма «Миссия в Кабуле», куда меня пригласил режиссёр Леонид Квинихидзе, снимали в Афганистане и в Индии. В Театре Вахтангова в то время довольно активно шёл спектакль «Мещанин во дворянстве», где я играл главную роль. Играл без дублёра, поэтому не явиться на него нельзя – меня отпускали от спектакля до спектакля. И вот… Индия, там были сняты основные сцены с моим участием. Пора возвращаться, но билетов на наш аэрофлотовский рейс на нужное число нет. А для того, чтобы полететь иностранным рейсом, нужно разрешение нашего посла в Индии – Бенедиктова. Получаю разрешение, приезжаю в делийский аэропорт. Но оказывается, что все места закупили бомбейские промышленники. Что делать? Остаётся лететь следующим, нашим, аэропортовским рейсом. А это значит, ещё на сутки позже. И в результате я, скоротав бессонную ночь в самолёте, в Москве буду в 8 утра, а в 10 должен быть уже в гриме, иначе спектакль срывается. Вариант один: взять багаж с собой, чтобы по прилёте в Москву не терять ни секунды. Короче, сажусь в этот самолёт, разъясняю ситуацию командиру корабля. Он выслушал меня и вдруг говорит: «Чемодан-то мы возьмём, да только в Москве самолёт не сядет. Мы летим в Киев!» «Как в Киев???» Я, весь заведённый, – и так, и этак. «Все понимаю, но самолёт в Москве не садится». Раздосадованный, я сел на своё место и заснул. Просыпаюсь – мы уже над Воронежем. Открываю чемодан, а там у меня лежал палаш, декоративный, купил в Индии в качестве сувенира. И так, дурака валяя, иду к пилотам в кабину. А тогда только начались эти угоны самолётов, и они были настороже. Я поднял палаш над головой, как кавалерист перед атакой, вхожу в кабину и громко говорю: «Принуждаю сесть в Москве!» Они сначала оторопели, а потом, оценив мой юмор, стали соображать. Пилот говорит радисту: «Слушай, Вась, запроси-ка Москву, может, она всё-таки нас примет». И случилось почти невероятное: Москва приняла.
– Владимир Абрамович, а современные фильмы вам интересны? – Военные картины смотрю с большим интересом, если это хорошая работа. Например, несколько лет назад получил искреннее удовольствие от фильма «Штрафбат». Настоящая и очень честная картина. Она абсолютно соответствует тому, что я видел на войне сам. Очень понравились «Дело гастронома №1», «Ликвидация», «Мосгаз»… Правда, к сожалению, чаще всего – «увы»… Сейчас смотришь сериалы – все враньё. Актёр говорит, а я ему не верю. Сплошная беготня, суета, которыми хотят подменить мысль, действие. Всё так торопливо. Но невероятно пафосно, эдак с многозначительно поднятой бровью…
– Вы были трижды женаты. Можно сказать, что в вашей жизни было много настоящей любви? – Кто-то, наверное, сказал бы – очень-очень много. Как и всякий мужчина, я встречал на своём пути женщин, которых любил и которые любили меня. И я благодарен им за это. По прошествии стольких лет твёрдо могу сказать одно: в моей жизни была любовь. Всегда!
– Елена Евгеньевна, ваша нынешняя супруга, моложе вас на 42 года. Однако с вашей стороны был смелый поступок – сделать ей предложение… – Это произошло естественно. Елена была моей поклонницей, 10 лет подряд ходила на все мои спектакли в Театре Вахтангова. И когда случилась трагедия, умерла моя жена Нина, с которой мы фактически прожили всю жизнь – 48 лет, Лена поддержала меня в трудный час. Она замечательный человек, умница. Моё счастье! На ней всё держится: и дом, и быт, и я, и мои дела. Ведь я совершенно не приспособлен к холостой жизни. Сам не смогу пожарить даже котлеты! (Смеётся.) Именно благодаря ей я даже бросил курить, хотя курил с детства.
– Лет 10 назад на вопрос, видите ли вы себя на сцене после 90, вы решительно ответили: «Нет, не вижу!» Между тем вы продолжаете играть в трёх постановках Театра Вахтангова, а совсем недавно сыграли в четвёртой – выпустили почти трёхчасовой спектакль «Бенефис»… – 10 лет назад я не думал, что у меня на это хватит сил. Но вот откуда-то взялись. А откуда – я не знаю. Никакого секрета у меня нет. Просто живу себе, работаю – и всё! Гимнастиками или пробежками не занимался – всегда ленился. Сейчас много гуляю, слежу за правильным питанием. Вернее, не я слежу, а моя жена Лена. И потом, артист должен работать. Когда он не работает, он чувствует себя «без штанов». Для меня самое лучшее лекарство – это поддержка и любовь зрителей.
– Вы – народный артист СССР, лауреат и обладатель множества творческих премий в нашей стране. При этом всегда признавались, что как артист «голодный», мол, не сыграли всего того, чего хотели и могли. – И это чистая правда – я не кокетничаю! Я этот «голод» испытывал всю жизнь – мне всегда не хватало хороших ролей. Правда, в большей степени это касается кино, несмотря на популярность моих персонажей. Всему виной моя внешность: героем с ней не побудешь, героем-любовником – тем более. Только в сказках и комедиях оставалась отдушина. Поэтому, когда меня спрашивают: «А сейчас кого хотите сыграть?» – я отвечаю: «Да кого дадут, того и хочу сыграть». У меня уж возраст не тот, чтобы мечтать о чём-то. Пусть молодёжь грезит Гамлетами, Офелиями, Ромео и Джульеттами. А старики играют то, что дают – и тому рады.
– То есть вы по-прежнему о новых ролях мечтаете? – Мечтаю, конечно, а как без этого жить? Невозможно!
https://www.samara.kp.ru/daily/26712/3737403/ 1.8.2017 Лидия Вележева: «Не баловать внучку у меня не получается» Актриса откровенно рассказала о своем детстве в интернате, необычном знакомстве с мужем Алексеем Гуськовым, а также детях и внучке Владимир КИРИЛЛОВ
Еще 13-летней девочкой Лиду позвали сниматься в кино. После школы она отправилась из Киева в Москву, окончила Щукинское училище и сразу же попала на службу в театр Вахтангова. Кажется, сплошь удачи. Но все ли так просто было в судьбе актрисы Лидии Вележевой? Мы послушали беседу Татьяны Устиновой с этой замечательной актрисой, которая выйдет в программе «Мой герой» на канале «ТВ Центр». Предлагаем вам фрагмент беседы.
– Лидия, вы родились в паре со старшей сестрой Ириной с разницей в пять минут. Кто у вас был начальником? – Наверное, я. Я была безумно активна, любопытна, ничего не боялась, эдакий лидер. Она же была скромной, тихой, незаметной, но безумно красивой. Где бы мы ни появлялись, меня не было, и была только моя сестра. Все взгляды мужчин – только на нее.
– А вы обижались? – Нет. У нас было взаимопонимание, мы любили друг друга. Хотя, разное бывало. Когда мама уходила на работу, просила, чтобы мы убрали квартиру. И сестра говорила: «Ты убери все. А если ты все не уберешь, я маме секрет расскажу». Например, «ты вернулась поздно с дискотеки» и т.д. И вот она сидела на диване и говорила: «Ты там еще не протерла и тут». Но я не боялась работы. Я же училась в интернате, мы там драили полы, туалеты, мыли за всю школу посуду. Я очень любила, когда наступала моя очередь дежурить. Прибегала в столовую, меня тут же повара кормили вкусняшками, а на нашем обеденном столе всегда был свежайший хлеб – это блат такой.
– В интернат вас как занесло? – Мама работала на фабрике, была передовиком. Когда мы подросли, и пришло время идти в школу, мама хотела уйти с работы. Директор фабрики предложил нас устроить в интернат. Но при этом мама платила колоссальные деньги: 50% отдавала она, 50 % – фабрика. За одного человека выходило 120 руб. в месяц. Мама тогда обещала, что это буквально на несколько лет, а после третьего класса она нас заберет. Но мне так понравилось, что я рыдала и просила маму, чтобы она нас оставила в интернате.
– Чем же вы там занимались? – Там были спортивные секции, кружки, развлечения. Я занималась народными и бальными танцами, гандболом, пошла в духовой оркестр, пыталась играть на трубе, пела в вокальном ансамбле, десять лет учила китайский язык. Я хотела быть везде! Был еще театральный кружок.
– Правда, что в 13 лет вы пришли на киностудию им. Довженко и сказали: «Я хочу сниматься в кино!»? – Да. Сколько себя помню, всегда хотела быть актрисой. В 13 лет, находясь в интернате, поняла, что пришло время действовать: перелезла через забор и поехала на киностудию им. Довженко. Пришла и сказала: «Здравствуйте, я хочу сниматься в кино. Вот моя фотография. Что нужно заполнить?». Поговорила с милой женщиной в окошке. А она позвонила куда-то и сказала: «Знаете, тут пришла девочка. И мне кажется, это то, что вы ищите»... Я прошла пробы, меня утвердили на главную роль в фильме «Ожидание».
– Мама гордилась вами? Вы снялись в кино, сразу поступили в институт, да еще в какой – в «Щуку»… – Конечно, гордилась. А насчет поступления... Знаете, я как Фрося Бурлакова. Когда приехала поступать, у меня был страшный говор. А курс уже почти был набран. Ко мне подошел старшекурсник и говорит: «Вы поступать? Так ведь всех уже набрали». Я в ответ: «А я? Меня должны посмотреть!». Я попала практически в последний вагон. Захожу в аудиторию и вижу, что передо мной сидит педагог Лариса Алексеевна Пашкова, с которой мы как раз снимались в картине «Ожидание», она играла мою бабушку... И меня взяли.
– А педагогов не боялись? – У меня не было страха. Одним из моих педагогов был Владимир Абрамович Этуш. И я была настолько счастлива! Хотя меня предупреждали: он суров, строг, любит порядок, не любит, когда опаздывают. Он научил меня приходить не с холодным носом. Я должна вовремя прийти, я знаю текст, я всегда готова ко всему. Он мне всегда говорил: «Люби партнера и люби себя».
– Вы сыграли Настасью Филипповну в сериале «Идиот». Такую роль актрисы ждут всю жизнь. Как вы ее получили? – Я не знала, что запустился Владимир Бортко с картиной «Идиот». О том, что Бортко не может найти Настасью Филипповну, мне сказал Алексей Васильевич Петренко. Правда, в тот момент я даже значения этому не предала. И вот проходит какое-то время, раздается звонок. Второй режиссер «Идиота» приглашает попробоваться на роль Настасьи Филипповны. Меня утвердили.
– Правда, что вы с вашим мужем Алексеем Гуськовым познакомились с помощью коробка спичек? – Да. Дело было так. Я пришла репетировать к Василию Борисовичу Ливанову, это были первые антрепризы. Я пробегала мимо сидящего Леши и вдруг остановилась. Говорю: «У вас не будет спичек?». С чего я вдруг у него эти спички попросила – непонятно. Он достает коробок, протягивает мне, я беру и вдруг понимаю: «Это будет мой муж».
– Вы поняли за почти 30 лет брака, что нужно делать, чтобы со временем все не разошлись в разные стороны? – Я поняла сразу. Мой главный совет семейной жизни: не мешать, не контролировать, жалеть и входить в положение супруга. У нас бытует мнение, что «он должен, он обязан». Никто ничего не должен. Надо помнить, что мужчине намного тяжелее, чем нам. Он не железный.
– У вас семья состоит из одних мальчиков (у Вележевой и Гуськова два сына – Владимир и Дмитрий. – Прим. ред.). Как вы с ними управлялись и управляетесь сейчас? – Управлялась нормально. Я была строгой мамой. Но и баловала при этом. Хотя больше всего баловал как раз Леша. Он чересчур добрый… А теперь я счастлива – родилась внучка. У меня, наконец, появилась девочка в семье. Большего счастья не представляю.
– Не боитесь перебаловать внучку? – Я сказала своей замечательной невестке (она тоже, кстати, актриса): «Саша, я буду строгой бабушкой, не буду баловать». Но у меня не получается…
Беседу Татьяны Устиновой и Лидии Вележевой полностью смотрите в программе «Мой герой» на канале «ТВ Центр» в четверг, 10 августа, в 13.35.
Вахтанговский театр открывает после реконструкции Симоновскую сцену. Несколько этажей в здании будет передано институту имени Бориса Щукина. Ректор училища, народный артист России Евгений Князев поделился с «Культурой» мыслями о том, каким образом задействуют новую площадку, чем опасны гаджеты для молодого поколения и почему необходимо более жестко подходить к творческому образованию.
культура: Станет ли Симоновская сцена филиалом Щукинского училища или, может быть, здесь разместится что-то совершенно иное? Князев: Мне бы хотелось, чтобы наш институт занимался не только подготовкой артистов, но и давал возможность представителям разных профессий получить необходимые им сценические навыки. В первую очередь это касается учителей, которые должны обладать тем же инструментарием, что и актеры. Совместно с департаментом образования города Москвы мы разрабатываем специальную программу для педагогов. Будем заниматься с ними риторикой, постановкой речи, развитием природного обаяния, умением воздействовать словом и переключать на себя внимание аудитории. Схожие приемы подойдут юристам, журналистам или даже менеджерам по продажам, которым также приходится быть артистами, чтобы заинтересовать покупателей.
культура: То есть вы запустите своеобразные курсы актерского мастерства, где любой сможет попробовать свои силы? Князев: Жажда творчества есть в каждом человеке. Когда я был юным, во дворцах и институтах культуры работали кружки самодеятельности или народные театры. Раньше наше училище даже готовило режиссеров для таких коллективов, но потом это, к сожалению, ушло. Времена были довольно тяжелые, людям было не до творчества. Но сегодня это движение постепенно возрождается. В конце октября, например, проведем фестиваль семейных театров «Сказка приходит в дом». В России есть целая программа, посвященная этому направлению. Люди делают какие-то небольшие спектакли в своих регионах, а потом лучшие привозят в Москву. Конечно, с точки зрения профессионального театра постановки часто выглядят беспомощно, но зато приносят огромную пользу, особенно детям. Ребята с юных лет приобщаются к театру, начинают интересоваться тем, как открывается занавес, и желают знать, что происходит за кулисами. При этом мы воспитываем не только зрителей, но и будущих коллег. Вполне вероятно, кто-то из детей настолько увлечется, что захочет связать жизнь с подмостками. Щукинский институт вообще очень серьезно относится к поиску талантов, и пока нам удается отбирать очень одаренных людей. Выпуская курс за курсом, диву даешься, как из несмышленышей вырастают очень серьезные творческие единицы.
культура: Почему, кстати, решили заняться образованием в такой форме, а не открыть еще пару мастерских по подготовке артистов? Князев: Зачем? Их сегодня и так слишком много. Какой бы ни был блистательный курс, в профессии состоятся всего лишь пять-шесть человек. Никто из нас не знает, как сложатся обстоятельства и сама жизнь. Иногда смотришь на студента — бойкий, всегда первым выходит на площадку — и думаешь: «Вот у него точно все получится». Проходит время, и ты видишь, что ему не хватает упрямства и работоспособности. Он начинает тускнеть и постепенно теряется. А бывают те, кто сидит тихонечко, присматривается, набирает поступательно и в итоге вырывается вперед. Учеба в институте становится для них взлетной полосой.
культура: В одном из интервью Вы поделились опасениями, что с каждым годом абитуриенты приходят все менее подготовленными физически. Так ли это сегодня? Князев: Однозначно ответить трудно. Ребята, занимающиеся танцами, конечно, гораздо лучше готовы с точки зрения пластики и сценического движения. Однако, бывает, абитуриент и сплясать может, и мостик сделать, но по-актерски нам не подходит. А порой парень даже подпрыгнуть боится, но потенциал есть. Думаешь, давай-ка, возьмем этого неумеху, чему-нибудь да научим.
Для того чтобы заставить студентов работать, наши педагоги по сценическому движению просто в лепешку разбиваются. Вот они как раз жалуются, что с каждым годом абитуриенты все более и более профнепригодны. Нужно прилагать в десятки раз больше сил для того, чтобы из них что-то получилось. Зато на экзамене по сцендвижению смотришь: неужели, это те самые, о которых говорили, что они никогда не будут пластичными?! Ребята распрямляются, обретают осанку, гибкость. В такие минуты понимаешь, что не ошибся. Хотя, конечно, бывают и промахи.
культура: Сегодня многие педагоги и руководители творческих вузов сетуют на то, что Google заменил молодым память и умение мыслить. Согласны? Князев: Это большая и очень серьезная проблема. Люди перестали стесняться необразованности, выуживая информацию из интернета. В наше время такого быть не могло. Ту же литературу приходилось сдавать по памяти, подглядеть можно было только в шпаргалке, которую приходилось готовить самому. Когда пишешь от руки, все равно на подкорке остаются какие-то знания. Никому даже в голову не приходило читать книги в кратком изложении. Сейчас же студенты частенько апеллируют к сокращенному варианту, но на экзамене такое не проходит, по крайней мере, в Щукинском институте. Наши педагоги требуют фактических знаний. Заставляют прочесть то или произведение и не отстают до тех пор, пока ученик не выполнит задания.
У меня вот целый список двоечников, не сдавших еще за прошлый семестр историю зарубежной литературы и театра. Провожу с ними воспитательные беседы. Беда в том, что они отвыкли от таких объемов текста. Сегодня подошло поколение, которое с первого класса живет в мире гаджетов.
культура: Удается ли за четыре года привить студентам любовь к чтению, научить рассуждать самостоятельно? Князев: Хороший актер должен обладать собственным мышлением. Только тогда можно говорить о полноценной творческой единице. Без развития интеллекта артист состояться не может. Те, кто осознал важность знаний, полученных посредством книг и анализа прочитанного, совершенно по-другому выглядят на сцене: у них даже взгляд иной, более осмысленный. Вот и приходится ставить студентов перед фактом: либо сдаете хвосты, либо будете отчислены. Иного выхода у них нет, приходится бороться за себя.
культура: Есть мнение, что сегодня вахтанговская студийность в прошлом. Мол, современным артистам даже лень выйти за костюмом в коридор. Князев: Отправляя меня в путь, наш педагог говорила: «Женя, желаю, чтобы тебе на все хватало сил. Следи за собой. И будь всегда внимателен к людям, которые тебя обслуживают. Это очень важно». Актер не ставит декорации, не гладит и не зашивает костюмов, не настраивает свет и звук, а приходит на все готовое. Но только вдумайтесь, сколько людей приняли участие в работе над спектаклем. Каждый из них полноправный участник сценического действа. Как же можно их обижать? Думаю, все зависит от человека. Чем больше личность, тем тактичнее отношение к окружающим. Актер, играющий главные роли, даже устав после спектакля, повесит костюм на вешалку. А тот, кто три раза вышел в массовке, запросто бросит на пол. Понимаете, разные психологические типы, они всегда были и будут.
Мы пытаемся продолжать традиции Евгения Вахтангова и прививать нашим студентам уважительное отношение ко всем сотрудникам театра. Первокурсники обслуживают дипломные спектакли выпускников. Мальчики ставят декорации, девочки занимаются костюмами и реквизитом. К сожалению, порой, став «большими артистами», они забывают об этой школе.
культура: Не могу не спросить, как Вы относитесь к разработанному Минфином законопроекту об оказании государственных услуг в социальной сфере на конкурентной основе, ведь это коснется не только культуры, но и образовательных учреждений? Князев: Нас можно и дустом травить: все равно выживем. (Улыбается.) Я, конечно, далек от всех законодательных нюансов, так что буду говорить о том, что хорошо знаю. Сейчас практически в любом институте имеется актерский факультет. Не хочу никого обижать и не стану оценивать качество подобного образования. Добавлю лишь, за 15 лет, что возглавляю «Щуку», было выпущено десять по-настоящему хороших педагогов, которым можно в дальнейшем доверить школу. Отсюда вопрос: где все эти институты берут преподавателей? Падает уровень образования, снижается актерское мастерство, а следом и качество спектаклей. Поймите, я не сужу, Боже упаси, просто делюсь своими опасениями. Кроме того, куда нам столько артистов?
культура: Вы полагаете, нужно регламентировать количество мест на актерские факультеты? Князев: Я бы ввел очень жесткую систему планирования. Прежде всего нужно выбрать те школы, которым стоит доверять. Затем заключать договоры с коллективами, где востребованы молодые специалисты, и уже в рамках госзаказа готовить ребят. Мы можем помочь всем нуждающимся в артистах театрам России, потому что сами заинтересованы в дальнейшем трудоустройстве студентов. При этом учиться все-таки нужно приезжать в столицу, так как здесь очень много культурных ценностей, которыми должен напитаться будущий актер. Я очень уважительно отношусь ко всем городам и регионам, но, увы, Третьяковка у нас одна. Равно как и Большой и Малый театры. Все это необходимо увидеть, прочувствовать, а уже затем смело отправляться делиться со зрителем своим мироощущением, знаниями и профессиональными навыками.
культура: Недавно пересмотрел в Театре Вахтангова «Бенефис», поставленный к юбилею Владимира Этуша. Есть ощущение, что сейчас, по сравнению с премьерой, Вы кардинально поменяли характер своего героя. Князев: Понимаете, каждый новый спектакль не похож на предыдущий. Новизна и невозможность повтора — это то, что отличает театр от других видов искусства.
Спектакль рождается не в дни премьер, а лишь на восьмой — десятый показ. Артистам нужно наиграться, осознать, что за материал, опробовать все находки на зрителях. Естественно, в «Бенефисе» тоже происходит какое-то движение и рост. К тому же мы понимаем, что выходим на одну сцену с Владимиром Абрамовичем Этушем, которому непросто выполнять все задачи, поставленные перед ним. По мне он настоящий герой, умеющий преодолеть себя. Несмотря на возраст он моментально включается в процесс, его профессиональные навыки на очень высоком уровне. При этом ты каждую секунду понимаешь, что если что-то, не дай Бог, случится, нужно умело выбраться из создавшегося положения.
культура: 30 сентября в России отмечали 100-летие выпускника Щукинского училища и основателя Театра на Таганке Юрия Петровича Любимова. Князев: Юбилей Юрия Петровича праздновало все мировое театральное сообщество. Любимова знают во всех европейских странах. Под занавес жизни он вернулся в отчий дом — Театр Вахтангова, где поставил «Бесов» Достоевского. Для меня остается загадкой, как он умел предугадывать время. Ведь сегодня его «Бесы» звучат до боли актуально. Любимов — большой художник, которому было свыше дано понимание процессов жизни. Он один трудился над спектаклем, приходил на каждую репетицию, невзирая на возраст и определенные сложности, возникшие в процессе постановки. У нас же, актеров, часто бывают моменты отчаяния и сомнения. Кажется, что ничего не получится. Так было и с «Бесами». Некоторые молодые артисты делились с Римасом Туминасом своими опасениями, на что он неизменно отвечал: «Ребята, поверьте, вы еще будете гордиться тем, что работали с Любимовым». Так, собственно, и получилось. Никто не знал, что «Бесы» станут последней постановкой мастера.
Как ректор горжусь тем, что Юрий Петрович — наш выпускник. Конечно, я значительно моложе и даже еще не начал учиться, когда он выпустил своего знаменитого «Доброго человека из Сезуана». Тогда никто даже предположить не мог, что этот спектакль положит начало новому направлению — театру-трибуне — и будет столько лет идти в репертуаре Таганки.
"Врожденное актерство" и "генетическая связь с театром" – это все о ней, о девочке, выросшей в центре Москвы и впитавшей с детства дух шестидесятников. Юлия Рутберг – звезда российского театра и кино связана пуповиной с этими улицами, площадями и переулками, вьющимися от Тверской к старому Арбату. Народная артистка России, актриса театра Вахтангова, лауреат премии "Чайка" и "Хрустальная Турандот" вскоре выйдет на сцену в Израиле в поэтическом спектакле "Кабаре "Бродячая собака"". Накануне спектакля она рассказала о мистике и свободе на сцене и в жизни.
- Вы из тех актеров, кто на сцене может все – заставить зрителя плакать, смеяться, выйти из зала необыкновенно воодушевленным или подавленным. Кабаре, кажется жанром довольно легким для такого диапазона эмоций. Или то, что мы увидим ближе к творческому вечеру? - Я не люблю словосочетания творческий вечер, и не очень понимаю, что это такое. То, что мы к вам привозим – это поэтический спектакль "Кабаре "Бродячая Собака". В нем прозвучат стихи и музыка, которые дороги мне и тем зрителям, с которыми у нас единый культурный код, в основе которого – книги, которые волею судеб остаются в нашей жизни с самого детства и юности до конца дней.
- Есть нечто прекрасное в том, чтобы слышать снова и снова знакомые строчки и повторять их за актером. Вы это имеете ввиду, когда говорите об отсутствии "четвертой стены" в вашем спектакле? - Мы вместе – и я, и зрители – создаем этот спектакль, как рассказ о жизни – детство, отрочество, юность. Я собрала в нем все, что мне нравится, что я люблю и чем дорожу. Это первая книжка, которую мне читал папа – "Глупая лошадь" Вадима Левина. Это стихи Леонида Мартынова, Павла Когана, Наума Коржавина, Павла Антакольского Давида Самойлова, Роберта Рождественского. Это Пушкин и поэзия Серебряного Века, Северянин и Ахматова. Это баллады Окуджавы, и Вертинского…
- Образ бродячей собаки – беспризорный пес, который сродни художнику. Сегодня время изменилось. Уже нет голодных художников, как во времена декаданса… - Да что вы?! Кто же вам такое сказал? Во все времена есть голодные художники, поэты.
- На экране телевизора мы видим звезд. Они вполне обеспеченны, крепко стоят на ногах, получают высокие гонорары, не бедствуют. Должен ли все-таки художник быть "голодным", чтобы творить? Как можно связать художественный процесс с материальным? - Во всем должна быть золотая середина. Талант не может быть прямо пропорционален тому, сколько он ест, носит Армани или ходит в рванье. Нельзя сказать, что Микеланджело или Леонардо были богатыми. А Пикассо был не бедным. Импрессионисты начинали как голь перекатная. Художник Зверев умер нищим. Просто человек должен быть нормально одет, сыт и дай бог, чтобы у него была возможность работать.
- Поэзия серебряного века для нашего поколения – это высокие чувства молодость, самиздат… - Прекрасная поэзия, а судьбы порою страшные. Время было беспощадно. Стык эпох – это всегда очень большой энергетический выплеск. Блок воспевал революцию, при этом самоустранился из жизни. С Маяковским случались странные вещи. Столько появилось гениальных режиссеров, поэтов, писателей, художников, хореографов. Но при этом огромное количество людей были сосланы, расстреляны, преданы. Для меня это время как неисчерпаемый артезианский колодец в смысле стихов. А с точки зрения прожитой людьми жизни – тяжелый путь, как у Цветаевой, Ахматовой, Мандельштама…
- Можно ли научить любить стихи? Понимать поэзию? - Просто так заставить любить стихи невозможно. Например, я понимаю, что Евтушенко прекрасный поэт, но его стихи не читаю. Знаю, что Роберт Рождественский очень хороший поэт и его стихи я читаю. Изумительная Белла Ахмадулина. С удовольствием читаю ее. Пастернака – храню в своем сердце. По Мандельштаму просто плачу. Из поэтов ты выбираешь тех, с кем тебе по дороге, тех, чьи мысли входят в твою голову, чьи идеи западают в душу, а эмоции попадают в сердце
- Поэты – своеобразные медиумы своего времени. Существует ли мистика для вас в жизни, на сцене? Чувствуете ли вы мистическую связь с ними? - Я не люблю говорить об этом. Потому что есть вещи, которые объяснимы. Это не называется мистикой. Если ты чем-то интересуешься и над чем-то по-настоящему работаешь, вкладываешь в это душу и сердце, и самого себя, то тогда тебе начинает откликаться история этого человека, его жизнь. Попадаешь с совершенно невероятные места, которые связаны с ним. У меня так было, когда мы делали на канале "Культура" огромную программу о Мандельштаме. Я оказалась в Чердыни, в Пермском краю, где он впервые выкинулся из окна, начал сходить с ума и после чего его перевели в Воронеж. Была в Воронеже, прошла по всем местам Мандельштама. Для меня это не было мистическим. Но возникло понимание того, что мы вступили в контакт – не по верхам, а вглубь.
- Нечто подобное произошло у вас с Фаиной Раневской, роль которой вы сыграли в сериале о Любови Орловой. - Фаина Георгиевна Раневская это какой-то непонятный выверт эпохи. Это такой сгусток таланта, что у нее была отдельно взятая перпендикулярная жизнь. Она не вписывалась ни в какие рамки со своей органикой и никогда не играла никакой соцреализм. Масштаб ее дарования был от трагического до комического в равных пропорциях. Существовать "под Раневскую" невозможно. Мне было тяжело, но я согласилась, потому что мне хотелось защитить память о ней от превращения в провинциальный анекдот. Это была трудная, но важная для меня работа.
- Вы с ней были знакомы в жизни? - Нет. Один раз видела Фаину Раневскую в спектакле "Дальше тишина". Училась тогда в десятом классе. И так случилось, что этот спектакль стал последним в ее жизни.
- От чего зависит актерское дарование? - От Бога.
Е- ще есть какие-то составляющие? - Есть: питательная среда, генетика. Но сам талант он от Бога. А дальше – талант, помноженный на трудолюбие. Потому что без трудолюбия некоторые талантливые люди ничего не сделали в этой жизни.
- Если говорить о среде, то ваша среда была самая,что ни на есть питательная. - Да, конечно мне очень повезло. Я росла среди людей, которые были шестидесятниками и каждый представлял из себя уникальную личность. Они во многом определили мою жизнь, мои вкусы, пристрастия и выбор профессии.
- Какие у вас самые первые детские воспоминания? - Большая Дмитровка – Пушкинская улица в моем детстве. Коммунальная квартира – четыре ступеньки вниз, подвал и 11-метровая комната, как кишка, у которой потолки были четыре двадцать. Мое детство прошло очень бурно. Каждый вечер у нас собирались друзья. Это был образ жизни моих родителей. В самом центре исторической Москвы. Памятник Юрию Долгорукому, улица Горького, улица Неждановой, Ордынка, Столешников переулок, консерватория, театр Маяковского, МХАТ – все это было рядом. То есть у меня с детства отпечаталась картинка старой Москвы. Это во многом определило мое отношение к архитектуре.
- А первые театральные воспоминания? - Меня много водили в театры. Видела "Синюю птицу", "Щелкунчика" и "Белоснежку и семь гномов". Меня приобщали к музыке, я училась в музыкальной школе. Но из меня не делали вундеркинда и спасибо большое моим родителям за это. И очень важно, что с моих 10-11 лет мы с папой постоянно ходили в музеи. Это по жизни стало для меня очень важным.
- Какие моменты в вашей актерской судьбе вы считаете судьбоносными, без чего вас не было бы сейчас как актрисы? - Без спектакля "Зойкина квартира", которую ставил Гарри Маркович Черняховский. Это тот редкий случай, когда дипломный спектакль Щукинского училища был перенесен на основную сцену театр Вахтангова. Это самый главный спектакль в моей жизни, самая главная роль. А дальше встреча с Петром Наумовичем Фоменко, ученицей которого я себя считаю. Два спектакля, которые мы с ним выпустили. Грандиозный Роман Григорьевич Виктюк. Я застала его в таком соку, в таком фонтанирующем состоянии. И Володя Мирзоев и Миша Бычков – ныне главреж воронежского театра. Сейчас сотрудничаю с Мишей Цитриняком. "Улыбнись, Господи" Туминаса, в котором мне посчастливилось играть. Я застала лучшую режиссуру 20 и 21 века. В этом смысле у меня несусветное везение. И благодаря спектаклю "Джек энд Джули" я зашла на драматическую территорию. До этого много было комедийных ролей. Это тоже было судьбоносным, потому что потом была "Королева красоты из Линейна" с Бычковым Мишей. С Мишей Цитриняком "Крик Лангусты" и это уже совершенно другое качество, другой вес, который я научилась поднимать как драматическая актриса, а не как только как комедийная.
- Как вы измеряете свою весовую категорию и решаете, какой вес поднять? - На самом деле и смешить людей это тяжелая работа. Комедия не зря называется легким жанром, хотя легкость на сцене – самое трудное. Но когда ты сталкиваешься с таким материалом, как "Медея", когда час сорок пять, ни сходя со сцены, ты существуешь в такой трагедии, в таком накале страстей – это другой вес. Это очень тяжелый удар по организму, по психике. Не зря роль Медеи являлась когда-то в театре мерилом таланта.
- Как вы восстанавливаетесь после это предела возможного, этого перехода границы? - Я сплю, читаю книжки, ухожу в тишину. Для этого у нас и существуют дом, семья, малый мир, в котором ты уединяешься. Люблю ездить на дачу, ходить в лес за грибами. Там обретаю силы. А летом – это вода. Как только я оказываюсь вводе, меня не достанешь. Обожаю плавать.
- У вас имидж трудоголика, актрисы без страха и упрека. И понятно, что самое высшее для вас удовольствие это успех на сцене. А как человеку, как женщине что вам доставляет удовольствие? - Внуки, дети, семья, путешествия, музеи. Полностью отделяю то, что происходит на работе от того, что происходит в жизни. В жизни я ценю уют, красоту, комфорт. Терпеть не могу роскоши, это не очень способствует тому, чтобы я отдыхала. А вот уют, когда горит камин в деревянном доме, за окном березы, когда ты ни от кого не зависишь, когда не надо краситься, наряжаться – вот тогда мне хорошо. Люблю простоту. Мою простоту.
- В интервью вы часто говорите о свободе. Свободе в жизни в творчестве. Что надо делать, чтобы ее обрести? - Свобода – это осознанная необходимость. Это возможность играть те роли, в которых есть твое человеческое высказывание. Моя задача не развлекать публику, а заставить ее думать. Когда ты можешь читать стихи, которые со временем приобретают очень разное звучание. И когда ты несешь за это ответственность, потому что актеры сродни пастырям. У них есть своя паства, которая внемлет их слову. Для них то, что говорит актер – это руководство к действию. Свобода это делать то, что доставляет тебе удовольствие и понимать, что ты нужен. Придумать свою свободу умеют многие. Начать – уже меньшее количество, а свободу довести дело до конца – совсем немногие.
- Кто в современном театре для вас гуру? - Инна Чурикова. Алиса Фрейндлих, Марина Неелова, Екатерина Васильева. А из актеров – Валентин Гафт. Он выступает редко, со своими стихами. И это какой-то невероятный человек, артист и поэт из почти совсем ушедшего поколения.
- Как-то связь эта передается? Русский театр всегда продолжался из поколения в поколение. - Так и есть. Наше поколение воспитано ими. А те, кто идет за нами и уже совсем из другого мира.
********
Юлия Рутберг. Музыкально-поэтический спектакль "Кабаре "Бродячая Собака" Беэр-Шева, Центр сценических искусств – малый зал, 13 октября 2017, пятница, 19:00 Реховот, зал "Викс" – Институт Вайцмана, 14 октября 2017, суббота, 19:00 Нетания, Гейхал ха-Тарбут, 15 октября 2017, воскресенье, 20:00 Тель-Авив, Тель-Авивский музей искусств – зал "Реканати", 16 октября 2017, понедельник, 20:00 Петах-Тиква, зал "Шарет", 18 октября 2017, среда, 20:00 Хайфа, зал "Раппопорт" 19 октября 2017, четверг, 20:00
Послушайте! Вечер Юлии Рутберг Опубликовано: 15 авг. 2013 г. Вечер в Московском международном Доме музыки. Культура, 2012. http://www.chayka.org/node/5518 Юлия Рутберг читает произведения Александра Пушкина, Анны Ахматовой, Александра Вертинского, Иосифа Бродского, Павла Когана, Наума Коржавина, Леонида Мартынова, Вадима Левина.
https://www.vrn.kp.ru/daily/26742/3771154/ 11.10.2017 Андрей Ильин: «С Еленой Яковлевой непросто играть, но мы снова в паре!» На гастролях в Воронеже известный артист рассказал, в чем сложность тандема с «Каменской», при каких условиях он согласен сниматься бесплатно, а также чем радует маленький сынок Татьяна ПОДЪЯБЛОНСКАЯ
Андрей Ильин приезжал в столицу Черноземья на гастроли - вместе с Юлией Рутберг сыграл в антрепризе, «Привет, маньяк!». У актера три десятка образов в театре и сотня ролей в кино («Артист и мастер изображения», «Непридуманное убийство», «Красная капелла», «Козленок в молоке», «Какая чудная игра», «Анкор, еще анкор!»), но Ильина полюбили, конечно, после роли Леши Чистякова - мужа Каменской...
БЕСПЛАТНО БЫ СНЯЛСЯ В КИНО ПО СЦЕНАРИЮ УРОВНЯ ЧЕХОВА
- У вас много интересных ролей в театре, в том числе удалось сыграть Гамлета, сейчас играете 98-летнего персонажа. А в кино сыграли все роли, которые хотели? - Даже одну тысячную не сыграл в кино. С удовольствием воплотил бы все роли, что я переиграл в театре, начиная с «Принца и нищего». Тогда бы я был одним из самых счастливых артистов. А так меня в кино не баловали и не балуют.
- Почему? Не рвались? Или у вас требования серьезные? - Чтобы я рвался и специально себя кому-то предлагал… нет, я вообще себя никому не предлагаю. А требования? Их так много. Прежде всего, материал. Потом имя режиссера. Или сначала режиссера, потом все остальное. Да много. Если бы был материал уровня Чехова, я бы с радостью побежал, закрыв на многие обстоятельства глаза. В том числе и финансовые. Наверняка.
- Вам больше нравится сниматься в исторических фильма или современных? - Меня больше прельщает хороший материал, не картонные персонажи, живые герои. Но, конечно, интереснее существовать в исторических проектах. Типа «Адьютанты любви» - бакенбарды накрутили, бант привязали - и ты уже чувствуешь себя совсем по-иному - другая осанка, другая пластика, играть время - это уже актерское приспособление. Это дает актеру некую внутреннюю свободу. Я очень люблю героев Достоевского, Чехова. Сейчас в театре с режиссером Андреем Максимовым делаем спектакль по его пьесе «Любовь и трон». Спектакль очень сложный на двоих, я играю там Петра III. Это не исторический материал, такая фантазия. Режиссера не смутило, что у меня нет никакого сходства с Петром III, я его намного старше. У нас будет некий спор с историей. В ноябре должна быть премьера, откроем новую сцену в театре Вахтангова.
Фото: Татьяна ПОДЪЯБЛОНСКАЯ
СНОВА С ЕЛЕНОЙ ЯКОВЛЕВОЙ ИГРАЕМ ПАРУ
- Предложение съемок в сериале «Каменская» помогло в кризисные 90-е? - Я начал сниматься еще с конца 80-х. И не стал бы ставить знак равенства между участием в «Каменской» и финансовым благополучием. Его потом опять еще долго не было. Но после нее ролей в сериалах стало больше. Хотя у меня в 90-х уже было достаточно много предложений. Я тогда у Петра Тодоровского снялся, а до этого и у Валеры Тодоровского в его дипломной картине «Катафалк».
- Сейчас стали часто повторять сериалы 1990-2000-х, «Каменскую» в том числе. Вы смотрите? Нравитесь себе? - Недавно пересмотрел некоторые серии «Каменской», которые не увидел в пятом сезоне. Но я себе никогда не нравлюсь, всегда очень критичен. Даже чересчур требовательно отношусь к собственной работе. И в театре, и в кино. Нас никто не учил быть киноартистами. Я театральный актер все-таки. И до сих пор постигаю эту загадочную для меня профессию киноактера.
- Сейчас где снимаетесь? - Вот опять с Леной Яковлевой снимаемся вместе - играем снова пару в продолжении «Склифасовского». видимо, посчитали, что зритель соскучился по нашему тандему. Тем более, наши персонажи не второстепенные, мой герой ее первая любовь, они собирались пожениться, но он уехал в Израиль, потом в силу обстоятельств вернулся, и снова вспыхнули чувства… Мы с Леной очень хорошо относимся друг к другу. Терпимо. С юмором. С ней очень приятно работать. Хотя непросто.
- Почему? - Она очень легкомысленная, я не знаю, как ей удается, но она никогда не учит текст, все время импровизирует, и в нее надо попадать, потому что она непредсказуемая. Она примерно знает, о чем сказать, но ее все время надо ловить. Такая у нее актерская загадка, к которой надо подстраиваться.
- Подсказки используете на съемках? - Если много текста. У меня был огромный сериал про разведчиков, я играл генерала, и у меня были огромные монологи, на выучивание которых у меня совершенно не было времени. Но сцены были в машине, поэтому я спокойно вешал текст на спинку переднего сидения. Правда, я плохо вижу, поэтому пришлось писать крупными буквами. Писал начала фраз. А в театре лучше своими словами - суфлеры мешают. Но я стараюсь не попадать в такие ситуации.
Фото: Татьяна ПОДЪЯБЛОНСКАЯ
КОГДА КУПИЛ МАШИНУ, ИЗУЧАЯ МОСКВУ, ПОДВОЗИЛ ЛЮДЕЙ
- Читала, что в 90-е вы иногда извозом подрабатывали. - Я совмещал приятное с полезным. В начале 90-х приобрел свой в первый автомобиль. И по ночам, после спектаклей, изучал Москву - направления, повороты. Мне интересно было заехать в глушь. И потом оттуда выбираться. С какими-то приключениями, опасностями сталкивался. И по дороге, бывало, подвозил кого-то. Просто люди иногда оставляли деньги, думая, что я подрабатываю. Хотя бывали случаи, когда было полное безденежье. Надо было выживать, зарплата маленькая, антреприз еще в помине не было…
- Вы сохраняете доверчивость в себе, так важную для творческого человека? - Наверное, я стал опытнее, подозрительнее что ли. Сейчас меня на улице не обманешь. Хотя я все равно продолжаю верить людям, верю в человеческую порядочность.
НИ НА СЕКУНДУ НЕ УСОМНИЛСЯ В ПРАВИЛЬНОСТИ ПОЯВЛЕНИЯ РЕБЕНКА В 50
- Трудно было стать папой в 50 с лишним лет? - Да, непросто. Другое дело, что я очень хотел ребенка. Как все родители, как все мужчины, как все люди на земле хотят продолжения рода. За малым исключением, конечно. Мне хотелось, чтобы у меня был наследник, отпрыск.
- Сейчас молодежь не спешит заводить детей, многим даже в 30 лет тяжело стать родителями, потому что привыкают жить для себя. А тут малыш плачет, ночами спать не дает… - Я даже не задумывался об этом. Это же такое родное существо, частичка тебя. Как это может раздражать или бесить? Никогда в жизни! Одно желание - чтобы ребенку было хорошо, чтобы он уснул, не дай бог заболел - это естественные переживания. Ни на одну секунду я не усомнился в правильности решения завести детей.
- Чем радует сын Тихон? - Тем что просто растет. Мне интересно наблюдать, как он открывает для себя мир, задает вопросы-почемучки. Не всегда находишь ответы.
- Он смотрит вас по телевизору? - Он не совсем еще понимает, что такое «папа – артист». Я ему говорю, что уезжаю на гастроли. Он не очень понимает. Знает, что папа уезжает на работу. Потом возвращается. Когда привозит подарки, когда - нет. Он иногда спрашивает: что привез. Я его ругаю за это: «Тишенька, не всегда есть возможность привезти, иногда не хватает времени. Но я всегда думаю о тебе, скучаю».
https://vk.com/public43163643 https://gorcom36.ru/content/andrey-ilin-ya-nikogda-sebya-ne-predlagayu-/ 22.10.2017 Андрей Ильин: «Я никогда себя не предлагаю!» Марина Хоружая Мы уже писали о том, что недавно наш город с антрепризой «Привет, маньяк» посетил известный актер, заслуженный артист РФ Андрей Ильин. Первая известность пришла к нему в 1995 году после фильма «Какая чудная игра», в котором он сыграл студента Феликса Раевского. Но оглушительный успех был еще впереди – настоящую известность Ильин обрел уже после сериала «Каменская», где сыграл одну из главных ролей – Лешу Чистякова, мужа Каменской… фото
Актер пообщался с представителями воронежских СМИ во время своего визита в Воронеж и рассказал о своих новых театральных и кинопроектах, о лихих 90-х, когда в прямом смысле слова приходилось выживать, и о том, каково это – в 50 с лишним лет стать отцом…
«В кино я не сыграл даже тысячной доли того, что хотелось»
– В театре у вас очень много удачных ролей, в том числе Гамлет. А в кино вы сыграли все, что хотели? – Даже одну тысячную не сыграл! С удовольствием сыграл бы все роли, что я переиграл в театре, начиная с «Принца и нищего». Тогда бы я был одним из самых счастливых состоявшихся артистов. Но, увы, в кино меня ролями как не баловали, так и не балуют. Я и сам, правда, не рвался никуда, никому себя не предлагал. Я вообще никогда себя не предлагаю! А когда звали в работу меня, я, прежде всего, смотрел материал, затем узнавал имя режиссера. И думал, соглашаться или нет. Если бы мне предложили материал уровня Чехова, я бы с радостью побежал, закрыв глаза на многие обстоятельства, в том числе и на финансовые.
– Вы как-то рассказывали, что в 90-е у вас был очень сложный период, пришлось даже таксистом подрабатывать… – Ну, не так уж все печально было. Таксистом я, конечно, не работал – просто совмещал приятное с полезным. Дело в том, что именно в начале 90-х я приобрел свой первый автомобиль и на нем изучал Москву (сам актер родом из Нижнего Новгорода. – Авт.). По ночам, после спектаклей, садился за руль и ехал, куда глаза глядят, – изучал направления, повороты. Мне интересно было заехать в глушь и потом оттуда выбираться. Сталкивался и с приключениями, и с опасностями порой. Если было по дороге – всегда подвозил людей. И они иногда оставляли деньги, думая, что я подрабатываю. Впрочем, иногда действительно было полное безденежье, и надо было в буквальном смысле этого слова – выживать. Зарплата в театре была маленькая, антреприз еще в помине не было...
«С Еленой Яковлевой мы снова играем в любовь!»
– Сериал «Каменская» стал выходом из кризисной ситуации? – Я начал сниматься еще с конца 80-х, поэтому не стал бы ставить знак равенства между «Каменской» и финансовым благополучием. Его и после «Каменской» еще долгое время не было. Но ролей в сериалах стало заметно больше. Хотя у меня и в 90-х уже было достаточно много предложений. Я тогда у Петра Тодоровского снялся, а до этого у Валеры Тодоровского – в его первой дипломной картине «Катафалк». Эта картина по фестивалям поездила, призов наполучала…
– Сейчас многие каналы часто повторяют сериалы 1990-х и 2000-х, и «Каменскую» в том числе. Вы смотрите? Нравитесь себе? – Нет, я к себе всегда был критичен и себе никогда не нравился на экране. Я даже чересчур требовательно отношусь к собственной работе – и в театре, и в кино. Нас ведь никто не учил быть киноартистами, я до сих пор постигаю эту загадочную для меня профессию киноактера. Я театральный актер все-таки…
– Сейчас где-то снимаетесь? – Да, в продолжении «Склифосовского», и опять с Леной Яковлевой. Я играю ее первую любовь. Когда-то наши герои собрались пожениться, но мой герой уехал в Израиль. Потом в силу обстоятельств вернулся, и чувства снова вспыхнули.
– Вы прямо как брат с сестрой, везде вместе… Зрители уже привыкли видеть вас в паре… – Может быть. Но мы просто коллеги, а не брат с сестрой. Мы с Леной очень хорошо относимся друг к другу. С юмором. С ней очень приятно работать. Хотя и непросто...
– Почему? – Она очень легкомысленная. Я не знаю, как ей все удается, ведь она никогда не учит текст! Все время импровизирует! В нее надо попадать, она непредсказуемая. Она примерно знает, о чем сказать, но ее все время надо ловить. Такая вот актерская загадка, к которой надо подстраиваться.
«Меня прельщают живые герои, а не картонные персонажи»
– А вы подсказки в работе используете? – Если много текста, то да. У меня был огромный сериал про разведчиков, «Лектор». Там еще Бондарчук снимался... Я играл генерала ФСБ, и у меня были огромные монологи, учить которые у меня совсем не было времени. Съемки были в машине, и я за спинкой вешал текст. Правда, у меня неважное зрение, поэтому писать приходилось крупно, и умещалось только начало фраз. А если говорить о спектакле, то суфлеры за кулисами мне только мешают. В данном случае лучше сказать своими словами…
– Вам больше нравится сниматься в исторических фильмах или в современных? – Меня больше прельщает хороший материал и живые герои, а не картонные персонажи. Конечно, интереснее существовать в исторических проектах, типа картины «Адъютанты любви». Это уже другая осанка, другая пластика… Играть другое время – это уже требуются актерские приспособления. Бакенбарды накрутили, бант привязали – и ты уже чувствуешь себя совсем по-другому. Это дает актеру некую внутреннюю свободу. Я очень люблю героев Достоевского, Чехова… Сейчас в театре с режиссером Андреем Максимовым делаем спектакль по его пьесе «Любовь и трон». Спектакль очень сложный, на двоих. Я играю там Петра III, а моя партнерша – императрицу Екатерину. Это такая фантазия… Режиссера не смутило, что у меня нет никакого сходства с Петром и я его намного старше. У нас будет некий спор с историей. В ноябре должна быть премьера, этим спектаклем мы откроем новую сцену в театре Вахтангова.
– У Сергея Безрукова в «Губернском театре» вы сыграли в спектакле «Бесконечный апрель» 98-летнего старика и одновременно 9-летнего мальчика... Трудно было перевоплощаться? – Это спектакль о судьбе героя… Начинается с того, что старичок выходит и рассказывает свою жизнь. Сначала ему 98, и я это пластически оформляю, потом ему 9 лет, потом 12, 50, 55… На эту роль меня пригласил Сергей Безруков. Я прочитал пьесу, она мне сразу понравилась. Меня зацепила эта история о пожилом человеке. Мне, 54-летнему мужчине, довольно сложно играть 9-летнего мальчика, поэтому я поначалу спорил с режиссером и предлагал найти на роль ребенка. Я думал, что даже плохая игра мальчика будет убедительнее, чем мои попытки изобразить ребенка. С точки зрения актерства эта роль – большой подарок. Она сложна по одной простой причине: зритель должен верить мне, когда я играю 98-летнего старика и 9-летнего мальчика. Если люди не верят, то грош нам всем цена.
– Когда играли старика, не задумывались о том, что будет с вами в этом возрасте? – Дожить бы до него – это единственное желание. Как я буду выглядеть? Наверное, неприглядно. Буду эдаким жалким старичком…
– Вы дружите с Безруковым? – Мы лет 13 работали в одном спектакле – он назывался «Ведьма». У нас очень неплохие отношения.
«Становиться отцом в моем возрасте – непросто, но это большое счастье!»
– Чем вас радует сын Тихон, и сложно ли в 50 с лишним лет становиться отцом? – Тихон просто растет, открывает для себя мир, и уже этим радует. Мне очень интересно за ним наблюдать, находить ответы на все его «почемучки». Что, кстати, не всегда удается. Тихон еще не совсем понимает, что такое папа-артист. Он знает, что папа уезжает на работу все время, потом возвращается. Иногда привозит подарки, иногда – нет. Иногда спрашивает: «Что привез?» И я ругаю его за это, говорю: «Тишенька, не всегда есть возможность что-то привезти. Иногда не хватает времени... Но я всегда думаю о тебе, скучаю!»
Становиться отцом в таком возрасте, конечно, непросто. Другое дело, что я очень хотел ребенка, хотел продолжения рода. Многие говорят, что в таком возрасте раздражает детский плач, капризы… Я даже не задумывался об этом никогда! Это ведь твое родное, это же частичка тебя! Как это может раздражать? Да никогда в жизни! Когда он просыпается и плачет по ночам, у меня одно желание – чтобы ребенку было хорошо, чтобы он уснул, не дай Бог не заболел… Ребенок – это огромное счастье!
– А на профессии возраст как-то сказывается? – Конечно. С возрастом начинаешь где-то сомневаться, где-то просто не хватает сил... Раньше я мог спокойно встать на руки и пробежаться, а сейчас, боюсь, даже просто встать не смогу. Я был ловким, пластичным, мог спокойно сделать сальто. Сейчас, извините, животик мешает. Я с этим все время борюсь, но пока безуспешно. Раньше мы были легче, озорнее, возможности были другие… В молодости ты играешь одних персонажей, после 30 – других, а после 45 это совсем незнакомые тебе герои – с другим жизненным опытом, с другой жизненной позицией, с другим отношением ко всему происходящему, к жизни и к самому себе в том числе.
https://vk.com/public43163643 1.11.2017 Алексей Кузнецов: «Я пригласил Римаса посмотреть эскиз нашего спектакля» Персона/ Виктор Борзенко | Фото: пресс-служба театра/
В четверг, 2 ноября, на Новой сцене Театра им. Вахтангова состоится премьера моноспектакля Елены Подкаминской «Неосторожная актриса». Режиссер постановки Алексей КУЗНЕЦОВ определил жанр этой работы, как «пять страниц о жизни и творчестве», а за основу взял произведения Куприна, Пастернака, Цветаевой, Ахматовой и Кочергина. Спектакль будет идти раз в месяц и уже сейчас (то есть до официального выхода) все билеты на ближайшие показы раскуплены.
– Алексей Глебович, история, конечно, удивительная: спектакль не успел еще увидеть свет, а в кассе уже не осталось билетов. С чем вы это связываете? – Здесь большая заслуга Римаса Туминаса, поскольку все что происходит сегодня в Театре Вахтангова, вызывает огромный зрительский интерес. Римас задает нам серьезную творческую планку. И даже если работа выпускается другим режиссером, он все равно смотрит прогон и решает, можно ли это включать в афишу.
– Строгий критик? – Конечно, хотя в нашем случае всё прошло довольно легко. Летом я пригласил Римаса посмотреть эскиз нашей работы. Спектакль состоит из пяти страниц (каждая страница – отдельный автор). Лена начала играть. Играла в пустом зале. Из зрителей – только Римас, я и композитор Фаустас Латенас. Исполнила страницу Цветаевой, перешла к Пастернаку, но вдруг Римас встал – направился к ней, взял за руку и сказал: «Всё хорошо. Мы берем эту работу». Вот так с полутора страниц постановка была утверждена. Дальше, понятно, продолжались активные репетиции, мы всё время что-то привносили и совершенствовали. Лена замечательная актриса…
– То есть это фактически литературный вечер? – Нет. Меньше всего на свете мне хотелось бы сделать литературный вечер или, сажем так, «чтецкую программу». Я хотя и преподаю художественное чтение в Щукинском училище, но всякий раз не устаю повторять, что на сцене должен быть спектакль, поскольку законы театра никто не отменял.
Я очень признателен нашему композитору Фаустасу Латенасу, который дал мне пять своих дисков и разрешил выбрать всё, что сочту нужным. Я надел наушники, просидел несколько вечеров – отбирал, монтировал – и не переставал удивляться, насколько произведения Фаустаса могут создавать атмосферу спектакля, задавать тон актерской игре, взволновать и утешить. Он, конечно, не просто композитор, а музыкальный драматург…
– А литературный материал для постановки отбирался по какому принципу? И вообще, как родилась эта идея? – Когда-то в училище я сделал для Лены отрывок из Куприна про цирк. Но прошли годы, и вдруг Московская филармония предложила ей выступить с каким-нибудь произведением. Лена, естественно, назвала Куприна. Мы возобновили, отрепетировали; выступление прошло очень успешно, и вдруг она говорит: «Алексей Глебович, а давайте продолжим!»
Я взял тайм-аут и стал прикидывать, чем бы расширить программу. Наконец, у меня родилась идея взять пять разных авторов (включая того же Куприна) и на основе их произведений поставить моноспектакль о природе творчества. Точнее сказать о той едва уловимой грани, где творчество пересекается с судьбой. Так у нас появились страницы про Ахматову и Раневскую, Пастернака и Ивинскую, Цветаеву и Сонечку Голлидэй, а также произведение Кочергина «Жизель ботаническая», в котором рассказывается том, как после войны ленинградские проститутки воспитали и выходили девочку своей погибшей товарки, а дальше устроили ее… в Вагановское хореографическое училище. То есть из грязи – к облакам. Потрясающее (и главное – документальное) повествование.
Эдуард Кочергин не только талантливый художник, создавший вместе с Товстоноговым целую галерею блистательных спектаклей, но и абсолютно самобытный, неповторимый писатель. И, конечно же, Елена Подкаминская, на мой вкус, играет всё превосходно, исполняя роли двоих, а где-то и троих персонажей, что придает постановке драматическую глубину.
Мой кайф был в том, что по форме это литературный спектакль, но строился он строго по законам драматургии. И, соответственно, Лена очень сильная актриса. Те зрители, которые видели ее работы на сцене Театра сатиры, я думаю, давно в этом убедились, но у нас, мне кажется, она предстанет в весьма неожиданном, новом ракурсе.
Вчера перед эфиром на радио "Комсомольская правда" с Татьяной Визбор! Спасибо Танюша! Было душевно, весело и приятно! Зови еще! Мне понравилось!👍👍
фото
https://kommunalka.podster.fm/68 Интервью с народной артисткой России слушайте на Радио "Комсомольская правда".. Выпуск от 2017-11-05 18:05:00. Ведущий: Татьяна Визбор. Гость: Марина Есипенко.
14 февраля в прокат выходит «Лед», один из самых ожидаемых фильмов года. Народная артистка России Мария Аронова играет жесткого, но справедливого тренера по фигурному катанию. В своем плотном графике актриса нашла время, чтобы поделиться с корреспондентом «Известий» мыслями о своей героине и планами на будущее.
— Чем больше актер, тем требовательнее он в выборе сценария, роли, команды. Что для вас было решающим в выборе этого проекта? — Во-первых, предложение поступило от моего любимого Федора Бондарчука, к которому я отношусь со стопроцентной нежностью. Во-вторых, для меня очень многое значит мнение моего окружения. Вот Катя Одинцова, гример, которую я знаю много лет, уже работала с режиссером картины Олегом Трофимом, безумно им восхищалась, говорила мне, что он молод, но при этом потрясающе профессионален. В-третьих, мне очень понравился сценарий. И, конечно, одна из главных причин — это моя встреча с Сашей Петровым. Когда-то увидела по телевизору кусок его работы в сериале «Обнимая небо» и была совершенно поражена его игрой. Тогда я не знала этого артиста — не поленилась, открыла справочник и прочла, что он выпускник ГИТИСа, работает у моего любимого Олега Меньшикова в Театре имени Ермоловой. Мы созвонились, я попросила его беречь себя, сказала, что он звезда и очень крут. А когда появилась возможность с ним поработать, была необыкновенно счастлива и сразу бросилась в работу как в омут — с головой.
— Вашу «тренерскую» роль, видимо, не обойдет сравнение с Татьяной Анатольевной Тарасовой. Тем более между вами есть и некое внешнее сходство. Вы общались с ней? Или, может быть, с другими тренерами? — Нет, мы старались уйти от какой бы то ни было похожести. Мне кажется, у зрителей не возникнет никаких параллелей. Я разговаривала в первую очередь с родителями деток, которые пытаются профессионально заниматься фигурным катанием. Они очень строгие люди, безумно. Мне было интересно их мнение, что они скажут. Мне рассказали, что со стороны тренеров бывает (совершенно целенаправленно!) безжалостное обращение с детьми. В жесткости воспитываются настоящие спортсмены.
— Ваша героиня отказывается от девочки, мечтающей стать фигуристкой. Не видит в ней перспективы. Затем благодаря в первую очередь невероятным стараниям мамы, роль которой играет Ксения Раппопорт, девочка приходит к успеху. Так что же для него нужно — упорство, труд или талант? — В основе успеха 80% — это вера родителей в нас или отсутствие этой веры. Полностью. Бывают такие судьбы, когда сам человек невероятно силен. Правда, Господь не дает нам испытания, которые выдержать мы не можем. Но всё же есть люди, которые без поддержки родителей, семьи доказывают миру, что они чего-то стоят. Таких людей немного. А в фильме «Лед» мама очень верила в ребенка и говорила ему те вещи, которые нужно говорить детям.
— Спорт в чем-то сродни актерской профессии… — Мне сложно рассуждать на эту тему, я не попала в мир спорта, хотя мне пророчили большое будущее в гимнастике когда-то. Могу сказать только за себя. Для меня важен учитель, тот, кто даст старт. Хотя для кого-то главное — проявить упорство, желание доказать, что ты чего-то стоишь. Я, к великому сожалению, человек, в котором нельзя сомневаться, может быть потому, что выросла в абсолютно тепличных условиях. Если бы Владимир Владимирович Иванов, мой учитель, мой гуру, когда-то в меня не поверил, не принял меня с первого раза в Щукинское училище, то я бы не пошла дальше, потому что не привыкла доказывать. Хороший учитель — залог успеха. Вера в человека нужна. Хотя, безусловно, нужно быть одаренным, гореть выбранным делом, сказать себе: я больше ничем заниматься не могу, я могу заниматься только этим. Правда, и загубить веру в себя можно запросто, просто по щелчку — что в актерской среде, что в спорте.
— Готовясь к съемкам, вы все-таки соприкоснулись с миром спорта. Он жестче, чем мир кино или театра? — Мне кажется, да. В спорт отдают ребенка совсем нежного возраста, но даже трехлетний или пятилетний человечек может выразить свои желания. Моя дочь Сима занимается конным спортом. Мы не стремимся к тому, чтобы она выигрывала чемпионаты мира, тем не менее я вижу, что это то, чем живет мой ребенок. Лошади, конюшни — это ее счастье, любовь. Она сама высказала свое желание, ей было пять лет, а мы часто желания детей пропускаем мимо ушей и тянем ребенка, куда сами считаем нужным. У моей мамы была мечта, что она будет сидеть в удобном кресле, а Манечка, то есть я, играть ей Шопена. Не вышло. У меня была такая же мечта: я сижу в удобном кресле, а Симочка играет Шопена. Опять не сложилось. Так и стоит прекрасный старинный немецкий инструмент, когда-то купленный моими родителями на последние деньги. Нищая семья, года три отдавали долги. Можно ломать, заставлять, но хорошего из этого не будет.
— «Лед» — не только спортивная драма, в ней много сцен с песнями, танцами, чтением рэпа. Элементы мюзикла после успеха «Ла-Ла Лэнда» стремительно входят в российский кинематограф. На ваш взгляд, в данном случае это уместно? — Есть надежда, что всё это будет качественно сделано. Я была счастлива увидеть Олега Глушкова, который был хореографом в фильме «Лед». Считаю его суперталантливым человеком.
— Наверное, вам как актрисе вахтанговской школы, где музыка и пение обязательны, это близко и понятно. Скажем, «Мадемуазель Нитуш», где вы играете, — почти оперетта. — Играть музыкальные спектакли, оперетту — колоссальный труд. Честно говоря, я пока не видела на театральных подмостках чего-то такого, что меня поразило бы. В кино есть масса возможностей помочь артисту, «прикрыть» его. Есть операторская работа, монтаж — и если всё классно сделано, то вопросов не возникнет. Могу точно сказать, что поколение моей дочки очень хорошо принимает мюзиклы в кино. Им это нравится.
— Если есть спрос, то будет и предложение. Как думаете, музыка и кино достигнут гармонии в отечественном кинематографе? — Изначально это вообще не входило в нашу культуру. Водевили — да, а мюзиклы — новая для нас история. А вдруг получится? С другой стороны, есть же вечная «Юнона и Авось» — и билетов не достать. Какая музыка! Какое пение!
— Сейчас один за другим выходят спортивные фильмы. «Движение вверх» — про победу нашей сборной по баскетболу, «Лед» — про фигурное катание. Это именно то, чего не хватает нашему кино? Или в данном случае расчет на привлечение молодой динамичной аудитории? — Безусловно, такой расчет есть. Мне вообще нравится, что сейчас происходит в современном мире. Модно знать язык, получать хорошее образование, разбираться в современной музыке, танцевать. Раньше всё это было не так развито, а сейчас — стандарт для молодежи. И это счастье. Как и то, что огромное количество людей ходит в спортивные залы и следит за своим здоровьем. За патриотизм, если бы у меня было восемь рук, я бы всеми проголосовала, потому что всё, что касалось пионерии и комсомолии, объединяло людей, кто бы что ни говорил. И кино такое может нас объединить и сплотить — главное, чтобы оно было настоящее и интересное. Ведь среди молодого поколения есть некое предубеждение и презрение к отечественному кинематографу. И это печально. Но, может быть, присутствие музыки, хореографии, рэпа от Саши Петрова в фильме «Лед» завлечет людей в кино, вдруг им это понравится?
— У вас более 50 киноролей, и при этом вы сегодня лицо Театра имени Вахтангова. Где вы чувствуете себя увереннее и свободнее — перед камерой или на сцене? — Конечно, в первую очередь я театральная актриса. Но если бы Владимир Владимирович Иванов, к примеру, снимал кино, то, думаю, у меня было бы 385 ролей (смеется). Удачных и правильных. Наверное, я не совсем вписываюсь в реалии сегодняшнего дня, поэтому в основном играю мам и подруг главных героинь. Тем не менее в кино мне очень интересно, и я бы хотела быть частью этого мира.
— Знаю, вы любите разрушать стереотип о том, что вы — комедийная актриса. — Я трагикомическая актриса, но когда мне предлагают серьезные драматические роли, это безумно радует. «Лед» — совершенно не комедийный, и «Батальон» — тоже (фильм режиссера Дмитрия Месхиева. — «Известия»). Мне кажется, что если бы не «Батальон», то Бондарчук не обратил бы на меня внимание. А за то, что сейчас со мной происходит в кино, низкий поклон Игорю Угольникову (один из продюсеров «Батальона»).
— Вы сейчас что-то новое репетируете? — О будущих проектах нельзя говорить, боюсь сглазить. Прочитала два великолепных киносценария, посмотрим, как всё сложится. Что касается театра, то я держу кулаки — мне очень хочется сделать спектакли с сыном, Владом Гандрабурой, он тоже актер театра Вахтангова. Мы недавно работали с Владиком и выпустили чтецкий вечер «ЦветаеваGALA», читаем письма Цветаевой. Все это действо происходило в Доме музыки в Светлановском зале в сопровождении симфонического оркестра. Надеюсь, и дальше будем выступать с этой симфодрамой, договоренность уже есть.
Имя актера Виталийса Семеновса теперь часто встречается на афишах московского театра Вахтангова. Звучит оно не вполне привычно русскому слуху, из-за чего Виталийсу достается немало дружеских шуток от коллег по поводу прибалтийского братства. И действительно, в одном из лучших театров России Семеновс оказался благодаря огромному желанию работать у Римаса Туминаса, худрука театра.
Сквозь тернии в театр
Как ни парадоксально, но в рижской школе имя и фамилию Виталийса Семеновса писали на русском — Виталий Семенов. Учился будущий актер плохо, ежедневная школьная рутина не занимала его, он скучал. "С детства я отличался от сверстников. Я шалил. Мне хотелось, чтобы вокруг были веселье и праздник. Эти шалости не находили понимания ни в детском саду, ни в школе. В результате я поменял четыре детсада и три школы, и везде мне было скучно. Если бы не театр-студия "Реверанс", куда меня отвел дедушка, не знаю, в какую сторону повернулась бы моя судьба. Театральная студия стала моей отдушиной, а ее руководитель Людмила Евсеевна Шевченко — крестной мамой в профессии", — вспоминает актер. Еще до окончания школы в апреле 2008 года, Семенов твердо решил поехать в Москву и попробовать свои силы в театральных вузах. Но перед тем заручился поддержкой Посольства России в Латвии в том, что может претендовать на одну из двух имевшихся тогда квот на получение высшего образования по творческому направлению.
Пройдя первый тур и во ВГИКе и параллельно в Училище имени М.С. Щепкина, в мастерской Виктора Коршунова, актер к своему изумлению услышал "мы вас берем". Но одновременно с хорошей новостью пришла и плохая: иностранец Семенов узнал, что учиться на бюджете не сможет. Потянуть платное образование семье было бы сложно, но выход нашелся: училище написало рекомендательное письмо на имя посла России в Латвии, благодаря которому юноша и получил грант на бесплатное обучение вне квоты. Оставалось только закончить среднюю школу и получить аттестат, что для Семенова было делом непростым. "Училище Щепкина я окончил с красным дипломом — в институте думали, что я "ботаник", никто и не знал о моем школьном прошлом, а я просто ощутил себя на своем месте и среди своих людей", — объясняет актер свои сложности с получением аттестата.
Легкий выбор
Куда с большим вдохновением Семенов говорит о том, как нашел своего Мастера. Актер рассказывает, как его брали в Малый театр, в Театр Моссовета, в "Сферу", в Et Cetera, в Театр на Юго-Западе, но влюбился он в Театр Вахтангова, причем когда пришел туда не как актер, а как зритель. "Я пришел на спектакль режиссера Римаса Туминаса "Дядя Ваня". Прежде никогда не бывал в вахтанговском театре и о Туминасе знал мало. Но его "Дядя Ваня" стал для меня спектаклем-откровением, видение Туминаса совпало с моим внутренним ощущением театра. И я понял, что хочу работать с этим Мастером, а судьба как будто услышала меня", — признался Семенов. Как-то, прогуливаясь по Старому Арбату, у подъезда номер семь Театра Вахтангова студенты увидели длинную очередь. Это худрук Туминас впервые решил собрать молодых талантливых выпускников театральных вузов России в студию при своем театре. Отбор был жестким, но Семенов его прошел.
Из Семенова в Семеновса
"Я очень волновался, когда просматривал списки — страница в телефоне открывалась очень медленно. И как же я обрадовался, когда увидел свою фамилию, потому что к тому времени, несмотря на успешные показы в других театрах, я заболел желанием работать с Римасом Туминасом",- рассказал актер.
Sputnik / Дмитрий Дубинский Виталийс Семеновс с Мастером Римасом Туминасом
Отбор в студию он проходил еще под фамилией Семенов. Но когда подавал документы на разрешение на временное проживание, выяснил, что жить в России сможет только как Виталийс Семеновс – так значится на главной странице его латвийского паспорта. "Вначале было непривычно, а потом я решил, что так даже интереснее. Мне с детства не нравилось мое имя. Виталик звучало как-то просто, Виталий слишком строго, а Виталийс – вот прямо мое. Тем более, что в мире больше нет ни одного Виталийса. Теперь я чувствую себя очень органично", — говорит Семеновс. Его приняли в труппу Театра имени Евгения Вахтангова 1 января 2018 года. Сейчас Семеновс играет в 11 спектаклях, но репетиции премьерных показов продолжаются.
У молодого актера много работы, но в этом жирном плюсе есть и небольшой минус — из-за плотного графика с частыми гастролями, домой, в Ригу, удается приезжать только раз в год. Дома у Виталийса остались бабушка с дедушкой, а вот мама недавно тоже перебралась в Москву.
Другой русский
Еще про букву "с": в Латвии Семеновс считал себя русским, и думал, что в России будет чувствовать себя дома. Но в Москве понял, что он "другой русский". "Для меня это стало открытием. Я — русскоязычный житель Латвии почувствовал себя в Москве "другим русским". У меня, как выяснилось, был акцент. Но главное, я вырос в другом культурном пространстве, и только в Москве понял, как оно на меня повлияло. Я родился во время глобальных перемен, Латвия стала независимой. Поэтому в детстве я смотрел мультфильмы на английском языке, слушал англоязычную музыку и существовал в пространстве трех языков. В результате в Москве меня считали странным. Но мама с детства говорила мне: не бойся быть белой вороной. И я не боялся", — поделился актер.
Спустя десять лет жизни и работы в России, Семеновс говорит, что счастлив от того, как сложилась его судьба. "Москва подарила мне возможность окунуться с головой в богатое культурное наследие русского театра, соприкоснуться с легендами русской сцены и кино, с легендарными мастерами и педагогами, как, например, Виктор Иванович Коршунов. Москва помогла мне выйти на подмостки Театра Вахтангова. И я благодарен судьбе и людям, которые повлияли на меня и помогли оказаться там, где я сейчас", — заключает Семеновс.
По итогам премии зрительских симпатий «Звезда Театрала»-2017 «Царь Эдип» Театра им. Вахтангова стал лучшим спектаклем прошлого сезона. На торжественной церемонии вручения премии, Римас Туминас, принимая статуэтку, сказал, что во многом эта победа удалась благодаря Виктору ДОБРОНРАВУ, который «давно уже стал большим артистом». Между тем, большой артист 8 марта отмечает небольшой юбилей – 35 лет. В преддверии этой даты мы поговорили о его «пути в искусстве», поисках и сомнениях.
– Виктор, следишь за вашим творчеством и понимаешь, что это путь от вершины к вершине. Евгений Онегин, Хлудов, царь Эдип… И одна роль интереснее другой. Хотелось бы поговорить о природе творчества. Вы как-то настраиваете себя, чтобы ваши актерские поиски не прекращались? Словом, как выйти из зоны комфорта? – Да нет, просто хочется работать и двигаться вперед. Я чувствую внутри себя много сил. Мне кажется, что еще многое будет сделано. И процесс этот, кстати, зависит не только от меня, но и от партнеров по сцене, от тех условий, в которых живет и развивается театр. Взять, допустим, нами любимый спектакль «Бег». Там все мы работаем единой командой. И Римас любит этот спектакль именно за то, что в «Беге» блестяще выстроены партнерские отношения. А это в театре самое главное, этого он хочет всегда: чтобы роли не делились на «звездные» и «второстепенные», а чтобы спектакль являл собой единый механизм. То же самое и в «Царе Эдипе», и в «Евгении Онегине», и в «Улыбнись нам, господи», и в «Маскараде» – словом, в любой работе, в которую вложено много труда.
– В этом плане «Царь Эдип» совсем непривычная постановка для современной сцены, поскольку для трагедии нужен особый градус игры. Кто-нибудь из артистов является для вас ориентиром в столь непростом жанре? – Не знаю, не делал никогда распределение на жанры. Но ориентиры есть, конечно. Например, Юрий Васильевич Яковлев всегда был для меня в их числе. Но самое большое влияние оказал на меня мой папа. Он никогда не делал назиданий, не сажал за стол, не говорил: «Вот, сынок, смотри, как надо», – но своим личным примером научил существовать в профессии. Это касается не только природы творчества, но и элементарных человеческих отношений. Я воспитан в классическом понимании театра. Я люблю, когда артисты с уважением относятся к сцене, к зданию, где они работают, к людям, с которыми соприкасаются. С этого надо начинать вне зависимости от величины таланта и количества званий. А хороших артистов всегда много, и среди старшего поколения, и среди сверстников.
– Кстати, кого бы из сверстников вы назвали? – Понимаете, жизнь настолько насыщена, что я редко хожу в другие театры, не успеваю следить за кем-то (я и дома-то редко бываю). Но среди моих вахтанговских коллег очень мощный артист – Артур Иванов. Тут могу сказать без дураков, потому что я вижу, как он растет от роли к роли. Я очень за него рад, он самобытный, сильный и многогранный. Ему нужна какая-то большая роль в кино, чтобы он реализовался в полную мощь.
– А как вы оцениваете собственный путь в кинематографе? – Я бы сказал, что у меня сейчас период накопления. Снимаюсь часто, но все это, скажем так, мимолетные проекты, а мне очень хочется работать в большом кинематографе, встретиться с солидным режиссером.
– Разве вас не зовут? – Зовут, но Спилберг пока не звонил и Звягинцев тоже… Работа у нас такая. Никто не знает, когда улыбнется удача. И все же, мне кажется, ближе к сорока у меня пойдет кино, я надеюсь на это.
– Второй сезон подряд «Царь Эдип» собирает аншлаги. Для вас, наверное, это сложный спектакль, поскольку Эдип почти всё время находится на сцене, все трагические повороты судьбы проходят через его сердце… – Я бы не сказал, что сложный. Перед выходом на сцену я не трясусь как осиновый лист, да и вообще тот период, когда дрожишь от мысли, что тебе играть спектакль, давно прошел.
– Причину знаете? – Конечно. Так бывает только лишь в одном случае, когда работы очень много, когда ты в тонусе, когда тебе не нужно думать, как завести этот мотор. Он у тебя работает без конца. Но если ты сидишь годами без работы и тебе вдруг на голову сваливается большой материал, то тогда действительно становится тяжело и волнение серьезное.
– Но все же, может ли что-то нарушить ваш актерский настрой? – Был момент, когда мы выпускали «Бег» с Юрием Бутусовым, и сразу после премьеры, на следующий же день, поехали на гастроли в Воронеж с «Евгением Онегиным». У нас у всех была паника, потому что Бутусов своей работой задал колоссальный внутренний темп, он в десять раз быстрее, чем в спектакле «Евгений Онегин». И мне казалось, что я сыграл всё за три секунды, но впереди оставалось еще две минуты сценического времени, и я не мог понять, как с собой совладать. Я стою на выход после сцены с брусничной водой («Скажи, которая Татьяна…»), а у меня внутри клокочет всё. То есть внешне ты спокоен, а в душе паника страшная: почему я ничего не делаю? Испытание не из легких, поэтому вот в такие моменты нужно уметь перестраиваться: если это «Онегин», то «Онегин», если «Бег» – то «Бег», если «Отелло» – то «Отелло».
– Вы ведь можете попросить дирекцию, чтобы между этими спектаклями у вас был выходной? – Нет, потому что это дело исключительно актерского инструментария, и то, как ты готовишься к роли, настраиваешь себя перед выходом на сцену, – зависит исключительно от твоих навыков. Кроме того, в нашей профессии непринято жаловаться (так меня папа учил). Бывает, люди хоронят близких и в этот же день вынуждены играть комедию. Подвиг – не подвиг, но, мне кажется, это надо принять как данность, развивать свои силы, волю, мужество. Таковы условия, и здесь ничего не поделать.
– Случаются еще и форс-мажоры. Мне рассказывали, как однажды из-за съемок вы не успели вовремя прилететь на спектакль и это, наверное, стало серьезным для вас ударом. – Конечно, я седой с тех пор хожу. Я снимался в «Трюкаче» под Коктебелем, и меня съемочная группа просто со слезами на глазах попросила задержаться еще на пол дня. Я говорил: «Нет, нет, я не летаю в день спектакля». – «Ну, пожалуйста, последний день съемок, вся экспедиция здесь, вся группа». И действительно это был ответственный момент. Я вошел в положение и должен был улететь в 6 утра. Но когда мы на рассвете прибыли в Симферополь, погоду объявили нелетной. Была осень, стоял густой туман. Ни один самолет не вылетел в тот день в течение десяти часов. Был полный аэропорт артистов, потому что в Крыму снималось много проектов, но вечерний спектакль был только у меня. И когда утром я понял, что не попадаю на репетицию к Анжелике Холиной (мы репетировали «Отелло»), я позвонил и сказал, что опаздываю. Когда в 12 часов я понял, что погода по-прежнему нелетная, а я до сих пор не улетел, то снова позвонил в театр и попросил искать Максима Севриновского, который мог бы сыграть Онегина. К нашему счастью, Максим был в Москве и у него не было спектакля. В общем, повезло. Он спас ситуацию. А я прилетел к концу первого действия и от колоссального волнения буквально ворвался в театр, хотя спектакль уже спокойно шел своим ходом и мое участие не требовалось. Но было жутко. С тех пор рисковать так боюсь, разве что бывает производственная необходимость. Допустим, мы играли «Онегина» в Грузии: утром я завтракал в Тбилиси, а вечером играл «Отелло» в Москве. Или вспомнить уральские гастроли. В 4 утра вылетаешь из Екатеринбурга, потому что вечером тебя ждут в столице.
– Надо ведь еще и выспаться перед работой… – Нет, тут выспаться не получается. Просто еще изматывают перелеты, разные часовые пояса. Но на фоне моего отца лично мне грех жаловаться. У него вообще жуткие графики: он сегодня в Омске, завтра – в Петербурге, потом – Благовещенск, потом – Рига, потом пара спектаклей в Москве, потом Екатеринбург. Не представляю, как он живет.
– Кстати, об отце. Вы часто говорите о том, какой большой он для вас авторитет. Но ведь и вы давно уже стали настоящим профессионалом. Федор Викторович советуется с вами? – Бывает, но редко.
– А успеваете друг к другу ходить на премьеры? – Во всяком случае, стараемся. Он видел все мои работы, я побывал на его новых спектаклях – смотрел «…И море» в Театре сатиры, «Спасателя» в Театре Чехова. Очень важно друг друга поддерживать, конечно.
– Со спектаклями Театра Вахтангова вы объездили уже пол мира, завоевали множество наград. Когда на долю артиста выпадает столь очевидный успех, странно, наверное, спрашивать о поиске своего режиссера, своего театра? – Для меня спектакли Туминаса и спектакли Бутусова – это определенно мой театр, хотя это совсем не похожие друг на друга режиссеры. Но важно понимать, что в искусстве всё относительно. Кто-то приходит на «Евгения Онегина» и уходит плюясь. А есть зрители, которые посмотрев «Бег», не могут сдержать своего недоумения и говорят: «Что это такое? Это громко, долго и сумбурно». И в то же время я знаю людей, которые ходят по шесть-семь раз на эту постановку и, зная спектакль наизусть, не прекращают лить слезы, говорят, что это фантасмагория, которая задевает их до глубины души.
Сколько людей, столько и мнений. Единственное, могу сказать, что я ко всем режиссерам – от ретроградов до суперавангардных – отношусь с уважением. Это должно быть в природе нашей профессии. Римас правильно говорит: «В стеклянном доме камнями не бросаются». Он говорит это всегда про наш театр, чтоб мы друг друга берегли. Но если в целом посмотреть на театральный процесс, то ведь то же самое относится и к коллегам из других театров. Мы все заняты общим дело и потому лить грязь на кого-то я считаю занятием недостойным.
– Вас ранят отзывы, на которые натыкаешься, например, в интернете, когда идет обсуждение кино или спектакля? – Сейчас стало очень модным хаять всё кругом. Мне, честно говоря, до глубины души обидно, когда это происходит. Дело в том, что некоторые люди имеют наглость отзываться о труде актера так, словно речь идет не о живом человеке, не о творческой личности, а о последней сволочи. Хочется спросить: «А ты кто? Что лично ты сделал в своей жизни?» Люди порой начинают такими колкостями бросаться, что охватывает дрожь: «артисты халтурят», «режиссер бездарь», «оператор ничего не делал». Это неправда! Я не видел в своей жизни людей, которые халтурили бы на съемочной площадке. Все работают, все занимаются профессией. Да, иногда не получается, иногда не всё идет хорошо, но чтобы собрался народ и сказал: «Фильм халтурный, играем в полноги», – такого не бывает. Вообще природа творчества полна парадоксов и противоречий. Иногда на площадке всё достойно и прекрасно, а выходит картина – провал. А иногда, наоборот, ничего не клеится, постоянно переставляют свет, администраторы ругаются, сроки срываются и так далее, а на экране в итоге – отличная работа. Тут не угадаешь. И еще, мне кажется, что человек так устроен, что если ему фильм (или спектакль) понравился, то он не будет писать об этом громких слов. Ну, понравилось и понравилось – рассказал знакомым. А если твоя роль никак не клеится с его представлениями, то он зайдет в интернет и обязательно напишет! По статистике, гораздо больше людей с негативными отзывами. Но это не значит, что позитивных отзывов меньше, их просто не пишут.
– Как-то боретесь с подобной несправедливостью? – Стараюсь не обращать внимания. А успокаивает меня то, что я пока еще чувствую в себе определенные силы, ощущение собственной правоты. Я как актер нуждаюсь в критике, но умной. К умному человеку, который критикует, надо прислушиваться, а дураков слушать вообще не нужно. Но надо иметь смелость интересоваться тем, что о тебе говорят. Кто знает, вдруг, наконец, встретишь умного критика.
– Это позиция, безусловно, смелого человека. Но скажите честно, отзыв может выбить из колеи или еще хуже – стать ненужным маяком: вот, дескать, результат моих трудов? – Когда ты участвуешь в спектакле Тютькина-Пупкина, то, наверное, любой отзыв может выбить из седла, но когда ты в команде Бутусова или Туминаса, то… не имеет никакого значения, что там пишут, поскольку ты знаешь цену своей трудоемкой работы. За спектакль «Бег» я горло перегрызу любому. Не нравится – не смотрите! Но лично мы любим эту работу бесконечно! У меня есть знакомые люди (большие профессионалы), к которым я мог бы прислушаться, но я знаю, что это не их театр. Вот пришел однажды человек, которого я не буду называть, народный артист, и стало ясно, что ему претит всё это действие. Он не любит режиссуру, которая слегка провоцирует зрителя, выводит из зоны комфорта. И в личном разговоре он привел весьма веские аргументы. Уважаю его точку зрения, хотя это просто дело вкуса. Театр должен быть разным. Бывает же, что и спектакли Римаса кому-то не нравятся. Кто-то судорожно ломает голову, чтобы лучше понять «Дядю Ваню», хотя по мне так в театре всё просто: произведение либо в тебя попадает, либо нет. И никаких разъяснений не требуется. Вот падает рис в контровом свете под красивую музыку в спектакле Бутусова «Добрый человек из Сезуана», а у меня слезы текут, и я не знаю почему. Вот просто какая-то струнка во мне зазвучала и всё. Как это можно вообще объяснить? Никак.
– У вас много главных ролей. И даже с первых лет творчества вам всегда везло на интересные спектакли. Если начистоту: считаете себя счастливчиком, баловнем судьбы? – Не задумывался. Но, думаю да. Конечно. Я избалован был с самого начала, потому что когда я в 2005 году пришел в театр, мне сразу же дали Флоридора в «Мадемуазель Нитуш». Дальше было очень много вводов, а потом пришел Римас и поставил спектакль «Троил и Крессида». Сейчас в репертуаре нет этого названия, его жизнь была короткой, но мы не раз уже просили Римаса по возможности возобновить постановку. Сегодня спектакль прозвучал бы совершенно иначе, мы знаем, как его сыграть.
– То есть, можно сказать, ваш творческий путь всегда складывался гладко… – Нет, не всегда. Не бывало такого спектакля, чтобы я вдруг сказал себе: «Всё отлично!» Всегда меня что-то тревожит и есть куда расти. Или вот скажем до прихода Туминаса был в театре период, когда молодые артисты долго ждали новых ролей. И никто не знал, получишь ты работу в следующем сезоне или этот процесс затянется.
– Но что-то ведь держало вас в театре в столь непростой период? – Меня ничего не держало. Меня брали везде, где только показывался. У меня в училище был очень удачный, выгодно сделанный отрывок по Шукшину, поставленный Родионом Овчинниковым. Я даже не думал о Театре Вахтангова. Но однажды нас пригласили и попросили сделать для Михаила Ульянова импровизационный показ. В большом фойе, без костюмов, без реквизита. Михаил Александрович и зав. труппой Галина Львовна Коновалова сидели на пуфиках, а мы вместе с Сашей Стрельцыной играли отрывок из «Женитьбы Фигаро»: я – Фигаро, Сашка – Сюзанна. По окончании Михаил Александрович сказал (он к тому времени уже смотрел наши дипломные спектакли): «Мы хотели бы видеть вас в труппе театра. Мы на вас не давим, даем вам две недели подумать. До свидания». И я две недели ходил в раздумьях.
– А какие были еще варианты? – Меня брали уже в «Сатиру», в Театр армии, в «Ленком», кажется, в Театр Моссовета. Везде брали. Но Евгений Владимирович Князев поймал меня в коридоре (а он был моим мастером курса) и сказал: «Витюша, если ты мне хоть как-то доверяешь, послушай меня: тебе надо работать в нашем театре». И две недели я ходил с этой мыслью. Я заходил в буфет, примеряясь, что это буфет театра, в котором я буду работать, что это стены, в которых я буду жить. И мысль постепенно стала меня греть. Почему – опять же не могу объяснить. Потом в буфете я подошел к Ульянову (по-моему, он и не сразу меня узнал) и сказал: «Михаил Александрович, я был бы счастлив работать, служить в Театре Вахтангова». Он ответил: «Хорошо. Я очень рад». И все. Есть даже фотография у меня где-то, где я в красной рубашке, а Михаил Александрович пожимает мне руку на сборе труппы в начале сентября 2004 года. Но, о чем я хотел сказать… У меня была такая юношеско-максималистская мысль, когда я пришел в Театр Вахтангова. Я ее сформулировал очень коротко: «Я пришел спасти Театр Вахтангова». Вот могу в этом признаться.
– И спасли. – Да, да, стараюсь это делать. Тогда еще никто не знал, какой триумф ждет театр в последующие годы. А лично я был юным и просто хотел грызть землю зубами и заниматься любимым делом. Я ввелся, например, на все роли Паши Сафонова, который к тому времени уже выбрал для себя режиссуру и уходил из театра. Я играл и Степана в комедии «За двумя зайцами», и Медведенко в «Чайке», и очень много второстепенных ролей… Поэтому мне грех жаловаться. Да и папа опять же научил меня золотому правилу, что в театре нужно запастись терпением и ждать, ждать, ждать. Проблема нашего поколения как раз в том, что становится все меньше ребят, которые способны ждать. Сейчас никто не хочет служить. Все хотят быстрой славы, хотят сразу играть большие роли. А поработай, а потерпи, а «кушать подано»… Из моих уст, может быть, это прозвучит так, что я лукавлю, но надо было пахать на маленьких ролях – я пахал. Другое дело, что сейчас, конечно, когда у меня уже двое детей и карьера в расцвете, не хочется себя растрачивать силы на второстепенные проекты. Пришло осознание ценности времени. Нужно спешить, пока молод. Его нам никто не вернет. Жизнь уходит безвозвратно. Старшей моей дочке уже 7 лет, она пошла в школу, и это тоже добавляет ответственности.
…Когда Бутусов ставил у нас «Меру за меру», я говорил ему, что если он снова придет к нам в театр, то я отменю любые проекты ради работы с ним. И действительно, когда мы репетировали «Бег», я отказался от очень интересных ролей в кино, поскольку понимал, что постановка Бутусова – это подарок судьбы. Или когда Римас сказал: «Ты нужен мне для спектакля «Царь Эдип», – я сделал так, чтобы никакие съемки не помешали репетициям, потому что это роли, которые невозможно пропустить. Не имеешь права пропустить такую роль у такого режиссера. И опять же к разговору о времени. Теперь все понимают, что Римас – выдающийся режиссер, хотя когда он пришел к нам в театр, ему, наверное, впервые в жизни пришлось доказывать кому-то, что он достоин, что он талантлив, что он профессионален. И это было, я думаю, для него очень тяжело. Но лично мне и моим сверстникам было дико интересно ощутить на себе, что представляет собой его творчество. Был крутой момент, когда мы выпускали «Троила и Крессиду», в прессе говорилось, что труппа раскололась на сторонников и противников Туминаса. Я помню, как после спектакля, на обсуждении, когда Римас сидел у себя в кабинете, а мы были в зале и ждали его, возникла пауза. И вдруг на сцену вышла Маша Аронова и прямо со слезами на глазах сказала очень проникновенные слова, что, мол, ребята, я вижу, к нам пришел большой художник, которого великий Вахтанговский театр просто сожрет. Нам ни в коем случае нельзя этого допустить. Давайте работать, давайте поддержим. Это был такой сильный момент, драматичный. И, мне кажется, что некоторые взглянули на него иными глазами.
Я, может, слишком много секретов рассказываю, но просто хочу показать, что это за явление Римас Туминас. Был такой момент, когда мы с Владимиром Ивановым, нашим блестящим педагогом, замечательным режиссером, выпускали спектакль «Правдивейшая легенда одного квартала». И по разным причинам к премьере мы подошли не готовыми. Точнее сказать, у нас никак не решалась вторая половина второго акта, то есть последние 20 минут спектакля. И за несколько дней до премьеры Владимир Владимирович собрал весь состав и при художественном руководителе (Римас тогда только-только пришел к нам) сказал, что это первая премьера в его жизни, где он сталкивается с таким бардаком, который, к тому же, надо исправлять в кратчайшие сроки. Премьера была на грани срыва. Но Римас выдержал паузу, снял пиджак и сказал: «Давайте не отменять, попробуем еще что-то сделать». Владимир Владимирович ответил: «Если вы берете на себя ответственность и смелость мне помочь, я снимаю шляпу». И он действительно помог артистам прийти к логическому завершению своих ролей. Сейчас он этим занимается очень часто. Помогает и на новых площадках, и на Большой сцене. И это, на мой взгляд, дорогого стоит. На это нужно иметь смелость. Нужно иметь вообще силу воли. Гораздо проще сказать: это ваши проблемы, у вас не получилось, делайте что хотите. А он понимает, что это его театр. Была у нас постановка (не буду говорить названия), где Римас сказал режиссеру: «Я вижу, как моим артистам неудобно в ваших условиях игры. Давайте я помогу». Вот эта установка дорогого стоит.
Актер Театра имени Вахтангова Виктор Добронравов — сын народного артиста РФ Федора Добронравова — получил известность благодаря своим театральным работам (на его счету, к примеру, царь Эдип в культовом спектакле вахтанговцев). В последнее время он активно занимается кинокарьерой. В феврале и марте на отечественные экраны вышли фильмы «Рубеж» и «Ну, здравствуй, Оксана Соколова!» с участием актера. На конец года намечена премьера военной драмы «Т-34». Корреспонденту «Известий» Виктор Добронравов рассказал, чем дорога ему военная тематика в кинематографе, как с годами меняются жизненные ориентиры, а также успокоил поклонников, переживающих за здоровье его отца.
— Многие артисты, сыгравшие военных и, что называется, попавшие в тренд, впоследствии с трудом возвращаются в «мирные» фильмы. Режиссеры просто не видят их на «гражданке». — Вы знаете, мне, наоборот, всегда было странно, почему меня не снимают в военных картинах. Ведь по сути я социальный герой. Было всегда обидно, что какие-то проекты проходили мимо, но, видно, просто нужно было дождаться своего часа. Для меня тема войны на экране очень важна. Мой прадедушка воевал. Думаю, те события оставили отпечаток в семьях каждого из нас. И даже если у кого-то есть иллюзия, что война его не коснулась, это заблуждение. Все мы сегодня живем и говорим на русском благодаря подвигу наших дедов и прадедов. Отечественные кинематографисты делают абсолютно правильно, что обращаются к этой теме. Своей страной надо гордиться, защищать ее и отстаивать. В том числе и посредством кино.
— Вы патриот? — Конечно!
— В чем это выражается? — Я живу в Москве, работаю в Театре имени Вахтангова и плачу налоги. Гастролирую по всему миру, неся знамя русской культуры и театрального искусства в частности. В современной конъюнктуре всё это, увы, отходит на второй план. На открытии Олимпиады в Сочи в 2014-м был заложен очень правильный месседж миру: «Думая о России, помните, что это страна великих поэтов, писателей, композиторов, артистов, спортсменов». Я представляю одну из самых важных страниц в истории отечественной культуры — театр. Помню, когда-то играл в спектакле, в котором одна из новелл была посвящена проблеме отцов и детей, умению прощать и любить. Так вот, однажды мне написала девушка, которая не разговаривала с отцом восемь лет, а после увиденного позвонила ему. В этом и заключается мой скромный патриотизм.
— В картине «Ну, здравствуй, Оксана Соколова!» вы впервые сыграли главную роль в полном метре. Не обидно, что это случилось только в 35-летнем возрасте, когда у других уже и в 25 огромный список? — Вы знали, кто такой Бенедикт Камбербэтч до того, как он появился в сериале «Шерлок»? После этого проекта человек просто ворвался в мировую актерскую элиту. И сделал это к 40 годам, а до того был известен только в Британии. При этом для меня непонятно, что значит проснуться знаменитым. Думаю, это должен быть плод кропотливой работы. Может быть, я просто чересчур критически к себе отношусь. Вот интересно, когда Роберт Дауни-младший приходит на премьеру «Железного человека», он думает: «Черт, вот здесь не получилось, тут не дотянул...» или «Да, детка, я король мира, я лучший»? Я тоже иногда думаю, а будет ли у меня кинопроект, после которого я скажу: «Да, ребята, мы это сделали круто!». Пока таких работ не было, хотя мне за свои роли не стыдно. Наверное, рефлексия и самоедство — особые черты нашего актера. Да и русского человека в целом, ведь Чацкий и Печорин — это же наши люди. У каждого своя дорога. Мой папа только к 50 годам стал всенародно любимым. Но до этого он же не плевал в потолок, а работал каждый божий день как каторжный.
— Виктор, на днях СМИ облетела новость, что ваш папа попал в больницу. Как его самочувствие? — Слава богу, всё хорошо. Не волнуйтесь, ничего страшного нет. Скоро он вернется на сцену.
— В фильме «Ну, здравствуй, Оксана Соколова!» ваш герой, радиоведущий, теряет голос. Вы, как актер, попадали в подобные ситуации? — Когда я работал в мюзиклах, то график был просто на износ. Каждый день спектакль, а следовательно — огромная нагрузка на связки. Работала в Большом театре фониатр Зоя Изгарышева, прекрасная женщина, которая нас просто спасала. А прошлым летом, когда снимали фильм «Т-34», мне приходилось много кричать. Сцены снимали в настоящем танке, я им рулил и что-то орал в башню командиру. Было много дублей, я надорвал связки, а вечером надо было играть царя Эдипа. Получился такой хриплый царь.
— Неожиданно узнал, что у вас недавно был юбилей. — Ну, так: полукруглая дата. 40 лет не отмечают, а мои 35 вроде ни туда ни сюда.
— Мне кажется, родиться 8 марта — отличный и продуманный ход со стороны мужчины. — Я, увы, на это никак не мог повлиять (улыбается). Спасибо маме, день и правда удачный. Девчонок своих я, естественно, поздравил. У меня их три — жена и две дочки. Но понятно же, что главный праздник в году — день рожденья (улыбается). В этот день играл Онегина в родном Театре имени Вахтангова, он закончился почти в 11 вечера. Так что отмечал событие дома, с женой.
— Раз уж про родной театр заговорили, поделитесь впечатлениями: как прошли гастроли в Лондоне? — Мне показалось, что спектакль «Улыбнись нам, Господи» прозвучал в Лондоне как-то более отчетливо, чем в Москве. В нашей столице очень быстрый ритм жизни. Людям тяжело настроиться на философский лад, переключиться на медленное и подробное повествование. В Лондоне иной темп, что позволяет зрителю в своем естественном состоянии считывать все посылы. Да и сам спектакль шел по-другому. Когда играешь для иностранного зрителя, всегда что-то меняется.
— Что именно? — Я бы сказал так: актеры работают так, чтобы в зале был понятен каждый жест и символ, которые в этом спектакле на вес золота. Зрителю тяжело смотреть постановку на чужом языке, отвлекаться на субтитры. Поэтому очень важна картинка. Для репертуара Театра имени Вахтангова этот спектакль с точки зрения зрительского интереса не стопроцентный хит. Брендом у нас дома стали «Онегин» и «Дядя Ваня». А в Лондоне «Улыбнись нам, Господи» воспринимали как сенсацию. Опять же когда ты в Москве смотришь историю про литовских евреев, то, наверное, тема не всегда в тебя попадает. А когда ты сам оторван от России, пусть даже эмигрировал уже много лет назад, всё равно по-другому воспринимаешь эту историю. Она про тебя, человека, оставившего родину, а, быть может, и родителей. Это попадает в самое сердце.
— Не возникло ощущения, что из-за политической конфронтации на русский театр в Лондоне смотрят с легким прищуром? — Мы были на гастролях в Америке в самый разгар украинского кризиса. Там случались всякого рода провокации, люди стояли у театра с плакатами, но всё это в итоге оказалось полной ерундой, потому что зритель, увидевший спектакль, получил невероятное культурное наслаждение и меньше всего думал о политике. И сейчас все серьезные издания Лондона поставили хорошие оценки спектаклю, а зрители в соцсетях обменивались восторженными впечатлениями. В этом отношении мы ощущаем себя как некие послы мира. Думаю, в таком единении людей, на время забывающих о политике и дрязгах, заключается сакральная миссия театра.
— В театре намечается премьера с вами? — Мы ждем, когда Римас Владимирович Туминас (худрук Театра им. Вахтангова. — «Известия») определится с названием. Юрий Бутусов должен в следующем сезоне начать репетиции. Посмотрим, что будет. На самом деле у меня в театре и так много работы. Честно говоря, меня пугает, что старые роли никуда не деваются, а новые продолжают появляться. Этот «ошейник» потихоньку затягивается, дышать уже тяжеловато. Все-таки есть дети, семья. Хочется иногда и их видеть.
— То есть вы не из тех актеров, кто… — Из тех, из тех (улыбается)! Когда только пришел в театр, то просто ночевал здесь. Считал театр домом. Но тогда у меня не было семьи и детей. Сейчас вектор немного меняет направление. Хочу сам принимать участие в жизни детей, видеть, как они растут. Всё ведь для них по большому счету и делается.
Справка «Известий» В 2004 году Виктор Добронравов окончил Щукинское театральное училище (курс Евгения Князева) и был принят в труппу Театра имени Вахтангова, где исполняет центральные роли в спектаклях «Царь Эдип», «Евгений Онегин», «Бег», «Улыбнись нам, Господи» и других. Играл в мюзиклах.
Театральное агентство «Арт-Партнер XXI» представило на сцене театра «Содружество актеров Таганки» премьеру спектакля «Онегин-блюз». Режиссер иронической драмы — Михаил Цитриняк. В проекте заняты народные артисты России Алексей Гуськов и саксофонист Игорь Бутман. О том, способен ли сегодня Пушкин собрать полный зал и как время отражается на классике, корреспонденту «Культуры» рассказал Алексей Гуськов.
культура: Понятно, что говорить будем о Пушкине, но начну издалека. Если бы Вам — как продюсеру и актеру — подложили вот такой сюжет: в топ-менеджера банка влюбляется стажерка, но он не готов разделить ее чувства. Спустя годы они случайно встречаются, и герой внезапно осознает, что именно она женщина его жизни, однако та уже замужем. Вас бы заинтересовала такая история? Гуськов: (Смеется.) Как замечательно и просто вы переложили сюжет «Евгения Онегина» в наше время. Очень весело и забавно. При этом не думаю, что нырнул бы в такую историю, потому что так, как вы ее изложили, она звучит не слишком привлекательно. Любой классический сюжет можно переложить таким образом. Но дело же не только в сюжете, вернее, в конфликте. Их, кажется, всего 26, а тот, кто придумает 27-й, получит Нобелевскую премию.
Однажды, например, слышал следующий пересказ «Ромео и Джульетты»: у «солнцевских» была «герла», а у «подольских» — пацанчик. И вот они полюбили друг друга, а дальше такое началось... Поэтому ваш вариант про менеджера вполне может сойти за логлайн романа Пушкина. Но «Евгений Онегин» — это больше, чем просто сюжет, за ним стоит большое размышление о судьбах героев. Нам всем кажется, что мы достаточно хорошо знаем это произведение, но на самом деле только в рамках своих представлений. Гениальность Пушкина и состоит в том, насколько близко он совпадает с нашим собственным опытом, с нашими размышлениями о жизни... У всех есть опыт несчастной и счастливой любви, опыт потерь и обретений. Когда зрителю доходчиво и наглядно доносят великие строчки поэта, он благодарно вспоминает нечто свое. Вы же сами видели, как на премьере зал повторял вместе со мной: «Уж реже солнышко блистало, короче становился день». Кроме того, это радость приобщения к чему-то большому, как для зрителей, так и для исполнителей.
культура: Как появилась идея сделать моноспектакль по Пушкину с вкраплениями блюза и классической музыки? Гуськов: Шесть лет назад встретился с Игорем Бутманом. Почитал ему стихи, и он сказал, что раньше делал нечто подобное с Михаилом Козаковым. Я говорю: «Слушай, у меня есть мечта взяться за «Онегина». Удивительное произведение, которое меня тревожит начиная со студенческих лет. Давай что-нибудь придумаем?» Дальше это «давай придумаем» растянулось на шесть лет. К моменту, когда мы вернулись к идее, Онегин уже пришел ко мне в Театре имени Вахтангова в блистательном спектакле Римаса Туминаса.
фото
культура: Кстати, как Римас Владимирович отнесся к Вашему «загулу на сторону», да еще с «Онегиным»? Гуськов: Первое что я сделал, когда мы с Игорем вновь обратились к этой истории, подошел к Римасу Туминасу и рассказал о замысле. «Могу ли я как-то осуществить ее и потом исполнять вне стен театра, потому что на сегодня являюсь частью вашей версии?» Он сказал: «Ну не я же написал «Евгения Онегина». Я сделал свою версию. Иди и делай свою». На днях даже интересовался, как прошла премьера.
культура: И как, кстати, Ваши впечатления? Гуськов: Впечатления самые положительные: зритель нашу трактовку принимает, несмотря на какие-то просто технические накладки, несмотря на существующие еще шероховатости в соединении разных жанров. У нас ведь в спектакле — и балет, и скрипичный квартет, и тенор, саксофон Бутмана и рассказ актера. Кто же я там? Не Онегин, не Ленский и не Пушкин. Я человек из толпы.
культура: Каждый режиссер по-своему трактует сюжет «Онегина». О чем Вам как исполнителю хотелось поговорить со зрителем? Гуськов: Со зрителем хотелось поговорить о «душах холодных и ленивых». Онегин, по классическому определению Белинского, — человек «лишний», который ни в чем и никогда не участвовал ни сердцем, ни душой. Человек, которому все досталось само собой: усадьба, образование; люди, его окружающие. Он сознательно отстранен от жизни. И пришедшую к нему любовь он тоже принимает как должное. И лишь в конце жизненного пути понимает, что самым ценным и главным были чувства и письмо провинциальной девочки: «я знаю, ты мне послан Богом», «то воля неба: я твоя».
фото
культура: На премьере был аншлаг. Как Вам со сцены показалось: какая часть публики пришла на актера Гуськова, какая на музыканта Бутмана, а кого собрал под одной крышей Пушкин? Гуськов: Думаю, на Игоря — процентов 30, на меня — процентов 30, а все остальные — в общем-то, случайные зрители, которые пришли скоротать вечер. Подозреваю, на Пушкина пришла очень маленькая часть. Без обид, но мне так кажется. Манкость нашей истории для зрителя в том, что классические, знакомые строчки, пройденные в школе, вдруг, оказывается, звучат современно и сегодня. И плюс музыка: и струнный квартет, и саксофон Бутмана создают настроение, атмосферу и восторг.
культура: Вы играете две разные трактовки «Онегина». Не вызывают ли они диссонанса в Вашем актерском организме? Гуськов: Нет. Не вызывают, а, наоборот, взаимодополняют друг друга. Я себя даже поймал на мысли, что спектакль Туминаса способствует работе над «Онегин-блюз», а тот в свою очередь наполняет новыми красками мою роль в вахтанговской постановке.
культура: В одном из недавних интервью Вы сказали, что «классика каждые 7–10 лет проходит ревизию». Что Вы имели в виду? Гуськов: Помните, как Качалов читает «Воскресение» Толстого? Он модулирует голосом каждую реплику, расставляет акценты. Если, к примеру, идет описание жизни Катюши, то он поднимает интонацию вверх и добавляет женственности. У него ритм и подача романа своего времени, в ритмах жизни начала XX столетия. Сейчас ритм жизни во много раз быстрее. Но ритм — это лишь скорость подачи материала. А классика потому и зовется классикой, что рассказывает о самом главном — о природе человека, которая не меняется со времен Адама и Евы. Достоевский говорил, что человек всю жизнь не живет, а сочиняет себя, самосочиняется. Говоря о ревизии, я имел в виду не одевание классиков в современный костюм, не перенесение героев в наши реалии в виде менеджеров банка и прочее, а именно то, что лишь классика дает возможность проследить в своих вечных сюжетах и конфликтах, как в наше время самосочиняется человек. В итоге зритель, проведя с нами 2,5 часа, может сопоставить себя со временем, задуматься о наследии, нам оставленном, о своих корнях и просто о том, становимся ли мы лучше.
фото
У Григория Кановича в произведении «Слезы и молитвы дураков» есть замечательный абзац. Один из его героев говорит, что у него болит душа. Ему отвечают: «Больное время — больные души. Надо лечить время». На что герой отвечает: «Надо лечить себя, и тогда выздоровеет и время». Все смысловые акценты расставляем мы, а время ни при чем. И поэтому классика и есть классика, что она вне времени, так же как и природа до сих пор не разгаданной человеческой души.
культура: В этом году у Вас планируются две кинопремьеры... Гуськов: Пока одна — комедия «Вечная жизнь Александра Христофорова». Фильм выйдет на экраны 18 октября. У нас замечательный актерский состав: Оксана Фандера, Игорь Угольников, Станислав Любшин, Лидия Вележева, Роман Курцын и другие. Этот фильм, как и все мои последние картины, повествует о любви как высшем подарке человеку в жизни. Но что он должен сделать, чтобы получить его? История начинается с того, что герою снится сон. К нему на панихиду никто не пришел — ни близкие, ни просто друзья. Никто! Было несколько сослуживцев, да и те ни одного доброго слова не сказали. Он проснулся в холодном поту, посмотрел на свою жизнь и совершил определенные поступки, которые подарили ему любовь.
Мне удалось поговорить с прекрасной Юлией Рутберг в дни между трагедией и комедией – в прямом смысле слова, на берегу Средиземного моря в Кейсарии, где мы встретились тогда, когда она показывала в Тель-Авиве в рамках фестиваля «Столетие Габимы» блистательную «Медею» театра Вахтангова, и перед тем, как вновь приедет в Израиль в середине ноября с венецианской комедией «Карнавальная Ночь или Привет, Маньяк!». Казалось бы, что может быть общего между этими двумя во всем противоположными постановками? Общее нашлось – конечно же, это сама Юлия Ильинична Рутберг, конечно же, это любовь к театру, и это зрители, которые видели Юлию Рутберг в роли Медеи и которые смогут увидеть её в роли ЕЁ. «ОНА» – так зовут героиню Юлия Рутберг в венецианской комедии «Карнавальная ночь или Привет, Маньяк!» по пьесе Ганны Слуцки в режиссуре Михаила Цитриняка, поставившего и недавнюю «Медею» Жана Ануя.
– Юлия Ильинична! Вот мы с вами болтаем тут под голубыми небесами и рядом с синими волнами, и вдруг речь заходит о Шевчуке. Мой герой – и, судя по всему, и ваш… – С Юрием Шевчуком мы познакомились на озвучивании документально-художественного фильма Андрея Сергеевича Смирнова. То была удивительная компания: оба они – мыслители, очень образованные люди, профессионалы, прекрасно разбирающиеся в истории, литературе. Я была в восторге от общения с ними обоими. Недавно в Питере на вокзале, когда уезжала с гастролей, я его увидела, подошла и говорю «Я Юля Рутберг», а Шевчук мне «Что ты представляешься, думаешь, я тебя не помню?». Я к Шевчуку нежно отношусь, его песни мне нравятся очень давно, с первого момента, когда я его увидела и услышала.
– Шевчук вдохновляет на душевные порывы… – Да, он мой кумир – в человеческом плане, не только как исполнитель. Так же, как и Андрей Вадимович Макаревич. У нас нежная душевная дружба, Андрей Вадимович ходит ко мне на спектакли. Однажды он пришел на мой спектакль «Суета» в «Театре киноактера», где 1200 мест. Я, конечно, дрейфила. Но Андрюша Вадимыч меня похвалил и сказал прекрасную фразу: «Я всегда тебе говорил, что ты замечательная артистка. Все прекрасно, музыкально. Но кто тебе сказал, что ты должна стараться петь? Тебе совершенно не нужно петь. Тебе нужно рассказывать истории. Ты же не вокалистка, ты артистка, вот и занимайся своим делом». И на самом деле это было точнейшее замечание насчет актерского настоящего шансона, где у меня есть два примера: Андрей Александрович Миронов и Людмила Марковна Гурченко. Голос, музыкальность – важнейшие составляющие, но первоосновой все-таки является текст. Есть еще один человек, который для меня невыносимо обаятелен, умен, и я слушаю его с детства – это прививка на всю жизнь – это Юлий Черсанович Ким. Я с детства слышала, как он пел в компании и у нас дома. Помню, как на 50-летие папы он переделал Вертинского, и там был такой кусочек, он грассировал: «Прекрасен первый твой полтинник, Гони второй… Тарам-пам-пам».
– Юля, вы упомянули знаковые имена современной российской культуры – Шевчук, Макаревич, Ким. А себя вы относите к знаковым личностям? – Нет, ну что вы. Это надо заслужить, и это должно идти не от самого человека, а от зрителей и слушателей, которые в облике, в том, что человек делает, считывают знак времени. Я, как мне кажется, просто достойная представительница своего поколения, воспитанная поколением шестидесятников, я никуда не сворачиваю, живу в этом времени. Заповеди бывают не только библейскими, но и поколенческими. Все, что я получила от шестидесятников, во мне живет, и мне в этом пространстве – не тесно.
– Вы любите играть словами? – Словотворчество – это же прекрасно. У меня папа любил играть словами. Играть словами – означает размышлять, играть смыслами, подтекстами.
– Вы и рассказчица прекрасная. – В детстве меня называли «Андронников в юбке». Мой папа был помешан на его рассказах. Андронников, добившейся поразительных эффектов в устных рассказах – это действительно знаковый человек своего поколения. Когда Андронников рассказывал о Лермонтове, то сходились толпы. Кстати, с его дочерью, Екатериной Ираклиевной Андронниковой, мы начинали нашу поэтическую программу «Послушайте!».
– Но на сей раз, вы приезжаете к нам абсолютно не с поэтической программой, а с комедией «Привет, маньяк!». Мы говорили с вами об игре словами, о поэтической импровизации, а тут вы заточены в роли в концепции режиссера. Михаил Цитриняк вряд ли разрешает импровизировать на сцене… – Михаил Григорьевич Цитриняк – для меня совершенно подарок господа бога, при том что знакомы мы были давно. Мы оба учились в Щукинском училище – правда, на разных курсах. Лет через 20 после знакомства мы как-то встретились и спросили друг друга: «А почему мы вместе не работаем?». Для меня его режиссура сродни той, которой я была избалована с прихода в театр. Режиссура, которая имеет под собой педагогику, как было у Петра Наумовича Фоменко, который относился к актерам как к ученикам, и плоды его просвещения были невероятные. Это и Роман Григорьевич Виктюк, который нам преподавал. Михаил Цитриняк начинал с Центрального Детского Театра, три года был стажером у Эфроса, а потом оказался во МХАТе и поставил там несколько спектаклей еще при Ефремове. Рядом с ним были люди, окутавшие его аурой изысканного вкуса.
– В таком окружении нельзя было не стать… – Нельзя было не стать Цитриняком. У него божественная фамилия папы, который блистательно писал в «Литературной газете», у него была потрясающая мама. Удивительная история, оказалось, что мы с Мишей учились в одной школе, в 31-й. Когда он учился в десятом классе, я училась в первом. И он меня уверяет, что девочка, которую он нес на плече, когда был десятиклассником – это была я. У нас очень схожее понимание того, что такое театр вообще – как идея, как институт, как очень важная затея для человечества. И он, и я всегда были уверены и даже спорили с Михаилом Ильичом Роммом, если можно спорить с книгой, – по поводу того, что театр отомрет, потому что появилось телевидение. Театр всегда будет жить.
– Театр существует еще с античных времен, ему уже ничто не помеха. Мы с вами, кстати, сидим в античном театре. – Когда появилось телевидение и видео, люди наслаждались тем, что можно все смотреть у себя дома. Но все это – целлулоид, а театр – это жизнь, это здесь и сейчас. Для Михаила Цитриняка, театр – это, прежде всего, растворение в актерах. Когда ты берешь пьесу, в этом всегда должен быть смысл. Не нужно обращаться к автору, если ты хочешь его вывернуть наизнанку и все переиначить. Могут быть аллюзии, аллегории, так оно и есть. Например, в «Медее» мы сократили пьесу, она идет без последней сцены, без того, как кормилица встречается с пахарем. Этого бытового мирного сюжета наш спектакль не выдерживает.
Юлия Рутберг в спектакле “Медея”. Фото – Екатерина Цветкова
– Ваша «Медея» – сконцентрированная трагедия. Меня она ошеломила. – Великие режиссеры и театры как раз и велики тем, что зрители выходят после спектаклей в ошеломлении, не могут разговаривать… Казалось бы – «Медея», какое страшное, чудовищное, уже тысячелетиями живущее предзнаменование, уже происшедшее предсказание, а в этом столько аллюзий с современным миром. Люди плачут на «Медее». Но парадоксально – это светлейший спектакль: в нем есть поступок, человек и свет в конце тоннеля. Потому что даже при самой безысходности, когда Медея выбирает самоустранение как выход, чтобы не существовать в этом мире – это решение, для которого нужны душевные силы. Медея – не убийца. Убийца – это тот человек, который убивает кого-то и остается в живых. Медея же говорит детям: «Не бойтесь, я вместе с вами. Мы все трое идем домой» и она убивает себя. Она считает, что невозможно жить ее детям с таким отцом и в таком мире. Это экзистенциальная драма, трагедия.
– Вы играете такую сильную женщину, а в следующем спектакле… – После этого спектакля был «Крик лангусты», где я сыграла Сару Бернар. А потом возникло предложение антрепризного спектакля, который бы ничем не отличался от театральной репертуарной постановки.
– Расскажите про него. Такой переход к легкости – естественен, даже завзятые театралы понимают, что не может же актер умирать на сцене каждый день. – Конечно. Лебедев играл Бабу-Ягу, Табаков – Матроскина, а Ефремов – Айболита. А я в некий прекрасный день прочитала пьесу Ганны Слуцки «Привет, маньяк!», передала ее Михаилу Цитриняку, и он получил от Ганны разрешение сделать реконструкцию этой пьесы.
– Что значит реконструкция? – У Ганны Слуцки описываются 1980-е годы, а у нас в спектакле показана эра немого кино. У нее в паре – режиссер и женщина-драматург, а у нас – режиссер и актриса, выходцы из России, эмигранты в Париже, но все происходит в Венеции на кинофестивале. Больше ничего рассказывать не буду, иначе неинтересно. Но так как действие происходит во время карнавала, то мы придумывали название «Венецианская комедия. Карнавальная Ночь или Привет, Маньяк!», потому что только слово «маньяк» устрашает. А вот «Карнавальная ночь» – это счастье за пять минут до Нового года, название всегда что-то сообщает аудитории. «Карнавальная ночь» – это дабл-декер положительных эмоций. Ганне Слуцки очень понравился спектакль и я надеюсь, что она придет к нам, если будет в Израиле. Она такое количество прекрасных слов нам наговорила в Москве…
Юлия Рутберг в спектакле «Венецианская комедия. Карнавальная Ночь или Привет, Маньяк!»
– А в чем ноу-хау этой антрепризы? – Антрепризы бывают в основном, комедийные. А здесь в спектакле есть перевертыш. Первый акт – это абсолютная комедия и идет в диком, нарастающем темпе, в таком вот барабанном ритме. А второй акт начинает медленно переходить в драму.
– Неожиданно для зала? – Абсолютно неожиданно. И в конце опять такая тишина, люди замирают. Оказывается, люди хотят видеть человеческие горести даже в самых комедийных персонажах. Герои не могут бесконечно смешить. Сюжет выстроен так, что за 10 минут до финала выясняется еще одна новая подробность, которая все меняет – эдакий кульбит. Скелетов в шкафу в этой пьесе немало.
– Вы работаете на контрастах. В мрачной «Медее» финал известен, в легкой антрепризе – он непредсказуем… – И тем и замечателен. Все-таки это карнавал, венецианские тайны. И костюмы у нас, кстати, тоже особые, венецианские, специально пошитые. У нас есть в спектакле и Витрувианский человек Леонардо да Винчи, и его же золотое сечение. Спектакль гораздо умнее, чем предполагает зритель в самом начале. Я обожаю в нем играть. Это спектакль – оборотень, в нем много сюрпризов. И еще в нем звучит прекрасная музыка Бориса Кинера и Александра Прокоповича.
Момент репетиции. Фото – Д. Дубинский
– Любой театрал знает «что» он смотрит и начинает смотреть «как». И в какой-то момент это «как» настолько уволакивает в театральное пространство, что знание «что» становится вторичным. Давайте сравним классику с современной драматургией. Вы играете и в той, и в другой. Как эти два полюса уравновешиваются? – Не надо уповать на имена классиков, как на оберег и индульгенцию. Надо ставить хорошие спектакли. «Ханума» – это спектакль, который я играю четырнадцатый год. Вы не представляете, сколько составов сменилось, а я все играю свою дорогую, кривоногую, с усами Кабато. Как хохочет зал, какое это счастье – выходить на кривых ногах, крестьянкой, с грузинским акцентом, баловаться. И какое же удовольствие получают зрители! Классику надо снимать с котурн – приближать к залу. И с этим, кстати, прекрасно справился Жан Ануй, переписав «Медею» Эврипида.
– Что может быть лучше аплодисментов. Но все-таки, хохочет зал или рыдает – что для вас лучше? – Не могу вам сказать – каждый спектакль делает свое дело. Если бы рыдали в конце «Ханумы», я бы уволилась. А если бы хохотали в конце «Медеи», я бы застрелилась. Для меня лично и то, и другое – достижение результата. Вообще, я не очень люблю, когда хохочут. Но когда я участвую в площадном спектакле, когда я клоун, когда я в грязных, специально вытертых ботинках сорок второго размера, когда я импровизирую… Отбери у меня Медею, я буду рыдать, отбери у меня Хануму, я тоже буду рыдать. Нельзя все время играть Медею. Я очень рада, что есть спектакли, связанные со словом, с поэзией, с трансляцией личности. Для меня всегда приоритетной будет классика – это тяжелая артиллерия, а вот бродвейские пьесы – это все равно немного другой разговор, но тоже нужный. Я никогда не уходила со сцены, даже если мобильные телефоны звонили не раз. Я очень люблю публику. И я понимаю, что на спектакль «Карнавальная ночь» не всегда приходит та же публика, что приходит на «Медею». Но все равно очень много одних и тех зрителей. Я благодарна тем, кто в меня верит – я их не обманула. Они поверили в то, что если я выхожу на сцену, то я их зову. Для меня каждый спектакль – это диалог.
Маша Хинич. Фотографии предоставлены пресс-отделом театра имени Вахтангова и компанией RestInternational
***** Спектакль «Карнавальная Ночь или Привет, Маньяк!» можно будет увидеть с 17 по 23 ноября в Ашдоде, Тель-Авиве, Нес-Ционе, Нетании, Ашкелоне и Хайфе.
Не принято обсуждать Опубликовано: 21 февр. 2019 г. Алексей Гуськов, актёр театра и кино, продюсер, Никита Голощёкин из «Таёжного романа» и мусорщик из одноимённой картины — о своих образах и партнёрах на сцене, о блогерах и российском кинематографе.
Популярного актера театра и кино, народного артиста РФ Сергея Маковецкого в наступающем 2015 году зрители увидят сразу в трех кинопремьерах. В интервью ТАСС он рассказал о том, почему захотел сыграть "лицо кавказской национальности" и как, будучи киевлянином, воспринимает события на Украине.
- Скажите, как вы, уроженец Киева, воспринимаете украинские события? - Да, я киевлянин. Но я не понимаю, что происходит, поэтому стараюсь этой темы совсем не касаться. Если я начинаю думать об этом или смотреть новости, у меня возникает желание что-то делать. Я звоню моим друзьям на Украину. Они мне говорят: "У нас ничего такого страшного не происходит." У них, наверное, свой, какой-то зомбированный взгляд. Мы видим ситуацию иначе. И где правда? На какой она стороне? Может быть, оставить все как есть, само рассосется? Но так же нельзя.
- Вы сами в ближайшее время не собираетесь побывать на Украине? - Последний раз я был в Киеве в октябре прошлого года, до всех этих революций на Майдане. Конечно, в Киев я обязательно поеду. Там могила моей мамы, там моя родина. Как же я не проведаю Батькивщину. Но я поеду как абсолютно мирный человек, как актер, который родился в Киеве и никогда его не забывает. Я мирный посол, посол доброй воли. Я киевлянин, живущий и работающий в Москве и, мне кажется, приносящий только добро.
- Как вы относитесь к запрету показа российских фильмов, въезда российских артистов в ту или иную страну, и на Украину в частности? - Когда "взрываются культурные мосты", прерываются веками сохранявшиеся творческие связи, это страшно. Ведь искусство, оно без автоматов, оно мирное, может быть, самое мирное на планете. У актеров нет национальности. Но в той кризисной ситуации, которая сложилась сейчас в отношениях между Украиной и Россией, с особой тщательностью надо выполнять заповедь: не навреди. Надо быть очень аккуратным. Любое твое действие, твой поступок могут быть восприняты под другим углом - не под объективным взглядом. Это не значит оглядываться, но постоянно отдавать себе отчет, что можно сделать, а чего в этой обстановке делать не следует. Надо быть дипломатами. Как ведет себя Лавров! Как гениально ведет себя Путин! В чем их можно упрекнуть? Они ведут себя достойно, тактично, гениально. Это вселяет надежду, что мудрое решение будет найдено. Если, конечно, мир не сойдет с ума. Господь может допустить дойти до пропасти, но, слава богу, еще ни разу не позволил нам туда упасть. Но дойти до края допускал, мы уже сейчас на краю пропасти.
- При этом вы надеетесь на мирное решение вопроса... - А как же. Если думать, что ничего хорошего уже не будет, очень сложно выходить на сцену.
- Накануне праздников хочется спросить, с чего начнется для вас Новый год? - Уже 1 января в прокат выйдет шестая серия популярной мультэпопеи о трех богатырях, которую так любят дети. Прежде с успехом были показаны пять серий: "Алеша Попович и Тугарин Змей (2004), "Добрыня Никитич и Змей Горыныч" (2006), "Илья Муромец и Соловей-разбойник" (2007), "Три богатыря и Шамаханская царица" (2010), "Три богатыря на дальних берегах" (2012). Шестая серия называется "Три богатыря. Ход конем". В ней мой герой Князь Киевский, которого я бессменно озвучиваю, впервые запоет. Так что для меня это будет своего рода новое амплуа. А для детворы - продолжение любимого мультика, хороший подарок к Новому году.
- А какие подарки готовите для взрослых зрителей? - Жду премьеры фильма "Ч/Б", что означает "Черно-белый". По жанру это трагикомедия про бытовой национализм и ксенофобию, в последнее время охватившие людей в разных странах. Создавала картину бывшая команда КВН "Махачкалинские бродяги", чемпион Клуба веселых и находчивых. Снимал ленту молодой режиссер Евгений Шелякин, дебютант в полнометражном кино. Андрей Галанов, на мой взгляд, написал потрясающий сценарий. В его основе история, рассказывающая о взаимоотношениях русского националиста по имени Ярослав и кавказского жулика Нурика, о том выборе, который предстоит сделать этим людям между своими предубеждениями и человеческими ценностями. Ребята случайно столкнулись на лестнице, завязалась драка, и русский парень пырнул кавказца ножом. Это начало картины. А во второй сцене они оба на озере. И русский парень спрашивает кавказца: "Ты жив?" А тот отвечает: "Нет, я теперь твой ангел-хранитель". Вдвоем им предстоит пройти большой духовный и географический путь, на протяжении которого их ожидают забавные и опасные приключения, а их взгляды на жизнь во многом претерпят изменения. Таково вкратце содержание фильма.
- Кого играете вы? - Кавказца. Его зовут Алхан, он бизнесмен, собирающий коллекцию раритетов, самым дорогим из которых является сейф, принадлежавший Николаю Васильевичу Гоголю.
- Но вы же совершенно не похожи на "лицо кавказской национальности". Почему вы согласились сниматься? - Что касается внешности, то ее преображение оказалось делом несложным. Я слегка отрастил бородку, гримеры ее подкрасили в более густой цвет, немного подтемнили глаза, и внешний образ был найден. Главное было в другом. Когда я прочитал сценарий, я сразу захотел участвовать в этом фильме. Потому что мне понравилось, как он задуман: рассказать довольно сложную историю в легком, доступном для зрителя жанре трагикомедии. Я вообще считаю, что о сложном надо говорить как можно проще. "Ч/Б" уже был показан на нескольких фестивалях, и я видел, как воспринимают эту картину зрители. Они смотрят с удовольствием, живо реагируют на удачные реплики персонажей. Неслучайно, что на фестивале в Женеве картина получила приз зрительских симпатий, она также была отмечена на фестивале "Московская премьера". В широкий прокат фильм должен выйти 19 февраля, чего я жду с нетерпением.
- Интересно, сколько раз в месяц вы выходите на сцену? - В среднем десять раз. У меня "Евгений Онегин", "Дядя Ваня", "Улыбнись нам, Господи" - в Театре имени Вахтангова, "Пигмалион" - в "Современнике", "Черный монах" - во МТЮЗе. Прекрасные спектакли, прекрасные авторы, которые позволяют мне содержать себя в порядке.
- Какие-то новые работы ожидаются на театральной сцене? - К сожалению, Римас Туминас (худрук Театра имени Вахтангова. - ТАСС), с которым я мечтаю продолжить работать, пока никаких новых названий не предлагает. Режиссеры, которые приходят в Вахтанговский театр, меня не приглашают.
- Неожиданно слышать о вашей недовостребованности в театре. Но, похоже, вы с лихвой восполняете ее в кино. Какие еще кинопремьеры с вашим участием состоятся в 2015 году? - Думаю, что скоро выйдет сериал "Родина", режиссером которого стал Павел Лунгин. Это отечественная версия одноименного американского телесериала. В США уже готовится четвертый сезон. У нас же канал "Россия 1" закупил пока права на первый сезон. Некий контртеррористический центр ведет расследование по делу русского офицера, который долго находился в плену, его освобождают, но есть подозрение, что он завербован главным террористом с целью совершения террористического акта. Я играю "мозги" этого центра - профессора Вольского, большого умницу. Этот сериал уже снят, он включает 13 серий, которые, я надеюсь, зрители будут смотреть уже в начале Нового года. Продолжу сниматься у Сергея Урсуляка в "Тихом Доне". Я играю Пантелея Прокофьевича Мелехова. Очень интересный персонаж. Он безраздельный хозяин своего куреня, какой-то даже оголтелый, непримиримый. Но начинается война, и Мелехов-старший растерялся, потому что его перестали слушаться. Одна смерть, другая. Он уже не чувствует себя полновластным хозяином. Война и по нему прошла. Съемки ведутся в станице Вешенской, на родине автора романа Михаила Шолохова. Там построены замечательные декорации. Уже сняты летний и осенний периоды, в январе будет зимний период, а потом - заключительный этап - весна. Всего будет снято десять серий. Предполагается, что премьера состоится на телеканале "Россия 1" в конце 2015 года.
- Рассказ о новой экранизации "Тихого Дона" навел меня на мысль о ремейках. Как вы к ним относитесь? - "Тихий Дон", который сейчас снимается, не ремейк, это сегодняшний взгляд на роман Шолохова, который Сергей Урсуляк выражает с помощью молодых актеров. Они ровесники героев, которых играют. Ведь в начале истории Гришке всего 17 лет. А возвращается он 25-летним. Его встречает сын, есть маленькая надежда на какое-то будущее. Хотя мы понимаем, какое будущее было после Гражданской войны. Конечно, нельзя не вспомнить знаменитую картину Сергея Герасимова "Тихий Дон". Замечательная, превосходная работа, но в ней без партийного руководства, без большевиков нельзя было обойтись. Время было такое. А в ленте Урсуляка нет ни хороших, ни плохих. Здесь именно то, что есть в романе. Муки мученические у Григория, и перед глазами этот молодой австрияк, которого он зарубил непонятно почему. Бессмысленность с одной и другой стороны. Это сегодняшний взгляд на роман, который снимает Сергей Урсуляк. А вот относительно ремейков скажу, что, на мой взгляд, нельзя переснимать "Калину красную", "Отец солдата", "Простую историю" с Мордюковой и Ульяновым. Нельзя было переснимать "Джентельменов удачи". Ну, не получится, как у Данелии. Есть картины, которые трогать нельзя. Они вошли в золотой фонд кинематографа.
- Лично у вас есть какие-то творческие табу? При каких условиях вы ни за что не согласитесь сниматься? - Не могу сниматься просто ради денег. У меня не получается. Если пойду на компромисс, это мне выходит боком. Я начинаю нервничать, ночью переписывать сценарий. Если я чувствую, что ничто не цепляет, душа никак не откликается, зачем же в этом принимать участие. Это, во-первых. Во-вторых, о каких-то вещах я не хочу говорить. Нельзя играть персонажа, его ненавидя. А как можно оправдать человека, который не оправдывается? От таких предложений я тоже отказываюсь категорически.
- А что послужило причиной недавних слухов о вашем уходе из Вахтанговского театра? Тоже принципиальная позиция? - Много лет назад, когда в нашем театре Петр Фоменко ставил "Без вины виноватых", он хотел пригласить меня на роль Незнамова. Но ему сказали, что я собираюсь эмигрировать, и режиссер не пригласил меня в свой спектакль. Потом история повторилась с его "Пиковой дамой" - опять "поработали" любители слухов. Так вот, людям, которые таким образом хотят меня "уволить", хочу сказать, что у них не получится. Я никуда не собираюсь уходить. Когда-то я попытался это сделать - перейти в другой театр. Но быстро понял: не могу. Я очень рад, что остался в Театре Вахтангова, у которого были разные времена, но я навсегда осознал, что это мой театр. С приходом Римаса Туминаса я еще раз убедился в этом: он привнес истинно вахтанговское в великом понимании этого слова. Кстати, 1 июля исполнится ровно 35 лет, как я был зачислен в труппу Театра имени Вахтангова, с которым связана вся моя творческая жизнь.
- Если бы вы не стали актером, то кем бы могли быть? - Однажды я играл в игру: сидел и думал, что было бы, если бы я не поступил в театральный институт? Тогда я попал бы в школу сержантов ВДВ. Когда я пришел в военкомат в 17 лет, а я был ватерполистом, на меня посмотрели и черным по белому написали: школа сержантов ВДВ. Что было бы дальше? Может, я стал бы генералом армии. А если нет? В школу сержантов ВДВ я поступил бы в 1976 году, а там Афганистан... Возможно, меня бы уже не было. Я ведь не знаю. Я могу только придумать. И я бросил эту игру. Как только я "завязал", мне дали пьесу Фриша, не помню, как она называлась. Там некий человек лежит на больничной койке, к нему приходит то ли Судьба, то ли Смерть и предлагает: давай переиграем. Он начинает мысленно выстраивать возможные варианты жизни и отказывается, оставляя все как есть. Когда мне предложили сыграть в этой пьесе, я отказался, потому что переиграл ее уже много-много раз. Я убежден, что сделал правильный выбор: актер - уникальная, невероятно сложная, нежная и неожиданная профессия.
Сегодня в Театре им. Е. Вахтангова в рамках Открытого Фестиваля искусств "Черешневый лес" премьера спектакля "Бег" по пьесе М. Булгакова. Исполнитель одной из главных ролей, актер Виктор Добронравов рассуждает о тайне в искусстве. И у него получается. Хотя мог бы и споткнуться на такой теме, тем более что дебютант в «Русском пионере». Но не споткнулся.
Виктор Добронравов "Магичность"
Тайна — это какая-то секретная штука, которая отсылает меня в детство. Наверное, это слово чаще всего звучит именно там. В детстве тебе говорят: «Но ты смотри, это тайна!» Там она приобретает волшебный смысл, предощущение чего-то. Как говорят, ожидание праздника лучше самого праздника. Ты не знаешь, что тебе подарят на день рождения. Это тайна. Но ты знаешь, что будет что-то.
Взрослые люди гораздо реже говорят об этом. Тайна перестает так явно ощущаться, а само слово в разном контексте начинает обрастать массой синонимов — в зависимости от того, насколько хорошим и добросовестным человеком ты стал и какого сорта у тебя тайны. Можно изменить, убить, предать, и это будет тайна. А можно иметь тайны совершенно другого качества. Я никогда не воспринимал это слово как что-то отрицательное, плохое, что нужно скрывать. Для меня оно несет другие смыслы: это недосказанность, это история, женщины, музыка, театр, талант.
Почему люди ходят в театр? Искусство ведь очень индивидуально, оно может нравиться, может не нравиться, но его никто не оспаривает. В этом его тайна. В театре вообще много тайн — у актеров они свои, у зрителей свои, а между ними третьи. У каждого актера есть своя внутренняя тайна отношений с профессией, свои правила, которые зрителю недоступны. Например, некоторые артисты даже во время репетиционного процесса не позволяют себе выражаться на сцене, потому что это сцена. Не говоря уже о том, чтобы выйти на нее в уличной обуви. Для меня это неприемлемо. А кому-то все равно — человек выходит и стоит в сапогах, в которых только что ходил по улице. Я на это смотреть не могу. Для меня сцена — это сцена, а для него абсолютно нет.
А что такое талант? Что такое хороший артист? Это тоже тайна. Я очень люблю наблюдать за людьми, которые что-то делают хорошо. Не важно, краснодеревщик ты или ты виртуозный музыкант. Прекрасным артистом можно быть, не обладая, например, яркой внешностью: Евгений Леонов не вызывал у женщин всего мира желания выйти за него замуж. Но есть что-то в человеке, что притягивает, манит, и для этого совсем не обязательно быть Джорджем Клуни.
Актерская работа очень непредсказуема, с каждой постановкой она запускает новые внутренние процессы. Отдельную сцену можно репетировать и разбирать, делать ее в сотнях вариантов, и все равно никто не знает, что в итоге получится. В рамках фестиваля «Черешневый Лес» мы выпускаем спектакль «Бег» по пьесе Булгакова. Это такой материал, который постоянно вызывает перемены внутри. Думаешь, размышляешь, начинают сниться определенные сны, начинаешь прислушиваться к ним.
Я очень доверяю интуиции и в своей жизни все события воспринимаю на эмоциональном уровне. Я глубоко убежден, что нам все возвращается через энергетические потоки. Когда между людьми очень серьезная связь или, наоборот, болезненный разрыв, когда ты постоянно думаешь о человеке, то каким-то непостижимым образом все время приходишь к нему. Это либо звонок, либо где-то встреча случайная. У меня было очень много таких таинственных совпадений. Я это связывал с космосом. Потому что что такое космос? Тайна. Никто не знает, что там.
Зато я знаю, что может быть самым таинственным на Земле. Это музыка! В музыке тайны даже больше, чем в театре. Что такое музыка? Это закорючки на бумаге. А ученые доказали, что музыка воздействует на мозг человека подобно сексу. Каким образом? Ни запаха, ни вкуса. Ничего. Это чистая математика на бумаге. А как воздействует!
Смешно: давно-давно я проводил такой эксперимент. В машине у меня был диск с саундтреками к фильмам. Еду по дороге 100 км в час, скорость специально не меняю. Включаю. Там начинается Джеймс Бонд. Тум-тум-ту-удум-тум. «Миссия невыполнима». Тада-ада-а-а-а… тадада-а-а… Лечу! Переключаю на следующий трек, а там Бобби Макферрин. Don’t wo-o-orry… be ha-a-a-appy! И уже как будто не едешь — плывешь! Те же самые 100 км в час, а ощущаются совсем по-другому. Так же смешно можно переделать любой триллер, если взять и поставить «В лесу родилась елочка». Музыка — это вообще самая тайная из всех тайн!
Еще можно взять словарь Ожегова и посмотреть, что такое тайна. Там наверняка написано. А вы ему скажете: да, но подождите, а если… И здесь начинается личная история каждого.
Отношения между людьми — тоже тайна. Есть внутренние вещи, которых люди даже не понимают. Их связывает неосязаемое, они сами не знают, что это. И хорошо, пусть это остается неизведанным. Тайны — они на то и тайны, зачем их знать? Это как банка с вакуумом. Ты ее открыл, и нет там больше вакуума. А он там был! Это была тайна. А что там? А-а-а-а… Тайна! А дай посмотрю? Чпок! Все. Нету. Потому что тайна — это то, чего ты не знаешь. И никогда не узнаешь. А если узнал, это уже не тайна.
Для меня таким примером неосязаемой связи всегда остаются мои родители. Наша семья была очень дружной, хотя мое детство выпало на не самые легкие 90-е годы. У папы, мамы, брата, а сейчас уже и у моей семьи — дочки Вари, жены Саши — есть невидимая связь, которую нельзя ни понюхать, ни пощупать. И я никогда не задумывался, что это. Мы любим друг друга. Все. И в своей жизни я придерживаюсь папиной модели мира — просто быть честным и открытым. Он не собирает свои лучи в какой-то пучок, а наоборот, всегда простой, очень яркий, добрый.
Любовь двух людей — тоже тайна, никто не знает, что происходит между ними. Как в «Аватаре»: они хвостами связались, и все, никто больше не привяжет другой хвост. А когда появляется ребенок, у родителей возникает новая тайна — его воспитание. Казалось бы, все просто. Ан нет! Это самое сложное. Моей дочке сейчас четыре с небольшим года, и у нее проходят разные периоды, проявляются черты характера — капризы или, наоборот, какая-то гиперответственность. А я смотрю и думаю, как же ее вырастить, чтобы она хорошим, настоящим человеком стала. Это очень тонкая работа. Тут уже какая-то действительно тайна, какая-то магия заключается.
Я считаю, что и в личных отношениях могут быть секреты, если они добрые, семейные. Скоро у дочки появятся свои тайны, которыми она будет делиться с мамой. А если Бог подарит мне сына, у меня будут с ним какие-то тайны, которые не будут известны девчонкам. У моей жены постоянно какие-то секреты — она придумывает мне удивительные подарки на день рождения.
Когда-то мы были в Европе, и я увидел машину Fiat. Старенький Fiat 500 1972 года выпуска. Я обронил фразу, что вот здорово было бы такую машину иметь, это мечта! Долго, около года, Саша ее искала, через двоюродного дедушку, который живет в Бельгии, нашла, привезла на автовозе, зарегистрировала. Почти все мои друзья знали об этом! Это была тайна из всех тайн. Представляю, как ей было непросто скрывать это.
Хотя я считаю, что честность и тайна — понятия вполне совместимые. Волей-неволей, по собственной вине или не по собственной, в жизни попадаются такие ситуации, когда мы становимся носителем чьей-то тайны. Они бывают несерьезные, которые — раз, и кому-нибудь, эх, по секрету скажу, и никто от этого сильно не пострадает, получится просто забавный сговор. А бывает, тебе доверяют большой сундук вместе с ключом. И тогда это табу. Здесь все ограничивается индивидуальностью человека, его моральными принципами и воспитанием.
Около полугода все знали, что Саша готовит мне подарок, что Саша дарит мне машину. И никто не проболтался, даже случайно, сидя где-нибудь в баре или бане, ресторане, дома за столом. Никто! Поэтому сейчас я, счастливый, езжу на единственном в Москве Fiat 500.
А вообще, счастье — это же тоже тайна. Что нужно для того, чтобы быть счастливым? В каком соотношении должны быть радости и горести? Если только радости — это будет приторно, в жизни так не бывает. Чтобы стать счастливым, нужно найти гармонию. А как ее найти? Это тайна.
Колонка Виктора Добронравова опубликована в журнале "Русский пионер" №54.
На открывающемся в начале июня в Нью-Йорке III Международном фестивале искусств “Вишневый сад” состоится американская премьера спектакля “Улыбнись нам, Господи” Государственного Академического театра имени Е.Вахтангова (Москва). Перед началом гастролей мне удалось пообщаться с ведущим актером театра, исполнителем одной из главных ролей Евгением Князевым.
Краткая биографическая справка. Евгений Владимирович Князев. Актер. Педагог. Родился недалеко от Ясной Поляны (Тульская область). Окончил Московское Театральное училище имени Б.Щукина (1982 год, курс Л.Ставской). В том же году принят в труппу Государственного Академического театра имени Е.Вахтангова. Участвует в пяти спектаклях театра: “Анна Каренина” (Каренин), “Маскарад” (Арбенин), “Посвящение Еве” (Эрик Ларсен), “Пристань” (Доменико Сориано), “Улыбнись нам, Господи” (Шмуле-Сендер Лазарек). Активно снимается в кино и на телевидении. Среди недавних ролей: Вольф Мессинг, Лев Троцкий, Иосиф Сталин. С 1994 года преподает в Театральном институте имени Б.Щукина, с 2003 года - ректор института. Народный артист России. http://www.knjazev.com/
Роль в спектакле “Улыбнись нам, Господи” стала для Евгения Князева третьей работой с художественным руководителем театра имени Е.Вахтангова Римасом Туминасом. Актер рассказывает: - Сюжет спектакля прост: три еврея собираются вместе и едут спасать сына одного из них. Рассказанная театральным языком, банальная, казалось бы, история превращается в философскую притчу о жизни людей, о проблемах, с которыми сталкиваются все. Мы все везем нашу телегу жизни, о которой писал Пушкин: “Хоть тяжело подчас в ней бремя, Телега на ходу легка; Ямщик лихой, седое время, Везет, не слезет с облучка...”. На нас наваливаются тяготы жизни, а мы продолжаем идти. “Время гонит лошадей”... Мой персонаж Шмуле-Сендер - простой водовоз, а слова говорит мудрые, философские. Например, об отношениях родителей и детей: “Куда бы мы не шли, куда бы не ехали, мы идем и едем за нашими детьми, а дети едут от нас все дальше и дальше, и никогда мы с ними не встретимся. Что делать, если с детьми можно только прощаться?” Мы хотим избавить детей от пожара, а они “лезут в огонь, потому что не умеют возле него греться”, - так говорит мой герой. И таких мыслей огромное количество в спектакле. Значительность, мудрость, умение стойко переносить неудачи, встречающиеся в жизни, - в этом мой персонаж.
- Он близок другому знаменитому еврейскому персонажу - Тевье-молочнику из романа Шолом-Алейхема. Кстати, ваш коллега по Вахтанговскому театру, великий русский актер Михаил Александрович Ульянов блестяще сыграл Тевье в телеспектакле Сергея Евлахишвили... - Это была прекрасная работа Ульянова. А я именно сейчас в Украине снимаюсь в роли Тевье-молочника. В фильме заняты как украинские, так и российские артисты. Режиссер – Владимир Лерт. На какой-то период съемки приостановились, но потом возобновились. Половина картины снята. Наш фильм о том, что люди разных национальностей, живущие рядом, должны жить в мире и терпимости по отношению к друг другу.
- Посмотрел ли спектакль “Улыбнись нам, Господи” автор? - Спектакль видел его сын, и постановка ему понравилась. А к Григорию Кановичу мы поедем сами. На конец августа – начало сентября у нас запланированы гастроли в Израиле. Очень надеемся, что встретимся там с автором. Канович - известный писатель в истории советской литературы. Его произведения я читал еще в восьмидесятые годы...
- У каждого крупного режиссера есть свои фирменные “штучки”. Очень интересно узнать, как репетирует Римас Туминас? Каков его фирменный стиль? - Туминас – очень увлекающийся человек. В каждом спектакле он придумывает целый мир, и стиль каждого спектакля разный. Он репетирует, не навязывая определенного рисунка, а потом достраивает образ, сочиняет роль. Фирменный стиль Туминаса – талант. Один из немногих режиссеров России, он – приверженец психологического репертуарного театра, продолжатель вахтанговских традиций.
- В чем они, эти традиции? Что отличает Вахтанговский театр от других? - Вахтанговские традиции - это поступать наперекор, выкидывать коленца, иронизировать сквозь слезы, смех и даже смерть. Вахтанговский стиль - это быть страстным и уметь прокомментировать свою страсть, быть породистым и надменным, и презирать свою надменность, и доказать свою породу. Вахтанговская игра - это одним штрихом создать образ и в следующее мгновение его разрушить, небрежно стряхнуть с языка остроту, заплакать сухими глазами и засмеяться уголками глаз, смешать эксцентрику с психологизмом, раздуть из мухи слона и так же небрежно его не приметить, даже из пустяка создать шедевр и при этом не раздуваться от гордости, быть старым и мудрым, но чувствовать себя молодым и не брюзжать, что немощен и стар... Вахтангов был предельно предан своему учителю Станиславскому. Он умирал, делая “Принцессу Турандот”, и не смог прийти на премьеру. О триумфе спектакля, ставшем “визитной карточкой” нового театра, Вахтангову сообщил Станиславский. Наверно, если бы Евгений Багратионович был здоров, ему бы досталось за новаторство, эксперименты, фантазию, но он был слишком болен, и Константин Сергеевич не захотел “казнить” его... Вахтанговское направление сохранилось не потому, что был великий Вахтангов. Да, он ставил замечательные спектакли, но в двадцатые годы XX века было много ярких режиссеров: Мейерхольд, Таиров, Сушкевич, Грановский... Мы знаем много случаев, когда после смерти режиссера меняется линия театра, а спектакли помнят разве что театроведы и поклонники. С Вахтанговым этого не случилось. Его внук Евгений Сергеевич вспоминал, что бабушка была удивлена тому, что имя Вахтангова с годами становится все более ярким. Ученики Вахтангова стали продолжать и развивать его идеи. Сегодня вахтанговские традиции живы через учеников и учеников учеников Мастера. Поэтому вахтанговские постановки – всегда самые яркие и талантливые. Именно такие спектакли получаются у Римаса Туминаса.
- Сейчас у Туминаса с труппой театра замечательные отношения, но ведь мы помним, как первое время ему вменяли в вину, что он – “чужак”, что он ломает традиции Вахтанговского театра... - На открытии девяностого сезона Римас Владимирович сказал очень важные слова: “Вы – мои актеры, это – наш театр”. В юбилейный год он решил вспомнить всех, кто составлял славу театра, и поставил “Пристань”. В этом спектакле он поклонился всем поколениям вахтанговцев. До сих пор они существуют в нашей памяти, живут на том самом парусе театра, который развивается и летит в мировом театральном пространстве. Самыми главными персонажами на этом парусе являются Вахтангов и все те, которые преданно служили его делу.
- Вы сами, Евгений Владимирович, уже тридцать три года преданно служите делу Вахтангова. Помните, как все начиналось? - Впервые на вахтанговскую сцену я вышел в роли Долабеллы в спектакле “Антоний и Клеопатра”. Моей партнершей была Юлия Константиновна Борисова. Первой главной ролью была роль Казановы в спектакле “Три возраста Казановы”.
- Как вас приняли корифеи? - У нас сложный театр. Вначале было трудно. Я вжимался в стенку и говорил проходящему мимо Лановому: “Здравствуйте, Василий Семенович”. Лановой здоровался, а потом поворачивался и смотрел, кто с ним поздоровался. Лет пять понадобилось, чтобы корифеи театра узнали, что есть такой артист – Евгений Князев. С Борисовой у нас было потом много совместных спектаклей, в том числе – “Без вины виноватые”, где она меня признала своим “настоящим” партнером.
- Прошли годы, и вы сейчас уже сами выступаете в роли корифея? - Нет-нет, у меня так не получается. Будучи ректором Щукинского училища, я знаю всех новых ребят. Им не надо ждать пять лет. Когда меня коллеги-актеры спрашивают, кто это, я всегда представляю новичка.
- В том, что вы – “играющий” ректор, - тоже верность традициям? Борис Захава, Владимир Этуш... – ректоры “Щуки” и раньше играли на сцене театра... - Вероятно, да. Можно так сказать. Наше дело – театр, наше дело - играть. Все мои ипостаси - игра в театре, кино, преподавание, чтение программ в филармонии - разные по форме, но одинаковые по содержанию. Я – актер, занимаюсь любимым делом. Играю сам и передаю свои знания молодым.
- Есть среди сегодняшних студентов будущие Ульяновы и Яковлевы? - Безусловно. Только они войдут в историю русского театра под своими фамилиями точно так же, как Ульянов и Яковлев не стали вторыми Щукиным или Гриценко, а стали Первыми Ульяновым и Яковлевым. У нас есть очень талантливая молодежь, и я могу сказать, что Школа наша жива. Каждый раз после экзамена я думаю: вот бы найти режиссеру этого молодого человека или эту молодую девушку, каждый раз радуюсь проявлениям таланта у молодых актеров.
- Чего вы ждете от предстоящих гастролей? - Для меня поездка в Америку – не первая. Около десяти лет назад я был в Нью-Йорке со спектаклем “Без вины виноватые”. Было запланировано десять спектаклей, но успех был такой, что нам продлили гастроли... Мы любим свой театр и спектакль “Улыбнись нам, Господи”. Он рассказывает о Человеке и его месте на этой планете. Мне кажется, язык театра универсален, и я очень надеюсь, что спектакль будет интересен зрителям Америки независимо от языка, национальности, материального состояния, цвета кожи... Я жду встречи с Америкой, мне интересна реакция американского зрителя. Мы ни в коем случае не являемся врагами. Наш мир – театр, и мы готовы делиться своим миром со зрителем.
Nota bene! Гастроли Государственного Академического театра имени Е.Вахтангова (Москва) со спектаклем “Улыбнись нам, Господи” пройдут с 5 по 7 июня 2015 года в Нью-Йорке, в помещении New York City Center (131 W 55th St, New York, NY, 10019, 212-581-1212, www.nycitycenter.org) и 12-13 июня в Бостоне в помещении Emerson/Cutler Majestic Theatre (219 Tremont Street, Boston, MA, 617-824-8400, www.artsemerson.org). Билеты на все спектакли можно приобрести в театральных кассах этих залов, а также на сайте Международного фестиваля искусств “Вишневый сад” http://www.cherryorchardfestival.org/...
Фестиваль «Театральный синдром» завершился в Красноярске. В этом году он был целиком отведен гастролям Театра имени Евгения Вахтангова. Одним из первых спектаклей показали «Медею» (режиссер — Михаил Цитриняк) с Юлией Рутберг в главной роли. Newslab.ru встретился с актрисой, чтобы поговорить о театре, зрителях, актерской преданности и табу на сцене.
Юлия Рутберг Фото предоставлено театром им. Е. Вахтангова
Вы пришли в Вахтанговский театр сразу после окончания училища и играете здесь до сих пор. Почему?
Я работаю во многих театрах, по всему миру, просто «по прописке» это мой дом, а дом может быть один. Нельзя же жить и дома, и в 50 съемных квартирах. С большим удовольствием работаю в театре Станиславского и Немировича-Данченко с Феликсом Коробовым, с великолепным, роскошным оркестром. Вообще много с оркестрами работаю, много лет работала в театре Станиславского, драматическом, у меня масса сольных проектов, и мне это нравится. Но возвращаюсь я всегда в самый любимый, прекрасный и самый дорогой — Вахтанговский, просто по группе крови. Не зря так долго поступала в Щукинское училище и оказалась в Вахтанговском театре — это для меня не просто стечение обстоятельств, а золотое сечение. Проработала в нем 26 лет и никуда уходить не собираюсь.
«Театральный синдром» привез в Красноярск в этом году сразу столько спектаклей театра Вахтангова, что это дает зрителю?
Можно системно взглянуть: тут и малая и большая формы, причем в большой это и пластический спектакль, и классический, и спектакль звезды Василия Семеновича Ланового, нашего старожила театра, который уже долгое время идет с успехом, — не так много старшего поколения осталось.
Какие самые необычные места вам приходилось посещать с театром или с другими проектами?
Улан-Удэ, озеро Байкал совершенно фантастическое место. Везде есть что-то интересное. И Красноярск интересное место, жаль, я не могу никуда поехать - только вернулась из Канады и США, где у нас было 16 дней гастролей, поэтому не совсем понимаю, сколько сейчас времени, где я, что я, у меня костерок в голове горит. Везде свои музеи прекрасные, люди прекрасные, природа.
Расскажите, как родители повлияли на вас в профессиональном плане? Кого вы еще можете назвать своими учителями?
Мама и папа всегда были моими главными советчиками (Юлия Рутберг родилась в потомственной театральной семье. Отец — Илья Григорьевич Рутберг, заслуженный деятель искусств России, один из основателей студенческого театра «Наш дом». Мать — Ирина Николаевна Суворова, закончив Гнесинский институт, преподавала в музыкальной школе по классу фортепиано. Бабушка и дедушка по материнской линии работали танцорами в театре «Остров танца»). Многие люди говорили, что «ваша новая работа прекрасна и замечательна», а мама с папой могли сказать, что вообще-то, это повтор вот этого и вот того. Любая похвала от отца уже сама по себе была как халва. Папа никогда меня не уничтожал, но мог сказать очень жесткие вещи, и был всегда прав, тем более что мы с ним безумно похожи и даже общие ошибки делали. У родителей я училась двадцать пятым кадром, просто жила и училась перманентно — вся моя жизнь это учеба у родителей. А педагоги, которые были и в ГИТИСе и в Щукинском училище — я просто попала в кладовую солнца, россыпи бриллиантов, это были люди другой эпохи.
Юлия Рутберг на репетиции Фото предоставлено театром им. Е. Вахтангова
В Красноярске проходит отбор абитуриентов в Щукинский институт. Кому это нужно прежде всего?
Во-первых, не у всех есть возможность, в основном финансовая, доехать до Москвы. Ну и из Красноярска лететь все-таки больше четырех часов. Вообще это практиковалось всегда, у нас в училище оказывались ребята, которым даже присниться не могло, что их возьмут, и до них как-то доберется училище само. Поэтому, мне кажется, что это замечательная идея. Наши педагоги ездили на конкурсы чтецов и отбирали ребят, смотрели таланты. В Красноярске отсмотрели порядка 60 человек, и вот троих отправили прямо на конкурс. Поэтому от всей души поздравляю Красноярск и ребят, у которых была такая возможность. То, что они поедут и без всякой очереди пройдут — это такая гуманистическая творческая акция.
Можно ли, на ваш взгляд, в таком возрасте понять, что человек талантлив?
Я сама ежегодно поступала в Щукинский, и меня всё не брали, а потом решили взять на всякий случай, с большими боями. Если ты имеешь дело с человеческим материалом, с живыми людьми, приговор выносить не надо, особенно в начале пути. Мне кажется, искусство — это та зона, в которой один человек может быть прав, а сто — не правы. И всё познается со временем, и только время показывает, кто прав, а кто не прав. Сиюминутная правда очень недолгая в искусстве.
Какие для вас есть табу в театре?
Считаю, что мат на сцене невозможен! Никогда не буду этого делать. Правда, один артист все-таки убедил меня, что это возможно: когда я у Сергея Женовача посмотрела Венечку Ерофеева, и мальчик, который его играл, два раза ругнулся матом, я просто поняла, что это уместно — причем он делал это в контексте и пронзительно. Еще меня коробит голое тело на сцене, за редчайшими исключениями. Сцена — это такое увеличительное стекло, где всё чрезвычайно. Либо это усиливает впечатление от чего-то, либо вгоняет тебя в ступор. Исповедую актерский театр и не люблю, когда артисты являются вешалками для костюмов или занимаются физкультурой с точки зрения балетмейстера или хореографа, такие послушные исполнители воли режиссера. Это не отменяет постановочных спектаклей, но просто артист очень важен. Когда я пришла в театр, оказалась рядом с такими людьми как Михаил Ульянов, Юрий Яковлев, Алла Казанская — такие люди, когда ты забываешь обо всем, тонешь в их чувствах.
Вы входили в оргкомитет «Золотой маски». Как относитесь к ситуации, которая развернулась вокруг неё?
Я рассталась с «Маской», когда там сменилось руководство — меня когда-то позвал Эдик Бояков (Эдуард Бояков — создатель фестиваля «Золотая маска») и мы начинали и делали. А потом пришли другие люди и сделали то, что хотели они. Я люблю новые дела, но годами этим заниматься мне неинтересно, мы достигли, мы сделали — премия была достойная, и я несколько раз ее вела, вручала. А сейчас другой этап.
Но вы следите за этой премией? Считаете, что это некое мерило?
Критерии есть, но всё весьма субъективно, и в зависимости от того, какие члены жюри — такие спектакли побеждают. Что человеку нравится, за то он и голосует, с этим ничего нельзя сделать. С другой стороны, всегда учитываются социальные ситуации, экономические и так далее. Поэтому я к премиям отношусь совершенно спокойно и больше всего люблю их вручать.
Юлия Рутберг Фото предоставлено театром им. Е. Вахтангова
Не всегда на телевидении выходят качественные работы, но ваша фамилия в титрах — всегда «знак качества», это тяжело дается?
Индустрия, которая сейчас называется кино, это, за редчайшим исключением, продюсерская индустрия. Берут людей, которые что-то умеют, и из них выжимают всё, потому что скорости немыслимые, плюс совершенно жуткие сценарии. Ребята, которые играют Чехова, Достоевского, Толстого, Мольера, Ануя, у них есть материал. А в сериалах приходится сопротивляться ереси, для этого нужен опыт. Если чувствую, что могу сопротивляться, тогда иду и пытаюсь делать свое дело. Мне часто говорят «вы моложе выглядите в жизни, а в этом сериале у вас морщины». В сериале — не я. Зачем же я везде буду Юлия Рутберг? Это персонаж, женщина, которую играю. Будет ли она уродцем, будет ли алкоголичкой со сломанными пальцами, морщинами — люди меня узнают и идентифицируют, но это не я. Артиста берут для того, чтобы он сыграл чью-то жизнь, чью-то судьбу, поэтому мне иногда неловко за моих коллег, которые не очень утруждаются. Совершенно всё равно, седая я на экране или с бородой — так надо, понимаете, так надо! Это Юля плюс еще кто-то. Вернее: еще кто-то плюс Юля. Естественно, играю своими эмоциями, своими чувствами, но это и называется «роль».
Каким должен быть режиссер, чтобы вы захотели с ним работать?
Умным. И талантливым, желательно. Режиссер, для которого артист является необходимой фигурой на сцене, — не баннеры, не светомузыка, не экраны, а живой человек. Мне всегда восхитителен и прекрасен театр Раневской и Плятта «Дальше тишина», спектакль Плисецкой, Васильева и Лиепы «Спартак», это могут быть разные жанры, например, театр Елены Камбуровой, которая голосом совершает чудеса. Для меня номер один — артист. Очень ценю театральных художников, потому что оформление спектакля — это огромный мир, в котором пребывают актеры. Музыка — это безмерно важно. Но центром притяжения является артист.
Какова идеальная степень участия актера в спектакле, сколько вам нужно свободы?
Свобода — это осознанная необходимость. И когда это «осознанная необходимость», — свобода позволяется. Свобода — когда режиссер тебе точно объяснил, куда ты можешь ходить, про что ты можешь ходить, потому что сговор артиста с режиссером и есть смысл спектакля. Любую пьесу разные артисты и режиссеры могут поставить совершенно про разное. В Москве идет «Медея» Камы Мироновича Гинкаса, идет «Медея» наша, вышла сейчас в опере — везде называется одинаково, но с каких разных сторон подходят к одному и тому же персонажу!
Расскажите о вашей Медее (показы спектакля «Медея» с Юлией в главной роли состоялись в Красноярске 22 и 23 июня)? Что она значит для вас, как на вас повлияла?
Я ее адвокат! Считаю, что это уникальная женщина, мне нравится ее играть. И мне очень нравится, что Михаил Григорьевич Цитриняк, удивительный по тонкости режиссер, из страшного спектакля, безысходного, не сделал чернуху, а сделал светлый финал, эти тряпочки (в финале спектакля актриса держит в руках две тряпки, метафорично изображающие ее детей). С одной стороны, это невозможно — люди начинают задыхаться, плакать, кто-то видит, что это две девочки, кто-то — что два мальчика, а кто-то на полном серьезе нам говорит, что вот это — мальчик, а это — девочка, хотя человек на тряпочки смотрит! Это прекрасно, это значит, у человека пробуждается фантазия. Для меня «Медея» уже несколько лет мерило моего состояния — внутреннего, профессионального, человеческого.
У вас в спектакле тяжелая, требующая невероятной отдачи роль, что она лично вам дает?
Колоссальный энергообмен с залом. Я не только трачусь, но еще и много получаю, вижу, как реагируют люди. Зрители плачут, задумываются, хотят прийти второй раз, боятся ко мне подходить, думая, что со мной нельзя разговаривать, что я кого-нибудь задушу. А мы уже сыграли больше 120 спектаклей, поэтому сейчас абсолютно нормально с вами разговариваю, это моя работа. Публика бывает разная, но для меня это уважаемые люди, которым хочу рассказать важное, но и хочу получить от них внимание, слезы, их улыбки, их вопрошающие глаза, когда они уйдут и будут думать. Мы привезли в Красноярск по-настоящему качественные спектакли. И когда столько зрителей, когда я увидела зал — люди встали, аплодируют, мне хочется такую публику поблагодарить. По-настоящему хорошие спектакли — это не просто развлечение, когда ты вышел и забыл, где был. Нет, нет, нет. Мне кажется, что у всех людей, которые посмотрели спектакли театра Вахтангова, разные впечатления, но я очень надеюсь, что эти спектакли будут путешествовать вместе с ними — внутри. И как-то останутся, а не выветрятся через секунду. На первых этапах бывает, когда спектакль артиста не отпускает, когда ты буквально черного цвета, и это закономерно. Но идет адаптация. Конечно, если артист способен взять такой материал, отыграть его, то многие роли становятся проще — у других режиссеров, в других театрах. У тебя натренирован организм. «Медея» и еще один спектакль, «Крик лангусты», которые мы сделали с Михаилом Григорьевичем (Михаил Цитриняк, режиссер), меня держат в таком прекрасном творческом состоянии. И мне кажется, сейчас я этакая настоящая цирковая лошадь, много чего могу сделать. Правда, уже конец сезона, и силы на исходе. Приеду от вас, сыграю два «Крика лангусты», и угомонюсь на немножечко.
Какие проекты с вашим участием ожидаются в ближайшем будущем?
У нас открывается новая сцена в театре, будет перенос и «Медеи», и «Крика лангусты», много поездок, концертов, всего. С кино сейчас трудно, все то отменяется, то запускается — это зависит во многом от экономической ситуации. А вообще, конечно, меня трудно застать дома, потому что я все время где-то. Ну и слава богу, пока силы есть.
Если говорят об актрисах, ни на кого не похожих, играющих и живущих по-своему, наперекор стереотипам, первой вспоминают Юлию Рутберг. У нее своя, отдельная ниша в сегодняшнем театре, ее работоспособности и энергии можно только позавидовать. Юлия не скрывает свой возраст и называет себя счастливой женщиной
В конце августа московский театр имени Евгения Вахтангова покажет в Израиле три спектакля "Улыбнись нам, Господи", одну из ролей в котором играет Заслуженная артистка России Юлия Рутберг.
- Юлия, театр Вахтангова привозит в Израиль спектакль-притчу "Улыбнись нам, Господи" в постановке Римаса Туминаса по роману Григория Кановича. О чем он? - Я не люблю говорить о том, чего еще не было, но у этого спектакля сильные "кислородные подушки": прекрасный текст Кановича и великолепная режиссура Туминаса, одного из лучших постановщиков и мыслителей современного театра. Кроме этого, художник, композитор и замечательная труппа театра Вахтангова. А как мы сыграем - это улыбнись нам, Господи.
- Римас Туминас во второй раз ставит этот спектакль: вначале в Литве, теперь в театре Вахтангова. Почему он к нему вернулся? - Так получилось, что почти одновременно ушли из жизни несколько актеров, игравших главные роли в литовской постановке. И Туминасу пришлось ее закрыть, но он хотел, чтобы спектакль возродился. Волею судеб Римас Туминас оказался в театре Вахтангова и почувствовал, что время пришло.
- В спектакле "Улыбнись нам, Господи" вы играете роль козы. Что это? Говорят, за козу сражалась Людмила Максакова и другие актрисы, но досталась она вам. - Я не сражалась, не имею такого обыкновения. Роль предложил мне Римас Владимирович, я внимательно выслушала его пожелания, и началось наше сотворчество. Роль наполнена метафорическими, метафизическими смыслами, коза – это еврейское тотемное животное. Она сопровождает главного героя в долгом пути, который он проходит. Коза довольно старая, хотя, я надеюсь, что в моем исполнении она не выглядит слишком древней. Какая есть… Роль непростая, я почти все время молчу, это моя первая роль практически без слов. Трудная, но очень интересная роль. В ней много пластики, и я посвятила ее своему отцу (Илье Рутбергу), который всю свою жизнь отдал пантомиме. В этой роли тщательно отобраны жесты, выражения лица, глаз – то, чем занимался мой папа и учил меня.
- Вы служите в театре Вахтангова со дня окончания училища. Как удалось новому главному режиссеру Римасу Туминасу найти нужный ключ к театру с такими мощными традициями? - У него это получилось за счет смысла. Туминас был очень внимателен по отношению к старикам. К юбилею театра он поставил "Пристань", в спектакле сыграли все наши старейшие актеры, самые уважаемые, самые почитаемые люди, которых уже начали списывать как уходящую натуру. Этот спектакль стал очень востребованным, на него летали зрители из Нью-Йорка, Парижа, Берлина и Барселоны. В тоже время Туминас пригласил в театр многих молодых артистов, создал студию. Не забывая стариков и детей, он опирается на среднее поколение. Нас не так много, но воспитанные Михаилом Александровичем Ульяновым, мы много играли. Мы настоящие беговые лошади. С нами можно ставить глубокие, серьезные спектакле, Туминасу было предоставлено хорошо воспитанное театральное поколение.
- Тем не менее, вы играете в спектаклях, поставленных другими режиссерами. За роль Медеи в спектакле, который создал Михаил Цитриняк, вы получили самую престижную российскую театральную премию "Хрустальная Турандот". - Римас Владимирович понимает, что у него не хватает времени, чтобы обеспечить работой всех, кто может играть много и интенсивно. Он дает нам такую возможность, что говорит о его мудрости как художественного руководителя театра. Это способ актера привлечь к себе внимание – не разговорами, а готовой работой. Но Туминас строго следит за происходящим, не все, что ему предъявляют, получает финансирование. Сейчас, в связи с открытием новой сцены, в театре Вахтангова шквал готовящихся спектаклей. Мне кажется, что в каждом углу идут репетиции, и это хорошо. У нас огромная труппа, Туминаса на всех просто не хватит. А работать нужно, потому что жизнь проходит.
- Кроме театра, вы работаете в кино, на телевидении, ведете фестивали. Вам это все интересно? - У меня есть жадность к жизни и ощущение ее кратковременности и быстротечности. Нужно многое успеть, потому что я много могу, много умею и хочется это реализовывать. У меня была своя программа на телевидении, я снимаюсь в кино, езжу с сольными чтецкими и музыкальными программами, работаю с оркестром, что мне безумно нравится. Пока все успеваю. Но мне важна не сумма прописью, а важно, зачем я выхожу на сцену. Иногда я делаю паузу, путешествую. Езжу в Париж, в Испанию, в Нью-Йорк и другие замечательные места. Даже не выезжая из Москвы, я могу погрузиться в другую жизнь – например, сейчас я хожу на конкурс Чайковского, где играют потрясающе одаренные люди. У меня ощущение, что здесь я нашла настоящее искусство.
- Ваша работа в телевизионном кино подарила вам роль Фаины Георгиевны Раневской в сериале "Орлова и Александров". Сложно было ее играть? - Я давно и предметно изучала жизнь и творчество Фаины Георгиевны, и первое, что сделала - отказалась от роли. Режиссер настаивал, говорил, что если я столько знаю о Раневской, то должна ее защитить от многочисленных пошлостей, которые о ней говорят и приписывают. Я согласилась, но сказала, что не собираюсь играть реинкарнацию великой актрисы, а передам свое отношение к ней.
- Оно у вас совершенно особое, вы не раз об этом говорили. Кто еще вызывает у вас восхищение? - Цецилия Мансурова, Верико Анджапаридзе, Софико Чаурели. В разное время они по-разному на меня влияли, это очень важные для меня женщины, прекрасные, необыкновенные.
- Юлия, недавно вы отметили юбилей. У вас есть особое отношение к датам? - Мне не страшно, мне весело. Я много успела, у меня прекрасные друзья, великолепная семья. У меня есть фамилия, которую я продолжаю, я не опозорила своего отца, великого, грандиозного человека. Вокруг очень талантливые, очень одаренные люди. Если бы мне предложили вернуть юность, я бы отказалась, потому что мне интересно жить. За ценности, приобретенные в серьезных боях, я заплатила золотой монетой своей жизни. И еще у меня двое внуков, таких ангелов, что вернуться в молодость и отказаться от них – это нужно быть совсем дурой.
Римма Осипенко
Спектакль "Улыбнись нам, Господи" будет показан в Тель-Авиве на сцене театра "Гешер" 27, 28 и 29 августа. Дополнительная информация и заказ билетов в кассе театра "Гешер" и по телефону: 03-5157000 или здесь Источник: salat.zahav.ru
В понедельник Театр имени Вахтангова открыл свой 95-й сезон. По традиции на сборе труппы художественный руководитель театра Римас Туминас сообщил о ближайших планах (главный из которых – открытие новой сцены спектаклем «Минетти»), а артисты встретились после долгого отпуска. Правда, соскучиться друг по другу они точно не успели. Когда в Москве был «мертвый сезон», вахтанговцы объездили со своими постановками полсвета: были в Германии и США, в Израиле и Литве. Не обошли они своим вниманием и Россию, в том числе родной город Вахтангова – Владикавказ. Там гастроли театра завершились буквально на днях и проходили в рамках федеральной программы «Большие гастроли». Впечатлениями от этой поездки «НИ» попросили поделиться актрису Юлию РУТБЕРГ.
– Юлия, широко известно, как вахтанговцы по сей день чтят наследие великого отца-основателя своего театра. И вот теперь вы оказались на его родине. Вопрос, конечно, наивный, но все же: имеет ли значение, в каком городе играть спектакли, или искусство – вне этого? – Еще как имеет… Вы знаете, у меня странное впечатление от этих гастролей, потому что чувствую себя немножко, как Алиса в зазеркалье. Когда ты все время читаешь в книгах фамилию Вахтангов, видишь на мемориальных досках его барельеф, проходишь мимо памятника, который недавно установили во дворике Щукинского училища, – то спина, безусловно, становится ровнее. И вдруг ты садишься в самолет, летишь через тысячи километров и… снова видишь памятник Вахтангову, его мемориальную доску, его дом, а потом еще и спектакли играешь на сцене Театра имени Вахтангова, но только не московского, а того, который во Владикавказе. Я прогулялась по городу, и меня не покидала мысль: этот гениальный человек родился именно здесь, видел эти горы, ходил по этим улицам. В таких поездках наступает момент, когда «дышит почва и судьба», потому что здесь все связано вживую. А когда я вошла в театр, прошлась по его сцене, то ощутила себя маленькой, поскольку увидела портрет Евгения Багратионовича.
– Неужели волнение, прямо как на экзамене? – Конечно, это и был экзамен. Вселенский трепет. Дошло до того, что на первом спектакле («Медея» по Жану Аную. – «НИ») я сделала невероятную оговорку. И горжусь нашими студийцами, которые не рассмеялись и мужественно перенесли эту неувязку. Вместо того, чтобы сказать: «Еще в отцовском дворце я успела узнать, что править надо по-другому», – я произнесла: «Еще в актерской среде…»
– Неспроста… – Да, потому что мысли о Вахтангове не покидали меня и во время спектакля. Я перевела дыхание и поправилась: «Ой, еще в отцовском дворце». Но это была удивительная оговорка. Я улыбнулась, а ребята не имели права этого делать. На следующем же спектакле, когда я подошла к этому моменту, подчеркнуто сказала: «Еще в отцовском дворце…» И у всех появилась улыбка. Не тогда, когда я облажалась, а тогда, когда была «работа над ошибками». Сегодня я собрала все цветы, которые нам подарили после спектакля «Медея», и отвезла их к памятнику Вахтангову. Для меня это не просто ритуал: я столько лет хотела учиться в Щукинском театральном училище и работать именно в этом театре, что мне хотелось преподнести Вахтангову именно эти цветы – заработанные нервами и потом.
– Памятник, как вы знаете, открыт два года назад при активном участии московского Театра Вахтангова. А вообще, как вам кажется, достойно ли сохраняется память о Евгении Багратионовиче на его родине?.. – Он стоит там один… Вроде бы это центр города, но все равно первое мое впечатление – одиночество. Евгений Багратионович далеко от нас, и его родной дом, расположенный буквально в нескольких шагах от памятника, тоже далековато. Фасад обветшал и потрескался, музея нет, на первом этаже, где отец Вахтангова держал табачную лавку, теперь нелепая пристройка. К Вахтангову во Владикавказ надо почаще приезжать – я поняла это.
– Кстати, аналогичная ситуация с домом Фаины Раневской в Таганроге. Мы не раз писали об этом. Местная администрация уже 30 лет обещает организовать в доме музей, но дело стоит на месте. Что нужно сделать, чтобы чиновники заботились о великих уроженцах своих городов? – Не знаю, что нужно сделать. Я же не могу вложить в них свое сердце, свою совесть… Люди должны перестать думать о деньгах, о золотых унитазах, о каррарском мраморе на подъезде своего дома. Каррарский мрамор уместен, когда из него делаются памятники людям, которым мы обязаны. Но когда ты сам живешь в каррарском мраморе, то, наверное, черствеешь, потому что дом превращается в гробницу Тутанхамона. Может быть, стоит все-таки подумать о том, чтобы отдать эти деньги на строительство музеев – в память о людях, которые оставили мощнейший след в культуре. Давайте соберем подписи, обратимся к городским властям Таганрога: в голове не укладывается, что память о великой Раневской может быть затоптана.
– Если говорить о Владикавказе, то я знаю, что руководители московского Театра Вахтангова встречались с властями Республики Осетия и те подтвердили свою готовность сделать в доме Вахтангова музей. Правда, вопрос это не сиюминутный: нужно сначала всех жильцов расселить и отремонтировать здание. – Я верю в справедливость. Иначе и быть не может. Во Владикавказе живет множество выпускников осетинской студии Щукинского театрального училища. Многие из них приходили на наши спектакли. И я в очередной раз убедилась, как осетины дорожат наследием своего великого земляка. Мы не только одной группы крови – мы икринки одной рыбы. В театральных кругах она называется «Щука», но на самом деле это кит, который плыл, плывет, и, дай Бог, чтобы плыл дальше. Это очень мощное учение, очень мощная школа, вбирающая в себя очень большой процент талантливых людей. Какие у осетин глаза! Как они обожают своих педагогов! С каким почтением они говорят об училище. Этого нельзя купить ни за какие деньги. Это нельзя заказать, это нельзя оплатить. Это можно только испытать, при том что многие из них на первом курсе ели только морковку и работали дворниками, поскольку не было денег. Но сейчас вспоминают о времени, проведенном в училище, как о великом счастье. Да и работают в министерствах культуры, возглавляют театры…
– Память о Вахтангове во многом и от них зависит. – Осетины – народ гордый и благородный. Гуляешь по центру: почти на каждом доме – мемориальная доска в память о замечательных людях Владикавказа. Я уверена, что и музей Вахтангова здесь непременно появится. А вообще хочу сказать, что лично для меня этот сезон начинается довольно странно. Недавно я отметила юбилей – прожила полжизни, и вдруг незадолго до визита во Владикавказ наш театр едет на гастроли в Израиль, а туда на наш спектакль приходит театр «Габима», к созданию которого имеет отношение Вахтангов. Долгое время «Габима» держалась гордо, словно не замечая Вахтанговского театра, но тут вдруг наши коллективы встретились – произошло какое-то невероятное единение. А вслед за Израилем появился Владикавказ, его щедрый, радушный прием и… частые разговоры о музее, который, я надеюсь, здесь обязательно появится. Это очень важно и могло бы стать знаком нового времени, ведь имя Вахтангова знают в любой точке мира.
Недавно в Театре Вахтангова состоялось вручение премии, учрежденной в честь режиссера Юрия Петровича Любимова. Инициатива принадлежит его супруге, которая 38 лет подряд была рядом со своим выдающимся супругом, а теперь возглавляет Фонд его памяти. «Театрал» попросил Каталин ЛЮБИМОВУ рассказать о ее нынешней жизни.
– Каталин, мне бы не хотелось говорить о Юрии Петровиче в прошедшем времени, поскольку он настолько ощутимый след оставил на Земле, что, уверена, всегда будет с нами. Скажите, пожалуйста, как вы сейчас живете, как изменилась ваша жизнь? – Да, моя жизнь изменилась кардинально. Все что обещала своему мужу, сегодня я стараюсь воплотить в жизнь. Я занимаюсь тем, о чем он просил. Это, прежде всего, сохранение его рабочего кабинета на Таганке с уникальными надписями и автографами на стенах. Там ведь побывали интереснейшие люди со всего мира. Кроме того, необходимо систематизировать и привести в порядок так называемый архив, который мы с Юрием Петровичем, вернувшись из вынужденной эмиграции, собирали. Это то, что касается его деятельности как художественного руководителя. С1997 года Юрий Петрович отказался от всех своих контрактов за границей, потому что Театр на Таганке был в очень плачевном состоянии, и надо было начинать все заново и строить репертуар. Поэтому много было вложено сил, энергии, нервов и всего остального. И, слава богу, удалось создать уникальный репертуар. Это был очень плодотворный, но тяжелый период, поскольку рядом было мало таких людей, которые могли целиком и полностью ему помогать.
– А как же так получилось: великий режиссер и нет сподвижников? – Потому что очень много людей не владеют своей профессией. Об этом сегодня часто говорят, в том числе и в «Театрале», что хорошего завхоза трудно найти, хорошего специалиста по звуку и т.д. Мир стал другим, появился интернет, я думаю, это отвлекает людей от дела. С другой стороны, это замечательно, что мир открыт, но возникает вопрос об уровне тех людей, которые заняты развлекательной индустрией.
– В своих интервью Юрий Петрович не раз говорил о том, что наши актеры то ли не умеют, то ли не хотят работать в полную силу. Ему было с чем сравнивать, ведь к тому моменту он много работал на Западе. Как вы считаете, может быть, русским артистам не хватает многогранного опыта? – Я предполагаю, что дело не в опыте. И не в «русском характере». Всегда рядом с Юрием Петровичем, рядом со мной были отдельные люди, которые отличались редкой преданностью и старались очень честно и хорошо работать. Тут вопрос в другом – в этике и воспитании. Но я не хочу это обсуждать, потому что… Зачем ворошить прошлое? Достаточно сказать, что он сам задавал тон и как бы тяжело ни болел, первым приходил на репетиции. Об этом недавно вспоминал Римас Туминас: Юрий заражал всех своей неукротимой энергией. Другое дело, что многие не выдерживали такого накала. И вот здесь уже проявлялось то, что очень мало людей, которые имеют такой же, как у Юрия, колоссальный внутренний потенциал. Он делал свое дело вопреки всему. Он сказал, что если я вернулся, то должен поднять этот театр, поскольку за эти годы они опустились очень низко. И ему, конечно, было очень больно наблюдать поведение некоторых людей, хотя он старался не подавать виду. Когда Познер в интервью спросил: «Чего вы не можете простить людям?» – Юрий Петрович ответил: «Предательства».
– Доводилось слышать, что после возвращения на Таганку из эмиграции всем в театре заправляли вы. И это, якобы, послужило причиной многих конфликтов… – Вы знаете, это удобная позиция людей, которые действовали, как действовали, и в результате чего получилась та ситуация, которую мы имеем сегодня. Юрий Петрович всегда был очень самостоятельным и независимым человеком. Когда в 1997 году встал вопрос о том, чтобы вернуться из эмиграции, он спросил меня: «Как ты? Меня попросили вернуться и мой долг им помочь». И тогда я сказала: «Это вы решите, пожалуйста, сами». Я только добавила: «Если вы решите вернуться, я буду рядом с вами». И когда мы приехали (это как раз совпало с днем рождения Юрия Петровича), театр выглядел плачевно. Есть документы, подтверждающие это. Так что я ничего не придумываю. И поскольку где-то в течении 12-13 лет я не была оформлена официально работником театра, я тем не менее выполняла несколько функций. Почему? У меня есть некоторые навыки, как вести дела. И я помогала поднимать театр из этого несчастного положения. При этом я и красила стены, и убирала туалеты. Люди очень неохотно откликались на призывы о помощи.
– Как, в таком случае, относиться к слухам о том, что вы, дескать, указывали людям Таганки на то, что им делать? – Это опять-таки удобная позиция. Мне кажется, что любая приличная жена помогала бы своему мужу, если бы видела, что он один в этой борьбе. Вы, наверное, не знаете, что история Таганки началась с шантажа. Вот я вам сообщаю. В 1964 году, когда актеры были еще студентами, они должны были выступать с «Добрым человеком из Сезуана». Еще не было театра, и они играли спектакль в Доме ученых. И перед началом эти студенты, я не буду называть их имен, так как они ныне здравствуют, заявили: «Юрий Петрович, либо вы нас всех берете в театр, либо мы не выйдем на сцену». А был приглашен полный зал уважаемых ученых. Он объяснил, что это не его частный театр и что сколько человек будет разрешено взять, столько он и возьмет. Разумеется, Юрий Петрович попросил соответствующие инстанции о том, чтобы ему разрешили взять как можно больше студентов, но в этом вопросе он не мог диктовать и командовать. Он ответил ребятам: «Я даю вам 10 минут подумать. Если вы отказываетесь, я не подпишу вам диплом». Через 10 минут они появились на сцене. Он объяснил им, что есть законы, что можно, а что нельзя. Возвращаясь к вашему предыдущему вопросу, хочу сказать, что я не указывала, а по сто раз просила, и в итоге многое делала сама.
– Тут, наверное, еще такой момент: если бы вы не были его женой, то никаких разговоров не было бы… – Вот именно. Потому что я с самого начала была принята очень нехорошо, поскольку я иностранка. Хотя я уже давно себя чувствую совсем не иностранкой. Например, в Венгрии, я уж точно не чувствую себя как дома. Вся моя жизнь связана с русской культурой. 38 лет я прожила с человеком, который был до мозга костей русским. И я стала чувствовать себя русской.
– Но все-таки удалось создать новый репертуар… – Он дал поработать на сцене Таганки известным зарубежным режиссерам, чтобы наши артисты почувствовали, как работают другие профессионалы и, конечно, хотел это продолжать. Но вы знаете, этого не хотели они. Даже этого не хотели!
– Ну а что-то хорошее было на Таганке после возвращения? – Я вам скажу, что было хорошее. Публика, которая принимала спектакли. Когда публика встает и стоя аплодирует, вот это и есть награда Юрию Петровичу. И естественно мне тоже, потому что я очень старалась ему помогать. А так, мало ли кто что говорит.
– Скажите, а когда он перешел к Туминасу, он почувствовал себя свободно? – Да. Он сам сказал, что «Бесы» он не смог бы сделать на Таганке, потому что у него таких актеров уже нет.
– То есть актеры у Туминаса другие? Они по-другому работают? – У них другой потенциал. Профессионально они намного выше.
– Это за счет того, что Туминас по-особому подбирает актеров? – Да, он подобрал таких талантливых людей, и потом он сам ставит лучшие спектакли на мировой сцене. Но даже если ты гениальный режиссер, а твои актеры не слушаются и играют в компьютерные игры во время репетиции, что из этого может выйти?
– Сам Туминас никак не ограничивал Юрия Петровича, не вмешивался в его творчество? – А почему он должен был вмешиваться? Это вообще не принято. Кроме того, Римас Туминас имеет воспитание, высокую культуру, огромный талант. То есть он никогда не позволил бы себе вмешиваться. Тут еще такой момент: Юрий Петрович начинал актерскую карьеру в 17 лет в Вахтанговском театре, и он вернулся в свою альма-матер. И нашел здесь те удивительные человеческие отношения, которые и он, и я ценили всю жизнь. Меня, кстати, эти отношения по нынешний день греют. Если после работы остается время, обязательно иду к вахтанговцам.
– Расскажите, пожалуйста, о вашей работе в фонде Юрия Петровича? – Да, я работаю для фонда моего мужа. Фонд существует уже 18 лет. Юрий Петрович сам создал этот фонд и фонд старается сохранить его творческое наследие. Он хотел утвердить премию за высокий профессионализм, за преданность своему делу, за гражданскую позицию. Первые премии мы вручили в этом году – в день рождения Юрия Петровича. И я очень рада, что благодаря фонду эта идея осуществилась. И надеюсь, вручение будет ежегодным. Следующее крупное мероприятие: столетие Юрия Петровича, которое будет отмечаться в 2017 году. Но прежде мы должны решить все вопросы с музеем и с архивом.
– Каталин, но все-таки помимо фонда, чем вы живете? Что вам помогает? – Вы знаете, в работе мне очень помогает музыка. А чтобы поддерживать физическую форму, я занимаюсь йогой. Кроме того, меня воодушевляет, что рядом есть люди, которые готовы помогать, которые развивают идеи Юрия Петровича. Это тоже великое счастье.
– Как вы считаете, к концу жизни Юрий Петрович был удовлетворен сделанным или оставалась какая-то обида? – Дело в том, что человеком он был неглупым, хотя есть такие журналисты, которые нелицеприятно высказывались о его интеллекте. Он сказал, что научился от своего деда простому человеческому закону: делай свое дело, а там будь что будет. И он делал свое дело честно. И, наверное, это чувствовал тот зритель, который десятилетиями ходил на его спектакли. Вот это и есть самая большая награда. И все обиды сняты, стерты. Любимов не был злопамятным человеком, он был очень добрым. И я говорила ему: «Юрий, вы глуподобрый человек, потому что нельзя постоянно прощать все и всем». Но он был таким человеком. То дело, которое от него зависело, он сделал, и я уверена, что у него не осталось никакой внутренней неудовлетворенности.
– Можно сказать, что он был все-таки счастливым человеком? – Вы знаете, он по натуре был общительным, веселым, добрым, всегда всем помогал. То что рядом семья, люди, которые преданы ему, давало ему много сил и радости. Поэтому, наверное, он был счастливым человеком. С первого момента я была предана ему, и это иначе быть не могло. Так что для меня вселенная – мой муж. И это по-прежнему наполняет мою жизнь. Я надеюсь, что многие понимают, каким человеком он был и что удастся достойно отметить 100-летие Юрия Петровича в 2017 году.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 204
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума