"...По словам главного специалиста компании DOKA Василия Литвина, вахтанговцы первыми в стране полностью перейдут на светодиодное оборудование. Даже в таких «монстрах», как Большой театр, МХТ им. Чехова или новенький концертный зал «Зарядье», работают на светодиодном и ламповом оборудовании в соотношении 50 на 50. Уникальность этих приборов в том, что они могут работать с очень низким уровнем шума и пониженной яркостью, а в случае, когда требуется тишина на сцене, яркость может быть сильно увеличена, — добавляет Литвин. — Такой свет добавляет универсальности драматическому театру и дает возможность играть, например, чисто музыкальные спектакли или мюзиклы."
Почти весь май Театр Вахтангова провел на масштабных гастролях в Китае, равных которым у нас не было со времен Советского Союза. Мы представили «Евгения Онегина» в постановке Римаса Туминаса. Играли на ведущих сценах — в Гуанчжоу, Шанхае, Пекине. Всего было показано 11 спектаклей, которые, как сообщили мне организаторы, посмотрели более 20 тыс. зрителей. На всех спектаклях — аншлаг. Я даже не мог выпросить две контрамарки для нашего консула. Считаю, нам есть чем гордиться, но главным образом хочу поделиться тем, что меня поразило.
В первую очередь — то, с какой легкостью организаторы заполнили 11 залов. Я думал, что они потратили на рекламу уйму денег, но, как мне пояснили, расходы были минимальны. Основной рекламный задел мы сделали в прошлом году, когда были в Чжэнчжоу на Международном театральном фестивале, аналоге нашего Чеховского. Трех показов тогда хватило, чтобы в социальных сетях произошел взрыв комментариев, вышла масса прессы, заметок в микроблогах — и это дало потрясающий результат. Как только на этот раз объявили о гастролях Театра Вахтангова, билеты буквально улетели. Причем они были недешевые: в пересчете на рубли — до 7,5 тыс.
Второе удивление — зритель. Если у нас в театре аудитория в основном от 35 лет, то в Китае — до 35. Пожилого человека в зале встретишь очень редко. Я спросил у нашего консула в Пекине, с чем это связано. Оказывается, у китайцев сейчас огромный тренд на европейский театр. Если молодой человек в компании рассказывает, что он видел такие-то спектакли, то автоматически относит себя к состоятельному, образованному классу людей. Меня потрясло, что люди приходили на спектакли с томиком Пушкина на китайском. А те, кто не успел заранее прочесть роман, после показов бежали в книжные магазины и скупали «Евгения Онегина».
Третье потрясение — организация. Россия не вложила в эти гастроли ни копейки государственных и частных денег. Всё оплачивала приглашающая сторона. Бюджет составил около полумиллиона долларов. Деньги пошли на логистику, аренду театров, перелеты, фуры с декорациями, гостиницы, рекламу, рабочие визы, работу огромного офиса менеджеров и т.д. Китайская ассоциация, по сути, вкладывалась в продвижение русского театра. В принципе каждый из нас может сказать, что он любит театр. А вот выложить под эту любовь полмиллиона долларов, да еще вложиться в иностранный коллектив может далеко не каждый. Вот эта реальная любовь к театру, умение наших партнеров видеть за деньгами нечто большее меня просто поразили.
В театре нельзя всё мерить только рублем. Есть вещи, которые подчас невозможно материализовать, но они остаются в сердце. Для меня эта мера после гастролей в Китае выражается в следующем: на последнем спектакле — это было в Пекине в огромном зале на 2 тыс. мест — зрители стали размахивать российским триколором. Мы ощутили энергию 2 тыс. человек, включивших фонарики телефонов. Потом люди толпами стояли у служебного входа и поджидали артистов, чтобы сфотографироваться. Я теперь зову нашего Николая Романовского, игравшего Ленского, «чайна стар» — нам буквально приходилось вырывать его из окружения поклонниц. У Театра Вахтангова открылся в Китае официальный фан-клуб. Зрители умоляли нас, чтобы мы приехали в следующем году. Некоторые путешествовали за нами из города в город, покупали билеты втридорога у спекулянтов. Одна русскоязычная женщина, живущая в Шанхае более 15 лет, в разговоре со мной сказала, что впервые за эти годы видела, чтобы в арт-центре, где мы играли, открыли балкон и он до отказа был заполнен.
Такие гастроли — проверка труппы на прочность. Нам было важно понять, сможем ли мы почти месяц находиться бок о бок в плотном графике. Вместе завтракать, передвигаться на машинах, репетировать, играть. Мы вообще внутренне, морально к этому готовы? Признаюсь честно, это было тяжело. Непростая страна, всё на китайском, без переводчика никуда, мало кто говорит по-английски. Тяжелая ситуация с едой, ее много, она интересная, всё хочется попробовать, но, как оказалось, она совершенно не для нас. Но мы выдержали. Смогли пройти вместе этот марафон, не сорвав не один спектакль. Я не слышал ни от кого разговоров о том, что как это всё тяжело и зачем мы вообще приехали в Поднебесную. Наоборот, все друг друга подбадривали, поддерживали. Это огромный человеческий, актерский труд.
Гастроли имели еще и немаловажную просветительскую миссию. Переводчик Пушкина на китайский язык после одного из показов сказал нашему художественному руководителю: «Римас, вы не понимаете, сколько сделали своим спектаклем сейчас для Пушкина. Как всколыхнули у нас давно увядший интерес к автору». Мне же думается, что нам удалось разбудить интерес не только к классику, но и к русскому театру, к нашему искусству. Теперь мы будем вести переговоры о гастролях на следующий год. Обсуждаются уже три названия. Пока же нам предстоят гастроли в Америку и Канаду со спектаклем «Маскарад». Пусть и не такие продолжительные, но это тоже вызов, очередная вершина, малознакомый мир и проверка своих сил.
В эти дни в Китае продолжаются гастроли Театра им. Вахтангова со спектаклем Римаса Туминаса «Евгений Онегин». Позади семь спектаклей в Гуанчжоу и Шанхае. Недавно труппа переехала в Пекин, где с 16 по 19 мая «Евгений Онегин» пройдет еще четыре раза. В новейшей истории коллектива это самые продолжительные гастроли (артисты вылетели из Москвы 27 апреля, а вернутся 20 мая).
– Римас Владимирович, всегда с интересом слежу за вашими репетициями и не перестаю удивляться, что всякий раз готовый рисунок спектакля вы наделяете новыми темами. Этакий режиссерский джаз: когда внутри заданной темы есть своя импровизация… – Да, вот правда – импровизация.
– Но спектакли идут едва ли не каждый день. Наверное, требуются силы. И главное, что вас на это подталкивает? – Я собрал актеров еще в Гуанчжоу и сказал им, что гастроли это единственная возможность сосредоточиться, продумать и прочитать свою роль. Это не то, что в Москве – сыграл два раза в месяц и «свободен». Там беготня – съемки, репетиции других постановок, быт, семья. Они приходят – играют «Онегина». И я всё понимаю: усталость, суматоха, ломки, нет времени перестроиться, но здесь же, на гастролях, можно достичь какого-то звучания! Для этого есть время. Давайте репетировать перед каждым спектаклем.
В Китае на меня обиделись критики. Я объявил репетицию, они все ждали в зале, а я увел актеров в комнату и посторонних не пустил. Мне кажется, спектакль должен рождаться без посторонних, это как появление ребенка на свет.
– Но ведь и критиков можно понять: на волне такого триумфа они хотели увидеть мастер-класс? – Да, всех интересует процесс – вот режиссер кричит или заставляет артиста повторить пройденное…
Но я сказал – нет. И мы начали в комнате: давайте здесь, где нам не помешают. Начали с того, что я попросил вспомнить многие нюансы этой истории. Почему, например, на именины опоздал Ленский? Тут уже пели, тут уже поздравляли и, наконец, появляется Ленский. Я у актера спрашиваю: «Почему твой персонаж опоздал?». Он рассуждает: «Ну, наверное, дела задержали или дорога долгая, и я добирался через ухабы».
Нет, говорю, это не ты добирался, а мишка, которого ты подарил Татьяне, опоздал. Ты искал этого мишку, но всё закрыто, магазин закрыт. Ездил во Псков, наверное. И пока ты его нашел, именины почти завершились. То есть каждая деталь, каждое слово, каждая фраза имеют значение. Всё заново и заново открывается. Жизнь каждый день подсказывает новую интонацию, ничего не меняя глобально.
– Стало быть, в процессе репетиций вы спорите и с самим собой как постановщиком: мол, почему я делал так, а не иначе? – Это естественно, но есть немаловажный нюанс: всегда надо следить за спектаклем, чтобы он оставался живым.
Перед «Дядей Ваней» Вдовиченков всегда требует: подскажите мотив. Кто мой герой: врач – не врач; лесник – не лесник? Кто я? И мы начинаем беседовать и возвращаем его в ту эпоху, в то время, в то лето. Это не галлюцинации. Просто без такого подхода – всё высыхает, как речка. А каждый актер – родник, который ее наполняет. Высохнет речка – изменится всё кругом. Поэтому надо, чтобы родник всегда журчал, был живой и давал речке силы.
Я бы мечтал, конечно, чтобы они могли играть без моих репетиций… И, надеюсь, это произойдет уже завтра: утром я улетаю в Неаполь ставить спектакль в память о Някрошюсе. Но я, признаться, так загрузил актеров в Гуанчжоу и в Шанхае, что им хватит до конца сезона. Только бы справились, только бы не забывали о нюансах, которые участникам спектакля понятны, а для зрителей их нужно «проиграть». Для меня самая большая беда, когда они перестают играть, перестают слышать друг друга, а как бы читают произведение по ролям. Сидишь за кулисами слушаешь трансляцию и думаешь: нет, засыхает речка, история «уходит», ее нужно взбодрить.
– Перед поездкой вы размышляли над тем, как сделать «Евгения Онегина» понятным в Китае? Меняли его звучание «под гастроли»? – Никак! Никогда не думаю о стране, где мы играем. Если в спектакле есть театральный язык, то он будет понятен в любой точке мира. И порой даже без перевода.
Я не занимаюсь этим. Иногда артисты говорят: давайте вставим китайскую фразу или французскую, или английскую (в зависимости от страны, где проходят гастроли), якобы мы тут щеголяем…
– А вы такие приемы не любите? – Не-не-не. Не переношу. Провинциализм. Пахнет эстрадой, подачкой.
– Сейчас в первом акте вы сидели за кулисами, но в антракте сделали очень точные замечания, разобрали сцены. Как это у вас получается? – На слух. Как по нотам… Эфрос ведь тоже не смотрел свои спектакли никогда. И если бы я их смотрел, то попросил бы дать занавес и сыграть снова. А так хожу за кулисами и слушаю, слушаю…
– Кстати, во многих своих интервью вы не раз говорили о том или ином актере: мол, это большой артист. С «большими актерами» работается легче? Вы чему-то подпитываетесь от них? – Сложный вопрос, потому что помимо таланта от артиста можно подпитаться и другого – звездности, самолюбия, гордости какой-то, мнимой значимости… Как сбивать? Одних ругать, других призывать к порядку, но главное – я приглашаю их вновь понять историю, которая лежит в основе спектакля.
И, конечно, я верю в них. Сейчас они устали. Гастроли – всегда испытание. Уже трудно, надоело, однообразно… Но я им говорю: успокойтесь. Через несколько лет вы станете взрослее и будете вспоминать, как здорово это было. И как жаль, что потеряно время, которое можно было бы использовать для разбора роли…
Конечно, они будут сожалеть и вспоминать. А я буду жить в деревне, пить вино и думать о времени, которое прошло мимолетно. Жизнь неумолима и всегда клонится к закату. Работа – как безнадежное торжество, красивый путь к смерти. Но если ты человек культурный, человек образованный, ты не должен бояться смерти. Ты должен понять общий ход развития цивилизации. Твой долг жить, но такой же долг остается и умереть, чтобы жизнь развивалась дальше. Так что, умереть надо красиво, и спектакль в Неаполе попробуем сделать об этом.
Когда Циолковский похоронил сына, у них случился конфликт с женой, которой показалось, что Циолковский недостаточно переживает столь трагическое событие. Но он ответил, что отпустил сына в вечное странствие. Так и спектакли мы отправляем в вечное странствие, поскольку один раз сыграли и ничего подобного уже не повторится. Искусство сиюминутно – «здесь и сейчас». И тут важно услышать дыхание жизни, уловить ее загадки, иронию, парадоксы… Вот почему я не могу переносить, когда артисты привносят какие-то «штучки», чтобы потешить зрителя. Хочешь рассмешить – вслушивайся в дыхание жизни.
– Это как в произведениях любимого вами Чехова. У него ведь крайне мало действительно юмористических фраз (так сказать, шутки ради шутки), но смешно становится именно от безысходности жизни, оттого, что у всех точно так же, и другой жизни не существует… – Да, все хотят счастья, а его нет. И можно посмеяться. Театр это красивая торжественная безнадежность. Всегда безнадежность, но такая упоительная и прекрасная.
Театр Вахтангова и фестиваль Cherry Orchard Festival представляют: «Маскарад» на сцене New York City Center, впервые в США! 13 - 16 июня. Накануне первого показа прошла пресс-конференция. Артисты встретились с поклонниками в NYPL The New York Public Library
Торонто, Елена Фрумин Ситникова, NEWS.AP-PA.RU Тот, кто живёт в чужом краю, поймёт, как важны эти встречи. Тем более, что происходят они совсем не часто. А жить без них, как выяснилось, нельзя.
«Бывало, так меня чужие жёны ждали. Теперь я жду жены своей». Эти строки из драмы Лермонтова «Маскарад», запомнившиеся с детства, я повторяла, и напевала, и декламировала, собираясь на спектакль Вахтанговского театра в Торонто. Повторяла, перебирая наряды, меряя и отвергая всё, пока не остановилась на элегантном чёрно-белом. Я повторяла их, пробиваясь сквозь пробки на залитых дождями улицах. Сквозь толпы болельщиков, высыпавших невесть откуда по случаю игры любимой команды Рапторс и буквально бросающихся под колёса и бьющих кулаком по капотам проползающих со скоростью улитки автомобилей с нервно вздрагивающими водителями внутри. Повторяла, поднимаясь на эскалаторе и проходя бесчисленными коридорами к нужной двери , ведущей в зрительный зал.
Спектакль задерживался , и женский голос по-английски объявил, что придётся подождать ещё минут пятнадцать все из-за тех же Raptors. И в конце короткой речи голос крикнул: «Go Raptors go!», но даже это не испортило ожидания. Я, как и все зрители, ждала Праздника. Мы собрались в этом зале для встречи с Русским Театром. Тот, кто живёт в чужом краю, поймёт, как важны для нас эти встречи. Тем более, что происходят они совсем не часто. А жить без них, как выяснилось, нельзя. Поэтому и приходят наши лучшие в мире зрители в этот зал , добираясь, кто на машинах, а кто на перекладных изо всех концов огромного мегаполиса. А кто-то приезжает и из другого города, за двести километров от Торонто (я знаю таких). Поэтому и выделяют из своих далеко не всегда обильных бюджетов немалую сумму на покупку билетов. Поэтому и ждём с таким нетерпением, когда последние опоздавшие пробьются сквозь толпы болельщиков, и занавес поднимется, и мы увидим спектакль по одной из самых загадочных пьес русской драматургии.
Лермонтов написал эту драму, когда ему было 20 лет. Пьеса, как сегодня сказали бы, в стиле нуар. Повествует о темных страстях человеческих. В ней нет положительного героя. Все персонажи, кроме невинной жертвы, порочны. Главный герой- убийца. Но именно он вызывает и интерес, и сочувствие. Арбенин - классический романтический герой, чьё прошлое темно, а будущее ужасно. Человек глубоких страстей и решительных поступков. Коллизия - подозрение в измене, перерастающее в уверенность, роковая цепь случайных обстоятельств, и трагическая развязка - смерть Нины, невинной жертвы; и невозможность будущего. И безумие как кара. Такова конструкция пьесы, истоки которой - в античных трагедиях с их темой неизбежного Рока. (В скобках который раз удивлюсь: откуда у двадцатилетнего юноши эта мудрость и сверхчеловеческая способность читать в душах человеческих? Гений, гений!) Простите за это коротенькое рассуждение на тему пьесы и сюжета. Без этого нельзя. Без этого просто нельзя понять, что там в спектакле происходит.
На сцене, засыпанной театральным снегом, стоят три постамента. На одном из них - скульптура Афродиты, два других пусты. Звучит тема из знаменитого вальса Хачатуряна (написанного им к спектаклю «Маскарад» , премьера которого состоялась 21 июня 1941 года в Вахтанговском же театре). Идёт снег. На сцене появляется некий персонаж, говорящий что-то неразборчиво и катающий в руках снежок. Потом выходит ещё кто-то, потом ещё и ещё. Мужчины в дворянских шинелях, женщины в платьях с рюшами и капорах. Один выходит с огромной рыбой подмышкой. Они снуют по сцене, сталкиваясь и отталкиваясь. Рыба проплывает сначала в одном, потом в другом направлении, чтобы всплыть в финале и остаться неразгаданной загадкой.
На сцене появляется Арбенин, из очень сокращённого диалога которого с Казариным мы узнаем, что Арбенин - профессиональный игрок, оставивший игру ради счастья с юной любимой женой. Действие двинулось. Чтобы тут же быть прерванным очередным появлением кого-то из безымянных персонажей в каком-то абсурдистком проходе, пробеге, пропрыге по сцене. Вот появляется князь Звездич, беспутный и блистательный, любимец женщин, волокита и гусар, один из персонажей, закручивающих пружину интриги. Но предстаёт он перед нами странным инфантильным клоуном, широко и нелепо жестикулирующим, размахивающим саблей, заглядывающим женщинам под юбки и вообще ведущим себя как очень плохо воспитанный подросток. Иногда он выезжает на коньках. Зачем - не спрашивайте. Его играет талантливый молодой актёр Игорь Бичевин. Играет так, как предписывает режиссерский рисунок роли. Иногда в нем прорывается истинное, человеческое - и немедленно скрывается за клоунской маской.
Вообще, на сцене царит почти цирковая атмосфера клоунады. Толпа статистов то марширует в ногу, то гоняется друг за другом, сознательно не давая нам сосредоточиться на действии. Чуть позже массовка вывезет на сцену чёрный ящик , в котором будет лежать покойник, держащий в поднятой руке игральную карту. Толпа будет пытаться этот ящик закрыть, но покойник нипочём не захочет опускать руку с картой. Тогда кто-то возьмёт кинжал и полоснёт по этой поднятой руке. Потом они потащат чёрный ящик за кулисы, откуда раздастся всплеск воды. Вроде утопили. И вдруг ящик выезжает обратно. В зале хохот. А клоуны на сцене не растеряются и привяжут к ящику груз - голую Афродиту, снятую с постамента. Умело привяжут, толстыми веревками. И плюхнут покойника за кулисами ещё раз. Теперь уже окончательно. Впрочем, нет. Этот покойник опять обнаружится, когда отодвинут с места то ли постамент, то ли саркофаг. Ещё реприза: на сцену выкатывают пианино. Пытаются открыть его - не получается. Тогда кто-то стреляет в пианино несколько раз, после чего оно открывается, но все равно не играет. Тогда массовка это пианино разбирает на доски , попутно выяснив, что оно полно снега. И с гиканьем убегает за кулисы.
В перерывах между репризами Арбенин пытается выяснить, верна ли ему Нина. Сцены идут драматично, с хорошим актерским нервом, вальс Хачатуряна в такт со снежной бурей создают высокое драматическое напряжение. Мощная музыка в сочетании с любым движением на сцене, будь то снег, огонь или вода - всегда беспроигрышно. Появляется баронесса Штраль в исполнении великолепной Лидии Вележевой. Тонкая, как игла, затянутая в чёрные шелка, она ведёт свою партию жёстко и остро . Открывает жгучую тайну. Зритель внимает... И тут на сцену выкатывается человек в хоккейной униформе, на коньках и с клюшкой. Он делает круг и с криком «O my god!» скрывается за кулисами. Вот в таких примерно контрастах поставлен спектакль. Оговорюсь сразу: актеры в спектакле высококлассные и играют они отлично.
Талантливейший и любимый Евгений Князев - великолепный Арбенин. Сильный, волевой, жесткий и жестокий. Породистый и статный. С прекрасной дикцией и выразительным, модулированным голосом. Его диалоги с Ниной, легкой и беззащитной, как мотылёк, драматичны и выразительны. В нем есть истинная страсть, и ревность, и мука. И безумие в финале, и нечеловеческое страдание от невозможности исправить им же сотворенное страшное - убийство невинной души, единственно любимого существа. Артист настолько силён, что часто ему удавалось переиграть толпу клоунов, комиковавшую вопреки трагедии. Часто, но не всегда. И оттого сама трагедия отдавала фарсом. А страсть, любовь, рок стали лишь дополнением к цирковым репризам.
При этом в спектакле есть выигрышные находки. Тот странный человек, который в самом начале катал в руках снежок (этого персонажа нет у Лермонтова, а в спектакле он назван Зимним человеком), по ходу спектакля выкатывает на сцену все новый, все больший снежный шар. В финале этот гигантский шар накатится на Арбенина, раздавит его, показав нам зримую силу однажды неправильно сказанного и услышанного слова, неправильно принятого решения. Очень эффектно решена сцена смерти Нины. Она занимает место на пустом постаменте, превратившись в собственную статую. А массовка окружает памятник металлической оградкой. Ну и беспроигрышный финал. Статуя , вальс, снег. Пару слов о костюмах, а также сценическом и музыкальном оформлении спектакля. Костюмы хороши (художник Максим Обрезков). Они, как и сценография (Адомас Яковскис), являются полноправными участниками спектакля, создавая необходимую атмосферу и придавая персонажам нужные характеристики. А вот насчёт музыки как-то странно получилось. Весь вечер звучал вальс Арама Ильича Хачатуряна, а в программке значится Фаустас Латенас. Хм. Что-то здесь не так.
******************************************************************************* Хорошие театры приезжают в Торонто не часто. Последний раз мы видели здесь «Дядю Ваню» два года назад. Того же театра, того же режиссёра. А до этого театр Вахтангова приезжал сюда ещё дважды. С «Евгением Онегиным» и «Улыбнись нам, Господи!». Так что с этим театром мы уже неплохо знакомы. Даже появилось ощущение, что нас им слегка перекормили. Но - выбора нет. Смотрим, что привозят. Спасибо за всё. На основании увиденных спектаклей можно смело говорить о режиссёрской манере постановщика. Это, как правило, хорошая русская классическая пьеса («Улыбнись нам, Господи!» - не в счёт. Там еврейская тема, это - особая статья). Очень хорошие актёры. И всегда снижение звучания. Всегда некая тонкая (или не слишком) издёвка. В «Онегине» это медведи, балалайки, зайцы, гармошки. В «Дяде Ване» - «гвоздь внимания» , забитый в верстак, намёк на эрегированный член Серебрякова, задранная юбка Елены и наркотический укол в вену дяди Вани. В «Маскараде» - практически цирковая клоунада в противовес лермонтовскому тексту. Не знаю, что и думать. Может, времена такие настали, когда публика-дура не в состоянии воспринять и переварить ни одну идею, если она не приправлена игриво-пошловатой интермедией? Неужели все так плохо с нашими людьми, когда-то «самыми читающими в мире»?
********************** Честно говоря, я видела этот спектакль не первый, а второй раз в жизни. Первый был в 1997 году, когда, вскоре после приезда в Канаду , я работала ассистентом художественного руководителя на ежегодном Международном театральном фестивале Worldstage. Работа моя заключалась в просмотре записей спектаклей, которые присылали нам со всего мира. Однажды мне в руки попала кассета с записью спектакля «Маскарад» Вильнюсского драматического театра в постановке Римаса Туминаса. Снег и Хачатурян очаровали меня. Особенно на фоне уже тогда ярко расцветшего «физиологического» театра, когда на сцене можно было увидеть что угодно, вплоть до акта дефекации. Я порекомендовала «Маскарад» к показу на фестивале. Спектакль шёл на литовском языке, а играли в нем замечательные и всем нам знакомые по советским фильмам литовские актеры. Признаться, когда я увидела спектакль живьём, он меня царапнул явным неуважением к русской классике. Очень явным. Не поручусь, но по-моему, высший петербургский свет там был в боярских шапках. Потом Римаса пригласили в Москву и он поставил свой «Маскарад» на Вахтанговской сцене. Этот, русский, вариант - гораздо мягче. Давно уж нет того фестиваля. Его закрыли в начале двухтысячных из-за того, что главным спонсором была табачная компания, а курить, как выяснилось, вредно. Спонсора отправили восвояси. Другого не нашли. Фестиваль закрыли. Единственный театральный фестиваль в Северной Америке. Фестиваля нет, а «Маскарад» жив. Ну и хорошо. Так что спасибо всем за всё. Приезжайте снова. А мы опять что-нибудь напишем.
... Кто слышал Мордвинова-Арбенина в старой постановке, тем более не поймет новой трактовки пьесы в стиле дель арте. Смешение бомонда с грубостью площадного театра не для слабонервных. Но Туминас (сын русской женщины из семьи староверов) так выживает в этом мире. Примирить высокое и низкое или перемешать их?..
Elena Frumin Sitnikova часто вспоминаю Мордвинова в старом фильме. Для меня он останется лучшим Арбениным
Признанный шедевр режиссера Римаса Туминаса неизменно производит на зрителей сильное эмоциональное впечатление. Вахтанговской театр на этой сцене не впервые. Но каждый спектакль все равно требует настройки: надо рассчитать и жест, и силу звука, и непременно соблюсти традицию, которой больше сотни лет. «Перед началом каждого спектакля собираемся всем составом, беремся за руки, сосредотачиваемся и посылаем, если хотите, в космос, к небу обращение: помоги нам, Бог, сыграть этот спектакль, чтобы он прошел хорошо», — рассказывает народный артист РФ Евгений Князев.
Из всех произведений Лермонтова эта вещь, пожалуй, самой трудной судьбы. Поэту трижды пришлось переписывать пьесу в угоду цензуре, но он так и не увидел свое детище на подмостках. Римас Туминас перенес свою постановку из Вильнюсского театра на московскую почву несколько лет назад. По сути, собрал заново на крепкий проверенный костяк. С тех пор его «Маскарад» объехал десятки стран и пару континентов. «Это настолько зрелищно. Я не знаю русского, но у меня дух захватывает. Совершенно! Я его кожей чувствую этот спектакль», — говорит Магда Кац.
Есть версия, что «Маскарад» написан с реальных персонажей. Любовь, ревность и страшная, так долго вынашиваемая месть. Почему 21-летнего поэта так глубоко волновала эта история? Звездич в спектакле ест черешню и неожиданно говорит с кавказским акцентом. Режиссерский отсыл к дуэли, на которой Мартынов, съев пригоршню ягод, легко и бездумно застрелил великого поэта. Звездич в Арбенина не стреляет, но невольно словом убивает наповал. «Звездич толкает, а дальше уже взрыв не остановить. То есть он оказался этим запалом. Этим взрывателем. И его самого потом снесло», — говорит актер Леонид Бичевин. Здесь все засыпано снегом. Снежный ком трагедии нарастает к концу, сметая, как лавина, главного героя. Этот спектакль можно было бы смотреть без звука — настолько он красив. Но с великой музыкой Арама Хачатуряна (композитор написал этот вальс специально для «Маскарада» в 1941 году) он превращается в незабываемое зрелище.
«Я потрясена оригинальностью. Тут прекрасные визуальные метафоры, музыка гениальная. Актерская игра замечательная. Тут все сказочно», — делится впечатлениями Джил О’Хара. Вахтанговцы привезли этот снег с собой. Взяли даже с запасом. Труппа всегда играет в «родных» декорациях. И теперь эта русская метель в центре Нью-Йорка — одно из самых незабываемых событий театрального сезона. «Американцы удивительно похожи на нас. Они тоже как дети. Им нужно тоже не только впечатление, смысл, глубина. Но еще и зрелище. Нужны ветер, огонь, люди, танцы, музыка», — говорит народный артист РФ Юрий Шлыков.
В первых рядах — Михаил Барышников. Правда, с прессой он не общается. Так решил еще десятки лет назад. Выдающийся танцовщик не пропустил ни одного спектакля вахтанговцев, которые выступают в рамках фестиваля «Вишневый лес». «Театр российский находится на самом высоком уровне. И репертуарный театр, который существует в России, такого прецедента нет нигде. И в Америке такого нет», — генеральный продюсер фестиваля «Вишневый лес» Ирина Шабшис. Знаменитый Бродвей с его шумными мюзиклами и захватывающими шоу отсюда в двух шагах. У публики выбор есть. И тем ценнее, что зрители пришли на русскую классику с ее вечным поиском ответов на вечные вопросы.
Вчера, 30 июня в театре им. Вахтангова прошло закрытие сезона.Уже десять лет это проходит как праздник. Перед театром на Арбате на импровизированной сцене идет концерт молодых артистов -вахтанговцев. Это они были инициаторами таких вечеров.Эту уже традицию поддержали и именитые артисты более старшего поколения Вот и вчера среди участников праздничного мероприятия можно было видеть Василия Ланового, Евгения Князева Алексея Гуськова, Алексея Кузнецова, Юлию Рутберг, Ольгу Тумайкину, Александра Олешко и многих других. Ведущими концерта были Марина Есипенко и Юрий Цокуров Зрителей, как всегда было много.Было много шуток и веселья.
https://vm.ru/news/673541.html Римас Туминас о запретах, отсутствии героев и жизни с чистого листа Анжелика Заозерская, 5 июля 2019
Именно человека, героя, зрителя я ставлю на первое место во всем и всегда, поделился Римас Туминас Фото: Наталия Нечаева, «Вечерняя Москва»
Спектаклем режиссера Римаса Туминаса «Горе от ума» начались гастроли московского театра «Современник» в столице Казахстана. Посмотреть легендарную постановку на сцене Дворца мира и согласия пришли первые лица государства. А накануне гастролей Римас Туминас в эксклюзивном интервью газете «Вечерняя Москва» объяснил, почему он так настойчиво возвращается к русской классике, и рассказал, что вскоре собирается поставить на сцене Театра имени Вахтангова спектакль по роману Льва Толстого «Война и мир».
О героях маленького роста
— Римас Владимирович, именно с постановки «Горе от ума» в театре «Современник» начался взлет вашей карьеры в Москве. Как возникла идея обратиться к комедии Грибоедова? — Еще раньше я поставил в «Современнике» спектакль «Играем Шиллера!». Публика его приняла хорошо, и художественный руководитель театра Галина Волчек предложила мне сделать что-то еще. По дороге в театр я увидел памятник Грибоедову и подумал: «А почему на Чистых прудах есть Грибоедов, а в «Современнике» нет Грибоедова?» Пришел в театр и предложил Волчек поставить «Горе от ума», заявив при этом Галине Борисовне о своем намерении «растерзать Чацкого».
— За что же «растерзать»? — За болтовню и обман! По большому счету, Чацкий — талантливый болтун. Чацкий обманул саму идею свободы. Человек по-настоящему свободен только тогда, когда ограничивает себя практически во всем. Чацкий нарушает многие законы человеческого общения. Да, он умный, образованный, талантливый, но его философия свободы плещется, как вода в аквариуме, и не воплощается ни во что. Чацкий — этакая «вещь в себе», которая так и остается нераскрытой. Он не знает, куда направить свой талант, как реализовать ту свободу, которая «бродит в его больной голове». Ему бы сосредоточиться, поучиться, не распыляться. Из него мог бы получиться мыслитель, ученый. Но из-за претензий, гордыни, «комплекса мужчины невысокого роста» ничего полезного и серьезного он так и не сделал.
— Но в комедии «Горе от ума» не указан рост Чацкого... — Я подумал, что если Молчалин — высокий красавец, то его антипод Чацкий — невысокий и некрасивый. Но умный! Комплекс «низкорослого мужчины с наполеоновскими планами» смешался у Чацкого с понятием свободы. Совершенно прав Фамусов, когда говорит ему: «Иди-ка послужи». На что Чацкий тут же находит ответ: «Служить бы рад — прислуживаться тошно». Кто ему говорил о том, чтобы «прислуживаться»? Он просто не хотел работать и придумывал оправдания. В советской школе из Чацкого еще декабриста пытались сделать! Какой из него герой? Разве он готов чем-то жертвовать, страдать? Кстати, сегодня в российской оппозиции наблюдаются манипуляции и игры со свободой. Якобы все запрещают оппозиции. Кто сегодня что запрещает?
Русскому человеку не хватает реального дьявола. Русский придумывает своего дьявола, не желая признавать дьявола всемирного, считает Римас Туминас Фото: Наталия Нечаева, «Вечерняя Москва»
— Неужели вам, художнику, никогда в жизни ничего не запрещали? — Этот вопрос постоянно задают мне на Западе журналисты: «Вы же как режиссер государственного театра ставите только то, что вам позволяют ставить?» Устал повторять, что всю жизнь ставлю те спектакли, которые хочу ставить, и никогда не сталкивался с цензурой. Истинное искусство никто запретить не может. Как правило, всякие бездарности кричат: «Не дают, закрывают!» Да кто кого сегодня закрывает? А если закрывают, так поезжайте на Запад, где все позволено. Многие уезжали, когда не давали творить, но почти все вернулись. Мало у кого получилось реализоваться на Западе.
— Почему же все-таки нет героя в русской литературе? — И Грибоедов, и Пушкин, и Лермонтов, и Тургенев — все хотели создать героя. И Чехов пытался в первой пьесе «Иванов» вывести героя, но быстро понял, что героя — нет, и похоронил эту идею. Но ни у кого из них это не получилось. Пушкин не знал, что делать с Онегиным, и не завершил роман. После дуэли с Ленским Онегину следовало бы поехать на войну и сражаться за свободу, вот и вышел бы герой… Печорин из романа «Герой нашего времени» хотя бы заслужил смерть (да, смерть надо тоже заслужить), а Чацкий и Онегин перестали быть интересны и авторам, и времени. Пропали. Нет героя, да... Заболтали все талантливые люди друг друга и себя... Все слова, слова, а поступков — нет. Сегодня в России в стане оппозиции и либерализма одна болтология. Я бы запретил на государственном уровне все телевизионные политические шоу, которые морочат людям голову и спекулируют свободой.
— Вы сказали «смерть нужно заслужить», это задевает. Смерть на дуэли, как у Пушкина и Лермонтова, — красивая, достойная? — И Пушкин, и Лермонтов были провокаторами. Оба — маленького роста и с огромными амбициями. Оба играли с судьбой. Когда я ставил драму «Маскарад», в деталях изучал дуэль Лермонтова. В моей постановке летит пуля через всю сцену. Лермонтов, приехав на дуэль, с шампанским ждал друзей и хотел красиво помириться с Мартыновым. Но вмешалась природа. Началась гроза… Когда началась дуэль и Лермонтов взял пистолет, он смотрел на дорогу в ожидании друзей. В это время Мартынов выстрелил, и его пуля попала прямо в сердце Лермонтова. О судьбе-злодейке и словах-убийцах
— Римас Владимирович, тема судьбы присутствует в каждой вашей постановке. Как вы считаете, вправе ли человек играть с роком? — Каждый человек думает, что можно играть с судьбой, и пытается это делать, но проигрывает. Только единицам невероятно сильных людей удается побороть судьбу. Я сам с судьбой пытаюсь примириться. Играю с ней через персонажей, о которых ставлю спектакли. Или через них хочу обмануть судьбу... Дело в том, что литературные персонажи — реальные люди. Они подают нам знаки, голоса, чтобы мы пустили их в наш мир, чтобы они посмотрели на нас со стороны. Им уже не дано разговаривать. Но они «приходят» на спектакли и видят, как артисты доигрывают их жизни. Если они почувствуют, что над ними издеваются, то уже не вернутся. Я считаю, что театр — это отпущение грехов как для зрителей, так и для героев спектаклей. Нельзя простить только убийство.
— Но Чацкий никого не убил, а вы его так «размазали». — Убил без пистолета. Грибоедовский афоризм помните: «Злые языки страшнее пистолета»? Иногда слово страшнее пули. Чацкий наполнен ядом, потому что перепутал свои амбиции с пониманием истинной свободы. Ему одному, а не всем, нужна свобода. Он думал, что все будут смотреть на него, такого свободного, вознесут на престол и объявят святым. Ты, как Христос, вылечи другого, помоги другому, освободи другого, спаси другого. Обрести свободу можно только принесением себя в жертву. Иисус Христос свободу обрел.
— Так и тянет спросить: а дьявол свободен? — В том-то и дело, что нет. Самая трудная на свете роль — Мефистофеля. Уже несколько лет думаю о постановке романа Гете «Фауст», книгу читаю постоянно, но пока не готов начать работу. Мешает... жалость к Дьяволу. Не могу я его «растерзать», как Чацкого, чтобы потом «отпустить грехи». Я его жалею. Мефистофель ограничен в своих действиях. Хотел бы он установить свой порядок, а это, скорее всего, хаос, который он как порядок понимает, но не в силах. Гете ясно пишет о том, что Дьявол дружит с Богом, и в этом главный парадокс неба и ада.
— В русском человеке больше демонического или божественного? — Вне всякого сомнения, что божественного. Русскому человеку не хватает реального дьявола: он придумывает своего дьявола, не желая признавать всемирного. В России — индивидуальные черти, по большому счету, выдуманные.
Истинное искусство никто запретить не может, считает Римас Туминас Фото: Наталия Нечаева, «Вечерняя Москва»
— Не думали ли вы поставить роман Булгакова «Мастер и Маргарита»? — До Булгакова еще не дошел. Хотел поставить «Бег», но понял, что лучше меня это сделает Юрий Бутусов. Пригласил Юрия Николаевича в Театр Вахтангова и доверил спектакль. Не ошибся. Тогда я подумывал об уходе из Вахтанговского и о том, что постановка «Бега» была бы символичной.
Пока цветут розы
— Кто же вам помешал «убежать» из Москвы? — Актеры Театра имени Вахтангова не отпустили. Людмила Максакова не разрешила, Юлия Борисова остановила. Хотя я точно знаю, что уходить надо вовремя и красиво. Пока цветут розы... Казалось бы, все помнят о том, что нельзя задерживаться, но, увы, задерживаются. Часто вспоминаю слова Анатолия Эфроса: «Надо уходить, надо уходить, надо уходить, да вот только куда?»
— У вас ведь свой театр в Вильнюсе? — И театр, и дом, и сад — все есть. Вот контракт с Театром имени Вахтангова закончится, и уеду я в родную Литву заниматься садоводством. Очень люблю природу. А в саду сажаю розы. Каждый раз удивляюсь, что они приживаются и даже цветут. Как писала Марина Цветаева: «За этот ад, за этот бред даруй мне сад на старость лет».
— Кем вы мечтали быть в юности? — После школы хотел поступить в Летное училище. А стал по первому образованию режиссером телевидения. Видимо, кто-то сверху направлял меня. Не думал я становиться режиссером. Самые опасные и рискованные профессии — летчик и режиссер. Каждую минуту могут упасть и разбиться. Я каждый день падаю. Сомнения, страхи — все это падения.
— Вы реалист или все-таки фантазер, как человек творческий? — В режиссуре и в руководстве театром — жесткий реалист. А так... Мне нравится сюрреализм. На мой взгляд, вся наша жизнь… мерцающая.
— Вы говорили как-то, что «настоящее искусство существует по своим законам». По каким? — Прежде всего, по человеческим. Лично для меня главное — человек, его история, душа, судьба, и я хочу проникнуть в его жизнь, дойти до сути и помочь. Сказать доброе слово, что он — красивый, талантливый, полезный. Именно это я хочу донести до зрителей, которые приходят на наши спектакли. Наша задача — вернуть человеку веру в себя, поднять его с колен, помочь улыбнуться. Для меня театр важен в человеческом смысле, именно человека я ставлю на первое место во всем и всегда. Режиссура для меня на втором месте. Актерская игра — на третьем. Самое главное — воспитать человека. Точнее, не воспитывать, а делиться своим, нашим богатством. А самое большое богатство — любовь к жизни. А для любви необходима искренность. Я очень люблю Россию, русских людей именно за искренность. И за красивую детскую наивность. Русские — как невинные дети. Вы очень ранимые, потому что не закрыты от опасности дьявола. Поэтому Россия время от времени и оказывается в его власти.
Только единицам невероятно сильных людей удается побороть судьбу. Я сам с судьбой пытаюсь примириться Фото: Наталия Нечаева, «Вечерняя Москва»
Не бороться и не сдаваться
— Как вы относитесь к тому, что Литва называет русских оккупантами? — Я считаю, что Россия спасла мир от фашизма и что мы победили в Великой Отечественной войне. Победили, потому что русские не жалели себя и принесли себя в жертву на алтарь Победы. Мой отец дошел до Берлина и вернулся домой в 1945 году. Он редко говорил о войне, но считал себя победителем. Война не покидала его до конца жизни, поселилась в нем навсегда.
— А вы воин? — Я отказался от борьбы за власть, за успех, за жизнь. Когда со мной случилась беда — моя болезнь — сначала я испытал шок, а через некоторое время успокоился и решил, что бороться не надо. Тот, кто борется, теряет свободу. Он становится заложником, пленником своей борьбы, протеста.
— Вы говорили о том, что собираетесь поставить спектакль по роману Толстого? — Хочу поставить размышление о жизни с игровыми большими сценами по роману «Война и мир». Думаю, что какими-то чертами своих близких, родственников наделю героев спектакля «Война и мир», как это было и у Толстого.
— А на кого из родственников вы больше похожи? — На деда... Он был настоящий мужик, конюх, прожил 107 лет. Но под конец жизни дед говорил о том, что я хочу его отравить. Я не испытывал к нему сильной любви, потому что он мучил мою маму. Мой отец со своим отцом, моим дедом, всю жизнь враждовали друг с другом, а под конец так полюбили друг друга, что начали мучить мою бедную маму. Не так подала, не так сделала — одна критика. Я приезжал домой уже студентом и видел, как они издеваются над ней. Она хотела уйти к своей сестре, но все откладывала. Я не знал, как ей помочь. Все, что я мог, — это злобно смотреть на деда. Думая про себя: «Сколько же ты еще будешь жить и мучить мою маму».
— Тяжело это слушать... А что вы ощущаете сейчас? — Начало новой жизни, новых чувств. Мне кажется, что я все еще смогу начать жизнь «с чистого листа» и получить радость от первых минут творчества.
Римас Туминас: Всем кажется, что красота - это что-то яркое, что легко сделать в искусстве. Но легко сделать кич... Фото: Андрей Парфенов/ РГ
"Надо уметь очищаться"
- В Эдипе есть свобода мышления. В нас этого нет. Приспосабливаемся… Он был заносчив, амбициозен, горд, самолюбив - такой вырос. Видите ли, колесница Эдипу дорогу не уступила, поэтому он всех поубивал! Но после победы над Сфинксом царь много лет жил этой славой, гордился, что освободил Фивы, - значит, стал слепым! Наши руководители тоже так живут: вроде встречаются, как бы все знают и видят, но на деле - слепы. Эдип прозрел на 15 минут и выколол свои глаза. Вот эта способность человека превратиться в героя, который судит и наказывает себя, - самый важный удар античности по нам. Удар высокой морали. Сегодня у нас уже никто себя не казнит. Если и застрелится человек, то - чтобы не быть разоблаченным. Низость пронзила нашу жизнь. Но делать ошибки, и большие ошибки, можно - никогда не поздно их признать и стать человеком, спасти страну и себя. Надо уметь очищаться.
"Ищи боль в других"
- Знаете, что на меня повлияло как на режиссера? Был такой, казалось бы, незначительный эпизод… Все мы в молодости испытывали страх и боль, когда надо было идти к зубному врачу. Там было такое кресло, в которое нужно было упереться ногами, вцепиться руками и терпеть. Сегодня ты ничем не стеснен, лежишь, анестезию вкололи - и болтаешься, безвольный и ненужный. А тогда я уселся в кресло, напротив было окно с видом на улочку, которая спускалась куда-то вниз. Моросил дождь, я был готов к испытанию и несправедливости. А по улице шла бабушка с палочкой и тяжелой сеткой. Останавливалась передохнуть и шла, опять останавливалась и шла. Я сосредоточился на ней, как актер в этюде, стал думать: кому сейчас труднее и больнее - мне или ей? И даже не почувствовал, как мне сверлили зуб! Этот случай очень сильно на меня психологически подействовал. Я стал искать боль не в себе, а в других. Через других можно найти себя. И в искусстве, и в жизни. В них есть система, действующая веками. И она должна присутствовать там независимо от твоего желания быть модным. Можно отходить от нее, но с возрастом ты все равно возвращаешься к этой системе, потому что она сильнее. Анатолий Эфрос, помню, во время репетиций всегда сверялся с текстом пьесы, держал книгу при себе. Закрыл ее накануне премьеры, аккуратно придавив рукой, - будто поблагодарил. Современные же режиссеры, особенно молодые, - я это вижу! - читают пьесу один раз, сразу откладывают в сторону и думают: "А где здесь я?.." Исходя из этого, и ставят спектакль. Хотя - кто тебя спрашивал, где в пьесе ты? Не надо этим вопросом задаваться…
"Играть надо небесам"
- Раньше я актеров всех любил. Сейчас только уважаю. Но это чувство более глубокое и постоянное. Вот с женщинами сложнее - влюбляюсь! Из-за этого даже курс актерский перестал набирать. В спектакли тоже влюбляюсь - да так, что на третий-четвертый раз хочу их снять с репертуара, чтобы никто, кроме меня, не видел. Вот у поляков то же самое: до того любят своего Адама Мицкевича, что никак не могут поставить. Всегда с удовольствием закрывал свои спектакли. Мне кажется, они не исчезают, а отправляются в вечную жизнь, продолжают там играться и становятся идеальными. Там, в небесах, звучит хорал и живут ангелы, наши ушедшие - близкие и далекие. Для них надо играть. Театр - страшная профессия: актер как бы поднимает мертвых. И если мы играем неточно, приблизительно, то ангел плачет, а до нас свое горе не может донести…
"В нас живет стремление к конфликту, нас с детства приучают бороться за все. Жить без конфликта сложнее, но интереснее"
…Мне очень нравится одна мысль, уже избитая, известная благодаря Шекспиру: "Весь мир - театр". Первым ее высказал в такой форме французский поэт Пьер де Ронсар. "Весь мир - театр, мы все - актеры поневоле, всевышняя Судьба распределяет роли, и небеса следят за нашею игрой" - так это у него звучит. "Всевышняя судьба распределяет роли" - такое актерам хорошо говорить, удобное объяснение. Но главная тут строчка - "И небеса следят за нашею игрой". Вот играть надо небесам, а не зрителю и не партнеру по сцене. Еще актеры любят искать в пьесе характер и конфликт. Как будто там можно что-то новое найти. В культуре, кажется, всего 26 типов конфликтов. Если кто-то откроет 27-й, это будет мирового уровня событие… По-моему, начинать репетировать надо без характера и конфликта! Просто закрывать двери у них перед носом. Они будут стучаться, томиться, умирать там от невостребованности. Потом мы раскроем двери - а нам уже ни характер, ни конфликт не нужны. Да, поначалу непонятно: что играть-то? Человека играть! Не характер, а человека. А то мы все трактуем концепции, а человеком кто займется?.. Так что без конфликта сложнее, но интереснее. В нас живет стремление к конфликту, нас с детства приучают бороться за все. Стоило мне отказаться от этой борьбы - и мир сразу другой, и люди как-то добрее.
"И в 95 можно стать звездой!"
- Молодежь у нас в театре, глядя на Маковецкого, начинает выбирать себе роли. Отказываться от эпизодов, от второго плана. Несколько лет в театре прослужили и уже копаются, что играть, а что нет. Уже не хотят "обслуживать" того, кому дали большую роль: "Мы сокурсники, понимаете… Нет, мы в прекрасных отношениях, но я не могу переступить через себя!" Я решил никого не уговаривать. Не соглашайся, уходи, жди главной роли. Я посмотрю, как разлагается личность. Актер - он же как корова. Он должен давать молоко. Когда приходит человек в труппу, надо его спросить: "Будешь давать молоко?" - "Буду, по десять литров". - "Будешь на дойку ходить?" - "Да, утром и вечером". Год проходит, два - что-то уже не десять литров в день получается. А на третий год вырастают рога, и корова становится оленем. Украшением природы... Для меня образец - не так давно ушедшая от нас актриса Галина Коновалова. Слава к ней пришла в 94 года, и Галина Львовна выкладывалась, как никто другой. Хваталась за любые эпизоды. В больницу попадала - обкладывалась там рецензиями и так выздоравливала. Приходила в театр и, глядя на коллег, возмущалась: "Как так, им по 30 лет - а уже начинают пить, депрессия, усталость, карьера не состоялась… И в 95 можно стать звездой!"
"Счастлив быть вторым"
- В молодости я верил, что могу очистить, переустроить мир с помощью искусства. Шел по городу на свой спектакль, смотрел на людей, сидящих в кафе, и думал: "Как так, что они тут делают, почему не спешат в театр? Наверное, не знают, что там премьера". Сейчас этой иллюзии нет. Я смотрю на зрителей, пришедших в театр, и хочу спросить их: "Вам что, нечем заняться?" Наверное, с возрастом приходит разочарование. Всю жизнь я был первым: режиссером, главным режиссером, руководителем. Я об этом мечтал! Мечтал купить шляпу и шарф, расхаживать по театру: "Ну что, репетируете?" Хлопнуть дверью перед собой и тут же ее открыть… А недавно пригласили ставить оперу "Катерина Измайлова" в Большом театре - согласился с удовольствием. Потому что там главное - музыка, то есть дирижер, а ты на вторых ролях. Когда уже втянулся в работу, вспомнил, что Станиславский и Немирович-Данченко тоже ушли в оперные постановки под старость. Я так счастлив быть вторым! Мне скажут: "Вот это уберите, переделайте, вы же не в драматическом театре" - и я убираю, переделываю. Не потому, что боюсь быть выгнанным. Просто рад услужить, уступить. Я таким ассистентом был бы!.. Наверное, скоро в ассистенты и пойду. …Всем кажется, что красота - это что-то яркое, что легко сделать в искусстве. Но легко сделать кич… Через красоту нужно идти к гармонии - как бы нас ни унижали и ни мучили, мы должны гармонизировать если не жизнь, то друг друга. Чтобы достичь истины. У Шекспира в пяти актах все погибают, но в финале все приходит к справедливости, воцаряется гармония. Шестой акт о том, как жить в этой гармонии, автор не написал. Главное - путь. Может быть, цель недостижима. Но счастье в том, что ты в пути. Как у Чехова - счастья нет, но ты знаешь, что оно существует, и этого достаточно. А мы приучены за него бороться. Хотим затянуть счастье к себе и заколотить дверь, чтобы оно жило с нами вечно. И обижаемся, что счастье прошло мимо. А ничего страшного тут нет. С этой дороги сойду, попаду куда-то еще. Возьму много вина, сяду под деревом читать рецензии, которые прежде не читал, и плакать: "Было…"
Справка "РГ" Римас Туминас - один из "литовских" мэтров европейской режиссуры. Возглавляет Малый театр Вильнюса (основанный им же в 1990-м) и Театр имени Евгения Вахтангова в Москве (с 2007 года), где с его приходом начался настоящий ренессанс. Ставит спектакли во многих странах. Лауреат Госпремии РФ, "Золотой Маски", международной премии имени К. Станиславского и других наград.
60 лет назад, в июле 1959 года, состоялась премьера спектакля «Стряпуха» по пьесе Анатолия Софронова. Постановка - Рубен Николаевич Симонов. В ролях: Юлия Борисова, Николай Гриценко, Лариса Пашкова, Михаил Ульянов, Юрий Яковлев, Николай Плотников и др. Вахтанговцы создали из водевиля о жизни в колхозе такой весёлый, жизнерадостный и популярный спектакль, что вскоре было написано и поставлено продолжение - «Стряпуха замужем».
С приходом Римаса Туминаса (в 2007 году) Вахтанговский театр стал одним из лучших в стране, а сам худрук – нарасхват. Времени у режиссера в обрез: вчера он прилетел из Италии, где поставил спектакль «Эдип в Колоне», а завтра отправлялся в родную Литву. Поэтому встречу назначил в необычномместе – парикмахерской на Арбате.
«В России нет героев»
– Римас Владимирович, недавно в столице Казахстана с успехом прошли гастроли театра «Современник», дававшего ваш спектакль «Горе от ума». Вы в нем без особой симпатии представили на сцене первого «лишнего человека» русской литературы – Александра Чацкого. Неужели вам не жаль его, сиротинушку? – Сам так захотел – выскочка. Вообразил, что выше, умнее других. По своей природе он неплохой человек, но бестолковый, ленивый. Хотя талантливый. В нем есть задатки человека любящего...
– Где вы увидели эти задатки? – Из Италии он вез в Москву всем подарки. Софье – красивые ткани. Много тканей. Сам выбирал. Правда, на таможне из-за большого багажа с подарками его долго держали, и он прибыл только под утро. Нервный, уставший.
– Неужели Грибоедов не наделил Чацкого своими чертами? – И Грибоедов, и Пушкин, и Лермонтов, и Тургенев хотели создать героя. Но ни у кого из них это не получилось. И Чехов пытался в первой пьесе «Иванов» вывести героя, но быстро понял, что героя нет, и похоронил эту идею. В России нет героев. Жаль ваших женщин, которым некого любить всю жизнь.
– Что же нам делать? – Выходить замуж за европейцев – немцев, поляков, французов, литовцев. Рожать детей с деловой жилкой, с чувством ответственности за свои слова, с мужским началом.
– А на кого оставить русских мужчин? Сваха Роза Сябитова сказала мне на днях, что «в мировом рейтинге женихов русские мужчины на последнем месте». – Они должны измениться. Так относиться к женщинам, к любви, к семье, как русские мужчины, недопустимо. Причем это происходит веками. Все, что могут русские мужчины – воевать. Взять оружие и отправиться на войну для русского проще, чем работать в поле. Так было давно. Не хотят русские мужчины работать. Я сам отношусь к женщинам гораздо лучше, чем к мужчинам, и об этом все мои спектакли. Мне жалко и Софью, и Татьяну, и Нину, и Соню, и мою бедную маму, и мою умную жену, и мою дерзкую дочь, потому что все они намного лучше своих мужчин. Моя жена Инга в тысячу раз добрее, умнее, мудрее, терпеливее, великодушнее меня. Моя мама Вероника была на много голов выше моего отца. Боюсь, что он так и не понял этого.
«Каждый день падаю»
– Как получилось, что вы стали режиссером? – Видимо, кто-то сверху направлял. Сначала хотел быть моряком, конструктором, скульптором и летчиком. После окончания школы ехал поступать в летное училище, а оказался в Литовской консерватории на факультете режиссуры телевидения. Не особо хотел учиться на режиссера, но так получилось. Театр всегда был для меня спасением. Когда женщины отвергали меня и уходили к другим мужчинам, я думал: «Вот поставлю спектакль, и они узнают, кого потеряли!» Ставил спектакли, но женщины не возвращались. Иногда хотелось отомстить, но никогда не получалось.
– А женщины вам мстили? – И у женщин не получалось. Месть обходит меня стороной. Ангелы спасают от зла. Я чувствую ангелов, слышу их голоса и умею отгонять дьявола.
– Как боретесь с черной силой? – Дьявола нужно держать в черном теле. Не давать ему пищу. При этом и не гнать метлой. Пусть стоит за дверью и ждет. А когда он уже будет без сил, впустить в дом и сказать: «Ох, бедный, где же тебя носило?» Голодный дьявол свалится у порога, чуть полежит и пойдет прочь.
– Были ли в вашей жизни неудачи, падения? – Каждый день падаю. Сомнения, страхи – все это падения. Падаешь, падаешь, а потом поднимаешься. Но это не тактика, а реальность. Каждый день думаю уйти из театра и стать садовником. Верди в документах, анкетах всегда писал, что он не композитор, а садовник. Уже столько лет начинаю день с мысли об уходе, о том, чтобы стать садовником...
– Что же вам мешает? – Не отпускают меня актеры Театра Вахтангова. Людмила Максакова не разрешает. Говорит, что уедет вместе со мной в Вильнюс. И Юлия Борисова не разрешает.
«Россия – во власти дьявола»
– С какой профессией можно сравнить профессию режиссера? – С шахтером. Мы также бродим под землей в поисках полезных ископаемых. Когда добываем, выносим на поверхность, актеры делают из камней драгоценности, а администрация и директор эти наши сокровища присваивают и продают. Вообще, я жалею, что не стал летчиком. Летчик и режиссер – самые опасные и рискованные профессии. Каждую минуту можно упасть и разбиться. Вот и стригусь под Экзюпери.
– Фантазия у вас богатая! – Скорее мне нравится сюрреализм. На мой взгляд, вся наша жизнь – мерцающая. Так много богатств в мире, но все они как бы в дымке тумана, во мгле… И самое большое богатство – любовь к жизни. А для любви необходима искренность. Я очень люблю Россию, русских людей именно за искренность и наивность. За красивую детскую наивность. Вы очень ранимые, потому что не закрыты от опасности дьявола. Поэтому Россия время от времени оказывается в его власти.
– За любовь нужно бороться? – Любовь – Божий дар, и она никуда не девается. Бороться за нее не надо. Она есть, и всё. Кроме Бога, ее никто не может забрать. Я не верю в искренность слов Татьяны Лариной: «Я вас люблю, чего лукавить, но я другому отдана и буду век ему верна». Она сохранила в душе как святое девичью любовь к Онегину. И в Петербурге стала стеклянной. Русские женщины очень хорошо умеют убивать в себе любовь. Если бы Онегин поехал воевать и вернулся к Татьяне с наградами и ранами, она бы это оценила. Мужчины должны совершать поступки, а не только говорить о своих чувствах и планах. Вот Болконский пошел на войну – и вернул любовь Наташи Ростовой. Думаю вскоре поставить спектакль-размышление о жизни по мотивам романа Льва Толстого «Война и мир». Берусь за Толстого, чтобы отомстить за моего любимого Чехова. Вы же знаете историю, как Толстой обидел Чехова? Я ее обозначу в своей постановке. Попробую отомстить впервые в жизни.
https://www.facebook.com/groups/253448551364291/ Медиа-проект ARTИСТ 20 сентября в 22:03 2019 Вахтанговский вояж - день первый Пресс-конференция в Париже - все ещё впереди и все только начинается!
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 234
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума