В минувшем сезоне практически на всех спектаклях Театра имени Вахтангова не было свободных мест, зрительный зал заполнялся в среднем на 97%. Редкий театр может похвастаться такой любовью зрителей. Не стал исключением и Министр культуры РФ Владимир Мединский, посетивший сбор труппы, признавшийся в любви к этому театру и пожелавший труппе вдохновения и творческих успехов. В этот раз чиновник выполнял особо приятную миссию, вручив художественному руководителю Римасу Туминасу Орден Почёта.
Вахтанговцы только что вернулись из гастрольной поездки в столицу Карелии Петрозаводск, где показали шесть спектаклей. А уже 6 сентября театр открывает свой 97-й сезон спектаклем «Царь Эдип». На сборе труппы худрук Римас Туминас и директор Кирилл Крок представили планы на ближайшие месяцы. На Основной сцене 30 сентября и 1 октября состоятся показы спектакля «Старик и море» в постановке Анатолия Васильева, это дань памяти Юрию Любимову, великому режиссёру, который начинал свой творческий путь как актёр Театра Вахтангова. В этом году исполняется 100 лет со дня рождения Мастера.
Первой премьерой на Новой сцене станет спектакль «Сергеев и городок» в постановке Светланы Земляковой по роману Олега Зайончковского. Впервые зрители увидят его 21 сентября. Грузинский режиссёр Автандил Варсимашвили 7 октября представит свою версию пьесы Уильяма Шекспира «Ричард III».
Главным событием года можно назвать открытие нового сценического пространства - Симоновской сцены. Рассказывает директор театра Кирилл Крок: «Симоновская сцена - это бывший Театр Рубена Симонова, который в конце 2016 года был официально передан в собственность Театру Вахтангова. Его лучшие актерские силы были приняты в вахтанговскую труппу, а в здании Симоновского театра начали капитальный ремонт. Мы поменяли всю инженерию, сделали современную систему вентиляции и пожаробезопасности. Сейчас, по предложению Римаса Туминаса, строим два зала: один - радиусный, другой - классический. В зрительской части будут два фойе, снабженные экранами трансляционных телевизоров, органично вписанных в стильный дизайн, придуманный главным художником Вахтанговского театра Максимом Обрезковым. Думаю, зрители по достоинству оценят такой красивый современный интерьер, когда придут на Симоновскую сцену».
Парад премьер на Симоновской сцене откроет «Вечер шутов» Екатерины Симоновой. Андрей Максимов репетирует спектакль «Сон императрицы», Наталья Ковалёва приступила к работе над спектаклем по повести Лескова «Очарованный странник», ожидаются постановки по новеллам Стефана Цвейга и пьесе «Юбилей», которую написал молодой вахтанговский артист Фёдор Воронцов.
Римас Туминас на открытии 97-го сезона в Театре имени Евг. Вахтангова. К лацкану его пиджака приколот орден «Знак почета» Фото: Владимир Федоренко/РИА Новости
Награда режиссеру — орден «Знак почета» — была вручена министром культуры РФ Владимиром Мединским к 10-летию работы худруком театра имени Евг. Вахтангова С корреспондентом «Вечерки» Римас Туминас поделился планами, которые будут реализованы в новом театральном сезоне.
— Римас Владимирович, на сборе труппы вы вновь заявили о том, что будете ставить «Фауста» Гете. — Да, но признаюсь, что испытываю некий страх перед этим произведением. Станиславский тоже хотел поставить «Фауста», но все откладывал. Немирович-Данченко объяснял это тем, что как только дело доходило до постановки, со Станиславским происходило что-то... не совсем хорошее. С романом Гете «Фауст» я сплю, путешествую, он у меня на столе, в портфеле, в голове, в сердце... Не отпускает! Но сначала я попробую поставить оперу Чайковского «Пиковая дама» в Большом театре — тоже роковая история...
— Почему вам так хочется поставить «Фауста»? — В этом произведении очень много юмора, который мне близок. Единственный человек, у которого он отсутствует, это доктор Фауст. Поэтому в моей постановке его будет очень мало. Правда, в произведении не так много ролей, и актеры Театра Вахтангова возмущаются: «Зачем нам зарубежный Гете, когда у нас есть свой Толстой?» В этом есть логика. Буду ставить спектакль по сценарию Сергея Бондарчука «Война и мир». Очень хороший сценарий. Спасибо директору «Мосфильма» Карену Шахназарову за то, что он дал нам его для работы.
— Знаю режиссеров, которые, выбирая между постановкой произведений Толстого и Достоевского, отдают предпочтение Толстому из-за его бесконечного поиска истины. А кто вам ближе? — Достоевского я ставил в театре Швеции в 2004 году, а Толстого — никогда. Достоевского, на мой взгляд, ставить легко, а вот Толстого — трудно. Не будем забывать, что у Толстого к театру было несколько скептическое отношение. Парадокс! Достоевский любил театр, но не написал ни одной пьесы, а Толстой терпеть не мог театр, не ходил в него и написал очень хорошие пьесы. Конечно, интереснее иметь дело с личностью Толстого хотя бы потому, что он был графом, который ходил в лаптях.
— На сборе труппы вы осторожно произнесли название комедии Карло Гольдони «Дачная лихорадка». Почему именно это произведение вы решили взять для постановки? — Мне надоело слушать: «Когда вы наконец поставите комедию? Что у вас все трагедии да русская классика?» «Дачная лихорадка» — что-то между трагедией и комедией. Если серьезно, там есть роль для одного замечательного артиста, и я давно обещал поставить для него спектакль. У меня много долгов перед актерами. Пришло время их отдавать. Тем более что это приятное занятие. Очень хочется успеть поработать с актерами, с которыми никогда не работал. Например, я не работал с Марией Ароновой, и это мое самое большое упущение за 10 лет работы в Театре Вахтангова. Есть еще артисты, с которыми мне хочется поиграть.
— Вы объявили о закрытии Первой студии Вахтанговского театра. Разочаровались в молодежи? — Есть и такое. К счастью, не во всех. Первая студия исчерпала себя. Кто смог о себе заявить, тот заявил и вошел в труппу, а кто не успел, у того есть возможности сделать это каким-то другим образом. С каждым артистом я готов вести переговоры. Молодежь не умеет фантазировать, и это беда. Так скучно с людьми, у которых в голове счетчик!
— Несмотря на вашу открытость, мы очень мало знаем о вас как о человеке. Есть у вас увлечения, хобби? — Я люблю машины, особенно мне нравятся красивые спортивные автомобили. Недавно даже хотел купить новую машину, но передумал. Точнее, купил ее жене. Пусть она, красивая женщина, ездит на красивой машине... А еще люблю смотреть на звездное небо в телескоп. Люблю читать книги в оригинале. Люблю слушать классическую музыку. Люблю собирать грибы и гулять по лесу. Люблю рыбачить. Делать что-то руками.
— Судя по вашим спектаклям, вы верите в вечную жизнь. Кем бы вы хотели быть в следующей жизни? — Скульптором. Я в этой жизни этого хотел, но не получилось. Лепил бюсты, а над ними смеялись. Жестоко глумились. Я плакал.
— А из-за театральных постановок плакать приходилось? — Нет. Меня как режиссера всегда признавали. Режиссер — моя профессия, и этим все сказано. Глупо, если хирург будет плакать перед операцией. Он должен быть уверен в том, что может спасти жизнь. Я в театре как тот хирург. Если у меня нет веры в то, что моя работа может кого-то спасти, просто не делаю ее. Важна вера. Правда, вера приходит с опытом. Ко мне пришла. Теперь бы добиться гармонии жизни. Очень хочу гармонизировать свою жизнь.
— Что такое «гармонизировать жизнь»? — Это как работа над скульптурой — отсечь все лишнее, чтобы не пострадали ни форма, ни содержание.
СПРАВКА Римас Владимирович Туминас родился в 1952 году в Кельме Литовской ССР. В 1979–1990 годах был режиссером Литовского государственного академического театра. Основатель и руководитель Вильнюсского малого театра. С 2007 года — худрук московского Государственного академического театра им. Евг. Вахтангова. Поставил больше 40 спектаклей, большинство из которых получили награды международных фестивалей.
Режиссёр Габриэле Туминайте – первая, кто занялась постановкой пьесы «Фантазио», сценарий к которой был написан около 200 лет назад французским романтиком Альфредом де Мюссе. Это грандиозное событие в истории Вильнюсского малого театра, которым открывается 29 театральный сезон.
Постановку пьесы «Фантазио» в ближайшее время увидят не только литовские зрители, но и ценители театрального искусства из Украины. На первые гастроли труппа отправляется в Киев, где местным зрителям представится возможность оценить экспрессивную, неожиданную французскую классику, интерпретированную в рамках современного миропонимания.
- Габриэле, вы в Малом вильнюсском театре занимаетесь подготовкой к новому театральному сезону, который открываете комедией с элементами переодевания от французского автора Альфреда де Мюссе «Фантазио». Примечателен тот факт, что вы первый режиссёр в Литве, кто занимается постановкой пьесы «Фантазио». Каким образом эта пьеса попала к вам в руки? - Альфред де Мюссе мне очень знаком в качестве талантливого поэта эпохи романтизма, так как я играю роль легендарной Жорж Санд в спектакле «Мистер», где между Альфредом де Мюссе и Жорж Санд произошёл невообразимый любовный роман, - короткий, но очень страстный и болезненный. Он остался у меня в памяти экстравагантным, живущим крайностями, обиженный ребёнок, гениальный поэт с трагичной судьбой. Я даже не знала о том, что он писал пьесы, поэтому, очень заинтересовалась, когда несколько лет назад мне порекомендовала заняться постановкой данной пьесы один из французских культурных историков. Правда, она предлагала заняться постановкой данной пьесы Римасу Туминасу, но у меня слабость к незнакомым гениальным пьесам… Я привезла сценарий в Вильнюс, дала прочитать моей труппе. После первых проб уже стало ясно – пьеса стоит нашего внимания, она очень интересная, не линейная по своей форме и содержанию.
- Альфред де Мюссе – это эксцентричный представитель романтизма, трагичной судьбы, драматический поэт, писатель, драматург, написавший классическую пьесу почти 200 лет назад. Чем же пьеса вас зацепила, что в ней вам показалось уникальным, оригинальным? - Вся энергия сконцентрирована в это небольшое произведение: там нашлось место и сомнениям человека, и попыткам найти смысл, поиски любви, смысла жизни, которые отзываются в каждом шаге. Всё это очень близко дню сегодняшнему. Я бы эту пьесу охарактеризовала как балладу, а может ли баллада быть актуальной или не актуальной? После первого прочтения изредка посмеивались, и были откровенно удивлены сценарием этой странной пьесы. Выглядело так, словно автор шутит с нами, затем погружает в злобные, депрессивные монологи, а затем, неожиданно, снова усмехается, глядя на наши внезапно ставшими серьёзными лица. Один из актёров, Арвидас Дапшис, после первого прочтения подошёл ко мне и высказал довольно справедливое суждение: «в этой пьесе все хорошие, нет злых, плохих персонажей (примитивно рассуждая), и всё хорошо заканчивается, но, остаётся ощущение потери, утраты и несбывшихся надежд». После переноса репетиций в творческую театральную обстановку «Квартал», уже возраст пьесы или временные рамки стали вовсе незаметными. Один из музыкантов, который аккомпанирует в спектакле, после ряда первых импровизированных репетиций поинтересовался: - какой из современных пьес мы занимаемся? Он не знал ни автора, ни исторического контекста. А, если бы он интересовался возрастом пьесы, это бы нам подсказало о том, что мы, работая над постановкой, сильно в чём-то ошиблись.
-«Фантазио» вы репетировали в складских помещениях Вильнюсского малого театра – в «Квартале». Какие краски это давало творческому процессу, и, наконец, самому спектаклю, и его современному звучанию? - Мы в «Квартале» не только репетировали, но и предоставили эскиз спектакля. После премьеры будем стараться выдерживать ту импровизационную атмосферу, которую помогают создавать танцевальные элементы «vogue» (хореограф Райдас Петраускас) и групповая музыка «Kabloonak», прерывающаяся музыкальными вставками Гиедрюса Пускунигио. Всё это помогло создать связь современности с эпохой Альфреда де Мюссе. Не костюмы, не внешние эффекты характеризуют современность данной театральной постановки, а попытка найти подход к современному мышлению, существованию на сцене и общению со зрителем.
- Фантазио – это шут короля. Может ли зритель настроиться на смех? Тем более и переводчик сценария пьесы Аквиле Мелкунайте вам пожелала больше смеха во время репетиций, смеха, который будет выступать в качестве противоядия той всепоглощающей грусти, которой пропитана вся эта пьеса. - Пьеса начинается со смерти шута короля накануне свадьбы принцессы, а Фантазио, являясь должником и проигравшимся молодым человеком в одном лице, и не имея возможности покинуть место событий, в «шутку» решает использовать одежду умершего шута и его обязанности. Он сам – философ в одежде шута, но основными клоунами пьесы остаются двое: полнейший идиот Принц и ещё, более безнадёжный, его помощник – Маринон. Я нашла более точную характеристику пьесы – это комедия, у которой грустный конец, или это драма со счастливым концом.
-Роль Фантазио сыграли два прекрасных актёра: Томас Ринкунас и Мартинас Недзинскас. Каким Фантазио оказался Т.Ринкунас а каким М.Недзинскас? - Томас и Мартинас оба достойны уровня Фантазио, но работают по-разному, и по-разному налаживают партнёрские отношения. Они доказали свой профессионализм, так как не соперничали друг с другом, каждый из них думал о теме, о содержании, об общем смысловом наполнении спектакля и этим вели аудиторию за собой вперёд. А что касательно постоянных изменений, приспособлений и новых взглядов – всё это не доставило проблем, это было азартом. Это было подарком для меня иметь в наличии двух разных актёров такого высокого уровня. Включая и всю труппу, которая каждый день, этап за этапом репетиций, старалась приспособиться к стихии Фантазио, достигая стабильной постановки пьесы раз за разом.
- Первая страна, в которой будет ставиться «Фантазио» будет Украина. Украинцы будут первыми, кто познакомится с новой вашей работой в качестве режиссёра. Как вы думаете, почему Украина выбрала именно этот спектакль из других спектаклей Вильнюсского малого театра? Чем он может быть интересным на украинском фестивале «Гогольфест». -Уже на этих выходных (17 сентября) в Киеве будет проведён известный фестиваль современного театрального искусства «Гогольфест». Он охватывает все области творчества: музыку, театр, танец, перформативного творчества. Программа текущего года и направления очень привлекают ценителей искусства. Организаторы фестиваля нас выбрали из-за ряда причин. Пьеса Альфреда де Мюссе преподносится как современное произведение, синхронизированное с современностью, но выдерживая оригинальный текст и сюжет. Думаю, им подошло и наша перформативная постановка. В последнее время слышу очень много хороших отзывов о Киеве, об организуемых там движениях на поприще искусства, моды. Всё это очень хочу увидеть, почувствовать, попасть в суматоху Киева. В нашем спектакле вживую играющая музыкальная группа «Kabloonak» покажется зрителям не только во время спектакля. Организаторы спектакля очень ждут их, и отвели им важную роль на концерте закрытия фестиваля. Они, также, будут давать концерты и в ряде других мест. Киев после политических событий наконец-то проснулся, теперь выглядит активным и творческим городом. Слышала, что по атмосфере его сравнивают с Нью-Йорком, что же, посмотрим. В спектакле «Фантазио», актёр, исполняющий роль короля, А. Дапшис, на протяжении нескольких лет проживал в Киеве, жил недалеко от Майдана, и был очевидцем исторических событий в стране. В процессе постановки спектакля часто говорили об Украине, так как в пьесе присутствуют явные сходства – король отдаёт замуж во имя мира свою дочь Мантуйскому принцу - идиоту, который постоянно угрожает войной, если обратная сторона действует не по его пожеланиям.
-В каких странах, на каких фестивалях вы хотели бы ещё показать «Фантазио»? -После Украины, первой в списке, хотелось бы показать «Фантазио» в Литве и Франции. Театр должен разъёзжать по гастролям, в течение одного сезона необходимо организовывать 2-3 гастроли, это заставляет театр совершенствоваться. В этом сезоне вильнюсский малый театр отправится на гастроли в Польшу, город Гданьск, театр Шекспира (будем показывать спектакль «Минетис», и в Италию, на фестиваль «Сполето», который интересуется литовской драматургией, со спектаклем «Дед и бабка», «Мадагаскар», а также творчеством композиторов Фауста Латенаса и Гиедрюса Пускунигио.
Премьера «Фантазио» состоится в Киеве 17 сентября, в Вильнюсском малом театре – 22, 23 сентября, 28 октября, 11, 24 ноября.
Отправлено: 20.09.17 08:16. Заголовок: (...на протяжении н..
(...на протяжении нескольких лет проживал в Киеве, жил недалеко от Майдана, и был очевидцем исторических событий в стране)
(вздыхая)...недавно в одном из политических шоу западный эксперт говорил о том, что типа мировое сообщество консолидировано и Россия со своей особой позицией выглядит несколько глуповато ...хотя чем же им себя оправдать иначе, если Европа была консолидировано под Наполеоном, под Гитлером, теперь под американцами ...и в войсках Наполеона было "двунадесяти языков" и у Гитлера кто только не служил из европейцев (да недавно была информация, что Рейхстаг весной 1945 обороняла и французская часть)
https://www.facebook.com/vilniaus.teatras Vilniaus Mažasis Teatras добавил(-а) 17 новых фото в альбом «29 VMT sezonas | spaudos konferencija» 6 сентября 2017 в 12:09
https://www.facebook.com/pg/vilniaus.teatras/photos/? tab=album&album_id=1962380197382920 Новый театральный сезон начинается - Вильнюс... Театр приглашает на три вечера, которые будут говорить о человеке, его духе и судьбе.
Художественный руководитель Театра им. Евг. Вахтангова в Москве и Малого театра в Вильнюсе Римас Туминас привез в Санкт-Петербург на «Балтийский дом» еще и «Живой театр» — три спектакля, поставленных его учениками, молодыми литовскими режиссерами. Второго октября в преддверии показа в зрительском кафе театра состоялась пресс-конференция с участием мастера и его учеников. Габриэле Туминайте, Кирилл Глушаев и Вилюс Малинаускас рассказали о своих работах. Сам Туминас, отвечая на вопрос о способе воспитания молодого поколения актеров и режиссеров, признал, что он относился к ребятам по-взрослому: изначально ставил в исключительно жесткие рамки, буквально ломая их видение профессии, но и давал возможность спорить, доказывать свой выбор. О спектаклях, представленных на фестивале, сказал: «Все работы академические, без изощренностей». Действительно, для учеников Туминаса в первую очередь важна смысловая составляющая сценического текста, психологические основы материала. Тема всех трех спектаклей практически всегда одна, простая и вечная, — любовь в самых разных ее формах и проявлениях.
...НЕСЛУЧАЙНАЯ СЛУЧАЙНОСТЬ, ИЛИ ВСЕ ИДЕТ СВОИМ ЧЕРЕДОМ
П. Мериме. «Случайность». Режиссер Габриэле Туминайте
Две девушки влюблены в одного и того же мужчину. Одна случайно узнает об этом и решает отравиться, другая случайно выпивает яд и погибает. Никакого предательства и интриг — все чистейшее совпадение. Габриэле Туминайте наблюдает за игрой в дартс человека и судьбы, последняя — десять из десяти попадает в яблочко. Романтическая, наполненная тайнами и пламенными страстями новелла Мериме предстает перед нами современной драмой из жизни молодых девушек.
Донья Мария и Донья Франсиска — не более чем роли, которые примеряют на себя девушки, погружаясь в мир пышных платьев и роковых страстей. Они принимают картинные позы, заламывают руки, а потом «сбрасывают» образ и напрямую обращаются к зрителям. Кульминационным моментом становится сцена, когда каждая из актрис фантазирует о том, что бы она сделала, если бы была мужчиной. Переходя в этих монологах на русский язык, они хотят нам объяснить, как сегодня живет современная девушка в Вильнюсе, чего она хочет и о чем мечтает. Разумеется, хочет она того же, что и ее сверстница во времена Мериме, — чистой и всепоглощающей любви. Но вот герой романа значительно поблек с тех пор. Девушки требуют от мужчины силы, ответственности, решительности. Они сами — словно амазонки — сильные, уверенные, но при этом женственные, трогательные и очень нежные. Донья Мария (Тома Вашкевичюте) представляет себя эффектной тигрицей, пробирающейся сквозь джунгли, но в финале, столкнувшись со смертью, теряет свой цветной мир фантазии, оказывается маленькой кошечкой, которая спешно уезжает, поджав хвост.
Гримасы, застывшие позы, преувеличенные реакции — все это пародия на театральные штампы и условности. Легкий, игровой тон спектакля в финале становится метафорическим и серьезным. После гибели Доньи Франсиски Рита (Мигле Поликевичюте) бросает через плечо зерна, которые мерно, словно часы, отмеряют течение времени. В постепенно уходящем свете героини замирают, и, кажется, весь мир замер вместе с ними. Но вот Рита закуривает, убирает склянки обратно в шкаф, и все продолжает идти своим чередом. Это жизнь, увиденная в простых обыденных вещах, которые сильнее и важнее любых трагедий.
ГАБРИЭЛЕ ТУМИНАЙТЕ: «ЧЕЛОВЕК ОСТАЕТСЯ ПРЕЖНИМ».
— Какое впечатление у вас от фестиваля, что удалось посмотреть? — К сожалению, ничего. Мы даже Петербурга еще не видели — из гостиницы в театр, и наоборот. Но так и должно быть, мы приехали работать. Каждый день интенсивные репетиции, комментарии Туминаса, вечерние монтировки. Для нас это первые гастроли в другой стране. Программа фестиваля интересна, она отражает сегодняшний театральный процесс, современные тенденции.
— Спектакли, которые вы привезли, — ваши дипломные работы? — Да, они включены в репертуар театра, но теперь уже редко идут на сцене. Надо с ними прощаться. В этом смысле фестиваль — прощание с этими работами. Надо идти дальше. Фестиваль дал нам новый опыт. У литовской критики более скептическая реакция на наши спектакли, а здесь мы услышали много хороших слов.
— Вас интересует человек в сложных и парадоксальных ситуациях, а как вы видите современного героя? — Хороших пьес очень много, но сложно найти свою тему. Материал должен тебя волновать. Мы можем кричать, быть трагическими, заламывать руки. Сложнее быть наивными, чуть неправильными, неловкими, но открытыми. Такой человек интересен. В современной драме есть герои, но их как-то неверно ставят. Они — юные, циничные, равнодушные, агрессивные. Но в этом тоже есть наивность. В этом — желание утвердить себя в мире.
— Вы хотели бы утвердить себя как режиссера за счет разрушения старого? У вас есть желание нарушать театральные традиции? — Не разрушать, а спросить еще раз — почему нужно так, а не иначе? Штампы, мелкие детали и создают театральную традицию. Мы, молодые, должны понять, что нам нужно, про что и как мы хотим ставить спектакли.
— Например, вам не хотелось выйти из сцены-коробки? — Это, думаю, не разрушение. На площадях играли изначально, еще до возникновения коробки. Все другие пространства — в помощь режиссеру, это какая-то атмосфера, натуральная декорация, а вот как это создать с актерами, принести в театр, в традиционную коробку — это задача. Я хотела прийти в привычное пространство, в коробку. Это пространство нужно наполнить своей фантазией. Часто случается, что и актеры кричат, и роскошные костюмы, и всякие режиссерские приемы, а ты сидишь — и ничего не чувствуешь. Все стоит на месте, нет эмоции.
— Что же такое «живой театр»? И может ли театр быть мертвым? — Да, может. Тогда это можно назвать — «говорящие головы». Когда все стоит, когда все плоско. В Германии сейчас много постановок, в которых интересные находки, необыкновенное пространство, современная интерпретация, но все предсказуемо и поэтому скучно. Кровь, ужасы, но это не является чем-то принципиально новым, другим театром. В нашем спектакле есть намеки, пародия на театральные штампы. Это в каком-то смысле взгляд на традицию, мы просто задаем вопрос.
— Вы к какому типу театра ближе? — К актерскому. Там есть человек, там каждый раз все неясно и все ново.
— Мне кажется, что в вашем спектакле есть история о театре. К чему вы приходите в финале? — Спектакль называется «Случайность». Момент легкости, случайности всегда присутствует в жизни. Есть человек, который играет, и есть какая-то судьба, которая приведет к тому, что ей нужно. Мы все в надежде, что мы делаем свою жизнь, а получается по-другому.
— Героини вашего спектакля прикоснулись к любви или это была только иллюзия? — Они не прикоснулись, они только хотели бы. — Они уже готовы к любви, но еще не знают ее. Они еще не женщины. Это желание наивное, они хотят того, чего не бывает, — идеального.
— Но ваши героини — это девушки, которые живут в нашем времени. У них есть жесткий напор, мужская воля — это примета современности? — Режиссеры-мужчины часто забывают о женских образах, делают их бесплотными. Женщинам же нужно потрясение. Они спрашивают: «Сколько мы можем ждать нормальных ролей, нормальных режиссеров?» Мы вышли на эту тему в спектакле. Начали пробовать, фантазировать: «Если бы я была мужчиной?». Актрисы стали говорить своими словами, обращаться напрямую к зрителю. Во многих современных пьесах женщина — либо проститутка, либо у нее было пять абортов, либо она законченная стерва. А на самом деле женщины хотят быть слабыми, вернуться в прошлое, туда, где были сильные мужчины. В театре есть какая-то неправда о женщинах.
— А вам приходится бороться со стереотипом, что женщина не может быть режиссером? — Преимущество мужчины в режиссуре есть. В него может влюбляться актриса, а это важно для процесса. А когда ты женщина, то должна ставить себя так, чтобы и в тебя влюбились женщины. Я работаю, но иногда задумываюсь, что это мужская работа. Хотя сейчас уже не те времена. Женщины давно делают мужскую работу. Мужчина уходит из центра мира.
— Над чем вы сейчас думаете, что собираетесь ставить? — Теперь Гольдони. В Петербурге мы слушали прекрасную лекцию Майи Михайловны Молодцовой, это многое прояснило. Это будет комедия, но там тоже звучит тема судьбы. Смысл бытия раскрывается через смех. Венецианский карнавал, все тонут в яркости, и каждый существует отдельно от других. Собираемся играть во дворе дома, на улице.
— Что для вас как для режиссера сейчас наиболее важно? — Возможно, мы "you-tube«-поколение и нам не хватает истинного глубокого знания о человеке. Часто мы пропускаем самого человека на сцене, не можем сконцентрироваться и увидеть его. Забываем развивать его историю, часто парадоксальную. От этого начинаем плоско играть. Эпохи меняются, техника меняется, а человек остается прежним — таким же ранимым и слабым.
Художественный руководитель Театра им. Вахтангова на днях вернулся из Германии, куда ездил на лечение, и уже приступил к следующим работам.
– В ноябре Симоновскую сцену открываем, – сказал он «Театралу». – Поэтому мысли сейчас только об этом.
– Открываете, как обычно, парадом премьер… – Да, мы объявили об этом на сборе труппы. Но занятость наших артистов большая. Думаю: может, я поторопился? Может быть, премьеры следовало равномерно распределить по всему сезону? Все плачутся, просят перенести одно, заменить другое, появляются дополнительные репетиции, но все работают.
– Когда в 2015 году вы открывали Новую сцену, наблюдалось нечто подобное. – Точно. Это процесс неизбежный. Но мне приятно, что в работоспособности нашим артистам не откажешь. Они делают всё, чтобы заявленные премьеры получились интересными. Прибегают, советуются, просят что-то подсказать.
– Срок, конечно, рекордный. Еще недавно на месте театра была стройплощадка. – Знаете, когда в первый раз мне предложили там побывать… Хорошо, что я выпил вина. Оказалось, что прежнему театру требуется не косметический ремонт, а глобальная реконструкция. И потолок надо снять, и перекрытия заменить, и полностью сделать перепланировку. У нас получился зрительный зал полукругом – как в античном амфитеатре. Прихожу – вспоминаю Эпидавр, где мы «Царя Эдипа» выпускали. Уже тепло. Уже уютно. Есть пространство для творчества. Скоро буфет начнет работать.
– В сентябре на сборе труппы вы говорили, что после возвращения из Германии объявите, наконец, над чем лично вы будете работать в этом сезоне. Определились с материалом? – Еще хожу-хожу, думаю. Что-то такое промежуточное надо. Ну, хотел я «Войну и мир» или «Фауста». И это в планах. Но хочется и для Симоновской сцены что-нибудь… совсем другое. Без пауз моих. Поставлю что-нибудь хулиганское. Каждый раз грожусь, а все равно меня тянет на философские обобщения. Теперь решил: от Фаустаса один раз откажусь, от Адомаса откажусь. Стану более современнее. Они меня тянут в классику. А я приглашу кого-то, например, из театра Кирилла Серебренникова. Скажем, его художника или композитора. Сейчас надо поддержать его театр. Таким образом мы поможем – не в митингах, а вот так, на волне творчества.
– Но все-таки тему для постановки определили? – Жизнь единственная дорога и надо ее превратить в хорошую дорогу. Просто присматривать надо. Кустами обросла дорога. Запустили, не делаем ничего. Вот что-то об этом.
По просьбе «Театрала» Римас Туминас подписал книги для наших читателей. Напомним, что в эти дни на краудфандинговой платформе Planeta.ru проходит акция «Со-твори «Театрал» с нами!», цель которой собрать средства на выпуск журнала. Книги с автографами режиссера достанутся читателям, поддержавшим проект.
https://www.kommersant.ru/doc/2948598 25.03.2016 Театральный ликбез Кто есть кто в современном театре Театр сегодня — самое обсуждаемое искусство. Все вокруг дружно спорят о плюсах и минусах «богомоловщины», могут сходу назвать пятерку лучших спектаклей Туминаса и в курсе скандалов вокруг Гоголь-центра. Не хотите отставать — читайте наш материал о режиссерах, формирующих театральный ландшафт столицы.
Римас Туминас
Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ
Худрук Театра имени Вахтангова, литовский мэтр и обладатель важных наград и самых лестных званий. С его приходом обветшалый театр с подмоченной репутаций буквально восстал из пепла и превратился в лучший театр столицы с недавно открывшейся Новой сценой, ворохом наград, международным признанием (вахтанговцы покорили не только Европу, но и Америку). Режиссуру Туминаса отличает европейская философичность, подчеркнутая образность, страсть к эффектной визуальной символике. А также мягкий юмор и запоминающийся музыкальный ряд (постоянный соавтор Туминаса — композитор Фаустас Латенас). Эпатаж и пафос исключены. Все спектакли мэтра необычайно красивы. Среди знаковых постановок — грандиозный четырехчасовой «Евгений Онегин», не менее грандиозный «Дядя Ваня» (в обоих хитах в главных ролях занят Сергей Маковецкий), «Маскарад», «Горе от ума» в «Современнике» и недавний «Минетти». Состарившегося актера-фанатика на пороге безвестной смерти безукоризненно играет «первач» труппы Владимир Симонов...
Кто мы такие? Куда все бежим? Чем мы больны? Можно ли нас ещё вылечить? Есть ли в России политический театр и нужен ли он нам вообще? Вот вопросы, которые уместно задать всегда, но особенно - в день 100-летия Октябрьской революции.
Недавно, прогуливаясь в антракте в фойе Вахтанговского театра, мой спутник встретил Кановича. Нет, конечно, не самого писателя, а его книги в театральном киоске, о чём с восторгом мне сообщил. Я на эту радость откликнулась, так как ещё в 2015 году, узнав от своего израильского друга Володи Плетинского, что его библиотека приросла пятикнижием Григория Кановича, мечтала эти книги купить. Однако в тот вечер необходимой суммы у нас не оказалось.
Через несколько дней московский друг позвонил и, убедившись, что книги я забрала, огорошил ещё одним радостным известием, что Канович пишет не только прозу, но и пьесы (о чём я, безусловно, знала). Поэтому обязательно нужно написать Тадасу Монтримасу (молодой литовский режиссёр театра и кино, в настоящее время работающий в ГРДТ им. Н.А. Бестужева в Улан-Удэ. – Прим. авт.) и «заинтересовать его литовским евреем». Однако аргумент собеседника: «Вообще-то для Литвы постановка Кановича будет бомбой, если его там поставить!», меня даже не озадачил, рассмешил. «Вообще-то нужно читать не только о своих спектаклях, но и о чужих, – на этот раз не разделила я его восторга. – И если бы ты читал внимательно хотя бы мои публикации, то знал, что Кановича в Литве ещё в 1994 году поставил Туминас». Друг обиделся и надолго пропал. А я, ещё немного посмеявшись, об этой истории забыла.
А сегодня вдруг вспомнила, прочитав комментарии моих израильских друзей, уже несколько дней обсуждающих предложение Миколаса Каткуса литовскому сейму объявить 2019 год Годом евреев в Литве.
ДОЛГАЯ ДОРОГА РИМАСА ТУМИНАСА
Мои евреи, обсуждая эту новость, сильно волновались и даже горячились, как собственно волнуемся и мы, узнав об очередном Годе: литературы, кино, экологии, теперь вот театра. Тем более что в их сарказме своя правда есть. Что значит для массово гибнущей байкальской нерпы Год экологии? Ровным счётом ничего. А Год театра для театра? Промолчим. Поэтому сомнения своих еврейских братьев я понимаю. Но очень хорошо помня, как меня, причастную к проведению Года литературы в Бурятии, оскорбило заявление всем нам хорошо и печально известного господина Полякова, что «Год литературы в России провалился», я попыталась добавить обсуждению долю оптимизма. Потому что для меня Год евреев в Литве начался уже давно, с того самого момента, когда Римас Туминас впервые поставил там свой спектакль «Улыбнись нам, Господи». И этот год благодаря ему постепенно превращается в Вечность. И не только потому, что в театре имени Вахтангова, который очень изменился с приходом Римаса Владимировича за эти 10 лет, теперь тоже звучит голос Кановича, а с прошлого года ещё и Слободзянека, но и потому что, благодаря ему, евреи прорастают в каждом сердце по всему миру. Потому что, рассказывая о своём спектакле, Римас Туминас говорит: «Все мы – евреи, русские, литовцы – просим Господа об одном и том же. Наш спектакль – о долгой дороге жизни» и я с ним соглашаюсь, но сопереживая героям Григория Кановича, я думаю и о том, что независимо от национальности, образования, социального статуса и достатка все мы на этой дороге… евреи, то есть странники, и у каждого из нас он свой – Ерушалаим.
Да, в своих спектаклях Римас Туминас постоянно говорит нам о дороге. О дороге к детям («Улыбнись нам, Господи»), о дороге к празднику («Ветер шумит в тополях»), о дороге к достоинству Человека («Царь Эдип»). Он не обещает, что эта дорога будет прекрасна и легка: «Может быть, там смерть нас ожидает, но смерть через победу, преодоление, достижение каких-то вершин. Пусть будет смерть, но она будет красивой». Вот и его дорога вымощена не только лепестками брошенных к его ногам роз, но и их щипами. За 10 лет, которые Римас Туминас прошёл по одной дороге с театром имени Вахтангова, его в чём только ни обвиняли. И самое главное обвинение – искажение русской классики. Хотя всем давно понятно, что именно Римас Туминас прочитал русскую классику значительно внимательнее многих, и псевдокритиков в первую очередь. И что это именно он – Римас Туминас, оставаясь литовцем, искренне любящим свою родину, заставляет весь мир стоя аплодировать русской классике. Потому что рассказанные им всем хорошо известные и прочитанные ранее истории вдруг начинают звучать по-новому. Они теряют свою местечковую ограниченность и приобретают всемирный общечеловеческий масштаб.
Стала ли от этого понимания легче дорога Римаса Туминаса? Нет. Потому что когда первые обвинения оказались несостоятельными, ничего не изменилось. Появились новые: «Вахтанговский театр не откликается на злобу дня», «Римас Туминас отвергает современную драматургию», «Римас Туминас игнорирует политический театр». «Туминас безмолвствует!», «Туминас отмалчивается!».
Но давайте разберёмся, так ли это на самом деле? И нужно ли Туминасу, чтобы говорить, быть политическим режиссёром?
ЮРИЙ БУТУСОВ: Я НЕ ПОЛИТИЧЕСКИЙ РЕЖИССЁР
Да, Римас Туминас никогда не скрывал, что он не является поклонником современной драматургии. А отвечая на вопросы корреспондента «РИА Новости» Наталии Куровой, ровно год назад даже объяснил почему: «В современной драматургии я не нахожу главного – разговора о судьбе человека, нет боли за человека. В основном сарказм, ирония, злость, желание увидеть грязь, и чем больше грязи, тем лучше. Кто-то захотел написать пьесу про Рублевку. Да, лет через пятьдесят Рублевка даст столько новых потрясающих историй – там и Достоевский, и Толстой, и Чехов… Но осознать и понять это явление можно только по прошествии времени. А сейчас это будет лишь занимательный сюжет и только».
Казалось бы, каждый художник имеет право сам выбирать, что ему ставить, а что игнорировать, а каждый театр сам решать свою художественную состоятельность и уникальность. Например, в Московском театре «Школа современной пьесы» Иосифа Райхельгауза, как они сами свидетельствуют: «Классика строго-настрого запрещена. Нельзя ставить Шекспира, Ибсена, Островского, Чехова…». Нет, они ставят, «когда очень хочется», но делают это по-своему оригинально. Более того, мы постоянно говорим о свободе слова и самовыражения. Так почему же свобода слова и самовыражение Римаса Туминаса ставятся ему в вину? Только лишь потому, что Вахтанговский театр – не политический театр? Однако и театр имени Ленсовета – не политический театр.
Об этом говорит его главный режиссёр, а теперь, к большому нашему счастью, ещё и художественный руководитель Юрий Бутусов: «Я не политический режиссер, нисколько. Говорить о политике мне неинтересно: я не хочу в этом копаться и перманентно ходить в плохом настроении. У нас ущемляется свобода, нет никакого уважения к личности человека, человек у нас не стоит ничего — это очевидно. Но перетирать это бесконечно мне не хочется. Разделение на политическое и неполитическое – это вообще условности. Принято считать, что если в спектакле говорят о деле Магнитского, значит, это политический театр, а та же «Чай-ка» чеховская – это лирика такая. По-моему, всё не так. Прекрасный, ныне покойный петербургский актер Алексей Девотченко когда-то оставил дорогой для меня отзыв. Его спросили, существует ли политический театр. И он неожиданно для меня ответил, что один из самых политических спектаклей, которые он видел, был мой спектакль «Чай-ка». Хотя там нет ни слова о политике».
ТЕАТР ДОЛЖЕН БЫТЬ СОЗВУЧЕН ВРЕМЕНИ
Сам Алексей Девотченко, оставшийся в памяти огромного количества людей не только талантливым актёром, но и человеком с ярко выраженным гражданским темпераментом, как он сам себя определял, вообще отрицал наличие политического театра в России и не считал его таким уж необходимым явлением у нас. Даже Театр.DОК, по мнению Девотченко, «это документальный, публицистический, исследовательский театр». «Я вообще не очень понимаю этот термин – «политический театр», это какое-то очень эфемерное понятие, – признавался Алексей. – Часто говорят про Брехта, что это политический театр. Да нет же! Это романтический театр, та же «Мамаша Кураж» – эпический театр, но никак не политический».
По мнению Алексея Девотченко, театр не должен быть политическим, он не должен быть «современен», он должен быть созвучен времени.
Созвучен ли времени Вахтанговский театр, художественную политику которого определяет Римас Туминас? Безусловно, да! И не только потому что в афише театра недавно появился спектакль «Сергеев и городок», поставленный по произведению современного российского писателя Олега Зайончковского режиссёром Светланой Земляковой. Но ещё и потому что классику тоже можно читать и ставить созвучно времени. Иначе бы к ней не возвращались снова и снова, а Юрий Грымов, замечательный не только театральный, но и кинорежиссёр, не стал бы снимать новый фильм о «трёх сёстрах», а на самом деле о каждом из нас. Я уверена, что и Римас Туминас, доведись ему поставить сегодня спектакль «Три сестры», поставил бы по-другому, а не так, как 12 лет назад.
Но сказать я хочу за «Дядю Ваню». Потому что из всех спектаклей, поставленных Римасом Туминасом, нет более созвучного и понятного мне, есть только одно различие: Римас Туминас – сын, а я – мать. О чём этот спектакль? Римас Туминас говорит: «О любви». «О несостоявшейся любви Сони и Астрова, о невозможной любви дяди Вани и Елены Андреевны». Но почему тогда именно этот спектакль так близок, так важен мне? Ведь до этого я видела и другие постановки, в том числе прекрасный спектакль Миндаугаса Карбаускиса.
Потому что Римас Туминас ставил спектакль не просто о любви или её отсутствии, он «ставил спектакль о своем самом большом переживании, самом большом страхе и самой большой радости – о том, как его, младенца, нашла мама, взяла в свои руки, принесла в дом и вырастила». Для режиссёра дядя Ваня – это «младенец, которого оставили на грядке и не забрали».
У Римаса Туминаса большая привязанность к матери, большая любовь, это поймёт каждый, кто прочитает, как Римас Владимирович рассказывает о ней. И у меня есть самая большая привязанность и самая большая любовь – мой сын. И поэтому для меня эта пьеса Чехова, населённая множеством людей, рассказывает об отношениях двоих – сына и матери. Что же здесь созвучно времени? – спросит иной скептик. Частная история двоих, ничего интересного. На самом деле это не так. Потому что Чехов многогранен, и Туминас многогранен. И поэтому для меня это не просто история сына и матери, а народа и отечества.
Дядю Ваню (народ) не любит собственная мать – та земля, где он родился. Не обязательно Россия, Литва или Франция… любая земля, отторгающая своего ребёнка в угоду моде, тенденциям, убеждениям или идеологии. И ему, нелюбимому, и всеми гонимому ничего не остаётся, как жить виноватым и всем обязанным, много трудиться и всех прощать. И победить, обязательно победить в своём смирении.
Именно поэтому Римас Туминас так любит своего героя. А говоря, что «когда-нибудь мы поставим памятник дяде Ване», он не столько противопоставляет его нам, живущим сегодня, сколько определяет нравственный ориентир: «Современный человек культивирует свою свободу, в том числе свободу желаний. Все заняты своим «я», его удовлетворением. И упускают из виду вещи более важные: милосердие, верность долгу, доброту».
«МИНЕТТИ» ТУМИНАСА И «БЕГ» БУТУСОВА
Конечно, рассказывая о театре имени Вахтангова, который так созвучен времени, хочется сказать и о «Беге» Юрия Бутусова, который впервые я увидела ещё в процессе зачатия, за что бесконечно благодарна Юрию Николаевичу, обнаружившему, но не выгнавшему меня. Сказать о спектакле, о котором вот уже больше двух лет не смолкают восторженные отзывы. Помню, как аплодировала я и до сих пор продолжаю, неизвестной мне девушки, которая после нескольких недоверчивых комментариев неизвестного нам обеим скептика на вопрос: «Восторгаться все могут. А вот что вы хотите сделать после этого спектакля?», ответила «Детей от режиссёра». Это безусловное признание, такой рефлексией может похвастаться не каждый, даже самый талантливый режиссёр. Можно, конечно, списать всё на экзальтированность женщин. Экзальтированные мужчины, слава богу, встречаются значительно реже. Но и они не скрывают своих эмоций. 4 ноября, посмотрев спектакль «Бег», Михаил «Гласурьё» написал на своей странице в социальных сетях:
«Куда бежим, от чего, зачем? Тараканьи бега. Кто-то из зрителей не выдерживает, убегает, кто-то прячется, как таракан, в ожидании, когда «чиркнут спичкой», чтобы тоже убежать. Очень сильный по выразительности спектакль, до мурашек, до страха, до сбоя в дыхании. Железный занавес, каждый разрубит сцену, словно колбасный нож. Чувство ужаса и паники, каждый раз словно прощание с чем-то дорогим, которого ты никогда больше не сможешь увидеть (страна!?). Все бегут, но куда и зачем не знают, не понимают. Гонит ли героев страх смерти или жажда жизни, непонятно. Ясно одно: они не добегут или не все. Сны и бред двигают спектакль, бред болезненный, как вследствие температуры, так и вследствие причиняемых им воздействий – возникает замкнутый болезненный круг, который каждый раз рубит занавес, сужая степень свободы. Боль, страх, ненависть. Даже любовь болезненна, кособока, жалка. Наутро ждёт пробуждение, но так ли оно спокойно? Ведь болезнь не прошла, бред засел глубоко. Выход только один – закончить бег, уйти на покой в вечность».
Почему из всех когда-либо прочитанных этот показался мне самым интересным, может быть, потому что он так созвучен времени? А, может быть, потому что он созвучен мне?
24 декабря 2016-го наутро после впервые увиденного завершённого спектакля я писала: «Сказать, что спектакль меня потряс, будет неправильно, потому как то, что пережила я вчера, переживаю сейчас, и ещё долго буду переживать, я не переживала никогда. Этот спектакль меня полностью уничтожил! Да, вот такое страшное разрушительное слово, но именно оно самое правильное. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой ничтожной и одинокой в этом мире. Если бы не страх напугать кого-то, проснувшись сейчас среди ночи, я бы просто зарыдала в голос от осознания своей никчёмности и бездарности. Хотя не буду скрывать, мне потребовалось определённое время и физические усилия, чтобы похоронить эти рыдания в себе. Нет, я всегда знала, что Юрий Николаевич - невероятная, невозможная и, наверное, так до конца и непонятая, и непостижимая нами смертными Вселенная, ведь я видела его другие спектакли, знаю его язык, его стиль, его художественные приёмы, я знаю его почерк, его невозможно подделать, как бы ему ни старались подражать. Но «Бег» окончательно вернул меня с небес на землю и всё, что я раньше думала о себе, рассыпалось в прах, всё сделанное в этой жизни оказалось мелким и неинтересным, а написанное пошлым и никому не нужным. Я не знаю, почему это произошло со мной именно сейчас. Возможно, потому что я сама сейчас бегу непонятно куда и непонятно зачем… Возможно, потому что этот спектакль поставлен в Вахтанговском театре, где практически каждый появляющийся на сцене связан с тобой, как материнской пуповиной твоими собственными воспоминаниями. И, видя с какой страстью все они отдаются этому изнуряющему бегу, а затем обессиленные падают, как загнанные лошади, ты понимаешь – у тебя ничего нет, кроме бесконечной вины. И только надежда на новый день, в конце концов, примиряет тебя с собой и миром».
Хочется сказать и о «Ричарде III» Автандила Варсимашвили с абсолютно невероятным по харизме и темпераменту молодым актёром Максимом Севриновским в главной роли. И даже о «Минетти» Римаса Туминаса. Да-да, не удивляйтесь, этот спектакль по пьесе старика Бернхарда более чем созвучен времени, иначе бы в Театр.DОК практически в это же время не появился спектакль-вербатим «Вне театра / А что, если я не буду?» Анастасии Патлай. О чём этот спектакль? «О сбывшихся и несбывшихся мечтах, о сомнениях и вере в себя, об одиночестве и необходимости делать выбор, о человеческом счастье, о взлетах и падениях и, конечно, об особенностях актерской профессии». А о чём спектакль «Минетти»? Об одиночестве. О плате за ошибки, о надеждах, которым нет числа». Сам Римас Туминас определяет его как «своеобразный манифест актёрского существования, актёрской судьбы, размышление о театре и искусстве актёра». Я думаю, будь сегодня жив Алексей Девотченко, он бы со мной согласился, что это самый созвучный времени спектакль. Ведь это спектакль и о нём, и о его судьбе, и о его так рано и нелепо оборвавшемся пути.
ПОДЛИННОЕ НАРОДНОЕ ЕДИНСТВО
Я рассказу ещё об одном спектакле, который в Вахтанговском театре посмотрела 3 ноября. Даже не столько о спектакле, думаю, это уже сделали многие, а сколько о своих эмоциях и об общей зрительской рефлексии.
Признаюсь сразу, несмотря на то, что спектакль этот я выбрала сама, идти в театр в тот вечер мне не хотелось, страшно болела голова.
Терпела, пока не начался спектакль. Я не знаю, в какой момент я... не то чтобы выздоровела, моя боль просто растворилась. Меня сегодняшней с моими детскими проблемами и глупыми страстями просто не стало. Как не стало других людей с их обидами, печалями и радостями. Весь зал (что-что, а чувствовать кожей зал я умею) превратился в одно большое сердце, которое то стучало как метроном, то испуганно билось, то тяжело бухало, то болезненно ныло, то предательски замолкало, рождая животный страх и противную липкую испарину. Когда после первого действия дали свет и люди стали выходить в фойе, стояла мёртвая тишина, никто не говорил ни слова, все были оглушены и подавлены. Я вышла вместе со всеми. Такого немого антракта я ещё не видела, люди молча стояли и смотрели друг на друга. Что они пытались понять, услышать, почувствовать в других? Может быть, они думали, кто ты мой случайный сосед? Друг или враг? Праведник или нечестивец? Бояться мне тебя или любить? А может быть, они думали, а кто я? Подлец, негодяй... или всё-таки не всё ещё потеряно? А может быть, они думали, а как я? Спасу ли я свою бессмертную душу, если ей пошлют такое же страшное испытание? Или может быть, она будет гореть в аду, страдая и мучаясь, как мучаются все те, кого я уже предал или ещё только предам? О чём думала я? Я думала о том, что все эти люди, как бы ни сложилась их дальнейшая жизнь, уже никогда не посмеют взять в руки камень, чтобы кинуть его в другого, они не пойдут убивать, только потому что у кого-то не тот разрез глаз, цвет кожи, форма носа. Они вообще не пойдут убивать. И они не будут прятаться и смотреть, как убивают другие.
Вы скажете я идеалистка? Ничего подобного. Я не просто верю в людей и в то, что их можно вылечить от самых страшных болезней театром. Я видела 3 ноября этих людей, я чувствовала их, они были одним целым со мной. И это было настоящее, а не придуманное народное единство.
А ДРУГИХ… ЕЩЁ МОЖНО ВЫЛЕЧИТЬ?
Я думаю, вы догадались, что в этот вечер в театре имени Вахтангова на Новой сцене показывали спектакль «Наш класс» по пьесе польского драматурга Тадеуша Слободзянека.
И разве не созвучны времени размышления о спектакле его режиссёра Натальи Ковалёвой?
«В 2000 году вышла книга Я.Т.Гросса «Соседи» о Едвабне. Она вызвала в польском обществе шок, расколов его на два лагеря: желавших и не желавших признать свою вину. Для поляков это история их страны. Но ведь и в истории нашей страны есть трудные страницы. И это не только история: и сегодня нам часто приходится делать трудный выбор. За свой поступок отвечаем мы сами. Как поступить так, чтобы не захлебнуться поздним раскаянием? Работая над спектаклем, я часто задавала вопрос себе: «А что бы я сделала?». И оправдание, которое звучит у героев пьесы: «А что я мог сделать?», – не есть ответ. Так что для меня эта история – общечеловеческая. Везде, где человек зажат в кулак диктатуры, он перестает быть человеком – он становится волком, окружённым красными флажками. От страха он сеет зло вокруг себя, и в результате не может жить сам. Как выскочить за флажки? Мне думается, что о сложных уроках истории необходимо разговаривать с людьми языком театра, ибо он прост и нагляден: здесь перед живым человеком (зрителем) живой человек (артист) за пару часов проживает целую жизнь, проявляя тайные механизмы судьбы человека: связи его прошлого с настоящим и будущим».
Ещё как созвучны! Даже мои друзья, которых я бесконечно люблю, интеллигентные, образованные люди, вышедшие, не чета мне, происходящей из «рабочих и крестьян», а из известных дворянских родов, подчас вызывают у меня оторопь своим дремучим невежеством и, чего греха таить, явной юдофобией.
А заявления наших «великих» политиков и некогда уважаемых артистов о «ритуальном иудейском убийстве» последнего русского царя?
Сегодня, когда я пишу этот текст, на календаре 6 ноября, канун, как принято было ещё недавно считать, Великой Октябрьской социалистической революции. 100-я годовщина! Завтра на Пушкинской площади опять, наверное, будет аншлаг. Кто на этот раз соберется, мне неведомо, главное, чтобы не поубивали друг друга. Оторвав глаза от монитора, я смотрю за окно и думаю, что за прошедшие 100 лет мы не только не шагнули вперёд, несмотря на всеобщую электрификацию страны, и полёты в космос, мы сделали шаг назад.
Да, как это ни печально, но в 2017 году мы вновь оказались за чертой 1913 года. Потому что именно тогда Владимир Галактионович Короленко, присутствовавший на процессе по обвинению еврея Менделя Бейлиса в ритуальном убийстве православного мальчика Володи Юшинцкого, комментируя состав присяжных по данному делу (а состав был подобран специальный, из малограмотных крестьян и мещан) и возможный результат суда, писал: «Правда, испытание которому оно подвергнуто на глазах у всего мира, тяжёлое, и если присяжные выйдут из него с честью, это будет значить, что нет уже на Руси таких условий, при которых можно вырвать у народной совести ритуальное обвинение».
Тогда, в 1913 году, малограмотные украинские мужики Менделя Бейлиса оправдали. Более того, в защиту Менделя Бейлиса с трибуны своей газеты «Киевлянин», обвинив правительство и официальное судопроизводство в неимоверной глупости, говорил всем известный своими антисемитскими взглядами, монархист и депутат Государственной Думы, кстати, в марте 1917 года вместе с Гучковым принимавший царский манифест об отречении от престола, Василий Витальевич Шульгин.
КАМА ГИНКАС И «ИСКУПЛЕНИЕ» ЮЛИЯ ДАНИЭЛЯ
И поэтому так печально мне сегодня наблюдать современную российскую действительность. И так понятен мне душевный крик Камы Гинкаса, напомнившего нам всем в своём монологе о пророчестве ещё одного еврея Юлия Даниэля, писавшего в 1961 году:
– Ух, и резня там была! Грузины армян, армяне азербайджанцев… – Армяне азербайджанцев? – Ну да, в Нагорном Карабахе. Это же армянская область. – А в Средней Азии как? Там тоже, небось, передрались? – Не-ет, там междоусобия не было. Там все русских резали… – Письмо ЦК читали? – Читали! – Не читали! Рассказывай!
– Во-первых, про Украину. Там Указ приняли как директиву. Ну и наворотили. Молодёжные команды из активистов, рекомендательные списки: ну про списки сразу известно стало – разве такое в секрете удержишь? И пришлось спецкомандам облизнуться: все, кто в списках значился, удрали. Так что это дело у них бортиком вышло. И еще ЦК им приложил – за вульгаризацию идеи, за перегибы. Четырнадцать секретарей райкома и два секретаря обкома – фьють!
– Ну да? – Абсолютно точно. А в Прибалтике никого не убили. – Как никого не убили?! – А так! Не убили – и баста! – Да ведь это демонстрация! – И еще какая! Игнорировали Указ, и все. В письме ЦК устанавливается недостаточность политико-воспитательной работы в Прибалтике. Тоже кого-то сняли.
Прочитав впервые в 1994 году книгу «Цена метафоры», в которой помимо произведений Синявского и Даниэля были опубликованы и письма в поддержку писателей, и письма клеймивших их, и материалы судебного процесса, я, как и Кама Гинкас, была потрясена этим предвидением Юлия Даниэля. Да и сам сюжет повести «Говорит Москва» настолько врезался мне в сердце, что, поправ ногами все учебные планы, программы и рекомендации «вышестоящих инстанций» в лице директора школы, я ежегодно читала её своим выпускникам, это была моя им путёвка в жизнь, моё предостережение.
Сегодня уже дважды в своей жизни столкнувшись с обвинениями в «преступлениях» (пусть и не таких страшных), которые я не совершала, но которым поверило большинство, мне более близка его повесть «Искупление» и благодаря которой, как бы я ни относилась к Кириллу Серебренникову, кинуть в него камень - «проворовался, сволочь» - я не могу. Не имею на это никакого морального права. И поэтому я хорошо понимаю Каму Гинкаса, поссорившегося со своими друзьями только из-за того, что кто-то из них сказал, что Даниэль – это не литература. Лично для меня актуальнее Юлия Даниеля и созвучнее его произведений сегодняшнему дню никого нет. И я всё жду, что кто-нибудь из современных режиссёров не просто прочитает или перечитает Юлия Даниэля, писавшего в уже далёкие 60-е под псевдонимом Николай Аржак, прочитает его друга Андрея Синявского (Абрама Терца), также подвергнутого в советской стране остракизму, суду и наказанию. И не просто прочитает, а что-нибудь обязательно поставит.
Возможно, этот новый, такой созвучный сегодняшнему дню, спектакль мы увидим на сцене театра имени Евгения Вахтангова. Ведь в этом театре есть режиссёр, который даже классику читает созвучно времени. И поэтому, повторюсь, я верю… или, как сказала бы Соня Серебрякова: «Верую!», нас ещё можно вылечить.
https://www.facebook.com/anzelika.cholina?fref=ts Anželika Cholina, Paulius Bagdanavicius и Rokas Spalinskas находятся в Государственный Академический Театр имени Евг. Вахтангова. 14 ноября в 21:48 · Moscow, Москва
Grupei „el Fuego“ Maskvoje plojo Rusijos teatro ir visuomenлs elitas (8)2017-11-22 14:52, atnaujinta 2017-11-22 14:53 „el Fuego“ su R.Tuminu ir A.Cholina.
В посольстве Литовской республики в Москве прошел показ документального фильма "Эдип в Эпидавре" авторства Александра Мягченкова и Марины Меркуловой Фильм рассказывает о постановке советского литовского и российского театрального режиссера и художественного руководителя Государственного академического театра имени Вахтангова Римаса Туминаса "Царь Эдип" и том, какое впечатление произвел спектакль на зрителей в самом древнем действующем театре мира в греческом Эпидавре. Именно там летом 2016 года состоялась премьера постановки. В России премьера спектакля прошла 22 марта 2017 года в театре имени Вахтангова. На одной сцене Туминас объединил русских и греческих артистов.
Художественный руководитель Театра имени Вахтангова Римас Туминас в культурном центре посольства Литвы в Москве признался в любви к России. Об этом сообщает Eclectic.
В диппредставительстве состоялась премьера документального фильма Александра Мягченкова и Марины Меркуловой «Эдип в Эпидавре» о постановке и мировой премьере спектакля Туминаса «Царь Эдип» в греческом Эпидавре. После премьеры Туминас высказался о своем отношении к России.
«Я люблю Россию как женщину, как мать, люблю ее запахи, страдания, надежды. В детстве я любил сидеть в шкафу с платьями мамы, и там начался мой театр. Я полюбил запах женщины, ее мир, ее душу. Больше всех на свете я любил и буду любить свою маму, и для меня Россия — мама», — отметил режиссер.
Литовский режиссер Римас Туминас руководит Театром имени Вахтангова с 2007 года.
Нынешней осенью спектакль Театра им. Вахтангова «Евгений Онегин» вновь совершил большое турне, став хедлайнером фестиваля в китайском городе Учжэнь. Древний городок на воде, именуемый китайской Венеций (120 км от Шанхая) на время стал центром театрального мира, поскольку свои лучшие спектакли здесь показали театры Литвы, Ирландии, Китая, Румынии, Германии, Бразилии, Австралии и многих других стран. Но открывать фестиваль довелось постановке Римаса Туминаса, поэтому наш первый вопрос…
– Римас Владимирович, среди всех спектаклей фестиваля именно ваш «Евгений Онегин» установил абсолютный рекорд, поскольку билеты на него были проданы за 15 минут. Российский посол говорит, что cекрет тут прост: китайцы хорошо знают Пушкина и… Римаса Туминаса… – Оказывается!
– Разве вас это удивляет? Ваше имя звучит по всему миру. – Когда мне об этом сказали, я начал вспоминать свои предыдущие поездки. Приезжал «Маскарад», были гастроли Малого театра Вильнюса в Пекине. Думаешь: ну и что? А оказывается, ничто не проходит бесследно. Они всё рассматривают в объеме, анализируют, изучают каждое слово, каждую мысль. И в этом – их преимущество.
– У нас не так? – Иначе. Недопоняли, не разобрались – не страшно, пропускаем. Не углубляемся. А они нет. Должны понять, что означает эта мысль или эта метафора. О чем нам сказали? Что имелось в виду? Требуют разъяснений. У меня такое впечатление, что китайцы вечно учатся. Учатся и учатся познавать жизнь, переводить увиденное в понятный им театральный язык. Это интересно очень.
– Ваш «Евгений Онегин» объехал пол мира. А чувствуете, что в Китае к нему особый интерес? – На пресс-конференции да, почувствовал. Они много задавали вопросов, сравнивали китайский театр с нашей режиссерской традицией. Мне понравилось, что они ищут созерцания, много заботятся о поиске красоты и гармонии. Как искусство иероглифа, так же и театральное искусство должно быть, в их понимании, разносторонним, многогранным и, скажем так, не лишено глубины, филигранности мысли.
– Не перестаю удивляться: «Евгений Онегин» успешный спектакль, в ролях заняты настоящие мастера. Казалось бы, открывай занавес и играй. А вы все равно даже за несколько минут до начала продолжаете обсуждать с артистами сцены, предлагаете иные варианты. Это уже напоминает режиссерский джаз…
– Верно сказал очень. Правильно. Режиссерский джаз: когда внутри заданной темы появляются вариации. Возьму этот термин на вооружение. Сейчас жизнь спектакля только начинается: актеры освоили материал, пора импровизировать.
– Я знаю, что были гастроли, когда лично вы не могли сопровождать свой спектакль и в силу тех или иных обстоятельств оставались в Москве. – Это страшно…
– Мучаетесь? – Да, названиваю артистам или помрежу – проговариваю сцены по телефону, предлагаю попробовать новый вариант. Всё как в режиссерском джазе. Хороший термин.
– Но ведь при этом сам спектакль вы никогда не смотрите... – Крайне редко смотрю. Бывает, поглядываю из-за кулис или слушаю трансляцию в кабинете. Если буду смотреть, то не выдержу, поскольку все время хочется что-то подправить, предложить иной вариант: а попробуй вот так-то…
Здесь нет ничего удивительного, потому что в классике вскрываешь один пласт за другим. Вдруг в одной из сцен, например, обнаруживаешь улыбку и хочешь, чтобы все участники спектакля взглянули на это твоими глазами. Порой в одной фразе находишь поворот и думаешь: как же это я раньше не обратил на это внимание? Опять начинается борьба, возникает зуд: надо исправить…
– Хочу вернуться к разговору о гастролях. Ваши спектакли беспрерывно колесят по миру. Скажите, а условия жизни в той или иной стране влияют на их восприятие? – Влияют, конечно. В одной стране легче пробиваться к зрителю, в другой – сложнее. Но все равно пробиваешься. В феврале мы повезем в Лондон «Улыбнись нам, господи». Британцы ищут в переводе игривость, надеются, что в постановке будет ирония. Очень тяжелое название как будто. Но они уже готовят зрителя ко встрече с этой историей, очень серьезной и непростой. Я тоже сказал им: не ждите отдыха и развлечений. Театр должен быть разным. Мы возили этот спектакль в другие страны. Он, конечно же, не похож на «Евгения Онегина» или «Дядю Ваню», но… послушайте, какие овации раздаются в конце спектакля. Нам аплодирует публика, к которой, мне кажется, мы пробились. В ней как будто бы что-то пробуждается, и эти мгновения самые ценные.
– Пушкиным пробиваться сложнее, чем Чеховым? – Да, потому что Чехов оказывает сильное влияние на средний класс, на тех, кто связан с провинцией. И вот сюда, для фестиваля в Китае, я думал, они отберут «Дядю Ваню» – сцены из деревенской жизни, поскольку весь Китай состоит из провинций. Но они попросили «Евгения Онегина», поскольку это – многонаселенное произведение. Как бы то ни было, Пушкин им тоже оказался близок. Я спросил: «Почему?» Они ответили: «Потому что Пушкин в своем романе говорит о провинции, обращается не к правящему классу, а к нам, простым людям».
Китайцы воспринимают русскую литературу, как провинциальную, где человек живет так же, как и они. Вот это нас объединяет: в литературе ощущают родственность через «лишнего» человека. И почему «лишний» становится важным. Я спросил: «А кто у вас лидер партии? Государства?» – «Не знаем. Но очень хорошая власть. Очень». – «Почему?» – «Разрешили работать». Не «дали работать», а разрешили: давай, делай. В этом плане Китай шагнул далеко вперед. Я, например, уже устал слышать, как 20 лет подряд у нас с экранов телевизоров повторяют: «Как помочь малому и среднему бизнесу» Да никак не помогай. Ты главное не мешай. Дай ему крутиться. Китайцы получили землю и счастливы.
– А в России вы часто встречаете счастливых людей? – Да. Людей уединенных. В уединении находят счастье. Они отошли от политики и вообще от информации. Они освободились. И в этом уединении начинают созерцать. Другого выхода нет. Только уединиться, слушать себя, свой голос, свои нервы и ты обретаешь свободу, а следом и мир воспринимаешь иначе.
– Вам чувство счастья знакомо? – Оно как теплая волна... Бывает иногда после премьеры вдруг ощущаешь прилив сил и энергии. Я называю это счастье меня гладит. Не вошло еще в сердце, не проникло, но… близко. Оно пришло как женщина – неожиданно. Погладила, ничего не сказала и отошла. Правда, в этом спокойствии долго не живешь. Через мгновенье вновь начинаешь тревожиться: а что дальше? Cвои силы оцениваешь и вдруг обнаруживаешь усталость, и наплывает возраст, и возникает отчаяние, которое сменяется равнодушием: «А ты не обращай внимания. Обойди и всё». Такие голоса, как бациллы, проникают в сознание. Но читаешь роман, пьесу или наблюдаешь за людьми и всячески стараешься оттолкнуть от себя усталость и равнодушие. Я часто вспоминаю, как герой Этуша говорит в «Цене» Миллера (фрагмент из спектакля «Пристань». – «Т»): «Я был молод. Алкоголь, женщины, что угодно... Только давай. Попробуй меня останови… Но жизнь остановила».
– Уж больно пессимистичный вывод… У вас-то жизнь кипит. – Да, но в этом году пришлось пройти лечебный курс и потому задумался: однажды ведь пора будет вернуться в свой хутор, под березу, набрать газет и читать, что про тебя писали на протяжении творческого пути.
– Обычно не читаете? – Редко.
– Как вы знаете, сейчас все очень ждут вашей новой работы. Определились с материалом? – Пока подбираю, ищу. Вроде бы есть что-то, но не могу быть уверенным…
– А от чего зависит выбор пьесы? – Боль должна быть. Тревога. Где ее адрес? Где эта тревога прячется? Нерв тревоги. Где ее точка нервная? И отсюда – путь к сценическому материалу, который актуален, «абсолютно про нас» и требуется как воздух.
– Скоро выйдет ваша премьера в Большом театре. Для вас есть разница между работой в опере и в драме? – Разница лишь в том, что когда оперные артисты встречаются с режиссером, много лет проработавшим в драме, они жадно воспринимают все его указания – перенимают принципы работы.
– А лично вас, как художника, работа в опере обогащает? – Само собой. В драме ты все время первый, вся ответственность лежит на тебе, а в опере есть дирижер, оркестр. Можно идти вслед за ними, опираться на их видение материала. Один мудрый человек мне сказал: «Если не знаешь нот, смотри на дирижера. Если дирижер талантливый, то по его жестам можно уловить тончайшие нюансы той или иной сцены».
“ Как хорошо! Какое счастье быть вторым. В опере я ощутил, что стал бы очень хорошим ассистентом: я хочу подчиняться дирижеру, как подчиняюсь в драме писателю, сильному, умному, прекрасному. Перед талантом я преклоняюсь всегда. Зависть? Да. Но она такая благородная. ”
А если говорить о Театре Вахтангова, то материал подбирается с трудом еще и потому, что мне хочется подготовить новое поколение – тех, кто пойдет следом за Маковецким, Сухановым, Симоновым... С мастерами работать, конечно же, легче, потому что не надо затрачиваться на длительные разъяснения, мы друг от друга заряжаемся, но я говорю себе: «Нет, нельзя забывать про остальных. Ты должен растрачивать себя на молодых и начинающих». В этом сезоне я закрыл нашу Первую студию, поскольку артисты выросли и требуется следующий шаг. С некоторыми мы расстались (это оздоравливает), многих перевели в труппу или взяли на контракт. Теперь наступает время нового этапа…
– На сборе труппы в этом году вы решили напомнить артистам о том, что «не бывает маленьких ролей». Иными словами, призвали молодежь соблюдать дисциплину. Неужели возникла в этом необходимость? – Когда начали хорошо жить, почему нельзя жить еще лучше? Почему бы вообще не играть? Почему бы не сочетать работу здесь и на стороне?.. Да, к сожалению, просьб освободить от эпизода, найти замену в густонаселенную сцену, я стал получать все чаще и чаще. Возникли разговоры: «Почему я должен играть маленькую роль, когда меня ждут еще где-то?» Иногда идешь навстречу, понимаешь, что артисту предложили большую работу в кино и для него это шанс, но когда количество просьб переходит все мыслимые пределы, то приходится сопротивляться.
Репертуарный театр так устроен, что требует беспрерывной отдачи. Да, эпизод, возможно, играть не так интересно, как главную роль, но без этого нельзя. Нужен личный вклад и… «страдание»; требуется бесконечный поиск. Поэтому меня настораживают подобные просьбы. Значит готовы остановиться. Не сознательно, конечно, но это путь – в тупик. Надо двигаться через жажду познаний и недовольство тем, что ты уже сделал. Иначе не будет роста, не произойдет нужной реакции. Я всегда говорю, что театр – это дом отпущения грехов.
Сегодняшний человек никак не изменился. Он такой же оскорбленный, униженный своей жизнью, как и персонажи Чехова или любого другого классика. Он вроде бы ни в чем не виноват. Но вот он родился, живет и ощущает, что уже виноват. Почему-то человек себя очень быстро винит. То ли неудачная жизнь, то ли что… И не может подняться в своей гордости. Творческая искра погасла, заел быт, началась рутина, которая не позволяет ощутить гармонию, отвлечься от суеты – взглянуть на небо, полюбоваться звездами, найти источники красоты. Вот это, мне кажется, важная тема в искусстве – каждый человек творец от рождения, но жизнь устроена так, что погасить искру проще простого.
Начался марафон репетиций в Большом театре в Москве! Премьера оперы П.И. Чайковского «Пиковая Дама» планируется 15-18 февраля. Вместе со звездой мировой оперной сцены Юсифом Эйвазовым, режиссером с мировой известностью Римасом Туминасом, уникальным сценографом-художником Адомасом Яцовскисом, неповторимой режиссером-хореографом Анжеликой Холиной и всей постановочной труппой Большого театра в Москве! Горжусь своим участием в создании оперы в качестве ассистента Римаса Туминаса!
«Надо понемногу уходить и вообще начинать чувствовать себя гостем. Пришел в театр – чувствуй себя гостем. Когда мы были молоды и нуждались в доме, я утверждал, что театр как раз и должен стать таким домом. Но надо приучать себя к мысли о том, что ты лишь временный гость. Не только на земле, но прежде всего – в театре» Rimas Tuminas
Первой премьерой Большого театра в 2018 году станет опера Петра Чайковского "Пиковая дама". 15 февраля два мастера: дирижер-постановщик Туган Сохиев и режиссер-постановщик Римас Туминас представят на суд взыскательной публики свою версию знаменитого произведения.
Это вторая совместная работа художественного руководителя театра имени Вахтангова Римаса Туминаса и Большого театра. Первая постановка, опера Шостаковича "Катерина Измайлова", была номинирована на премию "Золотая маска". В настоящее время в Большом театре идут репетиции спектакля. Римас Туминас пригласил к работе хореографа Анжелику Холину, сценографа Адомаса Яцовскиса, художника по костюмам Марию Данилову. Римас Туминас признался "ВМ", что взялся за постановку из любви к двум гениям: Пушкину и Чайковскому: - Прекрасная музыка, прекрасная литература. К тому же тема рока, к которой я тяготею. Правда, в спектакле мне хочется избежать показа карточной игры, чтобы не делать на этом акцент. Думаю, как это сделать. Мне кажется, что история очень современная, поучительная. История про то, как люди сходят с ума из-за денег, - говорит режиссер.
Римас Туминас даже отыскал у прототипа "Пиковой дамы - Натальи Петровны Голицыной - литовские корни: - Поэтому Наталья Петровна была такая красивая, - не без доли юмора говорит Римас Туминас.
Римас Туминас рассказал "ВМ", что он даже прочитал несколько книг шведского ученого и мистика Эммануила Сведенборга, который упоминается в произведении Пушкина в несколько ироническом смысле: "Пуста и бессмысленна жизнь столичной аристократии. Она увлекается сочинениями мистика Сведенборга, повторяет сказки о легендарном Сен-Жермене, верит в привидения и чудесные карты", - писал Пушкин в своей повести.
"Пиковая дама" - второе обращение Римаса Туминаса к гению Пушкина. Первое - спектакль "Онегин" в театре Вахтангова, который видели и в Европе, и в Америке, и в Китае.
В Посольстве Литвы в России 22 января был организован просмотр документального фильма «Ковчег Римаса», посвященного творчеству литовского режиссера Римаса Туминаса, лауреата Национальной государственной премии в области искусства и культуры. В картине, снятой российскими режиссерами Еленой Мамонтовой и Игорем Вахитовым в 2016 г., раскрывается история развития театра им. Е. Б. Вахтангова и роль режиссера Р.Туминаса, который в течении десятилетия является его художественным руководителем. На встрече в Посольстве и просмотре фильма участвовал и сам Р.Туминас.
Посол Литвы в России Ремигиюс Мотузас в обращении с приветственным словом ко всем гостям и режиссеру отметил, что Р.Туминаса можно назвать послом литовского театра в российском театральном искусстве. В просмотре фильма приняли участие все, кому дорога Литва и ее культура, люди искусства и члены литовской общины.
Тема лидерства в обществе и культуре меня интересовала всегда. Лидерство, мы знаем, может проявляться весьма по-разному. Кто-то рубит иконы, лает собакой в голом виде – и такое «лидерство» обеспечивается собственно не содержанием творчества, но вниманием СМИ к сенсациям. Такое «лидерство» временно, капризно, неустойчиво и содержит в себе, пожалуй, скорее эффект разорвавшейся петарды, «короткого замыкания»…
Есть основания предполагать, что современное культурное лидерство акционного свойства связано вообще в целом с проектным мышлением в культуре. Мыслить проектно и мыслить стратегически – существенно разные способы выражения сознания и разные конструктивные задачи. И в бизнесе, и в культуре. Одно дело иметь «одноразовую цель» (как одноразовую посуду), а другое – долговременные стратегии. Я не хочу сказать, что проекты как таковые из культуры нужно изгнать, но, тем не менее, результат, на мой взгляд, есть там, где есть длинная культурная дистанция, длящийся опыт художественного накопления, постепенно складывающийся в культурную традицию.
Культурное лидерство в театральном мире – тема отдельная. Тема сложная, имеющая и экономическую, и творческую, и кадровую составляющую. Но лично мне ясно одно. Бесспорно – лидером современного театра является Римас Туминас. Благодаря своему таланту, цивилизационной, профессиональной совести он не может не восхищать зрителя. Умиляешься, как мастер плещется в своих фантазиях, раскрывая новые смыслы в сочинениях авторов пьес.
Я только попытаюсь назвать его лидерские качества – глубокий анализ его спектаклей, конечно, дело театральных критиков.
Изменила ли художественная деятельность Римаса Туминаса культурный ландшафт Москвы, России? Безусловно. Театр имени Евгения Вахтангова сегодня успешен во всех отношениях. Поэтому у меня всякий раз возникают вопросы к тем, кто в угоду своему мрачному мировоззрению или амбициозной зависти не желает замечать, а чаще оголтело, неаргументированно критиковать художника Туминаса, одаренного великой творческой мощью. В эти моменты мне не терпится определить всех пауков в их сознании и распылить в места их скученности едкий аэрозоль.
Федор Достоевский ставил вопрос так: «Имеет ли расстояние влияние на человеколюбие?» Я отвечу по-своему: длинный ум – это надежное вместилище для золотого цивилизационного багажа. В таком сознании человеколюбия в избытке. В коротком - нет места людским ценностям, поэтому в своих суждениях и оценках он опирается на первобытные инстинкты: зависть и безнравственность. В такой клетушке инстинктивного ума не может возникнуть ни человеколюбия, ни способности оценить масштаб личности.
Ох, если бы высокая культура, академическое образование и одухотворенность стали общечеловеческими обязательными ценностями, без которых хомо сапиенс не получал бы статус человека, тогда не было бы несостоятельной критики. Тем более, этот негатив вызывает недоумение на фоне постоянных аншлагов Вахтанговского театре, высокой репутации у зрителей и академических критиков. Но, как и откуда этот успех взялся?
Римас Туминас – режиссер школы. И дело не просто в том, что он закончил ГИТИС, то есть получил серьезную профессиональную «прививку» к «древу» русского театра. Можно ведь и закончить ГИТИС, но при этом не быть режиссером школы. На мой взгляд, «школа» вообще создает такой тип личности, который растет изнутри себя, набирая не просто опыт, но развертывая свой талант все ярче и ярче. Но, опять-таки, если у режиссера (и любого творческого человека) нет вот этого личного самоощущения, что он человек школы – не будет и того поступательного процесса, о котором я говорил.
Да, второе определение лидерства Римаса Туминаса – это готовность жить в процессе, выстраивать его. И не только для себя: он выпустил много режиссеров-учеников, в театре Вахтангова работают успешно блестящие режиссеры как, например, Александр Коручеков, Юрий Бутусов или Уланбек Баялиев и др. У настоящего лидера (уверенного в своей силе) нет боязни, что рядом будут талантливые режиссеры. Ведь он мыслит командно и перспективно, да, собственно и театр как вид коллективного творчества, скорее напоминает сложно устроенную пирамиду (как в театре им. Вахатангова), нежели длинный одноэтажный барак (не будем тыкать пальцем – читатель тут может сам вспомнить о монопольном лидерстве в других театрах).
Третий принцип Римаса Туминаса – разумное отношение к своей власти. Да, художественный руководитель – это власть, и большая власть (сегодня часто в театральной среде жалуются, что директор – лицо не творческое – забирает всю полноту власти, в том числе и творческую, определяя репертуарное лицо театра). Из статей о режиссере (кто с ним лично общался – я же с ним не знаком лично) я понимаю, что перед нами достаточно демократичный и тонкий человек: «Выходя из здания театра, - пишет критик, – Римас Владимирович поговорил с работником охраны, который поделился с ним своим впечатлением от увиденного спектакля в театре Вахтангова «Мисс Никто из Алабамы», и восхищается игрой молодой актрисы Аделины Гизатулиной в роли жены Фицджеральда Зельды. Туминас внимательно слушает и комментирует: «Гизатулина – хорошая актриса, и спектакль прекрасный, только в связи с беременностью придется вносить серьезные изменения в репертуар». Охранник – пожилой мужчина в белоснежной рубашке (в театре Вахтангова все служащие ходят на работу нарядные) желает Римасу Владимировичу здоровья и просит поберечь себя».
Ну как тут не вспомнить старую театральную традицию – театральные капельдинеры испокон веку умели прогнозировать успех спектакля и определяли не хуже критиков его качество.
Безусловно, «белоснежная рубашка» охранника, как и высокие зарплаты в театре администраторов, уборщицы – это и дело Дирекции, ее планирования жизни театра. Высокая культура всех сотрудников Вахтанговского театра – заслуга и его директора Кирилла Игоревича Крока. Но разве можно сомневаться, что в этом театре все нацелено на то, что происходит на сцене. Сцена – сердце театра. И четвертый принцип Римаса Туминаса – упрямая творческая работа. Он, насколько я понял, не «тусуется» ни по значимым местам, ни по властным кабинетам. Он не сидит в Советах всех калибров. Зато успевает ставить спектакли и на основной сцене, и на Новой. И теперь театр прирос еще и Симоновской сценой.
Я не знаю, как назвать театральный язык Римаса Туминаса: в нем явный академизм сочетается с остротой приема (как валенки и воздушные платья в «Евгении Онегине», поставленном, по словам режиссера, «в честь Татьяны»); в его спектаклях всегда есть ясность композиции и внятная мысль («Минетти», например, поставлен с мыслью о таланте и служении, когда идея может всё дать и всё отобрать, как у главного героя, актера, отдавшему все своему «Королю Лиру»).
Лидерство Римаса Туминаса – лидерство продуктивное. Его спектакль – это событие в мире театра. Он – настоящий культурный лидер, поскольку у него есть ценности. Ценности человечные, сострадательные и даже романтичные. У него есть классический вкус, не позволяющий, как я понимаю, гнаться за модными именами современных драматургов. И это правильно – пусть современный драматург «прыгнет в высоту», хотя бы чуть-чуть подняв планку ближе к Пушкину и Достоевскому. Ну, право, не Рацера же с Константиновым в обличье современного драматурга, ищущего легкомысленным образом «золота партии», ставить Римасу Туминасу на прославленной сцене. Чтобы искусство не потешалось над самим собой.
Ведь настоящий художник в основу своего творчества вкладывает образы и мысли, с воодушевленным желанием обогатить человека благородными идеями, совершенствующими мир вокруг и внутри себя. Скромный в общественной жизни Римас Туминас – яркий представитель сословия высоких творцов.
В Большом театре ждут встречу с "Пиковой дамой". До премьеры - два дня. На репетиции побывала Елена Ворошилова.
В Большой Римас Туминас ходит теперь каждый день, как в родной Вахтанговский. После "Катерины Измайловой" режиссера позвали на постановку "Пиковой дамы". Оперный формат Римас полюбил. Мистицизма Чайковского не боится. Перед Германом снимает шляпу. В Большом театре Германам приходится не сладко. Всех певцов до сих пор сравнивают с Владимиром Атлантовым, которого до сих пор никто не перепел. Но Юсифа Эйвазова параллели не пугают, он сосредоточен только на партии. У певца дебют, теперь 24 часа в сутки думает - как понять, а главное, прожить историю Германа.
Большой без "Пиковой" долго не живет. Еще недавно здесь шла версия Льва Додина. Его "Дама" исчезла, теперь появится новая. Главный дирижер театра Туган Сохиев начал репетиции с чистого листа. Даже в перерыве маэстро отрабатывает каждый фрагмент, добивается точности акцентов. Соединяет в целое историю и музыку. Постановщики не меняют время. Оставляют героев в XIX веке. Певцы проживают трагедию героев. Не раскрывают всех карт. Обещают только, что скучно не будет, и тайна "Пиковой дамы" останется неразгаданной.
"Пиковая дама" готовится поразить Большой театр. Знаменитую оперу Чайковского на исторической сцене представит худрук Театра имени Вахтангова Римас Туминас. Знакомый сюжет в его прочтении отличается от классической версии спектакля и должен удивить зрителей.
Режиссер спектакля худрук театра Вахтангова Римас Туминас рассказал, что попытался максимально дистанцироваться от всемирно известного произведения Чайковского.
На исторической сцене Большого театра одно из главных культурных событий зимы – «Пиковая дама». Режиссер спектакля худрук театра Вахтангова Римас Туминас попытался максимально дистанцироваться от всемирно известного произведения Чайковского. «Я совершенно не современен, как я хотел разорвать платья всем девушкам и пойти в пляску русскую почти что голыми. Но ничего этого нет, ничего не придумал, потому что принцип был такой - прикоснулся к сцене и отошел», - рассказал телеканалу «Звезда» Римас Туминас.
Если у Пушкина «Пиковая дама» - светский анекдот, в котором сошедший после проигрыша с ума Герман - человек, мягко говоря, не сильно приятный. То Чайковский, создававший оперу по мотивам одноименной повести писал - «Боже, как я вчера плакал, когда отпевали моего бедного Германа». Исполнитель партии Германа в «Пиковой даме» Туминаса - всемирно известный тенор, муж Анны Нетребко, Юсиф Айвазов. Он признался, что подход Чайковского к герою ему явно ближе. «Он не больной человек, он сходит с ума только последние страницы, когда понимает, что проиграл. И это не сумасшествие - это безысходность. Если честно, на сто процентов он еще не получился у меня, я ищу штрихи. Особенности характера», - рассказал Айвазов.
Туминас в полной мере следует при работе над «Пиковой дамой» одному кредо - аскетичность на сцене. Это минимум декораций и костюмы, которые лишь подчеркивают силуэты актеров. Да и режиссер здесь не больше, чем проводник - погружает зрителя в потусторонний и магический мир.
В Большом театре прошел закрытый показ для прессы оперы Чайковского «Пиковая дама». За последние 15 лет этот шедевр Петра Ильина Чайковского на главной музыкальной сцене ставили три раз, и каждый раз — выдающиеся режиссеры драматических театров. Сначала Валерий Фокин, потом Лев Додин. Теперь свою версию трагической любви Германа и Лизы показал худрук Вахтанговского театра Римас Туминас. Он работал над «Пиковой дамой» с тем же коллективом авторов, с которым два года поставил в Большом оперу Шостаковича «Катерина Измайлова»: сценограф Адомас Яцовскис, художник по костюмам Мария Данилова, хореограф-постановщик Анжелика Холина.
Либретто этой гениальной оперы на основе повести Пушкина написал брат Чайковского Модест. Кстати, Туминас очень высоко ценит эту литературную работу и считает что либретто Модеста Ильича, в отличие практически от всех остальных оперных либретто, можно ставить в драматических театрах как пьесу! Причем первоначально музыку к опере должен был сочинить не Петр Ильич, а композитор Кленовский. Но он сочинение музыки не довел до конца. И либретто начал работать Петр Чайковский, который на это время уехал во Флоренцию. Композитор так увлекся этой историей, что иногда его брат-либреттист не успевал за ним. И Петру Ильичу приходилось самому писать некоторые текст. В частности, слова популярнейшей Елецкого. В итоге опера была написана в рекордно короткие сроки –—за 44 дня. Сейчас «Пиковая дама», пожалуй, самая популярная русская опера на Западе. Часто ее ставят и в Большом. Более полувека, с 1944 года она шла в постановке Леонида Баратова.
Самая ожидаемая оперная премьера сезона — «Пиковая дама» в Большом — не обманула надежд. Музыка, полная боли и страданий, оказалась главным героем этого спектакля, поставленного режиссером, который, как и автор оперы, не несет в душе райского покоя и блаженной эйфории.
Уровень премьерной публики лучше оценить у подъезда номер 17, что для VIP-персон. Именно сюда подъезжают чистейшие не по московской погоде «мерсы» и «лендкрузеры», их водители спешат распахнуть двери, и оттуда прямо без верхней одежды выскальзывают мужчины в костюмах строго по фигурам и дамы в платьях на бретельках, небрежно прикрытых палантинами. В гардеробе и уже потом в зале, ручкаются директора и худруки театров (Крок, Тартаковский, Кехман), популярные телеведущие (Киселев, Андреева, Максимов), братья Верники со своим легендарным папой, ресторатор Раппопорт, обойма музыкальных критиков… Голыми плечами отсвечивает Анна Нетребко, пришедшая послушать своего супруга Юсифа Эйвазова в партии Германа. В партере все обращают внимание на немолодую женщину в историческом костюме (пышный кринолин, светлые кудряшки и выбеленное лицо) — ну чисто пиковая дама или мадам Помпадур. Одни пришли отметиться на модной премьере и себя показать, другие — посмотреть тех, кто себя показать. Меломаны же (а их много), жаждут увидеть и услышать, как трактуют столь же гениальный, сколь трагический шедевр Чайковского Римас Туминас и Туган Сохиев.
Интродукция прозвучала при закрытом занавесе. Так, как предполагалось автором. И это начало, возвращающее к традиции, которую большинство оперных режиссеров давно уже презрели, задает правила: мы играем оперу по уртексту, то есть по тексту, созданному автором, — ничего не добавляя и не «приращивая».
Лаконичность и строгость сценографического решения Адомаса Яцовскиса продолжает и развивает эту позицию: огромное зеркало сцены наполнено дыханием. Слева — стилизованная стена, справа — фрагмент колоннады, в глубине — некая конструкция, возможно, часть верфи. В сцене бала появится наклонный металлический задник, отражающий персонажей в искаженном, болезненном контуре. Все эти элементы совершенно не перекрывают пространство, оставляя его свободным и лишь ассоциативно напоминая, что действие разворачивается в самом чарующем и в то же время самом пагубном для больного воображения городе — Санкт-Петербурге.
В партитуре не сделано никаких купюр. Спектакль не интровертен, не превращен в камерный по внешним признакам. Наоборот — количество массовки кажется непривычно огромным: хор, детский ансамбль, балет — в некоторых картинах на сцене одновременно находятся чуть ли не две сотни человек. И все же — создается полное впечатление погруженности во внутренний мир. Чей? Германа? Чайковского? Туминаса и Сохиева? Или мой собственный — зрителя, слушателя, который с первых тактов подчиняется движению этой странной, мощной, драматической, полной безысходности и отчаяния музыкальной мысли.
Все артисты в этом спектакле безупречны. Лиза — Анна Нечаева, пожалуй, одна из лучших исполнительниц этой партии, которую приходилось слышать в нескончаемом потоке «Пиковых дам», одной из самых исполняемых партитур в русском, да и мировом оперном театре. Она лирична и экстатична, искренна и пассионарна. Точно следуя тексту автора, певица создает образ абсолютно мотивированный: невинная девушка, покоренная порочной (по стереотипам XIX века) страстью. Образ вполне характерный для русской культуры позапрошлого века — от Тамары в лермонтовском «Демоне» до Елены в «Накануне» Тургенева и вершины этого архетипа — Анны Карениной. Бесподобна Лариса Дядькова в роли Графини. Возрастные нюансы ее голоса, с некоторым качанием и неровностью тембра при изменении позиций, становятся частью образа, решенного совершенно хрестоматийно: величественная, деспотичная, все еще прекрасная и статная старая дама, внушающая ужас и восхищение одновременно. Столь же традиционен и Елецкий в великолепном исполнении Игоря Головатенко, которому не приписаны в этом спектакли никакие иные черты, кроме благородства, чести и чистой любви.
Замечателен Геворг Акобян (Томский), обладатель выразительного, объемного голоса и актерского обаяния. Юсиф Эйвазов в этом ансамбле, как и требуется исполнителю партии Германа, — первый среди равных. Внешне он эталонный Герман, облик которого уже вполне может стать «франшизой»: черные волосы, горящие глаза, долгополая шинель. Красив, в меру нервозен, без меры страстен. Возможно, кто-то сочтет, что голос его слишком лиричен для этой партии. Но в рамках данной трактовки эта лирическая краска воспринимается как нечто необходимое. Так, арию «Что наша жизнь? Игра!» Эйвазов поет в оригинальной тональности — си мажоре, не пользуясь возможностью, предусмотренной самим Чайковским, спеть ее на тон ниже, что и делают большинство теноров, щадя свои связки. Эйвазов раскрывает все возможности своего голоса и берет верхнее си свободно.
Мизансцены принципиально строги и малоподвижны. Певцы сосредоточены на музыке, в чем их поддерживает оркестр под управлением маэстро Сохиева, тоже звучащий довольно строго, без психозов, без истерик, без безмерной лирики, характерной для интерпретаций Владимира Федосеева, или сумасшедшего драйва, свойственного Валерию Гергиеву. Все звучит весьма сдержанно и как-то интеллигентно. То же — в костюмах Марии Даниловой: строгие платья на женщинах, пастельных оттенков в первом акте и глубоких, «бархатно-шелковых» в сцене бала, черные фраки на мужчинах, да и вообще преобладание черно-белых красок… Костюмы принципиально не театральные, не игровые — концертные.
Актеры, свободные от режиссерских «инструкций», неизбежно превращаются в певцов и извлекают из своего арсенала некие если не штампы, то стандарты. Как ни удивительно, они оказываются уместными в этом решении, где драматический режиссер деликатно создал идеальное пространство для музыкальной драматургии, самодостаточной и самоиграющей. Где-то, конечно, прорвались авторские — фирменные — детали очень яркого и узнаваемого режиссерского почерка Туминаса: обретшая вдруг нарочитую значимость роль служанки Маши (Оксана Горчаковская с этим, кстати, очень неплохо справляется), подтанцовки девушек в стиле ансамбля «Березка» (хореограф Анжелика Холина), но все это не столь существенные странности в общем гармоничном решении.
И еще одна деталь. В последнее время в адрес Римаса Туминаса зазвучали претензии в «нерусскости», приводящей якобы к недостаточно бережному отношению к русской культуре. Так вот, пожалуй, эта «Пиковая дама» — свидетельство самого глубочайшего и трепетного проникновения в исконно русский материал, которое мы могли видеть и слышать в музыкальном театре последних лет.
https://vk.com/public43163643 http://www.teatral-online.ru/news/21021/ Римас Туминас: «Мне Германа жалко…» Режиссер рассказал о своей новой постановке Персона/ 18 Февраля 2018 18:37/ Подготовил Виктор Борзенко | На фото Дамира Юсупова: Александр Соловьев, Туган Сохиев и Римас Туминас. Репетиция/
Вечером в воскресенье, 18 февраля, в Большом театре завершается серия премьерных показов «Пиковой дамы» в постановке Римаса Туминаса (дирижер-постановщик Туган Сохиев, хореограф Анжелика Холина).
Одно из ключевых произведений русской литературы, за последние годы в третий раз появляется в афише главного музыкального театра страны. В 2007 году «Пиковую даму» выпускал Валерий Фокин (дирижер-постановщик Михаил Плетнев), в 2015 году – Лев Додин (дирижер-постановщик Михаил Юровский).
Для Римаса Туминаса это вторая работа в Большом театре. Первой стала «Катерина Измайлова» Шостаковича, выпущенная в 2016 году.
В преддверии премьеры Римас Владимирович поделился подробностями своей постановки. Его слова передает пресс-служба Большого театра: – Держать зрителя в напряжении и создавать мистическое настроение будет музыка Чайковского – «руками» дирижера-постановщика Тугана Сохиева. Моя же задача – рассказать историю.
Этот сюжет, который Пушкин изначально записал как анекдот, курьезный случай, на самом деле очень петербургский по духу, он очень созвучен месту действия. Вся повесть, а вслед за ней и опера, пронизана особенной, только этому городу свойственной таинственной и зыбкой атмосферой. Петербургская архитектура нашего спектакля, созданная Адомасом Яцовскисом, узнаваема, но выдержана строго. Сценическое пространство почти не меняется. Гораздо важнее для нас то, что есть в нем некая переливающаяся составляющая, нечто, что постоянно мерцает, заставляя работать воображение и «собственноручно» дорисовывать картину. И люди в нашем спектакле тоже представляют собой некие зыбкие, мерцающие субстанции. Действие мы переносим в Петербург времен Чайковского. Это город, безусловно, модный, но довольно скучный. Его жители пребывают в постоянном поиске, чем себя занять, каким увеселениям предаться – устроить маскарад или прием, театральное представление или какое-нибудь иное празднество. Они живут, играя и заигрываясь. «Разыграют» в том числе и эту историю.
“ Из толпы горожан возникают персонажи, главные действующие лица. Они не входят, а именно как бы «проявляются», словно на фотопленке. Мы так задумали, что все они — немного демоны (!). Умеют дистанцироваться и как бы видеть себя со стороны и одновременно рассказывать свою историю. ”
Вот возникает Герман (он неспешен, абсолютно не умеет бегать, торопиться) – и будто сам не понимает, кто он такой и как сюда попал. Немец! Ничего специального – мы это не подчеркиваем, но ощущение, что он — чужой и не прижился в этом обществе, должно существовать в самом его сознании. Вроде бы и друзья его окружают, но всегда он остается замкнут, скрытен. «Инженеришка». Беден, безроден, от всего и вся оторван. Но человек он терпеливый и упорный, все замечает, все впитывает, все накапливает. Однако отличается некой «странной» особенностью: внутри его живет трагический романтик, почти дитя в своей доверчивой незащищенности. Поэтому анекдот «о трех картах» вдруг и приобретает для него такой трагический оборот.
Герман мечтает стать Индивидуальностью. Верит, что добьется уважения и будет нравиться себе, когда достигнет положения «туза». Его размышления на тему, «что наша жизнь — игра», следует воспринимать буквально. Он считает, что может себя сотворить и сделаться великим человеком. Не любовь – деньги доставят ему положение. Ведь он не умеет любить – и вот это и есть настоящая причина его страданий. В сущности, он совсем не раскрывает себя и не чувствует в себе живительной силы любви.
Потому он очень несчастлив, сам себя ненавидит и сознательно разрушает. Мне Германа жалко… «Несчастье убивает человеческое достоинство, — цитирую «Дорогу на кладбище» Томаса Манна. — С несчастьем связано одно странное и зловещее обстоятельство. Бесполезно уверять себя в собственной невиновности: в большинстве случаев человек будет презирать себя за свое несчастье. Но презрение к себе и порок находятся в самом жутком взаимодействии, они сближаются, работают друг на друга, и выходит кошмар». Вот в такой момент жизни мы и застаем нашего героя…
Что такое смелость режиссера, что в оперном, что в драматическом театре? Нынче у нас выросло целое поколение режиссеров - эдаких закомплексованных, недолюбленных мальчиков, - главная задача которых крикнуть на весь мир: "Смотрите, какой я талантливый! Смотрите, как я умею придумать! Смотрите на меня! Я! Я! Я! При чем тут драматург, композитор, актеры? Я - режиссер - на свете всех милее и бодрее".
Поэтому в сегодняшней ситуации смелость режиссера - уйти в тень, создать мир, в котором тебя как бы нет, но который при этом существует по твоим, жестким законам, мир, где властвуют композитор, драматург, актеры. А уж если речь идет о постановке гениальной оперы - смелость режиссера в том, чтобы помочь зрителю осознать гениальность творения. Не в том, чтобы выпятить себя, любимого, что происходит сплошь и рядом, а в том, чтобы так расставить акценты, чтобы зритель вздрогнул: надо же, больше века назад написано, а про меня.
Римас Туминас - смелый режиссер. Его режиссерская исповедальность не в том, чтобы поражать зрителя собственными придумками (хотя их всегда немало в любом его спектакле, в том числе и в этом), а чтобы заставить нас, зрителей, проникнуть в глубину того, что он ставит. В данном случае - в глубину прозы Пушкина, великой музыки Петра Чайковского и великого либретто его брата Модеста.
Художник Адомас Яцовскис придумал невероятную декорацию. Чайковский и Пушкин для любого русского человека - символы гармонии. Но ведь мир, в котором живет пушкинский Герман, невероятно дисгармоничен, едва ли это не мир сумасшедшего. Вот Яцовскис и создает гармонию дисгармонии: угловатый, неуютный, темный, страшный мир, который давит на героев. По сути, это мир того темного Петербурга, который и описан у Пушкина.
“Римас Туминас - смелый режиссер. Его исповедальность в том, чтобы заставить зрителей проникнуть в глубину того, что он ставит
Про что "Пиковая дама"? Про то, что если полюбил девушку, не надо играть в азартные игры? Про то, что если дал тебе Господь любовь, забудь про все остальное? И - да, про это. И про человеческие страсти. Все так. Туминас расставляет акценты. Огромные массовки. Все пляшут (делая это, кстати, блестяще - чувствуется талантливая рука хореографа и режиссера Анжелики Холиной) и поют про приход весны, про пастушка, про азарт игр... Это все к чему, зачем? Дети, взрослые, пастушки... К чему все эти "вставные номера"?
Туминас расставляет акценты. Толпа все сметает на своем пути, как бы выплевывая Германа, Лизу... И движется дальше. Человек любит, страдает, погибает... А толпа поет про пастушек, про страсть к азарту и идет дальше, не замечая страданий отдельных людей.
В это время в Интернете кадры: упал человек на дороге, а толпа плывет рядом, как бы не замечая этого. Вот про что поставил Туминас Пушкина и Чайковского. Про силу и равнодушие толпы. Про трагедию страха и одиночества одного человека. Всегда одного.
Конечно, все осталось в этой интерпретации оперы - и страсти, и любовь... Они никуда деться не могут. Но вот эта тема одиночества человека в толпе мне показалась чрезвычайно важной и актуальной. Толпа здесь красива и элегантна. Человек несчастен и часто даже неприятен в своем безумии. Но он - человек. У него есть душа. А у толпы души, как известно, нет.
Что делает актер на сцене? Создает того, кого не создал Господь Бог. Сегодня это относится в полной мере и к оперному театру тоже. Поэтому я не могу, к сожалению, присоединиться к восторгам по поводу исполнения Юсифом Эйвазовым партии Германа. Эйвазов, без сомнения, певец замечательный с очень красивым, мощным голосом и такой же красивой и мощной внешностью. Но актерски, как мне показалось, он не проживает жизнь своего персонажа, а как бы намечает ее. Герман - это ведь очень мощная драматическая роль. Этот человек невероятно разный на протяжении всего спектакля, он постоянно меняется. Вот этих изменений в роли мне лично не хватило, но я уверен, что от спектакля к спектаклю Эйвазов будет, безусловно, набирать.
Это особенно видно на фоне других исполнителей, которых играют - именно играют, а не только поют - виртуозно. Лариса Дядькова в роли Графини, Геворг Акобян - граф Тоцкий, Игорь Головатенко - князь Елецкий, Роман Муравицкий - Чекалинский... Прошу прощения у других - перечислять можно всех. Это все живые люди, мощные, запоминающиеся характеры. Этому эффекту способствуют костюмы Марии Даниловой, которая не просто красиво одевает персонаж, а создает образ.
Я настаивал бы на том, что работа Анны Нечаевой, которая исполняет Лизу, - работа выдающаяся. Вот здесь - удивительное слияние мощного голоса и поразительной актерской игры. Именно Лиза Нечаевой вызывает у меня естественную человеческую жалость. Куда же смотрят эти поющие, танцующие, ходящие люди, когда рядом с ними погибает живая человеческая душа?
Над всем властвует музыка Чайковского в виртуозном, как, впрочем, и всегда, исполнении оркестра под руководством Тугана Сохиева.
Римас Туминас поставил очень красивый и очень современный спектакль. Этот литовский режиссер, обучавшийся в ГИТИСе и руководящий сегодня одним из лучших российских театров - театром Вахтангова, - очень тонко чувствует русскую душу. И если угодно, болеет за нее, болеет за нас. Хочет нам помочь.
Не знаю, какая именно красота спасет мир. Но то, что красота оперы поможет нам сегодня, - это безусловно. За доказательством идите на премьеру "Пиковой дамы" в Большой театр.
Последняя опера Чайковского практически не сходила с подмостков Большого со дня премьеры в ноябре 1891 года. Дольше всех — более 60 лет — продержалась постановка режиссера Леонида Баратова (возобновления Бориса Покровского), дирижера Александра Мелик-Пашаева и художника Владимира Дмитриева образца 1944-го. Ставшая со временем культовой, их версия наследовала двум традициям: классического императорского спектакля и большого оперного стиля, уравненного в полемических штудиях исследователями со сталинским ампиром. Менялись интонационные словари эпохи (выражение академика Бориса Асафьева), поколения исполнителей, опера искала обновлений, но «Пиковая дама» на главной сцене страны оставалась недвижной и неприкасаемой вплоть до нового века, когда в 2007 году разрушить мемориал попытался Валерий Фокин, а еще через восемь лет — Лев Додин. Версии обоих режиссеров не прижились, побив по малочисленности обычные для Большого нормы показов.
Римаса Туминаса пригласили реанимировать «Пиковую», конечно, не случайно: после блестящего «Евгения Онегина», поставленного им на сцене родного Театра имени Вахтангова и в короткие сроки покорившего гастрольные просторы страны и мира, званый гость сделался едва ли не главным энциклопедистом русской жизни и театральным пушкинистом, каковым до него считали только Петра Фоменко.
Туминас находит в опере Чайковского мотивы, общие для персонажей пушкинских романа в стихах и петербургской повести, он продолжает открытое на вахтанговской сцене в спектакле Большого, составляя своеобразную дилогию. Словно герои «Онегина» повзрослели, пожили и оказались на исходе уходящей эпохи, за чьими очертаниями не просматривается света. Атмосфера «Пиковой дамы» Туминаса и сценографа Адомаса Яцовскиса — сгущающаяся до пугающих провалов и черных дыр во Вселенную ночь. Ночь, исторгнувшая сон и превратившая жизнь в снедающую муку. Ночь, не дающая утолить страсть, невесть откуда поселившуюся в душе. На главного героя «Пиковой дамы» Германа режиссер смотрит сквозь «Маленькие трагедии», прозревая в нем черты Альбера, Сальери, Дон Гуана и Вальсингама. Действие разворачивается у «бездны мрачной на краю» — вне интерьеров и вельможных зал, в «аравийском урагане», охватившем обычного человека, и «средь грозных волн и бурной тьмы» безучастного к судьбам своих обитателей Петербурга. Выхолощенное пространство сцены ограничено взмываемым до колосников гранитом, как будто сюда вот-вот хлынут воды переполненной Невы: с одной стороны — фрагментом увенчанного дорической колонной фасада; и устремленными ввысь строительными лесами — с другой. На продуваемом северными ветрами полигоне жизни и смерти Герман, каким его видит Туминас, ищет «бессмертья, может быть, залог». «Как ужасно с ним судьба сыграла! Господь! Прости ему / И упокой его мятежную и измученную душу» — скорбный хорал, как саваном, накрывает величественный город, где лестницы ведут героя к воображаемому и недающемуся счастью: к куполу Монферрана, к фонарям ростральных колонн Томона, к ангелу на шпиле Петропавловского.
Изгоняя быт или используя его исключительно как семантическую конструкцию, худрук Вахтанговского театра на «соседней» территории более всего озабочен психологическим складом действия. В энциклопедии русской жизни и галерее петербургских характеров он открывает общечеловеческие смыслы, и решить уравнение, где «неизвестное» — весь и «наше все» Пушкин, помогает ему маэстро Туган Сохиев. Без исключения каждый инструментальный подголосок у соавтора спектакля проявляет рефлексии персонажа, а сценический минимализм Туминаса и Яцовскиса обретает неслыханный объем благодаря подробной и психологически насыщенной динамике музыкального ряда. «Пиковую даму» Сохиев прочитывает на фоне Шестой симфонии Чайковского, как Туминас повесть — на фоне романа и «Маленьких трагедий» Пушкина.
Точкой сборки в сложносочиненной режиссерской композиции становится центральный образ. При идеальном освоении замысла, очищенного от бытового сопровождения и переведенного исполнителями в психологический регистр, событийный ряд сюжета свободно переносится в воображение Германа, когда окружающая действительность представляется не более чем продуктом воспаленного сознания. Так Гордон Крэг в 1911 году ставил на сцене Московского художественного театра «Гамлета» Уильяма Шекспира с Василием Качаловым в титульной роли. Оба исполнителя главной партии нынешней премьеры в согласии следуют за Туминасом, однако по-разному выдерживают напряжение от непростой режиссерской задачи — проследить, как страсть меняет натуру, искажает реальный мир и разрушает личность. Дебютировавший в «Пиковой даме» Юсиф Эйвазов по фактуре и тембру выглядит крупнее и значительнее опытного Олега Долгова, но последний, не смущаясь камерности определенных Туминасом и Сохиевым звучаний, сосредоточенности исключительно на внутренних процессах играющего с жизнью и смертью героя, строит роль точнее и без швов. Его спонтанная схватка с Графиней в 4-й картине оперы воспринимается неминуемой дуэлью Моцарта с Черным человеком, Вальсингама — с чумой и — контекстно — самого поэта с наемным убийцей.
Лариса Дядькова и в этой сцене, и дальше, когда ее пушкинская Анна Федотовна призраком является Герману, ведет партию с кинематографической точностью крупных планов и добивается поистине символического звучания.
Откликаясь на премьеру «Евгения Онегина» в Новом театре (1922 год), выдающийся театральный писатель и философ Павел Марков режиссерскую роль Станиславского оценивал так: «Тот психологизм Художественного театра, который навис на театре такой угрюмой и такой непреоборимой тяжестью, нуждался в очищении и освобождении от тяжких пут бытовых правдоподобий. <…> Психологизм возродился, как чистейшая лирическая сущность, явленная вне натуралистических или реалистических тенденций — как обнаружение поэта, музыканта, постановщика». Нечто подобное произошло и теперь — с постановкой «Пиковой дамы» Римасом Туминасом. Большой сделал ставку на режиссера драматического театра, по-новому взглянувшего на сегодняшнее время оперы, и — не проиграл.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 43
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
(вздыхая)...недавно в одном из политических шоу западный эксперт говорил о том, что типа мировое сообщество консолидировано и Россия со своей особой позицией выглядит несколько глуповато 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума