Премьера спектакля по пьесе Михаила Булгакова "Бег" в постановке известного режиссера Юрия Бутусова состоится в субботу на основной сцене Театра имени Вахтангова в Москве, сообщили РИА Новости в пресс-службе театра
Это совместный проект Вахтанговского театра и фестиваля искусств "Черешневый лес", который этой постановкой открывает свой новый юбилейный 15-й сезон. Михаил Афанасьевич Булгаков работал над "Бегом" в 1926-27 годах. Действие пьесы, состоящей из четырех актов и восьми снов, разворачивается во время Гражданской войны в России, когда белая армия отчаянно сопротивляется красным на Крымском перешейке.
Трудная судьба
Сценическая судьба "Бега", "любимой пьесы Булгакова", как писала в своих воспоминаниях вдова писателя Елена Сергеевна, была довольно трудной. В 1928 году были запрещены репетиции во МХАТе, и после этого вопрос о постановке "Бега" четырежды рассматривался на заседаниях Политбюро. При жизни автора пьеса так и не была поставлена, что "было для Булгакова почти катастрофой", и впервые увидела свет рампы только в 1957 году в Сталинграде. Юрий Бутусов, известный своими постановками по классике и, прежде всего, по пьесам Шекспира, взялся за это сложнейшее произведение, которое, к сожалению, и сегодня редкий гость в репертуаре театров. И причина здесь, как считает режиссер, не "в острой социальности, а в загадочной театральной фактуре" пьесы. Писатель Каверин отмечал, что "Бег" разрушает условные границы жанра: то перед нами психологическая драма, то фантасмагория, почти выпадающая из реальных представлений об окружающем мире.
Пьеса о любви
"Несмотря на страшные, трагические события, описываемые в пьесе, она очень лирическая, это история любви, история человеческих душ, — сказал Бутусов накануне премьеры. Режиссер отметил, что сам Булгаков "определил это, как сны, а в снах часто проявляется то, что скрыто в реальности". По словам Бутусова, "Бег" — это "состояние человека, проснувшегося после сна, в котором его преследовал кошмар, видения…". Юрий Бутусов второй раз встречается в работе с вахтанговской труппой. Здесь в 2010 году он поставил спектакль "Мера за меру" Шекспира, который с успехом был показан в Лондоне в шекспировском театре "Глобус" в рамках международного фестиваля шекспировских пьес Globe to Globe в 2012 году и был признан лучшим спектаклем сезона.
Спектакль рождается на репетиции
"Для меня самое главное — создание компании единомышленников, вместе с которыми мы и создаем спектакль. Все, что происходит в жизни каждого из нас, имеет отношение к спектаклю, который сочиняется на репетиции, по-другому не бывает", — считает Бутусов. В спектакле заняты молодые, но уже опытные артисты и делающие свои первые шаги на сцене. В их числе Виктор Добронравов, Сергей Епишев, Екатерина Крамзина, Ольга Лерман, Валерий Ушаков.
Автор сценографии — Александр Шишкин, художник по костюмам Максим Обрезков, композитор Фаустас Латенас.
Когда Римас Туминас говорит, что Бутусов сегодня лучше, чем кто либо, чувствует, что такое театр - это надо понимать, во-первых, как свидетельство очень глубинного сходства творческих методов работы двух режиссеров (при явных внешних различиях результатов), а во-вторых, как проявление спонтанного и неподдельного восторга Туминаса от нового произведения коллеги, при том что ни восторженностью восприятия, ни комплиментарностью суждений Римас Владимирович, по моим наблюдениям, не страдает. Но кроме того, правота Туминаса обусловлена еще и тем объективным обстоятельством, что режиссерское мышление Бутусова действительно, как никакого другого режиссера, сосредоточено на создании сценических образов. Не конструировании рациональных концепций и не на иллюстрировании их изощренным видеорядом, но именно на театральности в ее, с одной стороны, максимально широком, а с другой, сугубо конкретном понимании. Это, конечно, не отменяет (во многих случаях) элементов рационализма, логики, внимания к деталям, вдумчивости по отношению к материалу. Но все таки сценическое действо у Бутусова - на первом месте, а если за ним, из него и можно (и нужно) вычислить некую стройную концепцию, то для этого, в свою очередь, требуется особенная критическая методология, которая пока что не разработана, да и никто, кажется, не озабочен на сей счет. Неудивительно, что почитатели, коих, по счастью, немало, воспринимают спектакли Бутусова как шоу в жанре сюрреалистической клоунады, а "непоклонники" разной степени тупости - как бессвязный набор аттракционов. Вторых можно в расчет не брать, а за первых обидно. Потому что Бутусов, особенно в наиболее удачных своих сочинениях, при всей, на поверхностный взгляд, неограниченно буйной фантазии создает все-таки связный театральный текст, и "Бег" в этом плане - не исключение, а напротив, весьма характерный, почти образцовый пример.
Последний раз в Москве ставила "Бег", если я ничего не пропустил (опера Сидельникова по пьесе Булгакова в Камерном музыкальном театре им. Б.Покровского не в счет), Елена Невежина - в Табакерке с Андреем Смоляковым-Хлудовым, и Смоляков, с такой чудовищной натугой изображавший "смятение" и "страдание" своего героя, своей фальшивой игрой не провалил бы роль, а с ней и всю постановку, на него практически выстроенную - в остальном же спектакль остался в памяти как обыкновенный, рядовой. Нельзя сказать, что Бутусов в "Беге" придумал хоть что-нибудь экстраординарное, использовал хоть один прием, доселе невиданный: от микрофонных стоек до клоунады с синхробуффонадой и "повешенными" красноармейцами в первых рядах партера. Подведенные черным гримом тени под глазами, нарисованные усы, а то и выбеленные лица, громкая музыка, срывающаяся в полную тишину - фирменный, узнаваемый бутусовский жестокий цирк, мрачный фарс. Не перехваливал бы я пока что и исполнителей - в безупречно слаженном ансамбле (Виктор Добронравов-Хлудов, Сергей Епишев-Голубков, замечательный, делающий стремительные успехи недавний "студиец" Павел Попов, так неожиданно выскакивающий из рядов "повешенных" во втором акте, Ольга Лерман и остальные) для меня обнаружилась только один если не бенефисный, то "сольный" образ: Чарнота-Артур Иванов. Я для себя Иванова отметил еще в "Дяде Ване", где он играл Астрова номинально "вторым составом", но как я посчитал, точнее Вдовиченкова. Однако Чарнота - новый и безусловный прорыв для этого актера, и что еще важно - я помню об особом отношении М.А.Ульянова к этому персонажу, сыгранному им в фильме Алова и Наумова: сколько-то лет назад я брат интервью у М.А. в его кабинете (сейчас там литчасть театра) и на вопрос, с каким персонажем из его огромной творческой биографии его чаще ассоциируют и какой из них для него самого наиболее знаковый, он рассказал, что порой слышит за спиной: "Парамоша!" - еще и поэтому появление "Бега" на вахтанговской сцене событие знаковое, неслучайное.
Но что тем более неслучайно - так это совпадении авторской стилистики Бутусова и, как ни парадоксально, особенностей драматургии Булгакова. Я привык думать, что уж в советской русскоязычной литературе 1920-30-х годов что-то да понимаю, все-таки это моя научная специализация в прошлом (пусть и не Булгаков предметно), а вот никогда не пытался вдуматься, почему "Бег" - это "восемь снов"? Какие это "сны" - уж не те ли, что "приснятся в смертном сне"? И кто спит - один из героев, автор или это коллективное сновидение, ведь, как говорил комический персонаж известного фильма, "бывают сны без сновидений, но не бывает сновидений без сна"? И кстати, "восемь снов" следует понимать как "восемь сновидений"? или как восемь погружений в сон и последующих пробуждений? У Бутусова, правда, со снами и в других постановках всегда порядок, в "Макбет. Кино" его "сновидческая" эстетика доведена уже до какого-то немыслимого предела, а в "Беге" сюжет пьесы то "разжижается" до полного панк-сюра, как в начале второго акта, то снова сгущается, собирается в достаточно внятный нарратив. Мне-то, само собой, интереснее и приятнее как раз "разбавленный" Булгаков, то есть "концентрированный" Бутусов - в первом константинопольском "сне", но очевидно, что четырехчасовой спектакль, выдержанный целиком в подобном ключе, физически никто не выдержит (пожалуй что и я бы не выдержал - "Макбет", например, дался мне в прошлом году не без усилий, хотя я, вроде бы, стойкий оловянный солдатик), а сводить пьесу к миксу часика на полтора Бутусов, вероятно, не посчитал возможным, да и не хотел. Однако такое колебание ритмов тоже задает своего рода структуру, позволяющую переключаться с освобожденной от всякой предметности эмоции, нервов, энергии, на размышления о месте человека в истории (не какой-то одной, а вообще), об ощущениях индивида, против воли попавшего в водоворот стихии.
Если бутусовская "Чайка" в "Сатириконе" - о природе театра, то бутусовский "Бег" в Вахтанговском - о природе сна. О чем сам этот сон - вопрос второй и тоже не столь очевидный: в меньшей степени о конкретном историческом катаклизме, гражданской войне в Крыму. Что касается Крыма - наверное, даже Ксения Ларина не найдет здесь актуализации и параллелей, а мне то уж куда. Но мало того - "Бег" Бутусова в принципе бесконечно далек от реалий политических и географических. Герои бегут от себя, от собственных кошмаров. Кошмары преследуют их, не отпускают. Подавить на время кошмарное видение или отдаться ему - такую дилемму герои решают по-разному, сообразно индивидуальным темпераментам и обстоятельствам. Хлудов, например, к финалу до того придавленный, что буквально скрюченный до состояния карлика-паралитика, не просто принимает решение "вернуться" - после его ухода со сцены звучит выстрел, и не так важно, расстрельный ли это залп или знак самоубийства, но точка поставлена - это, кстати, к вопросу о "сюрреализме", "расплывчатости" бутусовской образности, хотя как раз в данном случае, применительно к Хлудову-Добронравову, у меня сложилось впечатление некоего компромисса: здесь, по-моему, режиссер захотел быть "понятным" - и слегка перестарался. Потому что Бутусов привлекателен "загадками", а не "разгадками". Он мыслит не метафорой, нуждающейся в "расшифровке", но метонимией, даже синекдохой; связи между образами в его спектаклях не логические, но ассоциативные - при столкновении и рождается та энергия, которая в наиболее удачных постановках Бутусова, а "Бег" явно из их числа, тебя захватывает, затягивает в пространство спектакля и ты там по крайней мере на время пропадаешь.
И когда, скажем, Бутусов использует в сценической композиции тексты иной природы, других авторов - вряд ли есть смысл видеть в них подсказки, это не ключ к шифру, поскольку нет шифра, лучше не думать и не знать, что строчки "ты Лотова жена и сам же Лот" - из Бродского, что Лот и его жена бежали из обреченного города, спасая жизни и бросив дом, но жена не выдержала и обернулась; что, в свою очередь, Бродский тоже вынужден был "бежать" и оставить дом, родителей... - все это неслучайно, но при рациональном постижении лишь обедняет восприятие спектакля. Мне уже приходила в голову мысль, что Юрий Бутусов - это в русскоязычном театральном пространстве - один из полюсов, где второй полюс - Константин Богомолов с его предельным рационализмом и интеллектуализмом, для которого крайне важен момент распознавания всякой цитаты, аллюзии, реминисценции, будь то фрагмент прозы Мисимы или Сорокина, куплет советского эстрадного или бардовского хита, визуальный образ из "Смерти в Венеции" Висконти или "Заводного апельсина" Кубрика. Я как-то раз даже подумал, что ведь совершенно иначе, принципиально по-разному воспринимают, например, "Карамазовых", те, для кого "Ты не ангел" - ретро-шлягер Алексея Глызина, и те, для кого Глызин - это тот старпер, который когда-то пел песню из спектакля "Карамазовы". У Бутусова же - наоборот. Применительно к "Бегу" - считай что буквально: меньше знаешь - крепче спишь.
http://www.mk.ru/culture/2015/04/13/rezhisser-butusov-postavil-v-moskve-bulgakova-s-molodymi-akterami-i-ne-progadal.html 13.4.2015 Режиссер Бутусов поставил в Москве Булгакова с молодыми актерами — и не прогадал Вечный «Бег» за любовью В Вахтанговском театре — премьера: «Бег» Михаила Булгакова. Ни одной звезды. На старте молодое поколение вахтанговцев. Но после премьеры и овации с цветами ясно, что на академическом небосклоне появились новые звезды. С подробностями — обозреватель «МК».
Валерий Ушаков, Екатерина Крамзина. фото: Михаил Гутерман
Эта пьеса Булгакова имеет незаслуженно печальную судьбу. Написана для Художественного театра в 1927-м, и уже начались репетиции, но лично Сталин закрыл пьесу как вредное «антисоветское явление». Первая же премьера состоялась аж в 1957 году, но не в столице, а в Сталинграде. Послужной список сценических версий более чем скромный — десятка не насчитаешь. Больше известен фильм 1970 года Алова и Наумова. Даже странно, что в эпоху матерого социализма вышла роскошная экранизация о трагедии белого движения, что вызывает сомнение: может, не так была страшна советская цензура, как о ней рассказывают?
И вот Вахтанговский. На «Бег» призван режиссер из Питера Юрий Бутусов, художник странный, странность которого имеет только две стороны: либо победа, либо поражение — третьего не дано, «ну нормально» — не для него. А тут — Булгаков в виде восьми сновидений. Первый — дрожащий, под названием «…Мне снился монастырь…», происходит на фоне пожарного занавеса, и эта фактурная металлическая конструкция сама как выразительная декорация — металл, рельеф профиля спокойной жизни не обещают.
Сергей Епишев, Екатерина Крамзина, Василий Симонов. фото: Михаил Гутерман
В центре на авансцене в черном пальто сидит дрожащее существо (всклокоченные волосы, выбеленное лицо) — это Серафима Корзухина (Екатерина Крамзина). Мимо нее носятся мужчины и женщины — в шинелях и без, женщины со сбитыми набок прическами. Каждый пробегающий или ставит у ног пластиковый стаканчик с водой, или дает ей в дрожащую руку, отчего вода выплескивается и заливает сцену. Дрожащее зрелище усиливает монотонная музыка, что гвоздем вбивается в голову. И так полчаса — дрожи, озноба, лихорадки…
А собственно, как иначе назвать то, что с такой болью описано Булгаковым, — исход и по сути гибель белой армии? Бои за Крымский перешеек, жестокость со всех сторон, массовые убийства без разбору, без суда и следствия… Искалеченные судьбы… Как еще объяснить мясорубку, происходящую в человеческих душах от Гражданской войны? «Крым сдан», — говорит Хлудов, полковник с лицом мертвеца. Но этот «Бег» не только «от» — войны, красных, самих себя, — но и «за» — любовью. Она — главное.
Что удалось Бутусову? Наверное, самое главное — передать ощущения того страшного времени, в котором не жил никто из тех, кто пришел на премьеру. И даже не ощущение, а ужас и кошмар, происходивший и который в любой момент может произойти. Условия для этого практически созданы: противостояние в обществе зашкаливает, внутренняя агрессия ищет выход и вот-вот прорвется, как гнойник. Пока это представлено в виде театральных снов. А что такое сны? Бред, воспаленное сознание, фантасмагория? У Бутусова все одновременно. Тяжело уплывает вверх пожарный занавес, открывается пространство огромной сцены в черных одеждах, где ездит и падает стеной пианино и каждый сходит с ума по-своему. И это помешательство озвучено стихами Бродского, Довлатова, Володина и музыкой от Штрауса до композиций Pink Floyd, Майкла Джексона и «Океана Эльзы» и «Крупский Сотоварищи».
Виктор Добронравов, Ольга Лерман. фото: Михаил Гутерман
Как я уже сказала, в «Беге» участвуют только молодые — Виктор Добронравов (Хлудов), Сергей Епишев (Голубков), Валерий Ушаков (Корзухин, он же бронепоезд), Артур Иванов (Чарнота), Василий Симонов (несколько ролей). Пять женщин, семь мужчин. Кто-то уже, как Добронравов, имел серьезные роли, а кто-то продолжительное время оставался лишь краской в разных спектаклях. Здесь же у всех появился шанс, и многие его успешно использовали. Это касается прежде всего Добронравова и Епишева. Первый акт заканчивается знаменитой сценой тараканьих бегов, где Виктор Добронравов — человек-таракан, с безумным видом загребающий лапами воздух. Страшная и сильная сцена. А вот человек-бронепоезд в первом акте и Корзухин во втором — это Валерий Ушаков, получил возможность доказать, что он сильный и перспективный артист. Женские роли в спектакле больше оформляют мужские образы, но нельзя не сказать о Екатерине Крамзиной, Александре Стрельциной и Ольге Лерман — яркие работы.
Неожиданное назначение Епишева на роль приват-доцента Голубкова оказалось более чем удачным. Этот самый высокий артист труппы (за два метра) тонок и лиричен. Хотя совершенно непонятно, почему в первом акте режиссер приделал ему комическую задницу, какую обычно используют в цирке. Если только подчеркнуть нелепость приват-доцента? Но это не главное его качество. Разве что оправдать сном, где все больше, выше, жестче и злее?
Ощущение удивительно-страшного сна, в который была погружена Россия 20-х годов, — сто процентов. Другое дело, что эта форма, которая на первый взгляд, кажется, допускает любые фантазии, на деле является предательской. Она не прощает длинноты (как, например, получасовое дрожание Серафимы) или неоправданные импровизации первой части второго акта. Он по сути становится интересным, начиная со сцены карточной игры в парижском доме Корзухина. Но даже эти просчеты не мешают назвать новый спектакль Юрия Бутусова большой удачей на самой на сегодняшний день успешной сцене Москвы.
В театре работа не останавливается ни на один день. Не успели сыграть премьеру спектакля "БЕГ" 11 и 12 апреля в Москве, как утром 13 апреля в понедельник часть постановочной команды нашего театра была в Воронеже, чтобы 16 апреля начать большие гастроли в этом прекрасном городе, где нас любят и ждут каждый год. В этот приезд мы покажем нашим дорогим зрителям три спектакля : "Евгений Онегин" 16 и 17 апреля, "Анну Каренину" 18 и 19 апреля, "Посвящение Еве"- 20 апреля. Параллельно с гастролями все дни играем в Москве наш репертуар.Принимаем и запускаем Новую сцену театра у строителей, репетируем три новых спектакля для Новой сцены, чтобы открыть в сентябре-октябре неделей премьер сезон на Новой сцене. Когда я слышу от коллег и просто околотеатральной тусовки разговоры о том, если бы нам дали)))) и помогали как Вам, мы бы тогда.. . Скажу просто, а Вы так смогли бы ? Зависть- плохое чувство, не завидуйте, просто работайте и все будет и у Вас... Отдельное спасибо Алене Чумак за ночной репортаж из Воронежа.
Встречаем театр Вахтангова. Три фуры декораций и фура театрального света. Часть света уже разгрузили и повесили. Теперь дошла очередь до железных ящиков, кофров, деревянных коробок с декорациями и реквизитом. Конь въезжал в двери Концерного крупом вперёд. В общем впереди два дня монтажа декораций и настройки света спектакля "Евгений Онегин", потом перемонтаж на "Анну Каренину", а затем на "Еву". И вот что я вам скажу по этому поводу. Гастроли такого масштаба - крайне редкое явление в нашем городе. Впрочем, как и в других российских городах, кроме Питера, Ебурга и Самары, наверное
«БЕГ», Ю.Бутусов, ТЕАТР им.ВАХТАНГОВА, Москва, 2015г. (10) Совместная продукция вахтанговского театра и фестиваля «Черешневый лес» получилась более фестивальной, чем репертуарной. Продолжительность большая - заканчивается в 23-00.
Фантасмогория полная - сюжетная линия ослаблена, «кто есть кто» не всегда понятно даже тем, кто хорошо знает пьесу. И, наконец, громкость звукового сопровождения запредельная - хорошо, что здание театра сталинской послевоенной постройки выдерживает попадание авиационной бомбы, а то от таких длительных акустических резонансов на предельной громкости оно обрушилось бы на головы бегущих (и на головы наблюдающих за бегущими). Кассу спектакли такого формата не делают, но вот престиж театра повышают. Для выезда на фестивали, на гастроли по мировым столицам – в самый раз. Спектакль крупный, спектакль сложный - космический. То, что нужно для фестивальной публики. Свободный покрой, насыщенный разнообразными метафорами и гиперссылками. Режиссер оттолкнулся от булгаковского подзагловка и поставил «восемь снов» (во всех постановках пьесы, что я видел раньше, были восемь сцен, не снов). Лунатизм заявлен с самого начала – со страдальческой маски больной Серафимы и дайджеста конкретных звуков с «Темной стороны Луны» Пинк Флойд ("Time" и "Money", поставлен весь альбом целиком - и то, что не звучит в явном виде, задействовано в смысловом плане - “Brain damage”, “On The Run”, «Any colour you like, so long as it’s black» и еще главный лейтмотив "Dogs of War" из другого альбома Пинк Флойд - "A Momentary Lapse of Reason"). Если принять эти лунатические правила поведения на оборотной стороне Луны, то никакой иной нелинейности в спектакле нет, в этом смысле он понятнее, чем «Чайка», «Макбет. Кино» или «Отелло» По крайней мере у меня с толкованием сновидений особых проблем не возникло.
Бег как генеральная метафора. Бег из Петербурга, из Крыма, из России, из Константинополя, из Парижа, из Содома, из Сезуана, из жизни. Бег без оглядки (бег Лота) и бег с оглядкой (бег Лотовой жены) - бег на месте, бег по кругу, бег врассыпную. "Run, rabbit, run" ("Dig that hole, forget the sun"). Беги, таракан, беги. Кролик бежит в норку, а таракану некуда бежать ("You race toward an early grave"). Первая часть спектакль (четыре крымских сна) имеют временную и пространственную привязку. Белая армия, черный барон. Черное знамя висит слева, белый барабан справа. Первые четыре сна – Россия, Крым, гражданская война, бег от красных, бег от псов войны и бег вместе с псами войны. Болезнь Серафимы (горячка) рифмуется с болезнью Хлудова (безумием). Зрительный зал вовлечен в действие - звук прробирает до костей, места первого ряда партера занимают повешенные в балахонах, Голубков со сцены ведет диалог с Хлудовым на балконе - через весь зал. Все заканчивается метафорой тараканьих бегов. В антракте показалось, что все уже сказано – прибежали (добегались до тараканов). Но тараканьи бега русской эмиграции это не последняя истина спектакля. Режиссер ведет дальше! Дальше! Дальше!
Во второй части действие происходит не в конкретном Константинополе 1920-го, а «в Городе», «на Земле». На темной стороне Земли, на темной стороне реальности - вавилонское смешение языков, динамик-диск Луны над темной сценой. Падение Российской империи рифмуется с падением библейского Содома и с падением Советской империи – челноки едут с баулами в Турцию, оперные арии со шляпой у ног перед подземным переходом. Военный барабан превращается в рулетку (в азартную игру для Чарноты, в револьверный барабан русской рулетки для Хлудова). Явным образом срифмованы две семейные сцены за столом – Чарнота и Люська, Голубков и Серафима. Мужья уезжают (на заработки), жены остаются. Потом, за тем же столом сидят трое – три «богатыря» - Чарнота (Артур Иванов, Добрыня Никитич) , Голубков (Сергей Епишев, Алеша Попович) и Хлудов (Виктор Добронравов, Илья Муромец). Спектакль мужской (женщины составляют фон, самый эффектный – парижский кабареточный квартет). Три героя. И один не-герой Корзухин (Валерий Ушаков, соловей-разбойник). Три варианта судьбы, три истины - как у витязя на распутье. Чарнота сворачивает налево - выбирает игру, выбирает жизнь («Я остаюсь!», он остается в игре - тут уместно вспомнить судьбу прототипа Чарноты, генерала Сергея Улагая, который создал во Франции казачью цирковую труппу верховых наездников). Голубков сворачивает направо и выбирает личную жизнь и семейное счастье. Они переходят на светлую сторону и только Хлудов продолжает бег по прямой, идет до конца.
Путь Хлудова – последняя истина спектакля. Просто Человек (только Человек). Сам с собой, с совестью (со-весть, весть, вестовой Крапилин - его второе я). Один на темной стороне жизни.
На прения с самим собою ночь убив, Чиня себе правеж, душе, уму, порою изведешь такую тьму и времени и слов… Но это только ты, и жизнь твоя уложена в черты лица, края которого тверды в беде, в труде и, видимо, чужды любой среде. Не зеркала вина, что скривлен рот: ты Лотова жена и сам же Лот. Но это только ты. А фон твой -- ад. Смотри без суеты вперед. Назад без ужаса смотри. Будь прям и горд, раздроблен изнутри, на ощупь тверд.
Пьеса «Бег» в постановке Юрия Бутусова – работа, конечно, уникальная.
- Мне очень приятно, что «Бег» в нашем театре поставил именно Юрий, нас связывает давняя дружба, - признался художественный руководитель театра Римас Туминас. – Во время работы над постановкой я заботился о нём, как мог, даже кофе ему лично приносил – причём, это не фигура речи. Он – очень талантливый человек, и мы умеем это ценить!
Римас Туминас, художественный руководитель Театра им. Евг. Вахтангова.
Знаменитое, любимое многими поколениями читателей, произведение Михаила Булгакова передаёт весь трагизм и абсурд последних дней Белой армии. Сокровенный, мистичный и какой-то окаянный (в голове так и вертятся Бунинские «Окаянные дни»)... Вот такие эпитеты невольно возникают в отношении спектакля. Это история в восьми снах – именно так определил форму сам режиссёр.
- Сны развязали нам руки, - рассказывает Юрий Бутусов, - они всегда есть сплав реальности и абсурда. Да и какой спрос может быть со сна? И все же, конечно, это история – о любви… Главная героиня, воплощаяющая собой смысловой центр спектакля – Серафима (кстати, в переводе с древнееврейского – "огненная"); играет её молодая актриса Екатерина Крамзина, которую зритель помнит, например, по роли Странницы с домрой в туминасовском "Евгении Онегине".
Первые мгновения спектакля. Неподвижно, не мигая, сидит она, у неё жар, она вся дрожит – и эта дрожь передается залу молнией. - Дайте ей воды! И воды скоро становится столько…
В спектакле «Бег» много действующих лиц – молодая труппа театра, та самая свежая кровь. Прекрасны актёрские работы Сергея Епишева (Голубков), Виктора Добронравова (Хлудов), Артура Иванова (генерал Чернота), Валерия Ушакова и Василия Симонова, которые играют сразу по несколько ролей.
Замечательны и женские образы – их тоже много, и они удивительно яркие. Чего стоит одна только Ольга Лерман: в раскачивающейся юбке-колоколе она павой плывёт по сцене. Раз, два, три! Кажется, щёлкнешь пальцами, и сон закончится. Но он не кончается…
Здесь работает всё: продумана каждая деталь, каждый маленький акцент. Да, все мы понимаем, что в театре так и должно быть. Но ведь это получается не всегда. Или не всегда именно так пронзительно. Спасибо художникам "Бега" - Александру Шишкину, Максиму Обрезкову, мастеру по свету Александру Сиваеву. Тонкая работа.
А режиссёра хочется поблагодарить за то, насколько гениально он передал атмосферу того времени – жуткого страха и неразберихи посреди бреда и бега. Кто читал дневники бежавших от «красных» в Крым, об их последних днях, о голоде и расстрелах, о том, как в Константинополь отчаливали перегруженные корабли с поданными Российской Империи – тот поймет, о чём я… И все же, повторюсь, этот спектакль – о любви.
Описание спектакля "Бег" с сайта Театра Вахтангова:
Пьеса «Бег» – знаковое для творчества Михаила Булгакова произведение. Елена Сергеевна Булгакова вспоминала: «Это была любимая пьеса Михаила Афанасьевича. Он любил эту пьесу, как мать любит ребенка». Валентин Каверин писал о пьесе: «Бег» разрушает условные границы жанра, то перед нами психологическая драма, то фантасмагория, почти выпадающая из реальных представлений об окружающем мире». Сценическая история пьесы «Бег» была непростой. После запрета в 1928 году ее репетиций во МХАТе, вопрос о постановке «Бега» четырежды рассматривался на заседаниях Политбюро. Второго, после «Дней Турбиных», появления белого офицерства на сцене власти не допустили. При жизни автора пьеса не была поставлена, что «было для М. Булгакова почти катастрофой». Премьера «Бега» состоялась только в 1957 году в Сталинграде
«Пьеса почти не имеет сценической истории. Семь более – менее известных постановок за 87 лет – это почти ничего. Факт довольно удивительный, учитывая восприятие пьесы как шедевра. И дело тут, как мне кажется, не в острой социальности,.. а в загадочной театральной фактуре, в невозможности найти сценический эквивалент фантастическим, невообразимым ремаркам Булгакова, да и самому тексту, произносимому людьми, населяющими эту пьесу. Вот такая, например, ремарка: «Поднимаясь в гибельные выси…». Это что такое? Это можно сыграть??? Это как??? Но как прекрасно! И не надо искать основу для постановки пьесы в событиях реальной жизни – это тупиковый путь, сужающий поиск и тему. «Бег» для меня – это состояние человека, проснувшегося после сна, в котором его преследовал кошмар, видения… а утром ты обретаешь покой… Ты один, очень тихо, в соседней комнате спят родные,.. все хорошо,.. и ты спокоен и счастлив…» (Юрий Бутусов)
На лице Серафимы (Екатерина Крамзина), кажется, навсегда застыло выражение Пьеро
Роман Хлудов в постановке Юрия Бутусова предстал Летучим голландцем
Афиша во весь рост легендарного театра на Старом Арбате с Михаилом Булгаковым в фетровой шляпе, будто бы сдвинутой чуть набок сильным ветром, зовет давно. «Апрель, апрель, беги и кашляй» — со строк Бродского можно было бы начать рассуждение о премьере на вахтанговской сцене спектакля «Бег» в постановке петербургского режиссера Юрия Бутусова. Тем более что Бродский звучит в спектакле — правда, другие строки, «Романс князя Мышкина»:
Приезжать на Родину в карете, Приезжать на Родину в несчастье, Приезжать на Родину для смерти, Умирать на Родине со страстью.
В первой же сцене — агония и шок. Серафима (Екатерина Крамзина) — петербургская дама с лицом Пьеро судорожно трясется, сидя на ободранном табурете. В черном платье из панбархата, в туфельках с запыленными носами. Значит, осень или весна? Лучше, конечно, весна, с ее теплом и надеждой. У нее тиф — как в пьесе. Только у Булгакова Серафима — в шубе, и весны нет. Октябрь, ноябрь, снег. Есть в романе даже лето, но без весны. Мужчины в черно-белой одежде приносят ей одноразовые стаканчики с водой. Быстро ставят на сцену и мчатся дальше. Все беглецы — высокие. За исключением самого главного — генерала Хлудова (Виктор Добронравов). Кровавый генерал довоюется до того, что превратится в карлика — с табуретом на спине. Единственного интеллигента, к тому же влюбленного в женщину — Голубкова играет самый высокий артист всех театров столицы — Сергей Епишев. В течение восьми снов Голубков не деформируется по вертикали, только меняется в объеме, превращаясь из тонкого в толстого. Чеховский прием. Он — человек в шляпе, доцент и Идиот. А в первом ряду сидят военные цвета хаки с мешком на голове и с веревкой. Смертники.
Голубков перманентно тоскует по родному Петербургу, зеленой лампе в своем кабинете и спокойной жизни. Все остальные, за исключением больной, брошенной мужем дамы и правдолюбца Крапилина (Павел Попов), кроме ненависти, дикой усталости и подозрительности ничего не испытывают. Никто ни во что не верит. Все и вся проклинают. По крайней мере, в своих снах...
Сцена из спектакля «Бег». Хлудов - Виктор Добронравов, Серафима - Екатерина Крамзина
«Бег» — это восемь снов с одними и теми же героями, но в разное время и на разной территории: Крым, Константинополь, Париж и призрачный Петербург. На этом пространстве два главных цвета — черный и белый. Невеста — в белом, вдова — в черном, генералы, солдаты, экс-министры, священники — в черно-белом сочетании. Красные — только аксессуары: берет, бусы, обшивка дивана, фонарь... Людей в красном нет. Но о «красных» говорят. У большинства людей, герои они или злодеи, сны — черно-белые. Цветные, тем более в красных тонах, снятся людям не совсем нормальным. Тогда как все герои «Бега» — при исполнении, а значит в своем уме (за исключением больной и неприкаянной Серафимы). Зачем же нужны красные бусы на черном платье Серафимы и кому они снятся? Кто видит во сне гробы, а кто кораллы, кто кричит, а кто стонет, кто бежит, а кто и не бежит. Кстати, беглецов в восьми снах так много, что они невольно ассоциируются с тараканами. Поэтому идет сравнение бегства белогвардейцев с «тараканьими бегами» — русской придворной игрой. Самые большие тараканы помещаются в желобки, у которых в одном конце — свет, в другом — тьма, и они бегут больше метра. Зрители делают ставки — на победителей. На лидеров белого движения, в том числе генерала Якова Слащева (прототип Хлудова), делали очень большие ставки... Но Слащев бежал с остатками армии из Крыма в Константинополь, там был отставлен от службы без права ношения мундира. А в 1921 году, заключив договор с советским правительством, вернулся в Москву. Слащева убил психически невменяемый человек в 1929 году. Похожая судьба и у самой пьесы: два года «Бег» находился под запретом Сталина, при жизни автора так и не вышел.
Хлудов — гениальное творение Булгакова еще и потому, что у них была одна страсть (на тот момент, увы, и у писателя тоже) — к морфию и кокаину. Сны Хлудова — особенно страшные и многоплановые. Хотя Хлудов и говорит: «Я — человек сильной воли и не поддамся видению», — но он, как прОклятый Летучий голландец — не командир, а пират, не офицер, а маньяк-головорез. Бутусов передает превращение хорошего солдата в плохого главнокомандующего и в «живой труп», используя тяжелый рок, металл в переносном и буквальном смысле, ржавое железо и бронепоезд. Если у Серафимы — пластиковые белые стаканчики, то у Хлудова — жестяная кружка, из которой он что-то пьет и отдает приказы: «Вешать!» При этом, как Черный человек Сергея Есенина, он повторяет: «Я болен, я очень болен». Все понимают, что он — болен, только умирать не хочет, и бежит, убивая на своем пути даже тех, кто ему верно служит. Ему мешают разные Голубковы, которые со своей наивной добротой попадают под ноги и просят о помощи и спасении. Не для себя. Для несчастной Дамы —Серафимы. На сцене образуется ряд из черных фортепиано, которые напоминают гробы. И в этом мраке идут маскарады, карнавалы, свистопляски с серпантином, ужимками, театром. Среди беглецов есть и те, которым постоянно снится вальс.
Зритель неизбежно будет вспоминать: где-то же я это видел, читал? Конечно читал. И видел — в воображении. Только на сцене булгаковский «Бег» — впервые. Пьесу мог бы поставить Немирович-Данченко со своей блестящей труппой: Аллой Тарасовой (Серафима), Николаем Хмелевым (Хлудов), Ольгой Андровской (Люська), Михаилом Яншиным (Голубков), Василием Качаловым (Чарнота). Но Главнокомандующий сказал: «Нет».
Театр имени Вахтангова взял «Бег» на себя так, как вызывают на себя огонь. Взял у МХТ (Булгаков писал пьесу для Московского Художественного театра), взял у истории и поставил предельно близко к первоисточнику. Ни одного отступления от Булгакова. Кроме добавления музыки, декораций, стихов Бродского и прозы Довлатова. Поэт, выдворенный из СССР, и прозаик-эмигрант родились много позже Гражданской войны и первой волны «бегства». Но ни то ни другое, похоже, не прекратилось по сию пору.
После первых показов мнения о премьерном спектакле вахтанговцев разделились. Фанаты Юрия Бутусова кричат: «Гениально!», адепты классических прочтений негодуют: «Муть!».
Между тем самый авангардный режиссер двух столиц поставил булгаковский «Бег» в своей обычной манере — вывернув текст классика наизнанку, соединив грубый фарс и тончайшую лирику, снабдив действие непредсказуемыми аттракционами и брутальным саундтреком (хиты Майкла Джексона, Pink Floyd, групп «Аукцыон», «Океан Ельзи» и др.).
Булгаковские герои существует в спектакле в непрекращающейся нервной лихорадке. Они мечутся по сцене и залу, обливаются потом и слезами, танцуют дикие танцы. Хрипят «Помогите!» и нараспев читают стихи Володина и Маяковского. В первой сцене Серафима (Екатерина Крамзина) с выбеленным трагическим лицом держит в руках пластиковый стаканчик — ее трясет, вода расплескивается. Бутусов погружает зрителя в тяжелый морок человеческого подсознания, его не интересуют ни историческая достоверность, ни логика событий. Реальность соседствует у него с видениями, герои — с призраками (повешенный по приказу Хлудова Крапилин (Павел Попов) преследует своего палача, волоча по сцене кроваво-красную табуретку). Костюмы Максима Обрезкова и декорации Александра Шишкина — как привет всем прошлым бутусовским хитам. Черные робы и шинели с чужого плеча, «оголенная» сцена, мусор. И по традиции — агрессивное музыкальное сопровождение.
Спектакль держит зрителя в напряжении почти четыре часа, действие непредсказуемо, подчас ставит в тупик (к примеру, здесь два «ложных» финала, когда артисты выходят на поклон). Единственный внятный сюжет — история чувства между неловким приват-доцентом Сергеем Голубковым (отличная работа Сергея Епишева) и петербургской дамой Серафимой Корзухиной. Пьеса «Бег» в первой редакции называлась «Рыцарь Серафимы», из чего следует, что главным героем для Булгакова изначально тоже был не раздираемый муками совести белый генерал Роман Хлудов (мощный Виктор Добронравов), а Голубков, спасший возлюбленную от смерти в Крыму и от «позора» в Константинополе.
Режиссер построил свой спектакль вокруг истории этих двоих. В традиционной для Бутусова мрачной картине мира неожиданно возник мотив надежды на гармонию, свет и счастье. Даже если вы не поклонник творчества радикального мэтра, ради одного только этого «Бег» непременно стоит смотреть.
Фестиваль искусств "Черешневый лес" открылся премьерой спектакля Театра имени Евгения Вахтангова "Бег" по пьесе Михаила Булгакова в постановке Юрия Бутусова. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
У пьесы Михаила Булгакова "Бег" весьма странная судьба — все театральные люди ее хорошо знают, но из главных булгаковских пьес она остается самой непопулярной. Большинство зрителей до сих пор помнят ее прежде всего по старому фильму режиссеров Александра Алова и Владимира Наумова, в котором сверкает неповторимое созвездие великих актеров. Московские театралы помнят и знаменитый спектакль Андрея Гончарова в Театре Маяковского. В сущности, всплеск интереса к "Бегу" предсказать было нетрудно: глобальная тема эмиграции из России сейчас у всех на устах. Да и частности в пьесе Михаила Булгакова вполне на злобу дня: первая половина ее происходит в Крыму, который охвачен боевыми действиями и несколько раз переходит из рук в руки — от красных к белым и обратно. Впрочем, и без актуальности булгаковская пьеса соблазнительна для большой труппы: в ней отличные роли, их много — для актеров разных амплуа и возрастов, написана она динамично и с юмором. Хотя речь идет о страданиях, и кончается дело самоубийством главного героя.
Удивительно, но Юрию Бутусову ни одно из этих очевидных достоинств пьесы не понадобилось — более того, он словно специально шел наперекор всем ожиданиям, всем невинным театральным радостям и всем политическим аллюзиям. Раз много юмора, то сделаем так, чтобы зритель засмеялся от силы два-три раза за те четыре часа, что идет спектакль. Раз в пьесе завидные роли, устроим так, чтобы никому из актеров не досталось слишком много внимания (хотя все они работают самоотверженно и увлеченно). Раз много колоритных мест действия: монастырь и железнодорожная станция, дворец в Севастополе и площадь в Константинополе, парижский особняк и комната контрразведки — сделаем так, что все они будут почти неотличимы друг от друга. И весь спектакль окажется то погружен художником Александром Шишкиным в туманную темноту почти пустой сцены, то вытолкнут им же на авансцену: узкую дорожку перед опущенным пожарным занавесом, массивным и беспощадным — как бронепоезд, которого ждет на станции генерал Хлудов (Виктор Добронравов).
Михаил Булгаков обозначил жанр пьесы как "восемь снов" и вынес в эпиграф строчки Жуковского: "Покойся, кто свой кончил бег". Юрий Бутусов ставит именно сны, но не покойные, не примиряющие (в пьесе Булгакова советская власть справедливо обнаружила скрытое сочувствие к белоэмигрантам, поэтому "Бег" был вскоре после написания запрещен и напечатан лишь в годы хрущевской оттепели), а страшные, болезненные, дурные. У Серафимы Корзухиной, бегущей из Петербурга в Крым, в первой сцене жар и жажда — героиня Екатерина Крамзина, сидя на авансцене, бьется в нарастающей лихорадочной тряске, а люди-призраки под невыносимо лязгающие звуки, перемешанные с песней Pink Floyd, все несут и несут ей пластмассовые стаканчики с водой, которые она не может удержать в руках. У Корзухиной набеленное лицо и нарисованные брови домиком, точно она украдена из какого-то забытого клоунского представления.
Экспозиция пьесы оказывается смята и разрушена, но это не ошибка, а принцип Юрия Бутусова. Все восемь снов оказываются пластмассовыми стаканчиками в его руках. Режиссера лихорадит — и он не только расплескивает поднесенное содержимое, он разбрызгивает его и распрыскивает, со скрежетом мнет ломкие посудины и швыряется ими по сторонам. Бутусов прислушивается к иррациональным импульсам, он совершает стремительные набеги на подсознание зрителя и иногда одерживает тактические победы: зал впадает в транс. Многие неожиданные режиссерские жесты выглядят весьма драматично и эффектно — как сцена на константинопольской площади: весь многолюдный человеческий балаган вокруг тараканьих бегов Бутусов фактически вычеркивает, оставляя на сцене одного генерала Чарноту (Артур Иванов), ведущего отчаянный спор с пустотой и темнотой, и тоже в клоунском гриме. А в бегущего, быстро-быстро перебирающего конечностями таракана превращается в конце первого действия Хлудов — и это тоже очень сильная, запоминающаяся сцена.
У Булгакова всего один персонаж существует в воображении другого — беременная мадам Барабанщикова у генерала Чарноты. У Бутусова героев "в воображении" гораздо больше. Да здесь, можно сказать, все существуют скорее в воображении друг друга, чем в реальности. Появляются и не предусмотренные автором — вроде белой женщины с закрытым длинными волосами лицом, которая, покачиваясь и отставив назад руки, путешествует по авансцене. Именно она, ангел смерти, уведет в конце генерала Хлудова стреляться. Что же касается темы эмиграции не метафизической, а земной, то задумавшимся о ней никакого облегчения "Бег" не принесет. С одной стороны, в спектакле звучат стихи самых знаменитых героев позднесоветской эмигрантской волны — Бродского и Довлатова. С другой стороны, нашлось между снами место и песне "Я остаюсь" группы "Черный обелиск". Вот и понимай как хочешь.
В Театре имени Вахтангова прошла премьера спектакля «Бег», поставленного Юрием Бутусовым. Его же постановка «Три сестры» на днях закрывает фестиваль «Золотая маска».
В интервью «ВМ» Юрий Бутусов поделился своими размышлениями, навеянными булгаковским «Бегом».
- В центре сюжета вашего спектакля лежат сновидения персонажей пьесы «Бег». Откуда такая идея? - Все восемь снов, которые мы инсценировали, написаны Булгаковым далеко не в шутливой манере: во сне говорит наше подсознание, которое мы прячем даже от себя.
- Пьеса «Бег» — очень личная для Михаила Афанасьевича, в ее основе — история эмиграции второй жены писателя Любови Белозерской. Вы же, говорят, не любите рассказывать о сокровенном. - Я хочу быть более общительным. Для этого и ставлю спектакли… Могу сказать только одно — наша история лирическая, душевная. Она от первого слова до последнего — о любви.
- Но «Бег» — пьеса же еще и о политике. - Политики в спектакле ровно столько, сколько у Булгакова. Никаких акцентов дополнительно я не делал.
- В спектакле много символов и аллегорий. Из пианино вы строите черную комнату или кладбище, из лопат — камеру. - Не ищите символы. Пианино — это пианино, и только. Лопата — обычная лопата. Не будете же вы разгадывать сны, которые снятся другим людям?
- Еще в вашем «Беге» много дореволюционного Петербурга, о котором герои говорят с болью и нежностью. Не будете отрицать, что сознательно вызываете ностальгию по тому Петербургу, которого больше нет и который остался только в стихах, музыке, живописи и генетической памяти его жителей? - Все мы испытываем чувство ностальгии по тому, что было прекрасным, дорогим, родным и чего уже нет. Ностальгия — сложное, неоднозначное ощущение, с которым я борюсь. Считаю, что все мы должны жить будущим, а не прошлым.
- Возможно, если бы белым некуда было бежать и не было ни одного пути к отступлению, они не проиграли бы? Красным-то Европа не снилась ни при каких обстоятельствах. - Каждый человек вправе поступать так, как считает нужным. Бежать или оставаться — это личный выбор каждого. Поэтому я не вносил в спектакль никакие знаки, векторы, решения. Пусть зрители сами делают выводы.
- Концепция постановки проста: герой самозабвенно ищет Серафиму. То есть весь «Бег» — поиск женщины, которую находит и теряет мужчина, а все остальное — борьба, смена власти, офицерская честь, убеждения — как кошмарный сон. - Каждый человек всю жизнь ищет другого человека, каждая душа ищет близкую душу, и в этом — весь смысл нашего пребывания на земле. Все остальное, как бы это пафосно ни звучало, — прах.
- Даже искусство? - На мой взгляд, искусство не имеет смысла, если не про любовь.
- Спектакль «Бег» рождался в муках? - Он рождался в репетициях. А они были разные — легкие и не очень. Иногда, когда мы ничего не могли друг другу дать, репетиции получались пустые. Иногда — наоборот. Но в любом случае все это было счастье. Надеюсь, это же чувство испытает зритель.
СПРАВКА
Юрий Бутусов родился в Гатчине в 1961 г. Первое образование — судостроительный институт.В 1996 г. окончил режиссерский факультет Санкт-Петербургской государственной академии театрального искусства. Бутусов ставил спектакли в Театре им. Ленсовета и «Сатириконе». С 2011 г. — художественный руководитель Театра им. Ленсовета. Лауреат премии «Золотая маска» в номинации «Драма / Работа режиссера» за спектакль «Чайка» по одноименной пьесе А. Чехова (2011 г.).
Пьесу «Бег», имеющую подзаголовок «Восемь снов», вспоминала Елена Сергеевна Булгакова, Михаил Афанасьевич «любил, как мать любит ребенка», это была его любимая вещь. Действие пьесы разворачивается во время Гражданской войны в России, когда остатки белой армии отчаянно сопротивлялись красным на Крымском перешейке, затем в Турции и Париже – двух центрах русской эмиграции. По мнению литературоведов, основой сюжета пьесы стали воспоминания об эмиграции Любови Белозерской – второй жены Булгакова. Она бежала в Константинополь, затем жила в Марселе, Париже, Берлине. Также писатель использовал воспоминания белого генерала Я.А. Слащева (прототип Хлудова), возвратившегося в Советскую Россию, отдельные сюжеты из рассказов А. Аверченко и А. Толстого. Работать над «Бегом» Булгаков начал в 1926 году. К сожалению, при жизни автора пьеса поставлена не была, несмотря на то что дважды – в 1927 и 1928 годах – заключался договор со МХАТом и после запрета репетиций в 1928 году вопрос о постановке пьесы четырежды рассматривался на заседаниях Политбюро. Известны три варианта пьесы с разными названиями. Окончательный вариант под названием «Бег», как никакой другой, был близок к реализации, курировал процесс сам Максим Горький, но – не случилось. Ответ каждый найдет в письме Сталина Билль-Белоцерковскому 1929 года: «Бег» есть проявление попытки вызвать жалость, если не симпатию, к некоторым слоям антисоветской эмигрантщины – стало быть, попытка оправдать или полуоправдать белогвардейское дело. «Бег» в том виде, в каком он есть, представляет антисоветское явление». Премьера «Бега» состоялась в 1957 году в Сталинграде, и за 87 лет было осуществлено не более 7 постановок. – Факт удивительный, учитывая восприятие пьесы как шедевра, – говорит постановщик спектакля Юрий Бутусов, известный спектаклями по Шекспиру, которые ставились и на вахтанговской сцене, «Мера за меру» с успехом прошел в шекспировском театре «Глобус» в 2012 году. – И дело, мне кажется, не в острой социальности, а в загадочной театральной фактуре. В невозможности найти сценический эквивалент фантастическим ремаркам Булгакова, да и самому тексту, произносимому людьми, населяющими эту пьесу. Подчеркивая острую актуальность пьесы, Бутусов комментирует: «Бег» для меня – состояние человека, проснувшегося после сна, в котором его преследовали кошмары и видения. А утром он обретает покой. Он один, очень тихо, в соседней комнате спят родные. Все хорошо, и он счастлив».
Собственно на этом контрасте и поставлен спектакль: сценограф – Александр Шишкин, художник по костюмам – Максим Обрезков, композитор – Фаустас Латенас. Начинается он на авансцене, на фоне железного занавеса, вне привычных декораций и обязательных мизансцен. В центре авансцены долго трясется в вагоне больная тифом Серафима (Екатерина Крамзина), постепенно вокруг нее – в разном ритме – то по одному, а то хороводом возникают действующие лица спектакля. Постепенно, сквозь дым начинаешь различать персонажей – влюбленного интеллигента Голубкова (Сергей Епишев), «зверя» Хлудова (Виктор Добронравов), генерала Чарноту (Артур Иванов), предателя-мужа Корзухина (Валерий Ушаков), Скунского (Василий Симонов). Все то бессвязное, что гремело и грохотало, вдруг сплетается в образ времени, без всякой жалости оно обрушивается на вас, и от ужаса у вас стынет кровь в жилах. Персонажи булгаковского «Бега» легко перешагивают в современный мир, в котором столько же «разочарований, разрушенных иллюзий, тупиков и безостановочного бега, похожего на бред, на кошмар, на страшный сон», о чем писал критик Ю. Юзовский совсем в другом времени. Весь зрительный зал задействован в спектакле вахтанговского «Бега». В первом ряду «сидят» фигуры с мешками на головах, которых «повесят» по приказу Хлудова, а зритель будет слушать свист веревочной петли, которой прямо со сцены зацепят «мешок». Признаюсь, более страшного спектакля не видела в своей жизни (разве что про казнь декабристов в ТЮЗе). Конечно, в спектакле есть островки тишины, где на смену документалистике, психодраме и фантасмагории приходят сны. И в снах этих девушка в белом проплывает в фантастическом танце по авансцене. Все жанры перемешаны в «Беге», это отмечал еще Вениамин Каверин, подчеркивая, сколь многое в пьесе Булгакова «почти выпадает из реальных представлений об окружающем мире». Но именно сны и то, что выпадает из реального мира, особенно важны для Юрия Бутусова. «Несмотря на трагические события, пьеса «Бег» очень лирическая, это история любви, история человеческих душ», – говорит режиссер. Художественный руководитель Римас Туминас уже назвал спектакль победой, сказав, что в Вахтанговском театре два Юрия – Любимов и Бутусов, которым удалось сделать из булгаковских текстов театральные шедевры.
В Государственном академическом театре имени Евгения Вахтангова состоялась премьера спектакля «Бег» (Восемь снов) по пьесе Михаила Булгакова, написанной писателем и драматургом в 1926 – 1927 гг. Постановку осуществил главный режиссер Санкт-Петербургского академического театра имени Ленсовета Юрий Бутусов. Новый спектакль представлен в рамках XV Открытого фестиваля искусств «Черешневый лес», проходящего в этом году под девизом «Необходимая Достаточность. Достаточная Необходимость».
Бутусов уже работал с вахтанговцами, поставив с ними в 2010 году спектакль «Мера за меру» Уильяма Шекспира, который был показан в 2012 году в Лондоне в шекспировском театре «Глобус» на международном фестивале шекспировских пьес «Globe to Globe» и стал фаворитом лондонского театрального сезона.
Несмотря на то, что накануне официальной премьеры журналистам 10 апреля представили только первое полуторачасовое действие (несколько снов из восьми), постановка захватила зал полностью. Впечатление от нее иногда возникало такое, будто она в чем-то является отражением того великолепного двухсерийного фильма «Бег» режиссеров Александра Алова и Владимира Наумова (1970), в котором играла блестящая и незабываемая когорта актеров: Михаил Ульянов (Григорий Чарнота), Евгений Евстигнеев (Парамон Корзухин), Алексей Баталов (Сергей Голубков), Владислав Дворжецкий (Роман Хлудов) и другие великолепные актеры и актрисы. А, может быть, она является некоторой стартовой площадкой для восприятия всех неповторимых, ярких, непростых по сути образов, представленных на сцене Вахтанговского театра: здесь все необычно и страшно с самого начала, говорят мало, а перемещаются по сцене бегом и много. И это – не только символика, но и реальность. По определению самого режиссера, Юрия Николаевича Бутусова, «Бег» для меня – это состояние человека, проснувшегося после сна, в котором его преследовал кошмар...». Поэтому-то начало спектакля ознаменовалось выходом на бегу и, в основном, поодиночке почти всех героев, которых играют полюбившиеся искушенному и преданному зрителю театра такие актеры как Виктор Добронравов (Хлудов), Сергей Епишев (Голубков), Артур Иванов (Чарнота), Василий Симонов (Антуан, Скунский). А также бесподобно пластичная и завораживающая своими широкими и томными шагами, скрытыми под белым воздушным платьем, будто в настоящем сне, Ольга Лерман (Оленька, Вдова, Главнокомандующий в воображении Хлудова). И, конечно, Екатерина Крамзина (Серафима, Профессор энтомологии казанского университета, Вдова). С потрясающе трагического образа беззащитной Серафимы Корзухиной, созданного ею, и начинается все невообразимо головокружительное и угнетающее действо спектакля. Впечатление такое, что усиливающаяся дрожь в теле ее героини, что называется, с головы до пят, вызвана воздействием на нее энергией электрического тока, который не дает ей возможности остановиться и обрести покой…
Примечательно, что спектакль украшают стихи известных поэтов, включая Иосифа Бродского и Владимира Маяковского, и звучащая в записи музыка Иоганна Штрауса, Бена Фроста (1980), Джона Уильямса (1932) и других композиторов, а также разные композиции и темы, в том числе таких музыкальных групп как «АукцЫон», "Океан Ельзи, «Pink Floyd» и др. Художник спектакля — Александр Шишкин, а художник по костюмам — Максим Обрезков.
Отрадно, что по окончании пресс-показа в театре состоялась насыщенная пресс-конференция. На ней вместе с художественным руководителем театра Римасом Туминасом выступили режиссер постановки Юрий Бутусов, а также исполнители главных ролей. Хотя, по данному кем-то определению, в этом спектакле не оказалось неглавных ролей, поскольку здесь случился единый, монолитный ансамбль, где все актеры равно и полноценно дополняют друг друга. Так что можно считать, что «Бег», поставленный Юрием Бутусовым, гармонично впишется в репертуар Вахтанговского театра, являясь достойным продолжением того, что он регулярно представляет на своей легендарной сцене...
Театр имени Евгения Вахтангова уже не в первый раз приезжает в столицу Черноземья. В фестивале в 2012 года Театр привозил «Дядю Ваню» на Платоновский фестиваль, в феврале 2014 года - спектакли «Посвящение Еве», «Последние луны», «Ветер шумит в тополях» и «Медея». Гастроли сопровождались неизменными аншлагами, поэтому организаторы решили пригласить Вахтанговцев еще раз.
В апреле на сцене Воронежского концертного зала (улица Театральная, 17) будут представлены: 16, 17 апреля – «Евгений Онегин» (Сцены из романа А.С. Пушкина) в постановке Римаса Туминаса. 18, 19 апреля - «Анна Каренина» (хореографический спектакль по роману Л.Н. Толстого) в постановке Анжелики Холиной. 20 апреля - «Посвящение Еве» (по пьесе Э.-Э. Шмитта «Загадочные вариации») в постановке Сергея Яшина.
В спектаклях заняты: Василий Лановой, Сергей Маковецкий, Алексей Гуськов, Владимир Симонов, Людмила Максакова, Ирина Купченко, Евгения Крегжде, Артур Иванов, Ольга Лерман, Евгений Князев, Дмитрий Соломыкин и др.
На гастроли в Воронеж приедут художественный руководитель театра имени Евгения Вахтангова, режиссер Римас Туминас, режиссер-постановщик Анжелика Холина, директор театра Кирилл Крок, а также 50 артистов театра и около 40 человек постановочной группы. Всего в гастролях примет участие около 100 сотрудников театра. «Мы показываем спектакли так, как это видят зрители в Москве — без всяких скидок на то, что мы на гастролях», - прокомментировал предстоящую поездку директор театра Кирилл Крок.
После восторженной критики и оглушительного успеха спектакля " Евгений Онегин", Государственный Академический Tеатр имени Вахтангова возвращается в Нью-Йорк с новой постановкой.
"Улыбнись нам, Господи" — это рассказ о долгом жизненном пути стариков-евреев, едущих из местечка в город, чтобы узнать о судьбе сына одного из них, попавшего в беду. Много неожиданностей подстерегает путников. Длинна эта дорога, но еще длиннее воспоминания о прошлом, о радостях и печалях, о несбывшихся надеждах, и о горьких потерях. В основе спектакля один сюжет – дорога к детям, и один смысл – философия жизни, где каждому уготовано свое место. К финалу еврейская тема уже перерастает в общечеловеческую: это спектакль о том, что родители и дети всегда живут на разных берегах, о вечной дороге и о повозке жизни, в которой каждый везет свой скарб воспоминаний, и о том, что никакая сила не сможет заставить человека отказаться от мечты о свободе и от надежды на счастье, только... "улыбнись нам, Господи!".
Спектакль по-русски с субтитрами.
5 Июня, 2015 г. в 8 вечера 6 Июня, 2015 г. в 2 дня 6 Июня, 2015 г. в 8 вечера 7 Июня, 2015 г. в 2 дня
Закулисье театра Вахтангова.расписание репетиций и гастролей.а еще там в театральной столовой для актеров пекут чудесные пирожки и кренделя))моя бы фигура не выдержала ))все-таки, главная должность в театре -заведующий буфетом!
Сегодня и завтра в Воронеже "Анна Каренина" всем удачи на гастролях, билеты все проданы ажиотаж в городе огромный. В Москве в театре утром спектакль для детей "Кот в сапогах" , а вечером " Ветер шумит в тополях".
Очень хочу поделиться впечатлением о спектакле «Потерпевший Гольдинер», который доставил просто море удовольствия. Должен сказать, что уже давно не получал такого наслаждения от визита в театр. Во-первых, хотел бы отметить, что слово «игра» совершенно не подходит к этому спектаклю. Владимир Абрамович Этуш и Ольга Тумайкина живут на сцене. Не играют, а проживают 80 часов из жизни своих героев. Я не вижу актеров, а вижу пожилого, уставшего от жизни, задавленного не только автомашиной миссис Ватсон, но также невеселыми жизненными обстоятельствами человека, волею сына сорванного с места, но не нашедшего за океаном покоя и благополучия. А также немного нервную, несущуюся по жизни стремительную американку, которая «тормозила изо всех сил», но теперь вынуждена «притормозить» еще на несколько недель, ухаживая за одиноким, раненым стариком. И вдруг, когда оказалось, после взаимных оскорблений и ругани, что они вроде бы нашли друг в друге родственные души и даже потянулись друг к другу, совершенная Гольдинером в прошлой жизни (когда он был Семеновым) подлость, обрушила этот намечающийся тандем. И такие возникают реальные смешанные чувства к этому старику: очень сочувствуешь ему, и в то же время его жалкие попытки оправдать свои действия («Такое было время, а мы не при чем») эти сочувствия немного гасят. Блестящий дуэт Этуш - Тумайкина заставляет полный зал (ни одного свободного места!) и смеяться, и тут же умолкнуть, потому что комедия совершает вдруг вираж и становится грустной и даже драматичной. И незавершенной, на мой взгляд: а вдруг они еще могут встретиться? Очень интересная постановка режиссера А.Л.Дубровской и конечно как всегда блестящий, ироничный, остроумный Шендерович – не прибавить не убавить в диалогах. За два часа перед нами проходит буквально вся жизнь этого пожилого еврея, оказавшегося на обочине жизни. Я лично в связи с сюжетом пьесы вспомнил собственные наблюдения примерно десятилетней давности. Проводил отпуск в Карловых Варах. И вечерами на местных "проспектах" вдоль источников прогуливалось немало русскоязычных пенсионеров. В первые два дня меня это сильно впечатлило: думаю, ну надо же как живется неплохо довольно приличной части наших современных пенсионеров, с виду совсем простых, если они могут так запросто проводить отдых в Карловых Варах. Но вскоре оказалось, что все гораздо проще, чем казалось: это были наши бывшие "Гольдинеры" - все эти пенсионеры приехали на отдых из Израиля. И составили приличный процент среди всех отдыхающих. Естественно, общались они по русски. И самое интересное занятие- невольно подслушивать их разговоры вечером, когда они совершали променады - все они вспоминал в подробностях свою жизнь в Житомире, Одессе, Виннице и т.п. свою работу на разных заводах и прочих, Энергомашах своих знакомых «Канцевичей». Сложилось впечатление, что одна из основных (и судя по всему любимых) тем их разговоров - воспоминание о советском прошлом: А вы работали на таком то комбинате? А вы работали там-то в такое-то время? вы помните Сему (Фиру, Давида....) и т.п. Поэтому эта пьеса - это можно сказать эпизоды реальной, непридуманной жизни. Увидев спектакль, некоторые диалоги которого точь в точь повторяли беседы тех, карловарских «Гольдинеров», я просто реально погрузился в атмосферу десятилетней давности (плюс великолепная игра!). Это конечно оказало влияние и на мое восприятие спектакля. Огромная благодарность всем создателям спектакля, но особенно Владимиру Абрамовичу Этушу и Ольге Тумайкиной за настоящее искусство, которого сейчас, увы, так мало. И ждем естественно новых спектаклей.
Друзья , простите меня за мою гиперчувствительность🙈, НО , как же это прекрасно - ходить в театр ! Была в одном из моих самых любимых т. Вахтангова на спектакле " Ветер шумит в тополях " и это было просто потрясающе ! Как же великолепно актеры играли , но нет же они не играли - они жили самой настоящей жизнью всеми своими нервами с болью и любовью ! И заражали нас , зрителей что бы мы им сопереживали и чувствовали с ними ! Эта энергетика, этот симбиоз, эта магия , которая происходит в зале - это то , ради чего нужно ходить в театр ! И да , сидеть на первом ряду - совершенно такое же ощущение , словно быть на сцене ... Искусство создано для того , что бы сопереживать , становиться лучше и задавать себе вопросы о бытие жизни ! Ходите в театры , на выставки !!! Искусство , как и красота спасет мир ! Как же я #люблю #театр ! Сладких снов и творческих ночей , дорогие мои . Я как наполненный сосуд , после театра )))). С большой любовью и открытым сердцем ))). Всем в театр !!!!)))) а еще , отличных выходных Вам!
Москва, 18 апреля. Марафонским «Бегом» открылся в Москве театральный фестиваль «Черешневый лес». Почти четырехчасовой спектакль по пьесе Булгакова поставил на сцене театра Вахтангова режиссер Юрий Бутусов. После шекспировской «Меры за меру» это вторая его постановка на вахтанговских подмостках. Театральная Москва тут же разделилась на два лагеря: на тех, кто от нового «Бега» в восторге, и тех, кому он категорически не по вкусу, сообщает корреспондент «МИР 24» Ксения Ильиных.
Впрочем, легкой судьбы у спектакля быть и не могло. История любимой пьесы самого Булгакова трагическая. После первых же репетиций на сцене МХАТа в 1928 году ее запретили. Четыре раза вопрос о постановке рассматривался на заседаниях Политбюро, и все безуспешно. Свой «Бег» на сцене Булгаков так и не увидел. Понравился бы классику этот вариант - выясняла наша съемочная группа.
С первых секунд от громкой музыки зрителя буквально подбрасывает в кресле. На сцене октябрь 1920 года. Первой появляется - то ли в бреду, то ли в горячке - министерская жена Серафима Корзухина. Вместе с товарищами по несчастью она бежит из «красного» Петрограда к «белым» в Крым. В маленькой церквушке проваливается в беспокойный сон, слышит обрывки фраз, смутно различает фигуры. «Иногда даже, мне кажется, у меня может подниматься температура. Иногда бывает так. Это сложно. Это как наркотик что ли, когда ты ловишь, ты максимально открыт», - поделилась актриса Екатерина Крамзина.
Режиссер легких путей не ищет, публике предлагает интеллектуальный ребус: составить из разрозненных кусочков предысторию. Знание оригинала пьесы Булгакова будет плюсом. «Булгаков написал, что это восемь снов. И я думаю, что это не шутка, не ирония, а то, что во сне мы живем более реальной жизнью, может быть, и все наши чувства обострены, проявляются какие-то вещи, подсознание проявляется, и там есть, что в реальности скрыто», - заявил режиссер Юрий Бутусов.
Булгаков увлекался морфием и, конечно, знал толк в снах наяву. Впрочем, у Бутусова мистификаций и без того хватает. Актеры исполняют по несколько ролей сразу: министр промышленности с легкостью перевоплощается в паровоз, допрашиваемый становится палачом, злодей - жертвой. Театр Бутусова - существование на грани. Герои будто вывернуты наизнанку, чувства обострены до предела. «Театр Юрия Николаевича, безусловно, авторский, совершенно особенный. Иногда были какие-то сознательные провокации, которые нас объединяли, иногда даже против него», - считает актер Сергей Епишев.
Постановочная часть у Бутусова - люди проверенные. За сценографию отвечал художник Александр Шишкин, за музыкальное оформление - композитор Фаустас Латенас. Это он то вытягивает из зрителя слезу трогательной мелодией, то вдруг оглушает его попсой.
Не все бутусовские провокации и экперименты над формой, признается прессе худрук театра Вахтангова Римас Туминас, пришлись ему по душе. «Напряженные отношения, потому что он безумно талантливый человек, и это злит», - посмеялся Туминас. Шутки шутками, но у Бутусова в театре полный карт-бланш. Режиссер смело приправляет Булгакова текстами Довлатова, Маяковского, Володина и Бродского. Точные и изящные булгаковские описания места действия и характеров Бутусов-эстет выносит за скобки, смакует каждое слово.
Виктор Добронравов - актер на 100% «бутусовский». Из полупризрака способен превратиться в нервозного висельника, из палача обратно - в марионетку и даже в таракана. В «Беге» у него центральная роль - белогвардеец, генерал-лейтенант Хлудов, который из последних сил пытается сопротивляться наступающей на Крым Красной армии. Другой земли у белых уже нет.
На все вопросы про политический подтекст Бутусов отвечает, что его нет: это история человеческих душ. Актеры того же мнения: булгаковский «Бег» и без политики на злобу дня. «Все бегут, все бегут, куда - не понятно. Вот у вас день как обстоит? Встал, это туда-сюда, потом позвонил, почта пришла, этого покормить, этого забрать, денег нету - все какой-то сумасшедший дом! Куда? Вот у меня текст: смотрю, думаю: куда бегут? Шуршание и мгла. Иногда хочется остановиться и сказать: стоп», - сказал Добронравов.
Останавливаться сразу после премьеры не в традициях Юрия Бутусова. У него работа над спектаклем в самом разгаре. Мастер любит менять свои спектакли после премьер почти до неузнаваемости. Но при этом всегда остается верен себе.
Тьма, всполохи света в глубине огромной вахтанговской сцены, голубые луны фонарей (как и было сказано), копоть и живой огонь «буржуек», грохот тяжелого рока вместо шторма и обстрела.
Человек-Бронепоезд, подволакивая ногу, как после ранения, идет через сцену с пронзительным свистом. Человек-Инсект, убедительно суча лапками, зазывает ставить на фаворита тараканьих бегов. Дева Смерть в белом кринолине скользит, точно выпорхнула из мариинского императорского блаженной памяти кордебалета. Ведет за руку генерала Хлудова.
И клочки алого на сукне шинелей… и фортепьяно, крашенные серым корабельным суриком, похожие на бетонные блоки советских домов и тюрем. И осколки пьесы, глухо произнесенные из-за кулис, словно тут суфлируют семиметровые демоны Гражданской войны, ее бесстрастные – за давностью лет - хронисты:«Ну был штаб, как не быть. Только он весь вышел…», «В Петербурге такие условия жизни, при которых я работать не могу», «Георгий-то Победоносец смеется!», «Да ниспошлет нам всем Господь разума и сил пережить российское лихолетие!», «Вот и сидим на табуретах, как попугаи», «Вешал бы кто, ваше превосходительство?», «Карту мне! Свети, Крапилин! Все заперто! Гроб!», «Это тиф…», «Сударыня, вам бежать надо…»
Юрий Бутусов следует указаниям автора: у Булгакова «Бег» и определен как «пьеса в восьми снах». Режиссер комментирует: «И не надо искать основу для постановки пьесы в событиях реальной жизни – это тупиковый путь, сужающий поиск и тему.
«Бег» для меня – это состояние человека, проснувшегося после сна, в котором его преследовал кошмар, видения… а утром ты обретаешь покой… Ты один, очень тихо, в соседней комнате спят родные,.. все хорошо,.. и ты спокоен и счастлив…».
Как тут у нас с покоем и счастьем, - вопрос (и, главное, ответ) в каждом домохозяйстве свой. Но несомненно: Бутусову удалось «вытряхнуть» булгаковскую пьесу из жесткой локализации времени и места: Крым, ноябрь 1920 года, уход Добровольческой армии генерала Врангеля. Удалось расширить, размыть сюжет, снять мемориальность темы. И то сказать: 95 лет прошло.
Гражданская война тут снится – не столько даже персонажам, сколько зрительному залу. В этом лихорадочном, сбивчивом, с погонями и всполохами сне она теряет стройность хроник, обретает крайнюю меру приближения: муку живого теплокровного существа под обстрелом и в тифу.
С этого «Бег»-2015 и начинается: сцена перекрыта железным занавесом, у рампы, скорчившись, сидит Серафима (Екатерина Крамзина). Ее колотит крупной дрожью, стакан с водой выпадает из рук. Шинели навалены поверх измученного тела… копоть, мороз, вокзал… жар под сорок.
Словно с людей 1910-х, не мысливших себя без свода норм, приличий, привычек, – содраны корсеты, все слои батиста и полотна, сюртучного сукна и файдешина. Осталась страдающая тварь на грани жизни и смерти. И это, кажется, близко к подлинной правде о Гражданской войне.
Бутусов размывает фабулу и эпоху. Герои читают стихи Володина и Бродского – и «Романс князя Мышкина» отлично ложится на сюжет «Бега»:«…Приезжать на Родину для смерти, Умирать на Родине со страстью. Умираешь, ну и Бог с тобою… Привыкать на Родине к убийству». (Ведь сюжет все-таки историчен: и мы понимаем, что лирические возвращенцы, приват-доцент Голубков и его Серафима, вряд ли переживут расстрельно-лагерную волну 1920-х-1930-х. А уж если чудом переживут, - привыкать на Родине к убийству им придется несомненно). Вместе с тенью Бродского в спектакль входит тема эмиграции 1970-х. А константинопольские сцены «Бега» решены с явным отсылом к уличным рынкам и музыке в подземных переходах начала 1990-х.
Долговязый Голубков (Сергей Епишев) в отрепьях фрака зазывает публику раешным стихом, с неуловимой и точной смесью интонации дешевого телешоу и оцепеневшего в бессилии сарказма:«Господа и дамы! Ловите момент! Перед вами потомственный петроградский интеллигент! Помните, что сделали вам красиво – Сергей Голубков и его спутница Сима!»
В прежних постановках «Бега» центром обычно оказывался генерал Хлудов. Так было в театре Сатиры 1970-х, где Хлудова замечательно играл Анатолий Папанов. Так – в постановке Елены Невежиной в «Табакерке», лет пятнадцать назад (там генерала на разрыв аорты играл Андрей Смоляков). Вахтанговский Хлудов (Виктор Добронравов), фигура полуфантастическая в Константинополе еще и скрюченная парезом или ранением. Почти гном, иероглиф страшного сна – он в наибольшей мере принадлежит истории. Но «Бег» Бутусова – не о нем. А о вечных русских типажах, переживших Гражданскую войну.
Все налицо, все знакомы. Петербургский приват-доцент, восклицающий: «Я хочу жить там, где я хочу жить!». (То есть – дома). Его верная спутница. Оторва Люська, твердо знающая, что голодать она не согласна. Растерянный в вихре Гран-базара или свободного рынка Чарнота (Артур Иванов). Парамон Ильич Корзухин (Валерий Ушаков), казнокрад и спекулянт, выходящий с прибылью из всех штормов, гибкий, гуттаперчевый, сочно восклицающий: «В Париж! И будьте вы все прокляты ныне, и присно, и вовеки веков!» (Сегодня ехал бы в Лондон, но велика ль разница?).
«Бег» Юрия Бутусова – спектакль не о Гражданской, а, скорее, о вечном русском вопросе: ехать или нет? Любой выбор экзистенциален. От любого неуловимо пахнет обреченностью. И белая Дева-Смерть тихо проходит по сцене меж живых. Никого не метит, но всех задевает подолом.
Премьера открыла фестиваль «Черешневый лес». Но четырехчасовой спектакль, отчасти затянутый, трудный для зрителя в начале, сильно действующий на зал в финале - не фестивальный проект, а премьера вахтанговцев. Конечно, «Бег» входит в репертуар.
И в известном смысле – перекликается в нем «Евгением Онегиным» Римаса Туминаса. С музыкальной темой «Онегина»: нежная, бисерная, предназначенная для обучения детей фортепианам «Старинная французская песенка» Чайковского – и вариации Фаустаса Латенаса на ее мелодию, грозный стон, шторм, буран, беда… Но мелодия вырастает в масштабе, крепнет.
«Онегин» и «Бег» рифмуются. Они – о начале и конце золотого века. И об уцелевших, впитавших опыт парадиза и конца света. Жалки они рядом с предками? Или полны новой силы, опыта выживания, упрямства остаться тут?
Поздравляя мэтра и своего художественного руководителя с полученной наградой «Человек театра», они исполнили арию «Небо подарило тебе высоту» из литовского мюзикла «Легенда Барборы Радвилайте и Жигиманта Августа». Автором сюрприза выступила известный режиссер и хореограф Анжелика Холина, которая сотрудничает с театром. Она рассказала, что секрет хранила до последней минуты: не только Туминас ничего не знал об этих планах, но и актеры не были в курсе, когда и для кого нужно будет исполнить литовскую арию. «Талантливого человека сложно удивить, потому что он сам привык удивлять других. Но на этот раз мне удалось — Туминас был в шоке, в хорошем смысле этого слова. Я идеалистка и думаю, что искусство не нужно путать с политикой», - сказала Холина. Для того, чтобы замысел осуществился, понадобилось шесть серьезных репетиций. Актеры впервые соприкоснулись с литовским текстом и между собой делились мнением, что литовский язык, скорее всего, похож на санскрит. «Сложнее всего было с произношением. Я повторяла слова и фразы множество раз, а они помечали ударение и пытались как можно точнее повторить», - рассказала Холина. Она перевела слова на русский язык, чтобы актеры понимали, о чем ария. Петь они учились на слух — по оригинальной записи в исполнении Костаса Сморигинаса.
Что из этого получилось, можно посмотреть в видеозаписи:
Сам Римас Туминас в интервью DELFI признался, что литовская речь в театре звучит не только в устах театралов, но и гардеробщиков и кассиров. «Кассирша, дежурный театра, да и другие работники выучили много литовских фраз: «Labas rytas» (Доброе утро), «Laba diena» (Добрый день), «Viso gero» (До свидания), «Viskas bus gerai» (Все будет хорошо). Чувствую, что в театре я создал маленькую литовскую колонию», - шутит маэстро. Он сказал ,что был очень взволнован литовской арией в исполнении своих актеров, по его словам, прозвучавшая по-литовски песня прозвучала масштабно. "Это был великий акт во имя мира, единения и покаяния, заявление, что мы живем один раз. Все эти люди хотели сказать одно, что они хорошо осведомлены о том, что происходит в Украине, и они каются за эти события. Они не враги, они только люди, которые молятся за мир. Мы должны услышать этот звук мира, а не поддерживать одну из сторон", - сказал театральный режиссер. Спектакли Вахтанговского театра нередко приходит посмотреть и руководство России. А теперь, когда отношения двух стран не такие теплые, оно все еще приходит? "Приходят... Но есть одна проблема. Наш театр небезопасен. Его невозможно изолировать и ограничить. Это очень сложно сделать», - говорит Туминас. На вопрос, не боится ли он, что на театр, в котором поют по-литовски, могут быть наложены санкции, Туминас ответил: "Конечно, бывает всякое. Мне угрожают. Все, что угодно, может случиться... Но я сказал, что если со мной что-то случится, я к этому готов», - подчеркнул он. Режиссер сказал, что угрозы поступали не в адрес театра, а ему лично. "Да, все начинается с этого. Но очень приятно, что с послом В.Ушацкасом мы все еще держимся, поем литовские песни и будем петь. Не надо бежать. Надо петь свои песни, чтобы их услышали. Чтобы наша история и боль были услышаны. Потому что если мы сбежим, что с того? Нельзя поддаваться этой эйфории, разжиганию войны и вражде. Искусство и культура, все-таки, я надеюсь, живут в сердцах людей. Только лейтмотив надо выдержать. Если не мне, то кому-то другому», - заключил Туминас.
- но каждый раз терять столько "дорогих" мест для театра накладно, а публика ходит бога-атая. Так что для "мертвецов" осталось только несколько кресел в первом ряду плюс одно свободное, чтоб было откуда выпрыгивать "призраку" Крапилина (Павлу Попову) во втором действии. Остальных висельников рассадили на приставные стулья - ну что же, резонно с финансовой точки зрения, а с художественной - урон, пожалуй, небольшой. Я собирался на "Бег" в любом случае, но особенно важно мне было увидеть его уже после "Трех сестер":
Теперь у меня полное ощущение, что эти два спектакля связаны - то есть у Бутусова все спектакли связаны и будто вырастают друг из друга, но "Три сестры" и "Бег" составляют какой-то особенный, если угодно, "диптих". Обе постановки - "Три сестры" частично, а "Бег" от начала до конца - идут под черным флагом. В историческом контексте черное знамя для гражданской войны - вещь вполне обыкновенная, но в "Трех сестрах", поставленных годом раньше и в Питере, это полотнище, словно черный квадрат Малевича, появляется в кульминационном, "пожарном" третьем акте, казалось бы, из ниоткуда. В "Беге" черный флаг нависает из осветительской ложи над просцениумом - и его значение к историзму" не сводится, тем более, что про анархистов-махновцев в этом произведении Булгакова речь не идет, только про красных и белых. Мало того - в "Трех сестрах" черная, как если бы "обугленная" ткань была знаком пожара. И "Бег" начинается на фоне пожарного занавеса с того, что в центре на авансцене сидит, трясется в тифозной горячке, бьется в жару Серафима. Ей подносят воду в пластиковых стаканчиках, один за одним, один за одним. Можно даже подумать, что все остальное снится именно ей, Серафиме - но тоже было бы слишком просто.
Здесь почти у каждого - свой кошмарный сон, "сны мои становятся все тяжелее" - жалуется Хлудов; "моя жизнь мне снится!" - удивляется Голубков и т.д. У каждого в этом мета-кошмаре, где герои Булгакова вдруг порой начинают говорить стихами (от Маяковского до Бродского) - своя тема, свой страх: от Чарноты (блестящая все-таки работа Иванова, еще мощнее, чем на премьере) до Парамона (Ушаков). Но что интересно - почти сразу у меня возникло ощущение, что эти люди-тараканы, бегущие как будто ради чьей-то потехи - те же самые, что в "Трех сестрах", вереницей меняющие-примеряющие одежды с вешалки, такое же бессмысленное и бесконечное суетливое шествие, а вернее, мельтешение без начала и конца. Вплоть до того, что Голубков-Епишев "утолщен" за счет накладок - разве что не таких комично-маскарадных, как Тузенбах в "Трех сестрах", а спрятанных под рубашкой и брюками, но все равно - типаж-то один, прекраснодушный интеллигент. В Москву-в Москву, в Константинополь, в Париж - пункт назначения "тараканьих бегов" может для видимости меняться, но смысла не прибавляется - некуда бежать. Однако на "крупном" плане, которые Бутусов постоянно использует, смотришь - а "таракан" - зашуганный, замученный человек, и его эмоциональное состояние в спектаклях Бутусова передается, транслируется предельно точно.
В Театре Вахтангова Юрий Бутусов уже ставил «мрачную комедию» Шекспира «Мера за меру», и спектакль начинался как чей-то странный и страшный сон: какие-то люди разбрасывали бутылки, швыряли тряпье, кидались коробками – и мусорили без остановки. «Праздник вседозволенности» продолжался, пока сверху не сказали «стоп». «Бег» по Булгакову – это уже череда снов, не менее странных и не менее страшных.
Первый сон «тянется» на авансцене, перед массивным, как бронепоезд, пожарным занавесом. За ним – звук военного конвейера, лязгающий, как металлическая махина, бухающий на низких частотах – бьет по вискам «тяжелой артиллерией». Перед ним – неподвижная женщина с белеющим лицом и нарастающей дрожью во всем теле. Мимо пробегают люди и вкладывают ей в руку стаканчики с водой. Она их невольно мнет, расплескивает, роняет, а рядом все ставят и ставят новые.
Это сон Серафимы Корзухиной (Екатерина Крамзина) – ее страх, нестерпимо громкий, сопоставимый с масштабом бедствия, но несоразмерный маленькой женщине, готовый ее смять, как одноразовый стаканчик. Смерть ходит рядом – отведя назад руки и слегка перебирая пальцами – ходит плавно, покачивая белым кринолином. И не показывает лица. Уведет она одного – генерала Хлудова (Виктор Добронравов) – просто и бережно взяв за руку. Но только к финалу выяснится, что это его ангел смерти, к нему приставленный. Через все сны она проходит стороной, никого не касаясь и уступив на время место вестовому Крапилину. Он-то, повешенный по приказу Хлудова, повсюду таскается за ним и волочит за собой табуретку, видимо, ту самую, что выбили из-под ног, опутанную той самой веревкой. Но даже его нельзя назвать навязчивым видением, в отличие от дамочек «в трауре» – их Бутусов снова и снова пускает паровозиком под легкую, или даже легкомысленную, праздничную музыку – наперекор всему – и «заряжает» их карманы конфетти, которое они пускают в воздух вместо орудийных залпов.
Конфетти в спектакле «выстрелит» не раз, в том числе у виска генерала Хлудова, когда он под конец решится пустить себе пулю. Но с первых позиций Бутусов уведет его намного раньше – главной роли здесь в принципе нет: в лихорадочной, сбивчивой череде снов все сровнялись, и молодым, еще не заявлявшим о себе вахтанговским актерам – Артур Иванов (генерал Чарнота), Валерий Ушаков (Корзухин, он же Бронепоезд, начальник станции, начальник контрразведки) – внимания достается не меньше.
До бегства из России Хлудов – поверенный смерти, ее побратим. Строит свой «частокол» из кладбищенских лопат – она рядом. Разговаривает сам с собой – она напротив, перехватывает его реплики, повторяет его один в один, как зеркальное отражение.
Оставив Крым, командующий фронтом становится раза в два меньше ростом, почти карликом, гномом из подземелья. Он прислуживает как половой, поправляя скатерть, столовые приборы, и постоянно пришептывает себе под нос – еле слышно, не громче, чем шуршат тараканы по ночам: это его эмигрантское «шур-шур-шур» сопровождается мелкими движениями рук и ног, скрюченных, как у Грегора Замзы, который однажды проснувшись, обнаружил, что стал насекомым. Кстати, в одной из самых сильных сцен спектакля это кафкианское превращение соединится с булгаковской метафорой «тараканьи бега» – и Хлудов побежит из России как усатый таракан, с сумасшедшей скоростью перебирая лапками. Но постепенно его движения будут замедляться, «залипать» – и он окончательно перейдет в пространство безвременья и безумия.
Бутусов создает в «Беге» болезненный и нестабильный мир «русского лихолетья», хотя и бежит, не оглядываясь, от политических аналогий, наперекор всем ожиданиям зрителей. Раскол в обществе и безумие всего происходящего здесь ощущаются, но как внутренние вибрации, «подземные толчки» спектакля, правда, с высокой амплитудой колебаний. Они дают о себе знать, в том числе, и в «истеричном» бутусовском танце, который перекинулся из сатириконовской «Чайки» на другие спектакли, на других – вместо самого режиссера в вахтанговском «Беге» лихорадочно и отчаянно отбивает ногами Хлудов, и Чарнота, как фронтмен, растерявший свою рок-группу. Он один взвинчивает себя у микрофонной стойки, на абсолютно пустой, темной сцене.
Вакуум как безвоздушное пространство эмигрантской среды, «отгороженность», «отстраненность» от остальных на чужой территории – возникает уже на пустынной площади Константинополя, где Чарнота торгует «красными комиссарами» (как бывший российский военный министр Сухомлинов делал и продавал в Берлине тряпичных кукол, набитых ватой Пьеро и Арлекинов по 10 марок за штуку), а вокруг – совсем никого. Получается, что Чарнота разговаривает сам с собой, как и профессор Голубков (Сергей Епишев). «Цирковые» номера, которые потомственный петроградский интеллигент выделывает с ассистенткой Симой, извлекаемой из клетчатой сумки «челнока», происходят в отсутствие публики, все в той же пустоте вместо Гран-базара.
Художник Александр Шишкин, постоянный соавтор Бутусова, от излишеств «мусорной стилистики», знакомой по другим работам, отказался, добавив в пространственный образ спектакля минимум предметов из естественной среды и сделав его абсолютно потусторонним, с гигантскими дисками белых и красных лун. О прошлой Гражданской войне, поделившей «русский мир» на своих и чужих, напоминает только раскаленная буржуйка и повешенные солдаты с мешками на голове – их Шишкин рассадил на первых рядах партера. Еще о человеческих потерях красноречиво заявит столпотворение бутафорских черных фортепиано, угловатых, наспех сколоченных, как гробы, и отряд опустевших стульев с шинелями на спинках. Но все они быстро выпадут из сна – образы в спектакле появляются набегами, теснят друг друга и быстро ускользают.
Булгаковский «Бег» и бутусовский «нелинейный театр» подходят друг другу идеально – «восемь снов» о гражданской войне, как и приемы одного из самых иррациональных режиссеров, не подчиняются логике: это погружение в темные воды подсознания, где допускается предельная свобода ассоциаций и произвольный «порядок слов», где встречаются вставные эстрадные номера, повторы и «обманки», например, мнимые выходы на поклон под песню украинской группы «Океан Эльзи», на которых зрители пытаются аплодировать, а актеры просто выстраиваются в ряд и смотрят в зал. Сцен, приводящих в замешательство, испытывающих «предел» терпения, в спектакле немало. «Бег» – это, конечно, сон мучительный, напряженный, построенный на перепадах тональности, от меланхолично-подавленной у «петербургской дамы» Серафимы до резкой, почти шутовской у запорожца Чарноты. Оба, кстати, получают «черты» комедиантов: и бровки домиком (у нее), и клоунские гримаса (у него). Оба могли бы подать заявку в «клуб одиноких сердец сержанта Пеппера», члены которого тоже не знают, куда и зачем бегут.
«Никто нас не любит, никто... Нужна любовь, а без любви ничего не сделаешь на войне!», – говорит Хлудов о главной потере. Эмигрантская тема здесь – лирическая, она и «озвучена» поэзией: актеры читают стихи Бродского, Довлатова – и сталкивают 20-е годы с 70-ми, с «новыми американцами» из Ленинграда, а «Романс князя Мышкина» – с упрямой песней «Я остаюсь» рок-группы «Черный обелиск», уже родом из 90-х. «А мы опять стоим, и в трюме вода», поэтому вопрос – бежать или не бежать – снова атакует ночной бессмыслицей дневное сознание, которому приспособиться к реальности 2010-х не так уж и просто.
Помню: «Бессмысленно внушать представление об аромате дыни человеку, который годами жевал сапожные шнурки». Тем не менее, этот спектакль надо смотреть обязательно, хотя он антрепризный, и его придётся ловить. «Потерпевший Гольдинер» по пьесе В.Шендеровича, режиссёр А.Л.Дубровская (не путать с вахтанговской актрисой А.А.Дубровской). Сказать, что спектакль – выдающийся, при всём желании не могу; тут ещё и специфика антрепризы – приходится переезжать с одной сцены на другую, хотя в Вахтанговском (где всё начиналось) и в Театре Ермоловой (куда попал я) сцены очень различаются; приходится приспосабливаться, и это чувствуется. Всё, в общем-то, без проблем, и слава Богу. Сказать что-либо хорошее о пьесе – право, затрудняюсь. Многие говорят, что пьеса плоха, но позволю себе не согласиться – пьесы тут нет вообще, по сути это – набор репризных монологов, обращённых больше в зал, чем к партнёру. Но! что бы там ни говорили, главный человек в театре – актёр. Не режиссёр, чья задача прежде всего – дирижировать ансамблем (режиссёрские театры, конечно, существуют, но скорее как исключение, чем как правило, а остальное, извините, от лукавого, что бы ни навязывала нам дурацкая мода). А драматург тем более не может считаться главной фигурой в театре – можно не менять в тексте ни единой запятой, но постановки одной и той же пьесы всё равно получатся разными, зачастую ничуть не похожими. Никто не умаляет роли художника, композитора, костюмера, осветителя, но смотрим мы именно на актёра, а на всё остальное – постольку-поскольку. Немецкий биохимик Альбрехт Коссель, нобелевский лауреат, изучавший белки, сравнил своих «подопечных» именно с актёрами: «Жизненные процессы – как драма, и я изучаю актеров, а не сюжет». А белок, между прочим, принято считать основой жизни – во всяком случае, на нашей планете, за другие не скажу. Можно, конечно, и что-нибудь другое попробовать, но не факт, что занавес не опустится. В «Гольдинере» на сцене – двое актёров. Из «Афиши»: «Легендарный Владимир Этуш и популярная актриса театра им. Евг. Вахтангова Ольга Тумайкина фактически играют два моноспектакля» (http://www.teatr.ru/th/perf-info.asp?perf=33092). Нет, простите, всё не так: Тумайкина точно и тактично ведёт свою вспомогательную партию, как бы ассистирует Этушу в его моноспектакле. Тут – её большая заслуга (как и заслуга режиссёра Дубровской). Достоинство пьесы Шендеровича, может быть, в том и заключается, что в моноспектакль она трансформируется без потерь; мало того, в этом случае перестаёт ощущаться один из основных недостатков – обращённость монологов в зал; в моноспектакле такое, согласитесь, более-менее возможно. Итак, актёр. Владимир Этуш. Я не знаю, как описать то, что он делает в этом спектакле. Я даже не знаю, как это назвать – во всяком случае, слова «игра» или «работа» здесь не подходят категорически. Остаётся один вариант: на сцене он живёт... нет, живёт – не Этуш, а Гольдинер, никакого Этуша в спектакле и в помине нет. Забавно: один из самых злобных театральных критиков настолько (видимо, сам того не осознавая) впечатлился главным персонажем, что вконец запутался, воспринял всерьёз «антиамериканские» пассажи Гольдинера и возмутился, что в сеансе «чёрной магии» не было «разоблачения». Человек не понял простой вещи: театр (если это не подделка) – конечно, магия, но не чёрная и даже не белая, а своя, особая; разоблачения требуют только фокусы, а фокусы, в отличие от магии, основаны на ловком обмане, а вовсе не на таинстве. Гольдинер в своих монологах и комичен, и трагичен; его слова не обязательно принимать за чистую монету, но не сочувствовать ему – нельзя. Магия. Гольдинер несчастен, трогателен и по-своему обаятелен. Несчастен не напоказ и обаятелен не обаянием, полученным напрокат от замечательного актёра, а своим собственным. Повторюсь: перед нами – именно Гольдинер, он сам, а никакой не Этуш. Чудо. При всём его обаянии Гольдинера трудно назвать симпатичным персонажем. И всё-таки нельзя не восхититься мужеством, с которым он проживает свою одинокую и, в общем-то, совсем не весёлую старость, не теряет при этом вкуса к жизни и не пытается перевалить на других свой груз. Человек, который прогибался основную часть жизни, в старости как-то сам собой распрямился. Раньше трясся, всего боялся, а теперь перестал. Грехи и пакости остались в прошлом, срок давности давно истёк – тем более, мы видим, как Гольдинер расплачивается и принимает расплату, в общем-то, как должное. Получилась, можно сказать, ода жизнелюбию, которой автор текста, скорее всего, никак не планировал. Театр – это ведь больше, чем разыгрывание написанного текста, намного больше. Существительное из 5 букв, начинается на «т», кончается на «р»... Нет, не топор, которым, как известно, написанного не вырубить, а театр, способный всё перевернуть и переиначить по-своему. А вы думали, теперь всё по-другому? Про Этуша надо бы сказать отдельно. Нет, наверное, нужды напоминать, что в «Пристани» он выходит на сцену как Грегори Соломон. Тоже еврей, но совсем другой, ни разу не наш, не отечественного розлива. Между тем и этим – ничего общего. Два разных человека. Самый сложный момент, пожалуй, – во втором действии. Возможно, в какой-то момент Шендерович почувствовал, что в пьесе чего-то не хватает, и решил поддать пару: вдруг выяснилось, что старый Гольдинер когда-то в СССР (в бытность советским партработником Семёновым) весьма поспособствовал изгнанию в эмиграцию отца своей нынешней визави, Джейн Уотсон (в то время – совсем маленькой Жени Ровинской). Поворот, честно сказать, в духе самой дешёвой мелодрамы, да и Джейн (по тексту) как-то странно на это реагирует (то ли не въехала, то ли ей по барабану). Момент действительно сложный, только Гольдинеру и это нипочём – мало ли, что в жизни бывает. Это же вам не театр какой-нибудь. И вообще. А в частности – перестаньте жевать сапожные шнурки и постарайтесь попасть на этот спектакль. Название, надеюсь, напоминать не надо. Может быть, где-нибудь когда-нибудь вы увидите другое такое же чудо. А может быть, и нет. Лучше не рисковать.
Размышлять о нынешнем "Беге", который поставил в Театре им. Вахтангова Юрий Бутусов, крайне занятно. Прежде всего потому, что Михаил Булгаков вновь становится важнейшим автором эпохи, вновь помогает разобраться в очередном трагическом катаклизме мира, сотрясаемого от предчувствий и призраков войны.
Бутусов с его рок-н-рольной, стихийной, полной художественного хаоса энергией открывает булгаковскую пьесу через поэтику сюрреалистического, горячечного сна.
Собственно, пьеса Булгакова так и написана в 1928 году - в ней сплелась горячка гражданской войны и отчаянное предчувствие наступающего террора. Не удивительно, что ее постановку в Художественном театре Сталин не одобрил, и пьеса Булгакова надежно легла под сукно. Но когда стало можно, ее ставили неохотно, так что звонкой театральной судьбы у нее не получилось. Знаменитый фильм Алова и Наумова с грандиозными актерскими работами был впечатляющим, но вовсе не самым адекватным прочтением сюрреалистической пьесы.
Юрий Бутусов, действуя явно наперекор этой киноверсии, сведя все богатство мест действия, от крымских степей до парижских набережных, к двум лаконичным топосам - узкой полоске авансцены, отгороженной от остального пространства железным пожарным занавесом, и огромной пустой сценой, над которой плывут два огромных глазных яблока с камнем вместо зрачка. В зале тоже не по себе - на первом ряду вместо зрителей сидят набитые соломой "покойники" в камуфляже. Горячечные сны морфиниста - то ли генерала Хлудова, то ли самого Булгакова - переполнены стихами Бродского ("приезжать на родину в несчастье, приезжать на родину для смерти"), Маяковского, Володина, Довлатова, но своей эстетикой больше всего напоминают "Заблудившийся трамвай" Гумилева, где человечьи головы превращаются в вилки капусты или брюквы, а в революционном Петрограде вдруг слышится шепот Петра Гринева из "Капитанской дочки". Так Парамон Корзухин (Валерий Ушаков) превращается у него в бронепоезд и, тяжело пыхтя, двигается из одной кулисы в другую.
Бутусов подобно Андрею Жолдаку строит свой сценический мир на физическом надрыве, заставляя актеров искать подлинности сценического бытия в телесных спазмах. Страшная тифозная дрожь бьет Серафиму Корзухину (Екатерина Крамзина) добрую четверть длинного первого действия, ее лицо напоминает трагическую маску Федры-Алисы Коонен, а мимо нее проносятся в нескончаемом изнурительном беге долговязый приват-доцент Голубков-Сергей Епишев, Чарнота-Артур Иванов, Люська-Екатерина Нестерова. Едва остановив свой бег, они рассаживаются по углам точно зверьки, или неведомые существа, а женщины то и дело читают удивительные булгаковские ремарки, окончательно мешая сон с явью, не давая опомниться и понять, в каком мире, в какие времена происходит действие спектакля.
"Туманно ох, как все туманно", - любил говаривать Николка из "Дней Турбиных". Туман, сизый дым, дым отечества, серый и все скрывающий, то и дело опускается на пустую сцену. А когда генерал Чарнота стоит посреди стамбульской площади, делая ставки на тараканьих бегах, то вместо шумной толпы его окружает только безмерная пустота мира и все тот же сизый туман, что похож на обман. Одиночество и бытийный абсурд сопровождают здесь каждого, превращая пьесу Булгакова в историю нашего времени. И генерала Хлудова, которого даже его вечный спутник Крапилин не сопровождает (под тяжестью бессмысленного бега он становится похож на карлика, и только в финале вновь вырастает, и тогда ангел смерти уводит его туда, где стоит Крапилин), и Голубкова, который неожиданно мутирует от толстого к тонкому, и Серафиму, чей трагический серафимский лик становится главной маской этого спектакля.
Перемешав пасьянс, подмешивая в тоскливый монотонный звук Фаустаса Латенаса фонограмму то украинского "Океана Ельзи", то "Pink Floyd", то Иогана Штрауса и группы "АукцЫон", заставляя зрителя пропадать в лесу бессознательного, Бутусов, кажется, в финале пытается вывести всех на широкую и ясную дорогу - он врубает песню начала 90-х "Я остаюсь" группы "Крупский Сотоварищи": "Ты говоришь, что все погибло давно, и слишком много чужих среди нас. Но я, я остаюсь, там, где мне хочется быть". Впрочем, это могло только показаться - спектакль только начинает жизнь на огромной сцене Театра им. Вахтангова.
Фраза из булгаковской пьесы «да ниспошлет нам всем Господь разума и сил пережить российское лихолетие» тоже могла бы стать эпиграфом к спектаклю Юрия Бутусова. Но лишь в качестве одной из многих других. Потому что в этом сложном, как всегда, многочасовом, как обычно, насыщенном метафорами и образами, взятыми из разных культурных арсеналов, театральном сочинении главная мысль заключается, наверное, в том, что «лихолетие» — это константа российского бытия. Не «пережить», а жить в этом и умирать тоже в этом. Временные рамки пьесы (Крым, ноябрь 1920 года, разгром Добровольческой армии генерала Врангеля) решительно раздвигаются: тридцатые, сороковые, семидесятые, девяностые, нулевые, десятые… Географические очертания также плывут. Российское, будь оно в Москве или Магадане, Стамбуле, Марселе, Париже или Нью-Йорке, «живет» и «переживает», наступая, как на грабли, на один и тот же вполне национальный вопрос: ехать или оставаться? И вот интеллигент Голубков — Сергей Епишев в эмиграции актерствует на улицах, подозрительно знакомым раешником зазывая публику: «Господа и дамы! Ловите момент! Перед вами потомственный петроградский интеллигент!» Не случайно он таскает при этом свою возлюбленную Серафиму (Екатерина Крамзина) в челночной клетчатой кошелке. Все это очень похоже на 90-е годы, на дикое предпринимательство наших, очумевших от перемен, соотечественников, оказавшихся со своими прибаутками не только на Арбате, прямо под стенами Вахтанговского театра, но и на улицах Стамбула, и далее везде.
«Надо ехать», — говорит Голубков полуживой и дрожащей от тифозного озноба Серафиме; «Поедем», — уговаривает Серафима Хлудова, Хлудов — Чарноту. Здесь читают стихи Иосифа Бродского, здесь звучит «Романс князя Мышкина». Бежать из горящего Крыма в Константинополь, бежать из знойного Константинополя домой. Из Петербурга в Венецию. Из Москвы в Вермонт. Бежать, волоча за собой кто нехитрый скарб, а кто — чудовищный груз воспоминаний. Так, бойня, которую Хлудов только что устроил в Крыму, обозначена частоколом воткнутых в деревяшку могильных лопат, и, уходя в неизвестность, герой тащит за собой на веревке всю эту зловещую композицию.
О Гражданской ли войне этот спектакль? Или обо всех последующих войнах? И да, и нет. От перемены мест и обстоятельств сумма ментальных особенностей не меняется, вечный морок окутывает российского человека и под снегом родных пенат, и под яркой азиатской луной. Кошмары содеянного и чистые сладкие грезы равно живут под черепной коробкой, куда бы она вместе с телом ни переместилась. Одна греза, ироническая до смешного и страшная своим простодушным цинизмом, рефреном проходит через весь спектакль. Под знаменитый шлягер Пэта Бэлларда «Mr. Sandman», впервые исполненный дамским квартетом в 50-е годы, а затем использованный в саундтреках множества хороших западных фильмов, вдоль сцены движутся четыре милые девушки, изображающие поезд. Глупенькие сопрано поют песенку-просьбу о том, чтобы некий мистер послал девушке в ее сновидениях привлекательного молодого человека, актрисы тем временем синхронно двигают локотками посреди кошмара, из которого поездом ли, пароходом ли, бегом или ползком пытаются вырваться булгаковские герои. Родина—чужбина, вечная антитеза и вечный мотив.
«Бег» на деле оказался идеальным материалом для режиссера Бутусова, как и сам Михаил Булгаков явно «его» автором. Более того, именно в нелинейном, фантасмагорическом движении режиссерского воображения пьеса открылась так, как прежде не открывалась психологически достоверным, бытовым ключом. Мы-то привыкли как раз к последнему, когда смачные колоритные сценки, на которые Булгаков был большой мастер, чередовались с героическими и трагическими. А пьеса, тем временем, написана как «восемь снов», где все бывает искривлено, где флешбэк — обычное дело, где можно двигаться задом наперед, звучать эхом, менять пластику и очертания фигуры, появляться не тем, кто ты есть на самом деле, и т. п.
И вот перед нами длинная изматывающая экспозиция первого сна, которая потом отзовется сном пятым. Глубину сцены отсекает серый пожарный занавес, гулко и назойливо отбивает пульс ударный электронный звук, из кулисы в кулису бегут мужчины и женщины, наваждением проплывает девичья фигура в колыхающемся белом кринолине — это смерть, подхватывающая по дороге за руку генерала Хлудова и влекущая его в сомнамбулическом ритме за пределы нашей видимости.
Юрий Бутусов и художник Александр Шишкин чередуют фронтальные сцены перед пожарным занавесом с теми, что открываются за ним, на почти пустой сцене, чуть задымленной, подсвеченной двумя разновеликими лунами. Главный предмет интерьера — пианино, этот символ грубо попранной войнами и разрухой мирной интеллигентной жизни. И было бы это пианино общим местом, когда бы однажды не «размножилось» до длинной выгородки из предметов, силуэтами еще напоминающих о благородном инструменте, но на деле обернувшихся то ли товарным составом, то ли бетонным забором.
Сны продолжаются и там, в глубине, хотя некоторые сцены Бутусов все же выстраивает в, скажем так, традиционной театральной манере, когда кажется, что события и герои вполне реальны. В эти минуты зрители могут расслабиться, не считывать смыслы метафор, сбросить с себя оцепенение ночного кошмара, которое режиссер, как шаман недюжинной силы, регулярно насылает на зал. Происходящее на сцене затягивает в воронку, и все: красные всполохи, дымные завесы, неверное мерцание свечей, человеческие голоса, преображенные микрофонами, странная пластика, перемена обличий — все это, конечно же, сон, только знакомый. Вероятно, это плод какой-то общей генетической памяти.
Человеческий персонаж под именем «Бронепоезд», тот самый, подбитый снарядами, хромает вдоль сцены и издает крик, похожий не на паровозный гудок, а на волчий вой. Хлудов — Виктор Добронравов в Константинополе совсем неузнаваем, он скукожился, став половиной себя прежнего, — то ли вследствие ранения, то ли потому что для мытья полов военная стать не требуется, но, скорее всего, оттого что скрючено нутро, и неотступный кошмар, казненный солдат Крапилин, навсегда пригнул его к земле. Сам же Крапилин — Павел Попов, сорвав с головы смертный мешок, как ни в чем не бывало встраивается в ряд живых и кланяется почтенной публике.
Откровенная черная клоунада тут как тут: лица выбелены; усы накрашены; в первых рядах партера запросто могут оказаться «повешенные красноармейцы»; от выстрелов, больше похожих на хлопки петард, падают на подмостки герои; у долговязого Голубкова в брюки подложены толстины, отчего фигура напоминает длинную грушу. Тут же поют песни группы «АукцЫон» и звучит вальс Штрауса. Панк-сюр сменяется разве что не кукольным театром. По крайней мере, знаменитая сцена «Парамоша!», та, в которой Чарнота — Артур Иванов в присутствии приват-доцента выигрывает у Корзухина — Валерия Ушакова большие деньги, идет за картонной декорацией некоего «особняка», герои видны лишь в проемах освещенных окон, и все это похоже на кукольную ширму.
Вахтанговские артисты идеально существуют в предложенных Бутусовым стилевых обстоятельствах, что, наверное, не удивительно: у Римаса Туминаса они ведь тоже не пребывают в режиме унылого правдоподобия. Речь здесь даже не об отменных физических кондициях, не о вкусе к пластике и не об умении петь, а об особом нерве, игровом драйве, о наличии актерской рефлексии. Правда, представить себе, чтобы у Туминаса артисты пустились в рэп или в попсу, конечно, трудновато, а у Бутусова, напротив, легко. Однако природа театральности этих режиссеров все же, наверное, произрастает из одного корня.
При этом в спектакле практически нет разделения на главных и второстепенных героев, ни Хлудов, ни Чарнота, ни Голубков, ни Серафима не претендуют здесь на главенство, хотя их истории, конечно же, считываются. Несмотря на обычное бутусовское образное буйство, перед нами жестко и логично изложенный театральный текст, а логику на этот раз прямо на блюдечке преподнес режиссеру автор пьесы. Весь этот сумасшедший микст из великих стихов и дискотеки; из Майкла Джексона и Жанны Бичевской; из лексики обломков дореволюционной элиты и киношных видений 50-х годов прошлого века; из шинелей и фраков; из булгаковских ремарок, которые произносятся артистами на равных с репликами пьесы; из серой дымки, равнодушной луны, грубой лопаты и несчастного пианино… одним словом, «весь этот джаз» вырастает в скорбный космос вечных российских наваждений. И одновременно в длинную песню российского барда. Страстную и ироническую, умную, но совсем не философскую. Скорее, забубенную.
В финале спектакля Серафима отправляется со своим приват-доцентом на родину. Она, как чеховская героиня, одета в нежное белое платье и кокетливую шляпку, а он — в строгую черную пару. В краю ГПУ-НКВД-КГБ эти наряды им явно не пригодятся. Но отчаиваться не надо, ведь это всего лишь очередное сновидение.
На фоне всех скандалов с «Тангейзером», Таганкой, актерскими доносами на режиссеров хорошая новость как глоток кислорода в газовой камере. А новость в том, что в Москве появится еще одна театральная площадка, которая, если разобраться, старая — это новая сцена Вахтанговского, который наконец завершает историю, начатую 13 лет назад. Самый успешный на сегодняшний день столичный театр прирастает площадями — получает шесть с половиной тысяч квадратных метров вместо двух с половиной заложенных изначально. И каких!!! С контрольной проверкой по трем этажам новенького здания на Арбате прошелся обозреватель «МК».
Стены покрашены, полы положены, цеха заполняются оборудованием. Кажется, еще пару дней — и можно играть. Фото: Валерий Мясников.
Да уж, у Вахтанговского карманы не хилые и совсем не пустые — видно невооруженным взглядом. Но я не о деньгах и кошельках, которые прячут в карманах брюк и пиджаков. А о тех карманах, что находятся в самой глубине сцены и там хранят декорации. Вот, скажем, на днях вернулась «Анна Каренина» из Воронежа, с гастролей, вещички свои разбросала, и через них я переступаю, чтобы попасть прямо на новую сцену. Это пока пустой квадрат: темные стены, никаких тебе рядов. В роли комментатора директор театра Кирилл Крок:
— Зал-трансформер: хотите классический — тогда нажимаем кнопку, и бличер с рядами раскладывается на 250 мест. А если бличер не нужен, то мы его закатываем под технический балкон. А когда режиссеру придет в голову устроить спектакль по центру, то трибуны устанавливаются по периметру зала. Он полностью уже оборудован: штанкеты, свет, звук и световая дорога по кругу, подъемник подает декорацию снизу, рассчитан на вес в 3,5 тонны. И если мы совершим некое действие, то сразу попадем в зрительское фойе.
Но путь к фойе долог и извилист: с третьего этажа — направо, вниз — налево по коридору, еще по одному коридору и потом в подвал. По дороге Крок излагает историю вопроса: строительство 13 лет назад начинал великий артист и в то время худрук Михаил Ульянов, подписав инвестконтракт на строительство новой сцены. Эта стройка ну прямо как зеркало новой России, в котором отразилось все: разорение инвесторов, перепродажа бизнеса, бизнес-разборки, не говоря уже о не раз поменявшемся за эти годы законодательстве. И до недавнего времени здесь гуляли сквозняки, был голый бетон, мешки с цементом, коробки, строительный мусор. Казалось, до финиша далеко, однако пять лет назад новому руководству театра удалось переломить ситуацию, и дело активно пошло.
Стены покрашены, полы положены, цеха заполняются нужным оборудованием. Кажется, еще пару дней мойки-уборки — и можно начинать репетировать или играть. Однако сцену, как говорит художественный руководитель Римас Туминас, откроют в сентябре, к новому сезону.
Будущий зал-трансформер. Фото: Валерий Мясников.
— Римас Владимирович, новой сцене — новый репертуар? По какому принципу будете его формировать? — Новое всегда провоцирует на что-то новое, но у нас ничего специально нового не будет. Как раз хотел и хочу, чтобы сцену открыли Борисова, Лановой, Симонов... Репертуар составят три блока: первый — премьеры, второй — перенос спектаклей с малой сцены, и третий — для молодых режиссеров и актеров. Я репетирую пьесу Бернхарда «Минетти». Это о судьбе актера, хотя я не очень люблю, когда в театре про театр. Может, всю труппу выведу в одной сцене.
— Все 83 человека? Да где же они поместятся? — Ну да, всех — если хватит столов и стульев.
Римас говорит, что для новой сцены кроме него премьеры готовят Антон Яковлев («Подросток» по Достоевскому), Владимир Иванов с Юлией Борисовой «Возьмите зонт, мадам Готье!». А молодые возьмутся за мировую литературу.
— Я рассматриваю эту сцену в контексте Симоновского театра (в прошлом сезоне Вахтанговскому отошел еще и театр Рубена Симонова, что в переулке напротив. — М.Р.), где мы будем заниматься прозой, классикой и в литературе станем искать язык театра. Такая литературная база, лаборатория и спектакли.
Идем дальше. На втором этаже цеха: пошивочный с примерочными, две комнаты для бутафоров. Цветовое решение разработал главный художник Вахтанговского Максим Обрезков: очень стильное и смелое — от цвета мокрого асфальта на стенах фойе до алого в собственной мастерской. Ему самому наконец-то будет где развернуться: кабинет плюс макетная мастерская. Хорошо себя почувствуют и другие, кто ютится сейчас по комнатушкам: постановочная часть, например, с ее замечательным руководителем Володей Довганем, или фотограф, получающий здесь фотолабораторию, литчасть с видом на дворики Арбата. А также библиотека, архив, в котором можно многое найти. Надо бы спросить: а есть ли автограф Сталина, посетившего некогда спектакль «Виринея»?
Но особая гордость директора — это самый большой в центре Москвы столярный цех полного цикла. Помещение метров двести, а то и больше, уже заставлено станками. А вот прачечная и химчистка с профессиональными машинами. Здесь же ванна — большая, емкая.
— В ней огурцы солить будем? Или моем кого? — Не моем, а красим — здесь красильный цех. А еще есть отдельный гладильный.
Доски по периметру, а по центру — станок, куда закладывается ткань и нажатием одной педали — вжих — прогоняется через валик. А еще стоит чудо-манекен: на него надевается только что постиранная рубашка, вся мятая от сушки, застегиваются пуговицы, жмешь кнопку — и от пара она мгновенно становится горячая и как новенькая. Пример человеческого подхода к персоналу — там, где горячая работа, предусмотрены душевые.
Стены в коридорах уже в фотографиях — актеры, сцены из спектаклей. Останавливаемся перед одной, в коричневой раме, где Римас Туминас с Галиной Коноваловой, и этот снимок еще одно доказательство истины: актер не может без режиссера, впрочем, как и наоборот. Не появись девять лет назад в Москве литовец Туминас, не согласись он на предложение Ульянова взять Вахтанговский, никто бы не узнал о ярком, искрометном таланте Галины Коноваловой. Не судьба, а перевертыш под конец жизни. Не дожила двух лет до ста. В возрасте 97 лет летала через океан в Нью-Йорк на гастроли. Ее в театре все звали как птичку — Галочка. Бриллиант эпизода, шарм Вахтанговского, фарфоровая статуэтка — вот какой ушла артистка Коновалова, более 70 лет послужившая Вахтанговской сцене. Такому финалу позавидует любой.
Три этажа видимых и еще три уйдут вниз, где будет арт-кафе и фитнес для сотрудников, кстати бесплатный. Центральный пост охраны со множеством экранов и дисплеев — сюда сведены в общей сложности 25 инженерных систем, что в автоматическом режиме управляются с одного компьютера. Сколько же все это стоит? Крок достает бумаги, читает: — Общая сумма средств, затраченных на реализацию проекта, 923 миллиона рублей. В общем, почти миллиард негосударственных денег. За это огромное спасибо инвестору...
Однако возникает вопрос, который давно мучает меня: какие физические и бытовые условия способствуют духовным взлетам? Художник должен быть сыт и богат или довольствоваться малым, как пташка? У Вахтанговского не просто новое здание, а символ благополучия: красота, комфорт... Не зажиреет артист? Не снизит творческий потенциал?
— Вот боюсь, что так может получиться, — смеется Туминас. — Есть опасность такой сытости, уверенности, защиты. Нет тревоги. Вот когда здесь была недостройка, не хватало оборудования, я думал: наверное, так и надо, главное, чтобы туалет и кресла были хорошие, а дальше мы с лампочками и дежурным светом сыграем. Я сам боюсь глянца, лоска. Вот около сцены нет пока актерского уюта — вот такой, наверное, и нужен, чтобы на сцене чувствовать себя хорошо.
Продолжаю рассказ и показ почти завершающей истории про строительство Новой сцены театра. Осталось самое сложное и трудное, открыть это пространство неделей премьер.Мебель завозим, шторы вешаем. Готовимся к открытию.
Римас Туминас приступил к репетициям спектакля «Минетти» по пьесе Томаса Бернхарда.
В создании спектакля принимают участие: режиссер – Анатолий Дзиваев, художник – сценограф – Адомас Яцовскис, художник по костюмам - Котрина Дауётайте, композитор - Фаустас Латенас, хореограф – Анжелика Холина, музыкальный руководитель – Татьяна Агаева, помощник режиссера – Наталья Меньшикова.
В главной роли - Народный артист России Владимир Симонов.
В репетициях принимают участие: Народная артистка России Людмила Максакова, Заслуженный артист России Алексей Кузнецов, Заслуженная артистка России Агнесса Петерсон, Мария Волкова, а так же артисты Первой Студии Вахтанговского театра.
Томас Бернхард — автор истории, названной «Минетти» и написанной для реально существующего актера — Бернхарда Минетти, не очень известен в России, да и за рубежом его имя не часто появляется на афишах театров.
В старой гостинице на берегу Балтийского моря в канун Нового года Артист, случайно оказавшейся там, подводит итог уходящей жизни, размышляя о превратностях судьбы, о смысле профессии, о взаимоотношениях актера и публики, о своем предназначении и Миссии.
Премьера спектакля "Минетти" намечена на середину октября 2015 года и будет приурочена к открытию Новой сцены Театра имени Евгения Вахтангова.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 118
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Jeniya Striga, 17.4.2015 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума