Maskva vieniems – бkvлpimo рaltinis. Kitiems – miestas, kuriame tik uюdirbami pinigai. Treti niekur kitur nenorлtш gyventi, tik рiame юilagalvж senolж su aukso karыna primenanиiame megapolyje. „Maskva manжs nebepaleidюia“, – su рypsena kalbлjo choreografл Anюelika Cholina, dirbanti Maskvos valstybiniame akademiniame J.Vachtangovo teatre, kuriam vadovauja reюisierius Rimas Tuminas. Bыtent рie юmonлs turлjo daug бtakos Maskvos kultыriniam gyvenimui per pastaruosius penkerius metus. Perfrazuojant garsшjб rusш filmа „Maskva netiki aрaromis“, bыtш galima teigti, kad bыtent lietuviai jа pravirkdл. Pavyzdюiui, 2011-aisiais po R.Tumino premjeros „Prieplauka“ publika nuриiuvo, paskui atsistojo ir sukлlл ovacijш lavinа. Ir plojo ne eilinл publika, o ir Lietuvai paюбstamas Rusijos kino bei teatro юiedas. Ir taip – po kiekvieno naujo spektaklio. Po A.Cholinos spektaklio „Bereg юenриin“ visi buvo nustebinti. R.Tuminas mano, kad tuomet teatras pradлjo kvлpuoti – visi pamatл bendrа teatrinж kultыrа, pajuto jos skonб. Negana to, nauju юodюiu Rusijos scenoje buvo apibыdintas choreografлs iр Lietuvos spektaklis „Ana Karenina“, pastatytas irgi R.Tumino vadovaujamame teatre. Uю рб kыrinб ji ir scenografas Marijus Jacovskis buvo nominuoti Auksinei kaukei – apdovanojimui, prilygstanиiam kino „Oskarui“. Rusai patys neslлpл, kad lietuviai prikaustл savo aukрtu meniniu lygiu, pagarba tradicijoms ir rafinuotu skoniu...
„Kai maestro grбюta, mano nuotaika bыna pakili, tarsi atsiranda dar daugiau noro ir jлgш dirbti“, - tarsteli viena Vilniaus Maюojo teatro darbuotoja, kol laukiu рio teatro бkыrлjo Rimo Tumino. Stebina jo gebлjimas bыti atidюiu, kantriu, kiekvienam skirti pakankamai laiko, nors laukianиiшjш jo dлmesio vis yra ir yra. Jau penkti metai lietuvis vadovauja Maskvos valstybiniam akademiniam J. Vachtangovo teatrui. Jis atima tiek laiko, kad 2010-aisiais Rimas Tuminas Vilniaus Maюojo teatro vairа perdavл Gretai Cholinai. Taиiau kaip meno vadovui veiklos vis tiek – per akis. - Ar trumpam grбюжs iр Maskvos б Vilniш pailsite? - Darbas. Tik darbas... - kaip visada mаsliai taria reюisierius ir teatrш vadovas. - Bet pailsiu dvasiрkai, nes susitinku su brangiais юmonлmis, kolegomis. Dvasinio poilsio Maskvoje neturiu. Atsirado naujш draugш, bet jie nлra mano kraujo broliai, ne mano kraujo юmonлs. Jie draugai – taip, bet mыsш niekas nejungia - nei юemл, nei dangus. - Per kelerius metus, kai vadovaujate maskviрkiam teatrui – jis pakilo, suskambлjo. Рtai balandюio 16 dienа jыsш pakviesta dirbti choreografл Anюelika Cholina net buvo nominuota Rusijos nacionalinei teatro premijai „Auksinл kaukл“. Dabar, kai ir jыs esate бvertintas, vertinamas, kaip jauиiatлs vienoje didюiausiш pasaulio sostiniш? - Kartais kas nors iр rusш didюiшjш dлl uюimtos teatro erdvлs pajuokauja: „Tai kа, Tuminas, kerрiji mums?“ Graюiai taip pajuokauja. Ta paиia gaida ir atsakau: „Taip, kerрiju pradedant nuo 1939-шjш“. Elegantiрkas kerрtas? Kitaip mes ir negalim, o ir nereikia – tik sportu, muzika, kultыra. Pastebiu, kad vis daюniau rusш spaudoje pasitaiko frazл: „Pats geriausias rusas yra lietuvis“. Maskvoje pilka юemл, pilkas dangus. Ten юmogus ypatingai nori iрgyventi, bыti, tapti. Nori pagraюinti юemж, kad ji nebыtш tokia pilka ir dangш pravalyti. Ir aр to noriu. Рi groюio troрkulio tendencija teatre ypaи ryрki, labai stipriai justi atvirumo, istorijos scenoje be specialiшjш efektш poreikis. O visgi efektш, atrakcionш dar yra. Mat stiprus saviraiрkos, noro save parodyti, iрreikрti kultas. Bet juk groюis tame, kad iрreiрki kitа, o ne save. Iрreikрk, atverk kitа – tuomet ir tu gal galлsi atsiverti. Nedaryk to, kas tau nedera, ko dangus neliepл. O dangus liepia kitame, o ne savyje ieрkoti savжs. Рtai tokiais klausimais gyvenu Maskvoje. Lietuva - ne tik mano tлvynл, юemл. Brangu, kad иia dar justi dлmesys, rыpestis vienas kitu. - Grбюus Vilniuje tenka sprжsti ir naminius, ir darbinius reikalus, daюnai susijusius toli graюu ne su kыryba. Jei iрtaikote valandлlж, kur mлgstate Vilniuje nueiti? - Labai noriu pasivaikриioti po Senamiestб. Noriu pamatyti ne tai, kas nauja, o tai, ko dar nemaиiau. Bыna taip - vaikриiojai pro tа paиiа vietа trisdeрimt metш ir vienа dienа pamatai kokiа nors detalж. Buvo ji ten рimtmeиius, bet tu pamatei tik dabar. Koks didюiausias atradimas? Visgi ne materialыs dalykai. Didюiausias atradimas, kad Maюasis teatras pajuto, atrado tikлjimа savimi. Visuomet atvaюiuoju su nuodлme, kad palikau teatrа. Bet juk nepameиiau ir nepabлgau. Tik palikau. Iрvykau tarsi б ilgа komandiruotж ar lyg diplomatas б misijа. Бvykdysiu jа ir grбрiu. Juk kokio amюiaus юmogau bebыtum – visgi mokaisi. O Maskvoje – didelл patirtis. Kai prieр daugelб metш baigiau valstybinб teatro meno institutа – GITIS'а – man siыlл likti aspirantыroje, statyti spektaklius. Bet kokia kaina likti, бsitvirtinti ir рiandien siekia daugybл menininkш iр Rusijos glыdumos. Bet aр nepriлmiau pasiыlymo - verюiausi б Vilniш, norлjau dalintis ta teatrine platuma, kuriа pamaиiau Maskvoje. Paюinimas, бgytas meistriрkumas, pojыtis, kad egzistuoja ir kiti pasauliai, kita teatrinл kalba mane sprogdino iр vidaus. Ir dabar, kaip ir prieр trisdeрimt metш, noriu grбюti, pasakoti, dalintis su savais. Kita vertus, matydamas, kaip Maюasis teatras perлjo krizж, kai jauиiu savш юvilgsnius jau be priekaiрto man, kad iрvykau, slapta tikiuosi iрgirsiаs: „Tu иia nebereikalingas. Ko grбюai? Mums viskas tvarkoj, aиiы“. - Keista, retas dюiaugtшsi iрgirdжs, kad yra nereikalingas. Esate tuo tikras? - Taip. Didюiuoиiausi, kad юmonлs nugalлjo save, rado jлgш, vilties ir tikлjimo – paиiu teatru, ne manimi. Ne bлda, kai mokytojo nebepriima. - Kа tuomet darytumлte – juk visа laikа esate бpratжs бtemptai dirbti? - Nuvaюiuoиiau б savo sodybа sodybа uю Trakш. Pirmiausia бsigyиiau рunб, puoselлиiau sodа ir darюа. Gal net viрtш uюsiveisиiau ir oюkа. Norлиiau arklio. Tai bыtш ne poilsis, o mano gyvenimo, norш, mаstymo tжsinys. Юinoma, teatre tжsиiau veiklа, gal nebe taip intensyviai. Nepretenduoиiau б vadovavimа, bыиiau reюisierius - ir gana paklusnus teatro vadovui. Юinau ir moku paklusti, man tai patinka. Visа gyvenimа teko vadovauti, o norлjau bыti laisvu menininku, neрioti skrybлlж, uюsimesti baltа рalikа. Supratau, kad paklusime yra groюis. Paklusti – reiрkia padлti. Turime prigimtinж teisж – norа padлti. Jei paisytume to, mыsш gyvenimas bыtш graюesnis, nebыtume tokie paniurж ir dлl kaюko tarsi бюeisti. - Ar юmona Inga, dukros Monika ir Gabrielл nereiрkia pretenzijш, kad jыs maюai bыnate namuose? - Ne, nereiрkia. Юmona, юinoma, tiesiog aplinkybiш yra priversta rыpintis buitimi viena. Kiek galiu – padedu. Stebina, kaip greitai viskas sensta, pыva. Pavyzdюiui, sodyboje, o ir bute jau siena sueiюлjo. Kaip иia padaryti, kad taip greitai viskas negriыtш?.. Visa tai mane labai nervina. Nesukыriau tradicinлs рeimos. Man рiek tiek бtartina, kai girdюiu sakant, kad рeima – tai tvirtovл, kad joje puikiausiai pailsi. Manau, kad юmonлs nлra tokiais atvejais atviri. O gal aр ir klystu. Mano gyvenimo bыdas visuomet buvo artistinis, niekuomet nebuvau namuose. Рeima – tokia, kokiа pamenu nuo vaikystлs, kai aplink mamа, tлvа dar bыrлsi tetos, dлdлs, pusbroliai ir pusseserлs, man kelia рiltus prisiminimus. Tai prasminga. Gal man reikлjo tа tжsti, burti visus, bet nemoku... - Ar jums reikia ramybлs, sлslumo, kavos vis iр to paties puodelio? - Gal jau ir nebereikia. Juk gali kur nors nueiti ir tа puodelб kavos nusipirkti. Nors viskа moku daryti pats. Ir statyti, remontuoti. Tik duok man medб – net drebu pamatжs. Neiрmetu nл menkiausios lentelлs – nors ir purvina, viniш privaryta. Iрtraukiu vinis, nuvalau, nuobliuoju – koks groюis atsiskleidюia. Esu suolш, lovш sumeistravжs. Stalа – didelб. Retai visi uю jo susлdam, bet kaip ten bebыtш - рeimos stalas yra. Dar yra laiko, gal dar prailginsiu stalа, gal net naujа - dar ilgesnб – sumeistrausiu, nes jau turiu anыkш. Dar yra laiko - tikiuosi bыsiu geriausias senelis Lietuvoje.
Пульс Творчества 22-04-2013, Дайва Кайкарите Режиссёр Р. Туминас: «Втайне надеюсь, что в Вильнюсе отпадёт во мне необходимость»
«Когда возвращается маэстро, у меня даже настроение улучшается, и я снова полна сил и желания заниматься творчеством», - ненароком проговорилась одна из работниц Вильнюсского Малого театра, в то время как мы ожидали основателя этого театра – Римаса Туминаса. Очень удивляет его способность быть внимательным, терпеливым, и способность уделить каждому собеседнику достаточное количество времени, не смотря на то, что желающих поток не иссякает. Уже на протяжении пяти лет литовец руководит Московским государственным академическим театром имени Е. Вахтангова. И это занимает настолько много времени, что в 2010 году Римас Туминас бразды управления Вильнюсским Малым театром передал Грете Холиной. Но и без этого, нагрузки, в качестве творческого руководителя, предостаточно.
- Получается ли возвращаясь из Москвы в Вильнюс на краткие промежутки времени, находить время на отдых? - Работа. Только работа… со свойственной ему задумчивостью произносит режиссёр и руководитель двух театров. – Но тут получается отдохнуть духовно, так как встречаюсь с дорогими мне людьми, коллегами. В Москве душевно отдохнуть не получается. Конечно, появляются новые друзья, но они не являются моими кровными братьями, это люди не моей крови. Они друзья – да, но нас ничто не объединяет, - ни небо, ни родная земля.
- За несколько лет вашего руководства московским театром, театр преобразился, поднялся, начал звучать. Стоит упомянуть, 16 апреля приглашённая вами Анжелика Холина была удостоена Русской национальной театральной премии «Золотая маска». Теперь, когда и вы себя ощущаете оценённым обществом, ценимым, как себя чувствуете в одной из самых больших столиц мира? - Иногда, кто-либо из весомых политических фигур России, ссылаясь на занятое театральное пространство, шутит: «Ну что, Туминас, мстишь нам?» Красиво, без злобы, шутят. Отвечаю в том же духе: «Да, мщу, начиная с далёких 1939-х». Элегантная месть? На другое мы и не способны, да и не нужно – только через спорт, музыку и творчество. Замечаю, что всё чаще в русских СМИ попадается следующая фраза: «Самым лучшим русским является литовец». В Москве серая земля под ногами, серое небо над головой. Там особенно проявляется инстинкт выживания, хочется быть, стать кем-то особым. Хочется украсить землю, чтобы она не оставалась такой серой и невзрачной, хочется отчистить небо от туч. И я тоже хочу этого. Эта жажда к красоте особенно проявляется на театральном поприще, очень сильно ощущается потребность в открытости, наличии исторических моментов и спецэффектов. Но, все-таки, и «аттракционов» достатоно. Видимо, силён культ желания себя показать, выразить. Но красота в выражении других аспектов, а не в том, чтобы себя показать. Выделись, помогая другим раскрыться, и только тогда ты и сам сможешь раскрыться. Никогда не совершай того, что не стоит совершать, что запрещено самим Всевышним. А Всевышний говорит искать себя в других, а не в себе любимом. Вот с такими вопросами живу в Москве. Литва является не только моей родиной, родной землёй. Мне очень дорого местное внимание и забота друг о друге.
- После возвращения в Вильнюс приходится решать и домашние и рабочие вопросы, которые часто связаны вовсе не с творческой деятельностью. Если у вас появляется минутка свободного времени, куда предпочитаете сходить в Вильнюсе? - Очень хочу прогуляться по Старому городу. И хочу видеть не что-либо новое, а то, чего раньше не замечал. Бывает и такое – проходил по одному и тому же месту тридцать раз, и лишь потом, в один особый момент замечаешь деталь. Эта деталь оставалась на своём месте на протяжении столетий, но ты её увидел только теперь. Самое большое откровение? Всё же это нематериальные вещи. Самое большое откровение в том, что Малый театр ощутил, поверил в свои силы. Каждый раз приезжаю с укором в душе, - оставил театр. Но ведь не бросил и не убежал. Только оставил. Словно уехал в длительную командировку или словно дипломат – выполнять свою миссию. Выполню её и вернусь. Сколько бы лет ни было человеку, все учатся. А в Москве серьёзный опыт. В то время, когда много лет назад оканчивал Российский университет театрального искусства – ГИТИС, мне предлагали остаться в аспирантуре, заниматься постановкой спектаклей. «Закрепиться, остаться любой ценой» – и сегодня для многих творческих людей из российской глубинки является целью. Но я не принял предложения, я стремился в Вильнюс, хотелось делиться всем тем театральным разнообразием, что я увидел в Москве. Знания, полученное мастерство, ощущение того, что существуют и другие миры, другой театральный язык, всё это меня распирало изнутри. И теперь, как и тридцать лет назад, хочу возвращаться снова и снова, рассказывать, и делиться знанием со своими. С другой стороны, отмечая тот факт, насколько благополучно Малый театр пережил кризис, и, ощущая взгляды своих коллег, в которых уже не сквозит неприязнь ко мне, с претензией «зачем приехал», втайне надеюсь услышать: «Ты уже тут не нужен. Зачем вернулся? У нас всё в порядке, спасибо».
- Странно, редкий обрадуется словам о том, что он уже не нужен. Вы уверены? - Да. Я гордился бы тем, что люди смогли пересилить себя, нашли в себе силы, надежду и веру, а также самим театром, но не собою. Это не трагедия, когда отпадает необходимость в наставнике.
- И чем, в таком случае, занялись бы, ведь вы привыкли постоянно усиленно работать? - Тогда отправился бы в своё поместье за Тракаем. Первым делом купил бы собаку, начал ухаживать за садом и огородом. Даже, возможно, завёл бы куриц и одну козу. Хотел бы завести и лошадь. Это был бы не отдых, а, исходя из моего мировоззрения, дальнейшее развитие образа жизни. Безусловно, продолжал бы театральную деятельность, возможно, без прежней интенсивности. Не претендовал бы на руководящую должность, был бы режиссёром, беспрекословно подчинялся бы руководителю театра. Могу руководить, но могу и подчиняться, мне это нравится. На протяжении всей жизни приходилось занимать руководящие должности, хотя, всегда хотел быть свободным художником, обмотаться белым шарфиком и носить шапочку. Понял, что и в подчинении есть красота. Подчиняться – значит помогать. Обладаем прирождённым правом – желанием помогать. Если будем с этим считаться, то наша жизнь станет красочнее, а мы не были бы такими удручёнными, словно кем-то обиженными.
- Не высказывают ли претензий ваша супруга Инга, дочки Моника и Габриэлла по поводу ваших длительных отсутствий у домашнего очага? - Нет, не высказывают. Супруга, естественно, из-за обстоятельств вынуждена вести хозяйство в одиночку. На сколько у меня получается – стараюсь помогать. Меня удивляет, насколько всё быстро стареет, портится. Например, в поместье, как и в квартире, одна из стен пошла трещинами. Что нужно сделать, чтобы всё так быстро не разрушалось? Всё это меня сильно нервирует. Не завёл традиционной семьи. Для меня это слегка подозрительно, когда слышу слова других людей: семья – крепость, в которой прекрасно восстанавливаешь силы. Думаю, что в таких случаях люди не полностью открыты с собеседником, они скрывают часть правды. Возможно, я ошибаюсь. Мой образ жизни всегда был артистическим, я никогда не бывал дома. Такая семья, о которой остались воспоминания с детства, когда вокруг мама, отец, тёти, дяди, двоюродные братья и сёстры, вызывает множество тёплых воспоминаний. Это имеет смысл. Возможно, мне стоило продолжать эту традицию, объединить всех родственников под одной крышей, но не умею…
- Нуждаетесь ли вы в спокойствии, оседлом образе жизни, необходимости пить кофе по утрам из той же чашки? - Возможно, уже и не нуждаюсь. Ведь можно в любом месте пойти и купить ту чашечку кофе. Всё умею делать собственными руками. И строить и ремонтировать. Только дайте мне дерево – даже дрожь в теле при виде дерева и инструментов. Не позволяю себе выбросить ни одной доски, даже если она и грязная или вся истыкана гвоздями. Вытаскиваю гвозди, очищаю, обстругиваю, и тут раскрывается уникальная красота деревянных изделий. В своё время делал и парты и кровати. И большой стол. Конечно, редко за него все садимся, но как бы там всё ни было – это семейный стол. У меня ещё есть время, возможно, удлиню стол, а возможно сделаю даже новый, более длинный, так как есть у меня уже и внуки. У меня еще есть время – надеюсь, буду лучшим дедушкой во всей Литве.
https://www.facebook.com/daumantas.todesas 13.11.2014 Фото Vilniaus Mažasis Teatras. Vilniaus Mažasis Teatras добавил(а) 10 новых фото — с Elvita Brazdylyte и еще 18. Džiaugsmingos, šviesios, nepamirštamos akimirkos po vakarykštės Vilniaus mažojo teatro premjeros #BedalisIrLabdarys
„Юmonija yra padalyta б dvi dalis, bet ne б gerieиius ir blogieиius, o б labdarius ir bedalius. Taиiau bedalis negali egzistuoti be labdario, kaip ir labdarys – be bedalio“, – teigia tarpdisciplininio meno kыrлja, raрytoja, eseistл Paulina Pukytл, paraрiusi knygа „Bedalis ir labdarys“, pagal kuriа Vilniaus maюajame teatre spektaklб stato reюisierл Gabrielл Tuminaitл. Spektaklio premjera – lapkriиio 11-аjа. Tа dienа sukanka deрimt metш, kai Vilniaus maюasis teatras бsikыrл savo nuolatiniuose namuose Gedimino pr. 22 ir рi sukaktis бprasminama premjera apie юmones, praradusius namus. P.Pukytл, tiek vizualinлje kыryboje, tiek literatыroje daюniausiai naudojanti rastа, pastebлtа medюiagа, retai kada viskа iрsigalvojanti nuo nulio, „Bedalyje ir labdaryje“ dлmesб sutelkл б emigracijos skaudulius, nereikalingus юmones, бsikыrusius Londone, – naivius lietuvius, atvaюiavusius б „aukрtesniаjа“ рalб. Bedalis – tai imigrantas svetimoje socialinлje, kultыrinлje, ekonominлje terpлje, labdarys – daюnai socialinл institucija, skirta suteikti pagalbа юmogui. Labdariais P.Pukytлs tekste tampa valstybлs tarnautojai, pareigыnai...
„Kremlius!“ – norisi net aiktelėti pamačius, kokiame name Maskvoje gyvena režisierius Rimas Tuminas (56 m.), šiuo metu vadovaujantis Valstybiniam akademiniam J.Vachtangovo teatrui. „Pokariu statyta „vysotka“, – aiškina režisierius apie milžinišką pastatą, tokių Rusijos sostinėje – vos keli. Iš toli apšviestas žiburių statinys atrodo lyg iš saldainių dėžutės – regis, kaip tik tokią mačiau Kremliaus pašonėje įkurtame prabangiame gastronome Nr.1 su krištolo sietynais, brangaus medžio lentynomis ir maloniomis it krakmolyta prikyštė pardavėjomis. Su garsiu režisieriumi dėl pokalbio apie namus ilgai tartis nereikėjo. Išgirdęs pasiūlymą jis sutiko priimti mus tą pačią dieną. Tiesa, viskas įvyks vėlai vakare, po darbo. O kol laukiame, turime unikalią galimybę stebėti R.Tuminą daug prieštaringų kalbų ir liaupsių sulaukusio spektaklio „Troilas ir Kresida“ repeticijoje. Dar – išgerti puodelį kavos jo kabinete, apstatytame įspūdingais antikvariniais baldais. Nuolat apmąstymuose paskendęs režisierius norėtų, kad kabinete būtų skaitoma, galvojama, kuriama, tačiau dažniau čia tenka pasirašinėti dokumentus ir spręsti biurokratinius reikalus. Sėdame į automobilį ir važiuojame laikinų R.Tumino namų link. O kur vairuotojas? Yra toks. Bet režisierius nelabai supranta, kam jo reikia. Kelias nuo namų iki teatro netolimas. Be to, pačiam malonu pavažiuoti. Kita vertus, jei nuvažiuotų pas draugą, vairuotojui tektų laukti, kol vyrai aptars reikalus, bokalą išlenks?.. „Man nemalonu, nejauku tuo naudotis. Tai nesuderinama su teatriniu veiksmu, su gyvenimu teatre. Paskui gali užsigeisti dar kokių nors privilegijų ir nebesuprasi, iš kur atsirado pasipūtimo liga. Kuklumas – geras bruožas? Gal ir blogas, po velnių“, – svarsto režisierius. Įėjimas į įspūdingąjį namą verčia žavėtis ne mažiau nei išore, nes yra padabintas freskomis, sietynais, medžio raižiniais. Gal tik kiek keistokai šioje prabangoje atrodo jau snūduriuojanti prie durų budėtoja. Dauguma režisieriaus kaimynų – buvę lakūnai bandytojai. O kas kiti? Jei prabiltų tą įėjimą serginti moteriškė, tikrai išpliurptų, kad galintys šiame name įpirkti butą vyrai tokius dovanoja savo meilužėms. R.Tumino bute atsispindi namo išorės didybė. Lubos aukštos, puoštos gipso lipdiniais ir rozetėmis. Kabo sietynai. Mūsų nepasitinka jaukumas. Nepasitinka ir šventiškumas, kuris paprastai tvyro, kai laukiama fotokameros blyksčių. Bet dėl to tik tikriau. Režisierius čežina maišelį – traukia iš jo vaišes, kurių užbėgo į pakelės parduotuvę. Plauna indus, raiko duoną ir sūrį, ieško vyno taurių. Dvasia buitiška, bet vis tiek su geru žiupsniu teatrališkumo – nuo vandens srovės iš čiaupo iki indų barškesio ant stalo. O gal tik taip atrodo, nes vos prieš pusvalandį išėjome iš W.Shakespearo dramomis ir aistromis kunkuliuojančios repeticijos?.. Kalbos apie namus nedaug. Kodėl, suprantu pamačiusi miegamajame lagaminą. „Ai, tegul mėtosi. Kad nepriprasčiau, neprisiriščiau“, – aiškina lietuvis. Svetimas jis čia. Nepaisant jį įsimylėjusių aktorių, kritikų liaupsių už tai, kad J.Vachtangovo teatrą pakėlė į aukštesnį lygmenį, kad jis įgavo kvėpavimą, R.Tuminas vis tiek yra lydimas įtarimų, jog griauna rusų kultūrą. – Gal atsivežėte kokią nors mielą smulkmeną iš namų Lietuvoje? – Ne. Net vaikų nuotraukų neturiu. Ir nenoriu. Kad nepriprasčiau. Laikinai čia esu, laikinai, – vėl pakartoja. Ponas Rimas, įžengęs į šiuos namus, pirmiausia išslapstė spintelėse kičines grožybes, dirbtines gėles. Kišeninis senovinis laikrodis ant rašomojo stalo – štai kas dvelkia šeimininku. Režisierius pirko jį sendaikčių turguje, kuriame mėgsta lankytis. Jam patinka senienos. – Ar svarbu jums namai, sava erdvė, jaukumas, obuolių pyrago kvapas? – Ne. Skersvėjai, srovės mane gali nešioti, kur nori. Tik sodyboje už Trakų jaučiuosi savo vietoje. Įlendu į daržinę ir meistrauju kėdę, stalą ar lovą. Galiu iš tos daržinės ir nebeišlįsti. – Jūsų namai – teatras? – Mano namai ne tiek teatras, kiek aktorius. Sutinki talentingą aktorių, dirbi su juo, ir atsiranda ta jauki erdvė, – kalba menininkas. Režisierius yra sakęs, kad teatras negali būti namai. Jame aktorius turi jaustis svečiu, nes kada nors juk reikės išeiti. – Ar mėgstate svečius? – Ne, – atsako. Bet, išgirdęs mūsų su kolega juoką, pasitaiso: „Ai, jūs tai ne svečiai. Jūs namiškiai. Lietuviai“. – Nesinaudojate vairuotojo paslaugomis, tai gal bent namų tvarkytoją turite? – Atsisakiau. Buvo tarnaitė, ateidavo kartą per savaitę. Bet kam man jos reikia? Prirūkydavo, išgerdavo, kas bare likę. O dar su pretenzijomis: „Viską sutvarkiau – gal galima su jumis dar parūkyti, pasėdėti?“ Galvoju: „Oho!“ – juokiasi režisierius. – Bet namus vis tiek reikia tvarkyti – argi tai jūsų nevargina? – Ką jūs. Įsijungti siurblį ir dulkes nuvalyti – tai poezija. Plovimas, valgio ruošimas – tai gyvenimas. Gerai iškepi mėsą – ir jau džiugini širdį. – Moterys skundžiasi, kad jas buitis vargina. – Na, jei ta buitis kankina kasdien ir dar vyras sriuba nepatenkintas... O kai pats sau tarnauji, visai kas kita. Dažnam atrodytų: baisu. Bet vienatvės nėra. Mes tik sugalvojome tokią temą. Vienatvė – tai natūrali žmogaus būsena, ir jokios temos iš to nereikia kurti. Žmogus miršta vienas. Ir tai jo pranašumas prieš gyvuosius, nes jis išeina, o jie lieka. Tik bijau, kad aš taip nesugebėsiu – imsiu zirzti: štai jūs liekate, o aš mirštu. – Kur ieškote paguodos, kai jaučiatės nelaimingas? Paprastai ją suteikia artimas žmogus, o jei jo nėra, guodžia bent savos namų sienos. – Nežinau, ką reiškia nelaimingas. Nelaimingas būnu, kai repeticija prastai praeina. Kai dar kas nors nesiseka. Tada reikia savęs pagailėti. Mes to vengiame, o reikėtų iki dugno, iki galo savęs pagailėti.
МОЙ СТИЛЬ 08-01-2009, ДАЙВА КАЙКАРИТЕ, ЧУЖОЙ
«Кремль», хочется воскликнуть, когда видите дом в Москве, в котором живёт Римас Туминас (56лет), в настоящее время руководящий Государственным академическим театром Е. Вахтангова. «Высотка», построенная в послевоенные годы, - рассказывает режиссер о громадном строении, таких зданий всего несколько по всей Москве. Издали освещённое декоративной подсветкой здание выглядит ярким сувениром из коробки с новогодними сладостями. Если не ошибаюсь, именно такой сувенир видел в расположенном рядом с Кремлём роскошном Гастрономе №1, с хрустальными светильниками, прилавками из дорогих пород дерева и приятными в общении продавщицами в накрахмаленных фартучках. С известным режиссёром об интервью на тему его дома, долго не пришлось договариваться. Услышав наше предложение, он согласился нас принять в тот же день. Правда, договорились на поздний вечер, после работы. А пока ждали, получили уникальную возможность наблюдать Р. Туминаса на репетиции скандального спектакля «Троил и Крессида», вызвавшего множество, как гневных отзывов, так и оваций восхищённой публики. А также смогли выпить чашечку кофе в личном кабинете режиссёра, обставленном внушительной антикварной мебелью. Режиссёр, постоянно находясь в размышлениях, хотел, чтобы его кабинет использовался для чтения, размышлений и творчества, но, чаще всего, тут приходится подписывать документы и заниматься различными бюрократическими вопросами. Садимся в автомобиль и направляемся в сторону временного места жительства Р. Туминаса. Вы спросите, где водитель? Есть и водитель. Но режиссёр не понимает, зачем он нужен. Театр и дом находятся рядом. Да и управлять автомобилем самому тоже приятно. С другой стороны, если решу съездить к другу, водителю пришлось бы ждать, пока мы обсудим текущие дела, и, возможно, по бокалу вина… «Мне неудобно, неуютно этим пользоваться. Это несовместимо с театральной деятельностью, с жизнью в театре. Потом, некоторое время спустя, захочется получить ещё ряд привилегий и, в конце концов, не поймешь, что послужило первопричиной к проявлению высокомерия. Скромность – хорошая черта характера? Может и плохая, чёрт возьми!» по пути домой размышляет режиссёр. Вход в громадное строение по красоте не уступает внешнему его облику, украшен фресками, розетками, резными элементами из дерева. Только, возможно, подозрительно выглядит в этой роскошной обстановке, дежурящая на входе вахтёрша. Большинство соседей режиссёра – бывшие лётчики испытатели. Кто остальные? Если бы удалось разговорить «охраняющую» вход женщину, то прояснилось бы, что мужчины, кто в состоянии купить тут квартиру, дарят их своим любовницам. В квартире Р. Туминаса также проявляется величественность внешнего облика послевоенной постройки. Потолки высокие, украшенные лепниной из гипса, висят светильники. Но уюта не ощущается. Нет и праздничной обстановки, которая, обычно, так и витает в воздухе в ожидании вспышек фотокамер. Но так даже лучше. Режиссёр шелестит пакетиком, вынимает фрукты, купленные, по пути, в магазинчике. Моет посуду, нарезает хлеб и сыр, ищет бокалы для вина. Хозяйственная обстановка, но и тут присутствует небольшой налёт театрального творчества – начиная с потока воды из водопровода и заканчивая звоном посуды на столе. Хотя, возможно, это просто так выглядит, так как не менее 30 минут назад, мы ушли с бурлящей, полной страсти и драматичности репетиции по мотивам произведений В. Шекспира. О доме Римас говорит мало. Почему? Понимаю, когда взгляд в спальне натыкается на чемодан. «Ай, пусть валяется. Чтобы не привык, не привязался» поясняет литовец. Чужой он тут. Даже не смотря на влюбленных в него актёров, овации критиков и не смотря на то, что театр им. Е. Вахтангова благодаря Р. Туминасу поднялся на более высокий уровень, в результате, у театра открылось второе дыхание, его по-прежнему подозревают в том, что он разрушает русскую культуру.
- Возможно, вы привезли какую-либо приятную безделушку из дома, в Литве? - Нет, даже нет фотографий моих детей. И не хочу. Не хочу привыкать. Я тут временно, временно – настойчиво, снова и снова повторяет Римас. Первым делом, когда я въехал в эту квартиру, убрал с глаз долой различные искусственные цветы, и бросающиеся в глаза, подчёркивающие роскошь, предметы. Карманные старинные часы на рабочем столе – вот это хозяину по душе! Режиссёр приобрёл их на рынке старьёвщиков, где любит изредка бывать. Ему очень нравятся старинные вещи.
- Являются ли важными для вас такие вещи, как дом, своё пространство, уют и запах домашнего яблочного пирога? - Нет. Сквозняки и различные течения могут меня носить, где им вздумается. Только в поместье, за Тракаем, там чувствую себя на своём месте. Полностью погружаюсь в своё хозяйство, мастерю стул, стол или кровать. Могу оттуда не вылезать и днями.
- Ваш дом – театр? - Мой дом не настолько театр, как актёр. Встречаю талантливого актёра, работаю с ним, и вот тогда и создаётся та самая уютная обстановка, - рассказывает Римас. В среде режиссёров говорят, что театр не может быть домом. В нём актёр должен ощущать себя гостем, так как когда-нибудь придётся и его покинуть.
- Любите ли вы принимать гостей? - Нет, - ответил Римас. Но увидев наше удивление, тут же, улыбаясь, поправился: «А, так вы же не гости. Вы родные, домашние. Литовцы».
- Вы не пользуетесь услугами водителя, то, может, пользуетесь услугами уборщицы? - Я отказался. Была одна, приходила один раз в неделю. Но зачем мне она? Когда приходила, то курила в помещении, выпивала все остатки алкоголя из бара. А затем начались претензии: «Я всё привела в порядок, - можно с вами побыть рядом, покурить?»… - Думаю, вот это да!, - улыбается режиссёр.
- Но, квартиру, в любом случае, нужно содержать в чистоте, не утомляет ли вас это занятие? - Ну что вы. Включить пылесос и убрать пыль – это поэзия. Влажная уборка, приготовление пищи – это жизнь. Хорошо получилось приготовить мясо – уже радость.
- Женщины жалуются, что их утомляют дела по дому. - Да, если эти домашние хлопоты доставляют каждый день, а тут ещё и муж супом не доволен… Но, если, делаешь сам для себя – это уже другое дело. Многим, со стороны, кажется страшно. Но одиночества нет. Это мы сами придумали. Одиночество – естественное состояние человека, и не стоит дальше эту тему развивать. Человек умирает один. И это является превосходством перед живыми, так как он уходит, а они остаются. Только боюсь, что я так не смогу, - начну гудеть: вот вы – остаётесь, а я – умираю.
- Где ищете утешения, когда ощущаете себя несчастным? Обычно, утешения ищут у близкого человека, а если его нет, могут утешить и стены своего дома. - Не знаю, что значит просто несчастен. Бываю несчастным, когда не идёт репетиция. Когда не выходит задуманное. Вот тогда и нужно себя пожалеть. Мы этого избегаем, а нужно полностью, всего полностью и без остатка себя пожалеть.
Anюelikos Cholinos рokio spektaklis “Ana Karenina”, pastatytas E. Vachtangovo teatre su rusш dramos aktoriais, pelnл prestiюinб Kubos "Villanueva 2013" apdovanojimа. Рios premijos steigлjas - Nacionalinл Kubos raрytojш ir kыrлjш sаjunga (UNEAC).
Penktadienб DELFI konferencijoje sveиiavosi б Lietuvа gastroliш su Maskvos J.Vachtangovo teatru atvykжs jo meno vadovas Rimas Tuminas. Teatras Vilniuje vieрлs iki sekmadienio, юiыrovai turi progа pamatyti spektaklius „Dлdл Vania“ ir „Troilas ir Kresida“, taip pat monospektaklб „Pamiрлlio uюraрai“ ir N. Gogolio „Revizoriш“. Reюisierius atsakл ir б DELFI skaitytojш klausimus.
http://ru.delfi.lt/misc/culture/rtuminas-litva-igrovaya-ploschadka-rossiya-ploschad-sudby.d?id=20023462 11 января 2009 г. Р.Туминас: Литва – игровая площадка, Россия – площадь судьбы Руководитель Вильнюсского Малого театра и Театра им. Вахтангова в России Римас Туминас говорит, что время вернуться на родину навсегда еще не наступило. "Впереди еще большие вызовы. Я должен был переступить грань, завоевать доверие. Мне удалось, теперь у меня есть моральное право продолжать, делать смелее", - говорит режиссер, занятый в Литве и России постановкой спектаклей по произведениям Чехова, передает lrt.lt.
- Когда я Вам позвонила, вы сказали: «Каждую неделю я приезжаю и буду приезжать в Литву, но земли своей родной страны так и не достигаю…» Почему? - Была довольно напряженная ситуация, слишком сложная. Я понял: если уеду, то не вернусь в Москву. Был момент выбора. Литва как площадка, как родная площадка для игр, на которой хочется быть и играть, неважно, победишь или нет. Там – площадка для жизни, площадь судьбы. Нам иногда хочется убежать от судьбы, хотя мы знаем, что не убежим.
- Вам было доверено возглавить большую семью – коллектив театра им. Вахтангова. Как вы справились с этой задачей? - Я иностранец. Я понял, что это может усложнить ситуацию, я был к этому готов. Это действительно был вызов, так как традиции старшего поколения значат очень много, хотя они не видели Вахтангова и не работали с ним. Я немного «покусился» на принципы Вахтангова, ни в коем случае их не уничижая. Я как босс наркомафии, пытался пристрастить актеров к наркотикам (наркотики на театральном языке – потребность в театре). Я хотел, чтобы они жаждали его, а когда «заболеют», мне можно будет уйти. Я хотел сообщить им импульс, заразить их театральной болезнью.
В настоящее время Р.Туминас занят постановкой произведений А.Чехова и других классиков. По словам литовского режиссера, российская публика очень чувствительно реагирует на спектакли литовцев по произведениям русских классиков. «На спектакли Эймунтаса Някрошюса и мои спектакли в Москве они смотрят осторожно – как сторожевые псы, чтобы, не дай Бог, что-то не нарушили», - говорит Р.Туминас. 14 января состоится премьера «Чайки», в планах – «Дядя Ваня».
- Вы говорили об идее инвазии литовских артистов в Росси. Эта инвазия состоялась? - Происходит. Однажды случилось так, что приехала Анжелика Холина, Юозас Статкявичюс, Фаустас Латенас, я, мастера по свету, сценограф Адомас Яцовскис. Мы собрались, разговаривали по-литовски. Все вокруг замолчали, подумав: «Литовцы оккупируют театр». Наверное, литовцев было слишком много, над осторожно. Не надо вызывать искусственный конфликт.
- Чем отличается культурная политика Литвы от культурной политики России? Очень большой заботой о театре. - В России каждый год открывается один-два театра. И они с жалостью смотрят на нас, когда мы поворачиваемся спиной к культуре, отворачиваемся сами от себя.
В мае Р.Туминас планирует вернуться в Литву и работать с Марюсом Ивашкявичюссом над пьесой «Адам Мицкевич», премьера которой запланирована на осень.
Заставшая врасплох тяжёлая болезнь и проблемы с усадьбой. Общемировое признание и абсолютное одиночество. Прославляющие Литву спектакли и до боли обидные высказывания соотечественников «предатель». Я ни с кем не собираюсь бороться. Но и не сдамся, - в исключительно откровенном интервью накануне пасхи, режиссёр Римас Туминас повторяет свою часто произносимую фразу.
Всем нужен Туминас.
Ждала этого интервью на протяжении нескольких месяцев, а по приходу в Вильнюсский Малый театр – ещё пару часов в фойе театра, под дверью кабинета режиссёра. Двери практически не закрывались, постоянно входили театральные работники, актёры и другие мне не знакомые люди – всем им нужен Туминас. И мне тоже. Сквозь дверную щель проникал табачный запах, слышался сердитый голос режиссёра, обрывки бурных реплик, нарушавшие мёртвую тишину. На протяжении визита в Литву длительностью нескольких дней ему доводится выслушивать признания актёров, решать театральные организационные вопросы, давать обещания. Да, да, весной он определённо будет заниматься театральной постановкой, в которую будут привлечены заждавшиеся актёры. Уже позже во время нашей беседы Туминас тяжело вздохнёт и признается: «Я всё обещаю, но обещаний не выполняю». Наконец, три часа спустя, театр успокоился. В дверном проёме показавшийся Р. Туминас удивляется «Ты ещё тут? Тогда заходи!», и жестом руки, уставший режиссёр, приглашает меня войти в кабинет. Видно, что сегодняшний день – не лучший в его жизни, но выхода нет. Послезавтра он снова уедет в Москву. В то время, как семья в Литве будет праздновать Пасху, у него будет обычный трудовой конец недели. Беседа, к сожалению, долгое время не вяжется. Режиссёр выкуривает несколько сигарет, одну за другой. Слишком много накопилось эмоций, тяжёлых мыслей, и, возможно, именно в этот час, личная ноша становится неподъёмной.
Сожжённая усадьба – это месть?
Несколько недель назад белый снег падал и падал, а на сцене Национального театра драмы Р. Туминас показывал свой бессмертный спектакль по мотивам произведения М. Лермонтова, «Маскарад». Герои на бале масок прятались за масками, за которыми всегда есть место для предательства. Два дня спустя, в праздничный день 11 марта, руководитель московского театра им. Е. Вахтангова, основатель и руководитель Малого вильнюсского театра в своей усадьбе разгребал головешки несколько месяцев назад сожженного до основания нового дома. - Попросил работников, - заплачу, сколько скажете, но чтобы к пасхе тут ничего не осталось. Чтобы было чисто, - промолвил Туминас, с трудом выговаривая слова. - Позвонили мне в Москву вечером, накануне премьеры в Большом театре, моей родне сложно было скрывать эмоции. Я не мог сосредоточиться. Ночами мне снился пожар, был не в силах совладать с возникающими образами, чувствами. Как выглядит сожжённая усадьба, я увидел только теперь, 11 марта, когда впервые туда приехал. Вспоминаю, внучка плачет: «ой, сгорела моя кукла». А час спустя – «сгорела моя кроватка». Вот такие незавидные терзания души ребёнка. Мне ничего не жалко кроме дома. Многое делал своими собственными руками, я люблю этим заниматься. В этом году уже открыли сезон. Вокруг цвели старые вишни, яблони. Посоветовался с семьёй – буду строить заново. Но потребуется часть лета провести в Греции. Буду заниматься постановкой «Царь Эдип» на подмостках Акрополя. Верю, что Рождество встретим в своей деревне, уже в новом доме. Вот только странное чувство возникло, когда разгребал головешки… Меня застала врасплох болезнь, сожжён дом, меня обозвали предателем родины. Какие-то странные знаки. Один из экспертов после пожара мне сказал: «Это сделал человек». Месть? За что?
Патриоты обозвали предателем
- Думаете ли теперь о скандале, возникшем в Литве после вашего интервью во время гастролей театра им. Е. Вахтангова в Нью-Йорке? Литовские «суперпатриоты» дождались возможности, чтобы укусить Р. Туминаса, спектакли которого прославляют Литву по всему мину, и обозвать его прихвостнем России. Было больно? - Неважно. Пережил. Моя совесть чиста. А работая в Москве, работаю на благо Литвы. Я литовец! Мировые достижения театра – отчасти являются и достижениями Литовской Республики. Я же работаю не в одиночку. Адомас Яковскис, Фауст Латенас, Анжелика Холина, все они в театре им. Е. Вахтангова обосновались словно культурное посольство Литовской Республики. В том интервью, в Нью-Йорке, я только рассказал о том, какую Россию знаю. Да, России нужен царь, и он у них есть. Не требуйте от неё слишком многого, не требуйте демократии, её нет, для перемен потребуется ещё сотня лет. Хотим ли мы войны в России, хаоса? Что тогда будет в Литве? Ведь всегда были и будем соседями России. Наша мадам президент – воинственная женщина, но неужели она хочет войны? На фронт не пойдут её дети, пойдут чужие. Зачем нам откапывать топор войны? Зачем портить отношения с ближайшими соседями? В качестве примера возьмите Финляндию. Разве кто-либо во всём мире сомневается в стремлении этой страны к свободе? Я же тогда сказал то, что я думал.
- И дали повод погорланить: «Туминас перебежал к России за хорошую зарплату». - Ни от одного своего слова не отказываюсь. Понимаю, что ещё сильнее разозлю литовцев-патриотов, но я должен сказать. Когда меня застала врасплох та болезнь, то мне очень сильно помогло Русское культурное сообщество. Я даже не знал, что театр им. Е. Вахтангова поставил спектакль и все полученные средства перевёл мне на лечение в Израиле. Лечение было очень дорогим. А в то время меня осуждали – словно предал Литву. По-литовски. Естественно, с политикой Кремля я не согласен. Петиции не подписываю. Но нужно уметь различать Кремль и Россию. Вы могли бы у них поучиться, как сильно россияне держатся друг друга в случае беды. И я сам ощущал перед ними некие моральные обязательства. Я не могу вернуться домой, должен завершить все дела, в этот момент режиссёр, возможно, в попытке спрятать волнение, отворачивается, закуривает новую сигарету, и замолкает.
- Вам можно курить? – нарушаю неловкое молчание вопросом, на который заранее уже знаю ответ. - Нельзя. Но курю. Многое нельзя. Медики следят за моей болезнью, говорят, что она пока отступила. Отступила тогда, когда перестал с ней бороться, но я сказал – не сдамся. Как это возможно? Затрудняюсь ответить. Это поймёт только тот, кто сам болеет. Здоровый не поймёт.
- Было ли для вас тяжелым испытанием – диагноз ракового заболевания за полтора года? Ведь голос – также является и вашим рабочим инструментом. - Знаешь, перед этим у меня очень болели связки. Я на это не обращал внимания. Но когда меня застала врасплох та болезнь, и когда понял, что всё в моей голове, и что могу лишиться зрения, слуха, тогда мне внезапно перестали болеть связки, больше они меня не беспокоят. Теперь, находясь в Литве, для профилактики показываюсь врачам-онкологам из больницы Сантаришкяй. Пугающая вывеска «Центр раковых заболеваний» уже не пугает, когда ты входишь вовнутрь. Ты один из многих. Подожди, закончились сигареты. Схожу, принесу новую пачку, - говорит Р. Туминас и выходит из кабинета. К моему удивлению, в скором времени возвращается.
Стыдно работать руководителем
- Между делом успел уволить одного работника, а ещё ранее уволил двоих. Знаю, проблема Малого театра в том, что тут всего один коридор. Вот выходишь, чтобы сходить за сигаретами, и обязательно кого-нибудь встречаешь и увольняешь, - шутит Туминас, выпуская облако табачного дыма.
- Не печальтесь, завтра примете снова. Если бы вы так всех увольняли бы, то в скором времени остались бы одни. И что вы тогда тут делали бы? - В таком случае надел бы кепку, которую мне подарил Йонас Вайткаускас, замотался бы в белый шарф, зашёл бы в театр и спросил бы: «И как вам тут живётся?». Был бы свободен. Часто размышляю, - возможно, мне стоит уйти из Малого театра? Уйти полностью. Я понимаю, что являюсь тормозом для театра. Слышал мнение, что я совсем тут не нужен, так как я за Россию, и продал родину. Из-за меня достаётся и театру. Нужно отстраняться.
- Втихаря готовитесь к этому? В фойе театра при разговорах используют вашу цитату: «Мы слишком ценим то, что пережили, и жалуемся, что нужно оставить – ведь я так много вложил. Ну и что? Без вложений жить не сможешь. Смысл возмущаться, когда нужно уйти?». Вы так много любите говорить о предательстве. Сами собираетесь предать вам созданный театр, и вас посещающих актёров? - Но мне стыдно тут работать, и быть тут руководителем. Не могу терпеть самого себя. И какой из меня руководитель? Мы бедствуем. Я не могу гарантировать зарплату актёрам, которых считаю лучшими во всём мире, а видел я, поверьте, многих. Теперь снова разозлю патриотов, но скажу в ответ – в театре им. Е. Вахтангова я могу назначать актёрам большие премии, отпускные. Своим актёрам не рассказываю, сколько получают, и сколько могут получить литовцы, которые лучшие в своём деле. В России у меня получилось сломать установившуюся систему, справиться с бюрократами. В Литве – у меня нет шансов.
- После спектакля «Маскарад», слышала о том, что специально для просмотра вами режиссируемых спектаклей на фестиваль приглашённые продюсеры из Китая, Франции положительно о вас отзывались. Рассказывали, что во всём мире ничего похожего не создано, а актёры – это театральные самородки. Когда вы уехали работать в Москву, в театре растерялись. В театре, который до сих пор зрители называют не Малым, а театр им. Туминаса, где, возможно, слишком мало Туминаса. Но он в Литве особенный, так как тут работают не отдельные люди, а три поколения ваших учеников, которых объединяете вы, учитель. Вы создали свою школу и у вас тут есть свой дом, куда всегда можете вернуться. И вы до сих пор не счастливы? - По этому поводу я счастлив. Но постановки тут создаю не я, а другие. Я горжусь молодёжью, тем, что они смоги перенять, сохранили старое, и работают над созданием нового лица театра. Мы много общаемся, советуемся, обсуждаем. Вчера общались с моими старыми актёрами. Все готовы работать, готовы приехать, в каком бы месте не находились бы. Ждут. И мы собираемся, так как я пообещал. Могу гвоздями приколотить сценический барабан, так как верю в их воображение и способность создать чудо даже на пустом месте.
- Но уже довольно давно мы слышали о гастролях заграницей, как Малого театра, так и других литовских театров, о вручении наград зарубежных театральных фестивалей. Лавры собирают только заграницей работающие литовские режиссеры, а в то время литовский театр позабыт? Даже призы в фестивале выигрывают с номинацией: «Играем для земледельцев»? - Ну и что из того, что Малый театр приглашается на гастроли в Китай, Францию. Но на такие гастроли администрация денег не находит.
- Вы всё обещаете актёрам, - вот вернусь домой, как те сёстры из произведения «Три сестры», в Москву, в Москву! Но, возможно, уже и не хотите возвращаться? Тут у вас будут слишком узкие возможности, после того, как работу вам предлагали известнейшие театры мира? - Я очень хочу вернуться домой. В Литву. Но не в ту культурную ситуацию, которая теперь имеет место быть. Тут полнейшая чертовщина. Всё решается какими-то кланами. По возвращении я не занимался бы постановкой спектаклей, но снова воевал бы с бюрократами в сфере национальной культуры. А этим я могу заниматься и из Москвы, и из Рио-Де-Жанейро. В государстве 14 государственных театров, и оно взяло на себя обязанность создавать им условия для работы. Разрешите им жить.
- Есть ли у вас парочка волшебных советов, как растормошить этот воз, проклинаемый всеми культурными людьми? - Я обладаю театральным опытом многих стран. Мне не нужно разъезжать по этим странам во главе с делегацией и набираться опыта. Опыт есть и у Эймонта Некрошюса, Оскара Коршунова. У нас есть что сказать. Я подсчитал, если взяться, то средства, уходящие на культуру, могут вернуться в бюджет, практически в полном объёме. Но, к сожалению, активисты, ратующие за реформацию культуры способны работать только языками.
- Вам во время юбилеев вручают много цветов, грамот. Вы всё это берёте в поезд, и на Мадагаскар? - Да. Но запомни – ты так сказала, не я. Мы всё ищем концепций. Это бесполезная деятельность. Я нетерпимо отношусь к концепциям, проектам. Нас уравняли с государственными учреждениями, к нам поступают самые странные проекты, которые нужны всего лишь горсточке людей. У нас, в этой суматохе, выигрывают те, кто умеют эти проекты писать. И вся Литва их пишет. Наш менталитет – ничего не менять. Возможно, это исходит ещё с языческих времён – обожествить камень, лежащий у тебя под ногами, но ни в коем случае не поднимать его.
- Вы покушаетесь на наш менталитет? После этого интервью вы можете дождаться новой волны ненависти. - Мне очень больно из-за нас, из-за литовского народа. Мы все создаём проекты, как удивить мир в честь приближающегося юбилея – 100-летие независимости. Выиграть Евровидение, вытащить воющего волка из недр холма Гедиминаса? Мы можем удивить. Преодолев безработицу, построив лучшие больницы, уровнем образования и просвещения, счастливыми детьми и стариками. Когда-то, когда основывалась соборная площадь, возникла идея, чтобы люди со всех уголков Литвы принесли по камню. Жемайтицы, жители Дзукии, Сувалкии. Их вдавили бы, отполировали бы. И тогда можно было бы идти через площадь, словно через всю Литву… И люди привезли бы камни бесплатно. Как бесплатно, а как же возможность украсть? А как же публичные тендеры, конкурсы? Для этого лучше всего подошёл китайский мрамор. А в центре площади поставили Гедиминаса с опущенной головой и вперёд вытянутыми руками. Словно просителя или святого. Везде правители изображаются витязями на коне. А наш идёт, опустив голову. Вот и мы удивили мир.
Происходит распределение работ, а следовательно и ответственности за их проведение
- Не мучает ли вас та мысль, что время бежит, слово песок сквозь пальцы, а вы постоянно в дороге, как тот герой Джека Керуака. Вы как-то сказали: «Не стоит огорчаться о том, что время прошло, о том, что стареем. Нужно оглянуться и сказать спасибо. Спасибо, что время меня изменило и пригласило жить». Сможете этими же словами и себя успокоить? - Интересный вопрос ты мне задала. Когда приезжаю в Литву, каждый раз кого-то провожаю в Аннаполис. Во время какого-то собрания, какие-то старые люди со мной здороваются. А я и не знаю кто они такие. Они отсутствуют у меня в памяти. Удивляюсь, неужели и я такой, как они? Как, когда, они постарели, почему? Я всё ещё не хочу быть ими. Это мои небольшие открытия… Потом переношу их в театр.
- Несколько дней спустя вы поднимитесь по трапу самолёта, и снова будете в Москве. Возможно, даже, улетаете с облегчением? - Меня на части разрывают чувства и ответственность. Теперь у меня и там есть обязанности. Собран курс из 30 молодых актёров, безумно талантливых. Я не могу их оставить, на данный момент не могу. Их судьбы теперь в моих руках. Только что пришло SMS-сообщение: «Возвращайтесь скорей, тут возникли проблемы…». И в театре нужен хозяин, а его нет. Нужно возвращаться назад. Выхода нет.
- Во всех ваших спектаклях много одиночества, - громко акцентируемого, и тихо переживаемого. Вы как-то сказали: «Это сильное чувство. Одиночество вызывает беспокойство. Одиночество – натуральное чувство. Но иногда сковывает, начинает давить». Почему-то мне кажется, что вы очень одинок, - и в Москве, и тут, дома. Ошибаюсь ли я? - Не ошибаешься. Мне хорошо находиться в состоянии одиночества. В Москве не хожу по вечеринкам, хоть и приглашают. Там или просят сыграть роль, или ведутся пустые беседы. Путаница, путаница… Прихожу домой, хожу по комнатам. Понимаю, это уже признаки старости. Могу размышлять, готовиться к завтрашним репетициям. Если бы рядом со мною был бы человек – то он мне мешал бы, так как он назойливый, отвлекающий внимание. Возможно смог бы вытерпеть собаку или кошку.
- Ваша семья может обидеться. - Жена Инга меня поймёт. Я её чувствую издали. Она терпеливая, спокойно, мудро выдержала моё отступничество. Инга – надёжно прикрывает мой тыл, и делает это лучше всех. Это моя женщина.
- Режиссёр, на вашем жизненном пути всегда было много суматохи, борьбы. Каким образом вы представляете полноценность вашей жизни, спокойствие, гармонию, возможно ли это? – уже прощаясь, спрашиваю замотанного длительной беседой Римаса Туминаса.
В ответ на вопрос – тягостное молчание, Туминас курит, не выпуская из рук сигарету. - Полноценность моей жизни – смерть. Только смерть. Сама красота, как мои цветущие яблони, мой сад, как моя сгоревшая изба. Я с ней дружу, я её люблю, я её не боюсь. Поэтому она от меня и отстала. Она является наивысшим проявлением спокойной жизни, моим спокойствием. Когда-нибудь. Всё. Идём домой.
На очередном заседании киноклуба Президентской библиотеки состоялась творческая встреча с режиссёром Рамуной Сакалаускайте, а также показ и обсуждение её фильма о режиссере Римасе Туминасе «По пути к пристани».
«Для нас большая честь показать в Президентской библиотеке не очень типичный фильм про литовского режиссера, ставящего русскую классику в Москве, – отметил в начале мероприятия Генеральный консул Литовской Республики в Санкт-Петербурге Дайнюс Нумгаудис. – И это одна из ниточек, которая сегодня связывает Литву и Россию. Как-то так сложилось, что на слуху у наших народов прежде всего имена политиков обеих республик, и тем более ценно, что имя режиссера столичного театра имени Евгения Вахтангова Римаса Туминаса стало широко известно в России; культура в определенном смысле является проводником народной дипломатии».
Предваряя показ своего фильма, журналист и режиссер Рамуна Сакалаускайте сообщила, что картина снималась четыре года: «Я неплохо знала спектакли Римуса, как вильнюсские, так и московские. Но для меня было важным раскрыть его личность, его не похожий ни на какой другой режиссерский почерк, я ходила к нему на репетиции, как на работу».
…Бледные прибалтийские дюны по диагонали экрана и плывущая по ним прямо на зрителя кепка, которая по мере приближения обретает образ режиссера Туминаса. Это потом будет темнота кулис и напряженный поиск сценического образа, сконцентрированного режиссерским взглядом на жизнь. А пока зритель получает точный посыл фильма: посмотрим, кто пришел, откуда пришел, с чем пришел. Пришел тот, кто основал и сделал заметным явлением Малый театр в Вильнюсе и перенес свой метод создания «живого» театра на сцену Вахтанговского театра в Москве. Пришел с литовским ощущением стиля – вспомним хотя бы графические листы Стасиса Красаускаса, фильмы Желакявичуса и Подниекса, черно-белую светопись изысканной и лаконичной литовской фотографии. Такая полученная в наследство палитра не позволяет режиссеру солгать даже в малом. Тем более в том большом и до конца не расшифрованном, что является русской классикой.
Главный её посыл – бесстрашное исследование правды жизни, её противоречий на уровне постижения реальности Толстым, Достоевским, Чеховым. Вот почему в картине Сакалаускайте фрагмент лондонской репетиции сотого(!) по счету спектакля «Дядя Ваня» прерывает не скрывающая раздражения реплика режиссера: «Я вынужден оставить репетицию. Потому что громко. Потому что неубедительно. Потому что русская аристократка не может предлагать чаю голосом мелкой служки…»
Изнурительный труд на репетициях… А позже лондонские газеты напишут о восхитительных легких импрессионистских мазках режиссуры, в которой главное прорастает из подтекста. Разбитые иллюзии, неосуществившиеся надежды и амбиции чеховских героев, мечтающих «отдохнуть», пересекаются в том числе с перенапряженным внутренним миром Туминаса, который прямо в кадре признается: «Трудно мне сейчас жить. Я устал».
Было от чего устать за без малого пять десятилетий служения театру на лучших сценах столичных театров. Но мастер не был бы мастером, если бы его не питали и не обогащали встречные токи творческой энергии его артистов. Не зря ведь документальная лента Рамуны Сакалаускайте проникает в особую атмосферу репетиций поставленных им спектаклей. Стиль сценического общения режиссера оценивают работающие с ним сценограф А. Яцовскис и композитор Ф. Латенас, литовские и российские актеры В. Этуш, М. Неелова, С. Маковецкий, С. Гармаш, В. Вдовиченков и др.
Апофеозом любви к профессии можно считать показанные в фильме сцены из спектакля Туминаса «Пристань», ставшего коллективным бенефисом звезд Вахтанговского театра – тут на сцену в одном спектакле выходят сразу четыре народных артиста Советского Союза: Юлия Борисова, Василий Лановой, Юрий Яковлев и Владимир Этуш. Туминас поставил спектакль-элегию, спектакль-прощание со стариками Вахтанговского театра и тем самым – с великим театром прошлых времен, театром-мессией, театром-кафедрой.
«Я выбрал Россию – вопреки требованиям Европы, – подытоживает Римас Туминас. – Я вижу огромный потенциал в русской культуре и в русском духе. Мне всё ещё интересно ставить русскую классику, которая стала для меня самой большой реальностью…».
В планах театра на 2016 год - постановка Римаса Туминаса трагедии Софокла «Царь Эдип» в древнейшем амфитеатре Греции — Эпидавре. Это будет совместный проект Вахтанговского театра и Национального театра Греции в Афинах в программе культурных мероприятий перекрёстного 2016 года России и Греции. Инициатором совместного проекта стал художественный руководитель Национального театра Греции в Афинах — Статис Ливатинас. Под его руководством проходит ежегодный Фестиваль в Эпидавре под открытым небом с 14-тысячной аудиторией. Лучшие театры Европы стремятся участвовать в этой акции. Для Вахтанговцев это заманчивое предложение — в воплощении античной трагедии и русской школы психологического театра. Спектакль предполагает двуязычие: главные роли исполнят Вахтанговцы, Хор — актёры Национального театра Греции. 13 апреля состоялась первая репетиция "Царя Эдипа" в Вахтанговском театре. Над созданием спектакля вместе с Римасом Туминасом работают художник - сценограф - Адомас Яцовскис, композитор - Фаустас Латенас, хореограф - Анжелика Холина, художник по костюмам Максим Обрезков. В репетициях принимают участие: Людмила Максакова, Алексей Гуськов, Евгений Князев, Лидия Вележева, Виктор Добронравов, Евгений Косырев, Эльдар Трамов, Виталийс Семеновс, Максим Севриновский и др. Репетиции будут проходить до конца мая в Москве, в июле в течение недели продолжатся в Афинах, а затем в Эпидавре, где в 20х числах июля на «Фестивале Эпидауруса» состоится премьера спектакля «Царь Эдип». Спектакль покажут в Афинах и в других городах Греции, не исключён в дальнейшем его Европейский тур. От результатов будет зависеть, какое место он займёт в репертуаре Вахтанговского театра.
Опубликовано: 15 янв. 2016 г. Гость программы - режиссёр Римас Туминас, художественный руководитель театра имени Вахтангова, в программе "Час интервью". Ведущий - Григорий Антимони.
респект
администратор
Сообщение: 17561
Зарегистрирован: 12.09.10
Отправлено: 28.08.16 10:47. Заголовок: Два года назад https..
Роман Пушкина в постановке Римаса Туминаса заинтересовал американского продюсера Эдди Ароноффа на предмет создания киноверсии. Фото: Наталья Нечаева
На днях был подписан контракт, согласно которому американцы сделают фильм по этому спектаклю и уже в сентябре этого года он выйдет на экраны США. Эта идея возникла у американских кинодеятелей после того, как спектакль "Евгений Онегин" был показан в Нью-Йорке и Бостоне. К тому же знаменитый голливудский актер, большой почитатель русской культуры Райф Файнс, посмотрев этот спектакль в театре Вахтангова, стал его популяризировать за океаном. Между прочим, Файнс сыграл Евгения Онегина в экранизации своей сестры Марты Файнс "Онегин" (1998 года). А в спектакле Римаса Туминаса два Онегина, и их играют Сергей Маковецкий и Виктор Добронравов. Римас Туминас рассказал "ВМ" о том, что Райф Файн предложил Римасу Туминасу поставить спектакль "Три сестры" в Лондоне: - Да, у нас были переговоры с Райфом, и я согласился принять это предложение. Райф хочет сыграть Вершинина, - добавил режиссер.
Автор: Наталья Нечаева Эта идея возникла у американских кинодеятелей после того, как спектакль "Евгений Онегин" был показан в Нью-Йорке и Бостоне
Более того, все идет к тому, что скоро Римас Туминас выступит в роли кинорежиссера и снимет свой первый в жизни фильм - "Три товарища" по роману Ремарка. Это предложение ему сделал продюсер Сергей Жигунов. - Мы уже встречались по этому поводу, и Римас Владимирович дал согласие выступить в качестве режиссера этой экранизации романа немецкого писателя. Снимать надо исключительно в Германии, где происходит действие романа. А вот когда, пока не определено, - рассказал «ВМ» Жигунов. Между прочим, Сергей Жигунов не первый раз работает с классикой. Он был режиссером, продюсером и соавтором сценария фильма «Три мушкетера».
http://www.teatral-online.ru/news/15692/ 5 Мая 2016 Римас Туминас готовится к череде зарубежных проектов Мечты и планы/ Денис Сутыка | Фото: пресс-служба театра и Анатолий Морковкин/
Директор Театра им. Вахтангова Кирилл Крок подписал контракт на участие в проекте Stage Russia HD с американским продюсером Эдди Ароноффом. Согласно документу, спектакль – лауреат «Золотой маски» – будет снят американскими коллегами на видео (в режиме пяти камер) для трансляции в кинотеатрах США.
«Евгений Онегин» заинтересовал продюсеров еще в 2014 году, когда гастроли вахтанговцев с триумфом прошли в Нью-Йорке, Бостоне и Торонто. Тогда увидеть русскую классику в постановке Римаса Туминаса специально приезжали зрители из многих городов США и Канады. Примечательно, что билеты были полностью раскуплены еще до начала гастролей. – Суть предстоящего проекта заключается в том, что из-за разницы во времени между Москвой и Нью-Йорком невозможно организовать в кинотеатрах США прямую трансляцию нашего спектакля, как делается это в Воронеже, Екатеринбурге и целом ряде других городов, – сказал Кирилл Крок «Театралу». – Поэтому американцы предложили заранее записать «Евгения Онегина» и четыре раза показать его у себя в вечернее время. Если проект приживется, то договор будет продлен и подобная практика продолжится.
«Театрал» узнал еще об одном зарубежном плане Римаса Туминаса, идея которого родилась на тех же гастролях в 2014 году. Тогда голливудский актер Рэйф Файнс (снимался в фильмах «Список Шиндлера», «Чтец», «Отель «Гранд Будапешт») предложил режиссеру поставить в Лондоне «Три сестры». – Мы действительно вместе с Рэйфом вели разговор о «Трех сестрах», но сейчас ситуация изменилась и «Три сестры» заменили «Дядей Ваней», – сказал Туминас «Театралу». – Пока все только в планах. Предположительно это будет конец 2017 года. Естественно, Райф хочет сыграть дядя Ваню. Он видел нашего «Онегина» и говорил о своем восхищении. Он увидел в этом спектакле не только пушкинский сюжет, но и историю России. Наверное, это и натолкнуло его на мысль о совместной работе. Он готов сыграть на русском, так как немного знает язык. В некоторых СМИ прошла информация о том, что сейчас активно ведутся переговоры между Туминасом и продюсером Сергеем Жигуновым о том, чтобы худрук Театра им. Вахтангова выступил в роли кинорежиссера и снял картину по роману Ремарка – «Три товарища». Туминас подтвердил «Театралу» эту информацию, однако пояснил, что в связи с дороговизной проекта его приостановили до лучших времен. Если все же работа состоится, то это будет первая кинокартина, которую снимет литовский режиссер. – Я заканчивал режиссуру телевидения, и этот опыт, так или иначе, отражается в спектаклях, – говорит Римас Туминас. – Я мыслю кадрами. Занимаюсь, говоря кинематографическим языком, монтажом. И совершенно не думаю об этом, но, оказываются, как заметили некоторые критики, переношу кинематографический язык в театр. Поэтому многие уверены, что я могу использовать свой опыт и в кино.
Римаса Туминаса театральная Москва узнала в 1979 году, когда он, выпускник ГИТИСа, поставил на сцене Театра имени Станиславского пьесу Освальда Заградника «Мелодия для павлина». Спектакль моментально стал востребованным самой широкой зрительской аудиторией. Как и более поздние работы Туминаса — у вахтанговцев и в «Современнике». В столице Литвы режиссер создал Малый драматический театр, завоевавший известность в разных странах. Стиль Туминаса — особый: форма отточена до совершенства, поиск смыслов подчинен оркестровой вертикали, а метафорический ряд в сочетании с иронией обеспечивает праздничный строй игры. В 2007 году Римас Туминас возглавил Театр имени Вахтангова, и с его приходом легендарная сцена на старом Арбате переживает подлинный ренессанс. Об этом и не только «Культура» побеседовала с режиссером.
культура: Вы сейчас репетируете некий международный проект. Приоткройте тайну — расскажите о нем. Туминас: Несколько лет назад, когда вахтанговцы показывали спектакли в Афинском зале «Бадминтон», у нас возникли контакты с Национальным театром Греции. Позже его руководство выступило с инициативой о сотрудничестве: обсуждали гастроли, обмен режиссерами и актерами. Меня же увлекло предложение сделать совместный спектакль по античной драматургии. Остановились на «Царе Эдипе» Софокла. Идею сыграть древнюю трагедию в Эпидавре — старейшем амфитеатре, куда на фестивали съезжаются самые знаменитые труппы мира, я воспринял как вызов. 14 тысяч зрителей, огромная сцена. Может, это и авантюра — все-таки я привык разгадывать тайны театра в закрытой коробке. Хотя опыт работы в открытом пространстве у меня есть — в Финляндии ставил «Лисистрату», но давно, да и масштабы площадок несопоставимы — стадион в Хельсинки намного меньше. Вижу в греческом проекте своеобразное испытание: тут и любопытство, и некая интрига. Как нас услышит природа и примет ли? Спектакль сыграем в рамках перекрестного года России и Греции в Эпидавре и Афинах, а потом, к 95-летию Вахтанговского театра, — в Москве. Пока не понимаю, как будет осуществляться психологический и пространственный перелом при переезде со сцены на сцену. Сумеем ли мы перестроиться и сделать спектакль репертуарным? А может быть, ограничим новый опыт разовым показом.
культура: Проект — совместный, значит, будут заняты и греческие актеры? Туминас: Саму историю, то есть героев, сыграют наши, а хор — важное действующее лицо античной драмы — греки.
культура: Вашу недавнюю постановку оперы Шостаковича «Катерина Измайлова» в ГАБТе признали удачей. Как думаете, почему драматические режиссеры приходят в оперный театр? Как попали туда Вы? Туминас: Для меня это — знак, что старею. В почтенные лета и Станиславский, и Немирович-Данченко уходили в музыкальный мир. Там — красота, широкий жест, потрясающие звуки. Принял приглашение как неизбежность. Пора, наверное.
культура: А если серьезно — что привлекло в этой опере? Туминас: Прежде всего, Лесков — самый любимый после Чехова писатель, потом — Шостакович, третий соблазн — Большой театр. Войти в историю «Леди Макбет Мценского уезда» меня побудил образ каторги, вечной дороги, где рядом виноватые и безвинные. Нелегкий, ведущий и на смерть, и к новой жизни путь. Мне казалось, что каторжане проходили и мимо имения купца Измайлова, где томилась Катерина. Она словно увидела, что окажется рядом с ними и потому должна была прожить свою историю — историю любви. Потому-то я начинаю спектакль с тишины, потом в нее врываются звуки ветра, байкальских волн, отдаленного гула грома.
культура: Как ощущали себя в Большом? Туминас: Работа опровергла все мои опасения — сразу возник контакт с Туганом Сохиевым. Он дирижер огромного таланта и вкуса, человек с юмором, тактичный, умеющий слушать. С солистами и хором вопреки всему отношения выстроились без усилий. Быть может, потому, что я пришел без амбиций и желания себя преподнести — так же, как в свое время в Вахтанговский театр. В сложившийся коллектив стоит идти таким, каков ты есть, оставаться искренним. Не прятать незнания, но то, что знаешь и в чем уверен, утверждать и отстаивать. Хотел, чтобы спектакль был пронизан Лесковым и Шостаковичем. Говорят, получилось. Первые два показа я не видел — внутренне пел вместе с артистами, отмечал технические недостатки, а третий уже смотрел, и он меня даже тронул.
культура: Коллеги писали о Вашем дебюте, но Вы до этого ставили оперу Моцарта с выдающимся дирижером Саулюсом Сондецкисом. Опыт скрыли умышленно? Туминас: Я не скрывал, но тот опыт — давний, незначительный, к тому же — в формате «концертного исполнения». Тогда у меня, молодого режиссера, оформился забавный способ. Я не клавир «Cosi Fan Tutti» читал, а присматривался, как Сондецкис дирижирует, и записывал. Когда лицо маэстро становилось мрачным и напряженным, я помечал: здесь искать драматические решения. Вдруг в Саулюсе проявлялись нежность, божественное просветление, и я фиксировал: подчеркнуть лирические отношения героев. После премьеры дирижер восхвалял мой слух и понимание музыки, а я ему признавался: «Нет у меня слуха, я за Вами подглядывал». Он не верил. Какой-то внутренний слух, наверное, есть, но внешнего выражения он не имеет. В драматических постановках меня все время сопровождает музыка, под нее я начинаю репетировать — беру что-то из классики, созвучное теме, а потом, когда партитура к спектаклю уже сочинена, благодарю классика за помощь. Но это не принцип работы, а, скорее, методика.
культура: Правда, что собираетесь поставить оперу Стравинского в Большом? Туминас: Нет, мне предложили «Пиковую даму» Чайковского на 2018 год. Пока не дал согласия — мало времени прошло после «Катерины Измайловой». Со мной в ходе репетиций происходило нечто странное, утром я просыпался от мышечной боли, будто накануне занимался непосильным физическим трудом. Стал следить за собой и понял, что работаю с артистами в полном напряжении. Вслушивался в музыку мозгом, глазами, ушами, каждым мускулом — не боялся, но не хотел ошибиться.
культура: Как Вы, родившись на хуторе, в экологически чистой среде — имею в виду не воздух и воду, а человеческие отношения, заболели безумным миром театра? Туминас: В маленьких деревушках, где мы жили, не запрещалось отмечать религиозные праздники. Рождество, Пасха, дни почитаемых святых. Нарядные люди, кто-то в масках и костюмах, все включались в карнавал. Мне оказались близки языческие традиции, я их до сих пор воспринимаю. Еду на хутор и не могу не обойти свои дубы, не пообщаться с камнями, спешу к роднику, в глушь угрюмого леса, где оживают давние века. В язычестве есть театр. Прекрасно помню, как восьмилетним ставил табуретки в дверной проем, завешанный тканью, и сам открывал «занавес», загодя придумав сценки для двух девочек-соседок. Почему я это делал — сам не понимаю. Я же ни разу спектакля не видел. Когда пошел учиться, преподавательница из деревенской школы отдала маме мое сочинение на тему: «Кем я хочу стать». В тетрадке был нарисован занавес. Правда, к нам раз в неделю привозили кино. Я просил маму помочь мне попасть на просмотр — несовершеннолетних на вечерние сеансы не пускали, а детские фильмы показывали редко. Мы трудно жили, и с разрешения районного начальства я подрабатывал мотористом-киномехаником. Аппаратуру, кабель, мотор грузили на повозку и переезжали из деревни в деревню — картинка, известная по многим фильмам. Так что увлекся театром и через кино. Когда мне исполнилось 17 лет, мы переехали в город. Выбрал вечернюю школу, потому что стыдился своих знаний. Что дальше делать, не знал, решил пойти в армию и там подумать о будущем. Мама же прочитала в газете, что объявляется дополнительный набор на режиссерский факультет при консерватории в Вильнюсе. И я полетел на экзамены... из-за любви. Она пришла, когда мы еще жили в деревне. Там появились три сестры — три чуда: светленькие, красивые, интеллигентные, даже пахли особенно. Появились внезапно, вместе с матерью, пожили год и уехали в Вильнюс. Все успели в них влюбиться, я — в младшую. Мы переписывались. Поездку я воспринял как возможность ее навестить. На самолете оказался в первый раз, и мне так понравилось небо, что я твердо решил стать летчиком. Но все-таки зашел в консерваторию, отдал документы. Потом купил розы, пришел к любимой, а она — с другим. Драма. Подумал, поступлю, стану знаменитым, и девушка пожалеет, что меня отвергла. На экзаменах старался, но в итоге комиссия меня вызвала и спросила: «У нас складывается впечатление, что вы случайно к нам попали. Вы хотите учиться или нет?» Первая мысль потянула к честному ответу: «Нет. Хочу отомстить, а небо люблю гораздо больше, чем театр». Но тут вспомнил маму — я ее очень берег, она была для меня святой. Конечно, она поймет, но как объяснит все соседям? Они же не поверят, решат, что я не поступил. Ради мамы сказал «да», буду учиться. Меня приняли кандидатом, через полгода перевели на основной курс. Нередко меня спрашивают, действительно ли я окончил консерваторию. В Большом вот недавно интересовались. Отвечаю утвердительно и не вру. А когда уточняют, по какому классу, чаще говорю, что по фортепиано, но дал себе зарок больше никогда не прикасаться к клавишам, мол, если гения не вышло, не надо вообще музицировать. Иногда меняю фортепиано на скрипку — сам с собой играюсь. А увлечений было много. Очень хотел стать певцом, выходил к озеру, подальше от деревни, и пел. В консерваторские годы осваивал скульптуру, работал с глиной, камнем. Но ничего толком не сложилось, пришлось пойти в театр. Все неудачники туда идут.
культура: Ваш режиссерский курс в ГИТИСе считался необыкновенно талантливым — я хорошо помню, как все мечтали о своем театре, который завоюет если не весь мир, то Москву-то точно. Ваша мечта сбылась, что, однако, не помешало Вам оставить собственную труппу в Вильнюсе и оказаться в Москве. Туминас: В отличие от однокурсников я не грезил о карьере руководителя. Мечта была в духе одесской команды, среди которой был Олеша. Покорить мир или, как во французской романтической литературе, завоевать Париж. Я хотел приехать в Москву со своим спектаклем, чтобы вернуть ей мною же «награбленное». Иосиф Михайлович Туманов, руководитель нашего курса, говорил: «Грабьте Москву, пока учитесь — воруйте впечатления от музеев, театров, самого города». Показать, что и похищенное, и вложенное педагогами не пропало, вот чего хотелось на самом деле. В Вильнюсе я попал в академический театр — тяжелый, придворный, однообразный. Творчество бурлило в Молодежном, у Эймунтаса Някрошюса. Он приглашал, но я не мог оставить молодых актеров, страдавших в академических застенках, желавших вырваться, но не находивших дорогу. Мы начали репетировать вечерами и ночами — как обычно в молодости и происходит — в малом зале для партийных, комсомольских, профсоюзных собраний. О нас так и говорили: маленькие репетируют в малом зале. Потом меня упрекали, что назвал свой вильнюсский театр Малым, подражая московскому. Нет, нас так именовали еще до того, как мы вынужденно отправились в свободное плавание. Здание нам строили 14 лет, а мы тем временем разъезжали по фестивалям. Возвращались и в аэропорту договаривались, когда соберемся. Хотели — репетировали, нет — делали паузу. Жизнь была прекрасна. Когда сказали, что здание вот-вот будет готово, я испугался, понял, что начнется: репертуар, плановые постановки, ежедневная работа, театральная рутина. А мне-то хотелось сохранить коллектив как лабораторию по изучению человека, явлений, событий, эпох. Процесс познания казался важнее результата. Мечтал о театральном доме, а заходил туда с трудом. Мне нужна была свобода, а я выстроил себе тюрьму. Такая реакция на новое случилась не только со мной. Петр Наумович Фоменко рассказывал: «Вот построили нам здание, а я не могу». И оставил свой старый кинотеатр. Анатолий Васильев тоже добивался помещения на Сретенке, а на Поварской ему было лучше. Я захотел освободиться, потянуло в другой мир.
культура: И тем не менее Вы отклонили предложение Михаила Ульянова прийти в Вахтанговский... Туминас: В Вильнюсе у меня был режиссерско-актерский курс, да и за театром, как бы я к нему ни относился, надо было присматривать. Москвичам этого не понять, им кажется, что все события творятся исключительно в столице. Галина Борисовна Волчек прямо говорила: «Приезжай ставить, ну какие там в Вильнюсе дела могут быть?»
культура: К тому времени Вы уже создали в Вахтанговском «Ревизора». Туминас: И Ульянов любил этот спектакль. Ходил на репетиции, чем страшно меня раздражал. Садился на крайний стул и жестом показывал: я, мол, тут, посмотрю. А я не мог начать, мучился, потому что я-то все вру, придумываю, а он — совесть театральная. Потом привык, и уже не мог репетировать, когда Михаил Александрович отсутствовал. Смысл терялся — я ведь хотел ему понравиться, соответствовать. Ульянов смотрел мои постановки «Играем Шиллера» в «Современнике», «Маскарад», привезенный на «Золотую маску» и показанный на Вахтанговской сцене. Помню, заглянул к нему в кабинет, а из темноты протягивается рука и буквально втаскивает меня внутрь: «Вы мне нужны». Тогда решили, что будем приезжать с «Маскарадом», а я поставлю спектакль для вахтанговцев. Договорились встретиться в марте. Я позвонил, перенес встречу на апрель, Ульянов вздохнул: «Буду ждать». А 26 марта умер. Но звонки из Агентства по культуре, от актеров и коллег не прекращались. В те дни я увидел сон — меня тянула к себе цепкая рука Ульянова. Подумал: неужели он зовет меня за собой? Или это означает что-то другое? Следующий звонок застал меня в старинном пивном баре, куда я заглянул по дороге домой. После трех кружек сказал: «Ну, попробуем...» Без пива не согласился бы. Тогда же состоялись экзамены моего курса в Вильнюсе. Мне показалось, что ребята окрепли, стали самодостаточными, и я могу отпустить их в самостоятельную жизнь.
культура: В театре приняли неласково, обсуждали приход «чужака». Правда, тем радостнее прозвучало потом почти коллективное признание в том, что ошибались... Туминас: Да, я понимал, что ступаю на минное поле. Советовался. Волчек старалась поддержать, напоминала историю прихода Товстоногова в БДТ. Мне предлагали начать работать со старшим поколением: мол, Борисова, Лановой, Яковлев обеспечат надежную защиту. Я же решил, что, если все сложится удачно, до них дойду позже и заглянул в глубину. Озеро-то красивое, блестит, солнышко отражает, а что там, на дне? Открылась картина драматическая. Все — разобщены, все понимали, что оказались в беде. Защищались улыбками и били себя в грудь: «Мы — вахтанговцы». Отстаивали откровенно слабые спектакли, коррумпированную дирекцию, немногочисленных зрителей, автобусами из Подмосковья доставляемых на Арбат. С руководством пришлось расстаться, из всей администрации осталось три человека. Испуганная кассирша сидела с пачками непроданных билетов. Оказалось, театральные афиши Москвы обходились без информации о Вахтанговском. 10–12 дней в месяц помещение сдавалось в аренду. Сколько всего навалилось. Я чувствовал тогда звук прорастающих седых волос. Многие помогали. Билеты появились в театральных кассах, что стало событием. Сфотографировал даже баннер с надписью «Теперь и у нас есть билеты в Вахтанговский театр».
культура: Сейчас репертуар — огромный, но поначалу Вы снимали старые спектакли, а новых не было. Не опасались? Туминас: Мне давало силы единение — из чумы и морока мы выходили вместе. Убирали разболтанные постановки — их было большинство. Рисковал, конечно, но если мы мебель вносим, то старую надо выкинуть. Большинство понимало и терпело. Уходили мнимые улыбки и самообман, старому репертуару противопоставляли новый.
культура: Вы говорите с заметной грустью. Не все удалось? Туминас: Мы перестали учиться. Вышли из беды — и остановились в развитии. Пришел успех, и мы решили, что это — полная победа. А надо ведь двигаться дальше. Помните, в «Дяде Ване», нянька Марина, которую у нас играла Галина Коновалова, после отъезда Серебряковых говорит: «Опять заживем, как было, по-старому. Утром в восьмом часу чай, в первом часу обед, вечером — ужинать садиться; все своим порядком, как у людей...» Такой возврат к умеренности, когда можно пожалеть друг друга, — не сознательный, а подсознательный. Ностальгия по спокойствию, сопротивление театральной суматохе из репетиций, спектаклей, гастролей. Когда я пришел, Маковецкий сокрушался, что театр никуда не ездит. А сейчас все плачут: зачем так много гастролей? Планы на киностудиях рушатся. Я сказал жестко: пока можем, должны играть, актер обязан взрывать покой. А уж играть русскую классику — просто необходимо. Артисты жалуются, что устают. Когда приходят в театр, то соглашаются стать чуть ли не коровой и играть все, что угодно. Но через три года оказывается — молока не хватает. А еще через год вырастают рога и корова превращается в оленя — украшение леса. Согласился служить театру — служи. А то вскоре князем начинаешь себя чувствовать, восстание поднимать. Разве это служба? Жаль, что сегодня мы тормозим. Это я чувствую. Может, я не заложил методики работы с каждым?
культура: Тем не менее Вы открыли Новую сцену, опекаете молодую режиссуру. Конкуренции не страшитесь? Туминас: Боюсь ли приглашать молодых — спрашивают часто. Нет, и не потому, что такой прям сильный. Просто это необходимо театру. Разбрестись по углам и отвечать только за себя — опасно. Репертуар Новой сцены со следующего сезона составит уже 11 спектаклей, готовятся самостоятельные работы. «Гроза» появилась именно так. Режиссер Уланбек Баялиев собрал актеров, я попросил постановочную часть помочь. Тихо и серьезно трудились, показали 40-минутный эскиз, и тогда спектакль вошел в план, наладились контракты с художником и композитором. Начните сами — не для меня, для себя. Тогда поймете — можете или нет. В общем, чем старше я становлюсь, тем более жесткие условия определяю.
культура: Появилось много молодежи, для нее открыта Студия со своей сценой. Зачем такая огромная труппа? Туминас: Я — жадный. Рад тому, что нарушил постановление 1938 года — брать актеров только из Щукинского училища. Сейчас приходят выпускники «Щепки», ГИТИСа, приезжают из Питера. Если мы такая сильная школа, то чего бояться? Кровь надо смешивать. Молодых принимаю большими группами, потому что если брать одного-двух, то они пропадают, задыхаются. Мне-то надо, чтобы проявило себя поколение. Кто-то уходит, не все выдерживают, но самые сильные остаются.
культура: Теперь Вахтанговскому принадлежит и Симоновский театр. Где возьмете репертуар для нескольких площадок? Туминас: Это был мой тайный эгоистический замысел по захвату территорий. Новая сцена тогда не строилась, и я думал, что мы ее никогда не дождемся. Начал с обращений к актерам: «Вы гордитесь, что — ученики Рубена Николаевича Симонова, но равнодушно проходите мимо театра его имени и не замечаете накопившихся там проблем, не стыдно? Давайте что-нибудь сделаем». Вот и делаем. Думаю, направление симоновской сцены оформится литературой. Начнем брать новеллы, рассказы, поэзию и превращать их в игровую драматургию. Надеюсь, там образуется некий генератор идей и мыслей, и они смогут питать и Новую, и Большую историческую сцену. В литературе можно найти для театрального языка много неожиданного. В жизнях и судьбах героев заключен целый мир. А в пьесах зачастую ходишь по кругу, как в опере: Верди, Пуччини, Чайковский и снова Верди.
культура: Чем откроете новый, юбилейный сезон? Туминас: В сентябре — премьера «Мнимого больного» Мольера в постановке режиссера из Франции Сильвиу Пуркарете с Сергеем Маковецким в заглавной роли. В конце мая пройдут предпремьерные показы, но критиков и профессионалов пока не приглашаем. Спектакль только складывается. С «Царем Эдипом» должны успеть ко дню рождения театра, 13 ноября — в этот день 1921 года состоялась премьера «Чуда святого Антония» Метерлинка, поставленного Вахтанговым. У нас сумасшедший график гастролей: Германия, Италия, Греция, Пекин, Уфа, Польша, опять Китай. Тони Сервилло — помните его по фильму «Великая красота» — сейчас как режиссер ставит интересные спектакли. Мы надеемся на работу по сценарию Жуве. Париж, оккупация и Жуве ставит «Дон Жуана» — по его репетициям в 1986 году сделал спектакль Дорджо Стреллер, и Сервилло вернулся к этой идее. Буквально три дня назад пришел ко мне Анатолий Васильев, планируем поработать вместе. Когда-то он позвал меня, еще студента ГИТИСа, в Театр имени Станиславского поставить «Мелодию для павлина». Я мучился, хотел уходить, Васильев терпел, пока я сам не разобрался и не стал более крепким, уверенным. Тогда он подошел, похлопал меня по плечу, и мы стали гулять по ночам, общаться и познавать театральную столицу.
культура: Вас нельзя назвать литовцем, случайно оказавшимся в Москве, где Вы учились и поставили немало спектаклей. И все же — где комфортнее? Туминас: С детства мы скитались, переезжали с места на место. У меня нет одной школы, одного хутора, одной деревни. Но есть — родина, литовская глубинка. Не считаю себя ни вильнюсцем, ни москвичом. Москва — трудный город. Для работы — подходит, для жизни — нет. Потому и остается здесь только работать.
культура: А чего не хватает в Москве для жизни? Туминас: Уюта какого-то, мягкости, открытости, простоты. Все сложно, подозрительно, недоверчиво. Есть отдельные милые районы, но их подавляет агрессивное большинство.
культура: Можете коротко ответить, за что так любите Чехова? Туминас: Он как песня народная, которую снова и снова хочется петь. И неважно, в какой интонации ты ее исполнишь. Поставил чеховский спектакль, прошло несколько лет и опять тянет ставить. За что люблю? За то, что Антон Павлович очень жалел человека. Сочувствовал, как люди счастья ждут, хотя его нет, как мечтают любить, а — невозможно. Такое у него хорошее, доброе отношение к своим персонажам. Как к детям, что шалят и веселятся, не зная ничего о смерти, о том, что впереди несчастья, болезни, предательства. Такой взгляд глубокого сожаления мне близок. Человек родился и не понимает, что ему предстоит пройти. В Чехове не люблю ни придумок, ни трактовок. Меня раздражает, когда слугу Яшу представляют любовником Раневской. У Чехова надо постигать человека. Мы же с трудом понимаем, кого играем. Актер спрашивает: какой характер, какое событие, какой конфликт? Все. Узнал и — свободен. Пойдет домой и думать больше не будет. Потом еще потанцуем чуть-чуть. Споем немного. Вот и получится по-вахтанговски. И все жалуемся, а внутри-то чувствуем, что в театре вообще-то ничего работа. Ничего трудного. Вот так и упрощаем все на свете — играем приблизительно. Жизнь имитируем.
культура: «Мы — вахтанговцы...» — скажет каждый актер театра с гордостью, а попросишь пояснить — все общие слова. Вахтангов — не надуманная ли легенда? Есть ли что-то вахтанговское, что Вам близко? Туминас: С Евгением Багратионовичем у меня совпадает понимание миссии театра, игры как праздника жизни. Все проблемы, даже самые актуальные и трагические, на сцене подаются через игру и сожаление о человеке. Когда я был молодым режиссером, помню, в субботу, с зубной болью оказался у врача. Моросит. Осень. Настроение унылое, а сейчас станет еще больнее. Вцепился в ручки кресла и жду ужаса. Какой я несчастный и как мне себя жалко! Передо мной — большое, до пола, круглое окно, за ним — вид на узенькую улочку. И бредет по улочке старушка с мешочком, еле тянет его на плече — видно, с базара. Подумал: кому труднее сейчас — мне или ей? И — переворот. Вот, о чем надо говорить: не о своей боли, а про того, кому действительно тяжело. Про другого, не про себя. Сейчас все ставят про себя — самовыразиться хотят. А кто тебя просит об этом? Выражай себя дома, что ли, зачем театр использовать? Я никогда не называю себя художником. Говорю: мои работы, мои спектакли. Но сказать «мое творчество», «мое видение», «моя трактовка» — это ерунда какая-то. Играть надо небесам, а не публике или партнеру. Тогда найден путь к празднику, путь к гармонии, путь к Вахтангову.
Мир разрушают, и нам ничего другого не остается, как гармонизировать, собирать его. Вот почему театр — серьезная институция: он занимается восстановлением того, что нарушено. Шекспир приходил к вершинам гармонизации только к пятому акту — через жертвы, потери, гибель героев. Шестого акта — о том, как жить дальше, он не писал. Мы же должны создавать шестые акты, имея в виду будущее. Легенду Вахтангова отчасти определила его смерть в 39 лет. Ранний уход всегда меняет отношение. Театру надо было выживать, а флага не было. Вот и создали легенду. И хорошо, думаю, сделали: появилась вера в праздник, тяжелый праздник жизни. Не стоит забывать, что Вахтангов после нескольких прогонов «Принцессы Турандот» сказал актерам, что снимет спектакль, потому что они начали безответственно дурачиться, играть на публику, смешить. Так что не кто иной, как Вахтангов, дал мне право убирать из репертуара то, что не соответствует законам серьезной игры.
По ту сторону премьеры... В театре им. Вахтангова идут репетиции международного театрального проекта - "Царь Эдип" по древнегреческой трагедии Софокла. Александр Мягченков - взгляд из репетиционного зала: "Римас Туминас создает новый, необычный и современный спектакль в стенах Государственного академического театра имени Вахтангова, а в это время в Афинах артисты Национального театра Греции репетируют свои сцены (они будут играть древнегреческий хор). Уникальный эксперимент должен быть показан в конце июля этого года в Греции. Пьеса Софокла одна из самых сложных для понимания философских произведений да ещё в стихах. Её практически не ставят сегодня, это и понятно. Невероятно трудно играть в наше время архаичную древнегреческую трагедию с её непонятными законами, ритуалами и условностями. А тут Вахтанговцы должны предстать перед 14000 зрителей на сцене древнегреческого амфитеатра в Эпидавре. Туминас безумно переживает- удастся ли на основе сложнейшего материала создать пронзительную, живую, человеческую историю? Сумасшедшую, завораживающую музыку к спектаклю написал Фаустас Латенас".
Вчера, 19 июня, был очень насыщенный день. Днем, несмотря на такую жару, мы пошли на экскурсию в Театр Вахтангова. Экскурсовод и рабочие театра такие светлые, доброжелательные люди! Экскурсия была очень занимательная. Не заметили, как пролетело время. Хочется поблагодарить Римаса Владимировича Туминаса и Кирилла Игоревича Крока за то, как сейчас живет театр! Это лучший театр, в который хочется возвращаться снова и снова! Ну, а вечером мы пошли на спектакль Сильвиу Пуркарете "Мнимый Больной". Все актеры и, в частности, Сергей Маковецкий просто на высоте! Тут подумалось, что Сергей Васильевич один из немногих актеров, которых при жизни уже можно назвать великими. У Л.Н. Толстого в "Войне и мир" недавно вычитала такую фразу: "И нет величия там, где нет простоты добра и правды". У Маковецкого все это есть, за что и любят его зрители. Спектакль удивительный! Советую всем сходить на предпремьерные показы или на премьеру 12 сентября в Театре Вахтангова!
http://kommersant.ru/doc/3032542 08.07.2016, «В стране нужно объявить мораторий на разговоры» Римас Туминас — об успехе, талантах из провинции и Чехове
Худрук Театра имени Е. Вахтангова Римас Туминас репетирует спектакль «Царь Эдип» в Греции. На сцене старейшего амфитеатра — вахтанговцы и греческий хор. Перед отъездом режиссера из Москвы “Ъ-Lifestyle” удалось взять у него интервью. Черный кофе, неизменная сигарета и неожиданно откровенный разговор. Про театр, само собой. Но еще про ошибки, усталость, политику, маму и Чехова.
Фото: Григорий Собченко, Коммерсантъ
— Римас Владимирович, почему вдруг это название, почему античность? — Античность совсем не так далеко от нас, как вам кажется. Когда стали уходить мои близкие, я неизменно слышал: «Что ж, такова наша судьба. Возможно, твоя будет иной. Верим, что она будет лучше». То есть, уходя из жизни, они признавали: как бы кто из нас ни старался, судьба все равно сильнее. Где-то там, наверху, все предопределено. К сожалению, понимать все это начинаешь, только когда уже поздно. А если бы пораньше осознать, можно было бы так сильно не тратиться, с чем-то мириться быстрее, избегать многих конфликтов. Смирение и признание своей вины — вот эти темы мне хочется вернуть на сцену. О них поговорить. Судьба — она как гладиаторский удар, а маленькие человечки — здесь, на арене.
— Судьба значит беда? — Но через этот удар (я хочу, чтобы его было слышно на сцене) человек может стать лучше, чище. Я сам не признаю пока власть судьбы над своей жизнью. Думаю, что еще имею возможность с этой судьбой рассчитаться. (Улыбается.)
— Какую мысль вам хотелось бы донести до зрителя? — Эта мысль не будет высказана в спектакле напрямую, но я хочу, чтобы ее прочитали, прочувствовали. Женщина-мать и женщина-жена — это одно. Она как связывающий всех и все в этом мире клубок любви. Есть еще вторая драгоценная мне мысль: гордый и свободный человек может признать свой грех. Больше того, он может сам себя за него наказать. Не кого-нибудь, а именно себя.
— Здесь важно, что этот гордый и свободный человек — царь, властитель? — Совершенно не важно. Я говорю о настоящем, большом человеке. Сегодня я таких не вижу. Мы испуганно живем, неуверенно, защищаемся от всего, не признаем ошибок. Всегда у нас кто-то виноват или что-то. Мы убиваем в себе совесть. Но я верю, что она есть у любого человека. Надо только перестать придумывать себе проклятые оправдания.
Я никому не хочу засорять душу. Но я и чистить ее не буду
— Можете описать язык Софокла? На что он похож? — На мелодию. И я бы не сказал, что эта мелодия — героическая. Скорее нежная, ласкающая ухо. И так не только с «Эдипом». В любой трагедии есть место и нежности, и юмору. Надо во всем и всегда искать иронию. И жить надо беспечно. Я в театре не для того, чтобы выражать себя, что-то украшать или кого-то возвысить. Я никому не хочу засорять душу. Но я и чистить ее не буду. Самое важное для меня — чтобы зритель почувствовал, как бережно с ним обращаются. Не подстраиваются под него, но и на пьедестал не возносят.
— Так в каких же тогда вы со зрителем отношениях? — Я всегда говорю, что надо играть «третьему глазу», небесам. Если небеса откликнутся, спектакль состоится. Пусть на одну секунду, но зритель почувствует: смерти нет. А есть красота и жизнь вечная. Театр весь — ради этой секунды. И она того стоит.
— Свой спектакль вы ставите без оглядки на принципы греческого театра, другую, открытую площадку? — Любой спектакль очень интересно играть в другом пространстве и смотреть, как он там живет. Звучит ли жизнь, звучит ли судьба. Так что по-хорошему для меня этот спектакль — вызов. Но без волнения, страха. Я чувствую воодушевление и... творческий азарт. Все думаю, какая встреча нас ждет. Почему-то уверен, что никакой муки не будет. Мы стараемся быть честными. Думаю, ангелы, живущие в амфитеатре и лесах поблизости, они спустятся к нам. Потому что мы приедем к ним не разрушать и не удивлять. И мы не боимся. Ангелы, знаете, трусливых не любят, улетают. (Улыбается.) Нас же, я думаю, они будут охранять. А если говорить про национальные особенности, знаете, я давно все театры воспринимаю как один. Театральное пространство — оно едино. Мы все одинаково чувствуем боль и любовь. Разве у боли или любви есть национальность? Я устал сравнивать.
— Идеальный актер для вас — какой? — Актер-интеллектуал — это, конечно, мечта. Но если реально смотреть на вещи, хочется, чтобы актер не переставал учиться и искать. Мне говорят: «Римас Владимирович, я нашел». А я в это время думаю: «Это ты чужое нашел. А вот ты сам изобрети, не надумай, не старайся быть оригинальным, а действительно изобрети». Актер должен требовать от себя чистоты. Тогда он сможет транслировать ее другим. И стараться не обозлиться ни при каких обстоятельствах. Не поддаваться жизни. А если вдруг захочется — сразу идти читать Чехова.
Фото: Григорий Собченко, Коммерсантъ
— Чехов по-прежнему ваш любимый автор? — Да. Вот жалуется мне актер на жизнь, а я ему: «Иди к доктору. Доктору Чехову. Проси рецепт, жалуйся, рассказывай, почему стал такой агрессивный, нетерпимый. Он тебе даст тебе пьесу вместо рецепта, ты ее почитай — и выздоровеешь».
— Римас Владимирович, вас не угнетает количество ответственности? Вахтанговцы, множество сцен, Симоновский театр теперь под вашим крылом. А еще бесконечные гастроли, работа с Большим, теперь вот Греция. Зачем столько? — Я часто об этом думаю: зачем? Всю жизнь мечтал быть свободным художником, купить шляпу и белый шарф. (Смеется.) Иногда заходить к друзьям или в театральный буфет и небрежно так спрашивать: «Ну как? Что ставите? Когда сезон закрываете? Когда открываете?» И пошел дальше, в другой театр. Вместо этого всю жизнь пришлось руководить. Но я и в обязанностях нахожу свою свободу. Вы спросите: какая свобода в большой тюрьме? Все равно здесь нужно жить по чужим законам. Но мои законы мне дороже. Некоторые проблемы я просто перепрыгиваю во сне. Встаю — и как будто бы не было проблемы. Я призываю всех вахтанговцев к доверию. Должность — это не приговор. Должность — это возможности. И возможности быть свободным в зависимых обстоятельствах в том числе.
— Вы с кем-нибудь соперничаете из режиссеров или из худруков? — Нет, никогда, и в мыслях не было. Только всю жизнь преклоняюсь перед тем, что хорошо и красиво. Так я преклонялся перед Эфросом, Товстоноговым, Стрейлером, Васильевым, Любимовым. И в других жанрах, в кино. Художественные чудеса редки, перед ними надо уметь преклоняться, тогда не будешь чувствовать ни зависти, ни соперничества. Соперничать надо с собой.
— Сейчас очень модно вести разговоры о том, какие функции у искусства, у театра в частности. — Нет другой цели у искусства, чем гармонизировать мир. Это святая миссия — восстанавливать разрушенное в человеке, стране, мире. Воевать с действительностью? Высказывать в спектаклях и фильмах какие-то программы? Ну, может быть. Но тогда я хочу увидеть, к какой справедливости эти программы ведут. Пока, кроме разрушений, я ничего там не вижу. Я вижу только, как некоторые деятели искусства (и не только они) получают удовольствие от разрушения.
Политики отбирают хлеб у актеров. Политическая жизнь сегодня сама как театр
— Вы ощущаете, что сегодня государство оказывает давление на культуру? — Я ощущаю, что политики отбирают хлеб у актеров. Политическая жизнь сегодня сама как театр. Ну ничего, пусть поиграют, а мы переждем. Если серьезно, сегодня у государства есть желание повернуться к нам спиной, заставить выживать самостоятельно. Как у Гоголя: «если умрет, так и умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет».
— Нужно лечить все-таки? — Я к этому не призываю. Театры, которые умерли, надо закрывать. Но те, которые дышат, — им надо помогать. Сейчас отворачиваются от всех, и задача — успеть за плечо удержать, развернуть к себе лицом. Это трудно. Но кроме каких-то настораживающих тенденций есть и другие. Я, например, рад государственной программе, которая направлена на регионы. Случаются полноценные гастроли больших театров. Зритель сыт антрепризными спектаклями, когда одна табуретка, один стол. И он безумно благодарен и счастлив видеть настоящее, живое.
— Если бы вы лично могли что-то сделать для культуры, что бы это было? — Москву бы оставил в покое. И сосредоточил внимание на молодых деятелях, живущих в провинции. Все таланты сегодня там. Им очень трудно жить и творить. Не в Москву пробиться, а там, в провинции, заниматься искусством. Естественно, это большие инвестиции, но они окупятся. Я сейчас сижу на выпускных экзаменах в ГИТИСе и удивляюсь, как много у нас талантов. Увы, не могу забрать всех. Но в памяти эти ребята остаются. И если вдруг они мне понадобятся, я их найду обязательно.
— Римас Владимирович, что бы вы назвали болезнью нашего времени? — Невежество — самая страшная болезнь. Всё от невежества.
— А кого бы вы назвали героем нашего времени? — Этот вопрос задавал мне Михаил Ульянов. Я не знал, но он был в комиссии в Верховном Совете, и, когда решалась судьба Прибалтики, в частности Литвы, он голосовал за независимость Литвы. Меня это поразило. Еще он был председателем СТД. Театр Вахтангова, его театр, был в свое время в очень сложном положении, творческом и финансовом. И так у него болела душа, так он переживал за все. Молчал, жил, терпел. И когда спросил: «Кто герой?», я ответил: «Не знаю». Я тогда не понял, что герой нашего времени — это он и есть. Тот, у кого болит душа за страну, за театр, за искусство, за человека.
Фото: Григорий Собченко, Коммерсантъ
— А у вас болит? — Знаете, так уже наболело, даже надоело. Одни разговоры сколько лет! Болит душа за мелкий и средний бизнес. За сельское хозяйство… За то, что все и всех как-то заболтали. Человека высмеяли и продолжаем высмеивать. Надо утихнуть. Вот прямо объявить мораторий: давайте два года помолчим и будем работать. И политики чтобы замолчали все, и вся страна. Знаете, как тихо стало бы. Только стук молотков был бы слышен. Когда я был в Сеуле, жил на 16-м этаже. И все время слышал стук. Думал, молотки стену пробьют. Посмотрел в окно: корейцы работают, интернет проводят. И мне было странно, что они не разговаривают. Думал, может, поссорились. (Смеется.) У нас же сначала не молотки услышишь, а крик, гам, анекдоты... А эти ребята работают молча.
— Вахтанговский театр сейчас занимает первые позиции, но в интервью вы почему-то очень осторожно говорите об успехах. С чем связаны ваши опасения? — Успех — это только начало. Нельзя жить одним этим успехом, сразу мысли становятся мельче, желания и мечты проще. Все время надо поднимать глаза к солнцу, искать.
— Чтобы что? — Чтобы дойти до победы. А она ой как далеко. Это же в подсознании у нас сидит: раз успех, можно расслабиться. Пусть все будет тихо-мирно и... одинаково. Серый спектакль вышел? Ничего, следующий будет лучше. Все мы серые, и все хорошие. (Улыбается.) Главное — традиции соблюдаем. А традиции надо трансформировать.
Время не виновато, что мы суетимся. Все успеется. Была бы дисциплина
— Как именно? — Современность не выражается в каких-то супердекорациях или джинсах на актерах. Что за ерунда? Она в современном способе мышления. Мы должны понимать точно, ради чего и по поводу чего мы ставим спектакль. И, несмотря ни на что, не суетиться. Должны охватить другую эпоху, выжать из нее все соки и вместить в сегодня. Труднейшая, но благородная задача. А нам якобы некогда играть по-настоящему, некогда учиться познавать человека. Вот мы и играем по мотивам. Но время не виновато, что мы суетимся. Все успеется. Была бы дисциплина.
— О чем вам всегда интересно ставить, думать? — Только о человеке и его стремлении быть счастливым, любить. И о том, что это все ему никогда не удается. О сладком разочаровании жизнью. Чехов смотрел с улыбкой на всех: вот суетятся люди, счастья ищут. Он их жалел: все равно ведь не найдете, люди добрые, ну, хорошо, поищите, поищите. Никогда не буду ставить ничего политического. И не потому, что я чего-то боюсь. Просто политика — это дело СМИ, а не театра. Я в этом убежден. У театра другие задачи. Какие — я озвучил.
— За что вы благодарны судьбе больше всего? — За то, что у меня была такая мама. Она умела любить. Такая была страдающая мировая душа. Притом нежная, прощающая, все понимающая. Она работала швеей в деревне, и я тогда не понимал этого. Но мама была истинным художником, модельером. Как она переживала: «Римас, понимаешь, ну ее фигура никуда не годится. Как ее убедить? Я ей предлагаю то, что подойдет, а она уперлась. Ну некрасиво будет. Здесь не надо эти плечики». Я помню это все. И как, будучи ребенком лет восьми, с серьезным видом обсуждал с ней: «Да, у тети не та фигура, ей не подходит твоя модель». (Смеется.) Мамина машинка Zinger нас кормила. Она у меня и сейчас дома стоит. Мамы мне очень не хватает. Я два-три года не мог понять, что делаю плохо, а что хорошо. Потерял критерии. Я у нее про эти критерии никогда в жизни, конечно, не спрашивал, но отлично все понимал, пока она была жива. Сейчас эта связь восстановилась. Я не позволяю себе того, чего она не одобрила бы.
— Чего вы никогда себе не позволяете? — Обмануть, украсть, предать.
Завершили первого "Евгения Онегина" в Италии в Сполето на фестивале "Двух Миров". Конечно, для нашего Онегина , сегодня было испытание : мы первый раз играли, когда в зале не было ни одного человека, кто говорил бы по-русски.Онегин справился достойно. После спектакля пришёл к нам известный итальянский актер, режиссёр Тони Сервилло - выразил своё восхищение. Мы все очень рады сегодняшнему прекрасному дню)))
В эти дни, с 8 по 10 июля, Театр им. Вахтангова принимает участие в Международном фестивале искусств в итальянском городе Сполето. В рамках крупнейшего культурного форума (основан 59 лет назад) вахтанговцы играют свой шлягер – спектакль «Евгений Онегин» в постановке Римаса Туминаса.
Крошечный городок Сполето, расположенный почти в ста километрах от Рима, малоизвестен в России. Русских туристов здесь тоже не встретишь. В магазинах и кафе обслуживающий персонал удивленно разглядывает посетителя, узнав, если он из Москвы.
Для этой местности Россия – нечто неизъяснимо далекое – северная страна, вокруг которой сложилась своя мифология. На вопрос, что вы знаете о России, житель солнечного Сполето ответил, заметно задумавшись: – Пу-тин, Пу-га-чева, Олимпиади…
В Сполето всего 40 тысяч жителей. – Городок под охраной ЮНЕСКО, – говорю Римасу Туминасу, указывая на мемориальную табличку (они здесь – в каждом средневековом квартале). – Я бы охранял не только архитектуру, но и самих жителей, – отвечает режиссер. – Хожу по улицам – вглядываюсь в лица: кто эти люди? Почему им, несмотря на лето, отпуск и сорокоградусную жару, так интересно искусство? Я бы в отпуске отправился к морю или лег бы под березой, не думая ни о каких спектаклях…
Между тем, в словах режиссера заключалась ирония. Буквально на следующий день после первого показа «Евгения Онегина» он поехал в Рим, чтобы оттуда с пересадкой в Стамбуле долететь до Пекина. Дело в том, что в столице Китая в эти дни гастролирует Малый театр Вильнюса, основанный Туминасом в 1990-м году. Но и позже отдохнуть он не сможет – из Пекина режиссер переезжает в греческий Эпидавр, где 28 июля в античном амфитеатре выпустит премьеру спектакля «Царь Эдип» с Виктором Добронравовым и Людмилой Максаковой в главных ролях (в октябре постановку сыграют в Москве). Кроме того, еще до начала своего московского сезона вахтанговцы с 1 по 10 сентября выступят с большими гастролями в Уфе.
Поездка в Сполето воспринимается тоже как своеобразные гастроли, только гораздо сложнее обычных. Декорации «Евгения Онегина» (две тринадцатиметровые фуры) прибыли сюда прямиком из Германии, где в середине июня спектакль давали 4 раза. Впрочем, там было много русскоязычных зрителей, равно как и в прошлые годы в США и в Британии, чего нельзя сказать о Сполето.
В зале театра Нуово – 1200 мест. Но публика плотно занимает партер и первые ярусы амфитеатра. Даже за время антракта зрителей не становится меньше, хотя на протяжении всего спектакля им приходится читать стихотворный перевод на узком плазменном мониторе, укрепленном над сценой.
– У вас не было опасений, что все-таки Пушкин, не самый известный в Италии автор, будет трудно понятен зрителям? – задаю вопрос директору фестиваля, кинорежиссеру Джорджо Феррара. – Опасения были, не скрою. Во-первых, итальянцы или, скажем, французы не очень любят читать субтитры. А, во-вторых, из русских авторов мы все-таки лучше знаем Чехова, чем Пушкина. Но, понимаете ли, Чехова и без того много ставят по всему миру, а мне захотелось разбавить эту картину чем-то оригинальным и свежим. «Евгения Онегина» Римаса я впервые увидел несколько лет назад в лондонском театре Барбикан и… влюбился. В нем есть нечто общее с постановками Стрелера и Пины Бауш. Я подумал тогда, что спектакль отлично украсил бы наш фестиваль.
Извилистые улочки Сполето увешаны броскими афишами. «Евгений Онегин» соседствует здесь с «Голодным художником» Някрошюса, (литовский театр Meno Fortas), «Ромео и Джульеттой» (Национальный балет Праги), «Одиссеем» (театр Палермо), оруэловским «1984» (театр американского актера Тима Роббинсона), бесчисленными перформансами, мастер-классами и выставками…
Перед началом спектакля Джорджо Феррара приглашает на сцену Римаса для того, чтобы представить режиссера публике и вручить специальный приз – коллекционную шариковую ручку от компании Montblanc (увесистая ручка, отделанная эмалью и серебром, выпущена ограниченным тиражом и называется «Лев Толстой»): – Я надеюсь, что этой ручкой вы тоже напишете грандиозные произведения.
В ответ Римас Туминас сказал своим зрителям: – Пушкин никогда не был в Италии. Он был невыездной, и дальше Молдавии его нога не ступала. Но вот прошло несколько веков, и его произведение звучит здесь. Наконец, сбылась мечта великого поэта.
Зрители зааплодировали. Римас добавил: – Мне нравится этот фестиваль, потому что сначала премии, а затем – спектакли. А если говорить серьезно, то у театра нет иной миссии, кроме одной – создавать красоту и стремиться к гармонии. Это я и пытался сделать в «Евгении Онегине». Знаменитый фестиваль и наш знаменитый театр... Что говорить, на сцене сошлись две знаменитости.
Публика шутку оценила. А в финале, когда после долгих оваций закрылся занавес и артисты принялись поздравлять друг друга с хорошим спектаклем, на заснеженной сцене вдруг появился знаменитый итальянский актер Тони Сервило (российской публике он известен, например, как исполнитель главной роли в кинопремьере 2013 года «Великая красота»).
– На протяжении всего спектакля я волновался, – сказал он Туминасу. – Вижу, как много труда ты вложил в постановку. Но в нашей профессии бывает так, что долго трудишься, и нет никакой отдачи – материал словно молчит, не откликается на усилия. У тебя, к счастью, произошло совершенно другое – «Евгений Онегин» превзошел все мои ожидания. И если была бы возможность нам поработать вместе, то знай – я всегда в твоем распоряжении.
Римас Туминас ответил, что идея блестящая и, дескать, надо совместными усилиями придумать какой-нибудь общий проект. Не исключено также, что в будущем году в рамках юбилейного, 60-го фестиваля вахтанговцы снова примут в нем участие. Об этом «Театралу» сказал сам Джорджо Феррара. Фестиваль называется «Два мира». Когда-то он задумывался композитором Джонкарло Минотти, как своеобразный мост между культурой Италии и Америки.
– Не является ли для вас в этой связи Россия третьим миром? – задаю вопрос напоследок. – Нет. У нас и название-то весьма условное, потому что мир он один. – Несмотря на санкции и политические разногласия? – Таких понятий для меня не существует. Мы художники. И я даже думать не хочу о политике. Культура стирает границы, примиряет людей. Культура, искусство и талант.
Vilniaus maюasis teatras liepos 8-17 vieрлs Kinijos "Nanluoguxiang" teatrш festivalyje, kuriame parodys du reюisieriaus Rimo Tumino spektaklius: "Trys seserys", "Madagaskaras" bei Gabrielлs Tuminaitлs "Dлdлs ir dлdienлs". Vilniaus maюasis teatras su savo spektakliais lankлsi daugelyje pasaulio рaliш, taиiau gastrolлs б Kinijos Liaudies Respublikа yra istorinлs ir pirmosios...
В программе культурных мероприятий «перекрестного» года России и Греции 29 и 30 июля в рамках Athens & Epidaurus Festival («Афин и Эпидавра») состоится премьера спектакля «Царь Эдип» в постановке Римаса Туминаса, сообщает пресс-служба Посольства Греции.Премьера состоится в крупнейшем из сохранившихся древних амфитеатров Греции – Эпидавре, который был построен в IV веке до н. э.
Это будет совместный проект Вахтанговского театра и Национального театра Греции в Афинах. Инициатором проекта стал художественный руководитель греческого театра Статис Ливатинас. В постановке будут задействованы две труппы актеров – Греческая и Российская, она предполагает двуязычие. В главной роли – актер Театра Вахтангова, лауреат премии «Звезда Театрала» Виктор Добронравов.
По словам Туминаса, это очень важный проект, так как он соединит в себе две влиятельные театральные традиции: мастерство греческого театра в воплощении древней драмы и русскую школу психологического театра.
Театр Эпидавра вмещает 14 тысяч зрителей и отличается исключительной акустикой и эстетикой. С последнего ряда слышно, как актер шелестит бумагами на сцене, что ставит под сомнение необходимость таких технических достижений, как усилители и микрофоны.
Всю многовековую историю своего существования амфитеатр в Эпидавре остается действующей сценической площадкой. С 1955 года здесь ежегодно проходит театральный фестиваль «Афин и Эпидавра». История этого фестиваля начинается с постановки национальным театром Греции трагедии Еврипида «Ипполит». В рамках фестиваля представляют пьесы древних и современных драматургов, а также музыкальные и другие культурные мероприятия.
«Большинство современных лидеров не чувствуют за собой никакой вины. Для них все дозволено. Пришло время вспомнить о понятиях достоинства и чести, об этих забытых ценностях… И мы пытаемся сделать это в своей постановке», — говорит Римас Туминас.
Его интерпретация трагедии Софокла «Царь Эдип», совместная постановка знаменитого московского театра им.Вахтангова и Национального театра Греции, будет показана в Эпидавре 29 и 30 июля. Литовский режиссер и художественный руководитель театра Вахтангова рассказал Афинско-македонскому новостному агентству о своем подходе к античной драматургии, о театре, которым он руководит, а также о своем девизе: «Нет праздника — нет театра».
Римас Туминас ощущает древнегреческую трагедию как «непревзойденную, бессмертную мелодию» и готовится к тому, чтобы ее исполнить. Режиссер выбрал трагедию «Царь Эдип», так как считает, что сейчас «подходящий момент для этого произведения». Туминас пояснил свою точку зрения: «Это история о лидере, человеке достаточно сильном, чтобы принять наказание за свои грехи — изгнание и бедность до конца жизни. Эдип сам себя наказывает за свое преступление. В наши дни почти невозможно найти такого человека. Нравственные ценности, которыми живет этот герой, сейчас забыты. Пришло время вспомнить о них. Эдип — человек титанической силы личности. Такие титаны встречались еще в поколении моих родителей, не так уж давно, а не только в античности! Люди, которые признавали свои ошибки и были способны сами наказать себя за них, если верили, что этого требует справедливость».
Еще со времен учебы в ГИТИСе Римаса Туминаса привлекала структура и мощь древнегреческой трагедии, хотя, по словам режиссера, он не представлял, как ее можно поставить на сцене: «С годами я стал приближаться к театральному восприятию этих текстов, начал понимать их. Они постепенно становились более близкими и ясными для меня. У меня появился опыт постановки античной драмы. Я поставил комедию Аристофана "Лисистрата" на стадионе в Хельсинки и "Царя Эдипа" в Государственной театральной академии Литвы».
«Что для Вас символизирует античный театр Эпидавра?» — спросили мы Р.Туминаса. «Это что-то священное и светлое. Греция — родина театра, и для нас возможность играть в этом священном пространстве — что-то из области невероятного», — ответил литовский режиссер. В постановке, премьера которой состоится в театре Эпидавра, вместе выйдут на сцену греческие и российские актеры. Первые исполнят основные роли, вторые выступят в качестве хора. «Автор идеи и вдохновитель этого совместного проекта — Статис Ливатинос», — спешит отметить Римас Туминас. Оба режиссера закончили ГИТИС, и это может служить гарантией успеха совместного проекта двух стран. «Для меня это приятная встреча и интересное приключение, намеренный риск. Думаю, что одна из основных задач театра — принимать вызов, решаться на риск», — подчеркивает режиссер.
С тех пор как в 2007 году Р.Туминас стал художественным руководителем театра Вахтангова, труппа театра очень сильно выросла в художественном отношении и стала одной из виднейших в Москве и России. «Примерно за 95 лет своего существования театр Вахтангова всегда достойно справлялся с различными, иногда трудными обстоятельствами, связанными с художественным поиском. И всегда, даже во время Второй мировой войны, главный принцип этого театра оставался неизменным: "Нет праздника — нет театра". Я в свою очередь делаю все возможное, чтобы привнести радость праздника в театральное искусство. И пускай даже этот долгий и трудный путь, напоминающий поиски Земли обетованной, в конце концов окажется иллюзией. Увлекательное путешествие к "Празднику жизни" — неизменная цель нашего театра», — отмечает Римас Туминас.
http://eclectic-magazine.ru/rimas-tuminas-razgadal-znak-beskonechnost/ 28.7.2016 Римас Туминас разгадал знак бесконечность 29 июля Римас Туминас и актеры театра имени Вахтангова на суд зрителей древнейшего амфитеатра мира - греческого Эпидавра представят свою версию трагедии Софокла «Царь Эдип».
Это будет мировая премьера спектакля. Репетиции проходили как в Москве, так и в Греции, причем на сценах и площадках разного размера. Начинали с малого пространства, чтобы как на ладони увидеть весь масштаб трагедии царя Эдипа и Фиванского царства, как жизнь одного человека, рожденного правителем, спасенного и воспитанного пастухом, и силой своего ума и мужества взошедшего на трон, столкнулась со всеми богами, оракулами и реалиями античного мира.
Для погружения в V век до н.э (когда Софокл писал свои трагедии) актеры репетировали в одеждах, напоминающих костюмы древних греков. Воины были в кольчугах, простой люд в рубищах, царица Иокаста (Людмила Максакова) — в красивом длинном платье со шлейфом. На московских репетициях, на которых присутствовала обозреватель Анжелика Заозерская, в одежде артистов преобладал черный цвет. Пожалуй, только один Римас Туминас предпочитал белые рубашки или пиджак с белыми пуговицами, показывая тем самым, что он настроен на победу, на покорение публика, словом, на результат.
А завоевать 14-тысячный Эпидавр, видевший миллионы, сотни миллионов трагедий, комедий, драм (греки — родоначальники всех жанров и театра) — трудно. Туминас поставил «Царя Эдипа» в Национальном театре Литвы в 1998 году, и этой постановкой простился с театром, которым руководил в непростые годы: 1994-1998. Режиссер неоднократно возвращался к своим постановкам через некоторый период, чтобы пропустить их через время. Туминас, как большой художник, не может не считаться со временем. Никоим образом не подстраиваясь под время, он хочет ощутить и остановить мгновение, показать его публике и одновременно сделать прыжок за следующим мигом, то есть заглянуть в будущее. Правда, время в Древней Греции — не наше время. Греки не то чтобы верили в бессмертие жизни, в непрекращающуюся череду рождений и смертей, а даже не имели права сомневаться в этом. Возможно, первый, кто осмелился предположить, что больше ничего не будет, — это царь Эдип. Точнее, первой была его мать — Иокаста, которая повесилась (в Фивах самоубийц хоронили отдельно), узнав о том, что она совершила непростительный грех (в Древней Греции кровосмешение считалось тяжким преступлением). А следом — Царь Эдип, ослепивший себя золотой застежкой от платья Иокасты, что тоже было дерзостью, вызовом Богам, ибо жизнь человека полностью зависела от богов, и никто, по своей воле, тем более цари, не могут устраняться от собственного жребия или рока.
Римас Туминас в своих постановках с большим тактом показывает насильственную смерть, придумывая театральные решения и ходы. В этом спектакле «Царь Эдип» уход героев в мир иной будет символическим и в то же время страшным. Уход Эдипа в другую трагедию — Софокла «Эдип в Коломне» (Туминас включает в свою постановку уход Эдипа с дочерью Антигоной в Коломну и предсмертное завещание — заботиться о его дочерях) репетировали очень долго. В Москве были условные декорации, но, чувствовалось, что в Греции это будет нечто грандиозное (так и получилось). Это грандиозное — придумал, а точнее изобрел, выдающийся художник Адомас Яцовскис — железную цистерну с многочисленными хаотичными отверстиями, по которой пойдет слепой царь Эдип. До этого Эдип гордо одерживая победы, взбирался на небольшие цистерны, которые катались как колесо фортуны… Туминас использует форму шара — потому что время для греков представлялось в виде спирали, с повторами по кругу и неизбежными возвращениями. Исполнителю роли Эдипа Виктору Добронравову непросто идти босиком по верху цистерны — на репетициях он падал, вставал и вновь взбирался, хватаясь руками за отверстия. Причем ему нужно идти с папирусом, на котором написано завещание. Его ноги — с рождения опухшие (его отец — царь Лай приказывает бросить новорожденного Эдипа, проколов ему булавкой сухожия у лодыжек), заплетаются. На репетиции Римас Туминас рассказывает о том, как он когда-то обварился кипятком, его отвезли в больницу, и с каким трудом он шел по коридорам за медицинской помощью. Рассказывает с иронией. Мол, зачем ехал в больницу, мучился, где его просто перебинтовали? Туминас, ставя трагедию, шутил еще и потому, что следом за трагедией придет комедия, и что автор комедий Аристофан будет иронизировать над Софоклом, а еще потому, что некоторые реплики героев Софокла кажутся нам ужасно старомодными и сегодня невозможными.
Артисты внимают каждому слову мастера. Между ними — полное доверие. Виктор Добронравов после репетиции признается: «Да, сложно, очень сложно, стараюсь выполнять задачи режиссера — большого мастера, который знает, что он хочет поставить, и как поставить, и зачем? Страха перед премьерой нет. Волков бояться — в лес не ходить».
Позвонив в Грецию, мы поинтересовались, что испытывает накануне премьеры Римас Туминас. «Часто репетируем до глубокой ночи. Получается пока еще не все. Надеемся, на помощь богов», — признался Туминас.
Кстати, о Богах древней Греции, в существовании которых как раз засомневался Софокл. Один из семи мудрецов Греции Биант сказал предельно просто и ясно: «О богах говори, что они есть». Туминас на одной из репетиций спросил у актеров: «Вы ведь понимаете, что сегодня советоваться с Богам — как быть, как поступать?, — можно разве с долей юмором, но в Древней Греции без Богов не шага». Спектакль заканчивается фразой из Софокла: «А ты теперь готов поверить Богу?». Туминас ставит пьесу о герое — сильном отважном человеке, который всю вину за свой грех — убийство отца, женитьбу и близкую связь с матерью (пусть даже по незнанию, то есть невинный грех) берет на себя. Режиссер давно хотел поставить пьесу о герое, искал ее и нашел только в античности:
«Разумеется, Эдип — герой, потому что жертвует своей физической силой, зрением ради спасения других людей, ради избавления царства от беды. Он не бежит от ответственности, он принимает все удары на себя. Он обрекает себя на высшее одиночество, которое божественно», — сказал Римас Туминас.
Примут ли греки вахтанговского «Царя Эдипа» будет известно завтра. Впрочем, у тех, кто видел спектакли Туминаса — на сцене театра Вахтангова, в «Современнике», в Большом театре, — сомнений нет. Вера в талант этого режиссера у русской публики, у артистов театра Вахтангова, — безгранична. Пожелаем удачи Римасу Владимировичу и его команде!
Анжелика Заозерская Фото: пресс-служба театра имени Вахтангова
«Если бы ты знала, как мне страшно, ноги просто ходуном ходят, — говорит Людмила Максакова. — думаю: «Константин Сергеевич, помоги». А как здесь играть?» И это прима Вахтанговского, народная артистка России? Да, она самая. У нее главная женская роль в трагедии Софокла «Царь Эдип», премьера которого состоится сегодня, и ни где-нибудь, а в греческом Эпидавре. На орхестру (большую круглую арену, от нее — слово «оркестр») античного театра IV века до нашей эры выйдут актеры Театра им. Вахтангова и Афинского национального театра. «Эдипа» готовят к летнему международному афинскому фестивалю. Свидетелем этого уникального события стал обозреватель «МК».
фото: Марина Райкина
Этому совместному проекту двух знаменитых театров где-то полгода. Идея принадлежит Дмитрию Трубочкину, специалисту по античному театру, и худруку Афинского театра Стафису Ливафиносу (учился в ГИТИСе у Гончарова, а его дипломный спектакль «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» в 1990 году ошеломил Москву). И вот — «Эдип», который с русскими и греческими актерами ставит Римас Туминас. Греки — хор, персонажи отданы российским актерам. Репетиции начались в Москве (на малой сцене), продолжились в Афинах, а закончились в Эпидавре, где работали с восьми вечера до двух-трех ночи. В этом фантастическом театре на 14000 мест, возвышающемся над бескрайним морем. Кажется, что нет лучшего места для разговора о судьбе, неотвратимости ее и случае, подстерегающем человека на каждом шагу.
Из досье «МК»: «Царь Эдип» — одна из семи дошедших до нас трагедий Софокла, жившего прим. в 496—406 гг. до н. э., почитаемого наряду с Эсхилом и Еврипидом величайшего трагика античности. Пьеса Софокла названа Аристотелем в «Поэтике» как идеал трагического произведения и сыграла огромную роль в истории античной драмы. Ее героем стал человек, осознавший свою вину и казнящий себя за это.
Но прежде чем рассказать эту душераздирающую историю не могу не описать этот потрясающий театр в Эпидавре. Это огромная каменная чаша, на дне которой я себя чувствую лилипутом. Камни огромные, грубо отесанные, сохраняют тепло до ночи и круто убегают вверх. Но сколько именно таких каменных рядов, никто точно не знает, лишь — 14000 мест. Так вот, если стоять по центру и говорить точно в белый круг — фимелу (опять же из камня) в центре орхестры, то слышно на последнем ряду. Все-таки необъяснимый факт — как без компьютеров и прочей техники можно было просчитать такой акустический эффект? И тем не менее... Туристы, которые здесь ходят днем стадами, шепчут слова, разворачивают конфетные фантики, а другие слушают их голоса в последнем ряду. В воздухе разлит крепкий настой из эвкалипта и сосен.
— Надо сказать, что это единственный сохранившийся античный театр с орхестрой идеально круглой формой, — рассказывает Елена Дунаева, доктор искусствоведения и жена Евгения Князева (у него в спектакле роль прорицателя Тересия). — Но надо понимать, что сам театр является частью святилища, построенного в честь Асклепия, культ которого пошел именно из Эпидавра. Вообще это место имело культовое значение, и никаких сведений о том, что здесь играли спектакли, нет. По сути театральной жизнью эпидаврский театр зажил с 50-х годов прошлого века.
Замечу, что вахтанговцы вторыми ступили на святую землю Эпидавра — первым более двадцати лет назад здесь сыграли «Орестею» — знаменитый проект Чеховского фестиваля в постановке Петера Штайна с нашими артистами — Евгением Мироновым, Игорем Костолевский, Татьяной Догилевой и другими.
Стифас Ливафинос говорит, что именно здесь играют древнегреческие трагедии его фестиваля, а сам он недавно сыграл собственную премьеру. «На «Эдипа» продано уже 10000 билетов. Откуда зрители, ведь Эпидавр — даже не городок, а по виду — рыбацкий поселок? Это так кажется, что поселок. Но зрители приедут из Афин в основном. На моей премьере было 14 тысяч. Представляешь?» Но его заглушает хор из голосов мужчин в черных пальто и шляпах. В кастинге участвовало 130 человек, выбрали 11. Музыку для хоров написал грек Теодор Абазис, и она сольется с музыкой Фаустаса Латенаса.
А вот и наконец Эдип в роскошном белом костюме — Виктор Добронравов, один из сильнейших актеров поколения 30-летних. Жену его, Иокасту, сыграет Людмила Максакова, которая в роскошном черном платье сидит, погруженная в себя, и, как потом признаётся мне, просит: «Константин Сергеевич, помоги». Опытнейшая актриса, а в страхе. Почему? — Мы как вышли после нашей театральной коробки на открытое пространство сначала в Афинах (репетировали на автомобильной стоянке под софитами), а потом здесь — ну как играть?
На минуту всплыла и снова погрузилась в печаль своей героини. Так вот о сюжете — он страшен, мороз по коже. Родители Эдипа испугались предсказания: их сын убьет собственного отца и женится на матери. Чтобы избежать кары, они решили убить ребенка, но младенца пожалел пастух из Коринфа, и того усыновил коринфский царь Полиб. Эдип вырос и решил покинуть приемных родителей в надежде избежать злой участи. У города Фивы на него чуть не наехала колесница, всадники начали бить юношу. В завязавшейся драке Эдип убил сидевшего в колеснице старика, не зная, что тот и был родным отцом Эдипа. Эдип становится правителем Фив и женится на вдове погибшего от его рук царя Лая — Иокасте, то есть на своей матери. Вот второе роскошное платье — белое — Максакова наденет ближе к развязке, перед самоубийством, когда ее героиня узнает чудовищную правду.
фото: Марина Райкина Римас Туминас во время репетиции.
Жуть? Кошмар? Просто психологический триллер, который поставил Римас Туминас со своими и греческими артистами. Он нервничает перед премьерой, ходит, запустив руки в карманы светлых брюк, по кругу орхестры. Наверное, нерв этой трагедии в слепоте. Эдип слепой: не видит жизни, живет прошлой славой, когда он спас Фивы, победив Сфинкса, и тем прославился — его попросили быть царем, и он сравнивает себя с богами. Это не актуальная постановка, но созвучно тому, что происходит в мире, когда правители не видят народа, не чувствуют его. Эдип самоуверенный, амбициозный — и такой парень сознался и ослеп. Он ослеп еще до того, как прозрел, и это очень важная тема — гордыня, как справиться со своей гордыней, как признать вину, свой грех и себя наказать. Это явление, которое сегодня вообще не встречается, — найти в себе силы признать вину. Сегодня же никто не виноват, никто вины не признает, а уж тем более не корит себя.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 109
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума