В Театре им. Евгения Вахтангова состоялась премьера спектакля Римаса Туминаса «Улыбнись нам, Господи» по роману Григория Кановича «Козленок за два гроша». Это – история о судьбе «маленького человека» в мире жестокости и несправедливости, рассказанная на примере литовского еврейства, философская притча об отцах, которые безуспешно стремятся догнать ищущих свои пути-дороги детей.
Возможно, это самый пронзительный спектакль режиссера Туминаса, с которым он не расстается более 20 лет – с момента его первой постановки в 1994 году в Вильнюсе.
- Я буду великим грешником, если забуду “Улыбнись нам, Господи”, – заявил он перед возобновлением спектакля на Вахтанговской сцене и вместе с командой единомышленников (сценография и костюмы Адомаса Яцовскиса, музыка – Фаустаса Латенаса) взялся за дело. Увлекшиеся прозой Кановича актеры поддержали своего худрука.
Весть о суде над сыном, арестованным за покушение на генерал-губернатора, застает старого каменотеса Эфраима Дудака за молитвой. Не раздумывая, он забивает окна дома досками и отправляется в Вильно на встречу с сыном, а с ним - два его соседа: водовоз Шмуле-Сендер (Евгений Князев) и бывший бакалейщик, а теперь нищий погорелец Авнер Розенталь в блестящем исполнении Виктора Сухорукова. Встреча с родным человеком, тем более с сыном, – это всегда улыбка, всегда праздник. Несмотря ни на что.
Один знаковых образов спектакля – повозка. По воле постановщиков, она рождается прямо на глазах зрителей из старой мебели, чемоданов, которые трудно нести, но жалко выбросить, и прочей рухляди, становясь время от времени ковчегом для таких же бездомных бедняков. Весь спектакль – это долгая, полная приключений и неожиданных встреч дорога, и нет конца стариковским воспоминаниям о прошлом, полном обид, разочарований и невосполнимых утрат. Одновременно это метафора жизненного пути человека от рождения до самой его смерти.
«Улыбнись нам, Господи» – история про всех и для всех. В повозке-ковчеге есть место для каждого, и обращение к Господу за улыбкой тоже ото всех, кто в ней нуждается.
Сергей Маковецкий создает образ повидавшего жизнь трудяги, чья высшая добродетель – терпение. Эфраим погружен в себя, он несет свое несчастье молча, но это не означает, что он принимает существующий порядок вещей. Своей житейской правдой Эфраим поддерживает того же Палестинца (Григорий Антипенко) в его стремлении к свободе и счастью, которые тот намерен отыскать в Земле Обетованной.
Используя магию театра, Туминас призывает зрителей к размышлению об извечном пути человека к Храму, даже если он разрушен. Сравнивая собственную жизнь и жизнь своих близких с судьбой старого Эфраима и его попутчиков, люди легко находят истоки событий прошлых, а главное – настоящих.
Особое место в спектакле отведено музыке и пластике, которые создают не только атмосферу отдельных сцен, но и приметы времени и места действия: от характерного движения мужчин «гуськом» до бессловесного, но эмоционально насыщенного образа Козочки в исполнении Юлии Рутберг.
Спектакль заканчивается страшной сценой уничтожения Эфраима и его попутчиков, достигших ворот Вильно. Лишь за то, что они евреи. А перед зрителями предстает вращающийся на звездном небе контур синагоги – храма, построенного в память о невинно убиенных.
В спектакле есть только один сюжет – дорога к собственным детям, и всего один, но самый важный смысл – жизненная философия, согласно которой у каждого человека есть свое место,заранее предназначенное богом или судьбой.
Почти все действие происходит на телеге, собранной из старых чемоданов,комодов,корзин,сундуков - из всех тех предметов, что хранят внутри нашу жизнь, остающуюся в воспоминаниях навечно, где бы человек ни был, куда бы ни направлялся. Герои все время в пути, и с ними их воспоминания. Все действие наполнено духом тоски по невозвратимому прошлому. В музыку Ф.Латенаса тонко вплетается мелодия полонеза Огинского "Прощание с родиной", словно напоминая нам о страшной безысходности жизни без родной земли.
В глубине сцены - дощатая стена. Справа - двери, это сначала двери дома, которые заколачивают наши герои, отправляясь в путь, а потом они становятся вратами то ли храма, то ли рая. В эти распахнувшиеся двери, из которых льется ослепительный свет, войдет умерший в пути Авнер Розенталь, тот, что мечтал стать деревом, ведь даже у умершего дерева остаются корни, из которых появляется новая жизнь, тот, что рассуждал: "Все народы хороши, но лучше быть деревом"
Три старика - болтливый, мудрый и суетливый Авнер, молчаливый и печальный Эфраим, унылый Шмуль, мечтающий о том, чтобы и в его жизни все было "О'К" как у его сына в Америке, и не имеющий ничего на родине – главные герои спектакля. И они представляют не только евреев, их образы абсолютно подходят для любой национальности, такие характеры и судьбы есть в любой стране, в любое время. Политика и история всегда становятся частью любой человеческой судьбы и очень влияют на нее, как повлияли они на жизнь Эфраима и его друзей.
В пути к старикам на телегу подсаживается жулик и воришка Хлойне, неутомимый рассказчик анекдотов, он словно заново вселяет жизнь в тоскующего Эфраима, пробуждает его от горя, заставляет отвлечься от чувства неотвратимости тяжелых испытаний. Игра В.Добронравова просто поразила меня сочностью, искренностью, да и просто умением рассказать анекдот, но не впасть в него.
И Палестинец. Человек, глубоко верующий и твердо верящий, что найдет себя в Палестине, изменит не только свое имя, но и жизнь, избавится от рабства, глубоко пустившего корни в его душе. Человек, идущий вперед наперекор судьбе, идущий с кладбища своей старой жизни. Человек, запросто стоящий на раскаленных камнях, говорящий отрывисто и твердо, постоянно сжимающий кулаки, вдруг оказывается очень ранимым и несчастным – он в своих убеждениях остался один, ни жена, ни дети не последовали за ним, и сжатые кулаки это не только признак твердости характера, это еще желание не выпустить боль, что живет в его сердце. А боль выплескивается уже почти в самом финале, когда Палестинец , встав на колени, прижимается к ногам Эфраима и просит признать его своим сыном. И ему, такому стоическому и несгибаемому, нужна опора в жизни, нужна надежда. А потом Палестинец уходит, поднимаясь по той самой дощатой стене, карабкаясь вверх изо всех сил… И дойдет ли он до своей палестины? Дойдет, если Господи ему улыбнется…
Весь этот мир, представленный нам на сцене, мир, который со всех сторон должен продуваться ветрами, несмотря на все страшные события, наполнен таким человеческим теплом, такой человеческой радостью и приятием жизни, таким поразительным стоицизмом, что очень хочется верить, что все изменится к лучшему, и все заживут счастливо, ведь реплика одного из героев: "Господи, сделай всех евреями" воспринимается как "Господи, сделай всех людьми".
Театр имени Вахтангова представил премьеру «Улыбнись нам, Господи», автор инсценировки и постановки – художественный руководитель театра Римас Туминас. Это притча о долгом пути стариков-евреев, едущих из местечка в Вильно, странное роуд-муви, в котором каждого героя ожидает минута последнего отчаяния, поиск жизненной опоры и осмысление пути, финал которого – смерть. О премьере «Театралу» рассказал актер Владимир Симонов.
- Как вам работается в команде сильных и амбициозных актеров? - К этому привыкаешь. Твоя природа может немножко сопротивляться. Но это же театр. И я здесь служу. Гораздо лучше работать в сильной команде, чем наоборот.
- В этой истории все персонажи грандиозные, шекспировского масштаба, но ваш, Эфраим Дудак – в центре. Это создает особые трудности? - Масштаб роли, действительно, огромный, и палитра красок большая. Сейчас идет самая напряженная работа, ведь надо, как пилоту самолета, выбрать правильный коридор. Надо так подать этого персонажа, чтобы он был виднее. То ли уйти в тишину, то ли показать его мощь? Я думаю, нужно и то, и другое. Мой персонаж должен быть и тихим, и очень громким. В отличие от всех остальных героев, у которых нет сильных контрастов.
- Римас Туминас ставил этот роман 20 лет назад в Вильнюсе. Очевидно, он уже детально выстроил в голове этот спектакль? - У режиссера нет ответов на все вопросы, он тоже в поиске. В каком-то смысле он делает это в первый раз, с новыми актерами. И каждый раз после спектакля предлагает совсем новые решения, иногда кардинально противоположные. Особенно в тех местах, где надо приглушить эмоции и посмотреть на результат: возможно, прозвучит сильнее.
Конечно, для нас, актеров, эта работа вдвойне ответственная, ведь режиссер бьется над этим замыслом двадцать лет! Значит, эти темы сидят в нем, мучают. Здесь наша новизна восприятия сталкивается с его глубиной проникновения в материал.
- Туминас просит сделать мрачную историю праздничной. Как вы справляетесь с парадоксальными задачами режиссера? - Конечно, играть надо празднично. Это же Вахтанговский театр, и этим все сказано. Туминас не случайно ищет этого соединения. Задача не из легких. Все-таки раньше в моих ролях не было подобной амплитуды.
- У вас за плечами спектакли «Троил и Крессида», «Дядя Ваня», «Ветер шумит в тополях», «Евгений Онегин», сделанные вместе с Туминасом. Расшифруйте, что значит выражение режиссера «играть умно»? - Это объяснить словами невозможно. Туминас порой говорит на отвлеченные темы, а ты наслушался, пошел играть – и чудесным образом его слова в тебе прорастают. Как это происходит, я не понимаю. Но режиссер доволен. Просто в тебе начинают работать твоя природа, память, опыт, знание материала, нервы, все твои трое детей, все три твои жены. Он часто говорит: «Играть не надо, надо только знать». Попробуете расшифровать? Как это поймать? Я учусь его театральному существованию, причем учусь все время.
- С каким багажом вы подошли к этой трагической, во многом знаковой роли? - Поначалу Туминас только знакомился с артистами нашего театра. И теперь подошел к очень важной лично для него драматургии. Конечно, для роли Эфраима Дудака нужен был актер-глыба. Безусловного кандидата на эту роль в труппе нет, поэтому Римас долго сомневался. Я его убеждал: надо играть, пробовать. И он все-таки решился.
У меня были роли более театральные – Отелло, например. Но так чтобы камни колоть и душу рвать – это впервые. Причем колоть камни так, как это можно делать именно на сцене, а не на кладбище. Все эти краски пока искомые.
- Спрошу крамольную вещь: можно ли добавить немного юмора, чуть-чуть, на кончике ножа? - Конечно, ведь это же театр. Мой герой едет на казнь своего сына, думает – успеет-не успеет? Переживает глубокое горе. Надо найти форму, чтобы спектакль вовлекал зрителя и оставался праздничным, как ни странно это звучит. Мой герой от своих личных переживаний переходит к осмыслению глобальных человеческих проблем, становится почти Миссией. Как говорил Вахтангов, любая тема – только через призму преодоления и света.
- Одна из лучших сцен, когда ваш герой замкнут в своем страдании, как в капсуле, а герой Виктора Добронравова к нему пробивается с помощью смачного анекдота. Странным образом происходит общение, невероятный обмен эмоциями. - Эта долгая пауза мне пока дается с большим трудом. Виктор так мощно пробивается сквозь мою отрешенность, что это требует от меня огромных затрат. Он каждый раз рассказывает новый анекдот, привыкнуть к этому просто невозможно.
- На этой пятой по счету работе в тандеме с режиссером какие новые краски открываете в себе? - Здесь мы работали над голосом. Римас попросил убрать мои естественные интонации, «красивые», как он сказал, обертона. Просил не бояться быть некрасивым. Приходится добирать шероховатости, хрипловатости в голосе, искать дыхание уставшего человека, несущего тяжелую ношу.
- Как вы восприняли саму драматургию, скрытую в романе? - Это скорее калейдоскоп сцен, картин. Все прошито одной темой – темой дороги. В «Евгении Онегине» была похожая эстетика – калейдоскоп, панорама, фантазии на темы.
- Играя такую роль, кого-то имеете в виду из ушедших корифеев театра? - Не думаю на эту тему. Если это и происходит, то глубоко подсознательно. Вспоминаются поневоле и Михаил Александрович Ульянов, и великие актеры старого МХАТа.
В начале марта сего года театр имени Евгения Вахтангова порадовал зрителей очередной премьерой – спектаклем Римаса Туминаса по романам Григория Кановича «Улыбнись нам, Господи», давшему название постановке, и «Козленок за два гроша».
Главные герои инсценировки Туминаса – старики-евреи, прожившие долгую трудную жизнь, полную лишений и несчастий, отправившиеся в дальнюю дорогу, чтобы помочь одному из них, Эфроиму (народный артист России Сергей Маковецкий, народный артист России Владимир Симонов), увидеться с сыном, приговоренным к смертной казни за покушение на жизнь генерала-губернатора. Старики разные, но недостижимая цель у них общая – бесконечная дорога к детям, к празднику, к счастью.
Едут они на телеге, запряженной бесценной для владельца лошадью второго старика – Шмуле-Сендера (народный артист России Евгений Князев, народный артист России Алексей Гуськов). В почти бесконечной дороге их сопровождает бывший лавочник, ныне нищий Авнер Розенталь (народный артист России Виктор Сухоруков), молодой земляк Хлойне-Генех (Виктор Добронравов) и присоединившийся в пути человек без имени, следующий в Палестину, чтобы начать новую жизнь (Григорий Антипенко).
Григорий Канович писал о жизни еврейских местечек и городов Литвы, практически ушедших в историю, как и сам Литовский Иерусалим – Вильна, Вильно, ныне Вильнюс. Но проблемы, волнующие персонажей его произведений, остались и нашим современникам, независимо от национальности и среды обитания. Пьеса-притча Римаса Туминаса, скорее всего, и об этом тоже.
Это не спектакль, наполненный действием, скорее, размышление, доступная философия, вопросы, ответ на которые зритель может найти только сам, а искать их будет, возможно, в течение целой жизни, ведь дорога у каждого своя, да и счастье каждый понимает по-своему. Одно ясно – путь этот почти бесконечен, ведь, как говорит «Палестинец», короткие дороги ведут только в корчму или на кладбище.
Московская премьера – не первое сценическое воплощение Римасом Туминасом своей пьесы-притчи, но с момента предыдущей постановки прошло почти двадцать лет, хотя сценография, по словам ее автора Адомаса Яцовскиса, повторена почти полностью, с незначительными изменениями.
Вот что рассказал режиссер о грядущем спектакле:
Фундаментальные мысли, идеи: дорога к детям, дорога к обещанному празднику. Мы все так и живем – в ожидании, в пути. Мы готовимся к празднику, куда-то едем. Там, где наши дети – там праздник. Наша сегодняшняя жизнь – долгое путешествие. Но мы никогда не доедем до своих детей и никогда не попадем на праздник, обещанный им, хотя готовимся, мечтаем. А он – все дальше от нас. Может быть, это и хорошо. Ведь что было бы, если бы мы попали на этот праздник жизни? Может, разочаровались бы. Может, посчитали бы, что не такой праздник представляли себе. Не такой мир, куда мы все стремимся. Мир свободы, мир демократический. Он тоже имеет конец. Это тоже – система, она не вечна. … Даже театр не знает, что мы едем, и нас ожидает катастрофа. Наверное. Смерть не является катастрофой. Все натурально, все логично. Наша жизнь – повозка. И мы все время едем. Счастья, здоровья всегда желаем. Значит, чего-то не хватает, раз так часто желаем счастья. Попробуем. Все попробуем. И вы, в дороге к своему счастью. Хотя никогда его не испытаете, может быть. Я дорогу эту люблю. Все в ней – и любовь, и беды. А главное – все мы перед этой дорогой равны. Мы стоим, вот в чем дело! Стоим! Кажется, что мы идем, но… Мы стоим, любуемся собой. Делаем себя значительными, мол, смотрите, я на дороге. Вот эта мысль, что ты – смертный, ее нет в нашей жизни. Это не трагично, просто надо знать. Вот тогда человек будет двигаться. Есть дорога, но мы не идем по ней. А надо идти. Вот спектакль и говорит о том, что надо идти, и в этой дороге человек познает все. В этом спектакле я что-то познавал. Это очень сложно, и я понял одно. То, что еврейское – очень театрально. То, что театрально – очень еврейское. Здесь – игра театра с еврейской природой.
Рассказали о своем отношении к спектаклю и актеры:
Евгений Князев, народный артист России:
Про это произведение я могу сказать, что оно совершенно не еврейское, оно общечеловеческое. Несмотря на то, что евреи там немножечко прячутся, небольшой кучкой сидят, они – такие же люди. Все люди одинаковы. Они одинаковы в беде, одинаковы в несчастье, у них одинаковые заботы. Все люди всех национальностей стремятся к своим детям, и никогда наши пути не пересекутся. Почему меня так тревожит этот спектакль? Когда я был студентом Горного института, меня отправили на практику в Ленинград, на завод. И мои родители решили меня навестить, посмотреть, как там мальчик. 20 лет, а я уже считал себя очень взрослым человеком, по-настоящему взрослым. Они решили навестить меня, посмотреть, как я там живу. И меня это оскорбило. Когда они приехали, я сказал, что так занят, и уехал в Гатчину в тот день, когда они приехали, не остался даже на минуту. И вот эта моя обида, когда я уже сел в электричку, я понимал, что совершил нехороший поступок, но должен был проявить свою независимость. Вот эту вину перед своими родителями я несу до сих пор. Их уже нет, а я виноват перед ними и не знаю, как мне перед ними покаяться.
Виктор Сухоруков, заслуженный артист России:
Я пытался играть и решать задачи режиссера Туминаса. Я играл историю, я играл мысли, разговор. Честно работаю, трудно работаю, с полной отдачей сил. Что получилось – судить режиссеру и зрителю. Главное в жизни даже не цель, главное – двигаться, а не сидеть на месте, и душой и разумом и телом быть в пути. Мне не важно, еврей мой герой или японец, здесь нет темы для меня, кто я по национальности, потому что это есть театр, это есть драматургия, это есть актерство.
Сергей Маковецкий, народный артист России:
Там, где крик – мой герой молчит. Там, где много эмоций – мой герой просто опустит голову. Там, где много смеха – мой герой улыбнется. Он все время молчит. И это – самое сложное. Он неотесанный, он всю жизнь молчал, он такой молчун. Если он заговорит, то хочется, чтобы это было просто. В этом спектакле он тогда выиграет, он будет очень актуален. Не просто заговорит, а не забывая тишину, не забывая поэзию, не забывая движение. Говорить очень просто, потому что внутри у него – глубокие мысли. В чем сложность? В том, чтобы научиться правильно трансформировать свои мысли в слова. Чтобы не было назиданий и поучений, потому что люди боятся. Если говорить правильные вещи торжественно, их никто не услышит. Если говорить правильные вещи просто (не бытово!), тогда они западают в душу. И зритель, сидя в зале, сможет сам продолжить этот монолог о себе, о своей жизни. Это произведение нашло во мне отклик, потому что какие-то мысли меня тоже посещают. Что такое жизнь? Что такое счастье? И как хорошо, когда тебе говорят: «Желаю прожить до 119», чтобы написать на могильном камне: «Умер мальчишкой».
Алексей Гуськов, народный артист России:
Только пройдя, понимаешь, какой путь хотел пройти. Национальность, действительно, не важна. По еврейской философии, весь мир – космос, сосредоточенный в одном человеке, то, о чем все время говорил Римас. Это – некий путь существования, автономного существования. Для меня это – новый шаг, новая система координат, которую я честно продолжаю осваивать.
Владимир Симонов, народный артист России:
Я рад, что оказался на сцене в этом спектакле. Это – какая-то мистика. Здесь не место каким-то театральным шевелениям. Очень серьезный спектакль, трогательный, вахтанговский. Это уже шестая моя встреча с Римасом Туминасом за короткий срок. Я всегда рад и счастлив соприкоснуться с ним в любом материале. Это тяжело, трудно. Дорога есть, телега есть, и ехать она будет еще не один год.
Юлия Рутберг, заслуженная артистка России:
Очень хочется, чтобы телега эта поехала. Это – очень трудный спектакль, в нем трудно молчать, трудно говорить. Мне кажется, эта история – про всех. Это – Ноев ковчег. Этот спектакль касается абсолютно всех.
Так о чем же все-таки спектакль «Улыбнись нам, господи»? Сын писателя Григория Кановича предложил свою версию: «Достоевский говорил, что красота спасет мир, а отец перефразировал – мир спасет любовь. Этот спектакль – о любви».
Если для вас театр – развлекательное шоу, не смотрите эту постановку. Если же вы настоящий поклонник Мельпомены – не пропустите, катарсис будет обеспечен!
В театре Вахтангова 8 и 20 марта состоится премьера спектакля “Улыбнись нам, Господи”. В постановке участвуют Сергей Маковецкий и Виктор Сухоруков, Алексей Гуськов и Евгений Князев, Григорий Антипенко и Юлия Рутберг. Речь пойдет о высоком, о вечном, так что сильные эмоции и пища для размышления гарантированы.
В московском театре имени Е. Вахтангова главный режиссер Римас Туминас устроил пресс-показ. Журналистам показали отрывки из нового спектакля «Улыбнись нам, Господи», который представляет собой инсценировку одноименного романа русского и литовского писателя Григория Кановича. Действие происходит в годы революции, главные герои – три старика. Одному из них стало известно, что его сын покушался на губернатора, и отец решил поехать в губернский город, чтобы узнать судьбу своего наследника. Двое друзей не хотят отпускать его одного в опасный дальний путь и решают составить ему компанию. По дороге путников подстерегает множество неожиданностей. А обычная дорожная история постепенно превращается в философскую притчу… В спектакле задействован весь цвет вахтанговского театра: народные артисты России Сергей Маковецкий, Евгений Князев, Виктор Сухоруков, Алексей Гуськов, Владимир Симонов, заслуженная артистка Росиии Юлия Рутберг, молодые, но уже известные всей стране актеры Виктор Добронравов и Григорий Антипенко… Актеры признались, что в ходе работы над спектаклем и сами многое переоценили в своей жизни. - В студенческие годы я очень хотел быть самостоятельным и отдалился от родителей - и вот теперь прошу у них прощения, хотя их уже нет в живых, за ошибки молодости, – признался Евгений Князев. - Но у каждого – свой путь, и пока ты его полностью не пройдешь – не поймешь, кто ты есть и для чего родился на свет, – философски заметил Алексей Гуськов. - Надо вспомнить, что ты смертный - только тогда ты начинаешь по-настоящему жить, – объяснил главную идею постановки Римас Туминас.
Этого спектакля от Римаса Туминаса (кстати, вчера получившего «Гвоздь сезона» за «Евгения Онегина») ждали давно. Философский роман Григория Кановича Римас Владимирович уже инсценировал, 20 лет назад в Вильнюсском Малом театре. Но тогда посчитал его «недоигранным».В Москве в работу над старым новым спектаклем включился весь «золотой фонд» вахтанговской труппы: Сергей Маковецкий, Владимир Симонов, Евгений Князев, Виктор Добронравов, Юлия Рутберг, в качестве приглашенной звезды Туминас позвал Виктора Сухорукова. И сложилось. Трагический рассказ о человеческих судьбах, которым не суждено сбыться. А если и суждено, то уж очень некрасиво, неправильно, стыдно. Идти стоит только тем, кто любит серьезный театр и готов размышлять о несправедливостях судьбы и внезапности смерти.
Изначальная роман Кановича «вроде» о судьбах евреев, мыкающихся по литовским землям, спешащим в город Вильно. Там они надеются узнать , что случилось с сыном одного из них, стрелявшим в генерал-губернатора. Едут они на каком-то подобии телеге: из старой мебели, полустертых портретов, грязных кружевных занавесок и отживших свое стульев (сценография Адомаса Яцовскиса). Движения как такового на сцене нет (вселенная равномерна), зато как оно чувствуется в музыке (Фаустас Латенас). Предвкушение пути, воодушевление, потом разочарование, скука, обреченность, безнадежность. Пока герои едут в свой обетованный город-мечту они рассказывают зрителям свои странные трагические сказки — про обретения и несчастья, про боль и разлуку, про любовь и мечты. Главный из которых — мечта встретиться с детьми. Есть в спектакле место и чуть горьковатому юмору, — то Розенталь решит стать деревом, то Шмуле-Сендер лошадь потеряет. И все же в этом спектакле Туминаса света меньше, чем обычно. А вот предчувствия катастрофы хоть отбавляй.
Эфраим Дудак (Маковецкий/Симонов) — могучий старец, который терпит как дышит. Погорелец-Авнер Розенталь (гениальная работа Сухорукова) — прячет боль под клоунской маской, водовоз Шмуле-Сендер Лазарек (Гуськов/Князев) - криво усмехается в ответ на удары судьбы. По ходу действия перед нами проходит еще множество героев: но как не сказать про трогательную козочку (Юлию Рутберг). Она смешно блеет «евреееееи» и с дикой тоской в глазах провожает их в путь. Понятно дело, что последний. Добравшись до Вильно (только до Вильно, не до счастья встречи с детьми), все герои гибнут. Ведь они евреи. Или не так... ведь они люди. А умереть суждено нам всем. При чем в одиночестве и без господней улыбки.
Того, прежнего спектакля, который Римас Туминас поставил в Вильнюсском Малом театре в 1994 году, увидеть не удалось. Но отзывы о нем были практически однозначного свойства – литовскую постановку «Улыбнись нам, Господи!» называли легендарной. Она шла много лет, побывала во многих городах и странах, на самых престижных фестивалях. Сегодня Туминас решил вернуться к романам Григория Кановича «Улыбнись нам, Господи!», «Козленок за два гроша» и сделать новую версию спектакля в Театре имени Вахтангова. Насколько она действительно новая, судить трудно. Впрочем, многие из видевших тот спектакль, говорят, что в замысле и его воплощении изменилось не так уж и много. Изменилось другое – время.
Римас Туминас уже не впервые обращается к своим прежним победам. Не менее легендарный «Маскарад» в Москве тоже получил новую жизнь, но событийной ауры во многом лишился. Хотя свою задачу выполнил – еще раз погрузил российских актеров в мир традиционной литовской метафоричности и проверил их на органичность существования в этом мире. Но опять же и времена были поспокойнее.
Нынешняя сцена порой превращается в арену – общественных столкновений, предъявления жестких авторских и человеческих позиций. «Высокое» искусство отходит на второй план, на первом же – четкое, прямое, личностное высказывание без обиняков. Это нормально, поскольку театр живо включается в социальный и политический контекст, а не парит где-то в облаках. Театр пытается услышать время, понять его, принять сложившуюся ситуацию или, чаще, резко ей возразить. Не стоит воспринимать это как «детскую болезнь левизны», нынешние тенденции заслуживают уважения.
Но у Римаса Туминаса свои отношения со временем. Равно, впрочем, как у многих его опытных коллег по режиссерскому цеху. Они не сегодня сложились, но существуют уже давно и меняться, кажется, не собираются. Туминас и его театр не то чтобы противоречат сиюминутной ситуации, но находятся «над схваткой», в ней не участвуя. Но кто-то же должен, наверное, в эпоху перемен говорить о вечном. Возможно и здесь найти какую-то истину, которая потом пригодится, многое прояснит.
А тут и сама тема располагает, потому что любое еврейское путешествие к земле обетованной является темой вечной, а эта дорога бесконечна. Пусть даже персонажи нынешнего спектакля недалеко собрались – из своего местечка в город Вильнюс, который грезится им самим «Ершалаимом». Пусть даже цель поездки вполне конкретна – повидаться с непутевым сыном-«революционером», покусившимся на самого губернатора. Быть может, этого сына увидеть в последний раз, если не удастся спасти. Но уже здесь, как водится, вопросы конкретные и бытовые неумолимо движутся в сторону проблем бытия. Уход детей и одиночество стариков, деление на своих и чужих, поиски своего жизненного места, от территориального до глобального. Отдельная история тут же обращается в притчу, проникается пафосом, набирает силу и звучность.
Вот тут, конечно, и возникает главная проблема. Притчевость и пафос, как бы ты не пытался относиться к ним с пониманием, все равно граничат с фальшью. Бьют по ушам так, что хочется эти уши на время закрыть. Все эти актерские крики, карабканье по стенам, круговые пробежки не слишком убеждают. Тем более на фоне других моментов, приглушенно ясных, когда ты вместе с ними начинаешь кое-что понимать и даже задумываться о своем. Но из песни, давно написанной, слова не выкинешь…
Зато здесь можно по-прежнему восхищаться тем визуальным миром, который придумал постоянный соавтор Туминаса художник Адомас Яцовскис. Миром еврейским и одновременно с примесью вечных примет литовского спектакля – камень, дерево, вода, зерно… Как здорово и виртуозно быстро собирается новый импровизированный «ноев ковчег» – повозка, на которой герои отправляются в путешествие. Из самого разного скарба – чемоданов, сундуков, мешков. И здоровенный сундук с повешенным на него женским портретом забавно символизирует лошадь. И Лазарек – Алексей Гуськов, не с хлыстом, но с палочкой в руке, этой лошадью не правит, но словно бы дирижирует. Ею и всей поездкой.
Ездоки – слаженное трио. Монументальный и молчаливый Эфраим – Владимир Симонов. Суетливый и нервический Лазарек в замечательном исполнении далеко ушедшего от своих прежних приемов Алексея Гуськова. Трогательный и трагикомический Авнер Розенталь – Виктор Сухоруков, похожий на новое и весьма своеобразное воплощение почти шекспировского шута. Как и положено шуту, подчас затмевающему королей, Розенталь – Сухоруков становится центром этой истории, ее самым активным и непредсказуемым игроком, за которым можно наблюдать безостановочно и не уставая при этом.
В этом спектакле Туминаса вообще многое замешано на игре. То налетят «волки», то неопознанные «военные», то цыганские похороны обернутся буйной свадьбой, то в финале появятся странные люди в спецодежде и начнут опрыскивать дезинфицирующим раствором наконец-то добравшихся до городских ворот Вильнюса евреев. То Юлия Рутберг вдруг обернется грустной и хромоногой Козой с не атрофировавшимся человеческим поведением. То сами путешественники залают, завоют, «встанут на задние лапы».
Да и к ним по ходу дела будут прибиваться разные странные личности. Например, патетический «Палестинец» – Павел Попов, весь в черном и со скрипкой в руках, ищущий недостижимую родину. Или некто Хлойне-Генех – Виктор Добронравов, непонятно куда и зачем идущий, вероятно, лишь бы не оставаться в одиночестве. Партитура действия, не только музыкальная (как всегда, выполненная Фаустасом Латенасом), но и режиссерская, весьма неровна – то пульсирует звучными и подвижными моментами, то надолго застывает в монотонном покое. На зрительский успех новая работа Вахтанговского театра, конечно, обречена. Во-первых, у нас принято ходить «на актеров», а у них здесь работы вполне достойные. Во-вторых, новый спектакль Туминаса (пусть он даже и не является таковым в полную меру), безусловно, привлечет внимание. Да и сделан он, как всегда, профессионально. Но вот услышать время здесь вряд ли удастся, ощутить сегодняшний театр его частью тоже. Впрочем, подобное желание испытывают далеко не все зрители. Да и выбор, к счастью, пока еще есть у каждого.
http://www.jnjn.ru/4vM 12.03.2014 На могиле пусть напишут «мистер» «Улыбнись нам, Господи!»: премьера Римаса Туминаса
…Сын каменотеса Эфраима Дудака взят под стражу в Вильно: он стрелял в генерал-губернатора. И ничего такого особенного: в Российской империи идут 1900-е, в губернаторов палят многие. А сын Шмуле-Сендера, соседа Эфраима по литовскому местечку, уехал в Америку — и у него там, страшно сказать, автомобиль! У него там дети со странными именами Джордж и Ева. Домой он почти не пишет. А у нищего Авнера Розенталя нет детей, да и разум ослаб: когда-то Розенталь был бакалейщиком, запах его изюма и его корицы висел в пятницу над местечком. Но лавка сгорела.
И вот эти трое едут невообразимо далеко — в Вильно. Телегу везет старая кляча Шмуле-Сендера. Что хочет сказать каменотес Эфраим своему сыну, чем может помочь ему? Ответа нет. И неважно.
«Куда бы мы ни поехали, куда бы ни шли, мы едем и идем к нашим детям. А они идут и едут в противоположную от нас сторону все дальше и дальше. И никогда мы с ними не встретимся» — ключевые слова нового спектакля Вахтанговского театра. Он не абсолютно новый: театральную притчу по двум романам литовского, а ныне израильского писателя Григория Кановича Римас Туминас уже ставил в своем вильнюсском Малом театре в 1990-х. Спектакль приезжал и в Россию, на фестиваль «Балтийский дом», — зрители вспоминают те гастроли блаженно.
Декорация Адомаса Яцовскиса, печальная и прелестная музыка Фаустаса Латенаса, замечательный пластический и режиссерский рисунок спектакля перенесены Туминасом на арбатскую сцену. Могучего, как библейские праведники и патриархи, каменотеса Эфраима в Москве играют (в разных составах) Сергей Маковецкий и Владимир Симонов. Водовоза Шмуле-Сендера — Алексей Гуськов или Евгений Князев. В роли Авнера Розенталя — бессменный Виктор Сухоруков (и это одна из лучших его работ). А Козочку с колокольцем на точеной шее, любимицу Эфраима, единственную его животину и единственного домочадца, играет Юлия Рутберг. Утренняя дойка и отчаянная попытка Козочки бежать в Вильно, за телегой хозяина, — превращаются на сцене почти в парный танец, напоминающий о витебских полотнах Шагала.
…Здесь воскрешается навек утраченный мир: сама телега водовоза составлена из топорной, старозаветной семейной мебели, которая вот-вот сгорит в мировых пожарах — от Гражданской до Холокоста. Здесь всякая натура — уходящая: толпа взволнованных жителей местечка во главе с седым ребе и его иссохшей без замужества рыжей дочкой Нехамой, многодетный конокрад Йоселе-Цыган с забубенной таборной повадкой и гомоном десяти малолетних отпрысков, ловкий управляющий польского графа Юдл Крапивников — этот не пропадет и при Советах, перекрасится под любую власть и «титульную нацию», будет выпячивать грудь в комиссарской пролетке так же явно, как выпячивает ее на водительском сиденье графского «Руссо-Балта».
Здесь, кажется, твердый позвоночник, явная цель и будущее есть только у зачарованного своей целью Палестинца, который едет в Вильно (Эфраим с компанией подвозят его на телеге), чтоб отправиться из привычной печали и прозябания литовских местечек за море, в Иерусалим. Здесь все стоят, всё стоит на черте исчезновения: в финале телегу, доехавшую-таки до Вильно, встретит толпа «дезинфекторов» в противочумных костюмах, похожих на балахоны средневековых врачей, чтоб беспощадно опрыскивать их и овеивать огнем. Метафора понятна: куда уж яснее…
Но прежде всего — Римас Туминас поставил «Улыбнись нам, Господи!» о нежности и жалости ко всему сущему. Ибо всякая натура — уходящая. И всякий несет на плечах свое горе.
Нелепая фигурка полусумасшедшего после пожара бакалейщика, с сияющей улыбкой Сухорукова, с его рассудительно-клоунской повадкой и потрепанными крыльями парусинового балахона, в которых путается Авнер Розенталь, — жалостна без меры. Но так же жалостен и водовоз Шмуле-Сендер, смиренно понимающий, что оставлен сыном-американцем навек, и Шмуле-Сендер, имеющий одну заветную мечту — чтоб на его могильной плите написали «мистер». Выдыхая шепотом в придорожную тьму это «мистер», водовоз из нищего местечка словно вырастает над собой (Алексей Гуськов играет эту сцену так, что зрителю хочется и смеяться, и плакать). Всех, всех тут жаль: конокрада со стаей детей, седого ребе, неумелого террориста Гирша… На этом чувстве, на музыке Латенаса, на емкой, изощренной пластике «массовых сцен» держится спектакль.
…Тем временем «Евгений Онегин» Римаса Туминаса вернулся с очень успешных парижских гастролей и получил на днях московскую премию «Гвоздь сезона» в главной номинации. Вахтанговский театр, несомненно, вернулся в эпоху Туминаса в число лучших сцен Москвы.
Спектакль по двум романам Григория Кановича "Улыбнись нам, Господи" и "Козленок за два гроша", премьера которого только что состоялась в Театре им. Вахтангова, Римас Туминас впервые поставил 20 лет назад в Малом театре Вильнюса.
История о еврее, который из местечка двинулся в Вильнюс, чтобы повидать арестованного за террористическую деятельность сына, объехала тогда едва ли не все известные фестивали мира. Волнующие истории города, в котором русских, евреев, белорусов было едва ли не больше, чем литовцев, города, в котором пересеклись столетия общей судьбы разных европейских народов, - эти истории стали для Туминаса богатым и волнующим источником творческого вдохновения.
Режиссер разворачивает перед нами свой "театр памяти", подробно и объемно воспроизводя исчезнувший литовский мир со всеми его фобиями, идеями, воодушевлениями и разочарованиями. Так он делал в своем "Мадагаскаре" - спектакле по пьесе Марюса Ивашкявичюса, где речь шла о литовском философе 20-х годов, предлагавшем создать на Мадагаскаре "резервную Литву", чтобы лучшая часть страны могла спасти свой мир под натиском грозных соседей. Не менее сложным был его спектакль по пьесе Ивашкявичюса "Мистрас" - об Адаме Мицкевиче, поэте, который так и не стал до конца "литовским"...
В этом "театре памяти" литовцев можно любить и ненавидеть, восхищаться, иронизировать и сострадать... Они, как и все, достойны разных чувств. Но стоило Туминасу заговорить о еврейском местечке - и этого свободного, яростного, влюбленного и критически-трезвого взгляда нет и в помине. Вместо него - торжественная, мистериальная, трагическая поступь притчи.
Разумеется, разговор о шовинизме, столь назревший в последнее время, точно подталкивал его к "еврейской" теме. Там, куда ни кинь взор - одни жертвы, и интонация плача об исчезнувшем мире "идеш" всегда под рукой. Создать мистерию-притчу, чтобы дать залу простую и ясную эмоцию сострадания и покаяния. Но здесь, кажется, и произошла главная ошибка спектакля и самого выбора материала. В разгоряченном воздухе нынешней московской весны ветхозаветные обороты притчи, одинаково равнодушно взывающие к некоей единой терпимости и общему покаянию, звучат слишком нейтрально. И вот мы мучительно всматриваемся в лица этих "евреев" - героев Сергея Маковецкого, печально и "мудро" сидящего на облучке своего старого скарба, эксцентричного и задиристого Виктора Сухорукова, в "местечковый" танец козочки (Юлия Рутберг), обреченные видеть в них "только хорошее". Этнографичность, печально приправленная монохромным и тоскливым светом (Майя Шавдатуашвили), меланхолически-зажигательной музыкой Фаустаса Латенаса к середине спектакля уже совсем не дает возможности вылезти из этого общего потока "сострадания". Но к кому или к чему же? И вот здесь становится интересно. Туминас простое перемещение отца к сыну в Вильнюс читает как мистериальный исход, как великое путешествие по следам прошлого. Поддавшись этому ритму, мы тоже готовы пуститься неведомо куда. Нежданно столь резко состарившийся театр (напомню, что спектакль срочно эвакуировали из начала 90-х годов), кажется, кладет предел самому этнографическому принципу в театре и мышлении, столь умиротворяюще-беспринципному.
«Что за сила заключена в дороге! Да, еврей счастлив только в дороге — на колесах ли, на пароходе ли, в мечтах ли. Может, потому и кочует он из края в край, из города в город, что нет у него своей земли, своего угла?» — думает Эфраим бен Иаков Дудак, каменотес из местечка Мишкине, собираясь в долгий путь в Вильно.
Эфраим едет в Вильно, чтобы увидеть в последний раз живым — а может быть, и мертвым — своего среднего сына Гирша, который стрелял в генерал-губернатора и сейчас сидит в политической тюрьме, ожидая приговора суда. Вместе с каменотесом едут его друзья — водовоз Шмуле-Сендер Лазарек и нищий Авнер Розенталь. Три старых, как горе, еврея, едут в прекрасный город Вильно на телеге, в которую запряжена старая кобыла водовоза, и говорят обо всем на свете. Вернее, о том, о чем могут говорить три старика, прожившие жизнь в еврейском местечке на окраине империи, — о женах, о детях, которые разлетелись кто куда, о справедливости, которую не догнать на телеге водовоза и даже не приблизиться к ней, потому что она всегда там, впереди, за тем лесом, за тем извивом.
Три старика на одном возу
Двадцать лет назад художественный руководитель Театра имени Вахтангова Римас Туминас уже ставил этот спектакль — но не в Москве, а в Литве. По его словам, спектакль был снят из-за того, что ушли из жизни игравшие в нем актеры. В основе спектакля — два романа писателя Григория Кановича, автора десятка произведений о судьбе восточноевропейского еврейства с конца девятнадцатого века до наших дней. В постановке Туминаса сага превратилась в притчу. Три старика на старой повозке — это обитатели своеобразного Ноева ковчега, который движется не только по Вильнюсскому тракту, но и по стране памяти, где живут все старики на свете.
Есть спектакли, которые очень трудно, практически невозможно пересказать — «Улыбнись нам, Господи» как раз из таких. Главная сюжетная линия — дорога в Вильнюс — петляет, поворачивает то туда, то сюда, трагедия переходит в фарс, философическое размышление — в анекдот о трех евреях на кладбище. Многие эпизоды напоминают картины Марка Шагала; порхающая над сценой беленькая козочка (Юлия Рутберг) — точно оттуда.
Нежность к камню
Символическое путешествие все время прерывается какими-то фантастическими событиями. Вот Авнер Розенталь (Виктор Сухоруков играет бывшего бакалейщика, ставшего нищим, так что оторвать взгляд от него невозможно) бежит в лес, пытаясь превратиться в дерево. Вот водовозу (Евгений Князев) приходится спасать свою лошадь то от напавших ночью волков, то вызволять ее из объятий конокрада, которому сейчас совсем не до старой кобылы — он оказался гостем на собственных похоронах. Самый реальный, весомый персонаж этой притчи — каменотес Эфраим, в чьей фигуре, как написано в романе, было что-то от камня. Как это удается Сергею Маковецкому, исполняющему роль Эфраима Дудака в первом составе, непонятно, но его каменотес действительно кажется тяжелым, неповоротливым, большеруким. И очень нежным — к людям и камням. Собираясь в путь, Эфраим приходит попрощаться со своими тремя покойными женами, и на могиле каждой оставляет камень — как подарок или письмо.
Понятно, что путешествие такого рода не может закончиться, смысл дороги — в ней самой, но Римас Туминас нашел для спектакля-притчи финал, логичный и в то же время неожиданный. В романе Кановича на этот счет есть невеселая фраза: «У евреев все всегда начинается хорошо, а кончается плохо».
МОСКВА, 12 марта 2014 (АЕН) – В театре им. Евгения Вахтангова прошла премьера спектакля режиссера Римаса Туминаса "Улыбнись нам, господи" по романам Григория Кановича "Улыбнись нам, господи" и "Козленок за два гроша".
В спектакле заняты: Сергей Маковецкий, Евгений Князев, Виктор Сухоруков, Юлия Рутберг, Ольга Чиповская, Алексей Гуськов, Александр Рыщенков, Олег Макаров, Виктор Добронравов, Григорий Антипенко и др.
В центре истории — судьба литовского еврейства, раскрытая через рассказ о "маленьком человеке", упорно противостоящем злу.
О чем истори\? О долгом жизненном пути стариков евреев, едущих из местечка в Вильно узнать о судьбе сына одного из них, покушавшегося на жизнь генерал-губернатора.
"Куда бы мы ни поехали, куда бы ни шли, мы едем и идем к нашим детям. А они идут и едут в противоположную от нас сторону все дальше и дальше… И никогда мы с ними не встретимся…"
Много неожиданностей подстерегает путников. Длинна дорога в Вильно, но еще длиннее воспоминания о прошлом, полные лишения и обид, о смерти, что поджидает каждого, о не сбывшихся надеждах, о потерях, которых не вернуть.
В этой истории один сюжет – дорога к детям и один смысл – философия жизни, где каждому уготовано свое место. Все есть в этих воспоминаниях, нет только радости и надежды.
А может быть случится, наконец, чудо и палестинец доберется до Земли Обетованной, сына Эфраима оправдают, а Авнер, превратившись в дерево, обретет вечную жизнь. И все это произойдет?!! Только улыбнись нам, Господи!
Следующие спектакли пройдут в театре 20 марта, 1, 15, 22 апреля, 13, 17 и 20 мая.
В магазине издательства "Книжники" имеется в наличии пятитомник произведений Григория Кановича.
1 том
Роман "Свечи на ветру" и короткое проникновенное эссе "Сон об исчезнувшем Иерусалиме" заслуженно открывают пятитомник. Златоглавый Иерусалим на холмах, благодаренье Господу, не исчез и пребудет вовеки.
Исчез другой Иерусалим – Северный, в Вильне, в колыбели и святыне литовского еврейства, в городе мудрецов и страдальцев за веру праотцев; в городе, по крышам которого когда-то по ночам ангелы-хранители расхаживали, как кошки, и кошки – как ангелы...
Роман "Свечи на ветру" явился важным и благоприятным толчком для появления на свет всех других произведений автора. В нем впервые обозначились приоритеты его творчества – в полную силу зазвучала тема участи еврейского народа, обреченного советской властью на покорность и молчание.
В художественный корпус романа входят три части – "Птицы над кладбищем", "Благослови и листья и огонь" и "Колыбельная снежной бабе". Стержень повествования – история взросления подростка Даниила в непростых, порой трагических условиях предвоенного мира и жестокой войны.
2 том
"Слёзы и молитвы дураков" – роман-притча, действие которого происходит в небольшом еврейском местечке в Литве в конце XIX века. В центре повествования – странник, выдающий себя за посланца Бога. Ему якобы Бог поручил собрать на земле все грехи человеческие и представить их в небеса на суд Господа.
На материале прошлого и через образы героев романа затрагиваются такие животрепещущие проблемы, как свобода и рабство, вера и безверие.
Роман "И нет рабам рая" является как бы продолжением "Слёз и молитв дураков", только в более поздних обстоятельствах.
Через судьбу главного героя – присяжного поверенного Мирона Дорского, отрекшегося от своего народа, автор прослеживает тернистый путь человека от приспособленца и дезертира из стана гонимых в стан правящих, а затем – к защите своего угнетённого рода-племени от кровавого навета, к вольнодумству и бунтарству.
3 том
Роман "Козлёнок за два гроша" – дилогия. В ней широко представлена жизнь евреев в созданной царским правительством черте оседлости для тех, кто в империи родился под еврейской крышей...
С центральным героем дилогии – каменотёсом Эфраимом Дудаком случилось несчастье: его сын Гирш совершил покушение на виленского генерал-губернатора и был приговорен к смертной казни.
Старый отец отправляется на телеге своего друга – балагулы Шмуле-Сендера в Вильно, чтобы проститься со своим сыном. Дорога полна приключений и выстлана горькими размышлениями о мироустройстве, о справедливости, о милосердии, о неискоренимой ненависти между народами.
Господь, мол, оплошал, не улыбнулся им, наплодил такое их множество. Не потому ли один из персонажей в пылу спора печально восклицает: "Ах, если бы я был царём, я бы всех сделал евреями!"
Во второй части дилогии – романе "Улыбнись нам, Господи", действие переносится в Вильно, где старший сын Эфраима, образованный Шахна работает в жандармском управлении переводчиком и пытается всеми силами помочь брату. Но его попытки тщетны... ибо убийством себе подобных Господний мир изменить к лучшему, к более совершенному, невозможно.
4 том
Повести, входящие в четвертый том, можно условно причислить к автобиографическим. В "Ликах во тьме" главного героя Григория-Гирша, беженца из маленького литовского местечка, немилосердная судьба забросила в военную годину в глухой казахский аул, находящийся посреди бесконечной, как выцветшее небо, степи. Там он сталкивается с новыми, порой бесчеловечными реалиями новой действительности...
"Продавец снов" – автор встретил своего одноклассника-эмигранта Натана Идельсона в Париже. Он-то и предложил приезжему приятелю между посеще-ниями музеев и выставок заняться "продажей снов" – рассказывать старым эмигрантам из Литвы об их родных местах – о кладбищах, лавках и синагогах – отогревая от забвения их души...
Роман "Парк евреев" – рассказ о стариках-евреях, на долю которых выпали такие тяжкие испытания, как война, концлагеря, гетто. Все они вместе как бы представляют собой сооруженный из слов памятник исчезнувшему восточно-европейскому еврейству...
Рассказы, включая "Штрихи к автопортрету", в котором автор рассказывает о своей семье и пути в литературу, в основном взяты из книги "Облако под названием Литва".
5 том
Все творчество писателя – цепь островов памяти, где навеки останутся жить евреи из уничтоженных местечек Литвы, останутся даже тогда, когда уже не будет никого из тех, кто их помнил.
Последние романы писателя – "Очарованье сатаны" и "Местечковый романс" – тоже о памяти. "Очарованье сатаны" – безжалостное, но не жестокое повествование о гибели еврейского местечка Мишкине, о том, как рвутся вековые нити, соединяющие жизни разных людей.
Это роман о том времени, когда, по выражению одного из действующих лиц, дьявол расплачивается наличными, а Господь Бог – библейскими заветами, и когда на еврейских кладбищах мёртвые боятся воскреснуть, опасаясь, что за ними придут...
"Местечковый романс" – роман автобиографический, недолгое путешествие в детство, в страну добрых, примечательных людей. Это – бабушка Роха, мать Хенка, отец Шлеймке, деды, дядья и соседи – литовцы, поляки и русские, жившие когда-то в небольшом местечке Йонава в мире и согласии, пока устоявшийся веками уклад не порушил и не потопил в крови Холокост.
"Местечковый романс" – своеобразный реквием по довоенному еврейскому местечку, по целой планете, столетиями вертевшейся до своей гибели вокруг скупого литовского солнца.
http://www.kp.ru/daily/26206.4/3091224/ 13.3.2014 Грустный каменотес Сергея Маковецкого Римас Туминас перенес на сцену Вахтангова свой спектакль «Улыбнись нам, Господи» Анастасия ПЛЕШАКОВА
Худрук Театра им. Вахтангова обращался к роману Григория Кановича «Улыбнись нам, Господи» еще в Драматическом театре в Вильнюсе. И вот на днях московские зрители смогли оценить новую версию постановки.
Центральный герой истории - суровый каменотес Эфраим Дудак в исполнении Сергея Маковецкого. Его сын-революционер совершил покушение на генерал-губернатора, за что приговорен к казни. Спасти Гирша от виселицы почти невозможно, но пожилой отец все-таки едет хлопотать за непутевого сына или по крайней мере чтобы проститься. С ним в путь отправляется его друг Шмуле-Сендер (Алексей Гуськов). По дороге к ним присоединяются шебутной лавочник Авнер Розенталь (Виктор Сухоруков), у которого сгорела лавка, и незнакомец, направляющийся в Палестину (Григорий Антипенко). Дорога этой компании полна приключений, встреч и проблем, разговоров о справедливости и воспоминаний о прошлом, о лишениях и обидах, о потерях, которые не вернуть, и надежде, что Господь улыбнется им. Когда-нибудь.
Римас Туминас - мастер поэтического театра. История еврейского местечка Мишкине стала общечеловеческой притчей. Детали и характерные картинки быта лишь украшают спектакль.
- Куда бы мы ни ехали, мы всегда едем к нашим детям, - рассуждает Туминас. - А наши дети идут в противоположную сторону. Все дальше и дальше. И никогда мы с ними не встретимся. Но все равно надо верить в чудо. Может быть, странник доберется до земли обетованной, а сына оправдают...
"...ни скрипа колеса, ни ржания лошадей, ни намека на первую скорость, хотя современные технологии в театре позволяют разнообразно изобразить путешествие из пункта «А» в пункт «Б». Нет, Римас Туминас отказался от какого бы то ни было движения: намерение он перевел в метафору — мощную, актуальную, российскую.
— Понимаешь, они все топчутся, топчутся на месте, хотя сами думают, что едут, — скажет он мне в каком-то отчаянии после спектакля. — А надо ехать, несмотря ни на что! Надо что-то делать, делать, а не только говорить. Это и актеров касается, и страны, и всех."
Почему среди птиц нет бедных? Почему животные не бывают нищими? Кленом быть лучше, чем человеком. А самая короткая дорога только до корчмы и до кладбища. Вопросы летят в зал и рождают другие вопросы — про сегодня, про нас в нем, а ответов ни у кого нет. Особенно теперь. Особенно ответов. Звучат они со сцены в премьерном спектакле вахтанговского театра по двум повестям Григория Кановича «Улыбнись нам, Господи». Главные герои — евреи. Их играют одни русские – Маковецкий, Симонов, Гуськов, Князев, Сухоруков и Добронравов.
— Здравствуйте, евреи! — это приветствие прозвучит за три с лишним часа много раз и вызовет смех в зале. Подобное обращение к русским или татарам вряд ли вызовет такую реакцию. Еврейский же вопрос для мира и особенно России — совсем другое дело. Тут за милыми деталями и спецификой речевых оборотов, например, как в Одессе, мощным контекстом встают скорбь, история, войны, погромы, геноцид... Да и не про колоритную южную Одессу пишет в своем пятикнижье Григорий Канович: его герои из маленького еврейского местечка Мишкине в Литве, из которого они на повозке едут в центр мира — в Вильнюс!
Дорога — бесконечная, дальняя, через непроходимые леса («И зачем евреям леса?» — слова возницы Шмуле). И застывшая, точно вкопанная, на месте сама эта поездка — ни скрипа колеса, ни ржания лошадей, ни намека на первую скорость, хотя современные технологии в театре позволяют разнообразно изобразить путешествие из пункта «А» в пункт «Б». Нет, Римас Туминас отказался от какого бы то ни было движения: намерение он перевел в метафору — мощную, актуальную, российскую.
— Понимаешь, они все топчутся, топчутся на месте, хотя сами думают, что едут, — скажет он мне в каком-то отчаянии после спектакля. — А надо ехать, несмотря ни на что! Надо что-то делать, делать, а не только говорить. Это и актеров касается, и страны, и всех.
На большой сцене вахтанговского он выстроил странный мир, с простой, но конкретной историей. Из странностей — коза, зависшая на стене над сценой с растопыренными четырьмя копытами вперед. На одном — носок шерстяной, на другом — туфель черный. В роли домашнего животного выступает артистка Рутберг. На сцене же обшарпанные тумбочки — это кладбище с могильными плитами и положенными на них, согласно еврейскому обычаю, камнями вместо цветов. Эфраим Дудак (в этот день играл Сергей Маковецкий) сам как неживой — и от старости, и от прожитых лет.
Ему сообщают, что его единственный сын в Вильнюсе стрелял в генерал-губернатора, ранил того в руку и ногу и теперь ждет суда. Полумертвый старик вместе с двумя другими евреями — крикливым возницей Шмуле (играл Евгений Князев) и эксцентричным бакалейщиком Авнером Розенталем (Виктор Сухоруков) — отправляется повидать сына. Может быть, в последний раз — кто знает. Вот и все. А дальше — дорога, без движения и конца.
Свою дорогу Туминас подчинил строгой вертикали. Что бы ни происходило в долгом пути евреев, остается образ вознесения. Прежде всего за счет декорации Адомаса Яцовскиса его конструкция впечатляет: это даже не повозка, а странное нагромождение, кажется, всего, что есть. Но не ищите здесь шкафа или, скажем, кровати — что-то большое, угловатое, необхватное и старое, оставляющее осадок горечи, того и гляди рухнет. И ржавое все вокруг. Причем металл по стенам не состаренный в мастерских театра — ржавые листы искали в экспедициях по свалкам Москвы и области.
Вообще, новая работа Туминаса масштабна и сделана с размахом — такие сейчас только в опере. Сходства с музыкальным театром добавляют большие массовые сцены (жители местечка, волки, чума или холера) и хоралы другого постоянного соавтора режиссера — Фаустаса Латенаса. Они вырастают из отчаянного крика, когда жить становится совсем невмоготу, и тогда звук наполняется энергией и оккупирует все ржавое пространство.
Текст Кановича — философский, притчевый, в постановке даже избыточный и произнесенный с малейшим пафосом, что называется, «по школе», обречен на фальшь. Здесь от актеров требуется особый способ существования, иная интонации. Роли трех евреев сложны еще и тем, что на одном мастерстве их по-настоящему не сыграешь — не присвоишь себе чужое несчастье, если запыхавшись прибежишь на спектакль с сериальных съемок и пересядешь в повозку из «Мерседеса». Дорогое авто с материальным благополучием, кажется, ни при чем (не голодать же, чтобы сыграть блокадника), но чувство внутренней сытости в данной истории гарантирует только притворство. А кому нужна деланная притча?!
Не понимаю, как удается Маковецкому играть полное отсутствие в предлагаемых шумных обстоятельствах: его Эфраим вроде со всеми и один, он в повозке и давно не здесь. У него глаза мертвого человека и как будто провалились. На контрасте с ним существует Сухоруков — у артиста это третья попытка войти в ансамбль Вахтанговского. До этого был «Король Лир» и блестящая роль шута — и вот эксцентричный Авнер Розенталь, сыгранный виртуозно.
Это мастера, но настоящим открытием для меня в этом спектакле стал Виктор Добронравов. Его герой — даже не герой, а карикатура, и его особого рода комичность вносит неповторимый колорит в скорбную поездку. Дело не только, какой он и как жестко держит рисунок роли, а как реагирует на партнеров, отзывается на их малейшее движение. Второй сезон и у Добронравова вторая после Онегина блистательная роль.
«Улыбнись нам, Господи» можно считать программным спектаклем не только по его художественным достоинствам. Он, желая того или нет, обозначает тенденцию, которая сегодня становится, может, самой главной — когда важно не только как, но и что говорит театр и художник. Сегодня, когда вокруг слишком много беды (у народов, у отдельных людей), когда все вокруг разваливается (экономика, политическая система, межличностные отношения), театр в том числе занимается разрушением, множит агрессию. А само разрушение возводит в тренд. Приняться же за строительство, объединение — все равно что пуститься в трудную дорогу. А на это сегодня не каждый способен. Эту дорогу осилит только социально ответственный. И тогда ему, может быть, улыбнется Господь.
Алексей Гуськов, исполняющий в спектакле «Улыбнись нам, Господи!» одну из главных ролей, рассказал «Культуре», каково это — всю жизнь находиться в дороге.
культура: Это Ваше первое сотрудничество с Римасом Туминасом? Гуськов: Да. Всегда восхищался тем, что делает Римас Владимирович. А когда вошел в труппу вахтанговского театра, мысленно примерял на себя некоторые роли, наверное, как любой актер. Конечно, играть в его постановке — большая честь. Но получить роль — полдела. Она требует огромной работы. И спектакль еще будет, как ребенок, расти, взрослеть.
Проза Кановича сразу заинтриговала. Как вообще можно это поставить? А когда увидел инсценировку, растерялся окончательно. Но потом вспомнил, как ставили «Евгения Онегина». Работая над ним, мои коллеги тоже, вероятно, немало удивлялись фантазии режиссера. А ведь спектакль идет с огромным успехом.
Гриша Антипенко сказал, что, работая с этим режиссером, чувствовал себя не то что первокурсником — абитуриентом! Словно за плечами нет никакого театрального опыта. Все, что умел, — не годится. И я подписываюсь под этими словами. Путь, которым Римас Владимирович ведет артиста, настолько необычен и непривычен, что ощущаешь себя чистым листом. Зато к концу каждой репетиции будто разгадываешь начерченный режиссером на этом листе кроссворд или шараду. Этакий шифр к персонажу.
Туминас ставит очень трудные задачи. И «договориться», прийти к компромиссу с ним невозможно. Режиссер творит свой мир, а ты либо с ним, либо должен отойти в сторону.
культура: Не находите спектакль чересчур тяжелым? Гуськов: А жизнь? Она мне тоже не кажется легкой... Посмотрите, на какие полюса сегодня разделено общество, какая грязь в интернете. Некоторые не желают приложить хотя бы минимум усилий, чтобы перестать быть похожими на свиней.
культура: Даже в самые трудные времена люди находят радость в семье. А Канович, кажется, и в нее не верит. Все герои одиноки. Гуськов: Что поделаешь, у детей — своя жизнь. И это правильно. Соглашусь с моим персонажем Шмуле-Сендером: «Куда бы мы ни поехали, куда бы ни шли, мы едем и идем к нашим детям. А они идут и едут в противоположную от нас сторону… Все дальше и дальше… Что делать, если с детьми мы можем только прощаться?»
культура: Вы родились в Польше. Наверняка еще в детстве встречали людей, напоминающих персонажей Кановича? Гуськов: Я и сам такой — из «местечка». Вырос в военном городке, а это тоже отдельный мир. У местечкового человека особая психология. Однажды он с внутренним восторгом открывает для себя большой мир. Сейчас Москва для меня родной город, хотя много лет назад бродил по улицам с открытым ртом. И так же знакомился с Парижем, Нью-Йорком, Римом, Токио... В дороге многое про себя узнаешь. Есть время подумать. Набраться впечатлений.
культура: Проза Кановича пестрит афоризмами. Какое-то высказывание, наверняка, запало в душу? Гуськов: Многое из романа не вошло в инсценировку, как и сама фраза «Улыбнись нам, Господи!». Хотя реплика могла принадлежать любому персонажу. А мне запомнилось такое рассуждение: «Вера должна быть не щитом, не броней, а раной — только прикоснись, и она отзовется чьей-то болью». Это итог и моих размышлений о вере.
культура: Прошлым летом Вы сыграли в итальянском фильме папу римского. Когда он выйдет на экраны? Гуськов: Мировая премьера картины об Иоанне Павле II состоится в конце апреля. Мне бы хотелось, чтобы кино увидели и в России, но это, как вы понимаете, от меня не зависит. Картина в первую очередь сделана для двух миллиардов католиков, а Россия — православная страна. Может быть, сначала надо снять кино про наших святых, а потом уже рассказывать о католических? Собираюсь в апреле отправиться на премьеру в Польшу. Возьму с собой маму, заедем в город, где я родился, где служил мой отец в Северной группе войск.
культура: Вы отправляетесь в Италию — опять съемки? Гуськов: О новом предложении говорить пока рано. Актеры — суеверные люди. Скажу одно — проект красивый... Сейчас еду на встречу с режиссером. Если все сложится удачно, начнем работать 15 мая.
культура: Каких еще ролей ждать от Вас в ближайшее время? Гуськов: Недавно закончил сниматься в картине Виктора Демента. Сценарий по книге Владимира Тендрякова «Находка» еще три года назад получил грант Берлинского фестиваля. Мужчина находит в тайге младенца. Встает вопрос: выжить или спасти малыша? Такая притча, где звери и деревья живут своей жизнью, а рядом — мир людей с их страстями и страстишками. Материал удивительный! Этот проект — одна из немногих радостей. Современным авторам кажется, что если написать жиденько, то актеру будет легче произносить. А ведь не произносится. На мой взгляд, главная проблема сегодняшней культуры — мы все хотим упростить.
Отправлено: 13.03.14 14:52. Заголовок: "Лишь только тот..
"Лишь только тот достоин счастья и свободы..."
"...ни скрипа колеса, ни ржания лошадей, ни намека на первую скорость, хотя современные технологии в театре позволяют разнообразно изобразить путешествие из пункта «А» в пункт «Б». Нет, Римас Туминас отказался от какого бы то ни было движения: намерение он перевел в метафору — мощную, актуальную, российскую.
— Понимаешь, они все топчутся, топчутся на месте, хотя сами думают, что едут, — скажет он мне в каком-то отчаянии после спектакля. — А надо ехать, несмотря ни на что! Надо что-то делать, делать, а не только говорить. Это и актеров касается, и страны, и всех."
В основу нового спектакля Римаса Туминаса на сцене московского театра им. Евг. Вахтангова легла дилогия Григория Кановича «Козлёнок за два гроша». В неё входит одноименный роман и роман «Улыбнись нам, Господи», чей заголовок Туминас вынес в название постановки. Дилогия повествует о дороге бакалейщика, каменотёса, водовоза и нищего-юродивого в Вильнюс. Каменотёс хочет проститься со своим сыном, приговорённым к смертной казни, и отправляется в путь, остальные к нему присоединяются. Все они евреи. Об их пути, о трудностях, с которыми они сталкиваются, о людях, которых встречают, о мыслях, которые их посещают в дороге, рассказывает спектакль. По всему видно, что это необычная постановка. Это спектакль-притча с библейскими реминисценциями.
Если в русской литературной традиции понятие дороги неразрывно связано с чудесными приключениями, то в еврейской – с молитвой. Любая дорога здесь так или иначе носит черты паломничества. Как следствие: обилие в диалогах героев незатейливых и истинных в своей простоте фраз, каждая из которых – афоризм. «Что стряслось на свете? Сегодня можно и человека – как муху…» – говорит, например, каменотёс. Однако перед создателями спектакля стояла непростая задача внешнего характера: показать движение через статику, на которую обрекает действие небольшое пространство сцены.
Решить эту задачу помогла музыка. Композитором выступил Фаустас Латенас. По задумке, его музыка здесь звучит практически всё время: то тихо, то громко, то мелодично, то ритмично, – под её звук проходит каждая сцена. Ход музыки равнозначен ходу самой жизни, такой же текучей и разнообразной. Как и жизнь, она проходит в спектакле незаметно: кажется, что суть вещей кроется не в ней, а в, скажем, нагромождении чемоданов, столов и стульев по силуэту запряженной повозки в центре сцены, на котором возвышаются герои. Между тем без музыки действие потеряет динамику, а значит, не получится показать путь. Кроме того, она имеет легкое гипнотическое свойство, настраивающее зрителей на восприятие глубинных смыслов разговоров.
В спектакле заняты два состава артистов. Обозначим их «4+1»: бакалейщик, каменотёс, водовоз, нищий-юродивый и палестинец, присоединяющийся к ним во втором действии. Соответственно: Виктор Сухоруков, Сергей Маковецкий, Евгений Князев, Виктор Добронравов и Григорий Антипенко; Виктор Сухоруков, Владимир Симонов, Алексей Гуськов, Виктор Добронравов и Павел Попов. Кроме того, в обоих составах Юлия Рутберг исполняет роль козочки, которая по всем правилам притчи в нужный час помогает героям не только молоком, но и словом. Очевидна «спетость» героев: экспрессия на сцене создается не за счёт слов и интонаций каждого по отдельности, а благодаря их соотношению между собой в игре артистов. В итоге спектакль-притча приобретает стройность и законченность. Можно придраться только к Антипенко, дебютировавшему у Туминаса: он казался несколько скованным и неловким в образе палестинца. Уверенна, что от этого скоро не останется и следа – в артисте чувствуются глубочайший потенциал и внутренняя гибкость. За эти свойства, вероятно, Туминас и выбрал его на роль внешне благополучного человека, решающего бросить всё и начать жизнь с чистого листа в Палестине.
«Улыбнись нам, Господи» ломает привычные зрительские рефлексы – здесь нет популистского юмора и трагедийности, где в смехе и сопереживании чувствуется больше инертности, чем искренности. Этот спектакль даёт зрителю свежий импульс в осознании всего, что происходит вокруг. Вопреки нерадостному финалу (все герои погибают, спасается только палестинец), послевкусие спектакля светлое. «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесет много плода. Любящий душу свою погубит её; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит её» (от Иоанна, 12:24-25), – эти известные слова из Нового Завета очень точно характеризуют жизненный путь героев. Умерев физически, они возрождаются духовно и живут в веках, вдохновляя писателей, режиссёров и артистов. Смерть становится для героев наградой. И на какую-то долю секунды кажется, что Господь улыбается не только им, но и всему зрительному залу.
В постановке задействованы такие актеры, как Виктор Сухоруков, Сергей Маковецкий и Юлия Рутберг. Москва, 15 марта. В Вахтанговском театре поставили спектакль «Улыбнись нам, Господи!» по романам Григория Кановича. Это история побега троих евреев от обыденности, но в театре подчеркивают, что спектакль об общечеловеческих проблемах. Проводником в нелегком пути выступил режиссер Римас Туминас. В спектакле задействованы одни звезды, такие, как Виктор Сухоруков, Сергей Маковецкий, Юлия Рутберг.
На фото — Виктор Сухоруков и Евгений Князев с режиссером Римасом Туминасом - Фото: Сергей Иванов
Историю из дореволюционной жизни местечковых евреев рассказывают Сергей Маковецкий, Владимир Симонов, Виктор Сухоруков, Алексей Гуськов, Евгений Князев, Юлия Рутберг, Григорий Антипенко и Виктор Добронравов.
Костюмерному цеху к премьере предстояло сшить более 40 костюмов. В связи с этим костюмеру Галине Петровне присвоили торжественное звание «царь и бог», но она, погруженная в эскизы костюмов и фотографии времен начала века, только отмахивается: — Какой я вам царь, вот шляпы лучше возьмите примерьте!
— Посмотри, как тебе кепочка, которую мне приготовили? — интересуется у Виктора Сухорукова Сергей Маковецкий. — Мне кажется, мелковата! — На, примерь другую, — советует Виктор Иванович. — Эта сидит как надо.
Напротив гримерной Сухорукова столик с несколькими шляпами. Среди них — раритетный котелок, сделанный еще до войны в Лондоне. Внутри на подкладке автограф Юрия Яковлева. — Юрий Васильевич — мой талисман на сего-дняшний день, — радуется Сухоруков. — Когда я выбирал себе рубашку, в которой буду играть, протянул руку вот к этой, и так она мне понравилась, прямо приросла ко мне. А потом глянул — а на ней написано «Юрий Яковлев». Он ушел, а мне рубашку передал. Интересно, от кого будут ботинки и пальто?
— Такие вещи как обереги, — замечает Юлия Рутберг. — Они пропитаны энергией больших мастеров, помогают нам работать.
Евгению Князеву некогда размышлять об оберегах. Он крайне удивлен. Надев пальто, обнаруживает в карманах… камни. — Это зачем? — спрашивает артист, выгружая стройматериал из карманов. И тут же получает доходчивое объяснение костюмера: камни оттягивают карманы, и пальто выглядит более поношенным. — Впрочем, не торопитесь, сейчас вам другое пальто принесут, серое, оно будет казаться более старым, — говорит костюмер. — Не надо, я сейчас это грязью измажу, и будет хорошо, — предлагает в шутку артист.
— Наш спектакль — еще не родившийся ребенок. Каким он родится — толстым или худым, блондином или брюнетом, мы пока не знаем, мы сейчас в процессе, — говорит Сергей Маковецкий. — Сейчас родим, а зрители потом оценят, каким он получился. Да, и принесите мне, пожалуйста, сапоги побольше, растоптанные какие-нибудь. Вот эти в самый раз! Довольный актер надел новые, точнее, старые сапоги и пошел на сцену.
В московском Театре имени Вахтангова – еще одна премьера. После русской классики - Лермонтова и Пушкина – его художественный руководитель Римас Туминас обратился к прозе популярного в Литве и практически не известного в России писателя Григория Кановича. Новый спектакль - «Улыбнись нам, Господи» - притча по романам писателя. В его центре – судьба «маленького человека» на примере еще одной еврейской истории…
«Куда бы мы ни ехали, куда бы ни шли, мы едем и идем к нашим детям. А они идут и едут в противоположную от нас сторону все дальше и дальше… И никогда мы с ними не встретимся…» Это изречение одного из персонажей пьесы красноречиво говорит: это история не только о стариках евреях, которые едут из своего местечка в город Вильно, чтобы узнать о судьбе сына одного из них. Дорога в Вильно длинна, но еще длиннее - воспоминания о прошлом, полном лишений и обид, мысли о смерти и несбывшихся надеждах. Для Римаса Туминаса этот спектакль – попытка во второй раз войти в одну реку. Он уже ставил эту вещь в родном Вильнюсе, но судьба спектакля сложилась трагически: один за другим ушли из жизни игравшие его актеры, и никакие вводы не помогли реанимировать постановку, рассказал известный режиссер.
"Он меня беспокоил, этот материал, он как бы не доигран после смертей: не доиграно, не дожито, не прожито. Что-то судьба несправедливое с нами сделала. Фундаментальные мысли здесь – это дорога, дорога к детям, к обещанному празднику, на землю обетованную. Мы все так живем – в ожидании, в пути. Мы готовимся, мы едем. Там, где дети, где близкие наши, - там праздник. Встреча с детьми – праздник. И вся наша жизнь – это долгое путешествие в этот праздник. Мы в дороге от рождения. Я дорогу эту люблю: все в ней – и любовь, и беды. А главное, мы должны быть в дороге - в дороге познаешь все".
И дорога раскрывает человека – так же, как раскрывает его театр, убежден Римас Туминас. В своем новом спектакле он задействовал звездный состав труппы среднего поколения: Сергей Маковецкий, Евгений Князев, Виктор Сухоруков, Алексей Гуськов… Причем звездными будут оба состава. Актеры признаются, что так или иначе примеряли эту историю со столь ярким еврейским колоритом на себя. И кровь тут ни при чем, уверен артист Евгений Князев:
"Почему меня так тревожит этот спектакль, волнует работа в нем? Когда я был студентом Горного института, меня отправили на практику в Ленинград, и мои родители решили навестить своего сына, посмотреть, не плохо ли ему там, как он там живет. И меня, 20-летнего, это оскорбило. И когда они приехали, я уехал в Гатчину в тот же день. Когда уже сел в электричку, понимал, что совершил нехороший поступок, но я должен был проявить свою независимость, и я ее проявил. И вот эту вину я несу до сих пор перед своими родителями. Их уже нет, а я виноват".
Все люди одинаковы, продолжает Евгений Князев, одинаковы их заботы и беды. И это произведение отнюдь не еврейское – оно общечеловеческое, говорит в свою очередь его дублер - актер Алексей Гуськов:
"Это путь автономного существования. Как написано у великого философа, только пройдя путь, ты понимаешь, какой путь хотел пройти. И этот спектакль для меня - какой-то новый шаг, новая система координат, которую мы продолжаем осваивать - честно, в меру сил и таланта".
Каждому в жизни уготовано свое место: еще один смысл, заложенный автором сюжета и продолженный режиссером. «Эта история касается абсолютно всех», - уверена актриса Юлия Рутберг, сыгравшая в нем совсем «молчаливую» роль.
"Это очень трудный спектакль. В нем трудно молчать, трудно говорить, трудно жить. Но я благодарна своим партнерам – я плаваю в их воде, в той питательной среде, которую они создают. И когда я слушаю, как они играют, многие вещи рождаются внутри просто оттого, как они раскрывают текст и что говорят. А вообще, мне кажется, что это про всех. Это Ноев ковчег".
Куда ведет «дорога», никто не знает. Но только в дороге герои начинают что-то понимать о себе, друг о друге, становятся светлее. И, быть может, они и узрят, наконец, улыбку Господа.
http://www.teatrall.ru/post/347--vremya-sobirat-kamni/ 18 марта 2014 г. Время собирать камни Новая постановка Римаса Туминаса "Улыбнись нам, Господи" в Театре им. Вахтангова: пронзительно и с болью... Автор - Юлия Чечикова
Спектакль по дилогии русско-еврейского писателя Григория Кановича "Козленок за два гроша" и "Улыбнись нам, Господи" шел в 90-х на сцене Малого театра Вильнюса. Спустя почти двадцать лет Римас Туминас представил в Театре имени Вахтангова московскую версию истории с еврейским колоритом.
Специфика повествования состоит в том, что все события происходят в дороге - герои отправляются в путь на телеге. Поэтому перед Туминасом стояла задача насытить действие динамикой, сымитировать движение, призвав на помощь музыку (бессменный композитор в работах Туминаса - Фаустас Латенас) и освещение (Майя Шавдатуашвили). В центре сцены - пирамида из нагроможденных друг на друга ящиков, комодов и шкафов. Венчает конструкцию подобие мачты с белой тканью. Вот такое необычное средство передвижения предлагает героям притчи сценограф Адомас Яцовскис. Весь их путь сопровождается афоризмами, преимущественно фаталистического настроения.
Один из главных персонажей, каменотес Эфраим Дудак (Сергей Маковецкий в первом составе) получает сообщение о том, что его сын Герш совершил покушение на генерал-губернатора. Не убил, но ранил в руку. И в ногу. Эфраим собирается в Вильнюс проститься с приговоренным к смерти сыном. Герш - не единственный его ребенок, у старого еврея их много - три раза женат был. Но все его супруги умерли. И тем пронзительнее сцена прощания Эфраима с "семьей", от которой остались только булыжники, намек на холодные надгробия (вообще камни в спектакле - не просто намек на род занятий Дудака; в зависимости от событий, они меняют свое предназначение и в финале складываются в курган). У его взрослых детей давно своя, тоже в целом нескладная жизнь, и тосковать по Дудаку будет только белоснежная Козочка, которую играет Юлия Рутберг. Тот факт, что Заслуженная артистка соглашается на роль козы, уже сам по себе нестандартный, но и роль Рутберг специфична: по сюжету Козочка понимает своего хозяина лучше многих людей, и Дудак уверен, что у нее есть душа. Так что мысль, что Козочка живее и человечнее многих тех, кто по крови приходится каменотесу родней, Туминас решает вводом актрисы.
Почерк Туминаса остается неизменным: очеловечивание животных и опредмечивание их же - один из любимых приемов режиссера. Коза - женщина, а кобыла - шкаф! По пути в Вильнюс на него - то есть на нее, на кобылу - нападают волки (люди в телогрейках и ушанках, внешне очень похожие на зэков), и хозяин лошади, водовоз Шмуле-Сендер Лазарек (Евгений Князев) демонстрирует публике доказательство укусов - окровавленную тряпку. А еще в шкаф бросают овес и много раз целуют. Вообще это удивительно, как рельефно и нетривиально играют неодушевленные предметы у Туминаса.
Что касается непосредственно актерских работ, то тут в первую очередь хочется отметить Виктора Сухорукова. Его герой Авнер Розенталь некогда был бакалейщиком, преуспевал и горя не знал, и жил бы так дальше, не заглядывая другим в рот, если б не пожар, уничтоживший все его имущество. Теперь Авнер - побирушка. С какой тоской он смотрит на своих друзей, запасшихся едой в дорогу! Отчаянный, мятущийся, у него никак не получается найти себе место в этом мире. Герой Сухорукова весь спектакль словно пытается ухватиться за соломинку, уговаривая себя и окружающих, что счастье возможно.
Герой Маковецкого - антагонист Авнера. Он давно смирился с тем, что происходящее вокруг горько и безрадостно, что дети "безжалостно долго стреляют в нас", "палят годами". Черная тоска владеет им, и кажется, что эмоции навсегда покинули его, но это до поры до времени - Маковецкий будет играть мощно, эмоционально, на разрыв.
Третий образ - уже упомянутый Шмуле-Сендер (Евгений Князев) - самый удачливый и беззаботный из этой компании. В пути к ней примыкают еще двое попутчиков. Один из них, Хлойне-Генех - в первые минуты не узнаваемый, гиперкомичный, до сумасшествия пластичный в плане актерского мастерства Виктор Добронравов. Это тоже местный юродивый, наивный и трогательный. Собственно, 90% юмора в спектакле - работа Добронравова. Само его появление и знакомство с троицей - искрометный анекдот. Добронравов в руках режиссера - желанный материал, из которого можно вылепить самые нестандартные образы.
Во втором действии появляется загадочный Палестинец (Григорий Антипенко). Он направляется в Иерусалим, где, как считает, начнет жизнь заново, и именно в этом городе его ждет подлинное счастье. С Палестинцем связана целая серия режиссерских метафор. Мой знакомый еврей трактовал его как образ нового человека, красивого, успешного, сильного, способного противостоять любым напастям (недаром он так уверенно стоит на раскаленных камнях).
"Улыбнись нам, Господи" - вещь не развлекательная. История еврейского народа сама по себе насчитывает немало мрачных, страшных страниц, и в раздумьях персонажей спектакля бесконечно крутится мысль: еврею проще умереть, чем жить. На протяжении трех часов публику тестируют на предмет функционирования ее органов сострадания, и чтобы пережить нелегкое путешествие Дудака в Вильнюс, требуется много душевных сил. Но после драматичного финала остается все-таки светлое чувство. Наверно, в этом и кроется та самая надежда на то, что Господь все-таки улыбнется и в мою сторону.
После оглушительного успеха двух спектаклей в Театре имени Евгения Вахтангова: «Пристань» и «Евгений Онегин» зрители ринулись покупать билеты на премьеру с символическим названием «Улыбнись нам, Господи». К великому сожалению, ни одному из героев спектакля он не улыбается, наоборот, посылает на их головы новые испытания, поэтому им ничего другого не остается, как терпеть и верить.
Григорий Канович, бежавший вместе с семьей из Литвы в Казахстан и на Урал от нацистов, после возвращения на родину написал 10 романов, посвященных восточноевропейскому еврейству, его вечному преследованию и поиску земли обетованной, которой на самом деле нет. Среди этих произведений было две повести: «Улыбнись нам, Господи» и «Козленок за два гроша». По ним Римас Туминас в 1994 году поставил спектакль в Вильнюсском малом театре. На фестивале «Балтийский дом» в Санкт-Петербурге он произвел неизгладимое впечатление. Все были поражены бьющим по нервам трагическим исходом еврейского народа. Но самое главное – околдованы актерским ансамблем, настолько вписавшимся в предлагаемые обстоятельства притчи, будто сами прошли этот тяжелый путь.
Во время пресс-конференции Римас Туминас сказал, что тема исхода продолжает его волновать, он считает ее незавершенной после того, как литовский спектакль перестал существовать. А потому и решил поставить трансформированный библейский сюжет с вахтанговцами. Для этого он собрал неслабую команду, можно сказать, первачей, начиная от Сергея Маковецкого, Алексея Гуськова, Владимира Симонова, Евгения Князева и заканчивая талантливой молодежью. Эти «ребята» должны были обеспечить новую жизнь нестареющему режиссерскому замыслу и убедить публику, что в одну и ту же воду можно войти дважды, да еще при этом выиграть во времени.
Несомненно, 20 лет назад общество стояло на пороге больших перемен. Кто-то собирался уезжать на Запад в поисках лучшей доли, кто-то еще надеялся, что перестройка всех уравняет и экс-президенту Ельцину не придется класть руку на рельсы, чтобы доказать дееспособность ваучеров. Только эту «палочку-выручалочку» очень быстро распознали, к сожалению, слишком поздно, потому что самые сообразительные и циничные уже сколотили на этом капитал. Но машина всеобщего хаоса была приведена в действие. Чему немало способствовал появившийся выбор с условно открытыми границами. И энергичная молодежь, задрав штаны, ринулась в образовавшийся проем, пытаясь перехитрить судьбу. Ну а наивные родители, живущие по старым понятиям, зажав в кулаке прежние ценности, продолжали жить иллюзиями и надеждами на долгожданные встречи с детьми. Никто из них не хотел верить, что блудливое время поглотило их сыновей и дочерей, и живительный источник продолжения рода иссяк. Фактически об этом, как мне показалось, и поставил спектакль Римас Туминас. Тут дело не столько в горькой доле вечно гонимого еврейского народа, сколько в нынешнем переселении всех народов, бросающих свою землю и дом ради призрачного счастья.
Именно поэтому Туминас вместе с художником Адомасом Яцовскисом сооружают на сцене некое подобие ковчега в виде телеги, на которой Эфраим Дудак – Сергей Маковецкий и два его друга: Шмуле-Сендер – Евгений Князев и разорившийся лавочник Авнер Розенталь – Виктор Сухоруков отправляются в Вильно спасать сына Эфраима, осужденного за нападение на генерал-губернатора. Этому странному декоративному сооружению из ящиков, стульев, сундуков вменяется в обязанность убедить зрителей в подлинности средства передвижения, причем длинный шкаф с офортом «Незнакомки» – ничто иное, как старая кляча, хозяин которой, вечно вздыхающий жалостливый Шмуле, готов сам нести ее на руках. Пропажа, а точнее, кража этого «одушевленного» предмета приводит всех в ужас, и горе-путешественники, не думая об опасности, отправляются на поиски вора.
Фактически весь путь местечковой троицы состоит из серии новелл, скрепленных одной сверхзадачей: найти справедливость и понимание в чужих сердцах, умеющих прощать. Ведь каждый из них никогда не зарился на чужое, смиренно принимая удары судьбы, и даже бедность не считал таким уж большим злом. Так, в хозяйстве у Эфраима только одна коза (которую, представьте, играет Юлия Рутберг) и эту кокетку с лукавыми глазками он отдает соседу, понимая, что может никогда не вернуться назад. Грубыми досками заколачивается дверь в храмовое пространство. Звук молотков рвет барабанные перепонки, и Эфраим все больше и больше уходит в себя, потому что знает – покушение на чужую жизнь ничем оправдать нельзя… Но как быть, если это родной сын?..
Сложный способ существования артистов в философской притче Туминас соединяет с витальной формой картин Казимира Малевича, пытаясь в обыденности найти уникальное, в корявых фигурах местечковых евреев нечто возвышенное, свойственное разве только юродивым. Над их наивностью и доверчивостью можно потешаться, но почему-то смех застревает в горле. Не потому ли, что пока артистами не овладела легкость. Они боятся пользоваться красками шаржа. И только Виктор Сухоруков берет ту высокую ноту балаганного лицедея, когда карикатура превращается в летящего ангела. Все его исповеди похожи на покаяние перед Богом, которого он чувствует в себе, но не видит. Евгений Князев пытается овладеть сложной формой художественного шаржа, но пока дальше гротескового рисунка не идет. По-моему, артистам мешает отсутствие конфликта как такого, переведенного режиссером в бытийный конфликт. Чему хорошо научены литовские артисты и чем не всегда владеют русские артисты, уверенно чувствующие себя в монологическом способе существования. Но здесь этого мало, поскольку соло должно сливаться с общим хором таких, как они, пилигримов.
Наверное, эти критические заметки можно пропустить мимо ушей, не заметить, посчитать несправедливыми наскоками на больших мастеров. И вместе с тем путь от себя к образу в метафорическом спектакле такой же сложный, как путь их героев к суровому Богу, не желающему улыбаться.
http://www.kp.ru/daily/26209.4/3094113/ 20.3.2014 «Улыбнись нам, Господи!» Спектакль по романам Григория Кановича Римас Туминас ставил впервые почти 20 лет назад Анна БАЛУЕВА
Спектакль по романам Григория Кановича «Улыбнись нам, Господи» и «Козленок за два гроша» Римас Туминас ставил в первый раз в Вильнюсе почти 20 лет назад. Повторится ли тот грандиозный успех сейчас? Должен. Если в России еще жив зритель, готовый не только к шоу, но и к размышлению, сопереживанию - к жалости, наконец.
В основе постановки - житейская история начала прошлого века о том, как каменотес и вдовец Эфраим Дудак из литовского местечка засобирался в Вильно, где арестован его сын, стрелявший в губернатора. Без особой надежды помочь отправляется - хоть повидать, если удастся, и попрощаться. С Эфраимом подхватился ехать его сосед, водовоз Шмуле-Сендер. Его сын - давно в Америке, водит авто, писем не шлет, а внуков Джорджа с Евой брошенный Шмуле и не видал, и не увидит никогда, но все же просит написать на его могиле «мистер». За ними увязался несчастный, полусумасшедший Авнер Розенталь - его лавка с корицей, изюмом и прочими чудесными черносливами сгорела, теперь он нищий и горестный, и только мечтает стать деревом - лучше кленом.
В общем, терять им всем нечего, разве что Эфраиму свою хромую козу надо пристроить - да вот хоть дочке местного рабби отдаст, только подоить надо на прощанье. Вы знаете, как у Туминаса в спектакле доят козу, если ее играет женщина? А если эта женщина - прекрасная актриса Юлия Рутберг? Не знаете. Это целый танец, сотканный из нежности и печали. Ох да, Актеры! В русском театре актеры - почти боги. А в Вахтанговском - и «почти» исчезает. Дудака играют в разных составах Сергей Маковецкий и Владимир Симонов. Оба лучше. Шмуле-Сендер - Алексей Гуськов и Евгений Князев. Розенталя - а-а-а! - только Виктор Сухоруков, трагичный шут, но точный и сдержанный. Хотя болтает-то он больше всех (каждая реплика - философская). И умирает раньше всех. А знаете, как умирать у Туминаса в спектакле? Надо распахнуть двери наглухо заколоченного дома и войти в сноп света. А не как в этой жизни - лег, вздохнул, помер. Что это за смерть?..
А теперь о главном. Это спектакль-мысль, спектакль-чувство-притча. Здесь нет актуальных колкостей и мелкой злободневности - эти игры Туминас считает пошлыми. Он сам говорил. Здесь формы и смыслы едины. Здесь грань между жизнью и бытием тонка и почти неразличима. И дорога - не дорога, а путь. И телега - не то остров, собранный из нажитого скарба, коробов, тумбочек, чемоданов, сундуков, не то корабль в море опасностей, на котором горемыка Розенталь водрузил мирный флаг - кривую палку с белой тряпкой. Да и лошадь-то - это старый комод на боку (украшенный женским портретом), который погоняет и кормит овсом Шмуле-Сендер, и попробуй только ее назвать клячей - рассердится, потому что это «орлица моя». Да и ездоки, местечковые евреи, в пути этом метафизическом где-то разминулись сами с собой и стали почти библейскими героями. Но вот что важно: фабула ни капли не крошится под давлением всеобъемлющего, а наоборот, даже свободнее как-то дышит. В пути путешественники встречают вполне реального конокрада Йоселе-Цыгана и табор, где хоронят и женятся с одинаковым азартом, и чванистого управляющего-поляка с двумя дамочками (их «сопровождает» знаменитый полонез Огинского, разбавляя музыку-меланхолию Фаустаса Латенаса, без которой спектакли Туминаса уже не представимы). Подвозят герои и загадочного Палестинца (Григорий Антипенко), цель которого Иерусалим. А навстречу им военные (русский рубака верхом на солдате-литовце - это смешно или ужасно?), бродяга, чащоба (для еврея лес - страшнее некуда), волки... А в конце повозку встречают дезинфекторы-куклусклановцы, зачищающие «пархатых». Но к финалу еврейская тема уже давно переросла в общечеловеческую: «пархатым», понятно, может стать каждый.
«Улыбнись нам, Господи» — спектакль под таким названием имел двадцать лет назад успех в вильнюсском Малом театре. Теперь эта постановка Римаса Туминаса — в Театре имени Вахтангова Глеб Ситковский Для Ведомостей
Старики совершают путешествие на шкафу, по дороге знакомясь со встречными Фото: М. Гутерман
Возглавив Вахтанговский театр семь лет назад, Римас Туминас показал себя за это время умным и расчетливым худруком, чья философия — успех и еще раз успех. Стратегия его состоит в том, чтобы чередовать новые спектакли с теми, что когда-то пользовались успехом в Литве. Так в репертуаре возник «Маскарад», малость переиначенный под русских актеров, и точно такая же история теперь приключилась со спектаклем «Улыбнись нам, Господи».
Казалось бы, почему бы и нет? Что двадцать лет назад, что сейчас спектакль Туминаса притязает на то, чтобы его уважительно характеризовали как вневременную притчу. Трое потрепанных жизнью евреев из литовского местечка начала прошлого века, подобно своим праотцам, пускаются в дальнюю дорогу. Нет, не в Иерусалим, а в Вильно, где сын одного из них, как выяснилось из газет, стрелял в тамошнего губернатора. На повозку, которую кое-как тащит одышливая кляча, взгромоздятся старый молчун-каменотес Эфраим Дудак (Владимир Симонов), водовоз Шмуле-Сендер Лазарек (Алексей Гуськов) и горе-бакалейщик Авнер Розенталь (Виктор Сухоруков).
Возможно, главной удачей этого спектакля стала работа художника Адомаса Яцовскиса, который придумал срифмовать бесполезный человеческий хлам со столь же бесполезным хламом из лавки старьевщика. Сцена запружена бесконечными сундуками, комодами, ящичками и шкафчиками, которые, сгрудившись вместе, вполне способны изобразить из себя примитивную тягловую силу. Старичье сидит верхом на старье и погоняет шкаф, которому поручена ответственная роль клячи. За спиной у них — наглухо заколоченные досками двери синагоги. Порой вся эта картинка начинает чем-то смахивать на шагаловский Витебск — особенно когда Юлия Рутберг в роли Козы воспаряет куда-то вверх лишь для того, чтобы посмотреть на все это дело в древнееврейской тоске.
Евреи тем временем ведут меж собой разговоры, которые от них и принято ожидать. Псевдофилософские сентенции («Куда бы мы ни поехали, куда бы мы ни шли, мы едем и идем к нашим детям. А они едут и идут в противоположную от нас сторону… и никогда мы с ними не встретимся») перемежаются еврейскими шуточками — так, глядишь, и долгий путь до Вильнюса постепенно скоротаем. По сути, перед нами сценический вариант роуд-муви, герои которого, трясясь по литовским кочкам, встречают по дороге таких же незадачливых чудаков, как они сами. Это и не полноценные персонажи даже, а так — часть пейзажа. Нечто похожее Туминас попытался проделать в прошлогодней постановке «Евгения Онегина», где Татьяна Ларина, прежде чем достичь ярмарки невест в Москве, должна была пересечь бескрайние просторы России и умилиться вместе с публикой от встречи с перебежавшим дорогу зайцем. В «Улыбнись нам, Господи» герои, правда, повстречаются вовсе не с зайчиками, а со стаей волков, но сути дела это не меняет.
Бесконечная дорога, убегающая в никуда, должна была согласно замыслу режиссера стать главной героиней этого спектакля, а дорожная скука срифмоваться с экзистенциальной тоской. Но режиссерский замысел считывается до того быстро, что скука постепенно завладевает и зрительным залом. А когда повозка наконец достигает Вильнюса и старых евреев пускают в расход люди в безликих униформах, намекая тем самым на грядущий Холокост, то ничего, кроме неловкости за эту многозначительность, не испытываешь. Возможно, нас просто укачало в дороге.
Спектакль - своеобразный ремейк 20-летней давности его же спектакля в Вильнюсе. Те, кому удалось его видеть, говорят о той постановке как о театральном чуде. Не удивительно, что режиссеру захотелось чудо повторить с такими великолепными артистами, какие работают теперь под его началом, да и время снова для этого подходящее, по теме...
Несчастный, загнанный в угол, страдающий человек независимо от национальности поневоле становится философом. Таковы и герои спектакля. Речь этих простых людей ох как не проста. Каждую фразу можно заучивать как афоризм - например, такой: "Короткие дороги ведут только в корчму или на кладбище".
Римас Туминас в соавторстве с художником Адомасом Яцовскисом и композитором Фаустасом Латенасом в каждом спектакле создает новый удивительный мир - ни на что не похожий. Как будто открыли четвертую стену, а там идет своя жизнь, свой ход времени. И каждый раз удивляешься безграничной фантазии мастера и его коллег. Вот и в притче "Улыбнись нам, господи!" снова... А артисты здесь играют тоже по-другому - не бытово, "густым мазком", страстно, с душой.
Дело происходит в начале ХХ века. Революционные события в столице аукнулись в еврейском местечке сообщением, что сын каменотеса Эфраима (Сергей Маковецкий) арестован за покушение на генерал-губернатора, который, к счастью, остался жив. Одинокий Эфраим делится горем с соседями - тоскующим, замордованным женой-стервой водовозом Шмуле (Евгений Князев), у которого тем не менее сын живет и процветает в Америке, и обнищавшим бакалейщиком Авнером. У героя Виктора Сухорукова после пожара из всех сокровищ осталась только мельничка, ручку которой он крутит почти вхолостую - корицы всего крупица уцелела. Решая ехать на встречу с сыном, каменотес прощается с родными могилами, пристраивает под пригляд соседям любимую козу. Ее безмолвно играет Юлия Рутберг, и более ласковой, печальной и умной козочки не сыскать в целом свете...
Друзья сговариваются ехать вместе на телеге водовоза, чтоб узнать о судьбе непутевого сына-революционера. Расставленные по сцене тумбочки, комоды и чемоданы чудесным образом превращаются в телегу с лошадью, и провожаемая маленьким местным оркестром и жителями местечка компания отправляется в путь. А по дороге героев ждут всякие приключения. У них крадут лошадь, и они попадают в цыганский табор. Но кляча столь стара и немощна, что вор-цыган возвращает ее счастливому хозяину, и компания снова в пути. Тут новая напасть - волчья стая, и снова бедная лошадь пострадала. А потом встречается конвой с заключенным литовцем, которому завидно, что евреи остаются на его родине, а ему путь - в Сибирь. А еще по дороге им встречаются фанатик, мечтающий попасть в Палестину, и бесприютный паренек. И у каждого своя правда, свои мечты, свои страдания. Потом по дороге умирает бакалейщик, сыгранный Виктором Сухоруковым так пронзительно, что комок в горле от жалости к этому несчастному одинокому существу, так нелепо закончившему свои дни. Но как режиссер придумал его уход - в светящиеся врата. Фантастика!
Чего может добиться старый бедный еврей в столице? Кто даст ему возможность поговорить с сыном? На эти вопросы он и сам себе ответить не может. И столько горя, столько покорности судьбе в Эфраиме Сергея Маковецкого, что за этим образом невольно возникают картины будущей трагедии народа-изгоя, как, впрочем, и многих других народов. В финале, когда телега наконец приблизилась к заветной цели, на сцене появляется группа бессловесных "санитаров" в прозодежде, дезинфицирующих и зачищающих территорию...
Этот спектакль-притча, спектакль-фреска не прост для восприятия. Он длинен и с избытком наполнен глубинными смыслами, что по нынешним временам большая редкость. Но какая радость, что он появился на любимой вахтанговской сцене, лишний раз давая понять, что Господь внимает просьбе и все же иногда и нам улыбается.
Фонтан «Принцесса Турандот» в Москве на Арбате, перед зданием театра Вахтангова. Фото: www.depositphotos.com
Корреспондент «Труда» побывал на премьере спектакля «Улыбнись нам, Господи» в Театре Вахтангова
«Улыбнись нам, Господи» Римаса Туминаса в Театре им. Вахтангова обещает стать самым знаковым спектаклем нынешнего сезона. На премьере побывал корреспондент «Труда».
Странных сближений в нашей жизни гораздо больше, чем мы успеваем заметить. Лишь изредка даем себе труд остановиться и попробовать разобраться, хотя бы попробовать! — почему именно эти кривые пересеклись именно в этой точке пространства и именно сейчас.
Впервые спектакль по романам литовского писателя Григория Кановича «Козленок за два гроша» и «Улыбнись нам, Господи» Туминас поставил почти 20 лет назад в созданном им Малом театре Вильнюса. Тот спектакль принято называть легендарным — он принес своему создателю европейскую славу. Зачем понадобилось режиссеру, чье место в российском театре уже никто не оспаривает, второй раз входить в ту же реку? Особенно после «Маскарада», тоже пережившего на сцене Вахтанговского второе рождение и, несмотря на очевидный успех у зрителя, удостоившегося от критиков более или менее аккуратно завуалированных упреков во вторичности.
На сей раз судьи были еще строже: и для современного театра это уже не прорыв, и режиссеру лавров не добавляет, и притча сегодня жанр неактуальный, и, в конце концов, что нового можно сказать о евреях после всех известных нам еврейских анекдотов! Но в том-то и дело, что, берясь за постановку, лидер вахтанговцев думал не о «прорыве» и уж тем более не о каких-то там лаврах, а о том, что за истекшие 20 лет изменились и время, и люди. И театру, слышащему грохот колес времени, надо это каким-то образом ретранслировать. Например, рассказав притчу о цене человеческой жизни.
Трое стариков едут из маленького литовского местечка в Вильнюс. Каменотес Эфраим Дудак (Сергей Маковецкий) — узнать о сыне, покушавшемся на генерал-губернатора, водовоз Шмуле-Сендер (Евгений Князев), которому уже некому и незачем возить воду, и нищий Авнер Розенталь (Виктор Сухоруков), бакалейная лавка которого давным-давно сгорела — за компанию, чтобы не оставлять соседа один на один с его горем. Хотела и любимая Козочка Эфраима (в милое домашнее животное с юмором перевоплощается Юлия Рутберг) за хозяином в город рвануть, да тот ее соседям под присмотр отдал. Медленно едут: телега из ободранных сундуков сложена и запряжена положенным на бок платяным шкафом (знает художник Адомас Яцовскис, что человек в дорогу не чемодан берет, а всю свою жизнь с собой тащит!). Людей разных по пути встречают: несчастного разбойника, веселого проходимца, фанатичного паломника, спорят с ними и друг с другом о жизни и смерти, иногда анекдоты рассказывают. И все. Ничего вроде бы не происходит.
Ровно до того момента, пока не прорежет напряженную тишину: «Что за страшное время: все меньше мыслей, все больше пуль: Нельзя убивать ни губернатора, ни сапожника». И зал, сам еще того не ведая, разделяется. Одни холодными глазами сторонних наблюдателей продолжают следить за тем, как «вся скорбь еврейского народа» конденсируется вокруг диковинной телеги. А другие не просто себя на ней видят (кто б не бросился дитятко непутевое из беды вызволять?), но, выудив из недр памяти все, что знают из мировой истории, и сопоставив все это со свежими телерепортажами, с горечью убеждаются, что на крови рай земной не возводится. Ни одна революция еще не привела совершивших ее в землю обетованную, какой бы они ее себе ни представляли.
Притча для нас сегодня — жанр трудно перевариваемый: далеко не каждый готов признать за театром право не соревноваться в скорости с Интернетом. В мировой паутине и полетать не грех, а по жизни идти приходится. По дороге из небытия в вечность. И на той границе ни у кого о национальной принадлежности не спросят.
Премьера спектакля Римаса Туминаса «Улыбнись нам, Господи» - важное событие в культурной жизни страны. Театралы, критики только и говорят — об этой постановке на сцене Академического театра имени Вахтангова, и непременно отмечают игру Виктора Сухорукова. Зрители, разумеется, хотят попасть на спектакль, но на апрель уже все билеты проданы.
В интервью «Вечерней Москве» Виктор Иванович объясняет — почему роль героя романа литовского писателя Григория Кановича — Авнера Розенталя на сегодня стала для него самой главной, любимой и, возможно, наиболее близкой.
- Виктор Иванович, поделитесь, пожалуйста, мыслями, чувствами, которые родились у вас в процессе работы над ролью в спектакле «Улыбнись нам, Господи!»?
- «Родились» — правильный глагол. Драматургия Кановича, режиссура Туминаса были для меня родильным домом, новым рождением в актерской профессии. Без преувеличения. Открою тайну — я загадал, ждал и верил, что Римас Туминас позовет меня в свой спектакль. Хотел любого сотрудничества с Римасом Владимировичем, но в результате получил роль, которая воистину философская, по-настоящему образная, да, что там - космическая! Впервые в жизни, работая над ролью, играя ее на сцене, я испытал катарсис. Посудите сами: что не фраза, то — лозунг, что не предложение, то — цитата... Будто эти слова, выражения вырываются из всех религий мира, и принадлежат всему человечеству.
- Сложно далась роль? Я была на премьере спектакля, и видела, что вахтанговский зритель принял вас горячими аплодисментами и морем цветов?
- Вахтанговский театр — театр особенный, самодостаточный, оригинальный, личностный, неповторимый. Чужие в театре Вахтангова, как говорится, «не ходят». У меня были две попытки «влезть» в театр Вахтангова, и, возможно, только сейчас мне это удалось?! По крайней мере, чувствую, что люди театра — начиная от охранника и заканчивая дирекцией, не отвергли меня, не столкнули, не обожгли, не ужалили...Все они (подчеркиваю «все», ибо театр Вахтангова — единый организм) согласились с моим участием в их Доме. Я волновался, не скрою, немного даже боялся, но режиссура Римаса Туминаса настолько сильная, ясная, верная, что, попадая в нее, мгновенно очищаешься от шлаков, примесей, сомнений, страхов...После первой же репетиции с Римасом я понял, что в своих предыдущих спектаклях мне тоже не удалось избежать «зашлакованности». Хотя, чего лукавить, я был уверен в себе, и считал себя «чистым» артистом?! А когда понял, что пришел к Римасу не таким уж совершенством, как мне казалось, то стал работать с ним без разговоров, без рассуждений, без трепа и демагогии. Я очень хотел стать необходимым, максимально полезным для этого спектакля, для театра, для Римаса. И, возможно, впервые ничего не оставлял «про запас». Уверен, что довольно скоро спектакль «Улыбнись нам, Господи» созреет до художественного театрального творения, в котором не будет тумана, пыли, легковесности, а все, все окажется понятным, простым, человеческим и насущным.
- Спектакль «Улыбнись нам, Господи!» поразителен еще тем, что очень сложные, вселенские темы, над которыми веками думают мудрецы, доходят до самого сердца зрителя? Спектакль очень умный, и при этом душевный? За вашего героя было так тревожно — «только бы он не умер, только бы не умер?!»
- Главная сложность — произносить со сцены метафорические смыслы так, чтобы они звучали органично, реально и по-людски. Знаю, что у меня получается — достучаться до сердец людей. Получается, потому что мне нравится текст роли, и я понимаю подтекст, и каждое слово, каждый образ я материализую своим сознанием. Вот сначала пропускаю через сознание, а потом выдаю публике. Например, мой герой произносит: «И чтобы дятел долбил мою кору, а не... посох нищего». И я представляю кору, как свою кожу, которую долбит дятел, и с нее уходит весь позор. И мне хочется, чтобы дятел так расковырял и продолбил мою кожу, чтобы не осталось ни капли стыда и срама.
- Невероятно — как же Римас Туминас своим спектаклем попал в наше время, прямо в наш день?
- Пульс Римаса Туминаса соответствует пульсу времени. Понимаете, он — гений, а каждый гений очень хорошо ощущает время, в которое живет, и предвидит его. Сердце гения пульсирует с сердцем земли. Не буду объяснять, что репетиции спектакля «Улыбнись нам, Господи!» начались отнюдь не сегодня. Еще прошлым летом.
- Ваш герой — Авнер Розенталь — самый одинокий в спектакле. У него нет ни детей, ни близких, ни портрета жены, Он — живое воплощение вселенского одиночества? Вам его жаль по-человечески?
- При всей величайшей одинокости моего героя — дружит он только с самим собой, с Авнером, который остался до пожара. Я развиваю свое присутствие на сцене в этой постановке именно через показ раздвоения личности героя — «до» пожара и... «после».
- В таком случае есть ли связь между Авнером Розенталем и Павлом Первым, которого вы сыграли в фильме Виталия Мельникова «Бедный, бедный Павел»? Известно, что Павел Первый — яркий представитель человека с «раздвоенным сознанием».
- Их объединяет преследование беды, предчувствие беды. Характерами похожи. На мой взгляд, у Розенталя лучше развито чувство юмора, чем у императора Павла Первого.
- Виктор Иванович, встречали ли вы в жизни людей, которые вот так балансируют от высшей точки смешного, комического до трагической бездны?
- Бомжи, чья душа похожа на «стоптанные туфли», очень даже оптимистично дефилируют по столичным улицам в ночное время. И когда я становлюсь свидетелем такой бодрости и бесстрашия людей, чья радость, казалось бы заросла щетиной, разумеется, восхищаюсь! В эти минуты я вижу в этих, на первый взгляд, ничтожных людях — человеческое достоинство. И мой Авнер Розенталь, несмотря на все бедствия, сохранил в себе человеческое достоинство. Я стремлюсь его играть так, чтобы зритель видел и чувствовал, как в этом «сгоревшем человеке» ресницами хлопает гордыня.
- Трудно не увидеть связь между Авнером Розенталем и вашим Безымянным героем в дебютном фильме Алексея Балабанова «Счастливые дни»?
- Умничка! Во время работы над ролью Розенталя я вспоминал балабановские «Счастливые дни», и однажды воскликнул: «А ведь все это я, все я — Сухоруков: и игровой, и реальный!». Еще одно совпадение, связанное с Алексеем Балабановым, - Сергей Маковецким, с которым мы снимались в фильме «Про уродов и людей», и с которым теперь играем в спектакле «Улыбнись нам, Господи!».
- Виктор Иванович, в каких фильмах вы снимались в последнее время, с какими режиссерами работали?
- Больше полугода, круглые сутки я был предан только Авнеру Розенталю, и нигде не снимался. Не мог больше ни о чем думать, кроме этой постановки. Возможно, потому что я ощущал некую «лебединость». Нет черты, финала, но есть точка, которую я поставил именно ролью в спектакле «Улыбнись нам, Господи». Точка провоцирует многоточие, и оно будет, пока я не умру...Но я уже сказал себе после премьеры спектакля «Улыбнись нам, Господи»: «Ай, да, Витька, ай, да сукин сын!», и в этом есть «лебединость». Не подумайте, что я доволен результатом, и что у меня все получается...Но я очень доволен тем, как участвовал в этом процессе. Всем актерам, даже врагам своим, желаю приобрести хотя бы четвертинку той истории, в которой я оказался благодаря Римасу Туминасу.
- Простите, но мне показалось, что после такой роли, как Авнер Розенталь, уже и смерть не страшна?
- Не страшна. Хотя и раньше она не была мне страшна. Смерти бояться не надо, потому что она — естественна. Последние слова Авнера Розенталя: «В мире все придумано, кроме смерти». Мне кажется, что я очень понятно произношу эти слова, потому что сам в них безгранично верю, и понимаю, что смерть — то единственное, что всех нас роднит и объединяет. Простите, за печальный финал. Но в нем ничего нет ужасного.
http://www.kommersant.ru/doc/2426339 17.03.2014 Глубокоумножаемый шкаф Алла Шендерова — о спектакле Римаса Туминаса «Улыбнись нам, Господи» в Театре имени Вахтангова
Римас Туминас выпустил в Театре им. Вахтангова русскую версию своего вильнюсского спектакля "Улыбнись нам, Господи"
В середине 1990-х о литовском спектакле по романам Григория Кановича "Улыбнись нам, Господи" и "Козленок за два гроша" в Москве говорили как о чуде. Все вокруг распадалось, московские театры яростно делились. О вильнюсской же труппе Туминаса, уважительно понизив голос, говорили, что "там еще жив дух студийности".
Осенью 1995-го спектакль "Улыбнись нам, Господи" показали в Москве. Удивило все: метафорические декорации Адомаса Яцовскиса, музыка Фаустаса Латенаса, сплоченная команда артистов и даже само звучание литовского языка, которое не мог заглушить сипящий в наушниках голос переводчика. Смелой казалась и тема — Туминас поставил четырехчасовую сагу о местечковых евреях начала XX века, едущих в Вильно.
В его спектакле их история достигала масштабов библейской притчи. Даже шире: к финалу гора шкафов и шкафчиков, нагроможденных на повозку, начинала напоминать Вавилонскую башню. А евреи, над головами которых к финалу загорались то ли фонарики на чугунном козырьке губернаторского дома, то ли чеховское небо в алмазах, становились прообразом всего человечества.
Формально все это можно увидеть сегодня в Вахтанговском театре: те же декорации, ностальгический свет, музыка, мизансцены, каждая из которых напоминает живую гравюру. Но назвать этот спектакль событием сейчас было бы натяжкой.
В центре сцены — гора резных шкафов, их грузят на подводу и тащат с собой в путь, превращая в этакий дом на колесах. Справа — выцветший багровый портал заколоченной синагоги. На стене, в метре над землей (поклон Марку Шагалу), висит, перебирая ножками-копытцами, странное создание с бубенчиком на шее. Это коза. Когда старый каменотес Эфраим Дудак (Владимир Симонов) решает пуститься в путь, он сперва отвязывает ее и приводит к дочке рабби. Строптивую, женственную, грациозно прихрамывающую козу играет Юлия Рутберг.
Эфраим Дудак надеется успеть в Вильнюс, пока суд не вынес и не привел в исполнение приговор над его сыном Гиршем — "сморчком, лоботрясом и неслухом", который стрелял в губернатора. В город его везет на подводе сосед — водовоз Шмуле-Сендер (Алексей Гуськов), за компанию с ними отправляется местный нищий — разорившийся бакалейщик Авнер Розенталь (Виктор Сухоруков).
Все дальнейшее — череда ярких зарисовок: прощание с жителями местечка, общая молитва, обед в пути (снедь и даже кипящий чайник достают из шкафов); походы "до ветра" — вся троица выстраивается на краю сцены и уже берется за ширинки, но тут Эфраим, слыша шорох по ту сторону рампы, машет рукой, и компания спешно уходит.
Как ни странно, именно этот скетч вызывает у сегодняшней публики больше всего восторга. Есть еще метафорическая встреча с грабителями, они же волки, с цыганом-конокрадом и множество других сценок, в ходе которых повозка обрастает гротесковыми персонажами, как корабль — ракушками. Проблема в том, что все это происходит очень медленно.
Сто лет назад один мой предок, родной брат деда, был отправлен из-под Смоленска в Вильно, где ему предстояло учиться в хедере. По семейной легенде, он шел туда два года пешком. Такое впечатление, что спектакль Римаса Туминаса стремится к тому же аутентичному ритму. И вот этот бесконечно растянутый ритм мало-помалу заставляет воспринимать все происходящее как вычурный балет. Да и текст понемногу теряет обаяние, превращаясь в нагромождение псевдофилософских фраз и старых анекдотов.
Владимир Симонов (в первом составе ту же роль играет Сергей Маковецкий) поначалу очень убедителен в роли Эфраима — стареющего каменотеса, бывшего силача, потерявшего трех жен и тоскующего по детям. "Я не успею!" — тяжело вскакивает он, узнав из газеты, что суд над сыном будет вот-вот. Кажется, в ярости он легко может разметать по сцене всю эту гору ненужного скарба. Но такие крещендо редки — большинство актерских усилий засасываются в воронку растянутого ритма.
Оживить происходящее удается лишь Виктору Сухорукову — бывшего бакалейщика Авнера Розенталя он играет без парика и грима, но таким непоседливым, в любой миг готовым вспорхнуть с места, поговорить о смерти или вдруг вообразить себя деревом (одна из самых поэтичных сцен), что в него поневоле вглядываешься. К финалу, так и не доехав до Вильно, Авнер умирает — поднимается по ступеням старой синагоги, отрывает доски от заколоченной двери и уходит в свет.
А Эфраим, Шмуле-Сендер и все прочие оказываются под тем самым резным чугунным навесом с огоньками, который когда-то, 19 лет назад, заставил московскую публику визжать от восторга. Справедливости ради скажем, что часть зрителей повизгивает и сейчас. Но большинство зала остается невозмутимым.
Станиславский утверждал, что средний срок жизни театра — 15 лет. С тех пор русский театр только и делает, что опровергает эту формулу. Театры у нас живут по 100 лет, спектакли — по нескольку десятилетий. И попробуй сказать слово попрек, тут же обвинят в покушении на традиции великого русского репертуарного искусства. Собственно, к спектаклю Туминаса это не имеет прямого отношения. Ведь формально нынешняя премьера Вахтанговского — новая постановка, с новыми исполнителями и на другом языке. И даже эстетика ее вроде бы не устарела, просто сегодня в театре хочется другого. Это как со старым гардеробом: открываешь, смотришь — все вроде бы со вкусом и по швам не лезет, но надевать почему-то не хочется.
Впрочем, чтобы не обижать великую в прошлом постановку, скажем иначе. В романе Кановича Шмуле-Сендер объясняет Эфраиму: "Куда бы мы ни поехали, куда бы мы ни шли, мы едем и идем к нашим детям. А они едут и идут в противоположную от нас сторону... и никогда мы с ними не встретимся". Будем считать, что спектакль "Улыбнись нам, Господи" по-прежнему хорош, просто за минувшие годы мы очень далеко от него уехали.
История этого спектакля на самом деле началась двадцать лет назад – тогда Римас Туминас написал пьесу по романам Кановича «Улыбнись нам, господи!» и «Козленок за два гроша» и совместно со своими постоянными соавторами – композитором Фаустасом Латенасом и художником Адомасом Яцовскисом – осуществил блестящую постановку на сцене Вильнюсского Малого театра. Десять лет спектакль шел при полном аншлаге, украсил немало фестивалей (в том числе «Балтийский дом»), после чего перешел в разряд театральных легенд. Легендами стали и некоторые из ролей, созданных первыми исполнителями.
Идя на спектакль, автор «НИ» даже не предполагала, что это – римейк. Таким образом, удалось посмотреть просто премьеру, не напрягая себя задачей выяснить, не устарел ли спектакль и выдерживают ли актеры Вахтанговского конкуренцию со своими литовскими коллегами. Но первое, что пришло в голову уже на первых сценах, была счастливая мысль: «Вот форма и язык, художественная ценность которых безотносительна ко времени! Ибо – подлинная метафора!» Впрочем, как и основные темы спектакля: с трудом преодолеваемый вечный дефицит толерантности между народами, культурами, поколениями.
Восьмидесятилетний каменотес Эфраим (Сергей Маковецкий) узнает о том, что его сын, давно покинувший бедное еврейское местечко, стрелял в губернатора. Эфраим, отправляется в Вильнюс, надеясь увидеть сына в последний раз («куда бы мы ни ехали, мы едем к своим детям, а дети едут от нас»). Его сосед-водовоз Шмуле-Сендер (Евгений Князев), сын которого еще раньше уехал аж в Америку, соглашается отвезти его на своей лошаденке. А местный полублаженный Авнер Розенталь (Виктор Сухоруков) присоединяется к этой компании приключения ради. Хотя до Вильнюса и не так далеко, продолжительность их путешествия зависит не столько от расстояния, сколько от превратностей судьбы, делающей евреев вечными странниками. А содержанием их жизни в течение недели в пути станут встречи и расставания, преодоление опасностей, свадьба и похороны, а также мудрые и легкомысленные дорожные разговоры.
…Разрушая простор сцены, центральную ее часть занимает гигантское нагромождение видавшей виды мебели, на разных уровнях которого притулились ездоки. Длинный комод, подпирающий груду слева, увенчан женским портретом – это лошадка, тянущая на себе воз сбереженного скарба (как метафору груза невзгод и тяжелых воспоминаний народа-скитальца). Справа закулисье отгорожено аркой-вратами – это и дом Эфраима, заколоченный перед последним, возможно, путешествием, и ворота стены иерусалимской (куда ведут евреев все дороги), и сияющие врата рая, через которые покинет этот мир один из персонажей. Решетчатый черный задник едва различим в темноте – взбираясь по нему, актеры будто парят в воздухе, подобно персонажам Шагала.
Рассыпающая в воздухе горсть зерна сдвигает с места лошаденку, а раскаленные воображением камни будто сами «играют» баню – взаимодействие актеров с субстанциями (бренд литовского театра) в спектакле Туминаса – просто учебник! Так же, как и пластические находки режиссера – сцена дойки козы (Юлия Рутберг блестяще играет домашнюю любимицу Эфраима), или передвижения правоверных евреев гуськом и в ногу (трогательный шарж, добавляющий этнического колорита), или русский офицер, прискакавший верхом на литовском солдате (колорит политический). Вообще, сценическая траектория актеров безупречной точностью напоминает движение шахматных фигур. А исполненная трагизма и лихого отчаянья музыка Фаустаса Латенаса наполняет воздух полынной горечью.
Среди созвездия вахтанговских премьеров, играющих спектакль, особо хочется выделить две работы: загадочный шалопай Хлойне-Генех в самозабвенно-чаплиновском исполнении Виктора Добронравова и Авнер Розенталь в интерпретации не в первый раз приглашенного в вахтанговскую постановку Виктора Сухорукова. Его некогда малоприятный бакалейщик, достигший просветления после мгновенной утраты всего, что имел, намеренно выпадает из общей фактуры спектакля. Среди беспробудного «еврейского счастья» этот «местечковый сумасшедший» счастье, похоже, обрел – Сухоруков играет человека, сознательно отказавшегося почти от любой самоидентификации, разделяющей людей: в нем нет ни национальности, ни возраста, ни даже, кажется, пола – он мечтает стать деревом. Осознавший, что радость можно найти в самом факте жизни, он первым покидает эту жизнь. Бог улыбнулся ему, избавив от финала: у въезда в Вильнюс «ковчег» встретят борцы за чистоту в защитных костюмах с опрыскивателями, чтобы истребить прошедших путь, как насекомых…
По ходу спектакля не раз вспоминается популярная песня «Местечко», и особенно тот куплет, в котором поется о том, что «ехать все же надо», но «кто бы подсказал бы: откуда и куда». Вспоминается, наверное, не случайно. Все действующие лица вахтанговской постановки — местечковые евреи. Но в отличие от огромного числа своих сородичей, издавна снимавшихся с насиженных мест в поисках нового, какого-нибудь чисто гипотетического, не столько богатого, сколько спокойного убежища (а именно о них писал автор стихов «Местечка» Михаил Танич), герои спектакля — Эфраим Дудак, Шмуле-Сендер Лазарек и Авнер Розенталь, точно знают пункт своего назначения.
Они направляются в Вильно, чтобы помочь стрелявшему в губернатора сыну Эфраима — Гиршу. Настоящее дело с самого начала представляется «гиблым», но эти старики, по разным причинам оставшиеся одинокими, затевают-таки свое рискованное и, как окажется в итоге, трагическое путешествие.
Долгая дорога располагает к неторопливым рассуждениям, постепенно раскрывающим характеры путников, которых нам предстоит понять и постараться посочувствовать каждому из них. К этому нас побуждает режиссер Римас Туминас, уже не в первый раз погружающий публику в необычный мир прозы литовского писателя Григория Кановича, ныне живущего в Израиле. Спектакль «Улыбнись нам, Господи» по его одноименному роману и книге «Козленок за два гроша» в свое время украшал афишу Малого драматического театра Вильнюса, чьим творческим лидером художественный руководитель вахтанговской труппы Римас Туминас продолжает оставаться до сих пор.
Обращение к еврейской теме в нашей стране всегда считалось Поступком. Несмотря на все демократические изменения в обществе сегодняшний день — не исключение. Выбор режиссера вызывает уважение также потому, что просмотр этого спектакля требует от зрителей немалой внутренней работы, касаясь вечных, основополагающих понятий ненависти и сострадания, отчаяния и надежды, наконец, жизни и смерти.
Конечно, все эти темы не имеют конкретной национальной «окраски» - они относятся к человеку вообще. Но все же от еврейской специфики литературных первоисточников никуда не уйти. И как ни старались вахтанговцы перевести рассказанную Кановичем историю в разряд общечеловеческих, спектакль вышел еще и еврейским.
Благодаря его особой, печальной, с нотками светлого юмора атмосфере. Благодаря деталям. В том числе: субботним свечам, зажигаемым Шмуле-Сендером, хупе, под которую, играючи встают Иоселе-Цыган и его жена Хася. Да и персонаж, названный в программке «Палестинцем», направляющийся в Землю Обетованную, лезет вверх по огромной стене. Это художественное воплощение известной истины: на историческую Родину евреи не едут, а «поднимаются»…
К счастью, обошлось без пошлости (хотя иногда режиссеру изменяет вкус, скажем, когда притворяющийся слепым проходимец Хлойне-Генех для того, чтобы убедиться, что перед ним еврей тоненьким прутиком измеряет длину носа Шмуле-Сендера). Впрочем, ее появлению не располагает сам жанр спектакля, тяготеющего к притче.
Отсюда — завораживающая музыка Фаустаса Латенаса, в которой еврейские мотивы переплетаются с мистическими, напоминающими стон, звуками. И — решенные в условной манере декорации, предложенные сценографом Адомасом Яцовскисом. По его и режиссерскому замыслу (не без помощи художника по свету Майи Шавдатуашвили) сюжет развивается в странном, каком-то даже «космическом» пространстве. В результате двери дома здесь могут одновременно означать вход в потусторонний мир (переходом в который выглядит в спектакле кончина Авнера, не выдержавшего тягот пути). Камни — указывают на профессию Эфраима (он — каменотес), являются обязательным атрибутом бани и символизируют тяжесть жизненного груза. А телега оказывается всего лишь нагромождением комодов, на одном из них возница Шмуле-Сендер вешает женский портрет, красноречиво намекающий на его нежную привязанность к лошади…
Это пространство еще предстоит «обжить» актерам. И в первую очередь исполнителям центральных ролей — Сергею Маковецкому, Евгению Князеву, Виктору Сухорукову и Юлии Рутберг.
Последняя играет… Козочку, выстраивая этот почти сказочный образ целиком на пластике — изящной, какой-то даже летящей, как у персонажей живописных полотен Марка Шагала. Спектакль только вышел, но уже после его дебютных показов эту работу Юлии Рутберг стоит назвать удачей. К сожалению, пока не слишком органичен Евгений Князев, в игре которого много суеты, излишнего ажиотажа, и, вероятно, от этого его речь тороплива и не всегда разборчива. Но, зная способность артиста от спектакля к спектаклю «набирать» эмоциональные «обороты» (недаром в его репертуаре присутствуют роли в спектаклях-долгожителях — «Пиковая дама» и «Посвящение Еве»), можно не сомневаться в том, что «рисунок» роли Шмуле-Сендера им будет освоен им в полной мере.
А вот приглашенному из Театра имени Моссовета Виктору Сухорукову роль Авнера Розенталя сразу пришлась «впору». И его трогательный, измученный многочисленными несчастьями, мечтающий стать… «деревом» Авнер, без труда завоевывает симпатии зала. Роль мудреца и философа Эфраима Дудака тоже подошла Сергею Маковецкому, чей способ сценического существования привлекает естественностью, отсутствием надрыва и назидательности.
Кажется, что из трех главных героев как раз Эфраим Дудак ближе всего режиссеру Туминасу, тесно сотрудничающему с вахтанговцами уже седьмой год и, по его собственному признанию, считающему «проверкой на актерскую зрелость» именно этот свой новый спектакль с таким поэтическим, непривычным для столичных театралов названием — «Улыбнись нам, Господи».
Кстати, о названии. Сам Туминас уверен, что смысловой акцент в нем необходимо делать на слове «нам». И с ним нельзя не согласиться, так как божья благодать необходима всем людям независимо от их национальности и, прежде всего, для того, чтобы жить в ладу с собой и в мире без потрясений.
Однако к позиции Римаса Туминаса так и тянет добавить личные «коррективы», спровоцированные заключительным фрагментом спектакля, когда уже на достигших Вильно Эфраима и Шмуле-Сендера нападают странные существа в маскировочных халатах, которые начинают поливать героев специальной белой смесью. И смесь эта похожа на раствор, предназначенный для борьбы с вредными насекомыми. Глядя на эту, мягко говоря, жутковатую картину, становится ясно, что героев стремятся не убить, а как бы «вытравить» с лица Земли. Просто по причине их принадлежности к еврейской нации. В этот момент невольно напрашиваются ассоциации с Катастрофой, случившейся с евреями в период Второй мировой войны и с событиями первой половины XX века с ее многочисленными погромами, вследствие которых исчезали многие еврейские местечки (память о них сохранили лишь пожелтевшие фотографии патриархальных еврейских семейств — один из таких семейных портретов в обрамлении горящих свечей зависает над сценой «под занавес» спектакля)… Поэтому, думается, евреям улыбка Б-га нужна чуть больше, чем другим народам.
«Я – умный придурок, и у нас это любят» Актер Виктор Сухоруков
Знаменитый киноактер, не часто выходящий на театральные подмостки, Виктор СУХОРУКОВ сыграл одну из главных ролей в премьере спектакля «Улыбнись нам, господи!» Римаса Туминаса. В интервью «Новым Известиям» народный артист рассказал о трудностях освоения вахтанговской сцены, о пользе одиночества и о «годе Прошкиных» в своей кинокарьере.
... – В чем ключ к вашему персонажу – на взгляд Туминаса и по вашему личному ощущению? – Туминас – конструктор спектакля. Только потом, когда уже каркас сооружен, он начинает «заглядывать в окна, вставлять двери, закупать мебель», то есть лезть во внутреннее содержание героя. Но! Если он видит, что мое ощущение персонажа соответствует его желанию, он даже не спрашивает, что я под него «подкладываю». Я не видел первой, литовской версии спектакля. Прочел инсценировку и многого не понял. Пошел, как грудной ребенок из родильного дома. Но в какой-то момент признался Римасу: «Все понимаю про него, знаю, как играть, но я впервые столкнулся с проблемой: «Вынужден как будто играть самого себя!» Я увидел в этом свою собственную жизнь до и после «пожара»...
...И мой Авнер Розенталь, некогда богатый, самонадеянный и жестокий, а ныне все потерявший, полусумасшедший, но научившийся ценить жизнь, выходит к публике, чтобы сказать: «О, люди! Чудаки живут на земле! Мы все с вами – мечтатели. Только не держите камень за пазухой. Зла за шиворотом!» В каждом из нас столько заложено и сокрыто! И скелеты в шкафу есть у каждого из нас. Только все равно мы объединимся под одним названием: «Смерть». И мне было не важно, из литовского местечка мой Авнер или из деревни Гадюкино. Если Витя Сухоруков из Орехово-Зуево Московской губернии, произнося слова, придуманные когда-то давно и далеко писателем Кановичем – о его жизни, проблемах, печалях, радостях, – заливается слезами, значит, это его, Витины мысли...
...– Так как получается, что актер отрицательного обаяния пользуется таким успехом у публики? – Потому что я – умный придурок. И у нас это любят. Мне кажется, само слово «придурок» имеет не только какую-то патологическую окраску. Я – отрицательный, но – не злой… А может, и наоборот, как шутил Петр Наумович Фоменко, «я человек не злопамятный. Просто злой. И память у меня хорошая».
Кажется, все это было так давно, что как будто и не было. Бабушка подарила восьмилетней внучке только вышедшую книжку под названием «Дорога уходит в даль» Александры Бруштейн, и с первой же фразы: «Я у мамы и папы одна...», - книжка эта почему-то глубоко запала в душу. Вместе с ее героиней Сашей Яновской (а писательница повествовала о себе, обозначив девичью фамилию) я проделывала сложный путь познания мира и своего места в нем. В течение последующих нескольких лет вышли еще две части трилогии, которые читались с таким же упоением. Это была подлинная энциклопедия: впервые с этих страниц я узнавала о деле Дрейфуса и участии В.Г.Короленко в процессе над мултанскими вотяками, о студенческих волнениях и еврейских погромах, о том, что такое настоящая дружба и что такое трагедия изгойства... На этих же страницах я прочитала о «чернявом хлопчике», юном сапожнике Гирше Лекерте, стрелявшем в губернатора Вильно генерала фон Валя.
В тот майский вечер 18-летняя Саша с родителями и братом были в цирке: зрители смотрели не на арену, а на губернатора, за несколько дней до того жестоко наказавшего тех, кто устроил первомайскую демонстрацию: «Обыкновенное лицо, хорошо раскормленная ряжка «его высокопревосходительства» - ни мыслей, ни чувств. О, такой вполне мог с утра до вечера смотреть на кровавую расправу над безоружными рабочими! Наверное он совершенно спокойно отдал жестокую команду: «Сечь медленно!».
А после конца представления на площади перед цирком раздались выстрелы. Генерал был только ранен, но Гирша военный суд приговорил к повешению.
«Так впервые входит в мою жизнь ненависть», - написала много лет спустя уже состарившаяся Саша Яновская, писательница Александра Бруштейн. И, мне кажется, с той поры, как я прочитала об этом, она вошла и в мою жизнь - ко всем сытым и жестоким, кто получает наслаждение от мучений других, как вошел, впитался весь жизненный опыт героини трилогии, запомнившейся на всю жизнь.
Спектакль Театра им. Евг. Вахтангова «Улыбнись нам, Господи» поставлен по двум романам известного писателя Г. Кановича, один из которых так и называется, а второй именуется «Козленок за два гроша». Инсценировка и постановка Римаса Туминаса сосредоточена на путешествии отца Гирша, Эфраима (у Кановича его фамилия Дудак), из еврейского местечка в далекий город Вильно, где должны казнить его сына. Сам избранный писателем жанр во многом унаследован у классика еврейской литературы Менделя Сфорима, но «Путешествие Вениамина в Святую Землю» разительно отличается от романа Г.Кановича тем, что в первом случае герой ищет обетованный край, а во втором - поднимается на Голгофу, ожидая предстоящей гибели сына. Но и в первом, и во втором случае метафора пути приобретает чрезвычайно важный смысл. Узнав о покушении на губернатора, потрясенный старик прощается с могилой жены, заколачивает дом, оставляет козу дочери раввина и отправляется на телеге в путь со своими соседями - Шмуле-Сендером и Авнером Розенталем. В пути их ждет немало приключений и невзгод, которые мы, зрители, проживаем вместе с героями: здесь будет и цыганский табор с кучей детишек, и встреча с прикидывающимся слепым портняжкой Хлойне-Генехом, нападение волков, встреча с бравым военным, скачущим, словно на лошади, на крестьянине, с шашкой наголо, и оживающие воспоминания Эфраима об оставленной Козочке, гонка телеги и некоего устройства, которое называется автомобилем, - и каждая из сцен будет решена театрально, ярко, изобретательно, с юмором...
Но...
Поразила та закольцованность переживания, эмоционального ощущения, которая возникла с первых же минут спектакля в душе: знания о Гирше, полученные в раннем отрочестве и запомнившиеся навсегда, соединились с узнаванием о его отце и - естественно - осозналась протяженность жизни. Не только моей - целого поколения. Если тогда поступок Гирша воспринимался как подвиг, то сегодня вместе с его отцом Эфраимом задумываешься о легкости кровопролития: «Сегодня и человека можно убить как муху», - говорит Эфраим, рассуждая не по вере («око за око, зуб за зуб»), а по законам гуманизма.
Главная мысль спектакля Римаса Туминаса - трагическая разобщенность поколений, разорванные связи между близкими как по крови, так и по духу, распад семьи как большого и единого клана, потому что дети уходят по своим дорогам, ведущим их к не до конца осознанной борьбе, или к фанатизму во имя столь же не окончательно осознанной идеи, или к поиску благополучия и больших денег, в стремлении к которым покинул родное местечко сын водовоза Шмуле-Сендера. Они уходят не просто из тех мест, где родились, а из целостного мира, состоящего из быта, традиций, культуры, правил, в котором выросли и сформировались.
Так вновь, на совсем ином витке исторической спирали, наступает время не собирать, а разбрасывать камни. Эта сила камня становится одной из выразительнейших метафор спектакля «Улыбнись нам, Господи»: к ним обращается, словно к надгробию жены, Эфраим перед тем, как отправиться в Вильно; их он яростно разбрасывает, узнав о поступке сына; камни явлены баней, в которой путники, обжигаясь, отмываются после значительной части путешествия; они становятся надгробием Авнера, умершего в дороге, - бедного Авнера с раздвоенным сознанием. Виктор Сухоруков играет его очень выразительно и сильно: бакалейщик, обнищавший после пожара, в котором погибла его семья, он как будто живет двойной жизнью - того Авнера, которого уже нет, и того, кто есть сегодня, сейчас, постоянно путая, где он нынешний и где вчерашний.
Смерть для него лучше жизни, и она решена режиссером очень символично: Авнер отрывает от двери дома Эфраима доски, которые сам же и приколачивал, и уходит в растворившееся пространство, из которого льется свет, потому что, по словам Эфраима, «без смерти нет памяти, а память сильнее смерти»... Может быть, она, память, и есть свет?..
Неузнаваемым стал для меня в роли Эфраима Сергей Маковецкий - лишенный эмоций (лишь в одном эпизоде раздается его страшный, какой-то звериный вопль, когда, стуча молотом по камням, разбрызгивающим искры, он кричит о том, что смерть лучше жизни), собранный, сдержанный, глубоко в душе переживающий за сына, готовый ко всему, строгий, почти библейский персонаж. На протяжении всего спектакля ни на миг не выпадая из сложнейшего образа, Маковецкий блистательно ведет свою «партию», не нарушая законов ансамбля, а уверенно лидируя в нем.
Так же, впрочем, как точно и ярко играют Юлия Рутберг (Козочка - сложнейшая пластическая роль), Виктор Добронравов (Хлойне-Генех, неожиданно для самого себя, кажется, присоединившийся к путешественникам), Григорий Антипенко, создающий таинственный, кажущийся почти мистическим образ «Палестинца» - молодого человека в длиннополом черном пальто и черной шляпе, с сосредоточенным и фанатичным лицом. Он оставил жену и детей, отбросил свое имя и идет в далекий Ершалаим, чтобы обрести там истинную жизнь. Его готовность преодолеть любые препятствия решается в спектакле любопытной метафорой - в эпизоде «бани» герой Антипенко стоит босыми ногами на раскаленных камнях и ничто не дрогнет в его лице. Он тверд и мужествен, и лишь напоследок припадет к ногам Эфраима с мольбой стать ему отцом и уйти с ним в далекую Землю обетованную. И эта мольба на миг расслабит словно окаменевшие черты лица прежде, чем «Палестинец» полезет вверх по отвесной стене и пропадет из глаз за ее краем...
Несмотря на некоторые ритмические затянутости премьерного спектакля, он воспринимается на одном дыхании - взволнованном, соучаствующем, потому что перед нами подлинная театральная притча, насыщенная метафорами, пропитанная стихией камня и воды (когда персонажи прибывают, наконец, в Вильно, их встречает некая, сегодняшним языком выражаясь, санитарная бригада с дезинфицирующими шлангами и обливает с ног до головы водой, пока остальные члены этого сообщества разбирают те чемоданы, комоды, узлы, из которых состояла телега путешественников). И на месте телеги возникает окруженная зажженными свечами большая фотография - из тех, знакомых каждому, старинных семейных фотографий, на которых все были в строгом порядке размещены по рядам. Шмуле-Сендер (к сожалению, Евгений Князев уступает пока другим главным героям спектакля) и Эфраим бросаются к этой фотографии, цепляются за нее, почти повисают, а она, словно мираж, словно память, медленно вращаясь, уплывает вверх, заставляя вспомнить слова старого раввина, к которому перед поездкой приходил Эфраим: «Наша родина - память, в ней мы живем...»
И как бы ни был труден этот спектакль (а он труден, потому что заставляет всерьез задумываться над очень и очень многим, и многое пережить в себе), он невымышленно нужен сегодняшнему зрителю: ведь только через боль можно преодолеть боль.
А для меня еще чрезвычайно важной оказалась та связь времен, что протянулась более чем через полвека, связав книгу детства с непростым сегодняшним временем разбрасывания камней...
7-го марта 2014 года на сцене театра им Евг. Вахтангова состоялась премьера спектакля «Улыбнись нам, Господи». Пьесу – притчу по роману Григория Кановича инсценировал Римас Туминас. О чем она? О долгом жизненном пути стариков евреев, едущих из местечка в Вильно узнать о судьбе сына одного из них, покушавшегося на жизнь генерала губернатора.
«Куда бы мы ни поехали, куда бы ни шли, мы едем и идем к нашим детям. А они идут и едут в противоположную от нас сторону все дальше и дальше… И никогда мы с ними не встретимся…»
Много неожиданностей подстерегает путников. Длинна дорога в Вильно, но еще длиннее воспоминания о прошлом, полные лишения и обид, о смерти, что поджидает каждого, о не сбывшихся надеждах, о потерях, которых не вернуть.
В этой истории один сюжет – дорога к детям и один смысл – философия жизни, где каждому уготовано свое место. Все есть в этих воспоминаниях, нет только радости и надежды. А может быть случится, наконец, чудо и палестинец доберется до земли обетованной, сына Эфраима оправдают, а Авнер, превратившись в дерево, обретет вечную жизнь. И все это произойдет?!! Только улыбнись нам, Господи!
В Вахтангова. Спектакль "Улыбнись нам, Господи". В этот раз с Гуськовым и Симоновым. Просто нет слов. Видимо мне нужно было сделать побольше перерыв между книгой и спектаклем. После премьеры в марте у меня были какие-то вопросы. Что-то не совпадало с ожиданиями. Теперь у меня совпало все! Все настолько хорошо, что действительно нет слов. Спектакль жизнь. По-другому и не скажешь. Театру поклон до земли!
Уже почти с самого начала, с того момента, когда начинает говорить человек, и ты понимаешь: он страдает, а почему понимаешь - не ясно; так вот, с этой самой второй минуты после открытия занавеса становится очевидно, что про этот спектакль наверняка захочется написать...
Театр имени Вахтангова. "Улыбнись нам, Господи" по произведениям Г. Кановича. Режиссер - Р. Туминас. Художник - А. Яцовскис. Костюмы - А. Яцовските. Композитор - Ф. Латенас.
А потом вдруг понимаешь: это вовсе не спектакль никакой. То есть это выдающийся спектакль, грандиозный. Только не спектакль. И не просто сценическое действо. И даже не исповедь.
Это знаете - как? Это как будто открыли волшебным театральным золотым ключиком неведомую дверку, а за ней - сидят люди и говорят о самом главном. О самом-самом таком, о чем мы говорить стесняемся, но непременно мучительно думаем, потому как люди. И все это расцвечено немыслимыми, ежеминутными режиссерскими придумками.
Это как называется? И поэтому все театральные, известные критикам незолотые ключи разбора спектакля здесь не работают. Актеры играют так-то, этот не дотягивает, зато тот - ура! Сценография прекрасна, музыка замечательна... Не-а.
Мимо все. Не потому мимо, что неправда, а потому, что выпадающий из общего ряда спектакль нельзя втискивать в общепринятые рамки разбора.
И тут я поймал себя на том, что, явно желая о постановке сказать, хочу написать письмо постановщику Римасу Туминасу. Потому что "Улыбнись нам, Господи!" располагает не к оценочной критике, а к беседе. (Кстати, что называется "по жизни" - излюбленному моему жанру).
Дорогой Римас Владимирович!..
Так бы я начал и запнулся о слово "дорогой". Мол, имею ли право?
Права не имею. Но начал бы именно с этих слов. И вот почему.
Дорогой Римас Владимирович! Посмотрев спектакль, я понял, что Вы - дорогой для меня человек, хотя я и видел Вас в жизни считаное число раз.
Потому что Ваши спектакли позволяют иначе взглянуть на жизнь. А как еще обращаться к тому, кто делает такое?
Первым делом я хочу сказать Вам "спасибо" за то, что сегодня театр Вахтангова задает определенный уровень. Мы как-то запутались в бесконечных разговорах про грязь в осовременивании классики, а Вы указываете путь.
Ваш спектакль напоминает истину, над которой не издевался разве что ленивый: "Театр - храм", то есть такое место, в котором нужно заниматься не дешевой публицистикой, а думать о самом главном. Потому как дешевой публицистики у нас полно, а о самом главном непонятно где и можно подумать.
Что Вы делаете со своими артистами, Римас Владимирович, это возможно объяснить? Нет, можно, конечно, сказать, что Маковецкий, Князев, Сухоруков, Рутберг, Добронравов, Попов играют хорошо. Можно даже сказать, что они играют гениально.
Только это ничего не объясняет. Потому что они не играют. И пошловато-критическое слово "живут" - здесь тоже не подходит.
Когда долго, невероятно долго и абсолютно невероятно молчит Маковецкий - кажется, что он думает о чем-то своем. И Сухоруков - артист с абсолютно звериной органикой - про свое рассказывает. И Князев мечется, свою боль выплескивая. И Рутберг играет бессловесную козочку так, что в нее влюбляешься сразу и навсегда - не в козочку, замечу, а в актрису. Молодые Добронравов и Попов существуют так, что кажется, эти молодые люди ищут что-то важное в этой жизни и нас призывают поучаствовать в этих поисках.
Как так может быть, Римас Владимирович? Объясните. Я - очень опытный театральный зритель, я чего только не видел... Но то, что получается у Вас, - это нечто совсем отдельное. Какое-то исповедальное актерское существования, когда на сцене - и герои спектакля, и просто люди.
А еще хочу сказать Вам: спасибо за то, что возвращаете на сцену слово. Сегодня ведь как? Ставят спектакли вообще без пьес. Или требуют, чтобы герои говорили, как в жизни, словно надеясь, что зритель перепутает театр и жизнь.
А в Вашем спектакле звучит Слово. Вот так вот именно - с большой буквы. И зритель следит не за сюжетом, а за мыслью. Следит - банально, но справедливо говоря, - затаив дыхание.
Вообще-то в спектакле есть сюжет и даже интрига. Дело происходит до революции. Человек по имени Эфраим Дудак узнает, что его сын совершил покушение на губернатора Вильнюса. Вместе со своими друзьями он уезжает из местечка, чтобы попасть на суд над сыном.
И знаете, что я Вам скажу, Римас Владимирович? Это совершенно поразительно и очень правильно, что Вы не доводите интригу до конца: мы так и не узнаем - встретятся отец и сын или нет, повесят юного революционера или помилуют...
Потому что спектакль про другое. И когда один из персонажей говорит, что родители и дети всегда живут на разных берегах, - это главное. Остальное - детали.
Почему у деревьев, облаков, волков нет нищих, а у людей есть? Почему в нашем мире мыслей мало, а пуль много? И волки, так похожие на погромщиков... И цыганская девочка, невероятно танцующая посреди огромной вахтанговской сцены... И герои спектакля... И бесконечная, молчаливая - не оторваться - сцена смерти одного из героев... И абсолютная тишина зала, взрывающаяся долгими аплодисментами... И еще... И еще...
Фразы и сцены перемешиваются в голове. Не для того, чтобы это критически оценивать.
Сейчас только обратил внимание: папа, который, как мне казалось, знал всё, грамотно писал по-русски и на идиш, считал быстрее арифмометра и не оставлял в кроссвордах ни одной пустой клеточки, так и не успел закончить даже финансовый техникум. Но ведь и польские разведорганы хороши: ну, разве можно было собирать штат из таких неучей!
...status_constr Dec. 26th, 2013 12:31 pm (UTC) "...грамотно писал по-русски и на идиш" Очень интересно, какой орфографией идиша пользовался Ваш отец - на его веку сменилось как минимум четыре варианта. Например, собственное имя как он писал - זלמן, זאלמען или זאלמאנ ? И еще интересно, на каком идише говорили Ваши старшие? например, "заходи" - "кум аарайн" или "ким аран"? Спасибо и с наступающим Новым Годом!
На этой неделе исполнилось 85 лет писателю и переводчику Григорию Кановичу — одному из немногих авторов, писавших в Советском Союзе на еврейскую тему. В интервью Jewish.ru писатель рассказал о том, почему, вопреки ожиданиям семьи, не стал сапожником, какие три русских слова знал в подростковом возрасте, как уходил на дно мир еврейского местечка и почему нельзя допустить его полного забвения.
— Я вырос в абсолютно традиционной еврейской семье в местечке Йонава. Оба моих деда, и с отцовской, и с материнской стороны, были сапожниками. Они не конкурировали между собой, но подглядывали друг за дружкой: сколько людей ходит к Довиду, а сколько — к Шимону? Мой отец был портным, и все дядья тоже были ремесленниками — либо портными, либо сапожниками. И мне прочили такую же судьбу. Я жил в ремесленном мире, в окружении людей, которые никогда не помышляли о том, что их внук станет работником интеллектуального труда. Казалось, вся их жизнь была устремлена к одной цели — заработать на хлеб насущный. Один мой дед считал, что лучше всего быть сапожником, потому что босиком ходят только нищие и люди асоциального типа. Другой дед говорил, что я должен стать парикмахером, так как нет людей, которые бы не брились и не стриглись. А бабушка моя была чрезвычайно набожной и мечтала, чтобы я поехал в город Тельшяй, поступил в иешиву и стал раввином. Она вообще высшей степенью успеха в жизни считала религиозное образование. Бабушка боготворила нашего местечкового раввина и хотела вырвать хотя бы одно чадо из многочисленной семьи, из этой круговерти ремесленников.
— А как в вашей семье отнеслись к тому, что вы не пошли ни в сапожники, ни в раввины, а стали филологом? — Бабушки и дедушки до этого времени не дожили. Когда я стал гимназистом, я случайно начал что-то сочинять. Один мой одноклассник попросил меня написать стихотворение для его любимой девушки — он почему-то решил, что я на это способен. Им обоим мое стихотворение очень понравилось, и с тех пор я начал писать. Родители мои не думали, что из меня может выйти что-то толковое. Поначалу они говорили: стихи пусть пишут русские, а тебе надо поступить на медицинский, как Яша, или на юридический, как Даня, но только не на русскую филологию, потому что и больных, и обвиняемых всегда больше, чем читателей. Помню, как папа водил меня от одного книжного магазина к другому, тыкал пальцем на ряды книг и задумчиво говорил: «Гриша, ну что еще можно к этому добавить?» Короче говоря, они меня отговаривали. Но я их не послушал и продолжил писать: выпустил две книжки стихов, начал писать прозу. Сейчас, на старости лет, я думаю, что они бы меня простили.
— О ваших книгах часто говорят, что вместе они составляют одну автобиографическую сагу. Действительно ли у всех их персонажей были реальные прототипы? — Нет, не у всех. Думаю, примерно у половины. Я считаю (может быть, кто-то со мной не согласится), что не может быть настоящего писателя без воображения. И в этом разница между писателем и журналистом. Если ты просто описываешь человека, которого лично знаешь, ты можешь считаться журналистом, но не писателем. Писатель не просто описывает — он достраивает образ. Конечно, мне большую службу сослужили мои родичи, я очень многое взял из их рассказов. Но не могу сказать, что все они стали прототипами моих героев. Тот уклад жизни, философия, отношения между людьми, свидетелем которых я был в детстве, стали фоном моего творчества. Все это прошло, так сказать, через горнило моего воображения и оформилось в совсем другую действительность.
— Местечковый дух выражался еще и в особом типе мышления. — Конечно. Например, у моей бабушки, обычной женщины, была очень богатая фантазия. Ее сосед держал большую голубятню и, по ее мнению, тратил на корм голубям очень большие деньги. И когда ее спрашивали, как она к этому относится, бабушка отвечала: «Он хороший человек. А зачем ему голубятня? Он хочет, чтобы кто-то в его доме был ближе к Б-гу». Простая женщина — и такие слова! Я часто рассказываю, как моя бабушка каждый день насильно водила меня в синагогу и за каждое посещение платила мне 15 центов. И, давая мне эти деньги, она вздымала кулак к небу и говорила: «Ты меня разоришь, разбойник!» Потом спохватывалась и добавляла: «Я имела в виду не тебя, Господи, а его», — меня то есть.
— В одном из интервью, вспоминая своего отца, вы сказали, что он тоже изъяснялся буквально афоризмами. — Мой отец говорил мало, но смачно. Он репетировал молчание, прежде чем замолчать. Евреи местечка вообще были склонны к афористическим выражениям, но это не были осмысленные афоризмы. Они выражались скорее как некие сочинители.
— А откуда происходит эта афористичность речи? Из Талмуда? — Думаю, да, из Талмуда и Библии. Скорее всего, это идет от формулировки Заветов: местечковые евреи сочиняли короткие фразы, похожие на десять заповедей, но сами не осознавали этого. Они не говорили «не укради», но придумывали этому какой-то свой аналог.
— Что, по-вашему, было самым ценным в том укладе жизни? — Думаю, самым ценным было уважение к ближнему. Не было этой драки за существование, никто друг с другом не соревновался. У местечка была своя конституция. Каждый на своем клочке что-то делал, не завидовал, не клеветал на соседа. Кто-то писал, что «все мы вышли из гоголевской шинели». Я бы перефразировал это выражение: «Все мы вышли из местечка». Этот мир ушел ко дну, и теперь его забывают, незаслуженно приговаривают к полному забвению. А слово «местечковость» стало почти ругательством.
— Когда, по-вашему, этот мир стал «уходить ко дну»? С чего начался процесс умирания? — Где-то на переломе 30-х годов стали появляться люди, которые покидали местечко и с помощью родственников уезжали в Америку или в Европу. Брат моего отца был среди них, он уехал во Францию. Точнее, ехал он в Америку, но по пути застрял во Франции и потом погиб в Освенциме. А после войны от местечка осталось только абсолютно разоренное кладбище и здание синагоги. Когда-то синагога была украшением еврейской жизни в Йонаве, а потом ее превратили в пекарню (слава Б-гу, что не в конюшню). Когда я после войны туда приехал, мне как гостю преподнесли одно из самых их престижных изделий — то ли коробку пирожков, то ли булочек. Уж и не припомню. Внутри пахло хлебом, стояли чаны с тестом, работали женщины… Я стоял, смотрел на это и как бы хоронил синагогу, куда когда-то меня водила бабушка. Вообще это очень болезненная тема. В своей последней книге «Местечковый романс» я написал, что оживить, возродить все это можно только словом, иначе это сделать невозможно. Сегодня, наверное, только хасиды еще стараются как-то сохранить идиш и идишские традиции. Но вообще в нашем мире прошлое уже не в цене. О местечке говорят только как о какой-то никому не нужной разбитой чаше. Наверное, я и недавно ушедший из жизни замечательный писатель Ицхокас Мерас, писавший на литовском языке, — единственные, кто в бывшем Советском Союзе продолжали писать о евреях.
— А в Израиле эта историческая память тоже стирается? Не кажется ли вам, что в израильском обществе нет спроса на культуру и традиции восточноевропейского еврейства? — Да, у меня есть такое ощущение. Может быть, когда-нибудь этот интерес и вернется — я вообще стараюсь не приговаривать ни страну, ни людей. Но для этого нужны подвижники, люди, которые смогут это возродить, наполнить чем-то, а таких людей нет, потому что все заняты своими заботами. То, что случилось с идишем в нашей стране, которая называется еврейской, мне непонятно. Я могу понять, почему в нашей стране нет будущего у русскоязычного писателя. Но почему его нет у идишского писателя? Почему у идишской культуры нет продолжения, потомства? Все, что связано с ней, превращается в памятники.
— Возможно, современные израильтяне просто пытаются абстрагироваться от того, что было до образования государства? Они рассуждают так: Израиль — это новая страна, которая возникла после пережитой Катастрофы, и ничто в ней не должно напоминать о трагическом прошлом. Одно дело — чтить память погибших, совсем другое — продолжать традиции. — Внутренне я с этим согласен. Конечно, Израиль — новая страна, которая должна уйти от каких-то стереотипов, и это абсолютно правильно. Но я убежден, что каждому обществу должно быть присуще многоцветие. Это не унижает общество, не портит его, не означает, что люди не захотят класть свои жизни за такую страну. А прополка к хорошему не ведет. Один наш сосед-израильтянин как-то сказал нам с женой: «Важно, что вы привезли сюда внуков». Получается, то, что мы сами приехали, не столь важно, хоть мы и обладаем хорошими специальностями и вносим свой вклад, главное — наши внуки станут израильтянами. То же происходит и с идишской культурой: людям она неинтересна, они не хотят о ней знать.
— Вы упомянули о своем возвращении в Литву после войны. А военные годы где пережили? — Когда началась война, мне было 12 лет. Это был нелегкий период. Почти пешком бежали от немцев. Потом трудная дорога от Свердловска до Андижана. Папа ушел на фронт, а нас с мамой судьба забросила в Казахстан. Моя мама не знала по-русски ни слова. А я знал целых три — «Чапаев», «Сталин» и «ура!». Спасибо, что нашлись добрые люди, разных национальностей, которые спасли нас от голодной смерти. Однажды я чуть не погиб. Я не знал, что Сталин издал указ, запрещающий собирать упавшие во время жатвы колоски, и что это каралось чуть ли не расстрелом. Пошел собирать колоски, и меня до полусмерти избил камчой объездчик полей. Солдаты отвезли в райцентр в больницу, где меня выходил врач-еврей. Он вообще не хотел принимать детей, но, узнав, что я еврей, согласился меня лечить. В жизни людей нашего поколения война, конечно, оставила очень глубокий след, и рассказывать о ней очень тяжело. Я много писал о войне. Писал по-разному — и о себе, 12-летнем мальчишке, и о Холокосте. Материала было очень много. Вопрос в том, как с ним справиться...
— Вы сказали, что у русскоязычного писателя в Израиле нет будущего. Но к вам это вряд ли относится: переехав сюда, вы писать не перестали. — Я считаю, что пишущий человек, если он чего-то стоит, должен не терять мужества и продолжать свою работу, что бы ни случилось. В Израиле я написал очень много книг и всегда делал это так, как будто в моей жизни ничего не изменилось. Спасибо тем людям, которые помогли нам решить проблемы с жильем и создали все условия для того, чтобы я мог писать, ни на что не оглядываясь.
— В Израиле по-другому пишется? — На этот вопрос я всегда затрудняюсь ответить. Писать нужно так, как Б-г на душу положил. Я думаю, писатель выигрывает только в том случае, если он никому не пытается угодить. Ни евреям, ни Израилю, ни Литве, ни кому-то еще. Если он верит в то, что внутри него сложилось, оформилось, то надо угождать только этому и не думать о том, будет твой труд обнародован или не будет.
— Вы один из немногих, кто писал в Советском Союзе на непопулярную еврейскую тему. Печататься наверняка было непросто? — Очень тяжко. Издавали меня в основном только в Литве. Власть имущие советовали издателям не распространять мои книги дальше Минска или Риги. Даже в Эстонию не разрешали их возить.
— А в Литве почему издавали? — Было много необнародованных причин, самая веская из которых — 200 тысяч убитых евреев.
— То есть сыграл свою роль комплекс вины? — Неявно. Дело в том, что комплекс вины может проявляться по-разному. Можно тысячу раз ударять себя в грудь и кричать «я виноват», но твоему раскаянию не поверят. А можно всю жизнь держать это чувство в себе, терзаться и молча помогать тем, кому твои собратья причинили зло. В Литве было именно так. Приведу пример. Сейчас в Москве, в Театре Вахтангова, поставили по моему роману «Козленок за два гроша» спектакль «Улыбнись нам, Господи». Московская и литовская публика встретила его совершенно по-разному. У литовских зрителей есть великое преимущество перед московскими: они знают и помнят, что такое еврейское местечко, и понимают, что типажи, которые появляются на сцене, больше никогда в жизни им не встретятся. А в Москве некоторые зрители уходили из зала, не дождавшись конца... И они, наверное, правы. Не потому что они антисемиты. Просто им неинтересно смотреть на людей, которые одеты в такую одежду и говорят на таком языке. Им это чуждо. Что касается издания моих произведений, то в России моя книга была впервые напечатана только в 70-х. Это был роман «Свечи на ветру». Но и тогда помогла случайность. Книгу одобрили писатели разных национальностей — члены издательской комиссии по оценке книг в Совете писателей. Среди них был и писатель Чингиз Гусейнов, который сейчас вместе с семьей живет в Израиле. До этого я посылал один из лучших моих романов «Слезы и молитвы дураков» в журнал «Дружба народов», который вроде бы был создан для того, чтобы печатать произведения писателей братских народов. Получил от редакции ответ: «План по еврейской литературе мы уже выполнили». Они тогда напечатали повесть Дины Калиновской «О, суббота, суббота!». Позднее, когда я стал депутатом Верховного Совета СССР от литовского освободительного движения и у меня на лацкане появился депутатский значок, я как-то раз зашел в редакцию «Дружбы народов». Главный редактор встретил меня с распростертыми объятиями и спросил: «А нет ли у вас чего-нибудь новенького?» Я сказал, что да, есть роман «Козленок за два гроша». И он издал этот роман тиражом в 280 тысяч экземпляров!
— До отъезда в Израиль вы несколько лет возглавляли еврейскую общину Литвы. Что она представляет собой сегодня? — Обычно мне не свойственна такая прямота, но я убежден, что история еврейства Литвы подходит к концу. Ее малочисленность не позволяет сделать другие выводы. Нет воспроизводства, нет восполнения тех, кто уходит, некому унаследовать традиции. Недавно община получила 152 миллиона литов в качестве возмещения ущерба, причиненного во время войны. Эти деньги будут потрачены на строительство культурных учреждений, упорядочение кладбищ. Но в принципе эта община бесперспективна. А ведь когда-то она была огромной: еще после войны она насчитывала 30 тысяч человек! А сейчас осталось всего 3 тысячи.
— Что, на ваш взгляд, отличает литваков от других еврейских общин? — Думаю, что начало этому отличию положил великий Виленский Гаон Элияху бен Шломо Залман. Мне кажется, что мы, литовские евреи, более рассудительны, более осторожны в выводах. Я не говорю, что в других еврейских общинах нет людей с такими же качествами, но в нас это особенно чувствуется. Нам повезло с гаонами: среди них не было тех, кто учил евреев бойцовскому характеру. Литовские евреи говорят: давайте сперва поговорим друг с другом, выясним позиции, прежде чем принимать какое-то окончательное решение.
— Кстати, о бойцовском характере и умении договариваться. Вы за событиями на Украине следите? — Ну а как же, конечно.
— И что думаете о происходящем? — Мне не нравится, что некоторые евреи Украины в условиях, которые сложились сейчас в стране, претендуют на роль спасителей и даже на кресло президента.
— То есть евреям надо соблюдать нейтралитет и лишний раз о себе не напоминать? — Нет, евреи должны быть полноправными гражданами, но в критической ситуации они не должны участвовать в управлении той страны, в которой они живут и которую любят. Это всегда кончается для евреев виселицей, в лучшем случае — изгнанием. Вспомните знаменитую книгу Лиона Фейхтвангера «Еврей Зюсс».
— Думаете, на Украине сейчас есть такая угроза? — Нет, такой угрозы не существует, потому что мир изменился. К тому же еврейская община Украины очень большая, вряд ли кто-нибудь решится с ней разделаться. Это не пять тысяч и даже не тридцать, а порядка 100–150 тысяч человек. Я не разделяю мнение, что все евреи должны обязательно жить в Израиле. Нет, евреи, как и представители других народов, должны жить там, где для них созданы нормальные жизненные условия и где их не притесняют. Но все-таки надо помнить о том, что единственное место в мире, где евреи могут оставаться евреями, — это Израиль.
— Получается, общины диаспоры в любом случае обречены? — Со временем, к сожалению, да. И самый лучший пример в этом смысле — Россия. Эта еврейская убежденность в том, что, примкнув к сильному, можно обеспечить себе безопасность и благополучие, — очень опасная вещь. В роковой час тебе припомнят, кто ты есть, и все твои кресты, и все твои поклоны в церкви никто не станет учитывать.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 4
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума